Текст книги "Сонька Золотая Ручка (Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль)"
Автор книги: Ипполит Рапгоф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Глава XI
СРЕДИ ВОРОВ
Вот уже два месяца, как Софья Владиславовна родила в Москве. После европейских авантюр у нее пропала жажда приключений. Упорное убеждение, что жизнь, лихорадочная жизнь, уже не для нее, проникло в ее душу. Душа как-то разом жалко сморщилась и глубоко состарилась.
Два материнских месяца прошли медленно, тягуче, однообразно. Софья Владиславовна жила в полном одиночестве.
Станислава и Евдокия Ивановна раздражали ее своим присутствием и заботами о ее здоровье. Софья Владиславовна тосковала по людям, блестящим и занимательным, по красивой опьяняющей обстановке. Но душа оставалась слишком инертной, не хватало сил, энергии для нового жизнестроительства.
Дети уже не занимали Софью Владиславовну. Куда-то исчезла та жаркая любовь, которая на время, как истерический припадок, охватила ее. Она безучастно по утрам здоровалась, а по вечерам прощалась со своими девочками и грустно смотрела им вслед. Эти очаровательные создания лишали ее возможности пренебрегать требованиями жизни и поступать так, как диктовали ей ее угасающие желания.
И от морального гнета Софье Владиславовне становилось не но себе. Ей необходима была, как воздух, полная независимость. Ей нужно было право независимо ни от кого распоряжаться своей жизнью.
Софья Владиславовна сидела в качалке в своей маленькой гостиной, где часто проводила послеобеденное время с каким-нибудь захватывающим романом. Здесь ее застали сумерки, и она, отбросив книгу, закрыла глаза. Перед ней проносились картины прошлого. От пестроты пережитого рябило в душе, и порой на минуту жарким огоньком вспыхивало желание вновь окунуться в водоворот жизни, вкусить ее запретных и волнующих сладостей. Но, вспыхнув, это желание мгновенно гасло. И сумерки воцарились над инертной и потухшей душой.
Дверь распахнулась, на пороге показалась встревоженная Станислава.
– Графиня, вас какой-то господин спрашивают.
Софья Владиславовна вздрогнула. Давно уже, по ее приказу, прислуга не называла ее «графиней». И это церемонное обращение почему-то ее встревожило.
– Проси, – коротко кинула она Станиславе и плотно закуталась в мягкий шерстяной платок, словно желая защититься от чего-то неведомого.
В комнату вошел высокий брюнет с маленькой черной бородкой и серыми окунеобразными глазами.
Софья Владиславовна пристально взглянула на вошедшего и, несмотря на искусно измененный облик и особенно – перекрашенную масть, узнала в нем барона Гакеля. А тот почтительно склонился к ручке хозяйки, гася во взоре насмешливую искорку.
– Очень рад опять встретиться с вами, графиня.
Молодая женщина слегка побледнела и не сразу нашлась, что ответить «барону» на «графиню».
А тот, обернувшись на дверь, за которой скрылась Станислава, нахально продолжал:
– Дорогая, не волнуйтесь. Я пришел к вам не как враг, а как друг. Надеюсь, мы без лишних предисловий найдем с вами нужный тон и поговорим как старинные друзья. Только сначала нужно, чтобы вы, графиня, пригласили меня сесть.
– Садитесь, пожалуйста, – пролепетала Сонька, силясь улыбнуться.
– Уже сижу. Благодарю вас, графиня.
Яшка с особенным ударением и удовольствием произносил слово «графиня», и это вызывало в хозяйке чувство раздражения и злобы. Между тем, барон удобно устроился в кресле и пристальным, оценивающим взглядом окинул Софью Владиславовну.
– Дорогая, вы сильно похудели и даже… немного подурнели. Я осмеливаюсь вам это сказать только потому, что при вашей молодости и вашей наружности – это дело поправимое.
Сонька усмехнулась.
– А я не собираюсь это дело поправлять. Моя молодость и моя наружность теперь меня мало занимают.
– Что так? Разочаровались в жизни?
– А вас это очень интересует? – спросила Софья Владиславовна со злостью.
– Чрезвычайно. А почему такой тон? Вы, кажется, не желаете разговаривать со мной на лирические темы? Напрасно. Тем более, что все, касающееся вас, меня живо интересует. Вы всегда интересовали меня как индивидуальность и как женщина. А вы от меня бегаете. Только зря: я ни на минуту не терял вас из виду с тех пор, как мы расстались в Вене. А если вы спросите меня, почему я до сих пор не давал о себе знать, я отвечу вам, что на это у меня были свои соображения. Так, значит, разочаровались в жизни, дорогая? – закончил барон свою речь насмешливым вопросом.
– А хоть бы и так.
– Если так, то скверно, но, повторяю, поправимо.
Барон Гакель немного помолчал и вдруг неожиданно спросил:
– Дайте-ка вашу лапку! Не бойтесь. Я не кусаюсь. Наоборот, я пришел предложить вам прочный, дружественный союз. Только не пугайтесь: не брачный союз, а деловой.
– Ни для каких дел я больше не гожусь.
– Та-та-та… Что за пессимизм? Неужто вы навсегда решили бросить ваши милые проделки?
– Навсегда ли – не знаю. Но пока…
– Так. А средства у вас большие?
– Нет.
– А что вы намерены делать, когда ваши несчастные средства иссякнут?
– Не знаю. Не хочу теперь думать об этом.
– Легкомысленно! А хотите, я буду за вас думать? Вы напрасно улыбаетесь. Я сейчас объясню вам свой план. Он прост. Вы свободны. За вами не следят. У вас прекрасный паспорт с графским титулом. Завтра вы отправитесь на поиски новой квартиры. Вы в нее переселяетесь со всеми мерами предосторожности. Этому не мне вас учить. Заживете как беззаботная важная барыня на крупную ренту. Вашей рентой будет известный процент с нашего оборота. Процент этот удовлетворит вас вполне. Ручаюсь. Нас работает небольшая, но проворная компания. И нам не хватает только безупречной конспиративной квартиры. Вы будете хранительницей наших сокровищ. Чистота работы и ваш титул обеспечат нам полное процветание. А вы будете пожизненно обеспечены, ничем, в сущности, не рискуя. Там пройдет немного времени – и вы, даст Бог, вернетесь к прежней деловой жизни. Изменится душевное состояние – и вы еще себя покажете! Небу жарко станет!
Софья Владиславовна слабо улыбнулась. А барон завладел ее ручкой. Молодая мать тщательно и трезво обдумывала предложение. Очень уж оно отдавало «малиной», но, с другой стороны, перспектива полной обеспеченности. Да и барон, что ни говори, милый мужчина.
– Ну, так как, Соня, согласна?
Софья Владиславовна молча кивнула…
И вот она в своей новой, роскошно обставленной квартире. Вокруг оживление. Темные личности с живыми бегающими глазами снуют по комнатам и деловито размещают по шкафам принесенные в тюках вещи. Они обмениваются короткими фразами на воровском жаргоне, масляно поглядывают на Софью Владиславовну.
А та в черном бархатном пеньюаре, с кружевной косынкой на распущенных волосах стоит у окна с гримасой отвращения. Она уже привыкла к тому, что жизнь ее далеко не так безоблачна, как рисовал ее барон, и что размеренность ее барского быта постоянно нарушается внезапными налетами грязной воровской шайки.
Налеты эти совершаются либо поздно ночью, либо рано утром. Софье Владиславовне приходится вставать с постели и встречать нежеланных ей гостей. Да, она привыкла к беспокойству, но привыкнуть к этим грязным, юрким хамам – никогда!
Суета прекращается. «Неприятель» – так Софья Владиславовна про себя назвала воровскую шайку – располагается на отдых. Один из вожаков шайки (имени его Софья Владиславовна не знала и не старалась узнать) сказал ей не просительно, а требовательно:
– А теперь, мадам, угостите нас завтраком.
Молодая женщина не нашла в себе мужества поставить негодяя на место. Она, стиснув зубы, позвонила и приказала вошедшей Станиславе накрывать на стол. Она с нескрываемой брезгливостью следила, как ее гости уничтожали все, что под руку попадется, с успехом пользуясь пальцами вместо вилок и ножей.
Когда, воры ушли, она с головной болью улеглась на кушетке в будуаре.
В дверь постучали.
– Наконец-то одни! – игриво вскричал барон Гакель, появляясь на пороге.
Софья Владиславовна ничего не ответила.
– Отчего так сумрачна и грустна моя королева? Против кого мы так враждебно настроены? Уж не против меня ли?
– Нет, я просто устала после неприятельского нашествия.
Барон отрывисто рассмеялся.
– Какая же вы, однако, неблагодарная, любовь моя. То, что, в сущности, дает вам благополучие, вы называете «неприятельским нашествием». Разве так можно? Где справедливость?
Софья Владиславовна вскочила с кушетки, сверкнула глазами.
– Не хочу быть справедливой к этим омерзительным гадам! Не хочу! Они мне противны! Подумайте: наградили меня мерзкой кличкой «Сонька – Золотая Ручка»!
– «Золотая Ручка»?! Прекрасно! Оригинально!
– Вам смех, а мне слезы.
Взгляд Яшки Альтшуллера вдруг стал холодным, губы сложились в дьявольскую, язвительную усмешку.
– Странно! Мне непонятна причина такого отвращения. Если вы имеете в виду профессию этих людей, то, мне кажется, они смело могут называть себя вашими коллегами, дорогая графиня.
– А вы, дорогой барон, глупости говорите! При чем тут профессия? Всякое дело можно делать красиво и некрасиво.
– Слушай, ты, Сонька Шкловская, – тихо, но с угрозой произнес барон, – хватит с меня заезженных фраз. Поговори еще о женской чести, о гордости… Очень тебе это пойдет. Вспомни свои «парижские тайны».
Софья Владиславовна выпрямилась, как струна, и устремила на барона гневный, пронзающий взгляд.
– И вы утверждаете, что любите меня?
Барон опустился на колени перед Софьей Владиславовной и картинно припал губами к ее руке:
– И не перестану утверждать, моя ясочка, королева моя…
Глава XII
НАПАЛИ НА СЛЕД
Софья Владиславовна все более приходила к убеждению, что содержание воровского притона не для нее. Правда, барон окружил ее комфортом. Она получала значительный процент с выручки за хранение краденого имущества, но внутренний голос ей твердил: это не твоя сфера!
Пассивная роль укрывательницы ей не улыбалась. В ней металась и не находила выхода бурная натура Золотой Ручки. На следующий день после колких объяснений с бароном она проспала дольше обыкновенного. После ее жгучих слез и столь же жгучих ласк любвеобильного барона они уснули сладким сном примирившихся врагов.
Было уже десять часов утра, когда первой проснулась Софья Владиславовна. Барон храпел на всю комнату. Она встала и в одной сорочке подошла к зеркальному шкафу.
Утренние лучи солнца пробивались сквозь опущенные кремовые шторы. Еще горело электричество в фантастическом китайском фонаре. Двойной свет отбрасывал своеобразные блики на бледно-розовое тело, казавшееся еще более прекрасным благодаря резкому контрасту с черной батистовой сорочкой.
Она бережно расстегнула несколько пуговиц сорочки и стала любовно рассматривать свои чудные формы.
– Ведь я еще молода и хороша, – подумала она, – зачем мне эта хаза и такой громадный риск?
Проходя мимо этажерки, она вдруг заметила лежавший на верхней полке туго набитый бумажник. Тихонечко, едва дыша, вышла она с бумажником в соседнюю комнату. Мгновенно выхватила из бумажника пачку сторублевок. Тут было их тысяч на десять. В другом отделении бумажника она нашла три облигации по десять тысяч рублей каждая. В мгновение ока все эти деньги очутились в ее руках.
В столовой, смежной с будуаром и гостиной, находилась громадная висячая лампа. Она была когда-то приспособлена для керосина, и колоссальный фарфоровый ее остов, в котором прежде помешался резервуар, пустовал. В нем Софья Владиславовна хранила бриллианты и жемчуга. Сюда она, взобравшись на стол, положила деньги и облигации.
Так же тихо вернулась она в спальню и улеглась рядом с бароном. А тот по-прежнему храпел. Бурные ласки и большое количество выпитого за ужином вина оказывали свое действие. Перед самым сном он попросил еще бутылочку «Нюи» и выпил ее единолично.
С нетерпением Софья Владиславовна ожидала пробуждения любовника. Она, конечно, не забыла положить бумажник на старое место. Тем не менее, ей было ясно, что ее обман сейчас же будет обнаружен. Она не сомневалась, что барон именно ее заподозрит в краже. Она приготовилась к самым решительным объяснениям, до разрыва включительно. Лежа, она мысленно подсчитывала, сколько у нее денег. За два месяца ей удалось скопить около двадцати тысяч. Кроме того, когда после ограбления ювелирного магазина к ней ночью был доставлен саквояж с бриллиантами, жемчугами, изумрудами, она вытащила из саквояжа самые крупные камни, стоимость которых определила не менее как в сто тысяч.
…В то утро между ворами произошла крупная ссора. Они обвиняли друг друга в краже. Отзвуки этой ссоры доносились до спальни.
Но барон, кутивший всю ночь с ворами, сумел их немножко урезонить. Около девяти часов барон разбудил Софью Владиславовну нежным поцелуем. Она пожаловалась на головную боль и беспокойство, которое причиняют ей ночные визиты членов шайки.
Поглупевший от любви барон при всей своей мнительности и подозрительности не заподозрил ее. Воры, однако, не унимались. Они требовали обыскать всю квартиру, и Софья Владиславовна сама к ним присоединилась. Барон слабо протестовал, но делать было нечего: Сонька прямо-таки требовала обыска.
Никакая полиция не сумела бы так исследовать квартиру, как профессиональные уголовники. Но при всей их смышлености и опытности, никому из них даже в голову не пришло искать пропажу внутри лампы. Везде искали они – даже в канализационных трубах, в отдушинах, распарывали мебельную обивку, тюфяки. Все было напрасно. Камни исчезли бесследно…
Теперь, вспоминая об этом инциденте, Софья Владиславовна вполне была убеждена в том, что и на сей раз деньги и облигации спрятаны безупречным образом.
И все же, несмотря на многолетнюю привычку к воровскому риску, на душе у Золотой Ручки было неспокойно. Она предчувствовала, что кража приведет в отчаяние ее любовника, что он поймет всю циничность ее натуры и в порыве злобы способен будет совершить что-нибудь чрезвычайно ужасное. И она ощупывала револьвер, всегда лежавший под французским тюфяком.
Это был маленький «бульдог» в роскошной серебряной оправе. Сонька купила его еще в Париже. Бывали минуты, когда она умышленно замыкала револьвер из опасения подвергнуться искушению – пустить себе пулю в лоб.
Еще вчера был у нее такой приступ отчаяния. После него, однако, в объятиях барона испытала она благодетельную разрядку. Но в тот час ее темпераментная натура была готова на все.
Барон все еще спал. Ей начало надоедать ожидание. Вдруг в дверь спальни постучали. Софья Владиславовна притворилась спящей. Стук усилился. Барон что-то промычал сквозь сон.
– Это я! – крикнул кто-то. – Давай, барон, вставай! Быстрей, сволочь!
– Что случилось? – Софья Владиславовна тревожно села в кровати.
Барон, как был в неглиже, бросился в столовую. Затем обратно в спальню.
– Сонька, очнись! Нас выследили!
Особняк, который снимала графиня, выходил фасадом на маленькую площадь в конце Нижнекисельного переулка. Во дворе был сад, за ним невысокая стена, отделяющая соседнюю усадьбу, которая также принадлежала шайке. К стене была пристроена беседка. Все было продумано бароном на случай бегства. В суматохе Яшка метался по комнате – искал носки, рвал подтяжки, путался в галстуке и, наконец, хватился бумажника.
– Откроет, или не откроет? – лихорадочно гадала Сонька.
И тут до нее донесся животный крик:
– Обобрали! Украли! Последние деньги! Горе мне!
Барон перемежал крики грязными ругательствами. Он отбросил парижские манеры и перешел на диалект ростовского толчка.
– Да что ты?! Найдутся твои деньги. Поищи получше, – пыталась она его успокоить.
– Отстань, сука! – взвизгнул барон и резким движением отстранил ластившуюся к нему женщину.
– Что с тобой?!
– Деньги давай! Мои деньги!
С удивительным спокойствием Софья Владиславовна подошла к столику возле кровати, достала свой ридикюль, подала барону.
Он быстрым движением запустил туда руку и, достав пачку ассигнаций, хотел сунуть в карман.
– Что это?! Да тут и пятисот не наберется. А у меня десять тысяч было!
– Да где же они были?
– Здесь! – заорал барон, швыряя в лицо Софье Владиславовне пустой бумажник. Она отшатнулась, состроив оскорбленную мину.
– Ты готов?! – послышалось из будуара.
– Ах, черт! Пропадать – так пропадать. Ну вас всех к дьяволу!
Софья Владиславовна отошла к постели и быстрым движением выдернула из-под тюфяка револьвер.
– Отдай деньги! – снова заорал обезумевший от страха и злобы барон. И… увидел перед собой дуло револьвера.
В ужасе отшатнувшись, барон схватился за голову и повалился в кресло, стоявшее у стены.
– Барон! Падло! Говорят тебе – скорей! – снова его торопили из-за двери.
Но Яшка потерял дар речи.
Дверь распахнулась. На пороге вырос высокий брюнет сомнительного типа с плохо выбритой физиономией.
– Что вам угодно?! – крикнула Софья Владиславовна, прикрывая, насколько можно, оружие, но не выпуская револьвера.
– Барон где?
Но тут барон вскочил, бросил презрительный взгляд на любовницу, плюнул на персидский ковер и бросился к двери, увлекая за собой неизвестного. Софья Владиславовна, затаив дыхание, ждала, что вот-вот ворвется полиция и арестует ее вместе со всей шайкой.
По коридору кто-то бегал, что-то проносили. Наконец все стихло. Она позвонила. Вошла горничная.
Это было глупое существо, недавно взятое от сохи. Звали ее Таней. В общем, она была очень предана хозяйке и не понимала, что вокруг творится.
– Барон ушел? – спросила Софья Владиславовна.
– Никого нетути. Все убегли.
– Кто это все?
– Они сами да еще два мужика. Один черный-пречерный, высокий, а другой поменьше будет, что намедни ночью пришел. Я ему еще дверь отворяла.
– Да куда же они ушли?
– Все убегли в сад. Стою я у окна в кухне, мимо меня, как кошки какие… Да через забор, а там на беседку… Только их и видели.
Софья Владиславовна поняла: дело приняло серьезный оборот.
– Вот чудаки! – с непринужденной улыбкой воскликнула она. – Скажи пожалуйста! Это я их так напугала, что они от меня через забор шарахнулись. Ха-ха-ха!
Горничная тоже засмеялась.
– В случае чего, если спросят, кто у меня бывает, говори, что никто и никогда у барыни не бывает. Побожись, что никого не видала, а то плохо нам будет. А этих чертей больше в дом не пускай. Нахалы какие! Только за мой счет живут. А я – бедная вдова. На них не напасешься, – плаксиво затянула Софья Владиславовна.
– Вестимо дело. Что и за мужики, которые у бабы отымают, – согласилась Таня.
– Ну-с, ступай на кухню. Будут звонить – ты не открывай без меня. Доложи.
Софья Владиславовна принялась одеваться. Она достала свое любимое черное платье с кружевами, прикрепила брошку из черной эмали с большим бриллиантом посредине, взглянула на себя в зеркало. Простая незатейливая прическа при богатой шевелюре придавала Софье Владиславовне вид скромной семейной женщины.
И тут в прихожей раздался резкий звонок. В первый момент Сонька немного струхнула. Она понимала, что это не иначе, как полиция. В ней не было уверенности, что барон прихватил с собой все краденое имущество. Кроме того, могли остаться следы – обертки, коробки, футляры…
Прибежала горничная.
– Открывать, либо не?
Но Софья Владиславовна уже пришла в себя.
– Поди открой и скажи, что я дома.
Не вошли, а скорее вбежали околоточные, два сыщика и четверо городовых. За ними вошел пристав и чиновник с кокардой.
– Что вам угодно? – спросила графиня, встречая непрошеных гостей в роскошной гостиной.
Пристав при виде элегантной дамы звякнул шпорами:
– Извините, графиня, долг службы…
Его прервал чиновник, сухо представившись:
– Чиновник для особых поручений при начальнике сыскной полиции Алексеев.
– Прошу вас. В чем дело?
– Нам поручено произвести тщательный обыск всего этого здания, в которое входили некоторые темные по своему понятию лица.
– У меня?
– Да, именно у вас, графиня, – ироническим тоном подтвердил чиновник.
– Пожалуйста. Вот все мои ключи.
– Будьте любезны показать нам все ваши кладовки, а в особенности – подвальное помещение и сараи.
– Прошу вас, – пожимая плечами, сказала Софья Владиславовна.
– Вы, ротмистр, распорядитесь, чтобы во время обыска, который мы с вами произведем, в комнате вместе с хозяйкой квартиры находился надзиратель.
Пристав крикнул в коридор:
– Марков, сюда!
Вбежал рослый околоточный надзиратель с испитым красным лицом.
– Будешь тут стоять, – скомандовал ротмистр, – покуда мы не вернемся в эту комнату.
– Вы разрешите мне пройти в спальню? Ключи в моем ночном столике.
– Пожалуйста, графиня, сделайте одолжение, но только в сопровождении надзирателя.
Вместе с околоточным Софья Владиславовна, не торопясь, прошла через столовую в будуар и на глазах у надзирателя вынула из ночного столика связку ключей.
Вернувшись в гостиную, она застала одного лишь чиновника.
– Скажите, пожалуйста, графиня, бывал у вас барон Гакель? Положим, что он не барон, но именует себя таковым. Но это безразлично. Так бывал?
– Барон? О, да. Он иногда бывает. Вы говорите, что он не барон? Это меня удивляет.
– Простите за нескромный вопрос: он иногда ночевал у вас?
– Я предоставляю себе право не отвечать на подобные вопросы, – спокойно парировала графиня.
– Это ваше право, но долг мне повелевает предложить вам такой вопрос.
Софья Владиславовна ничего не ответила и села в кресло около стола. Чиновник ушел. В коридоре раздавались голоса. Сыщики покрикивали на прислугу, та огрызалась. Софья Владиславовна в зеркале видела, как за каждым ее движением следит лупоглазый Марков.
Раздраженный, вернулся в гостиную чиновник.
– Вы, графиня, благотворите предъявить ваши документы. Лицо ваше кажется мне очень знакомым.
– Благоволите проводить меня в будуар, там я могу вам показать свидетельство о браке.
– А метрика?
– Не помню, где она у меня. Недавно ее искала и, вообразите, не нашла, – с пренебрежительной миной процедила она.
– Ну, в таком случае хоть свидетельство о браке и вид на жительство.
Софья Владиславовна достала бювар из светлой шагреневой кожи и предоставила его в распоряжение чиновника.
– Тут все.
– Посмотрим.
Чиновник подолгу проверял каждый документ – глядел на свет, ощупывал, наконец, возвратил бювар Софье Владиславовне. Все было в порядке – не придерешься.
– Скажите, графиня, у вас нет другого выхода из особняка?
– Ворота, но они всегда закрыты.
– Удивительная вещь. Не может быть, чтобы трое сыщиков – и все страдали галлюцинациями.
– Я вас не понимаю.
– Да тут и понимать нечего. Видели, как барон приехал вчера вечером, еще один тип утром был, и через какие-нибудь двадцать минут никого…
– Потрудитесь поискать. Мне нечего вам сказать. Может быть, барон и был. У него ключ от парадной, но я только что встала. Даже кровать не убрана.
Чиновник злобно взглянул на Софью Владиславовну. Сыскное чутье говорило ему: здесь что-то неладно. Но обыскали весь дом и абсолютно ничего не нашли. Явился сконфуженный пристав.
– Придется протокол составлять.
– В участке составим, – резко оборвал его раздраженный неудачей чин сыскного отделения.
– Как вам будет угодно.
– Надеюсь, у вас нет к нам претензии? – с кривой улыбкой обратился к Софье Владиславовне Алексеев.
Та ничего не ответила.
– Пардон, сударыня, – звякнув шпорами с гвардейским шиком, прокартавил пристав.
– Что делать, – с вымученной усмешкой ответила ему графиня, по-прежнему не обращая внимания на чиновника, – я понимаю, долг службы, хотя, конечно, не очень приятно все-таки…
Наконец дверь за полицейскими захлопнулась, и прислуга вернулась в гостиную, где ее поджидала Золотая Ручка, сразу утратившая контроль над собой и отдавшая себя во власть нервной дрожи.
– Ох, и замучили меня черти окаянные. Всюду лезут, тычутся, ругаются, – жаловалась Таня.
– Что с ними поделаешь? Приказали искать – они и ищут. Поставь скорее самовар, я еще чаю не пила.
Когда горничная удалилась, графиня в изнеможении рухнула на диван. Она ломала руки. Она готова была обильно разрыдаться.
– Господи, надоело так жить! Пристрою детей – и за границу!
