Текст книги "Сонька Золотая Ручка (Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль)"
Автор книги: Ипполит Рапгоф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Ипполит Павлович Рапгоф
(Граф Амори)
СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА
Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн
Роман-быль
Граф Амори
СОНЬКА ЗОЛОТАЯ РУЧКА
Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн
Роман-быль
Глава I
СЕМЬЯ СОНЬКИ
Город Шклов до сих пор помнит фамилию Блювштейн.
Это была почтенная еврейская семья маленького ремесленника по часовому цеху. Рано овдовев, молодой еще Абрам Моисеевич пользовался вниманием еврейских дам, чаявших на склоне лет выйти замуж.
Ему не было еще тридцати двух лет, когда он сошелся с женой домовладельца, которому принадлежала целая линия домов на главной улице этого маленького города. Несколько лет спустя по Шклову разнеслась молва, что старуха Гольдштейн, так звали домовладелицу, внезапно умерла неестественной смертью.
Это происшествие встревожило все еврейское общество.
Ни для кого не было тайной, что «Абрумка», как его называли сородичи, был на иждивении богатой домовладелицы.
Последнее время старик Гольдштейн, наживший свое состояние еще во время русско-турецкой войны 1877 года, лежал в параличе. Он плохо понимал, что вокруг него творилось. Время от времени положение его ухудшалось, и он представлял собой живой труп.
Со времени паралича мужа пожилая уже Ривка Гольдштейн совсем перестала стесняться окружающих. Абрумка нередко оставался у нее ночевать, просыпал даже время, необходимое для открытия своей маленькой лавочки. В такие дни являлась Сонька, его старшая дочь, за ключами.
Полиция знала, что Абрам Моисеевич не прочь был купить краденое. После каждой крупной кражи ему наносили визит с целью тщательного обыска.
Вся эта растлевающая атмосфера не могла не отразиться на молодой душе десятилетней девочки, уже научившейся ориентироваться в разных темных операциях с крадеными вещами.
После смерти старухи Гольдштейн Абрам Моисеевич стал негласно заниматься ростовщичеством.
В маленьком городе стояли в то время два полка – кавалерийский и пехотный.
Офицеры нередко прибегали к краткосрочным ссудам, за которые Абрам Моисеевич с них драл изрядные проценты.
Кроме Соньки, у него была еще другая дочь – Роза. Ей было в момент смерти старухи Гольдштейн четыре года. Эта сиротка не знала своей матери, умершей во время родов в крайне негигиенической обстановке.
Ютились Блювштейны тогда всего в двух комнатах, из которых первая собой изображала и мастерскую, и магазин, а вторая оставалась для жилья всего семейства.
С малых лет Сонька Блювштейн научилась ценить деньги. На скудное пропитание всей семьи Абрам Моисеевич выдавал всего несколько десятков копеек.
Тот, кто никогда не был в еврейских местах оседлости юго-западного края, не имеет ни малейшего представления о той сугубой бедности, в которой живут ремесленные еврейские семьи. Грязь непролазная. Дети кормятся впроголодь и ходят босиком безо всякого надзора.
К счастью, после смерти мадам Блювштейн осталось всего двое детей.
Маленькая Сонька, несмотря на свои десять лет, была и нянькой, и хозяйкой, и кухаркой, и даже продавщицей и приемщицей маленьких заказов.
Вот та обстановка, которая в связи с начавшейся ростовщической деятельностью Блювштейна создавала в ребенке особое умозрение.
Все принципы сводились к наживе, причем считалось все дозволенным, лишь бы хорошо скрыть концы.
Абрам Моисеевич стал богатеть. Он перебрался на лучшую квартиру в центре города, где снял после умершего часовщика довольно видный для той местности магазин.
Теперь у него были две жилые комнаты. В одной появился даже скромный мебельный гарнитур и несгораемый шкаф для хранения документов и денег.
Однажды в глубокую осень под противным дождем подъехала тройка, и с шумом и треском в магазин ворвались молодые офицеры в крайне веселом настроении. Речь зашла о ссуде в размере пятисот рублей. Молодой поручик Масальский тут же заполнил вексель на двойную сумму.
– Вы можете не беспокоиться, – приговаривал Абрам Моисеевич при свидетелях, – я двойных денег от вас не потребую. Но нужна гарантия на тот случай, если вы не исполните вашего обязательства.
Такие приемы ростовщиков давно известны. В большинстве случаев они действительно не взыскивают двойной суммы, довольствуясь процентами.
Но Абрам Блювштейн рассчитывал иначе. Он знал, что Масальский накануне свадьбы, что он собирается взять большое приданое за женой, а потому его ростовщическая душа заранее рассчитывала получить не только проценты, но еще и двойную сумму.
– Какая у вас миленькая девочка, – сказал один из поручиков, увидев Соньку, зорко следившую за действиями отца.
Масальский приласкал девочку и дал ей рубль на гостинцы. Никогда Сонька не держала в руках собственного рубля. Она так обрадовалась, что готова была поцеловать руку молодому офицеру.
Когда клиенты наконец ушли, Абрам Моисеевич закрыл вексель в несгораемый шкаф. Он был в очень хорошем расположении духа, и от внимания наблюдательной дочери не скрылась демоническая улыбка завзятого ростовщика.
С тех пор прошло несколько лет. Абрам Моисеевич продолжал богатеть. Он теперь одевался прилично, ходил в модном котелке, не носил уже своего засаленного лапсердака, а сшил приличный сюртучный костюм.
По городу носились слухи, что Абрам Моисеевич собирается жениться на дочери богача-еврея, занимавшегося торговлей лесными материалами.
К этому времени относится вторая встреча подросшей четырнадцатилетней Соньки с офицером Масальским в городском саду.
По телосложению Соньке можно было дать шестнадцать лет. У нее были сильно развиты формы, овал лица носил следы закопченной формации, выразительные, красивые темные глаза и длинные ресницы давали ей право считать себя не только смазливой, но даже хорошенькой девушкой. Длинные вьющиеся волосы, которые она очень искусно причесывала, вызывали зависть соперниц.
За последнее время отец стал более щедро выдавать деньги на хозяйство и на нужды детей. Сонька приоделась, обзавелась модными ботинками и даже купила себе красивую соломенную шляпу.
Вот в таком модном одеянии ее встретил в городском саду поручик Масальский.
Он сам подошел к ней, обошелся с молодой девушкой с особой предупредительностью, чем невольно подкупил неизбалованную лаской еврейку.
В душе Соньки уже давно роились мысли, как бы лучше устроиться, вырваться из затхлой атмосферы, почувствовать под собой почву, приобрести богатство, блистать и быть любимой.
Любовь очень рано запала в душу не по летам развитой девушки.
Дом, в котором торговал Блювштейн, принадлежал еврейке, содержавшей публичное заведение на окраине города. К этой бандерше приходили в гости разодетые, нарядные, искрашенные молодые женщины, продававшие свои ласки с публичного торга.
Сонька в душе завидовала каждой из них уже потому, что они были лучше одеты, чем она.
Не но летам наблюдательная, она уже понимала притязания мужчин и алчную эксплуатацию ласк с целью наживы.
Правда, она не давала себе ясного отчета о той низости, о том сугубом падении грязной среды, ибо она видела только результат в форме жизненного благополучия, нарядов и мнимого богатства.
В город Шклов приезжали многие артистические труппы, появлялась и малороссийская оперетка, побывали здесь и гастролеры с дутыми, громкими фамилиями. И вот в один прекрасный день появилась в Шклове Юлия Пастрана.
Эта феноменальная женщина демонстрировала себя в Петербурге и Москве. Ловкий антрепренер возил ее, рекламировал небывалое чудо в лице женщины с обликом мужчины.
Все чудо заключалось в том, что благодаря игре природы Юлия обладала великолепными бакенбардами, пышными усами и довольно окладистой бородой. Даже ее тело было все покрыто волосами.
Густые черные волосы она во время сеанса распускала, одевая при этом костюм индианки, гречанки древней Эллады или же какой-нибудь фантастический наряд жрицы.
Публика валом валила в помещение, где показывалась необычайная женщина, которая, кстати сказать, обладала очень правильными чертами лица и сравнительной молодостью.
Тогда Юлии было всего двадцать три года. Предприимчивый немец страшно эксплуатировал неопытность этой девушки. Он всеми силами домогался сожительства с нею, но Юлия имела врожденное отвращение к мужчинам. Она, наоборот, охотно проводила время среди женщин, чем создавала всевозможные легенды самого фантастического характера.
Увидав среди посетителей Соньку Блювштейн, Юлия Пастрана почувствовала к ней особое влечение. Она ее пригласила вечером к себе в гостиницу, угощала шоколадом, конфетами, мармеладом и дорогими фруктами.
На прощание она подарила девушке пару серег с довольно крупными аметистами.
Сонька Блювштейн была в восторге от Юлии Пастрана, и эту симпатию вполне разделяла сама Юлия.
Визиты Соньки участились, и в конце концов Юлия уговорила девушку из местечка уехать с нею в кругосветное путешествие. Сонька боялась сказать об этом отцу. Она была убеждена, что отец ее не отпустит.
Несмотря на увлечение Масальским, который ее преследовал но пятам, посылая ей на дом даже цветы и конфеты, Сонька Блювштейн поняла, что ей много выгоднее будет общение с Юлией Пастрана, которую она считала очень богатой.
В действительности, однако, своеобразная женщина не была так богата. Львиную долю забирал Альберт Бауэр, ее антрепренер, выделяя самой Юлии едва ли более четвертой доли своих барышей.
Сонька Блювштейн видала у Юлии бриллианты и золотые вещи и решила в своем уме, что ей тут будет хорошо.
Молодая девушка даже не понимала, на что она идет и что ее ожидает, но она так мало была избалована жизнью, так мало встречала ласки, что чистое материнское отношение этой женщины невольно склонило Соньку к рискованному предприятию.
В то время в Шклов не шла еще железная дорога. Она строилась. Поздно вечером в момент отъезда Юлии Пастрана с Альбертом Бауэром Сонька явилась в чем была на почтовую станцию. Она сдержала данное ею накануне слово.
Юлия Пастрана заключила ее в свои объятия и посадила в старый почтовый рыдван рядом с собой.
Альберт Бауэр отнесся очень снисходительно к фантазии эксплуатируемой им женщины. Быть может, в душе он лелеял даже мечту завладеть неопытной девушкой.
Но об этом история умалчивает.
Одно известно: Юлия по настоянию Соньки резко разошлась со своим антрепренером. С тех пор у Юлии появились крупные деньги.
Эта своеобразная парочка ни в чем не походила друг на друга. Юлия Пастрана имела мужественные формы тела, говорила если не баритоном, то альтом, была ярой католичкой, в то время как Сонька Блювштейн, в сущности, ни во что не верившая, необычайно женственная и грациозная, отличалась нежными руками, от природы сформированными художественным образом. Бюст, талия, грация и улыбка, оставлявшая на щеках лукавьте ямочки, – все это было исключительно женственно и привлекательно.
Юлия ухаживала за Сонькой, как влюбленный жених за невестой, и даже ревновала ее ко всем мужчинам. Она строго следила за нравственностью девушки и не терпела в своем присутствии никаких грязных намеков со стороны кого бы то ни было.
Хорошо говоря по-французски, Юлия ежедневно занималась с Сонькой, которая обнаружила недюжинные способности к иностранным языкам.
Сонька, видимо, стала быстро развиваться и благодаря усиленным советам своей покровительницы на семнадцатом году жизни приняла католичество. Ее крестным отцом был один отставной ксендз. На ее виде на жительство, который с большим трудом и затратами выхлопотала для нее Юлия Пастрана, появилось новое имя – София, а не Сонька, как до того времени. По крестному отцу она получила отчество – Владиславовна. Изменить фамилию, однако, не удалось, несмотря на ходатайство и хлопоты одного из петербургских адвокатов.
Юлия страдала нервными приступами астмы. Она порой задыхалась, впадала в обморочное состояние и до такой степени билась в судорожных конвульсиях, что нередко язык ее после таких припадков оказывался надкусанным.
Демонстрирование Юлии Пастрана в Париже произвело сенсацию. Покойный профессор Дюжарден-Бомец прочитал в академии особый доклад о замечательной игре природы, а также о вторичных сексуальных признаках человеческого рода.
Зал музея, где она показывалась, посещался тысячами. Юлия Пастрана вывезла из Парижа более двухсот тысяч франков.
Софья Владиславовна с тех пор одевалась по парижской моде. Она замечательно сформировалась, и в корсете в рюмочку, который в то время считался последним словом дамского туалета, юная модница походила на саксонскую фарфоровую куколку.
Уже в Париже жажда жизни сильно обострилась в Софье Блювштейн, и она начала не на шутку мечтать о балах, о трепе кавалеров, о бесконечных увеселениях.
В Париже на красивую Софью Блювштейн обратили серьезное внимание. У нее появились кое-какие поклонники, но никто из них не мог похвастаться, что одержал победу над ее сердцем.
По складу характера она при всей женственности была мало склонна к безоглядному энтузиазму. Она скорее была рассудочная натура.
Бедность, испытанная в раннем детстве, кладет на всю жизнь человека свою особую печать. Такие натуры не в состоянии подняться на чрезвычайную высоту восторженного увлечения, им слишком памятны серые будни нужды, которые в минуту увлеченного порыва невольно являются регулирующим началом, не допускающим крайних обострений.
Таким образом, Софья Блювштейн была всегда, что называется, себе на уме. Она всех кавалеров рассматривала под углом зрения их состоятельности.
Одного только Масальского она не забывала даже в Париже. Однажды ей показалось, что встретила его мельком на Итальянском бульваре. Но, конечно, ошиблась. Он в это время находился в Варшаве и уже дослужился до чина штабс-капитана.
По настоянию Софьи Блювштейн Юлия Пастрана вернулась в Россию.
К этому времени следует отнести первые попытки Соньки завладеть состоянием своей благодетельницы.
При всей доверчивости Юлия Пастрана всегда прятала деньги в особый железный сундучок, о чем прекрасно знала Софья Блювштейн. Вот почему будущая Золотая Ручка покуда ограничивалась мелкими похищениями золотых вещей небольшой ценности.
Но об этом речь впереди.
Приступы астмы значительно усилились у Юлии. Она нередко впадала в бессознательное состояние. И такой обморок длился иногда несколько часов.
В такие часы Блювштейн легко могла бы извлечь из ее кармана ключи от железного сундука. Но чтобы открыть его, надо было знать секрет, условный пароль которого не был ей известен.
Будущее знаменитой преступницы еще находилось на рубеже. И явись умный человек в лице мужчины, который бы сумел овладеть ее сердцем, он был бы в состоянии удержать Софью Владиславовну на правильном пути жизни.
Но в данном случае все обстоятельства ложились против такого исхода.
Глава II
ПЕРВЫЕ КРАЖИ
Первую попытку присвоить чужое Софья Владиславовна совершила еще в Петербурге.
Ей очень нравилось бирюзовое колечко, которое Юлия Пастрана носила на левом мизинце.
Цена этого колечка была ничтожной, и знай Сонька, что это кольцо – дорогая память, подарок покойной матери, она бы, конечно, не решилась на похищение.
Юлия немедленно хватилась кольца. Она искала всюду. Но кольцо не находилось. Увидав непритворное горе своей благодетельницы, Соня ловко подкинула кольцо в угол соседней комнаты.
– А, вот оно! – вдруг воскликнула она и подала колечко Юлии.
Та очень обрадовалась, но только не могла понять, каким образом кольцо, которое она положила на туалетный столик, очутилось в соседней комнате.
Юлия Пастрана верила в колдовство, ворожбу и, как все уроды, была чрезвычайно мнительной. Исчезновение кольца она приписала духам, которые, мол, хотели дать ей понять о грозящей опасности.
С тех пор Юлия часто просыпалась среди ночи, будила Соню, вспоминала мать и уверяла компаньонку, что, вероятно, сама скоро умрет.
– Умру, – все тебе оставлю, – говорила она Соньке.
Софья Владиславовна, девица практичная, испытанная жизнью, принялась уговаривать свою благодетельницу написать в ее пользу духовное завещание.
Но и тут сказалось суеверие Юлии Пастрана: она категорическим образом отказалась это сделать, ибо была уверена, что составление завещания это уже сам по себе шаг, приближающий человека к могиле. Юлия Пастрана была дочерью итальянца, поселившегося в Будапеште. Отец занимался лужением посуды, а мать держала прачечную. Мать умерла, когда Юлии не было еще двенадцати лет. Кольцо с бирюзою она одела ребенку на смертном одре и строго– настрого приказала хранить этот талисман против злых духов.
Всего этого Софья Владиславовна не знала, иначе бы не стала понапрасну рисковать.
С той поры прошел год. Соня тихонько богатела. У нее были бриллиантовые серьги, подаренные покровительницей, пара браслет и неизвестно откуда взявшиеся золотые часики. Юлия недоумевала, откуда у Сони такие дорогие вещи? Блювштейн вынуждена была придумывать разные фантастические истории о добрых миллионерах и таинственных дамах в масках, которые делали ей неожиданные подарки.
Простодушная Юлия верила. Она и представить себе не могла, что значительная часть ее доходов оседает в ридикюле компаньонки. Но Софья Владиславовна не удовлетворялась уже таким медленным обогащением. Она мечтала скорее, скорее завладеть крупным состоянием и более всего интересовал ее роковой железный сундучок.
Похитить содержимое не представляло для нее большой трудности, но она учла возможность крупного скандала, ареста, обыска. Главное – у нее не было сообщника, которому она могла бы доверить краденое богатство.
По природе своей Софья Владиславовна была крайне недоверчива. Это свойство она унаследовала от отца. Где найти верного сообщника?
И тут судьба снова столкнула ее с Масальским, но уже в Варшаве. И сразу же при встрече мелькнула у нее первым делом мысль: этот человек не выдаст.
Она знала, что штабс-капитан Масальский любит кутить, проводить время в веселой компании среди женщин сомнительного поведения. Об этом ей было известно еще в Шклове.
Теперь, когда ей уже исполнилось восемнадцать, юная здоровая девушка почувствовала смутные желания. Все ее мечтания сосредоточились на одном образе в лице Масальского.
Встретив его однажды в Саксонском саду, Софья Владиславовна не скрыла своей необычайной радости. Обрадовался и Масальский, перед которым теперь уже предстал не бутон, а пышная, расцветшая роза. Юный вешний день с ярким солнцем был свидетелем взаимных ласк и сердечных излияний. Пылкая и страстная натура еврейки сказалась с полной силой. Она отдалась Масальскому с той беззаветностью, с какой отдается девушка, вполне проникнутая безграничным доверием к любимому человеку. Сам Масальский чувствовал себя на седьмом небе. Еще никогда не был он обладателем такой роскошной женщины.
Соня тщательно скрывала от благодетельницы всю свою эпоху первой любви. Юлия Пастрана была девственницей и по странной игре природы вовсе не тяготела к мужским ласкам. Врачи утверждали, будто Юлия является носительницей допотопных аномалий гермафродитизма.
Насколько верна эта гипотеза людей науки, выяснить трудно.
Одно бесспорно: Юлия Пастрана никого из мужчин к себе не подпускала. В своей нелюбви к мужчинам она заходила так далеко, что даже рекомендовала Софье Владиславовне никогда не отдаваться ласкам самца.
Но вместе с тем Юлия очень интересовалась половой жизнью. У нее была громадная коллекция запрещенных цензурой фотографических карточек, которые нашли уже после ее смерти в секретной шкатулке, о существовании которой не знала даже Софья Владиславовна.
Таким образом, между Юлией Пастрана и Софьей Блювштейн лежала идейная пропасть, которая отдаляла эти две натуры и препятствовала их нравственному сближению.
Свидания с Масальским происходили всегда у него на квартире. Однажды Софья Владиславовна осталась там ночевать, так как у нее не хватило силы воли, чтобы оторваться от безумных ласк любимого человека. Юлия всю ночь не спала, а когда утром заявилась домой Сонька, встретила ее рыданиями.
Та рассказала, вопя и стеная, громадную историю о нападении на нее каких-то замаскированных личностей, которые увезли ее за десять верст от города в какой-то замок.
– Это были мужчины! – с ужасом воскликнула Юлия Пастрана. – Они тебя обесчестили!
Софья Владиславовна молчала, потупясь, но когда Юлия заявила, что поедет к губернатору и попросит его разыскать злодеев, плутовка стала умолять ее этого не делать. Она указывала на свой девственный стыд и на страх перед необходимым освидетельствованием того, что совершили над ней сластолюбивые насильники.
Юлия Пастрана и тут поверила Софье Владиславовне и не стала подавать жалобу. Но когда Сонька и во второй раз пропала на всю ночь, Юлия, как ни была доверчива, почувствовала что-то неладное. Она стала увещевать девушку сказать всю правду, и Софья Владиславовна созналась.
Юлия очень рассердилась. Отношения двух дам еще больше ухудшились, когда Юлия узнала о беременности Соньки.
Тем не менее, добрая женщина пригласила акушера, а когда подошел срок, отправила Софью Владиславовну в госпиталь Марии Магдалины.
Родилась девочка. Софья Владиславовна заикнулась было, что не желает расставиться с ребенком, но Юлия высказала неожиданную твердость:
– Выбирай, либо я, либо ребенок!
Сонька выбрала ее, хорошо сознавая, что возле Юлии она может поживиться значительным образом.
Но с тех пор их отношения еще больше ухудшились. Софья Владиславовна теперь без особых угрызений совести обворовывала богатую покровительницу.
Юлия Пастрана держала все деньги при себе, так как по мнительности боялась доверить их какому-либо банку.
И вот однажды, когда случился с несчастной женщиной очередной припадок, Сонька ловко вытянула у нее ключ от железного сундучка и записку со словом-кодом.
Секретное слово было «Магдалина». Так звали покойную мать Юлии.
Звякнул замок, перед жадными глазами Блювштейн лежали груды банковских билетов большой ценности. Быстрым движением спрятала она несколько пачек за корсаж. А потом побежала к Масальскому – вот когда пригодился верный помощник – и попросила его спрятать деньги на сутки.
Но неожиданно повеса штабс-капитан испугался: слишком громадной была сумма – тридцать тысяч франков! Он потребовал, чтобы Софья Владиславовна вернула деньги на место.
– Ты пойми, мы с тобой будем счастливы и ни в чем не станем нуждаться, – убеждала его юная воровка.
Но Масальский был непреклонен. Он твердил: «Отнеси деньги обратно и положи туда, откуда ты их взяла».
Сонька сделала вид, что вняла доводам возлюбленного, хотя в душе кляла и ругала его, на чем свет стоит. Она поняла, что надеяться ей надо теперь только на саму себя. Обратного пути для нее нет. Она заказала у искусного мастера чемодан с секретным двойным дном. Уложила в него деньги и поставила этот скромный с виду дорожный чемодан у себя в комнате. Скандал не заставил себя ждать. Юлия Пастрана вздумала однажды пересчитать наличные деньги и, обнаружив пропажу, пришла в ужас.
С места в карьер бросилась она к губернатору и заявила об украденных деньгах.
Явилась полиция и произвела тщательный обыск вещей Софьи Владиславовны. Но секретное убежище пропавших капиталов обнаружено не было.
Несколько раз Софью Владиславовну допрашивали в полиции, но молодая женщина стояла на своем, выражая крайнее негодование по поводу подозрения, павшего на нее. Юлия чувствовала себя виноватой, решив, что ее, видимо, обсчитали в одном из банков, где она обменивала деньги.
Она слезно просила Соньку простить ее и с той поры обнаруживала к ней большую ласку.
Но Софья Владиславовна обид не прощала: обвинили в воровстве, отняли ребенка! Маленькая Маргарита пристроена была в монастырский приют.
Случайно это или нет, а здоровье Юлии Пастрана с той поры резко пошатнулось. Накануне отъезда из Варшавы случился у нее сильнейший припадок астмы. Разрыв сердца прикончил существование этой оригинальной женщины.