Текст книги "Сонька Золотая Ручка (Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль)"
Автор книги: Ипполит Рапгоф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Глава VI
НОВЫЕ ЭМОЦИИ
Барон д'Эст на следующий день как бы случайно встретил на Итальянском бульваре Софью Владиславовну. Он с развязностью парижского аборигена подошел к ней и предложил сходить в кафе.
– Благодарю вас, но я только что позавтракала и никакого желания не имею сидеть в четырех стенах в такую чудную погоду.
Сонька довольно холодно простилась с навязчивым кавалером и направилась вдоль по бульвару, а потом взяла фиакр до Елисейских полей. Проехав минут десять, она увидела маленький ресторан, где нередко завтракала с покойной Юлией.
Не успела Сонька войти, как к ресторану подъехал экипаж и вышел из него улыбающийся барон. Софья Владиславовна взволновалась. Ей снова показалось, что она имеет дело с агентом сыскной полиции.
«Но агенты тоже мужчины», – решила она.
У нее зародился план пленить барона-сыщика своими женскими чарами.
Она встретила барона дивной, ласковой улыбкой.
– Как я рада, что вы догадались сюда приехать! На меня сейчас напала такая меланхолия, что я не нахожу себе места. Быть может, вы меня немножко развлечете.
В ресторане беседа завертелась вокруг Парижа и его увеселений. Барон очень подробно справлялся о причине пребывания Софьи Владиславовны в Париже и этим еще больше укрепил в ней убеждение, что он – сотрудник сыска.
Софья Владиславовна с ее богатой фантазией начала рассказывать, что недавно овдовела и вот поехала немного поразвлечься, собирается в Ниццу.
– Вы опоздали. Карнавал закончился на прошлой неделе. Теперь уже там начинается жаркое время. Парижане начинают возвращаться из Ниццы, – заметил барон.
– Разве? Какая досада! Но я все-таки поеду. Мне там очень нравится море и эта длинная эспланада вдоль берега.
Заговорили о Ницце, о Монте-Карло, из разговора можно было понять, что молодой человек хорошо знает прилегающие к Ницце местности.
Покончив с бутылкой красного вина, барон потребовал шампанского и земляники.
– Земляника в Париж, как известно, доставляется в марте из Африки.
Софья Владиславовна очень обрадовалась свежей землянике. Она охотно пила шампанское и закусывала сочными ягодами.
– Надеюсь, что вы теперь разрешите сделать вам визит?
– Наоборот, я хочу оказать вам честь моим визитом, – шаловливо отпарировала собеседница.
– Я и не рассчитывал на такую любезность. Я живу на улице Ришелье.
– И прекрасно. Поедемте.
Квартира барона состояла из трех комнат с низкими потолками, но была великолепно обставлена дорогой мебелью.
– Как я рад, что вы наконец удостоили меня своим посещением! – мелодраматично воскликнул барон.
На столе появилось шампанское, фрукты и конфеты. Сонька делала вид, что ей очень весело. Она восторгалась обстановкой, сервизом, гобеленами и даже самим хозяином квартиры.
От поцелуев рук барон быстро перешел к некоторым вольностям, которые находили полное поощрение со стороны Софьи Владиславовны. Она сопротивлялась пассивно, как женщина, которой нравится мужчина, и близость с которым является желанной.
Когда после завтрака они очутились в роскошной спальне, Софья Владиславовна страстным поцелуем подтолкнула барона к последнему шагу.
Барон был на седьмом небе. Он жадно ласкал дивное тело молодой женщины и совершенно забылся в этой ласке.
Уходя, Софья Владиславовна нежно поцеловала любовника и пообещала прийти завтра.
Выбравшись на бульвар, она, однако, серьезно призадумалась. Теперь ей было ясно: барон – не сыщик, а один из тех сластолюбцев, которыми переполнены бульвары Парижа. Но больше она не сожалела, что отдалась этому человеку в порыве желания. Она так давно не видела ласк мужчины, а пылкая натура страстной женщины нуждалась в такой эмоции. Соньке даже стало казаться, что барон ей нравится. Он чем-то напоминал ей Масальского. Даже в смысле страсти она испытала такой же пламенный порыв, какой видела со стороны Масальского в их первые свидания.
По бульвару сновала публика. Софья Владиславовна зашла в первое попавшееся кафе и потребовала любимого гренадина. Она еще раз передумала каждую деталь случайного свидания. Все было так безумно хорошо! А все-таки этот барон – подозрительная личность.
Впрочем, не все ли равно? Сонька принадлежала к натурам, созданным для жизненной борьбы. Ее не пугала никакая опасность, ни самое безвыходное положение. Наоборот, чем труднее была борьба, тем более в ней разгоралась энергия. Она получала спортивное наслаждение от преодоления непреодолимого, от выхода из любого положения победительницей.
После любовного приключения изящная Сонькина головка была полна радужных надежд: дело с Темирбабовым будет предано забвению, как и все ее другие проделки.
Она мысленно подсчитывала, сколько у нее денег, и сильно обрадовалась итоговой цифре – около ста тысяч франков!
Многое еще передумала, сидя на террасе, Сонька Блювштейн. Кипел в ней вулкан энергии, бесконечная лава любознательности, безумная жажда острых ощущений.
Два дня пролетели, как один час. Барону и Соньке казалось, что знакомы они уже несчетное количество времени. Так они свыклись друг с другом, так были полны взаимных интересов и эмоций, что со стороны можно было подумать, что перед вами молодая парочка, вернувшаяся из свадебного путешествия. Одно беспокоило барона – молодая женщина упорно скрывала от него свой адрес.
Однажды в разгар нежной ласки, когда Софья Владиславовна сидела на коленях у барона и обнимала его шею оголенными руками, барон вдруг насупил брови.
– Скажи, милая, прямо, без обиняков, почему ты мне не говоришь свой адрес?
– Это мой каприз. Ты мне обещал раз и навсегда отказаться от этого вопроса.
– Не спорю. Я отказывался, но я ждал, что ты сама пойдешь навстречу моему желанию и сообщишь мне адрес.
– Это совершенно лишнее, – беззаботно проворковала Софья Владиславовна. – Ну на что тебе мой адрес, когда я сама у тебя в любое время дня и ночи? Неужели ты не уважаешь желание любимой женщины? Неужели тебе так необходимо исполнить свой каприз?
Последние слона она особенно подчеркнула, желая дать понять барону, что не имеет намерения поднимать завесу с таинственного адреса. Барон отстранил ее, встал и начал взволнованно ходить по комнате. Подобная мужская привычка была ей давно знакома. Она вспомнила Масальского.
Сонька с презрением смотрела на нервного барона и в эту минуту готова была порвать с ним всякую связь.
А барон продолжая все более и более возбуждаться. Он не говорил ни единого слова, в нем все клокотало. Не может же он бросить любимой женщине в лицо, что подозревает ее в двойной игре, да еще при помощи другого любовника-соперника. Но в душе он был в этом убежден.
– Какое мучение, – подумала Софья Владиславовна, – эти постоянные сцены ревности, это вечное подозрение. Допросы, расспросы…
Она всегда мечтала о свободных взаимоотношениях. Никогда в жизни она не признавала мужской гегемонии и женского рабства.
– Я тебя в последний раз спрашиваю, где ты живешь?
– А я тебе в последний раз заявляю: это не твое дело. Я живу самостоятельно, на свои средства. Твоих мне не надо. Поэтому ты не имеешь ни малейшего права вторгаться в мою частную жизнь.
– Это, наконец, меня возмущает, бесит!
Софья Владиславовна расхохоталась. Барон схватил газету и сделал вид, что читает. Сонька спокойно оделась, подошла к зеркалу, поправила прическу, одела шляпку и, не прощаясь с бароном, направилась к выходу.
– Софи! – крикнул барон. – Я полагаю, уходя, прощаются!
– Ты был занят.
Барон вскочил, схватил обе руки Софьи Владиславовны и умоляюще взглянул ей в глаза.
– Я положительно тебя не понимаю. Ну что тебе стоит меня успокоить? Я две недели не спрашивал твоего адреса, а ты продолжаешь меня мучить.
– Оставь меня, – вырывая руки, капризным тоном проговорила она.
Барон взорвался:
– В таком случае, твоя любовь – один только миф!
– И твоя тоже!
Софья Владиславовна хлопнула дверью.
Барон бросился на диван, закурил папиросу и стал себя уверять, что Софи ему совершенно безразлична. Разрыв так разрыв! Но внутри его все кипело и бурлило. Он не мог примириться с тем, что Софья Владиславовна первой порвала их связь. Да к тому же с такой резкостью.
Впоследствии, уже спокойно анализируя эту сцену, барон очень жалел, что не пошел следом за Софи, чтобы узнать желанный адрес. Самолюбие его было уязвлено. Самолюбие мелкого лавочника, ибо, как верно подметила юркая Сонька, никаким бароном, отпрыском древнего аристократического рода, он не был!
Но даже Соньке не пришло в голову – да и откуда? – что ее возлюбленный – аферист международного класса, гастролирующий по Европе под разными вымышленными именами: пана Золотницкого, виконта Трабзона, помещика Гуся, барона д'Эста…
А на самом деле был он ростовским мещанином Яшкой Альтшуллером, гимназистом-недоучкой, старшим сыном Баруха Альтшуллера, владевшего парикмахерским салоном на одно кресло неподалеку от рынка.
Но об этом Сонька узнает позже.
Глава VII
НАШЛАСЬ И ПОТЕРЯЛАСЬ
Софья Владиславовна пошла прямо в гостиницу. Она несколько раз оглядывалась из опасения, что барон ее преследует.
В «России» было уютно и неожиданно тепло. Зарывшись в пуховую перину, Сонька читала уголовную хронику в «Фигаро». Это ее интересовало больше, чем политика.
Ей не прошло даром столкновение с любимым мужчиной. Напрасно она уверяла себя, что вовсе его не любит, что это был только взрыв страсти к самцу, не более того. Сонька признавала власть тела и готова была объяснить этой властью любовную страсть.
Но чувственная Блювштейн ощущала не только отсутствие грубой ласки. Ей недоставало человека, с которым она могла бы по душам поговорить о волнующих ее вопросах. Без такого человека ей было одиноко.
Но самолюбие не позволяло ей сделать первый шаг к примирению. Она бы охотно, как бы невзначай, встретила барона на бульваре. Она бы прикинулась обиженной, а он бы как мужчина пошел на уступки, и они бы опять зажили, сжигаемые любовной страстью.
Софья Владиславовна искала встречи с бароном. И барон искал встречи с ней.
Но судьба удивительно распорядилась желаниями этих двух лиц. Как назло, они не попадались друг другу, и тщетны были старания той и другой стороны встретиться на нейтральной почве.
Так прошло около месяца.
Однажды барон после ужина в «Одеоне» с одной очаровательной шансонеткой, чем-то напоминающей Соньку, отправился домой к своей даме.
Девица занимала небольшую квартирку, состоявшую из двух комнат и ванной. Это было обыкновенное жилище парижской кокотки. Первая комната была роскошно убрана и являла собой мягкий будуар, а вторая была наполовину занята неимоверных размеров кроватью. На кровати было не менее десяти подушек разной величины. Одно это уже указывало на развратный характер обстановки.
Едва переступив порог, шансонетка принялась раздеваться и игриво разбрасывать свои вещи. Через десять минут, совершенно голая, она стояла перед бароном и торопила его последовать своему примеру.
А он лениво стаскивал ботинки, сюртук, брюки… В последний момент, когда она уже лежала в кровати и капризным тоном призывала его, барона вдруг охватило такое омерзение к телу этой женщины, что он испросил разрешения улечься в будуаре.
– Ты болен? – спросила она участливо.
– Да, милая, я болен.
Утром он проснулся рано и в первые мгновения не мог понять, как он очутился в такой обстановке. Барон давненько не ночевал у кокоток. Мало-помалу вспомнил он про кафешантан, ужин и про то, как сказался больным.
Вскоре проснулась и шансонетка. Она в полном неглиже, в туфлях на босу ногу вбежала в кухню, чтобы сварить кофе. Прислуги она не держала и, видимо, сама убирала квартиру, как делает большинство кокоток среднего пошиба во Франции. Через полчаса возле кушетки стоял кофейник с ароматным напитком.
Барон поспешил одеться.
Шансонетка поражала его своей любезностью, подавая ему воду для мытья и стакан для полоскания зубов.
Уходя, барон сунул ей в руку двадцать франков. Но она их возвратила.
– Когда ты будешь здоров, тогда и заплатишь, – заявила она с гордостью парижской кокотки. – А за кофе я не возьму – ты меня вчера угощал шампанским.
Барону, как иностранцу, такое отношение кокотки было непонятно. Он привык к наглому вымогательству варшавских, московских и ростовских проституток. Но парижская проститутка имеет свое самолюбие. Она никогда не примет подачки, если ею не воспользовались.
Со сконфуженной миной барон спускался с лестницы, а в голове у него стоял хаос.
– Что это со мной? Неужели я действительно влюбился в эту маленькую евреечку? Неужели после ее тела меня не влечет никакая другая женщина?
Эта мысль его раздражала.
Он снова принялся разыскивать Соньку по Парижу.
Поздно вечером на бульваре барон познакомился с каким-то субъектом, который попросил у него папироску. Субъект был пьян и сбивчиво рассказывал, как ему удалось поймать вора, которого парижская полиция тщетно искала три месяца.
– Ба, так вы – сыщик! – обрадовался барон. – В таком случае, не будете ли вы любезны принять от меня частное поручение?
– Отчего же нет, если вы мне за него заплатите.
Барон кратко рассказал, что ищет любимую женщину.
– Значит, она русская?
– Да, русская еврейка. Насколько я мог заключить по ее акценту.
– Хм, это интересно. И вы искали целый месяц?
– Ну да, в Париже найти очень трудно.
– Это вам трудно, а я берусь ее разыскать за три дня, если вы заплатите мне сто франков. Половину – вперед.
Тут Яшка Альтшуллер призадумался. Его вдруг охватили сомнения и страх: а вдруг сыщик начнет копать и до него доберется? Хотя во Франции он гешефтами не занимался – проживал деньги, добытые в России. И все же…
Агент между тем продолжал:
– Вы мне еще раз опишите ее наружность. Говорите, что она просила вас называть ее Софи? По всей видимости, это ее настоящее имя. Впрочем, я могу ошибаться. Одно мне странно: почему она не дала вам своего адреса? Или она имеет еще одного любовника, или по каким-то причинам соблюдает конспирацию. Это мне тем более интересно.
Тут Альтшуллер испугался не на шутку: зацепит, ей-Богу, зацепит.
– Господин агент, – сказал он просительно, – дайте мне слово, что вы останетесь моим другом до конца. Я буду платить вам за ваши услуги, но вы уж ни меня, ни ее никому не выдавайте.
– А вы разве преступник?
– Да нет же, никакой я не преступник. И она, конечно, не преступница. Но бывают основания скрываться политического характера. Вы меня понимаете?
Агент промолчал. Затем махнул рукой:
– Будьте спокойны. Жалованье мы получаем грошовое и, если бы не гонорары от таких, как вы, жить было бы не на что.
Три дня спустя, рано утром, позвонили в квартиру барона. В одном белье барон открыл дверь и был приятно удивлен, увидев перед собой знакомого сыщика. Агент вошел и тщательно прикрыл за собой дверь.
– Видите, как я аккуратен. Если не ошибаюсь, я напал на след вашей Дульцинеи.
– Сомневаюсь. Трудно за такой короткий срок найти человека в Париже.
– Кому трудно, а кому и нет. Вы, мсье, оденьтесь и удостоверьтесь сами.
Барон не заставил себя ждать. Через пять минут он уже стоял перед агентом в щегольском прогулочном костюме с залихватской папироской в зубах.
– О-ля-ля! Вы одеваетесь с быстротой полицейского.
– Или вора, – добавил про себя Яшка.
Они поспешили к месту, которое указал агент. Оно находилось в двухстах шагах от квартиры барона.
– Как, в гостинице «Россия»?!
– Четвертый этаж, номер 39, там вы ее найдете.
Поднявшись на четвертый этаж, барон тихонько постучал в дверь.
– Войдите!
Барон едва не завопил от радости на своем родном языке, увидев в кровати нежную Софью Владиславовну.
– Как, это ты? – удивилась она.
Но в этом удивлении можно было явственно уловить дольку ласки.
– Ты удивляешься, дорогая, а я так истомился без тебя! – крикнул барон, бросаясь к Софье Владиславовне.
Сонька отвечала на его жгучие поцелуи. Обоим казалось, что их размолвка – кошмарный сон.
– Не будем больше ссориться, – твердил барон. – Я так измучился.
Снова поцелуи и объятия.
– Но дай же мне наконец одеться, – жеманно настаивала Софья Владиславовна, сталкивая его с кровати.
Барон закурил, и, наслаждаясь, смотрел, как одевается любимая женщина. Он помогал ей шнуровать корсет, застегивал кнопки корсажа, завязывал тесемки ботинок и чувствовал себя несказанно счастливым.
Она время от времени ласкала его, гладила по волосам, приговаривала:
– Я знала, что ты меня разыщешь.
На устах барона играла блаженная улыбка. Он целовал Соньке руки и чувствовал удивительный подъем душевной радости.
Весь этот день они провели как новобрачные. А вечером пошли в ресторан. И уже ночью, когда влюбленные, пошатываясь, возвращались из ресторана в гостиницу, Софье Владиславовне пришла мысль спросить барона, каким образом ему удалось ее найти.
– Да это очень просто. Я бы сам, конечно, тебя не нашел, но на это есть специалисты.
– Как, ты обратился в бюро детективов?!
Барон замялся.
– Говори, сейчас же сознавайся! Мне очень важно это знать.
Тут только он рассказал ей все, что было связано с наемным агентом.
Софья Владиславовна чуть не задохнулась от испуга.
– И давно это было?
– Три дня назад.
– Это свинство с твоей стороны посвящать третьего в интимную связь с женщиной. Это такая подлость, которая имени не имеет. Никогда от тебя такого не ожидала.
– Любимая, я измучился, ища тебя! Я не видел иного выхода.
– Все равно. Подлость остается подлостью при всех обстоятельствах. Тут нет оправдания.
– Я тебе дома все объясню.
– Нет, уж лучше завтра, – твердо ответила Софья Владиславовна.
– Ты разве не зайдешь ко мне?
– Нет, не зайду.
На углу улицы Ришелье они расстались, Софья Владиславовна холодно подала ему руку, которую барон поцеловал. Долго глядел барон вслед Софье Владиславовне. Его тянуло догнать ее, просить у нее прощения, но он не посмел.
А Сонька немедленно принялась за упаковку вещей. Она быстро убрала в новый большой чемодан элегантные платья, которые приобрела в Париже. Более всего хлопот ей причинили шляпы, которые никак не укладывались в картонку. Всю ночь она не спала. Нервы ее были взвинчены до последней степени. Мысль о том, что агенту сыскной полиции известно ее местопребывание, терзала ее. Хотя, по словам барона, этот агент знал только ее имя, этого было достаточно, чтобы при малейшей случайности или ошибке влипнуть.
– Черт знает что такое! Боже, какие есть дураки на свете! Неужели он не мог понять, что у меня есть причины не открывать своего адреса?
Любовь как рукой сняло.
Сонька винила себя в излишней податливости: «Дура сентиментальная, размякла, как Юлька…»
Собираясь покинуть свое жилье, она раздумывала, где бы затаиться? Из Парижа уезжать не имеет смысла. В большом городе легче спрятаться. Но где?
Ее выбор нал на Латинский квартал.
– Там такая масса иностранок. Выдам себя за студентку, элегантные наряды спрячу. Тем временем барон успокоится и забудет обо мне. А парижской полиции хватать меня не за что.
Так рассуждала Софья Владиславовна, с нетерпением ожидая возможности покинуть гостиницу «Россия».
Не было еще восьми часов утра, когда она рассчиталась в конторе гостиницы за прожитое время. Всем она заявляла, что едет в Россию. Фиакр был нанят на Северный вокзал.
Прибыв туда, она велела снести вещи в багажное отделение. Купила билет до Петербурга. Но, помаячив на перроне, садиться в вагон не стала, а другим выходом, через багажное отделение, вышла на привокзальную площадь и села налегке в омнибус, который довез ее до площади Терминус.
Здесь она слезла и наняла фиакр до Латинского квартала.
По дороге Сонька все время оглядывалась назад. Хвоста как будто не было.
Она поселилась в меблирашках, переполненных студентами, эмигрантами, начинающими художниками и непризнанными поэтами, которыми кишмя кишит Париж.
Глава VIII
ОПЯТЬ ЛЮБОВЬ
Барон долгое время не мог успокоиться, когда лично убедился в том, что Софья Владиславовна покинула «Россию». Он никак не мог понять, какими побуждения ми было вызвано страстное желание молодой женщины скрывать свое местопребывание в Париже.
Тысячи догадок приходили ему на ум, но ни одна из них не удовлетворяла его. Тут были и фантастического свойства предположения. Он даже додумался до того, что Софья Владиславовна – член таинственной «Лиги монархистов», которая, по слухам, готовила заговор против республики и президента. Говорили, будто в этой «Лиге» принимают участие женщины-террористки, преимущественно иностранного происхождения. Это была в полном смысле слова космополитическая организация.
В пылу раздражения и досады барон бросился опять к агенту сыскной полиции, пообещал ему двести франков – пусть только найдет след исчезнувшей Софи. Но все розыски агента, успевшего взять авансом сто франков, оставались безуспешными.
Опытный сыщик искал добросовестно. Было задето его самолюбие. Агент изо всех сил стремился оправдать доверие барона, но на сей раз его опыт не помог ему, и он решил, что, действительно, любовница д’Эста уехала из Парижа в Петербург.
– Вы можете быть уверены, барон, в городе ее нет. Очевидно, ваша дама имела основание скрываться от полиции. Не может она так вдруг уехать только из-за какой-то размолвки. Но я еще ею займусь. Это дело принципа. Я о ней все разузнаю.
Так рассуждал агент, оправдываясь перед бароном.
А в том бурлили раздражение и оскорбленное мужское самолюбие. И вскоре он сам заметил, что его любовь переродилась в ненависть. Теперь он мог преспокойно предать эту таинственную женщину, которая лишила его душевного покоя.
Летний сезон был в полном разгаре. В комнате Софьи Владиславовны было душно. Она решила проехаться по Сене – куда-нибудь из города подальше, на лоно природы.
Но монотонная жизнь действовала на Софью Владиславовну угнетающим образом. Авантюристка по натуре, она жаждала сногсшибательных пассажей, опаснейших приключений, благодаря которым она могла бы основательно поживиться. Но ничего подходящего не подвертывалось.
Хозяйки меблированных комнат ценят постояльцев, которые обладают хорошим гардеробом, имеют массу вещей и проявляют все признаки обеспеченности.
Такими жилицами дорожат. За ними ухаживают, проявляя материнскую заботливость о нуждах и комфорте.
Между мадам Блано и Софьей Владиславовной установились добрые отношения. Иногда Блано приносила в комнату своей жилицы кусочек торта, чашечку шоколада, стакан доброго вина. Софья Владиславовна привозила из города дорогие конфеты, фрукты и тоже угощала хозяйку.
Во время своих экскурсий осторожная Блювштейн не решалась проникать в глубь Парижа. Она тщательно избегала бульваров, примыкающих к центру, фешенебельных кафе и ресторанов.
Она боялась встретиться с бароном и, чего доброго, с сыщиком. Об этом сболтнула она хозяйке меблирашек, которая, надо сказать, относилась к ней с особым уважением.
Мадам Блано горячо поддержала намерение жилички прокатиться за город и предложила устроить пикник и пригласить целую компанию веселых молодых людей и девиц.
Софья Владиславовна притворилась довольной. Она не любила компаний, предпочитала работать в одиночку, но делать было нечего: гордость могла показаться подозрительной. Она накупила массу вина. Хозяйка испекла большой миндальный торт, а один из компании, граф Миола, приобрел по дороге фрукты.
И вот вся компания, состоявшая из двенадцати человек, двинулась к омнибусу, который доставил ее на пристань.
Тут их поджидал старый пароходик. Громадные колеса передвигались по бокам деревянного судна. Брызги летели во все стороны к восторгу молодежи.
Здесь был цвет парижского предместья. В воскресенье почтенная интеллигенция обычно не отправляется на экскурсии. Решается на такой подвиг лишь мелюзга или обыватели пригородов.
На корме кто-то заиграл на флейте. Ему аккомпанировал на итальянской гармонике граф Миола.
Это был своеобразный тип. Он действительно числился потомком знаменитых Миола, некогда игравших важную роль наместников в Сардинии. Теперь это был отпрыск разорившегося рода. Он коротал свою жалкую жизнь голодающего студента в Латинском квартале. По натуре граф был идеалистом. Он получил образование в лицее на средства дальних родственников. Но как только он вышел со званием юриста, родственники прекратили всякую помощь. Тогда ему пришла дикая фантазия определиться на медицинский факультет. Эта специальность субсидировалась правительством. Несчастные пятьдесят франков, которые выдавали стипендиатам, были единственным источником жизни голодающего графа.
Он платил за комнату всего десять франков, жил в мансарде, кормился в студенческой столовой. Но, несмотря на бедность, граф был всегда чисто одет, мылся тщательным образом, делал маникюр и в этих отношениях резко отличался от окружающей его среды.
Ему шел всего двадцать второй год. Темно-голубые глаза мечтательно глядели на мир, который так жестоко распорядился его судьбой. Сонька сразу заинтересовалась графом. Она много слышала о нем от госпожи Блано.
Музыка окончилась. Софья Владиславовна ближе подошла к графу, от которого отхлынула толпа.
– Вы, граф, должно быть, чувствуете себя не в своем кругу?
– Так же, как и вы.
– Почему вы так думаете?
– Да очень просто. Разве эта бесшабашная удаль, это сборище пьяниц и психопатов может кого-нибудь удовлетворить, кроме самой богемы? Не все созданы для такой среды.
Софья Владиславовна ответила вздохом.
– Вот видите – вы вздыхаете, скучаете в этой дурацкой компании. Жизнь бросает человека иногда в такие условия, от которых он с удовольствием бы открестился, если бы от него это зависело.
– Да, вы правы. Я вас вполне понимаю. Вы, кажется, на медицинском факультете?
– Да. Мне еще два года тянуть эту лямку. И как подумаю об этом – дрожь берет.
– А почему вы не бросите факультет и не поступите на службу?
– На какую службу я годен? Чиновником меня не возьмут ни в одно демократическое министерство. Для этих демократов мы, отпрыски древних дворянских родов, как зачумленные. Нас чураются. Нам вечно обещают, но никуда, кроме как в секретную полицию, не берут. А я на сыск не способен. Я – натура слишком откровенная, и во мне слишком много врожденной порядочности, которая с предательством не согласуется.
– Это ужасно! – воскликнула Софья Владиславовна. – Я поражаюсь вашему терпению!
– А что поделаешь? Не топиться же в Сене, не травиться же крысиным ядом. Это пошло. Надо бороться, надо терпеть.
Молодой человек поник головой и грустно посмотрел на берега Сены, усеянные разными виллами и садовыми сооружениями.
– Есть же богатые люди! – в голосе его прозвучала плохо скрываемая зависть. – Смотрите, какое количество богатых вилл, какие ценные сооружения, оранжереи – и все, быть может, для какого-нибудь одного мошенника…
– Да, много богатых людей, – сказала Софья Владиславовна задумчиво. – Итак, вы не видите никакого выхода из вашего положения?
– Не вижу.
– Вы не обидитесь, граф, если я вам подскажу один способ, с помощью которого многие вельможи легко приобрели тысячи франков?
– Вы предлагаете мне продать свой титул какой-нибудь кокотке?
– Зачем кокотке? Какой-нибудь честной женщине, которой эта фамилия, быть может, нужна для достижения каких-либо политических целей.
Граф пытливо взглянул на Соньку.
– Если бы мне такая женщина понравилась, я бы женился на ней, хотя бы ради того, чтобы избавиться от богемы. Я не взял бы никаких денег за титул, но и роль манекена не стал бы играть.
Софья Владиславовна кокетливо покраснела.
В это время ее подхватила под руку мадам Блано и отвела в сторону.
– Вы не очень за графом ухаживайте, – сказала она, шаловливо грозя мизинцем, – он у нас влюбчив. Полгода назад была целая история. Он влюбился в свою квартирную хозяйку, ну а та, конечно, не прочь была заиметь молодого любовника. Но граф, наивный человек, потребовал, чтобы она развелась с мужем и вышла за него. Та не согласилась – ее муж пять тысяч зарабатывает, а у этого графа – один костюм. Вот граф и пытался повеситься.
В этой истории Софья Владиславовна сразу же почувствовала тон высокого происхождения. Хотя сама она родилась в бедной еврейской семье ростовщика, ее тянуло к высшим слоям. Оттуда на нее веяло красотой бытия. В благородстве манер, в роскошной обстановке она видела особую художественную подкладку красоты.
Пароходик пристал к живописному берегу. Граф и Софья Владиславовна вышли последними.
Матам Блано распорядилась разложить свой старый ковер. Молодежь засуетилась. Откупоривали бутылки, распаковывали корзины с закусками, конфетами, фруктами. Когда все было готово, началось сплошное пьянство. Пили без удержу, в большом количестве и преимущественно крепкие вина.
Софья Владиславовна с графом завладели бутылкой легкого сотерна и пили исключительно это вино. Закусывали фруктами. Мадемуазель Блювштейн любезно чистила груши и яблоки и кормила графа, а тот в благодарность за каждый кусочек целовал ей руку.
До них доносились насмешки, шутки. Один нищенски одетый поэт сочинил даже эпиграмму на влюбленную парочку. Это начинало надоедать.
– А не прогуляться ли нам, граф? – шепотом предложила Софья Владиславовна.
Тот с радостью согласился. Ему до смерти хотелось набить морду наглецу-поэту, и он едва себя сдерживал. В ста метрах от пикника кроны деревьев, склоненные к реке, образовывали шатер.
– Наконец-то мы одни, – грудным шепотом произнес граф и с этими словами взял руки Софьи Владиславовны.
– Да, тут нас никто не видит, – поощрила она.
Граф воспламенился. Долго сдерживаемая стремительность пылкой натуры теперь не знала удержу. Он схватил ее в объятия, целовал, нашептывая:
– Милая, дорогая, я вас люблю.
Софья Владиславовна успела соскучиться по мужским ласкам и теперь с жаром отвечала на поцелуи графа.
– Ты меня любишь? – спрашивала она между поцелуями.
– Конечно. Что за вопрос? Люблю безумно.
– И я тебя люблю.
– Хочешь быть моей женой? Я считал бы себя самым счастливым на свете.
– Об этом надо подумать, – заявила она.
Граф слегка нахмурился, отвернулся, закурил.
– Ну, чего надулся? Разве такие вопросы моментально решаются? Ведь это вопросы жизни, – оправдывалась театрально Софья Владиславовна.
– Значит, ты меня не любишь, – надув губы, твердил он.
– Ах, какой ты чудак! Мы с тобой только сегодня познакомились.
– Нет, я знаю, в чем дело – я очень беден.
Софья Владиславовна метнулась в его объятия и начала успокаивать:
– Если ты беден, то я не нищая. У меня есть сбережения – наследство от матери. Первое время проживем, а потом у тебя будет практика. Как у юриста. А медицину ты бросишь.
Эта перспектива улыбалась графу. Ему до смерти надоели и анатомический театр, и богема, а главное – непроглядная бедность.
Он уже мечтал, как при помощи средств жены займет почтенное положение в обществе. Родные снова отнесутся к нему с должным уважением, и он, собравшись с духом, начнет процесс против двоюродного братца, присвоившего его часть наследства.
