Текст книги "Сонька Золотая Ручка (Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль)"
Автор книги: Ипполит Рапгоф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
– Так ты согласна?
– Ну, хорошо, согласна, – после некоторой паузы ответила хитрая Сонька.
– А теперь вернемся – неудобно.
Пикник был в разгаре. Гости были порядком пьяны. Захмелела и мадам Блано. Тут только сказалась настоящая подоплека этой на вид приличной женщины. Она лезла целоваться к молодым людям, позволяла себе с ними нецензурные вольности. Не только в одном разговоре, но даже в жестикуляциях проявлялись экспансивные черты этой жизнерадостной особы.
По дороге большинство кавалеров дремали. Спала молоденькая модистка, которую предательски напоили мадерой. Она приткнулась к мадам Блано и сладко посапывала.
Было уже около десяти часов вечера, когда пароход пристал к пристани. Некоторых пассажиров пришлось долго будить. Софья Владиславовна не села на омнибус, а приняла предложение графа пройтись пешком.
Госпожа Блано пришла в восторг, узнав утром, что ее жиличка в скором времени будет графиней.
Она поздравила Софью Владиславовну, но при этом высказала сомнение чисто материального свойства:
– Ведь у него ничего нет. Простому смертному сам Бог велел биться, терпеть нужду, отказывать себе во всем, но громкий титул графини обязывает. А ну как средств не окажется?
– Я все это учла. У меня есть маленькое сбережение, которое мне переведут из России.
– Ой-ой, скоро же вы проживете эти денежки, а что потом будет – неизвестно.
– Я никогда так далеко не загадываю, – сухо ответила Софья Владиславовна.
Где было парижской мещанке понять ее? Жизнь казалась Соньке широкой Калифорнией, в которой такая масса золота. Она свято блюла принцип Кречинского, уверявшего, что везде есть деньги и надо только уметь их извлечь. И она была убеждена в том, что ей удастся даже из недр преисподней добыть груды золота.
На сравнительно значительную сумму, которой она располагала в данный момент, Софья Владиславовна смотрела как на переходное состояние своих средств. Такая сумма ее не устраивала как основной капитал, и она без сожаления приготовилась потратить ее на обеспечение своего графского достоинства. Но кому она могла раскрыть тайник собственной души?! Не знала она такого человека. Да и при ее скрытности вряд ли бы стала она обнажать душу.
Свидания с графом происходили часто в Сонькиной комнате. Они принимали все более интимный характер. Несколько раз граф даже ночевал у нее.
Нищий поэт, живший за стеной, этот проповедник крайней свободы голого человека на голой земле, высказал вдруг недовольство вольным поведением соседки. Но руководила им зависть. Тонкая стена позволяла ему улавливать даже нежное нашептывание, не говоря о страстных вздохах и стонах.
Госпожа Блано покровительственно относилась к влюбленным. Ее даже не стесняло, когда, входя в комнату Софьи Владиславовны, она находила обоих в довольно откровенном неглиже.
Был назначен день свадьбы, но его пришлось отменить, так как напросилась такая масса гостей, какую вовсе не желала Софья Владиславовна. Она распорядилась иначе.
В один прекрасный день всем было объявлено, что жених и невеста уезжают в Швейцарию к родственникам. Вместо Швейцарии Софья Владиславовна с графом отправились в Сен-Дени, предместье Парижа. Тут они запросто явились со своими документами в мэрию, а потом и обвенчались. Из всего Латинского квартала на этой свадьбе присутствовала одна госпожа Блано.
Жизнь для графа началась на совершенно новых для него условиях. Он как бы воскрес. В элегантном английском костюме, заказанном для него молодой женой, граф имел вид в высшей степени фешенебельный. Врожденные дворянские манеры, правильные черты лица, дивный парижский диалект придавали графу тот облик, который был необходим при его высоком аристократическом звании.
Граф стал деятельно завязывать знакомства с политиками, юристами, журналистами…
Свою жену он рекомендовал новым знакомым как урожденную русскую княжну Шерлидзе. Правда, русские, встречавшие графа и графиню в различных салонах, пожимали плечами и говорили между собой, что такой фамилии в России не слыхали, но допускали, что на Кавказе очень много подобных княжеских родов.
Так жизнь текла своим определенным руслом.
Софья Владиславовна давно уже забыла о бароне и агенте сыскной полиции.
Судьбе угодно было побаловать влюбленную чету Миола временным спокойствием. Но недолго оно продолжалось. Вскоре над графской парочкой сгустились громадные тучи.
Глава IX
ЕЩЕ ОДНО ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Однажды графу шутя вздумалось предложить Софи путешествие за границу.
Она так обрадовалась возможности вырваться из порядком надоевшего Парижа, что тут же заказала себе дорожное платье и отправилась в туристическую компанию Кука справиться о цене кругового билета по Швейцарии и Северной Италии.
Билеты оказались вполне доступными, и Софья Владиславовна приобрела два места на майский рейс.
Когда они сели в вагон, в отдельное купе, Сонька порывисто обняла мужа.
– Это счастливейший день в моей жизни!
Граф тоже был в радужном расположении духа. Вагон приходил в сильное сотрясение от быстрого движения. Граф под влиянием качки быстро уснул.
За окном стало темнеть, Софья Владиславовна опустила шторы. Пришел кондуктор – раздавал билеты. Граф даже не проснулся.
Софье Владиславовне от возбуждения не спалось. Она вышла в коридор.
На скамеечке возле окна сидела худенькая блондинка с заплаканными глазами. Громадные бриллиантовые серьги обратили внимание Софьи Владиславовны. С жадностью глядела она на эту великую ценность и прикидывала: серьги стоят не менее ста тысяч франков!
Софья Владиславовна участливо разговорилась с зареванной дамой. Из разговора она поняла, что это молодая вдова, которая с мужем прожила всего два месяца.
– И какая причина такой внезапной смерти вашего супруга?
– Дифтерит. Это ужасная болезнь. Мой муж задохнулся. Ах, даже теперь, когда я вспоминаю об этом кошмарном случае, меня бросает в жар и в холод!
Молодая дама пригласила Софью Владиславовну в свое купе.
Инстинкт хищницы заговорил в душе графини. Она ужасно жалела, что не захватила с собой в купе соседки флакон с наркозом. Такой флакон всегда был при ней. Она еще в Варшаве приобрела его под предлогом бессонницы, которой страдала ее покойная патронесса.
– Дайте только понюхать этот чудо-флакон моей пациентке, – говорил врач, лечивший Юлию Пастрана, – и она моментально уснет. Благодетельная реакция прекрасно отразится на ее нервной системе.
Эти слова Софья Владиславовна запомнила и хранила флакон, как зеницу ока, – когда-нибудь пригодится.
– Я сейчас к вам вернусь. У меня так разболелась голова… Я возьму флакон с нюхательной солью. Прекрасно помогает, – и Софья Владиславовна ушла в свое купе.
Долго она рылась в чемоданах, пока не нашла заветный флакон.
– Вот наконец я нашла свой флакончик, немножко понюхала – и сразу стало легче. Правда, голова еще чуть-чуть кружится. Зато нет этой сверлящей боли.
– О, значит, это чудесное средство?
– Да, его прописал мне один знаменитый профессор в Берлине, – и она назвала первую пришедшую в голову немецкую фамилию.
Доверчивая дама еще больше заинтересовалась флаконом:
– У меня начинает болеть голова от этой тряски. Никак не привыкну к железным дорогам. Морской воздух я прекрасно переношу и даже не боюсь морской болезни. Мне смешно думать, как иных дам выворачивает наизнанку. А вот в вагоне чувствую себя скверно. Вы, может, позволите мне немножко понюхать?
– Пожалуйста, но не сейчас. Скоро станция, а нужно лечь и спокойно вдохнуть из флакона несколько раз. Сейчас начнется шум, трескотня, а при шуме, боюсь, средство не так скоро подействует.
– Что ж, подождем, – согласилась блондинка.
Она рассказала попутно, что везет десять тысяч франков и спросила совета: хватит ли этих денег в Швейцарии на два месяца?
– О, с избытком, – успокоила ее Софья Владиславовна, изображая опытную туристку. – Я не раз бывала в Женеве, Берне, Люцерне, объездила всю Швейцарию. Великолепные места! Там такая дешевая жизнь. Вообразите: омар, целый омар, громадной величины – и всего два франка.
– Не может быть! Это удивительно дешево. В Париже порция омара – три франка.
Между тем поезд подъехал к огромному вокзалу.
Кондуктор ввел в соседнее купе двух дам в рискованных по крикливости туалетах. Одна была одета тиролькой – в фетровой шляпе, отделанной зеленым шелком и пестрыми петушиными перьями, а у второй был костюм провансальской крестьянки.
Сонька наметанным глазом распознала кокоток, едущих на промысел и ловящих туристов.
Она выскочила в коридор и посмотрела, не зайдут ли девки к ее спящему мужу. Софья Владиславовна не ошиблась. Тиролька заглянула в ее купе и, хихикая, сообщила подружке о похрапывающем графе. Она даже попыталась имитировать его храп.
Софья Владиславовна подошла к своему купе и закрыла его перед самым носом веселых дам.
Те замолчали, – злобно на нее поглядели и скрылись в своем купе.
Тогда Софья Владиславовна вернулась к намеченной жертве.
– Вот сейчас, если хотите, могу вам дать флакон.
– Пожалуйста, будьте так добры, – томно ответила блондинка, – голова сильно болит.
Софья Владиславовна предусмотрительно прикрыла дверь. Блондинка сильно нюхнула из флакона…
– Господи, как голова кружится.
Веки ее слипались. Она выронила флакон.
Моментально Сонька его подхватила и снова поднесла к изящному носику блондинки. Та вздрогнула, но дыхание ее стало более мерным.
Новоиспеченная графиня принялась быстро вытаскивать серьги. Затем расстегнула своей жертве корсаж и нашла на груди мешочек. Она взяла девять тысяч франков, оставив блондинке тысячу – на дорогу.
Проделав эту операцию, Сонька вернулась к себе. Граф по-прежнему спал. Теперь ее занимала мысль, куда спрятать бриллианты. Ей бросилась в глаза большая булка, купленная на станции при отъезде из Парижа.
Быстро Софья Владиславовна достала из ридикюля острый перочинный ножик, отогнула лапки золотой оправы и освободила камни. На днище булки она сделала два небольших надреза и, намочив слюной бриллианты, засунула их в булку. Надрезы присыпала мукой.
Теперь Софья Владиславовна чувствовала себя уверенней. Оставшиеся оправы она выбросила в ватерклозет, туда же последовал и заветный флакон.
Деньги она приобщила к тем двадцати тысячам, которые па всякий случай захватила с собой. Она положила тысячные билеты к тысячным, стофранковые к стофранковым. Затем натянула на себя плед и притворилась спящей.
Но в душе ее все клокотало. Она страшно волновалась. Несколько раз даже намеревалась выйти на первой попавшейся станции вместе с графом, но побоялась, что это навлечет на нее подозрение.
Граф вскоре проснулся. Он предложил постлать постели и вызвал для этого обер-кондуктора. Тот начал расправлять постели и чуть не стряхнул на пол драгоценную булку. Софья Владиславовна едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Она умышленно положила булку на видное место – на столик рядом с сыром и маслом.
Только графская чета улеглась, как раздался во всем вагоне страшный шум. Прибежал обер-кондуктор, бешено стучался во все купе, требовал немедленно открыть.
Поезд остановился возле какой-то станции. Вошли полицейские, начался повальный обыск. Блондинка лежала в своем купе и рыдала. Допрашивал ее сыщик в присутствии обер-кондуктора. Сквозь слезы бедняжка рассказала о некоей даме, которая дала ей что-то понюхать из флакона, и она мгновенно уснула.
Ей начали представлять всех дам, ехавших в вагоне. Софья Владиславовна изредка – на всякий случай – носила завитой парик с каштановыми волосами. Ее собственные волосы были значительно темнее.
Перед сном Сонька надела парик, который совершенно изменил ее внешность. Кроме того, она водрузила на переносицу черепаховое пенсне. Да еще изменила овал лица. Она умела это делать – Юлия научила. Ко всему прочему графиня накинула на себя совершенно другое платье – капот фиолетового цвета с рюшем. Сонька совершенно преобразилась.
Когда блондинка, поддерживаемая агентом и обер-кондуктором, вошла в графское купе, она, ни минуты не сомневаясь, сказала: «Это не та дама».
По странной случайности кокотка-тиролька с ее темными волосами показалась блондинке подозрительной. А потом она и вовсе уверила себя в том, что именно эта особа дала ей понюхать сонное зелье. Тирольку задержали на станции.
Бриллианты искали тщательно. Вспарывали даже подушки мягких диванов, ощупывали волосы дам, но никому не пришло в голову, что драгоценности находятся в булке, открыто лежавшей на столике.
Когда при обыске Софья Владиславовна открыла свою сумочку и чиновники увидели тысячи франков, они вынесли твердое убеждение: столь богатая дама в краденом не нуждается.
На ближайшей станции Софья Владиславовна все-таки уговорила графа сойти, сославшись на жуткую мигрень. Это была станция Шатле. Маленькая деревушка, прилегавшая к железнодорожному пути, имела живописный вид. Здесь была гостиница для приезжих с массой балконов.
Озабоченный здоровьем жены, граф поспешил пригласить врача, но тот не нашел ничего, кроме сильного нервного возбуждения, и прописал бром.
Когда граф улегся в кровать, Сонька, дрожа от нетерпения, вынула бриллианты из булки, долго-долго любовалась ими, прежде чем спрятать в укромный уголок чемодана с двойным дном, приобретенного ею еще в Варшаве.
Глава X
СНОВА БАРОН
Из маленького Шатле графская чета перебралась в Женеву. Решили путешествовать по альпийским перевалам. Граф много читал и мечтал о Монблане.
И вот фуникулер поднимает влюбленную парочку на недосягаемую высоту Монблана.
– Ой, как страшно! – поминутно восклицала Софья Владиславовна, выглядывая из окна фуникулера. Люди внизу казались не то букашками, не то булавочными головками.
Поезд остановился. Повеяло холодом. Температура равнялась всего нескольким градусам тепла. Софья Владиславовна закуталась в боа. Ветер раздувал страусовые перья на шляпе молодой графини.
На уступе стоял ресторан «Бельвю». Громадная застекленная терраса защищала путешественников от ветра, но не закрывала от них дивного вида на окружающие горы. Софья Владиславовна настолько углубилась созерцание природы, что не заметила, как пролетело время.
Ловкий официант сервировал завтрак.
– Дорогая, надо кушать, – поторопил ее проголодавшийся граф.
– Тут так чудесно, что есть не хочется!
Тем не менее, она принялась за еду и быстро уничтожила омлет с зеленью, маринованные шампиньоны, анчоусы. Затем подали фрукты и черный кофе с ликером. За едой графиня весело болтала, как вдруг лицо ее изменилось. Схватив кусок хлеба, она так и замерла в этом положении.
На террасу поднимался барон д'Эст. Но он ее не заметил. Граф, увидев ужасную перемену в лице жены, взглянул на нее вопросительно.
– Мне нехорошо, – прошептала она, – мне дурно…
Софья Владиславовна закуталась в боа, прикрыла нижнюю часть лица и притворилась, будто ее знобит. Прибежал метрдотель. Графской чете предоставили комнату наверху. Тут Софья Владиславовна разыграла бурную истерику.
Она многому научилась от покойной Юлии. Тело ее сотрясалось от конвульсий. А мозг рисовал картины расстроенного семейного счастья, разоблачения, может быть, и ареста. Позвали доктора.
– Истерия, – поставил он диагноз. – Тут нужен покой и устранение причин нравственного потрясения.
Он дал Софье Владиславовне снотворное и, довольный щедрым гонораром в двадцать франков, которые дрожащими руками отсчитал ему граф, удалился. Софья Владиславовна уснула.
Граф, все еще трясущийся и недоумевающий, вышел на террасу. И встретил барона, с которым успел познакомиться за короткий период своего вращения в парижском свете.
– Вы что тут делаете, барон?
– Да вот, вырвался на четыре дня. Хочу немного подышать воздухом.
– А я тут с женой.
– Вы разве женаты?
– А вы и не знали?
– Конечно, не знал. Представьте меня.
– Жена слегка приболела. Но я вас потом обязательно познакомлю. Она у меня красавица. Русская. Княжна. Аристократка чистых кровей.
С этими словами он полез за бумажником и вытащил оттуда фотографию Софьи Владиславовны. Альтшуллер едва не вскрикнул от удивления и радости. Наконец-то он нашел свою бывшую возлюбленную!
Пьяница-сыщик выяснил всю ее подноготную. И Яшка Альтшуллер, профессиональный аферист, отдал должное ловкости Соньки.
– Мне положительно необходима такая партнерша, – подумал он, – с ней я миллионы сделаю.
Любовь ушла на задний план. Теперь только расчет руководит Яшкой в поисках Соньки. Но поиски до последнего момента были безуспешными. Лже-барон и представить не мог, что дочь местечкового лавочника за такой сравнительно короткий срок превратится в графиню.
– Как, это ваша жена! – воскликнул он, скорчив страдательную гримасу.
– Что с вами, барон?
– О, какие же есть коварные женщины! Какие женщины!
– В чем дело, барон? Вы знаете мою жену?
Но барон в ответ трагически отмалчивался.
– Нет, вы скажите, барон, если что знаете. Умоляю вас. Я сам чувствую что-то таинственное вокруг Софи. Я весь истомился. Не мучайте меня.
– Не спрашивайте, граф, ради Бога, не спрашивайте. То, что я могу вам рассказать, – ужасно.
– Что же может быть такого ужасного? Она – преступница? Убила кого-нибудь?
– Да, преступница.
– Убийца?
– Хуже!
– Да что может быть хуже?!
– Воровка, – шепотом произнес барон. Он закрыл лицо руками и замер в этой позе, но при этом незаметно следил за обезумевшим графом. А тот был близок к обмороку.
– И это вы говорите мужу? Что побудило вас сообщить мне та кую страшную истину? Да и истина ли? Вы должны доказать! Вы должны подтвердить ваши слова фактами!
Барон был тонким психологом. Он сочувственно вздыхал, глядя на графа.
– Говорите же, черт возьми! Ваше молчание для меня пытка! – чуть не визжал Миола.
– О, не спрашивайте, граф. Любите ее. Она чудная женщина. Она, быть может, под вашим влиянием вступит на новый жизненный путь. Но прошлое ее…
Странное дело, граф Миола начал верить барону. Но снова сомнение взяло в нем верх:
– А вы, барон, простите за нескромный вопрос, любили ее?
Барон с усмешкой взглянул на графа:
– Неужели вы думаете, граф, что в противном случае меня бы потрясло все то, что я узнал про нее? Я именно любил ее. Всей душой. А она… Ах, не спрашивайте меня больше. Она не человек. Она только женщина. Как женщина она обворожительна. Это воплощенная мечта, но как человек это что-то кошмарное, ужасное, дегенеративное. Больше я вам ничего не скажу. Об одном прошу: ничего не говорите ей о том, что услышали. Зачем сбивать женщину с нового и правильного жизненного пути? Вы ее знаете честной женщиной. Она старается быть ею ради вас. Но если покажете, что все знаете, она уже не будет скрывать свою хищную натуру. Вы рассеете нимб, которым она окружила себя в качестве любимой жены графа Миола.
Так говорил скорбным голосом барон д’Эст, он же ростовский мещанин Яшка Альтшуллер, а в душе потешался над истериком-графом.
Барон встал и пошел, шатаясь, – имитировал страдание и отчаяние – к площадке фуникулера.
Граф остался в полнейшем смятении: как все это правдоподобно и одновременно ужасно! Он, граф Миола, живет за счет воровки, за счет награбленных, быть может, путем кровавых преступлений, – денег.
Его бросало то в жар, то в холод. В нем заговорила кровь аристократа, кровь древних Миола, героев Крестовых походов, рыцарей Мальтийского ордена. Он сел к окну, выходящему в громадное пространство бесконечного горизонта, и заплакал.
Софья Владиславовна дышала полной грудью. Она спала. Граф взглянул на чудное тело разметавшейся на постели женщины, и его взяло зло. В эту минуту он готов был убить ее.
– Нет, зачем убивать? Она одарила меня такими дивными моментами счастья. Пусть она будет преступницей, но я, граф Миола, не имею права пользоваться результатами преступлений.
Теперь он вспомнил, как жена просила его перед отъездом выдать ей отдельный вид на жительство.
– Ты можешь уехать в Париж, а меня пожелаешь оставить в Швейцарии. Теперь в Швейцарии такое гонение на анархистов. Вдруг меня примут за анархистку? Мне нужна бумага, удостоверяющая мою личность.
Тогда доводы Софи показались графу убедительными, и он согласился. Теперь ему стало ясно, что графиня собиралась его бросить. Ей нужен был только титул, и она его купила за несколько тысяч франков.
Графа охватил сильный порыв энергии. Он быстро собрал свои вещи, выложил на стол двадцать франков – на фуникулер и тихонько вышел из комнаты. В гостинице он сказал, что уезжает в Париж, а для жены оставляет письмо. И был таков.
Загремели могучие колеса локомотива, поезд двинулся, и граф со смешанным чувством облегчения и грусти последний раз взглянул на Женеву, где оставил не только жену, но и все свои лучшие надежды и упования жизни.
Действие снотворного погрузило Софью Владиславовну в глубокую забывчивость. Это состояние продолжалось до утра следующего дня. Резкие солнечные лучи, равно как и приток свежего, бодрящего горного воздуха, разбудили Соньку. В первый момент она не могла дать себе ясного отчета, почему сейчас находится в этой комнате и где в данную минуту граф?
Затем, придя в себя и сориентировавшись в переживаниях прошлого дня, она решила, что граф, очевидно, встал еще раньше ее и гуляет. А вдруг мой граф встретил барона? – внезапно пришло ей в голову. Ужас охватил ее при одной мысли, что барон может рассказать графу об их совместных приключениях и розысках ее через сыскную полицию.
Ей было ясно, что парижский сыщик пощадил ее за деньги, полученные от барона, но, очевидно, его все равно надо опасаться, ибо барон, взбешенный ее внезапным исчезновением, по всей вероятности, постарается ей отомстить.
Софья Владиславовна вообще не верила в великодушие мужчин. Она судила о них под углом зрения женской психологии.
Лежа в постели, графиня хладнокровно обдумывала ситуацию. Она быстро пришла к убеждению, что граф обязательно имел разговор с бароном о ней. Соньке стало жаль графа, но еще больше – высокого положения, на которое возвел ее графский титул. Теперь с этим положением придется проститься.
В Женеве она узнала все. Здесь ждало ее письмо. И здесь же поджидал Софью Владиславовну еще один неприятный сюрприз. Граф воспользовался большим чемоданом со знаменитым двойным дном. Вот от этого Софья Владиславовна пришла в отчаяние: ведь там лежали два крупных бриллианта, которые она похитила в поезде.
Она не показала ни малейшего вида, что удивлена внезапным отъездом мужа, и теперь подумывала, как бы ей вернуть чемодан. Но ехать в Париж не стоит. Слишком рискованное предприятие. Тогда ей пришла мысль дать на имя мужа телеграмму с просьбой вернуть ее большой чемодан, который ей дорог как память. Так она и сделала.
И стала ждать. Софья Владиславовна сама себе удивлялась: она не приходила в истерическое отчаяние от разрыва с графом, а ведь ей всерьез казалось, что она его любит. Сонька Блювштейн грустила – это верно, но в ее грусти было и что-то радостное. Она чувствовала себя так, как будто какая-то тяжелая, томящая, хотя и приятная болезнь разрешилась путем операции. Всплыл гной, очистилась рана и лихорадочное состояние организма, проникнутого трепетным ожиданием и опасением, теперь пришло в норму.
Вечером следующего дня была получена ответная телеграмма из Парижа: чемодан высылается. Прошел еще день. Софья Владиславовна получила, наконец, заветный багаж.
Весь громадный чемодан был переполнен вещами. Значит, конец. Он ликвидирует свои отношения со мной.
– Что ж, так оно и лучше, – решила Сонька, копаясь в присланных предметах и освобождая чемодан.
Вот, наконец, и дно! Нажата потайная кнопка… Дно приотворяется… И счастливая Софья Владиславовна обнаруживает не только бриллианты, но и деньги, упрятанные ею в секретный уголок на черный день. И как она была рада, как любовалась бриллиантами, как трепетно пересчитывала деньги!
Все эти средства вдохнули в нее новую жизнь и новую энергию. В этих средствах она видела свою мощь для достижения блестящих результатов.
Но европейские авантюры, эпизод с бароном, женитьба, словом, весь этот калейдоскоп впечатлений утомил ее. И Софью Владиславовну потянуло в Россию. Выправив паспорт, она поехала через Австрию, опасаясь преследований в Германии.
В вагоне она почувствовала тошноту и всякие прочие признаки беременности. Софье Владиславовне было так скверно, что она решила на несколько дней остановиться в Вене.
Как только ей стало немного лучше, она захотела прогуляться по лучшим улицам этой красивой столицы. Проголодавшись, Софья Владиславовна заняла столик в кафе «Будапешт» и в ожидании обеда любовалась пестрой публикой. Вдруг услышала она над самым ухом русскую речь, хотя и с заметной картавостью:
– Здравствуй, Соня, наконец-то свиделись.
Голос показался ей знакомым. Но что это?! Барон д'Эст собственной персоной!
– Ты?! Ты говоришь по-русски?
– Что в этом такого странного? Я и есть русский, только иудейского вероисповедания, – рассмеялся барон.
– Так ты не француз?
– Я такой же французский барон, как ты итальянская графиня. Я за тобой с самого Монблана слежу. Сама судьба мне тебя послала. Да не бойся ты, Соня, не выдам я тебя. Меня теперь самого по всей Франции ищут. Я – жулик, <как> и ты. Только запомни: сейчас я – барон Гакель, – и он ей весело подмигнул. – Жизнь продолжается, Соня, прекрасная, развеселая жизнь! Я на тебя зла не держу. Не паникуй. Успокойся. Такие, как мы с тобой, и в воде не тонут, и в огне не горят.
Барон непринужденно подсел к Соньке и рассказал, как он в непрерывных кутежах промотал все свои деньги и вынужден был подписать подложный вексель. Обман недавно раскрылся. Он бежал из Франции в Швейцарию. Там случайно напал на след Соньки, о воровских подвигах которой узнал абсолютно все: агент зря денег не брал. И вот он в Вене. Опять же следом за ней. Паспорт у него надежный – он украл его во время кутежа из кармана настоящего остзейского барона.
– Тебе-то что, – продолжал барон, – твой простофиля-граф тебя искать не собирается. А меня ищут. В Варшаву и Петербург мне путь заказан. Старые дела. Еще допарижские. В Вене думал на дне отлежаться, отдохнуть. Но работа сама меня нашла. Представь: только что встретил одну старуху русскую! Она, дура, вообразила, что я в нее влюблен, и слюни распускать стала, а я ее цоп – и к нотариусу. Дала она полную доверенность. От мужа-покойника осталось у нее имение под Москвой. Три года не получает отчетов от управляющего. Вот она меня и посылает в Москву. Посылает козла в огород…
Яшка, довольный собой, рассмеялся, показывая золотые коронки.
Слушая хвастливое повествование мнимого барона, Софья Владиславовна постепенно приходила к убеждению – этот человек может ей пригодиться. Но только не сейчас. Разумеется, барону она об этом не сказала.
Вечер они провели вместе в Бургтеатре, поужинали в роскошном ресторане, а потом, по старой памяти, отправились в одно сомнительной репутации заведение, где сдавались номера для парочек на одну ночь.
В перерыве между взрывами страсти барон предложил Софье Владиславовне быть ее деловым спутником и защитником, но она мягко заслонилась от прямого ответа. Более того, она ни словом не обмолвилась, что уже завтра собирается в Россию.
Так и уехала Сонька, не попрощавшись с бароном. Прибыв в Варшаву, она забрала свою дочку и няньку Станиславу и Евдокию Ивановну, унтер-офицерскую вдову, нанятую экономкой, и отправилась прямиком в Москву, где решила поселиться.
