Текст книги "Щупальца спрута"

Автор книги: Иосиф Фрейлихман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА VIII

Глубокой ночью в приемный покой карета скорой помощи доставила тяжелобольного. Он был подобран в зале ожидания вокзала. Врач установил отравление пищей.

Майя, дежурившая в эту ночь, сбилась с ног, стараясь облегчить страдания больного. Его сотрясала тяжелая рвота, зрачки не реагировали на свет, то и дело он терял сознание.

Подобный случай отравления был зарегистрирован в больнице несколько месяцев назад – целая семья, состоявшая из родителей и четырех детей. Они скончались спустя тридцать минут после доставки в больницу, не приходя в сознание. Патологоанатомическое вскрытие трупов и лабораторное исследование дали картину ботулизма. Между тем продукты, найденные в квартире пострадавших, при исследовании оказались пригодными к употреблению. По требованию органов дознания было сделано повторное вскрытие трупов, но вывод остался прежним.

Что же произошло с человеком, доставленным сегодня? Это очень тревожило Майю. Она употребила все средства для спасения жизни пострадавшего – промывание желудка, введение внутримышечно и подкожно поливалентной сыворотки, кислород.

Когда рвота несколько ослабла, Майя поручила больного заботам дежурной сестры, а сама занялась обследованием свертка, найденного у пострадавшего.

Ничего примечательного в свертке не оказалось: остаток батона, кусочки любительской колбасы, корейка и почти нетронутая баночка горчицы. Майя сложила все в прежнем порядке и отправила в лабораторию для исследования.

Часы показывали приближение смены, но Майя решила не уходить домой, попытаться вырвать несчастного из рук смерти. Чем же он отравился, какой яд дал такую тяжелую картину? Ведь это уже второй случай. Видимо, в городе есть где-то очаг отравления. Правда, причиной смерти семьи Силантьевых считали употребление испорченных консервов, а сегодняшний пациент, судя по свертку, ел колбасу. Но откуда одни и те же симптомы в обоих случаях?

Лабораторный анализ продуктов показал, что они совершенно свежи и вполне пригодны к употреблению.

Майя озадаченно перечитывала заключение лаборатории. Неужели и это отравление останется неразгаданным? Нет, так нельзя. Необходимо предпринять какие-то меры…

– Майя Николаевна, здравствуйте!

Она вздрогнула от неожиданности и резко обернулась: перед ней стоял Костричкин. За время, что они не виделись, лейтенант заметно похудел: сказалась большая потеря крови от полученной в лесу раны. Но об этом происшествии Майя ничего не знала.

– Здравствуйте… – тихо ответила она. С минуту они стояли молча. Майя вопросительно и несколько растерянно смотрела на лейтенанта.

– Нас интересует, Майя Николаевна, состояние отравившегося…

– Интересует вас? – с нескрываемым удивлением спросила Майя. Костричкин осторожно взял ее за локоть и отвел в сторону от стола, за которым сидела, углубившись в истории болезни, сестра.

– Вы, конечно, помните случай отравления семьи?

– Разумеется. Ведь они тоже были доставлены в нашу больницу.

– Следствие по тому случаю не прекращено. Есть основание думать, что погибшая семья и доставленный к вам больной отравлены одним и тем же ядом.

– Возможно, Константин Иванович, вы и правы. Но как в первом, так и во втором случае лабораторные анализы показали, что пища была доброкачественной. Только что нам доставили результаты лабораторных исследований, и, как видите, по-прежнему ничего… – она недоуменно пожала плечами.

– Об этом уже известно. Сейчас в вашей лаборатории находятся и наши врачи. Они решили еще раз сообща все тщательно проверить. Трудно сказать, достигнут ли успеха. Если бы выжил больной! Он не только раскрыл бы нам происхождение яда, ной другую не менее важную тайну. – Костричкин посмотрел на удивленную Майю. – Как вы думаете, выживет?

– Трудно ручаться. Во всяком случае ему немного лучше, появилась некоторая надежда. Я не уйду домой, пока опасность не минет. Здесь уже побывал профессор. Он тоже находит, что есть надежда на спасение.

– У вас очень усталый вид, Майя Николаевна, – участливо сказал Костричкин. – Может, все же отдохнете? Вам нельзя так переутомляться…

– Неважно, Константин Иванович, – тронутая его заботой, смущенно ответила Майя и ласково взглянула на лейтенанта.

– Спасибо. Вы делаете большое и важное дело.

– Ну что вы! Это мой долг. Если нужно – звоните в любой час, буду вас информировать о состоянии больного.

– Еще раз спасибо, Майя Николаевна. Мне, пожалуй, пора.

После ухода Костричкина еще более обеспокоенная Майя вернулась в палату.

На следующий день, около пяти часов вечера, в приемный покой позвонили и попросили Майю Николаевну.

– Слушаю, – устало проговорила она. – Ах, это вы, Константин Иванович? Да, да, слушаю. Неужели?..

Костричкин сообщил результаты повторного анализа. Оказалось, что в первый раз горчицу не исследовали. Судмедэксперт обратил на это внимание. Фильтрат горчицы ввели морской свинке – последовало заражение ботулизмом. Значит, пострадавший был кем-то отравлен.

Когда до Майи дошел смысл сказанного, она побледнела.

– Так это же преступление! – от волнения голос ее срывался.

– Вы правы. А как себя чувствует пострадавший?

– Ему лучше. Теперь можно с уверенностью сказать, что выживет. Да нет, не от меня одной зависело… Куда? Что вы, какой может быть театр, я сутки не отдыхала. Нет, нет, Константин Иванович, я очень признательна вам, но сегодня никуда пойти не смогу. До свидания.

Она положила трубку на рычаги и медленно направилась к вешалке.

Вечерело. Лучи заходившего солнца золотили верхушки деревьев, крыши домов. Прохожих в эти часы было немного. Только няни катили перед собой коляски с младенцами. Майя шла не торопясь. Пухлые щечки ребенка или широко раскрытые удивленные глазенки вызывали ласковую улыбку на ее усталом лице…

– Майя! Майя! – вдруг услышала она и тут же очутилась в объятиях Нади Степанковской.

Надя умела одеваться скромно, но с большим вкусом. Сейчас на ней было темно-коричневое платье из тяжелого шелка, на ногах изящные туфли. Волосы были аккуратно причесаны и ниспадали длинными локонами. Эта прическа только входила в моду. Майя несколько удивленно разглядывала Надю, стараясь уловить перемену, происшедшую в подруге.

– Что ты так пристально изучаешь меня, Майечка? – спросила Надя, и ее глаза озорно блеснули.

– Ты какая-то другая стала.

– Небось, постарела? – лукаво прищурилась Надя.

– Наоборот, помолодела и очень похорошела.

– Это тебе показалось, Майя. – Надя взяла подругу под руку, и они двинулись дальше. – Ну а ты почти не изменилась. Только цвет лица стал другой. Снова появился румянец, который тебе очень идет.

– Какой там румянец, Надя. Знаешь, сутки глаз не смыкала, устала смертельно. Откуда же быть румянцу?

– Нет, я серьезно, Майя, Выглядишь ты чудесно. Смотри же – так держать!

– Есть так держать! – смеясь, ответила Майя. – Что же ты все это время не заглядывала ко мне? Разве так поступают настоящие друзья?

– Ты, конечно, права, – после паузы ответила Надя, – я виновата перед тобой. Все заботы, дела… Да и Валя сейчас много отнимает времени. Он стал в последнее время раздражителен, здоровьем не блещет, хотя и не жалуется ни на что. К тому же работа… Детский сад расширили, а штат; работников все тот же.

Майя оглядывала подругу и замечала, что, несмотря на все хлопоты по дому и на работе, выглядит Надя очень хорошо, тщательно следит за своей внешностью.

– Нет, правда, Надя, ты очень, очень похорошела последнее время. Не спорь, – заметив протестующий жест подруги, продолжала она. – Просто не узнать тебя с тех пор, как снова стала работать.

– Хочешь сказать, легкомысленной стала, вон чего на голове накрутила, – отшучивалась Надежда. – Ты, Майя, не удивляйся. Просто хочется немного отдохнуть от домашних забот. За последнее время появилась, знаешь, потребность в чем-то своем, личном… Майя, милая, с чего бы это? Может, стареть начинаю? Как посмотришь кругом, жизнь кипит, у каждого человека есть какая-то цель, стремление к счастью. Чего греха таить, и мне захотелось немного счастья…

Всегда очень сдержанная, щепетильная в вопросе личных отношений, Надя прежде и не подумала бы, что способна так разоткровенничаться.

– Да перестань смотреть на меня так! – обняв Майю, сказала она. – Я понимаю, что не должна об этом говорить… Хотя, почему же не должна? Ведь только с тобой я и могу говорить обо всем. А иногда так хочется отвести душу…

Незаметно они очутились у дома, где жила Майя. Майя уговорила подругу поужинать вместе. Она удобно устроила Надежду на диванчике, а сама принялась разогревать еду, накрывать на стол.

Когда они уселись друг против друга и Майя в переднике, как заправская хозяйка, стала разливать суп, раздался стук в дверь. Майя поставила кастрюлю на плитку и открыла дверь.

– Добрый вечер, Майя Николаевна, – в комнату вошел Костричкин и, заметив Надю, учтиво поклонился.

– Что случилось? – забыв поздороваться, с тревогой спросила Майя.

– Ничего особенного, – смутился Костричкин, – решительно ничего. Просто у нас сегодня культпоход в оперный… Ну, я и подумал, что, может, вы все-таки согласитесь…

– Тогда поторапливайся, Майя, – поднялась из-за стола Надя. – Давайте быстро поужинаем, и отправляйтесь в театр. Я сама уберу и помою посуду…

– Э, нет! – запротестовал Костричкин. – Так дело не пойдет. У нас четыре билета, а нас трое… Неужели вы допустите, чтобы пропадал билет? И куда? В оперу!

– Нет, этого допустить, конечно, нельзя, – весело глядя на Костричкина и пряча смешливые искорки в глазах, в тон ему ответила Надя. – В таком случае – все за стол! – скомандовала она и, не дав Майе опомниться, усадила рядом с нею лейтенанта и поставила перед ним прибор.

Когда такси подкатило к театру, Костричкин помог женщинам выйти. У подъезда уже поджидали Вергизов и Смирнов, оба в светлых костюмах. Только теперь Майя поняла, почему Костричкин показался ей каким-то иным: он тоже был в штатском.

Костричкин познакомил офицеров со своими спутницами и бросил отчаянный взгляд на капитана Смирнова. Тот вдруг ловко сунул свой билет Вергизову, наскоро придумал какой-то предлог и, извинившись, поспешно удалился. Пропустив Майю и Надю вперед, Костричкин и Вергизов одними глазами улыбнулись друг другу и пошли следом.

Майя с упоением слушала оперу. Только сейчас почувствовала она, как соскучилась по театру. Кажется, целую вечность никуда не выходила! Теперь она наслаждалась каждым звуком. Краем глаза она видела, что и Надя увлечена спектаклем.

С удивлением Майя отметила, что ей вовсе не хочется спать, как будто не дежурила сутки: усталость куда-то исчезла.

Во время антракта Надя с Вергизовым направились в буфет, а Майя осталась с Костричкиным в ложе.

– Скажите, Константин Иванович, почему Василий Кузьмич сегодня один?

– А с кем же ему быть? Разве вы не знаете, что семья его погибла во время бомбежки?

– Как много несчастий принесла война, – печально проговорила Майя и умолкла. К ним подходили Вергизов с Надей.

Глядя на майора и Надю, Майя заметила., что между этими двумя хорошими людьми завязались добрые отношения.

После спектакля Костричкин, сославшись на неотложные дела, распрощался.

Вергизов усадил женщин в такси и повез их домой.

А в полночь Вергизов уже был в Комитете, где его поджидал полковник Решетов.

ГЛАВА IX

После смерти жены Андрей Андреевич Якименко переехал в Приморск. Несмотря на многочисленную семью, он на старости лет остался одиноким. Пятеро сыновей и четыре дочери разъехались по стране: каждый жил своей семьей, был занят своими заботами, своими интересами.

Все старания Якименко собрать хоть один раз всю семью вместе кончались ничем. У кого-нибудь из детей обязательно что-нибудь случалось, и план рушился.

А когда умерла жена, Андрей Андреевич уже не мог оставаться в прежней квартире. Все в ней напоминало жену, бередило незаживающую рану. Старик решил переехать в Приморск, тем более, что здоровье его сильно пошатнулось, и врачи все настойчивее советовали морской воздух.

С грустью Андрей Андреевич попрощался с Матвеевым, товарищами по заводской лаборатории, где он проработал столько лет, обменял квартиру и переехал в Приморск.

Здесь Якименко поступил на работу в научно-исследовательский институт приборостроения. Стараясь уйти от грустных воспоминаний, он много времени отдавал работе. Его открытия в приборостроении явились крупным вкладом в науку, и имя доктора технических наук Якименко все чаще стало появляться на страницах отечественной и зарубежной печати.

Но беды не оставляли Андрея Андреевича. Младший сын Валерий уехал в Харьков учиться. Лишенный привычной домашней опеки, он подпал под влияние дурной компании, был замешан в преступлении и осужден. Это окончательно сразило старика. После кровоизлияния у него отнялась правая рука и частично была парализована нога.

Целый год не работал Якименко. Уход за ним взяла на себя близкая подруга его покойной жены Зинаида Ивановна. Она навела порядок в запущенном доме, следила за тем, чтобы Андрей Андреевич вовремя ел, строго соблюдал назначенные режим и диету.

Товарищи по работе часто навещали Якименко на дому, держали его в курсе институтских событий. Они сообщили ему радостную весть. Талантливый инженер Степанковский, которого Андрей Андреевич знал по совместной работе на заводе и очень ценил, разработал новую, более усовершенствованную модель самолета с атомным двигателем. Для этого самолета, обладающего огромной скоростью, требовались соответствующие приборы. Узнав об этом, Якименко потерял покой. Он буквально засыпал директора института, своего старого друга, просьбами поручить ему создание таких приборов.

Всеволод Алексеевич Грибов – директор института, один из видных ученых страны – долго колебался прежде чем дать согласие на то, чтобы Андрея Андреевича, несмотря на возражения лечащих врачей, зачислили в штат института.

Для Якименко оборудовали на первом этаже лабораторию, и он приступил к делу.

Не зря, видно, говорится, что беда не приходит одна. Месяц спустя с Андреем Андреевичем стряслось новое несчастье. Переволновавшись на работе, он слег. Пришлось подчиниться категорическому требованию врачей: два месяца не вставать с постели. Но вот ему разрешили подниматься, и он уже начал мечтать, как возьмется за дело. Директор института, навестив больного, в очень осторожной форме дал понять, что работа, особенно разъезды по городу, Андрею Андреевичу вредны. В институт поступило официальное письмо лечащих врачей, составленное в весьма категорической форме.

На все просьбы и убеждения Андрея Андреевича директор отвечал решительным отказом. Всеволод Алексеевич задержался у Якименко дольше обычного, стараясь как-нибудь утешить старика. Наконец он распрощался и вышел ровной походкой, слегка согнув свое длинное и худое тело, чтобы не стукнуться лбом о притолоку.

Два дня Андрей Андреевич был молчалив и угрюм, не допускал к себе ни врачей, ни Валерия, возвратившегося домой после отбытия наказания. Только Зинаида Ивановна осмеливалась время от времени напоминать ему, что пора обедать или принимать лекарство. Он молча повиновался.

На третий день утром Андрей Андреевич позвонил в институт. Состоялся очень неприятный разговор с директором. Этот разговор был продолжен вечером, когда Всеволод Алексеевич сам пришел к Якименко.

Он сидел у кресла, выпрямившись, точно проглотил аршин, теребил длинные седые усы и спокойно доказывал всю несостоятельность затеи Якименко.

Умный и отзывчивый, Всеволод Алексеевич понимал, что своим отказом обрекает Андрея Андреевича на нравственные страдания; деятельный и энергичный, Якименко не сможет жить без любимой работы. Но директор остался непреклонен.

– Хорошо. В таком случае я буду работать дома, – вдруг решительно заявил Якименко.

– Видите ли, Андрей Андреевич, – после неловкой паузы заговорил директор, – такого прецедента у нас не было…

– А вы, Всеволод Алексеевич, создайте мне условия на дому. Квартира у меня обширная, есть где поместить сейфы, усадить чертежника. Причем чертежник может выполнять только наброски, а схемы будут разрабатываться уже в стенах института при помощи письменных пояснений к ним, которые я постараюсь давать самым подробным образом. К тому же я буду лично давать пояснения руководителю группы. Он ведь может приезжать ко мне. Это же так просто…

– Нет, извините меня, дорогой, но это неосуществимо, – Грибов порывисто поднялся, задев своей лысой головой абажур и учтиво распрощавшись, ушел.

Андрей Андреевич еще больше замкнулся и целые дни проводил в своей библиотеке. По утрам он одевался потеплее и выходил во двор подышать свежим воздухом. Волоча правую ногу, медленно пересекал двор вдоль и поперек, сопровождаемый заботливой Зинаидой Ивановной.

Прошло несколько месяцев. Якименко они показались годами. Лето было в полном цвету, когда порог его дома опять переступил Всеволод Алексеевич. Держался он со стариком более мягко, чем прежде, и под конец пожаловался, что работы по созданию новых приборов сильно затягиваются.

Андрей Андреевич произнес целую филиппику против тупого упрямства, свойственного некоторым руководителям, а именно сидящему перед ним высокочтимому и всеми уважаемому директору. Обидевшись, Всеволод Алексеевич на минуту потерял свою степенность, вскочил, задев головой абажур. По лицу Андрея Андреевича разбежались мелкие морщинки, и он заразительно расхохотался. Вытирая выступившие от смеха слезы, достал из тумбочки бутылку настойки, припасенной заботливой Зинаидой Ивановной, – единственный напиток, который врачи разрешили Андрею Андреевичу, выложил на стол сухие пирожки с творогом.

Прощались они, как и полагалось старым друзьям, очень тепло, добродушно подтрунивая друг над другом.

В последний раз задев абажур и машинально схватившись за лысину, Всеволод Алексеевич ушел.

Для Андрея Андреевича наступили радостные дни. Он мог снова вернуться к любимой работе, когда уже не надеялся на такое счастье.

Он сам взялся подыскать подходящего чертежника. В случае необходимости ему обещали присылать на дом институтскую стенографистку.

* _* *

В дом Якименко доставили сейф, чертежный стол, все необходимые принадлежности. Андрей Андреевич трудился самозабвенно. Его часто посещали сотрудники института, знакомили с ходом работ. Он вносил поправки, давал советы. Дело сдвинулось с мертвой точки и быстро пошло вперед.

Вскоре возникла необходимость личного участия Якименко в разработке основных деталей трех видов новых приборов. Один из приборов предназначался для самолета Степанковского.

Андрею Андреевичу позарез требовался опытный и верный помощник, который бы не считался со временем. Старик очень расстраивался, не находя такого человека.

Помощь пришла неожиданно и со стороны, откуда он меньше всего ее ожидал. Как-то за обедом Андрей Андреевич пожаловался Зинаиде Ивановне на то, что ему не удается подобрать чертежника, и попросил поговорить с ее сыновьями-студентами, не согласятся ли они работать с ним.

На следующее утро Зинаида Ивановна сообщила огорченному Андрею Андреевичу, что сыновья готовятся к экзаменационной сессии и заняты курсовой работой. В разговор неожиданно вмешался Валерий. Он заявил, что одна его знакомая ищет работу чертежника. Скептически относясь к сыну и его знакомым, Андрей Андреевич ничего не ответил. Завтрак закончился в молчании.

Спустя день после разговора в дверь дома Якименко постучали. Зинаида Ивановна открыла и проводила к Андрею Андреевичу молодую женщину.

Андрей Андреевич внимательно оглядел посетительницу. Перед ним стояла стройная девушка, одетая более чем скромно: простенькое платье из искусственного шелка, старенькие босоножки. Бледное лицо с голубыми глазами обрамляли коротко остриженные черные волосы.

– Здравствуйте… – тихо произнесла она.

– Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста, – пригласил Якименко. Она присела на край стула и спокойно посмотрела в глаза хозяину дома.

– Чем могу служить? – осведомился Якименко.

– Мне сказали, что вам требуется человек, знающий чертежное дело. Может, я смогла бы справиться с этой работой?

– Кто вас направил ко мне?

– Ваш сын говорил мне, что…

– Я не просил сына об этом! – резко прервал ее Андрей Андреевич.

Женщина поднялась, растерянно глядя на рассерженного хозяина.

– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – потупившись, сказала она и направилась к двери.

– Погодите, девушка.

Она вернулась и так же растерянно посмотрела на Андрея Андреевича.

– Раз уж вы пришли, давайте поговорим. Виноват, я несколько погорячился. Присаживайтесь, прошу вас, – Андрей Андреевич, не подымаясь с кресла, положил в шкаф какую-то папку. – Вы работали где-нибудь?

– Нет, я давно нигде не работаю.

– Почему?

– После рождения ребенка находилась на иждивении отца.

– А муж? – Андрей Андреевич не договорил, увидев, как страдальчески исказилось лицо молодой женщины.

– С фронта не вернулся… – со слезами на глазах ответила она.

Наступило неловкое молчание.

Андрей Андреевич сочувственно посмотрел на женщину и с грустью подумал, что, видно, еще не скоро заживут раны войны в сердцах людей.

– У вас специальное образование? – помолчав, спросил Андрей Андреевич.

– До войны училась в архитектурном техникуме. Война помешала кончить. Но у меня практический стаж работы…

– Какие у вас есть документы?

– Кроме паспорта – ничего: все сгорело во время пожара…

– Паспорт при вас?

– Да. Пожалуйста, – женщина протянула аккуратно завернутый в целлофан паспорт.

Андрей Андреевич несколько минут разглядывал документ.

– Для того, чтобы решить, – заговорил он, – подойдете ли вы, сумеете ли справиться с работой, необходимо проверить, что вы можете делать. Вас устроило бы, – он заглянул в паспорт, – Татьяна Лукьяновна, такое условие: вы поработаете дней пять – шесть, а затем мы решим?

– Вполне устроит. Когда можно будет приступить к работе?

– Да хоть завтра, с двенадцати дня, если вам это удобно.

– Я буду ровно в двенадцать.

– Хорошо. В таком случае жду вас.

Женщина откланялась и вышла из комнаты.