Текст книги "Щупальца спрута"

Автор книги: Иосиф Фрейлихман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Таинственный вирус

ГЛАВА I

Ночь. Улицы безлюдны. Лишь изредка в тишине отчетливо прозвучат шаги запоздалого прохожего или прошуршит шинами автомобиль. На перекрестках одиноко маячат милицейские посты. Город погрузился в сон. Только одно окно трехэтажного дома светится в этот поздний час. В кабинете тихо. Монотонно тикают стенные часы. Решетов задумчиво смотрит на сонный город. Легкий ветерок шевелит сильно поседевшие волосы. Он машинально дотрагивается рукой до кармана кителя – привычка, появившаяся в последние дни. С тех пор как уехала в Сибирь на практику единственная дочь Валя, Решетов носит ее фотокарточку с собой, в минуты тоски по ней разглядывает снимок. Но сейчас он только проводит рукой по карману, а мысли его заняты анализом недавних событий. Взгляд карих глаз полковника устремлен вдаль. Открытое, немного скуластое лицо порой хмурится, и тогда на переносице появляется упрямая складка. Снова и снова возвращается он к происшествию на морском берегу.

Попытка иностранной разведки инсценировать неудавшуюся высадку диверсантов и таким образом прикрыть переброску через советскую границу главного шпиона не удалась. Завеса, прятавшая тайну той мглистой туманной ночи, сорвана.

А операция, предпринятая врагом, и впрямь была задумана с дьявольской хитростью и отличалась странной жестокостью.

Дозорные катера и пограничники на суше несли охрану морских рубежей. А в это время на большой глубине к советскому берегу крался враг. Достигнув назначенного места, подводная лодка остановилась. По условленному сигналу туда же подошла вторая подводная лодка и круто свернула на юго-восток, а первая продолжала двигаться на юго-запад. Теперь первая лодка приняла сигнал. Он означал, что ей пора было отвлечь от себя внимание пограничников. Когда радиолокатор обнаружил и засек лодку, с нее были высажены диверсанты. Люди эти не подозревали, что организаторами диверсии они заранее обречены на смерть. Гибель, однако, постигла и лодку, что уж никак не входило в расчеты врага.

Тем временем вторая лодка, надежно, как казалось, прикрытая, выполняла основное задание. Но флагман дозорных катеров уже располагал ее координатами и возглавил погоню. Лодка была настигнута еще в советских водах и атакована. Она получила пробоину, но не потеряла хода и скрылась в нейтральных водах.

Дорогой ценой вражеская разведка высадила на наш берег диверсанта. Но сохранить высадку в тайне ей не удалось.

Вскоре жертвой диверсанта стала семья Силантьева.

Следствие установило, что Силантьев был надзирателем гитлеровского «Лагеря смерти». Его захватили части Советской Армии в момент, когда он вместе с немцами пытался бежать. При допросе Силантьев чистосердечно во всем признался.

Он был осужден на десять лет тюремного заключения. Находясь на тяжелых работах, он выделялся трудолюбием и старанием. Было видно, что человек хочет искупить свою вину. После пяти лет заключения его досрочно освободили.

Силантьев вернулся в родные края. Здесь он женился на вдове, у которой было двое детей. Вскоре у них родилась двойня. Жили Силантьевы дружно. И вдруг семья погибла. Что смерть насильственна – следствие установило сразу. Никого не обманула версия о случайном отравлении консервами. Решетов и другие сотрудники Комитета разделяли мнение Вергизова, что враг пытался завербовать Силантьева в сообщники, но потерпел неудачу; опасаясь разоблачения, диверсант отравил всю семью.

Похищение «Доджа» и находившихся в нем людей было делом того же шпиона и его сообщников. Одним из них оказался убитый во время операции в лесу обходчик Круглов. Будучи раскулаченным, Круглов затаил злобу и во время оккупации совершил ряд преступлений. Завербованный немцами, он затем перешел на службу к другой иностранной разведке. Работая на отшибе в лесу, Круглов затаился и по-прежнему продолжал свое черное дело. Он втянул в преступную авантюру и Андрея Вяткина. Этот парень был осужден за бандитизм, бежал из заключения и укрывался у Круглова.

То обстоятельство, что именно Круглов служил лесничим в районе предполагаемой базы, подтверждало правдивость показаний Белгородовой.

Личность другого сообщника, которого убил во время стычки младший лейтенант Михайлов, установить не удалось.

Полковника беспокоило еще одно обстоятельство: почти двое суток находился в засаде капитан Завьялов, а кроме лесничего и его «приятеля» никого не обнаружил. Откуда же могли взяться напавшие на машину люди? По-видимому, база действительно существует и служит основным опорным пунктом диверсантов. Раскрытие этой базы по-прежнему остается одной из основных задач операции.

Тревожила судьба шофера Звягинцева.

Из донесений капитана Завьялова можно было сделать вывод, что Белгородову диверсанты скорее всего припрятали в Лубково. Очевидно, они рассчитывают выпытать, что из ее показаний стало известно органам госбезопасности. Потом ее, разумеется, уничтожат. Однако Белгородова слишком умна, чтобы попасться на такую удочку. Ну а если ранение очень тяжелое и она вообще не способна на какие бы то ни было показания? Тогда, возможно, ее сбросили с обрыва в «Додже». Но и в этом случае диверсант рискует многим. Ведь пустив с обрыва машину с Белгородовой, он выдаст тем самым свое присутствие на нашей земле. А по всему видно, что он верит, будто его высадка остается для всех тайной и ему не хочется терять такой козырь.

Какой же маневр предпримет враг сейчас?

Чтобы разгадать это, необходим подробный отчет Вергизова. Решетов взглянул на часы. С минуты на минуту майор должен прибыть с аэродрома.

Зазвонил телефон, полковник взял трубку:

– Здравия желаю, товарищ генерал! – Решетов непроизвольно подтянулся, как если бы собеседник находился рядом. – Да, слышимость хорошая. Так. – Прижимая плечом трубку к уху, он делал записи в блокноте. – Ясно. Будет выполнено! Да. Обязательно! Докладывать буду ежедневно! До свидания!

Решетов положил трубку и пробежал глазами сделанные записи. В дверь постучали, и в кабинет вошел Вергизов.

– Прямо с аэродрома, Василий Кузьмич?

– Так точно, Михаил Николаевич.

– Все закончили?

– Да, полностью.

– Что со Звягинцевым?

– Звягинцев погиб…

В комнате наступило молчание.

Решетов закурил, несколько раз подряд затянулся.

– Докладывайте, – нарушил, наконец, тяжелое молчание полковник.

– Когда я звонил вам, – начал Вергизов, – водолазы уже начали работы по подъему «Доджа». Дно в этом месте оказалось довольно глубоким. Машину все же удалось извлечь. Повреждений почти нет. В ней ничего не обнаружено.

– Труп Белгородовой найден?

– Нет, Михаил Николаевич… Только тело Звягинцева…

Вергизов умолк.

– Продолжайте, Василий Кузьмич, – тихо попросил Решетов.

– Мы организовали обследование морского дна.

– Что же удалось найти?

– Все инструменты, диск без покрышки и вот это, – Вергизов осторожно положил на стол металлическую квадратной формы коробку.

Решетов внимательно осмотрел ее. Крышка, державшаяся на петлях, была плотно пригнана. Казалось, стоило приложить небольшое усилие и она откроется. Но Решетов, не выпуская из рук коробку, нажал кнопку звонка.

– Срочно отнесите в лабораторию, – распорядился Решетов, вручая коробку дежурному. – Предупредите лично начальника: принять строжайшие меры предосторожности… С учетом бактериологической диверсии.

– Есть! – дежурный удалился.

– Что показало вскрытие тела Звягинцева?

С минуту Вергизов молчал.

– Никаких следов насилия на теле не обнаружено, – доложил он. – Эксперты утверждают, что Звягинцев был жив в момент катастрофы. Похоже на самоубийство…

Наступило молчание. Полковник тщательно взвешивал услышанное.

– Дорогу и обрыв на месте катастрофы обследовали? – наконец спросил он.

– Да, обследовали все вокруг. Ничего существенного не найдено.

– Как вы расцениваете, Василий Кузьмич, нападение на машину?

– Думаю, враги случайно натолкнулись на нее. Когда в машине остались только двое, они воспользовались этим и внезапно напали. Основная их цель – вырвать из наших рук Белгородову.

– А что вы думаете о смерти Звягинцева?

– Здесь явная попытка инсценировать какую-то причастность Звягинцева к исчезновению Белгородовой и к катастрофе. Только этим и можно объяснить, что на теле Звягинцева нет следов насилия. Создается впечатление, будто все произошло с его согласия, и не было никакой борьбы в машине. Очевидно, Звягинцев оказался в таком положении, что ничего не мог предпринять, то есть потерял способность сопротивления… Более того. Я полагаю и убежден, что диверсант охранял Звягинцева не только от увечья, но даже от царапины. Потом он пустил машину с обрыва. Расчет такой: по извлечении тела из воды экспертиза определит, что Звягинцев в момент катастрофы был жив. А раз так, раз на теле никаких знаков насилия нет, значит сам он, по своей воле, ринулся с обрыва. Значит, он похитил и отпустил шпионку и никого другого из вражеского лагеря на нашей земле нет. А Звягинцев, дескать, совершив преступление и почуяв погоню, решил покончить жизнь самоубийством. Враг хочет, чтобы мы именно так представили себе происшедшее. Нет, Михаил Николаевич, – решительно закончил Вергизов, – самоубийство Звягинцева исключается…

– Полностью с вами согласен. Убийство Звягинцева совершено с целью сбить нас на неверную дорогу и выиграть время… Как же удалось шпионам парализовать сопротивление Звягинцева во время нападения на машину? Что сделали они с ним, заставив ринуться на полном ходу с обрыва? Чтобы ответить на эти вопросы, попробуем проследить весь ход диверсионной операции.

Решетов подошел к сейфу, достал небольшую папку, раскрыл и показал Вергизову два фотоснимка. Это были те самые снимки мертвых диверсантов, которые Вергизов привез из Приморска.

– Обратите внимание, Василий Кузьмич, на одинаковый оскал рта у убитых.

– Убитых? – Вергизов удивленно вскинул глаза на полковника.

– Да, именно убитых. В этом заключается важная деталь плана, составленного врагами.

Решетов взял фотоснимки и, указывая па трупы диверсантов, продолжал:

– Эти двое были обречены на смерть еще тогда, когда замышлялась операция. Но об этом они, конечно, не подозревали. Их, как и всех остальных, хорошо обучили, инструктировали, снабдили амуницией и вооружением, нужными документами, деньгами и всем прочим, необходимым для диверсии. Подводная лодка доставила и высадила их на наш берег. До последней минуты своем жизни они были уверены, что предназначены для действий. А на самом деле с момента вступления их на подводную лодку они уже были мертвецами.

Когда диверсанты покинули подлодку, с бортом их соединяли тонкие хорошо изолированные тросы, прикрепленные к водолазным костюмам. К тросам, в месте их соединения с водолазными костюмами, и был подключен смертоносный аппарат на предохранителе. Как только диверсанты вышли на берег, сработал предохранитель, и смерть мгновенно настигла их. В ту же секунду тросы автоматически отцепились и намотались на установленную на подводной лодке бобину. Таким образом, причина смерти оставалась тайной.

Решетов достал папиросу, постучал мундштуком о портсигар и закурил.

– Следующей задачей было, – продолжал он, – отвлечь внимание дозорных катеров от второй лодки, чтобы дать ей возможность без помех выполнить основное задание – высадить диверсанта…

– Вы, значит, тоже того мнения, что высажен только один диверсант? – спросил Вергизов.

– Несомненно, один. На протяжении всей диверсионной операции можно проследить, так сказать, почерк того же самого лица. Забрасывая одного человека, иностранная разведка, очевидно, рассчитывала на сообщников, которые либо ранее заброшены к нам, либо были у диверсанта по его прошлым связям. А по всему видно, что заброшенный агент не впервые в наших краях. Он прекрасно знает местность и, вероятно, связан с кем-то из местных жителей… – Решетов на мгновение задумался. – Ну, а выполнение второй задачи, то есть отвлечь на себя внимание и дать возможность незаметно высадить настоящего диверсанта, не составляло особого труда для подводной лодки. Наши катера сами обнаружили се, едва она вошла в радиус действия радиолокатора. Третья задача – подольше задержать катера и постараться увести их в сторону от высадки диверсанта. Но тут существенные коррективы внесли наши боевые корабли. Лодка не успела улизнуть и была потоплена. Экипаж понадеялся на отличную маневренность лодки, в самом деле являвшейся последним словом техники. Но эти стратеги недооценили новую технику и не учли подготовку наших кораблей.

Еще до потопления первой подводной лодки была обнаружена и вторая. Из данных, которыми мы располагаем, известно, что и она потоплена. Таким образом, одна из основных целей иностранной разведки – инсценировать неудавшуюся попытку забросить на нашу землю диверсантов – не была достигнута. Из рук врагов выбит один из основных козырей в их плане… Мы знаем, что диверсант заброшен на нашу землю. И если собака не брала след, то это не потому, что следа не было. Диверсант снабжен специальной обувью.

– А как объяснить случай с пограничником на посту «Горбатый великан»? – спросил Вергизов.

– Утверждать что-либо определенно пока нельзя, но думаю, диверсант снабжен каким-то химическим веществом, дающим возможность мгновенно усыплять бодрствующего человека. Подозреваю, что при захвате машины и к Звягинцеву применено это вещество, а за руль сел диверсант.

– Это более чем вероятно, – подхватил мысль Вергизов. – Теперь понятно и заключение медэкспертов о том, что в момент падения Звягинцев был жив. У самого обрыва диверсант выскочил из машины, пустил ее своим ходом, а сам скрылся в расселине между скалами, где, возможно, имеется сообщение с катакомбами. Мы тщательно обследовали скалы и пока ничего не нашли. Поиски хода в катакомбы не прекращены. Умно действует, ничего не скажешь!

– Несомненно, к нам заброшен матерый волк. Об этом говорят его действия. Иностранная разведка, видно, возлагает на него большие надежды.

– Неужели Гоулен?

– О нет, Василий Кузьмич! Возможно, один из крупных шпионов. Но Гоулен? Нет, это птица другого полета. За несколько минут до вашего приезда звонил из Москвы генерал. Он того мнения, что Гоулен обязательно пожалует к нам, но скорее всего легальным путем. Однако вернемся к нашей задаче.

– Капитан Завьялов нащупал пристанище врагов в Лубково.

– Следовательно, сфера наших действий отныне распространяется также на Приморск и его окрестности. Приморскую группу возглавите вы, Василий Кузьмич. Свяжитесь с товарищами из Приморска. Здесь работой будет руководить капитан Смирнов. План действий обеих групп обсудим утром. А сейчас – отдыхать!

ГЛАВА II

Варшавский вышел из медпункта и быстрым шагом направился на улицу Глинки. Он опаздывал на вызовы, а это было не в его правилах. Правда, задержал случай, из ряда вон выходящий, но ведь не станешь объяснять, да и больных это интересует меньше всего.

В доме № 49 Семен Яковлевич пробыл недолго: больной поправлялся. Варшавский направился на Комсомольскую улицу к маленькой пациентке, у которой был перелом ноги. Не успел он сделать и двух шагов, как его остановил невысокий пожилой человек. В косящих глазах старика, смотревших на Варшавского с мольбой, застыл испуг.

– Доктор, ради бога, извините, пожалуйста, – он робко коснулся руки врача. – У меня в доме несчастный случай… Очень вас прошу…

– Что у вас произошло? – тревога старика передалась Семену Яковлевичу.

– Большое несчастье, доктор. Идемте скорей, пожалуйста…

– Где вы живете?

– Тут недалеко, скорее…

Варшавский шел за стариком, припадавшим на одну ногу, и с огорчением думал, что сегодня больным приходится слишком долго ждать его. Однако ничего не поделаешь. Долг врача обязывает оказать пострадавшим неотложную помощь. Но старик не говорит ничего вразумительного о том, что случилось в его доме.

Косоглазый невнятно бормотал что-то о «проклятой ревности, от которой и до смертоубийства недалеко».

Жил он на самой окраине Лубково. Слабо освещенная улица была пустынна. Они прошли в калитку обнесенного частоколом двора. За стоявшим в глубине домиком виднелась высокая железнодорожная насыпь. Хозяин отпер дверь, пропустил врача вперед и набросил крючок. Спертый воздух, полумрак и какая-то гнетущая тишина, царившие в доме, заставили Варшавского насторожиться. Косоглазый плотно закрыл ставни и зажег свет. В большой, заставленной старомодной мебелью комнате никого не оказалось. Как бы отвечая на немой вопрос врача, старик поманил его в соседнюю комнату. Единственное окно в ней было закрыто ставнями. Свисавшая с потолка электрическая лампочка старательно обернута лоскутом пестрой ткани. В комнате, кроме стола и двух стульев, стояла кровать. На ней кто-то лежал, прикрытый одеялом.

Варшавский подошел к постели, осторожно приподнял край одеяла и увидел женщину. Мертвенная бледность ее лица усиливалась тусклым светом лампочки. Она медленно повернула голову и посмотрела прямо в глаза Варшавскому.

От неожиданности он едва заметно вздрогнул: где он видел эти большие голубые глаза, это лицо?..

Женщина молча сдвинула одеяло. Неумело сделанная повязка покрывала грудь. Бинты насквозь пропитались кровью. Врач осмотрел рану. Да, ранение несомненно пулевое; пуля попала в мышечную ткань и застряла там. Во время войны – на фронт он ушел с четвертого курса института – Варшавскому приходилось часто делать очень сложные для его звания операции. Но в данных условиях он имел право оказать только первую медицинскую помощь. Раненую необходимо отправить в больницу.

– Я сейчас сделаю перевязку, и немедленно отправляйте пострадавшую в Приморск, в больницу. Пожалуй, придется мне самому везти. Рана серьезная.

– Вы сделаете все здесь и притом немедленно, – прервал врача низкий приглушенный голос.

Варшавский оглянулся и увидел высокого человека с пистолетом в руке. Широкополая шляпа скрывала его лицо.

С минуту Варшавский стоял над кроватью, а потом молча раскрыл саквояж и начал доставать инструменты.

– Вскипятите воду в чистой посуде, – обратился он к неподвижно стоявшему в углу хозяину.

Тот кивнул головой и исчез за дверью. Верзила в имя не отошел в темный угол и остановился там, скрестив на груди руки. Варшавский понял, что у странных обитателей этого дома есть серьезная причина, из-за которой они стараются не оставлять его наедине с пострадавшей. Варшавский тщетно пытался вспомнить, где же он видел эту женщину.

Врач включил настольную лампу, которую по ею требованию где-то раздобыл хозяин, и приступил к операции.

Раненая вся напряглась, ее лицо исказилось от муки, но ни единого стона Варшавский не услышал. Далее у мужчин он не часто встречал такое самообладание: операция проводилась без всяких обезболивающих средств. Невольно Варшавский снова посмотрел в глаза женщины, но в них было столько нестерпимой боли, что он быстро отвел взгляд. Наконец швы и повязки были наложены. При помощи хозяина врач перенес раненую со стола в постель. Он облегченно вздохнул и стал складывать свои инструменты. Сейчас, когда операция была закончена, его стали осаждать мысли, от которых сердце забилось сильнее, а нервы натянулись до предела. Было совершенно ясно, что перед ним жертва преступления. Варшавский взвешивал, следует ли ему сказать о том, что врач обязан доложить следственным органам об оказанной помощи пострадавшему от огнестрельного оружия. Решив, что не обязан об этом говорить хозяину, Варшавский начал одеваться. В углу по-прежнему стоял человек в шляпе и наблюдал. Когда Варшавский вышел в соседнюю комнату, косоглазый, забегая вперед, пригласил его закусить. На столе стояла бутылка водки и закуска.

– Присядьте, доктор, – вкрадчиво говорил он, – подкрепитесь. Вы много работали…

– Благодарю вас, я есть не хочу.

– Нет, доктор, как хотите, а вы должны с нами поужинать. Очень вас прошу. – Хозяин стоял так, что мешал Варшавскому пройти к двери.

– Извините, я тороплюсь. Меня ждут больные, – Варшавский отстранил хозяина и шагнул к двери.

– Сядьте, наконец, когда вас добром просят! – резко заговорил человек в шляпе. – Хотите вы или нет, а поужинав вам с нами придется.

Варшавский отличался уравновешенным, спокойным характером, но, услышав этот крик, почувствовал, как в нем закипает гнев. Он повернулся и пристально посмотрел на верзилу. Однако поля шляпы по-прежнему скрывали лицо. Врач понял, что этим людям действительно ничего не стоит убить его.

– Что вам от меня угодно? – спокойно спросил он.

Человек молча стоял на прежнем месте. Вместо него заговорил косоглазый.

– Будьте сговорчивее, доктор, – заискивающе начал он. – Поверьте, ничего плохого мы вам не желаем. Посидим маленько, по рюмочке выпьем, а там и дело решим. Уверяю, мы вас очень уважаем.

– За уважение спасибо. А ужинать не буду. Есть ко мне дело – говорите, слушаю вас.

Старик вопросительно посмотрел на верзилу. Тот кивнул.

– Вы хорошо потрудились, да еще в неурочное время. Мы не хотим оставаться перед вами в долгу. Поэтому вот… Пожалуйста… – старик взял со стола пакет и протянул врачу. Нетрудно было догадаться, что там деньги и немалые, судя по объему пакета. Это была попытка дать взятку за молчание.

– За визиты я платы не беру. Спрячьте ваши деньги и не оскорбляйте меня. Завтра зайду и сделаю перевязку. Но имейте в виду, возможны осложнения, больная потеряла много крови. – С этими словами Варшавский шагнул к двери.

– Нет, деньги вы возьмете обязательно, – верзила выступил из угла. – Думаю, в прятки играть нам нечего. В ваших, – он подчеркнул это слово, – в ваших интересах молчать об оказанной помощи. Если хоть один человек узнает о раненой, мы вас и под землей разыщем. Не только вы, но и ваша сестра в живых не останется. А деньги возьмите, хотя бы за то, что вы будете заходить к больной до ее полного выздоровления. Если какие лекарства нужны – не скупитесь.

Тон стал несколько мягче, но в словах и поведении этого человека звучала откровенная угроза. Варшавский понял: этот, не задумываясь, выполнит свое обещание.

– Денег не возьму, а угрожаете вы мне напрасно, я не боюсь.

В руках человека снова блеснула сталь пистолета.

– Учтите, почтенный, эта штука стреляет бесшумно. Еще одно слово, и оно окажется последним в ваших устах. Берите деньги и уходите.

С минуту Варшавский колебался, затем молча взял деньги и направился к выходу.

– Одну минуту. Не забывайте, что с сегодняшнего дня каждый ваш шаг нам будет известен. Советую не пробовать нарушить наш договор…

Варшавский ничего не ответил и взялся за ручку двери.

– Я провожу вас, доктор, – засуетился косоглазый, – пожалуйте сюда.

Он повел Варшавского не к воротам, а к глухому забору. Там, в зарослях ежевики, оказалась потайная калитка. Мимо насыпи по едва заметной тропе они вышли на окраину улицы. Тут старик остановился:

– Дальше найдете дорогу сами. Завтра вечером, как стемнеет, приходите на это место. Я вас буду ждать.

Варшавский быстро зашагал прочь, чувствуя на своей спине настороженный взгляд косоглазого,