Текст книги "Молдавские сказки"

Автор книги: Ион Крянгэ

Соавторы: Михай Эминеску,Трифан Балтэ,Митрофан Опря,Данила Перепеляк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Тогда Базилик Фэт-Фрумос натянул поводья и погнал коня вверх. Рап, тарап! Поскакал конь, прыгая с карниза на карниз, и довез его до самой вершины. Глянул он и такое диво увидел: сидят в медных гнездах еще не оперившиеся птенцы, каждый величиной с буйвола, и от голода воют наперебой. Огляделся Базилик Фэт-Фрумос вокруг и, найдя расщелину в медной скале, спрятался в ней вместе с конем. Немного времени прошло, прилетела птица, стала облетать гнезда, птенцов птичьим молоком поить. Подлетела птица к гнезду, вблизи которого спрятался Базилик Фэт-Фрумос, а тот, набравшись смелости, протянул крынку, и птица налила в нее молока. Тут он вскочил на коня и погнал – давай бог ноги. Птенец опять завыл от голода, а птица оглянулась и увидела Базилика. Бросилась она за ним следом, точно дух нечистый, но догнать не смогла. У нее-то была только одна пара крыльев, а у коня Базилика шесть пар, вот он и летел куда быстрее.

На обратном пути поехал он снова

 
через горы,
через долы,
по тропинкам тайным,
по лесам бескрайним,
 

пока добрался до Иляны Косынзяны. Та его радушно встретила и пригласила остаться передохнуть. Поел, попил Базилик Фэт-Фрумос и спать улегся, а Косынзяна, зная, как обстоят дела, спрятала птичье молоко и вместо него налила в крынку коровьего.

Проснулся Базилик Фэт-Фрумос и, взяв свою крынку, молвит:

– Добра ты ко мне, сестрица, хорошо мне почивать у тебя в доме, да лучше будет в пути-дороге. Меня ведь матушка хворая ждет не дождется.

А Косынзяна ему в ответ:

– Что ж, витязь, доброго тебе пути, да и к нам иной раз не забудь зайти.

Поклонился ей Базилик Фэт-Фрумос, распрощался и уехал. Подъехал ко дворцу, ведьма волчком завертелась, будто кто огненными стрелами ее пронзил – учуяла. Бросилась в постель, застонала, заохала, будто и впрямь при смерти:

– Ох, охти мне! Ох, охти мне!

Только Базилик порог переступил, а она его встречает:

– Хорошо, что ты вернулся, сыночек милый. Ох и долго же я тебя ждала! Принес ли мне лекарство?

– Принес, – ответил ей Базилик Фэт-Фрумос и протянул крынку.

Ведьма приложила крынку к устам и все молоко вылакала.

– Спасибо, милый сынок, теперь вроде легче стало.

Затем улеглась она спать, да только глаз не сомкнула, все думу думала: куда бы его услать так, чтоб и помину не осталось. Подумала сколько подумала, да вдруг прикинулась, будто просыпается еще более страждущей, заворочалась, застонала:

– Ох, сыночек мой милый, опять меня болезнь скрутила. И снилось мне, будто выздоровею, коли покушаю мяса дикого кабанчика.

– Что ж, пойду я, мама, раздобуду такого мяса, только бы ты выздоровела.

Вскочил он на коня и пустился в путь-дорогу. Ехал, ехал, пока опять приехал к Иляне Косынзяне.

– Рады гостям?

– Рада, с дорогой душой принимаю.

Присел он отдохнуть и стал рассказывать Косынзяне, какая новая беда на него обрушилась.

– Не знаешь ли, где бы мне найти дикого кабанчика? Опять мою матушку хворь одолела, и говорит она, мол, только мясо дикого кабанчика ее спасти может.

– Я-то не знаю, но ты пока отдохни, а вечером я выпытаю у брата моего, Солнца. Он-то уж наверняка знает, ему там наверху все видно и все ведомо.

Остался Базилик Фэт-Фрумос ночевать, а под вечер, уложив лучи свои на покой, пришел отдохнуть и брат Иляны.

Пошла Косынзяна к Солнцу, стала к нему ласкаться да выведывать:

– Слышала я разговор о диких кабанах; не знаешь ли ты, в каком краю света они водятся?

– Далеко, сестрица, далеко отсюда, все на север путь, за цветущим полем чистым, во большом лесу тенистом.

– А как бы там достать поросенка, чтоб поджарить?

– Никак этого сделать нельзя, сестрица. В те кодры, где они живут, и лучи мои пробиться не могут, не то что нога человека. Даже я, и то их вижу только в полдень, когда они выходят на опушку в болоте поваляться. Но зубы у них острые, кто бы ни подошел – раздерут в клочья.

Иляна Косынзяна слова эти передала Базилику, а тот, зная теперь, куда путь держать и что ждет его впереди, сел на коня и уехал. Ехал он, ехал через горы, через долы, через реки и овраги, проехал поле чистое и доехал до леса тенистого. Заехал он в лес, а там тьма такая, словно в преисподней. Взлетел конь, поднял его выше самых высоких деревьев, и тут Базилик увидел болото, о котором говорила ему Косынзяна. Солнце как раз подходило к полудню, в лесу раздалось громкое хрюканье, и стали выходить стада свиней в грязи поваляться. Высмотрел себе Базилик славного поросенка, подхватил его, взвалил на коня и давай бог ноги. Как схватятся свиньи и ну за ним гнаться – поймать норовят, землю едят. Не будь у Базилика Фэт-Фрумоса коня такого резвого, пришлось бы ему здесь костьми лечь. Спас его быстрый бег коня от острых клыков зверей свирепых. А теперь конь под ними играл, сам Базилик Фэт-Фрумос песни напевал, радовался, что и это дело довел до благополучного конца.

На обратном пути завернул он снова к Иляне Косынзяне и, как и прежде, остановился у нее передохнуть. Пока он ел, пил, пока сон сладкий видел, сестра солнца заменила его поросенка простым, домашним, а потом, не подавая виду, приветливо проводила в путь-дорогу.

Вернулся Базилик Фэт-Фрумос домой. Увидела его ведьма и так зубами заскрежетала, что искры посыпались, да тут же взяла себя в руки и встретила его, притворяясь смертельно больной:

– Ох, сыночек милый, спасибо, что довелось еще разок увидеть тебя. Коли бы ты еще немного задержался, не застал бы меня в живых. Забей скорее поросенка и дай мне мяса отведать.

Базилик Фэт-Фрумос заколол поросенка, изжарил на углях, подрумянил хорошенько и дал ей отведать.

– Вот теперь будто легче стало и в глазах посветлело, – притворилась ведьма, будто оживает. А когда съела все, опять заохала, еще пуще прежнего:

– Ох, сыночек милый, бедный мой мальчик, хлебнул уж ты горя в дорогах дальних, но коль хочешь, чтоб я и впрямь от хвори избавилась, поезжай еще разок. Опять мне хуже стало и, коль не привезешь мне живой и мертвой воды, не вырвешь из когтей смерти.

– Так я поеду, мама, – ответил Базилик Фэт-Фрумос и пустился в путь-дорогу.

Ехал он, ехал, а на душе горько да муторно – где достать то, что мать просила? Хмурым приехал он к Иляне Косынзяне, стал горько сетовать:

– Вот, милая сестрица, опять меня нужда погнала путями нехожеными. Никакие снадобья матери моей не помогают, и велела она мне теперь привезти мертвую и живую воду. Не знаешь ли ты, где воду ту искать, какими путями достать?

– Погоди малость, отдохни, может, помогу я тебе и на сей раз.

Пошла она под вечер к брату своему, который только-только присел с дороги.

– Братец Солнце, тебе с неба вся земля видна, не знаешь ли ты, в каком краю протекает мертвая и живая вода?

– Далеко, сестрица, далеко отсюда, за тридевять земель, за тридевять морей, у Владычицы полей. Но сколько людей за этой водой ни ходило, никто живым не вернулся, потому что стоит там на рубеже дракон свирепый. Зайти в царство дает, а выйти – не пускает. Мало того, что выпивает воду, а и смельчаков решает жизни. Вот уж сколько времени сушу я их кости.

Узнал Базилик Фэт-Фрумос, куда ему путь держать и что ждет его впереди, но не поддался страху, а только поправил палаш и палицу за поясом, распрощался с хозяйкой и, вскочив на коня, поехал. Путь был долгий, ехал он без передышки, моря объезжал, рубежи считал. Проехал он так тридевять морей, тридевять земель и добрался до дивного царства, и прелести земли здесь были в три раза прекраснее. Нигде ни единой сухой веточки, ни единой полегшей травинки. Все бурно росло, пышно цвело, богато плодоносило. Шел он по царству – душа от всего виденного радовалась – и дошел до двух скал, из которых били два ключа. «Вот они, ключи, которые мне нужны», подумал Базилик Фэт-Фрумос и, чтоб удостовериться, поймал мотылька, разорвал его в клочки, потом окунул в воду одного ключа, и мотылек склеился, как был, окунул в воду другого, и мотылек ожил. Обрадовался богатырь, набрал в две баклаги воду из ключей и повернул в обратный путь. Но едва он добрался до рубежа царства, как деревья вокруг затрещали, словно от бури, небо потемнело, и вырос перед ним, зло помахивая хвостом, дракон десятиглавый.

Базилик Фэт-Фрумос схватил в одну руку палицу, в другую палаш и только дракон протянул к нему одну из голов, ударил по ней палицей и палашом отрубил. Со второй головой тоже так, с третьей тоже… Увидел дракон, что конец его близок, взвился к небу; но конь богатыря взлетел еще выше. Отрубил Базилик Фэт-Фрумос все десять голов и поверг дракона наземь.

Теперь он беспрепятственно поехал дальше и прибыл к Иляне Косынзяне. После битвы тяжкой и пути дальнего прилег Базилик Фэт-Фрумос отдохнуть, а Иляна Косынзяна взяла да и подменила ему фляги, положив такие же, только наполненные простой водой.

Базилику Фэт-Фрумосу и в голову не пришло заподозрить в чем-то Иляну Косынзяну, которая ему столько раз помогала. Отдохнул он хорошенько, оседлал коня и поехал домой.

Как увидела его ведьма, с лица почернела, землистой стала. От злобы и досады сердце у нее налилось ядом. Выпила она воды, пришла немного в себя и снова стала перебирать в мыслях все способы, какими можно Базилика Фэт-Фрумоса смести с лица земли.

Дав ему передохнуть немного с дороги, позвала его ведьма и, лаская, молвила:

– Милый сыночек Базилик, сколь ходил ты по путям-дорогам, поистратил, небось, силушку. Ну-ка посмотрим, порвешь ли ты вот эту шелковую веревку?

И, достав веревку шелковую, обвязала его ею.

– Ну-ка поднатужься, милый, посмотрим, не рассеял ли ты силушку свою по белу свету, по дорогам нехоженым.

Напрягся Базилик Фэт-Фрумос и разорвал веревку в клочья.

– А теперь давай-ка посмотрим, порвешь ли ты две веревки, – опять захлопотала ведьма.

Порвал Базилик и две веревки.

– Есть еще, есть силушка молодецкая. Да посмотрим, вся ли она осталась.

И, сказав это, опутала его ведьма тремя веревками шелковыми.

Поднапрягся Базилик Фэт-Фрумос, рванул – ничего не вышло; поднатужился еще раз – тяжко сдавили веревки ему мышцы; в третий раз собрал он все свои силы и как рванется – врезались ему веревки шелковые в тело до самой кости, а целы остались.

От радости старая Клоанца запрыгала на одной ноге, волчком завертелась и кричит:

– Эй, дракон, где ты там спрятался, беги и разделайся с Базиликом Фэт-Фрумосом.

Дракон заржал от радости, покинул свой тайник и, схватив палаш, изрубил Фэт-Фрумоса, что твою капусту. Потом собрал все кусочки в рваные десаги, перекинул через седло, отстегал коня кнутом и, ликуя, крикнул:

– Гей, конь дурной, где возил живого, повези и мертвого.

Помчался конь, точно призрак, земля под копытами загудела, и направил свой бег туда, где вырос, где его кормили и ласкали: прямо перед дворцом Иляны Косынзяны остановился.

Косынзяна вышла на порог, но не увидела путника, пожелавшего отдохнуть с дороги, а увидела коня своего в мыле и в пятнах крови. В горе бросилась она к коню, сняла десаги и узнала в них останки Базилика Фэт-Фрумоса.

– Гей-гей, бедняга, вот какой смертью они тебя убили, – запричитала она и стала складывать кусок к куску, пока не сложила Базилика Фэт-Фрумоса таким, каким был он прежде.

Сделав это, побежала в кладовку, принесла мертвую и живую воду, поросенка дикого и молоко птичье. Где не хватило кусков тела Базилика, приложила она по кусочку мяса поросенка, потом окропила мертвой водой, и все кусочки срослись, омыла живой водой, и богатырь воскрес. Вздохнул Базилик Фэт-Фрумос тяжко:

– Ох, и долго же я спал.

– Эгей, милый мой, спать бы тебе вечным сном, коли меня бы здесь не было, – ответила ему Иляна Косынзяна и поднесла к устам крынку с птичьим молоком.

Принялся Базилик Фэт-Фрумос молоко пить, с каждым глотком сил набирался. А как выпил все, таким могучим стал, каким и не был никогда прежде. Скалу кремневую мог бы одним ударом палицы в порошок раздробить.

Поднявшись с земли и стряхнув с себя слабость, вспомнил Базилик Фэт-Фрумос, как поглумился над ним дракон, схватил палаш и помчался ко дворцу.

Ливень, хлынувший с неба, никто задержать не может. Так и жажду мести, возникшую в груди Базилика, никто бы остановить не смог. Шел он, шел, на шаг налегал, дошел до дворца и видит: сидят за столом ведьма с драконом и весело пируют, а в стороне стоит с салфеткой в руках его матушка и прислуживает им.

Как вошел Базилик Фэт-Фрумос в трапезную, у гадин будто пропасть под ногами разверзлась; но не дал он им и ужаснуться как следует, схватил одного одной рукой, другую – другой, вытащил на двор и изрубил в кусочки. Потом затопил печь медную и сжег их дотла, чтоб и следа не осталось ни на земле, ни на воде, ни под черной тучей, ни под горной кручей.

И обнял Фэт-Фрумос мать свою и утешил ее ласкою сыновней.

Вскоре затем пришла к ним еще большая радость: Базилик Фэт-Фрумос попросил руки Иляны Косынзяны. Собралось народу видимо-невидимо, и сыграли они свадьбу развеселую. А во главе стола сидел сам братец Солнце, выпивал жбаны до конца, счастья всем желая, радость всем давая, веселье и пенье порою весенней.

После свадьбы зажили они в любви и согласии и живут, быть может, и поныне, если не умерли.

МАРКУ БОГАТЕЙ

Будет сказка занимательна, слушайте ее внимательно, кто уши хорошенько раскроет, много всякой всячины усвоит, а кто невзначай уснет, так ни с чем и уйдет.

Сказывают, жил-был когда-то боярин по имени Марку Богатей. Богатства его были так несметны, что он им и сам счет потерял. Имел он множество дворцов, хоромы несчетные, поля беспредельные, и на что бывало ни глянешь: лес ли, нива ли – все ему принадлежит. На лугах и лесных полянах паслись табуны его лошадей, стада волов и коров и отары овец.

Вот однажды задумал Марку Богатей закатить пир на весь мир, всех богатеев созвать и совет с ними держать, чтоб узнать, чье имение больше, чья казна богаче.

Ждали во дворце гостей, столы от яств и вин ломились: оглядел их Марку Богатей оком хозяйским и приказал стражникам, что на воротах стояли:

– Коль знатный боярин явится, пусть к столу скорее направится, а посмеет прийти бедняк – постолы да дряной кушак, – так вы его, не жалея, гоните батогами в три шеи. Так я хочу, за то вам деньги плачу.

Стали съезжаться фаэтоны да кареты, которым равных в мире нету, с колокольчиками, бубенцами, со знатными седоками – за три версты слышно: бояре едут!

Под вечер, когда день с ночью смешаются, а пиры боярские разгораются, подошел к воротам старичок в лохмотьях, такой древний да усталый, что ветром его качало.

– Назад, старик! – закричали стражники, едва его завидели.

– Позвольте мне пройти, авось боярин чем-нибудь пожалует.

– Назад, старый хрыч, не подходи к воротам, коли жизнь дорога!

Видит старик – шутки плохи, понурил голову и назад повернулся.

Свернул на дорогу в ближнее сельцо, вскоре подошел к крайней избушке и в дверь постучался, чтобы приюта на ночь попросить.

Вышла к нему на порог хозяйка.

– Вечер добрый, хозяюшка!

– Добрый вечер.

– А не пустишь ли меня в дом, переночевать?

– С дорогой душой. Только не обессудьте: изба моя детишек полна, мал мала меньше, ни накормить, ни одеть мне их нечем. На ночь их юбкой да платком укрываю, от холода оберегая.

– Что ж, невелика беда, лягу я за печью, коли тебя тем не обеспокою.

– Милости просим, какое уж тут беспокойство.

В избе, при свете лучины, показался ей старик очень странным, был он похож скорее на колдуна, чем на человека.

Улегся путник за печкой и, так как устал очень с дороги, сразу же захрапел. Легла и хозяйка и вскоре тоже уснула.

Вдруг в полночь слышит она: цок, цок, цок! – стучит кто-то в окошко. Глянула она и видит: слетела с неба сверкающая звезда, шепчет старику:

 
Древний Вещун,
Знатный колдун,
Знаешь ай нет:
Родился на свет
Новый человек!
Что сулит ему век?
 

А старик и отвечает из-за печи:

– Эгей, бедолага, будет он горе мыкать, за семерых спину гнуть и все без толку. Прижмет его нужда злая и запьет он горькую и до самой смерти не будет у него другого крова и пристанища, кроме корчмы.

Хозяйка прикинулась спящей, но все видела, все слышала и от страха вся дрожала, зуб на зуб не попадал.

Вскоре слышит она опять: цок, цок, цок! – в окошко. Это другая звезда прилетела и тоже молвит:

 
Древний Вещун,
Знатный колдун,
Знаешь ай нет:
Родился на свет
Новый человек!
Что сулит ему век?
 

– Эгей, бедолага, тяжка его доля. Будет он всю жизнь честен, как добрые весы, но в этом бесчестном мире честному только брань и побои достаются, когда он за правое дело стоит. Закуют его в кандалы и до самой смерти будут таскать по темницам.

На рассвете постучалась в окно звезда еще больше и красивее прежних я спросила:

 
Древний Вещун,
Знатный колдун,
Знаешь ай нет:
Родился на свет
Новый человек!
Что сулит ему век?
 

– Этому достанется все добро Марку Богатея, – ответил старик, перевернулся на другой бок и уснул.

Наутро старик поблагодарил хозяйку за гостеприимство и пустился в путь-дорогу, одному ему ведомо в какие края. А хозяйка осталась со своей нуждой и своим горем. Только солнышко взошло, отправилась она к Марку Богатею барщину отрабатывать. С тех пор, как на свет родилась, только и знала она, что спину гнуть от зари до темна, бывало ей и солоно и горько, пока добудет хлеба черствого корку.

Явилась она ко двору боярскому, а там пир стоит горой, от песен небо раскалывается. Вышел Марку на подворье, а женщина, как увидела его, вспомнила о словах ночного гостя и крикнула:

– Боярин Марку, боярин Марку!

Насупил боярин брови и напустился на нее с бранью:

– Чего тебе? Небось опять кушать попросишь, едят тебя черви могильные! Коли дело скажешь – говори, а коли попрошайничать вздумала – сгинь с глаз моих!

– Боярин Марку, я вот что тебе поведать хочу: этой ночью ночевал у меня какой-то странник, сама не знаю, откуда явился и куда путь держал. Показался он мне чудным каким-то, не то человек, не то колдун. А видать, он большущий пророк. Ночью, как где дитя нарождалось, тут же звездочка – в окошко стучалась и пытала его о судьбе младенца. Одному он предсказал, что станет горьким пьяницей, другому – что каторга по нему плачет. А под утро третий младенец на свет появился, и предсказал странник, мол, стать ему владельцем всего твоего добра.

– Ха-ха-ха! Какие это тебе чудные сны по ночам мерещатся.

– Боярин Марку, я своими ушами все слышала.

Почесал Марку затылок, будто комар его укусил, поправил кушак на вздутом точно бочка брюхе и махнул женщине рукой – принимайся, мол, за дело, а сам в хоромы отправился. Еще пуще пир разгорелся. Снедь на столах – горой, вино лилось рекой, Марку поднимал стаканы и кричал в угаре пьяном: гей, гоп, гоп, гоп!

Кончили бояре пировать только на второй день под вечер, и проводил Марку всех отпрысков боярских в путь. Но, как говорится – вода уходит, камни остаются. Так и угар пира прошел, а слова бедной женщины запали ему в сердце, покою не давали ни днем ни ночью. Ходил Марку Богатей хмурой тучей да и решил под конец съездить к повитухе, расспросить, кто в округе в такую-то ночь в такой-то час сына родил. Уж кому, как не повитухе, знать, кто когда на свет народился.

– В такую-то ночь в такой-то час родила сына жена Иона Бедняка. Бедная женщина, это у нее тринадцатое дитя, а в доме такая нужда, такая нищета, что глядеть на них жалко.

Боярин, не мешкая, велел гнать лошадей и остановил карету перед избушкой Иона Бедняка.

– День добрый, бедолага!

– Добрый день, боярин!

– Мэй Ион, слыхал я, будто жена твоя сына родила.

– Верно, боярин, родила жена тринадцатого ребенка. Велика семья моя, да еще больше нужда моя.

– Мэй Ион, отдай его мне. У меня-то своих детей нет, вот и выращу я его и будет он мне на старости лет опорой. А вам от этого честь большая.

– Не знаю, что еще жена скажет.

Позвали жену, а она как услышала о чем речь – в слезы ударилась.

– Ох, боярин, тринадцать детей у меня и живем мы в такой бедности, что еле-еле душа в теле. А все же дитя не могу тебе отдать, сердце за ним болит.

– Полно, женщина! У меня он будет жить в холе да в тепле, и сыт, и обут, и одет. А как подрастет, пошлю я его учиться и станет он одним из первых людей в государстве.

Так сладко пел Марку Богатей, все сулил: обуть, одеть их сына, учиться послать, в люди вывести, что в конце концов растрогал сердце бедняков, и продали они ему младенца за три кошеля денег.

Взял Марку Богатей ребенка на руки, стал качать да баюкать с притворной любовью, сел с ним в карету и отправился восвояси.

Едет он и думу думает: как бы этого младенца жизни решить. Вздумал он было удавить его, да страшно стало. Тут карета проезжала лесом, и решил боярин бросить дитя в заросли, авось какой-нибудь дикий зверь на него наткнется и разорвет. Как надумал, так и сделал: бросил ребенка под высоким толстым тополем, а сам в карету сел и весело домой покатил. Теперь уж, думал боярин, избавится он от тяжких дум и горьких сомнений.

А следом ехали батраки Марку Богатея, ко двору его дрова везли. Случилось так, что один из погонщиков кнут потерял, а волы, почуяв волю, стали то и дело к траве склоняться, с пути сбиваться и чуть было телегу не перевернули. Видит батрак, что дело худо, остановил волов, взял топорик и пошел в чащу прут хороший подыскать, чтобы было чем скотину погонять. Искал он, искал, пока не добрался до высокого толстого тополя, под которым увидел брошенного младенца. Взял он дитя на руки, огляделся, нет ли кого поблизости – ни живой души. Что делать? Понес он мальца к телеге. Собрались вокруг него остальные батраки и все прикидывают: кто бы это мог ребенка в чаще лесной бросить? Так никто и не додумался до правды, а тот, что нашел младенца, рад-радешенек: тридцать лет он с женой прожил и не подарила она ему ребенка. И так он сладко глядел на найденыша, так нежно ему улыбался и к груди прижимал, будто чистое золото в руках держал.

– Поглядите, мэй, как этот дурень обрадовался. Будто подарил ему кто полмира, – заметил один из батраков.

– Как же ему не радоваться, когда опору своей старости в руках держит, – ответил другой.

– Никогда не знаешь, под каким кустом счастье человека караулит, – бросил какой-то шутник и, хлестнув быков кнутом, вскочил на телегу.

– Гей, гей! Цоб, цобэ! – двинулись телеги дальше.

Приехав на подворье, батраки разгрузили дрова и стали ждать, какую работу задаст им хозяин на следующий день. Марку Богатей сам должен был работу им назначить, так как приказчик куда-то уехал по делам. Собрались батраки, хозяина слушают, а тот, что дитя нашел, все подходит к окошку, на телегу поглядывает. Видя такое дело, боярин его и спрашивает:

– Мэй, ты что там нашел, что места себе не сыщешь, все глаза в окошко пялишь.

– Эгей, боярин, что он там нашел, будет ему доброй находкой в жизни, – сказал один из батраков.

– Да что же он нашел? – выпучил боярин глаза.

– Нашел он мальчугана в таком-то месте.

Кольнула эта весть боярина в самое сердце, только он и виду не подал, а повернул дело очень хитро:

– Тьфу, побей тебя счастье, ты и не искал да нашел, а я вот с ног уже сбился и никак себе приемыша не найду. Продай его мне, мэй, у меня-то, нет парней.

– Как же мне его продать, когда у меня у самого тоже нет?

– Вот как, значит, не продашь?! Был бы он твоим, куда ни шло, а о найденыше чего тебе жалеть да горевать? Ну, продай, я тебе хорошую цену дам.

С боярином один на один лучше не связывайся – мигом удавит. Скрепя сердце, взял бедный человек деньги и отдал младенца.

Опять Марку Богатей призадумался, и так и этак прикидывал: как бы это с мальцом покончить, со свету его сжить. Всякие мысли ему в голову приходили, одна другой страшнее. Так уж дума толстосума: не жди от нее добра, зато на зло – щедра. Наконец, решил он положить мальца в бочонок, набить обручи потуже и пустить по реке. В тот же день замысел свой и исполнил. Ветер отогнал бочонок от берега на середину реки, волны быстрые его подхватили и понесли, а боярин с сердцем, злобой налитым, проклятие ему вослед послал:

– На вот, пропади ты пропадом, катись головой вниз, и когда вода та вспять повернет, тогда и ты вернись.

Потом сел Марку Богатей в карету и с радостью в душе домой вернулся.

Бочонок на волнах качается, о берег ударяется, плывет день и ночь от боярина прочь. В одном месте у излучины реки зацепился он о коряги и к берегу пристал. А неподалеку от этого места стояла на берегу сукновальня[32]32
  Валяльная мастерская, вырабатывающая войлок и грубое сукно.


[Закрыть], где суманы делали. Вскоре подошли к берегу два сукновальщика воду брать и наткнулись на бочонок. Раз, два – вытащили его из воды. Почувствовав, что бочонок не пуст, стали они осторожненько обручи ослаблять. Каково же было их удивление, когда обнаружили в бочонке славного, пухленького мальчугана. Взяли они ребенка и бегом отнесли в сукновальню. Холили его мастера, нежили, а как подрос, стали мастерству обучать. Парень оказался смышленым, все на лету хватал и крепко-накрепко запоминал. Весь день-деньской работал он в мастерской и вскоре не только научился всему, что старые мастера знали, но и намного их превзошел и стал вырабатывать сукно любого сорта и любой ширины. Не много времени прошло, и пронеслась по свету молва, что в такой-то сукновальне делают невиданное доселе сукно.

Народ валом валил, кто верхом, кто пешком – всем хотелось заиметь хоть кусок редкого сукна. Туда, сюда, дошли слухи о необыкновенном сукне и до Марку Богатея. В один прекрасный день велел он заложить в карету шестерку лошадей цугом, надеть на них новую сбрую и бубенцы подцепить, на козлы лучшего кучера посадить и, когда все было готово, двинулся к хваленой сукновальне с полными карманами денег – покупать сукно да войлок, получше да побольше. Прибыл Марку Богатей на сукновальню и был встречен с почетом, расчистили для него дорогу до самого порога, к старшему проводили, за стол усадили, потчуют таровато, как пристало потчевать бояр богатых. Слово за слово, зашла речь о сукне и сукновальне.

– Где это вы нашли таких мастеров знатных? – спросил Марку Богатей

– Мастер этот знатный сам к нам пришел.

– Видать, из стран заморских?

– Нет, боярин, вот послушай. Лет двадцать тому уж будет, пошли однажды два сукновальщика по воду. Глядь, а волны прибили к берегу какой-то бочонок. Вытащили они бочонок из воды, обручи сбили и нашли в нем мальца в пеленках.

Боярина будто кто кипятком ошпарил, еле-еле он сдержался, зубы стиснул, чтоб не выдать, как у него сердце горит.

– Вот мы его и вырастили, выучили, а он так ловок и так умен, что с тех пор как работать начал, стало наше сукно славиться по всему свету.

– Видать, он многому учился, книжную мудрость постиг и судейские дела тоже не худо знает? – спросил Марку Богатей.

– Верно, боярин, много всякой всячины он знает, – подтвердили мастера.

– А у меня как раз неполадки в имении. Не мог бы он пойти дела там распутать? И, коли время будет, пусть и дочь мою обучит всякой книжной мудрости, а то ей до сих пор попадались совсем никудышные учителя.

– Что ж, это можно. Сукновальня теперь уж и без него обойтись может, все налажено. Позвать его, что ли?

– Да, позовите.

Пока мастера искали юношу, чтобы поведать ему о желании боярина, Марку Богатей живо настрочил письмецо: «Боярыня-сударыня, как придет к тебе этот юноша с письмом, вели заковать его в кандалы. Потом вели привезти девять возов дров, сложить из них костер, а парня на том костре сжечь и пепел его по ветру развеять, чтоб ни имени, ни следа его на свете не осталось». Под письмецом подпись поставил: Марку Богатей.

Тут как раз юноша к столу подошел.

– Вот так-то и так-то, – объяснили ему мастера. – Ступай ко двору Марку Богатея.

– Ладно, я готов, – ответил парень.

Вручил ему боярин письмо и так напутствовал:

– Возьми вот, в знак, что я тебя послал. Как придешь, отдай моей боярыне письмо, пусть прочтет. Передай, что я еще задержусь немного из-за сукна и по всяким другим делам, но постараюсь поскорее домой возвратиться.

Спрятал парень письмо за пазуху и пустился в путь-дорогу. Шел он, шел и вот однажды, проходя мимо опушки леса, видит – медведь в дупло полез и мед у пчелок ворует. Десятки пчел мертвыми падают, оставляя свои жала в его шкуре, а медведь знай себе ворчит и дерево ломает, все глубже в дупло забирается. Увидев путника, одна пчелка подлетела к нему и говорит человечьим голосом:

– Добрый человек, избавь нас от этого горя-злосчастья, прогони медведя. Не пропадет твой труд, и мы тебе чем-нибудь отслужим, а коли в беду попадешь, из беды выручим.

Сломал путник толстую дубовую ветку, живо вырезал из нее дубину увесистую и пошел гулять ею по голове косолапого. Видит медведь – худо дело, тут уж не до жиру, быть бы живу, схватил ноги на плечи и – поминай как звали!

Устав от боя с медведем и дороги дальней, юноша прилег в тени дерева и тут же сон его одолел. А среди пчел была одна волшебная, и знала она, что кто замыслил и чем это кончится. Ну, а раз парень сделал добро пчелиному племени, решила и она ему добром отслужить, из беды тяжкой выручить. Вытащила она тихонько письмецо у парня из-за пазухи, а вместо него другое положила: «Боярыня-сударыня, как придет к тебе этот юноша, вели свести его в баню, дай ему платье самое лучшее и сыграйте свадьбу с моей дочерью, да берегите его от всякого зла пуще зеницы ока». Внизу стояла подпись Марку Богатей, точь-в-точь как у боярина.

Недолго путник почивал, проснулся, пчелы поблагодарили его за помощь, в путь проводили, а о письме ни словом не обмолвились. После нескольких дней пути прибыл юноша ко двору боярскому, показал слугам письмо, и те с поклонами проводили его к боярыне. Та на радостях сразу велела всякие яства да вина готовить, музыкантов звать, свадьбу боярскую играть. Такую свадьбу затеяли, целую неделю пировали да гуляли.

Улегся шум свадебного пира, а несколько дней спустя и Марку Богатей в карете домой вернулся. Как узнал он новость нежданную, стал волосы на себе рвать, чуть не лопнул со злости.

– Что вы натворили? – набросился он на жену и на дочь,

– Как ты в письме велел, так мы и сделали.

– Что же я вам в письме велел?

– Погляди-ка вот сам.

Как увидел Марку Богатей письмо да еще и подпись свою, пронзил его страх до мозга костей: никак и впрямь суждено этому парню на его добро руку наложить. И опять стал Марку Богатей думать, как бы поступить, чтобы зятя своего со свету сжить. Наконец, осенила его удачная мысль: послать юношу на тот свет к покойной матери за перстнем с печаткой боярской. Наутро позвал он к себе зятя и сказал ему голосом тихим, но полным угрозы:

– Потерял я печать свою боярскую, а другой у меня нет и никто сделать ее не может. Пока я ее имел, мне и в голову не пришло снять хотя бы слепок. Ну, да на наше счастье есть еще одна такая печать.

– Где, батюшка?

– На том свете. Матушка моя, значит, твоя бабушка, носит на пальце золотой перстень с печаткой рода нашего. Ступай к ней и забери перстень. Да помни, коли вернешься с пустыми руками, быть твоей голове там, где сейчас ноги.