355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ион Крянгэ » Молдавские сказки » Текст книги (страница 22)
Молдавские сказки
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 04:59

Текст книги "Молдавские сказки"


Автор книги: Ион Крянгэ


Соавторы: Михай Эминеску,Трифан Балтэ,Митрофан Опря,Данила Перепеляк

Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)


ДАФИН И ВЕСТРА

Далеко-далеко, там, где солнце спать ложится, когда вдосталь на суету людскую надивится, простиралось большое царство. И жили в том царстве царь да царица. Давно уж отшумела их молодость, но не было у них на старости лет ни опоры, ни услады – ни сына, ни дочери. И поэтому тоска их пуще старости к земле гнула. Одолела их злая кручина, плачут они, плачут, горе через край переливается, по всему миру разливается. Но вот нашелся старый-престарый отшельник, умевший снадобье всякое из травы варить, и пришел он ко дворцу царскому, утешить царя и царицу в их горе.

Проводили старца до трона царского, пал он на колени и протянул царице гроздь виноградную, что выросла на холмах у жаркого солнца на глазах; отведала царица винограда и зачала.

Будто солнце царю душу отогрело, опять мила стала ему жизнь и дела мирские. Кликнул царь людей своих, псарей да ловчих и на охоту отправился. Много всякой дичи настрелял: и волков, и лисиц, и зайцев; в пылу охоты забрался он далеко, за границу царства своего, да никто этого не приметил. Спустившись вниз со скалы крутой, увидали охотники крепость высокую, обширную и пустынную. Обошли ее кругом – всюду только камень да камень, и ни живой души.

– Пошли назад, – приказал царь.

Да не тут-то было. И след простыл той тропинки, по которой сошли они, и высилась перед ними скала гладкая, неприступная. Заметались охотники кто куда, как птица в силках, а выхода нигде не находят. День прошел, второй прошел, уже всю дичь поели, есть нечего, голод все крепче знать себя дает. Еще день да ночь прошли, а на рассвете глянули – черт по стене крепостной ходит, гуляет, трубкой попыхивает. Побежали псари, дали знать о том государю.

– Гляньте, ваше величество!

– Никак черт. Нечистая сила, леший.

Подошли воины к царю-государю да подбили спросить лукавого:

– Ваша темнейшая мерзость, чем не угодили мы тебе, что заточил ты нас в крепости этой?

– Не я вас заточил, сами вы сюда пришли, – отвечает бес им сверху.

– Так прояви злодейскую волю свою и проделай проход в стене, выпусти нас в поле чистое, на житье вольготное.

– Выполню, царь, просьбу твою, коль обещаешь мне подарочек.

– Какой же?

– Подари мне, что есть у тебя во дворце, а ты ни слухом, ни духом о нем не ведаешь, и я тебя мигом выпущу.

Задумался царь, видать, что-то нечистое лукавый замыслил, да очень не терпелось выбраться из тисков стен, вот он и отвечает:

– Согласен, быть по сему.

– Пиши грамоту на подарок, – требует бес.

Подозвал царь воина, письму обученного, укусил тот себя за палец, – чернил-то у них не было, – и написал. Только получил черт грамоту царскую, стены крепости тут же сквозь землю провалились. Обрадовались все да поскорее домой направились, а как доехал царь до владений своих, счастье безмерное охватило его. Родила ему царица сына круглолицего, и нарекли его Дафином, и рос он не по дням, а по часам, всем на диво. А царь с царицею глаз с него не сводили, все холили да ласкали, только им и жили, сердечные. За всю свою жизнь они столько не радовались, сколько теперь за день.

Но как хороши, как свежи цветы весенние, а заморозки их безжалостно убивают. Тут явился ко дворцу царскому черт да и потребовал не что иное, как самого Дафина. Не успели царь с царицею от ужаса в себя прийти, как бес схватил мальчонку за шиворот и понесся, – поминай, как звали! Дафин и не заметил, по каким путям-дорогам его пронесли и куда забросили. Здесь черт запряг мальчика в работу тяжкую, и чего только не пришлось испытать бедняжке Дафину! И голод, и холод, и ночи без сна – всего натерпелся. Но приходилось терпеть: беда, коль не выполнит воли лешего. Многое хотелось узнать Дафину, но пуще всего влекло его к ремеслам разным. Легко давались ему и языки всякие, так что вскоре стал он понимать и птиц, и животных, и малых букашек.

Однажды отправился нечистый в края дальние, а Дафин, оставшись один, работал, работал, пока пить захотел, и отправился к роднику. Присел он у ручья, в тени тополя высокого, напился, перекусил да и прилег отдохнуть немного. Тут сели на макушку тополя три птицы и, увидав молодца, заговорили меж собой:

– Посмотрите-ка, сестрицы, – молвила первая, – вот отдыхает добрый молодец, из далеких краев чертом привезенный. А знал бы он о горе-злосчастье Арапа, пошел бы, грехи б ему отпустил и избавил бы несчастного старика от кары дьявольской. Вот уж сто восемьдесят лет подряд все черпает он воду из колодца бездонного да льет ее в долину, где купается прекрасная Вестра, девушка, которую черт похитил и приворожил, чтоб сама бесовкой стала и по худому пути пошла.

Понял Дафин говор птичий и, сокрушаясь от таких козней дьявольских, вскочил на ноги да спросил птицу:

– А в каком краю, в какой стороне горе мыкает Арап?

– Ступай все под гору, иди три дня и три ночи и найдешь его, – ответили птицы.

Собрался Дафин в путь-дорогу да и пошел. Не присядет, не приляжет, все идет без устали. А на рассвете дня четвертого дошел он до пруда широкого-преширокого, ни конца ни края не видать. Вдали, на склоне горы колодец чернеет, а рядом человек стоит, то поднимает, то опускает длинный-предлинный журавель. Подошел Дафин поближе и увидел старца, как лунь белого, иссушенного долгими годами.

– Бог в помощь, дедушка!

– Спасибо, сынок.

– Что же ты так стараешься, дедушка, бадью за бадьей достаешь, будто всю воду вычерпать хочешь?

– Ох, добрый молодец, тяжкое проклятие свалил мне на голову дьявол. Осужден я воду черпать, чтоб лилась она с горы ручьем неиссякаемым и озеро расширяла. А ты кто будешь?

– Нездешний я, дедушка. Увел черт меня, и теперь ума не приложу, как мне из царства его выбраться да вольной жизни себе добыть.

Присел дед на сруб колодца, призадумался, стал перебирать в уме всякие способы спасения.

– Так вот, – сказал он наконец. – Можешь ты спастись отсюда только через Вестру, юную девицу, привезенную сюда дьяволом из-за тридевяти земель, тридевяти морей, чтоб стала она орудием зла. Переняла она уже от черта силу да искусство бесовское, но сердцем еще чиста, как младенец. Пройди-ка ты по ту сторону озера, подстереги ее, как купаться придет, схвати одежду ее и удирай, только упаси тебя боже оглянуться – сразу всю власть над нею потеряешь. Благословлю я вас, и, коль удастся от черта избавиться, век свой счастливо проживете.

Обрадовался Дафин, услыхав речь Арапа, будто рай земной воочию увидал. Пошел он берегом озера широкого легким шагом молодецким, дошел до места заветного, схоронился в кустах и сидит – не пикнет.

Красива заря вечерняя в синеве небес, но где ей тягаться с красавицей Вестрой, которая как раз спускалась с пригорка к озеру. Шла она походкой смелой, шагала лебедушкой белой. До озера дошла, платье скинула, окунулась в воду и сразу обернулась лебедем белоснежным. Тут она принялась купаться, баловаться, крыльями вздымать брызги алмазные и чудеса творить разные – глаз от нее не оторвать. Но Дафин не стал ее разглядывать, а схватил одежку, ноги на плечи, да был таков. Вышла Вестра на берег, хватилась, а одежды нету. С испугу сердце у нее зашлось. Поглядела на все четыре стороны да и заметила Дафина-молодца. Пошла она за ним следом, стала песни заводить, лаской ему льстить. Дафин то, Дафин се, а он бежит и бежит без оглядки, хоть и чует – загораются пятки. Еще пуще Вестра старается, песней сердечной его чарует:

 
Дафин, милый мой,
Цветок полевой.
Сладкий, как мед,
Не стремись вперед.
Ты не удирай.
Добра не бросай,
Оглянись назад.
Будешь встрече рад.
 

Тяжко Дафину, стоном стонет, до того оглянуться хочется, а все же осилил он сердце свое, не оглянулся. Добежал до колодца, стал перед Арапом, только тот положил ему руку на плечо – Вестра тут как тут. Вернул ей старик платье, поставил обоих на колени и благословил, чтоб жили-поживали, горя горького не знали. Затем достал он из-за пояса два колечка обручальных и надел молодым на пальцы. Встали молодые, поблагодарили и собрались было уже в путь-дорогу, как вспомнил Дафин птичий рассказ и промолвил:

– Будь же, дедушка, прощен и избавься от кары дьявольской.

Только прозвучали слова эти, как старик Арап исчез, будто сквозь землю провалился. В мгновенье ока не стало ни колодца, ни журавля, только след от них на примятой траве остался. Давно уж, видно, пора было им сгинуть с лица земли.

Дафин ходит женихом, а Вестра все грустнее становится и под конец молвит:

– Никогда нам не перейти предела царства этого без согласия дьявола. Пойди ты к нему, попроси руки моей.

Пошел Дафин ко дворцу чертову, долго пробирался он по скалам да оврагам, да диким буеракам, и вот встает перед ним крепость черная, как сажа. Вошел он и очутился перед нечистой силой.

– Здравствуй, бес.

– Здравствуй, – отвечает черт да спрашивает: – Каким гнусным ветром занесло тебя сюда?

– Пришел я попросить у тебя руки Вестры.

– Вестру я тебе отдам, коли выполнишь три моих приказа, а коль возьмешься за дело и не осилишь – прощайся с белым светом.

– Берусь, ваша темность, твои приказы выполнить.

– Хорошо, приходи вечерком.

Под вечер приходит Дафин к дьяволу. Вышел дьявол во двор, на запад глянул и спрашивает:

– Что ты там видишь?

– Край земли, – отвечает Дафин.

– А на юге?

– Тоже.

– Коли хочешь руки Вестры, так до утра вспаши мне все это поле, посей пшеницу, вырасти да пожни, сгреби да скопни, пшеницу намолоти, на мельницу отвези и с восходом солнца хлебца свежего мне отведать принеси.

Услышав приказ такой, испугался и загрустил Дафин и темнее ночи черной вернулся к Вестре. Закралась к нему и такая дума – не послала ли она его на гибель неминучую? Разве под силу кому такой приказ выполнить?

– Не тревожься ты, не печалься, – говорит ему Вестра. – Такой приказ легче легкого выполнить.

Взглянула Вестра на горы дальние, свистнула, что было мочи, и, откуда ни возьмись, налетело чертей видимо-невидимо, все поле кишмя кишело.

– До утра выполните мой приказ, – говорит им девушка. – От дворца его темнейшества на запад и на юг до края земли должны вы все поле вспахать, пшеницей засеять, урожай вырастить, собрать, помолотить, зерно смолоть и, едва день забрезжит, – хлеб горячий мне представить. Поняли?

– Да! Да! – закричали бесенята в один голос.

Принялись они за дело, все в руках у них кипело. Одни пахали, землю разворачивали, другие шли следом с бороною, третьи сеяли, четвертые ползком на четвереньках духом своим корни согревали. Чудесно поле преобрази– лося. К утру пшеница уже созрела, и взялись черти – кто косить, кто молотить, кто на мельницу возить, с первою же зарей хлеб был уже в печи.

Только солнышко красное всходить стало – и хлеб теплый, только что из печи, лежал уже пред добрым молодцем. Взял Дафин белый каравай, положил на полотенце да и отнес его черту.

– Вот, ваша темность, выполнил я приказ твой, получай каравай.

Нахмурился черт, как глянул на поля свои, но хлеб взял. Потом повел Дафина на склад оружейный и велит:

– Выбери себе оружие по нраву, второй приказ мой на охоте выполнишь. Приходи завтра да подстрели зайца в моем саду. Но помни, охотиться будешь только у меня в саду. Понял?

– Понял, ваша темность, – ответил Дафин и с радостью на душе отправился к Вестре.

– Отчего ты так веселишься? – спрашивает она.

– Как же мне не веселиться, когда бес так опростоволосился. Тоже мне приказ: подстрелить зайца в его саду.

– Не смейся, не веселись, Дафин, как бы потом плакать не пришлось. Ведь этот заяц будет не простой косой, а сам черт обернется зайцем. Завтра ты не гонись за ним с оружием, так ничего не добьешься, а садись у входа во дворце и жди. Я обернусь в борзую, стану за ним гнаться, ни в какой норе спрятаться не дам. Когда он из сил выбьется, то попытается проникнуть во дворец; тут ты его и хватай да и стукни изо всех сил головой о лестницу.

Спрятался на следующий день Дафин за дверью дворцовой, а борзая принялась гоняться за серым, вот-вот схватит и разорвет. Почувствовал заяц, что туго ему пришлось, не сдобровать видно, и бросился ко входу во дворце. Поймал его Дафин за уши, схватил за лапки задние и раз! – головой о лестницу. Взвыл заяц от боли. А Дафин, как ни в чем не бывало, знай себе – бьет его головой о кромку ступенек.

Такой шум и вой поднялся, что вышла из хоромов своих чертова жена да как увидела, что творится, чуть было за волосы не схватилась да не заголосила, только вовремя спохватилась и прикрикнула на Дафина:

– Что же ты, Дафин, такой шум-гам поднимаешь?

– Вот поручил мне их темность поймать ему зайца, выполнил я его наказ, а теперь хочу прикончить серого и на кухню отнести.

– Постой, не убивай его, дай мне его живым, я с него шкуру спущу и зажарю.

– Нет, я сам должен его их темности отдать.

– Как же ты дашь ему зайца, когда он только вечером вернется? Подай его сюда, я его поджарю на ужин, и ты тоже с нами поешь.

Отдал ей Дафин зайца да и пошел себе с чистой совестью отдыхать после трудов праведных. А под вечер пришел он к лешему во дворец жаркое заячье отведать. Принял его черт как ни в чем не бывало, угощает, притворяется, будто рад ему безмерно, а у самого голова перевязана, под глазами синяки. С трудом раскрывая рот, говорит дьявол Дафину, что согласен отдать ему Вестру, но надо прийти наутро и выбрать ее среди дочерей чертовых.

– Хорошо, – сказал Дафин и ушел, довольный тем, что избавился, наконец, от поручений дьявольских.

– Чего ты так радуешься? – спросила его Вестра, идя ему навстречу.

– Как же мне не радоваться, когда нечистый велел мне взять тебя да и пойти своей дорогою.

– Милый мой Дафин, не знаешь, как тяжело будет выполнить этот приказ. Тут плакать надо, а не радоваться. Завтра он тебя заставит искать меня средь сотен девушек, похожих на меня, как две капли воды, и лицом, и волосами, и платьем. Как же ты меня отличишь?

– Да будь вас хоть сколько звезд на небе, а тебя я все равно узнаю.

– Не говори так, а послушай-ка лучше, что я тебе скажу. Завтра гляди внимательно каждой в глаза да выбирай ту, у которой слезы польются.

Так они и порешили. На второй день пришел Дафин за своей Вестрой, а лукавый его отвел в комнату, где стояло множество девушек, – все одна в одну, вылитые Вестры. Долго глядел на них Дафин, да никак не мог найти свою суженую. Да как и отличить ее, когда стояли они, точно в поле пшеничном колосья золотые, соком налитые – все на одно лицо. Время шло, все сильнее сжималось его сердце от страха и печали, как вдруг заприметил: блестят на девичьих ресницах две жемчужины слез.

– Вот она, ваша темность! – воскликнул радостно молодец.

Посинел от злости дьявол, понял, что они в сговоре, накинулся на них с кулаками и, отлупив, заточил в темницу глубокую, за двенадцатью дверьми железными, тяжелыми запорами запертыми. Была в той темнице одна только крохотная щель, сквозь которую проникал к узникам тонкий, как ниточка, луч света. Горькая кручина свалилась на Дафина, но Вестра ударила кольцом оземь, да и превратились они в мошек малых и сквозь щелочку на волю выбрались. И полетели они что есть мочи через горы и долины подальше от беса проклятого. Но почуял бес, что нет уж их в тюрьме, огляделся вокруг да и заприметил их далеко-далеко, за горной кручей, за лесом дремучим. Послал он им вслед своих лучших всадников, чтоб задержали да обратно доставили.

Поскакали всадники пуще ветра быстрого, быстрей молнии лучистой и уже неподалеку от Дафина и Вестры стали пускать носом пламя.

– Ох, что-то жжет мне страшно спину, – сказал Дафин.

Обернулась Вестра да и признала всадников.

– Догоняют нас беса посланцы.

– Как же нам быть?

– Не бойся. Я превращусь в цветущий сад, ты же станешь стариком садовником. Как подъедут они да станут расспрашивать, ответь, что, мол, прошла какая-то пара мимо, но очень, очень давно, еще когда ты сад свой только садить начинал.

Сказала это Вестра и тут же превратилась в сад цветущий со множеством разных деревьев плодовых, а Дафин – в старого-престарого садовника.

Вихрем подлетели посланцы беса свирепые и спрашивают садовника:

– Не пробегали здесь девица да молодец?

– Давно, очень давно пробегали тут какие-то. Я как раз садил деревья эти. А с тех пор никто больше в этих краях не показывался.

Удивились всадники, услыхав такой ответ, да и вернулись ни с чем.

– Ваше ничтожество, – говорят они лукавому, – побывали мы там, куда ты нас послал, да никого не встретили, кроме садовника какого-то, что за садом своим ухаживал.

– Мэй, это ведь они были, вернитесь да поймайте их.

Вновь бросились всадники в погоню, еще быстрее прежнего летят и вскоре опять стали приближаться к Дафину и Вестре, которые также мчались, что есть мочи.

– Ох, опять что-то сзади жжет мне спину, – пожаловался Дафин.

Оглянулась Вестра и узнала посланцев дьявола.

– Догоняют нас. Ты вновь ответь им, как прежде, только теперь обернемся мы не садом и садовником, а пшеничным полем да стариком, готовым к жатве.

– Хорошо, – ответил Дафин и превратился вдруг в старика, с серпом в руке.

Только сорвал он несколько колосьев, да попробовал крепость зерен, всадники тут как тут.

– Скажи нам, старче, не видел ли ты здесь молодца с девицей?

– Видал я их, как же, видал, да давненько это было, как раз когда я сеял пшеничку, а с тех пор никого больше не видал.

Всадники уши развесили, поверили речам старца да и повернули назад.

– Ваше ничтожество, – молвили они, кланяясь дьяволу в ноги, – никак не догнать их. Встретили мы на пути старика, готовившегося к жатве, и сказал он нам, что видал беглецов, да больно давно, еще когда сеял пшеницу. Вот и вернулись мы назад. Кто их знает, куда они делись!

У черта сердце зашлось от злости:

– Дуралеи вы лопоухие, ведь это они и были!

Взвился он, точно страшный смерч, и помчался сам беглецов догонять. Летит он над землей, во всех ужас вселяя, и где ступает его нога, там пропасть раскрывается, где дохнет – земля в пепел превращается. Оглянулся Дафин, видит туча темная, мохнатая прямо на них надвигается, но признала Вестра черта лукавого, стукнула кольцом оземь да и превратила Дафина в реку глубокую, полноводную, а сама уточкой обернулась, по волнам поплыла.

Как дошел бес к реке той да как взглянул на уточку, сразу же признал Вестру. Начал он воздух в себя тянуть да и поднял бурю страшную, все уточку ко рту своему притянуть норовит. Но река волнами своими уточку заграждает, к другому берегу поворачивает.

Долго трудился бес, да все понапрасну. Видя, что так ему ничего не добиться, принялся он глотать воду речную, глотал, глотал, пока наглотался до отвалу и лопнул.

Как перед заблудшими в лесу дремучем вдруг неприметная тропка появится, так и перед Дафином и Вестрой ясная дорога широкая раскрылася.

Радостные пошли они в путь-дорогу и все шли да шли через тридевять земель, через тридевять морей к родному краю Дафина. А там старый царь с царицей все горюют да оплакивают судьбу сына своего несчастного. С тех пор, как забрал у них черт сына, не просыхали слезы в их глазах, улыбка лица не освещала, а сердца вздохов не вмещали. Но вот дожили они до того, до чего вовек не надеялись дожить. Дафин вернулся во дворец и предстал пред их очами.

Как солнце своими лучами разгоняет тьму ночную, так радость осветила лица родительские – и закатили они пир на весь мир и сыграли свадьбу сына своего с прекрасной Вестрой. Народу было тьма-тьмущая, и я там был, мед-пиво пил, но, узнав, что с ними приключилось, не высидел до конца, а

 
Сел на колесо верхом,
Покатился кувырком.
Передать чтоб всем те вести
О Дафине и о Вестре.
 

БАЗИЛИК ФЭТ-ФРУМОС И ИЛЯНА КОСЫНЗЯНА, СЕСТРА СОЛНЦА

Сказка – сказкой, былью – быль.

Не случись все это —

Не пошла б молва по свету.

Жили-были мужик да баба, и была у них дочь прекрасная, как утро ясное, проворная – на все руки мастерица и резвая, как весенний ветер. Кому случалось увидеть, как трудятся ее руки, как горят ее глаза, как пламенеют ее щеки, тому западала она в душу на всю жизнь; а у тех, кто помоложе – сердце начинало сильнее биться.

В один прекрасный день взяла она два кувшина и отправилась к колодцу по воду. А как наполнила кувшины, захотелось ей посидеть немного на срубе колодца. Глянула девушка вниз и увидела стебелек базилика. Недолго думая, девушка сорвала его, понюхала и от запаха базилика зачала ребенка.

Принялись родители девушку до того бранить да поносить, что свет ей стал немил, и порешила она удрать, куда глаза глядят. Собралась тихонько от всех, ушла – и след ее простыл.

Со страху да от обиды горючей шла девушка и шла без роздыха, пока дошла до леса дремучего и наткнулась там на пещеру. Подумала она отдохнуть в пещере и только порог переступила, а навстречу ей выходит, покашливая да покряхтывая, старый-престарый дед, спина горбом, ноги колесом, по колени борода, по плечи усы, по пятки волосы.

– Что ты за человек и как сюда попала? – спрашивает ее старик, поднимая костылем нависшие на глаза брови.

Заплакала девушка, застонала да потом и рассказала, что да как случилось и почему она в его пещере очутилась.

Услышал старик ее рассказ, и гора забот и хлопот с него свалилась. Усадил девушку на каменную лавку и стал ее добрыми речами утешать; так оно бывает: дождь охлаждает землю после зноя солнечного, а речи стариков услаждают души юношей при жизненных невзгодах. Утешил ее старец теплым сочувствием и уговорил пожить подольше в его пещере.

Так они и жили, девушка горе свое тешила, а дед – старость. По утрам к пещере подходили три козы. Старик доил их, и этим они кормились.

Вот пролетело время, и девушка родила мальчугана, такого пухленького и красивого, что даже солнце улыбалось, на него глядя. А старец-то, бедный, как счастлив был! Ноги его так и прыгали, а сердце помолодело, как у юноши. Как родился мальчик, искупали они его в утренней росе, чтоб никакое зло к нему не пристало, провели над ним огнем и железом, чтоб невредимым мог пройти сквозь всякие тяготы и всегда оставался бы чистым и ясным, как солнышко красное. Затем мать прочла заклинание, чтоб он был отважным, а дед пошарил по темным углам пещеры, достал палаш и палицу, оставшиеся ему от дней молодости, и подарил их младенцу, чтоб служили ему службу добрую. Не много на крестинах пили да ели, зато было много радости и веселья, и пожелали они мальчику счастья в жизни. Нарек его дед именем Базилик, от стебелька базилика, а мать еще добавила имя Фэт-Фрумос. Очень уж красивым казался ей сын драгоценный.

Время летело, старик ушел из жизни, а мальчик подрос, стал ходить на охоту и добывать для матери все, чего душа ее желала. Чем больше парень рос, тем светлее становилась жизнь матери – радовал он ее и утешал словами и делами своими.

Став совсем взрослым, Базилик Фэт-Фрумос начал ходить на охоту дальнюю, по кодрам и дубравам и заходил все дальше и дальше – сколько глаз видит.

Однажды забрел Базилик к устью какой-то долины и как глянул вдаль – показалось ему, будто видит обширное зеленое озеро, в котором солнце купается. А как подошел ближе, то увидел дворец из чистого золота и жемчуга, сиявший над бескрайним зеленым лесом, густым, точно щётка. Впервые в жизни увидел он красоту такую и, поправив за поясом палаш и палицу, направился прямо ко дворцу. Шел он недолго и вот переступил порог дворца. Окна и двери стояли открытыми, но ни во дворце, ни около него не видно было ни живой души. Прошел он по всему дворцу из покоя в покой, вышел во двор и опять огляделся вокруг – никого. Только вдруг слышит Базилик: загудел лес, затрещали деревья. Тут вышли из лесу семеро драконов престрашных:

 
Головы
козлиные,
копыта
ослиные,
пасти
волчьи,
глазища,
полные жёлчи.
 

Шли они вприпрыжку и несли на плечах трех человек, связанных по рукам и по ногам. Ввалились всей толпой во дворец, разложили огонь под большущим котлом, а как закипела вода, бросили в нее одного из тех людей, которых принесли с собой, сварили и слопали мигом, даже косточек не оставили. Так они одного за другим побросали в котел и остальных двух и с такой жадностью их жрали, что скулы трещали.

Базилик Фэт-Фрумос глядел на них с порога, спрятавшись за дверью, и диву давался. Пожрали все свирепые драконы, и тут один из них как-то обернулся и заметил Базилика. Подскочил он как ужаленный и закричал:

– Все на двор, все на двор, там еще один в котел к нам просится.

Драконы все вскочили и бросились к выходу. Но Базилик обнажил палаш и только кто из них выйдет за порог, он его – тюк! – и голова с плеч долой. Покатились головы по полу, точно срубленная капуста. Так он одного за другим обезглавил шестерых драконов. А как вышел седьмой, не взял его палаш.

Бил его Базилик и острием по шее, и плашмя по черепу, колол в самое сердце – ни в какую. Тогда Базилик Фэт-Фрумос, недолго думая, схватил палицу, развернулся и как ударит дракона в висок – у того в глазах потемнело. Завертелся дракон и стал отступать, то и дело головой на стены натыкаясь. Так он добрался до самой крайней комнаты, открыл люк в полу и по лестнице, покрытой мхом и паутиной, стал спускаться все ниже и ниже. А Базилик за ним следом идет, спуску не дает. Прошли они двенадцать дверей железных, пока до самого дна добрались. Здесь дракон прижался к стене, глаза вытаращил, зубы оскалил – вот-вот сердце в нем лопнет со страху. Оставил его Базилик в покое, захлопнул дверь, тяжелый засов задвинул и вернулся наверх. По пути задвинул он засовы на всех двенадцати дверях. На последней двери замок висел. Запер его Базилик, положил ключ за пазуху и, довольный тем, что доброе дело сделал, ушел восвояси.

Вернулся он с радостью великой в пещеру и говорит матери:

– Отныне, мать, будем жить в другом месте, оставим пещеру. Нашел я большой и прекрасный дворец.

Обрадовалась мать, пошла с Базиликом во дворец, из золота и жемчуга сделанный, и зажили они там хозяевами.

– Вот, – молвит Базилик Фэт-Фрумос, – все это наше. Но гляди, ни в коем случае не открывай дверь в последней комнате; там еще один дракон остался.

– Надейся на меня! Уж коли хотел он съесть тебя, то я сумею держать дверь на замке.

Взяла мать ключ, завязала в платок десятью узлами и так упрятала, чтоб его во веки веков никто найти не смог.

Стала теперь жизнь осыпать их добром да благом, словно из рога изобилия. И дом у них был великолепный, и охота богатая, и красота невиданная окрест.

Пожили они так не год и не два. Да вот, так же как весна порой негаданно-нежданно ласковое тепло приносит, так, бывает, и бури вдруг на землю обрушиваются, готовые разорвать ее в клочья.

Семь-то драконов родом были из другого царства. Вырастила их там старая ведьма Клоанца, черная, как смола, и такая злющая, что от одного ее взгляда земля выгорала. Ждала она сколько ждала драконов в гости, а как увидела, что их нет дольше обычного, злое предчувствие обожгло ей сердце. Заметалась Клоанца, точно змея на костре, и в страшном бешенстве помчалась к их дворцу, посмотреть, в чем дело.

Тут ведьма узнала, какая участь постигла драконов – за голову схватилась.

Вне себя от ярости бросилась она на мать Базилика, вырвала у нее ключ, схватила за руку и что было силы швырнула в подвал; а затем вызволила дракона и одну за другой заперла все двенадцать дверей.

Сели теперь ведьма с драконом совет держать: как Базилику отомстить, жизни его решить.

– Вызови его на битву.

– Боюсь, – говорит дракон. – Удар у него куда тяжелее моего. Я бы так рассудил: лучше нам уйти отсюда подобру-поздорову, на глаза ему не попадаться, а то не сдобровать и мне и тебе.

– Коли так, положись на меня. Доведу я его до того, что он в нору змеиную полезет, сам смерти искать будет.

Сказав это, спрятала она дракона, а сама закружилась волчком и приняла облик матери Базилика Фэт-Фрумоса. Потом притворилась, будто страдает и мучается болезнью тяжкой, и стала его ждать.

Прошел день, прошли два, и вернулся Базилик Фэт-Фрумос с охоты. Едва он порог переступил, ведьма принялась стонать и причитать:

– Горе мне, мальчик мой, ушел ты – точно в воду канул, не подумал поскорее домой вернуться. А я захворала тяжко, и некому было мне на помощь прийти. Вот была бы у меня хоть капля птичьего молока, я бы сразу хворь прогнала и на ноги встала.

С печалью великой выслушал Базилик Фэт-Фрумос весть о тяжком недуге матери, взял крынку и, обнадежив мать, что скоро вернется, ушел искать птичье молоко.

Шел он, шел по горам, по долам и дошел наконец до какого-то дворца. Постучался в ворота, а из-за них голос девичий раздается:

– Коли добрый ты человек – заходи, коли худой – проходи, а то мои собаки тебя в клочки растерзают.

– Добрый, добрый человек стучится в ворота вашей милости, – ответил Базилик Фэт-Фрумос.

Отворились перед ним ворота, увидел он дом с открытыми настежь дверьми и окнами и вошел.

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – в ответ ему девица. Да что за девица! Солнце, луна, зори ясные тускнели перед ее красотой.

Поклонился ей Фэт-Фрумос и просит:

– Не позволишь ли мне переночевать здесь? Много я пути прошел и много еще пройти должен.

– С дорогой душой, – ответила ему девица, усадила на ковер парчовый и стала потчевать всякими яствами, как добрая и гостеприимная хозяйка.

За столом слово за слово завязалась беседа, рассказал Базилик Фэт-Фрумос, какая нужда его в путь погнала да и спрашивает:

– А не знаешь ли ты, случаем, где мне добыть молока птичьего?

– Сколь живу на свете, не слыхала я ни о еде такой, ни о таком снадобье. Но так как ты добрый человек, сделаю и я тебе добро – узнаю. Чуть попозже отправлюсь к моему брату – Красну-Солнышку, он-то знает где что находится на свете.

Вот оно как, попал Базилик Фэт-Фрумос к Иляне Косынзяне, сестре Солнца.

Попозднее, когда свалила путника усталость, пошла Иляна Косынзяна к брату и стала его расспрашивать:

– Не знаешь ли, братец, где можно найти на свете молока птичьего?

– Далеко, сестричка, далеко отсюда молоко птичье. Много недель надо идти туда – все на восток, за Медной горой. Но добыть его все равно нельзя, потому что птица эта – чудище невиданное, каждое крыло у нее, точно облако, а как поймает кого вблизи, так и тащит к себе в гнездо и отдает птенцам на растерзание.

Жалость и страх охватили сестру Солнца при мысли о судьбе путника, который шел на верную гибель, и решила она помочь ему. Наутро вывела она из конюшни коня двенадцатикрылого и отдала Базилику.

– Возьми, добрый человек, коня, сослужит он тебе службу добрую, из беды выручит. Да выпадет ли тебе удача, нет ли, а на обратном пути к нам заверни.

Хотелось Базилику Фэт-Фрумосу сердце свое положить к ногам этой приветливой и прекрасной девицы. Отблагодарил он ее горячо, вскочил на коня и двинулся в путь-дорогу.

 
Ехал он, ехал
через горы,
через долы,
по тропинкам тайным,
по лесам бескрайним,
 

пока увидел вдали что-то вроде медного вала. Стал приближаться, а вал все рос да рос, в горку перерос, а из горки – в огромную гору. Когда очутился Базилик у подножья Медной горы, то увидел, что она вершиной небо подпирает. Такую гору не часто увидишь! Оглядел Базилик Фэт-Фрумос гору, смерил ее взглядом от подножья до вершины и только тогда заметил высоко в небе огромную птицу с крыльями, что тучи. Птица покружилась, покружилась, свернула в сторону и исчезла с глаз.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю