Текст книги "Творения, том 12, книга 2"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

СЛОВО 33

На св. праздник Ваий

За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь, в дом Марии и Марфы. Там приготовили Ему угощение, и Марфа служила, а Лазарь вкушал (Ин. 12:1). Это было знамением истинного воскресения, что спустя много дней Он будет и жить, и вкушать. Отсюда ясно, что в доме Марфы был завтрак: именно друзья и преданные Иисусу принимали Его. Некоторые же говорят, что это происходило в чужом доме. И Мария служила, потому что была ученицей. Но она опять служила более духовным служением и не прислуживала Ему как званому; она не несет обыкновенного служения, но оказывает Ему единственную честь, – относится к Нему не как к человеку, а как к Богу. Поэтому, она возлила миро и отерла власами головы своей. Это показывало, что она не держится о Нем такого мнения, какого – большинство. Но Иуда стал укорять, и под благовидным предлогом. Что же Христос? "Оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего" (Ин. 12:7). Почему же Он не обличил ученика за женщину? Почему не сказал того, что сказал евангелист, что он укорил женщину потому, что был вор (ст. 6). Он хотел обратить его Своим долготерпением. Вследствие того, что Он знал, что он предатель, Он прежде обличал его, часто говоря: не все веруют, и: один из вас дьявол (Ин. 6:65, 71). Он показал этим, что Он знал о нем, что он – предатель; не обличил же его, но снизошел, желая, чтобы он оставил свое намерение. Как же другой говорит, что все ученики сказали это? И все, и Он, – но остальные по другому побуждению. Если же кто стал бы допытываться, почему Он вору поручил кассу бедных и сребролюбца поставил распорядителем, то мы ответили бы, что Иисус знал тайную причину. Если же и нам следует сказать что-либо, доискиваясь причины, то мы сказали бы: для того, чтобы лишить Иуду всякого оправдания. Он уже не мог сказать, что сделал это по любви к деньгам, – потому что имел достаточно средств удовлетворить своей страсти, пользуясь кассой, – но по своей великой порочности, и если бы он захотел от нее отказаться, он не предал бы своего благодетеля. Христос же, по Своему великому снисхождению, долготерпеливо переносил его. Поэтому, Он не обличил его в том, что он вор, хотя и знал это, сдерживая его порочную страсть таким образом, что отнимал у него всякое оправдание. Поэтому, Он и говорит: "оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего". Говоря о погребении, Он еще раз напомнил о нем предателю. Но обличение не достигло до него, и слово не смягчило его, хотя было достаточно, чтобы вызвать в нем вопли. Он как бы говорил: Я тягостен и неприятен, но вот еще немного, и Я уйду. Именно это Он имел в виду, когда говорил: "Меня не всегда имеете" (Ин. 12:8). Но ничто не тронуло дикого и безумного человека, – хотя Он сказал и сделал гораздо больше, омыл Его ноги в ту же самую ночь и разделил с ним трапезу. "Многие из Иудеев узнали, что Он там, и пришли не только для Иисуса, но чтобы видеть и Лазаря, которого Он воскресил из мертвых" (Ин. 12:9). Видя чудо, многие там уверовали. Старейшины же, не удовлетворенные собственным злом, решили убить также и Лазаря. "Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из Иудеев приходили и веровали в Иисуса" (Ин. 12:10-11). Пусть так, – Христа они решили взять за то, что Он разрушал субботу, что делал Себя равным Отцу, и из-за римлян, – как они говорили, – чтобы они не взяли и места их, и народа. Но за какую вину они решили взять Лазаря? Вот разве он тем виноват, что получил благодеяние. Видишь ли, как был кровожаден их замысел? Он сотворил много чудес, но ничто не привело их в такую ярость, – ни расслабленный, ни слепой. Это чудо было и по природе своей самое удивительное, и случилось оно после уже многих чудес; и было странно видеть, как мертвый четверодневный ходит и говорит. О, безумие архиереев! Их делом в этот их праздник было то, чтобы замешать в убийстве всенародное собрание. В других случаях они надеялись поставить Ему в вину нарушение субботы и этим отвлечь от Него народ. Здесь же, так как у них не было никаких оснований для клеветы, они обращают свой замысел против того, кто пользовался Его попечением. Здесь они не могли сказать: противится Отцу, – потому что им заграждала уста молитва. Итак, вследствие того, что и обвинить Его было не в чем, и чудо было изумительное, они задумывают убийство. Таким образом и со слепым они сделали бы то же самое, если бы не могли поставить в вину субботу. Но он был незначителен, и они изгнали его из храма. Тот же был человек, пользующийся влиянием: это ясно из того, что многие пришли утешать сестер. Чудо произошло в виду всех и всех повергло в изумление: поэтому, все шли, чтобы видеть это. А они были уязвлены, что, при наступлении праздника, все, забывши о нем, стремились в Вифанию. Они решили убить его, и им не пришло даже в голову, что они затевают дурное дело, – так они были злы! Между тем закон начинается с того, что говорят: "не убивай" (Исх. 20:13). И пророк укоряет их за это, говоря: руки их полны крови (Ис. 1:15). "На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев" (Ин. 12:12-13)! Но как же Он снова с дерзновением входит в город, после того как Он не появлялся в Иудее и уходил в пустыню? Укротивши же ярость Своим удалением, Он приходит к ним, когда они уже успокоились. Впрочем, толпы, идущей впереди Его и следующей за Ним, было достаточно для того, чтобы вызвать в них тревогу. Ни одно чудо не производило на народ такого впечатления, как чудо с Лазарем. Постилали одежды свои под ноги Его, говорит другой евангелист (Лк. 29:36), и весь город пришел в движение (Мф. 21:10), – с такою честью входил Он. "Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле" (Ин. 12:14-15). Сделал же Он это, исполняя одно пророчество и предъизображая другое: это было именно началом одного и завершением другого пророчества. В словах: не бойся, дщерь Сионова, радуйся, потому что царь твой грядет к тебе кроткий, – исполняется пророчество. То же, что Он воссел на осла, – это значит, что Он предуказывал будущее событие, что нечистый народ языков покорится Ему. Как же евангелисты говорят, что послал учеников и сказал: отвяжите ослицу и осленка, а этот (евангелист) не говорит ничего такого, но что "найдя молодого осла, сел на него" (Ин. 12:14)? Потому что, может быть, было то и другое. После того как отвязали осла, (Господь), когда пришли ученики и нашли осленка, воссел на последнего. Пальмовые же и масличные ветви постилали для того, чтобы показать, что они воздают Ему большую славу, чем пророку, и говорили: "осанна! благословен грядущий во имя Господне" (Ин. 12:13)! Видишь ли, что архиереев и книжников всего более смутило то, что все были убеждены, что Он не противник Богу? И народ разделяло всего более то, что Он говорил о Себе, что пришел от Отца. А эти слова: не бойся, радуйся сильно, дщерь Сионова! – пророк говорит потому, что все их цари обыкновенно были несправедливы, корыстолюбивы, предавали их врагам, развращали народ, делали его виновным пред неприятелями. Мужайся! – говорит. Этот не таков, но кроткий и достойный. Это изображается ослицей: он вошел ведя с собой не войско, но имея всего одного осла. Ученики Его, говорит, сперва не поняли того, что так было написано о Нем, но они сделали это Ему (Ин. 12:16). Видишь ли, что они сделали, не зная значительнейшего? Но когда Он воскрес из мертвых, тогда они вспомнили, что это было написано о Нем, и что они это сделали Ему, а Он не открыл им. То же и когда Иисус сказал: "разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его" (Ин. 2:19), – ученики не поняли этого. Другой евангелист говорит, что это слово было сокровенно от них, и что они не знали, что Ему надлежит восстать из мертвых. Но это справедливо было скрыто от них. Поэтому, другой евангелист говорит, что, слушая каждый день о страданиях, они огорчались и были в печали: это оттого, что они не знали смысла воскресения. Это справедливо было скрыто от них, – потому что было больше, чем они могли вместить, – но то, что касается ослицы, почему это не было им открыто? Потому что и это было велико. Посмотри на мудрость евангелиста, как он не стыдится исповедать прежнее их незнание: что было написано, – это они знали; но что было написано о Нем, – не знали, и они были бы в смущении, если бы узнали, что царь должен так пострадать. Во всяком случае они нескоро вместили знание царства, о котором говорилось, – другой евангелист именно говорит, что они думали, что речь идет об этом царстве. "Народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых" (Ин. 12:17). Весь народ потому встретил Его, что слышал, что Он сотворил это чудо. Столько народа не обратилось бы вдруг, если бы не поверили чуду. "Фарисеи же говорили между собою: видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идет за Ним" (ст. 19). Мне кажется, эти слова принадлежали тем, кто мыслил о Нем здраво, но не смел исповедать это вслух. И Павел, рассуждая о воскресении, употребил тот же прием. Итак, какое же имеют оправдание те, кто не верит в воскресение? Поэтому, возлюбленные, чтобы нам не задерживать вас напрасно, и чтобы слово наше не показалось лабиринтом, оставивши это, мы скажем следующее: внимайте Св. Писаниям и не спорьте бесполезно на погибель слушающих. Это и Павел заповедал Тимофею, хотя он, конечно, исполнен был великой мудрости и имел силу знамений. Послушаем же его и мы и, оставив празднословие, запасемся делами, – я говорю о братолюбии и благотворении, – усвоим великий смысл милостыни, чтобы сделаться нам причастниками возвещенных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава Отцу со Святым Духом, во веки веков. Аминь.

СЛОВО 34

На св. Рождество Христово.

Наступил всех праздников праздник и наполнил радостью вселенную. Праздник увенчания всех добродетелей, источник и корень всех благ наших; праздник, которым небо отверсто, Дух ниспослан, средостение уничтожено, преграды пали, расстоящее соединилось, мрак рассеялся, свет воссиял, небо приняло природу, происшедшую из земли, земля – Почивающего на херувимах, рабы стали свободными, враги – чадами, иноплеменники – наследниками. Чрез него уничтожена продолжительная вражда и долгая война, и наступил мир, давно ожидаемый ангелами и праведными людьми. И Павел восклицал, говоря: "Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду Плотию Своею" (Еф. 2:14). Чрез него воздвигнуто знамение креста блестящее и славное, добыча Христова, начаток природы нашей, доспехи Царя нашего. Есть ли что-нибудь равное этому празднику? Бог на земле, человек на небе, ангелы сослужат людям, люди в общении с ангелами и прочими горними силами; демоны убегают, смерть уничтожена, рай отверст, клятва снята, грех исчез, заблуждения изгнаны, истина снизошла. Природа, от которой херувимы оберегали рай, соединилась сегодня с Богом. Слыша это, оставь уныние. Выше всякой надежды и ожидания то, что Бог стал человеком. Если это совершилось, то и все последует затем с разумной последовательностью. Он не унизил бы Себя так безрассудно и так напрасно, если бы не имел возвысить нас. Он родился по плоти, чтобы тебя возродить по духу; родился от жены, чтобы ты перестал быть сыном женщины; попустил, что отец Его стал рабом, чтобы тебе, рабу, сделать отцом Владыку. Итак, возрадуемся и возвеселимся, с радостью вспоминая наши блага. Если патриарх Авраам рад был видеть день Господень, и видел, и возрадовался, – тем более нам, когда мы видим Бога в пеленах – это страшное и изумительное зрелище – следует радоваться и веселиться, удивляться и приходить в изумление от величия такого благодеяния. Но как же случилось это удивительное и великое дело? Как мы, погрешившие, явившиеся недостойными земли, лишившиеся власти долу, вознесены на такую высоту? Как война прекращена? Как гнев уничтожен? Как? Всего удивительнее и изумительнее то, что мир наступил не тогда, когда обратились за помощью мы, погрешившие, не тогда, когда враги и неприятели низвергнуты, но когда призвал нас Тот, чей праведный гнев мы заслужили. По Христе убо молим, яко Богу молящу нами "от имени Христова просим: примиритесь с Богом" (2. Кор. 5:20). Что это? Его оскорбили, и Он же молит. Да, говорит, Он благ и потому молит. И мы попытаемся, если позволите, ведя далее речь, показать, что, в то время как человек не совершил никакого подвига, Он единственно по Своей благости дарует нам настоящие и будущие блага. Но слушайте внимательно. Прежде чем появились ангелы и прочие небесные силы, существовал Бог, безначальный и от века вседовольный, – потому что это есть свойство божественного. Он сотворил ангелов, архангелов и прочие бестелесные существа, – сотворил, не по чему другому, но единственно по Своей благости. Он не нуждался в их служении, и не был бы их творцом, если бы не был благ. После сотворения их, Он творит и человека, опять по той же причине, и весь этот мир. И наполнивши его тысячами благ, Он поставил незначительного и ничтожного распорядителем стольких дел, явив его на земле тем, чем сам Он является на небе. Сотворивши же его и окруживши такой честью, Он отдал в его распоряжение, как дворец отдают царю, лучшее из всего, что было на земле, – рай. И не только этим почтил Он его, но ему одному из всех даровал слово, удостоил знания о Себе, дал возможность наслаждаться, – насколько Он мог вместить, – беседой с Собой, обещал даровать бессмертие, исполнил его многой мудрости, дал ему духовный дар, чтобы он мог нечто и пророчествовать. Что же случилось после стольких и таких благ? Диаволу он поверил больше, чем даровавшему ему все это, и, презрев заповедь давшего ее, предпочел ей обман того, кто всячески хотел его погубить. Итак, уничтожил ли его Бог, – что согласно было с правдой, – после того как он от начала, можно сказать, с первого шага, показал такую неблагодарность? Нисколько. Он заботится о павшем больше, чем прежде. Вслед за тем, когда род человеческий стал развращаться, так что была опасность, что он исчезнет с лица земли, те, кто оскорблял его, пользовались однако таким попечением, что Господь оправдывал Себя пред рабом, разговаривал с ним как с другом одинаковой чести и указывал, по какой причине совершится гибель. Потом Он даровал закон в помощь, посылал пророков, чтобы они указывали, что нужно делать. Напоследок Он послал Сына Своего единородного, рожденного от жены, ставшего под законом, чтобы искупить находившихся под законом, чтобы мы приняли сыноположение. Поэтому, пророк, удивляясь великому попечению Его о вселенной, восклицает громким голосом во всеуслышание, говоря: "Он явился на земле и обращался между людьми" (Вар. 3:38). Поистине изумительно слышать, что Бог, неизреченный и несказанный, необъятный и равный Отцу, подлинный Сын безначального Бога, прошел чрез девическую утробу и благоизволил родиться от жены. Он не перестанет до тех пор все делать и устроять, пока не приведет нас к Нему, к Богу, и пока из врагов не сделает друзьями. Как если бы кто-нибудь, в то время как двое борются друг с другом, ставши посредине, распростерши обе свои руки и взявши руки борющихся, соединил их, так и Он сделал, соединив божескую природу с человеческой, Свое – с нашим. Обрати внимание на преизбыток благости: оскорбленный, Он сам же молит, как было сказано, и устраивает примирение. Посмотри затем, как он низверг тирана: царь, например, снявши пурпур и диадему, часто надевает платье солдата, чтобы не привлечь к себе неприятелей, после того как они распознают его; здесь же случилось обратное, – Христос пришел в нашей одежде, чтобы, после того как Он будет узнан, не заставить врага убежать от столкновения с Ним, и чтобы не смутить всех своих, – потому что Он хотел спасти, а не привести в ужас. Но почему же, скажут, примирение совершилось не при посредстве одной из бестелесных сил или простого человека, но чрез умаление Слова? Потому что, если бы мы приняли общее спасение человеческого рода чрез какого-нибудь другого праведника, мы не узнали бы всего величия Его промышления о нас; дело, удивительное на все века, ниспало бы в разряд дел незначительных, не заключающих в себе ничего поистине удивительного. Когда тварь соединяется с тварью и участвует в общем рабском положении, – в этом нет ничего таинственного, и не дает это повода для изумления. А кроме того, как человек мог совершить дело Бога и божественное? Если бы что-нибудь и случилось, – что бы ни было, – то скорее падение, и человек легче или стал бы самим собой, или даже сделался бы хуже. Если иудеи Моисея, на которого они часто роптали, говоря, что принесенное им спасение хуже страданий в Египте, если они, после его смерти, хотели провозгласить богом, – что и было, как говорят некоторые, причиной, что его гроб остается доныне скрытым от глаз иудеев и неизвестным, – то не провозгласили ли бы они богом того, кто освободил их от худших насилий, не провозгласили ли бы даже в том случае, если бы знали его природу? Но очевидно, что это было бы не уничтожением греха, а более тяжким и более неисправимым грехом. Потом можно указать и другую причину, почему, если бы для спасения нас от греха был избран ангел или простой человек, мы не только не получили бы спасения, но род человеческий лишился бы прекраснейшей и драгоценнейшей, несказанной славы. Что же это за причина? Мы не могли бы быть даже вблизи того, чем мы наслаждаемся и чему приобщаемся, с того времени как воплотилось Слово. Если бы человеческая природа или ангельская приняла на себя промышление о нас, как могло бы быть даровано человеческому роду стать одесную Отца, быть превыше всех хоров ангельских и архангельских и наслаждаться такою честью и славой, что и они, горние силы, стоящие в близости Бога, желают проникнуть в нашу славу, которой мы наслаждаемся ради того смешения, и находят нашу участь выше всякого желания? И если бы род наш лишился этой блаженной доли, если бы, именно, (при человеческом или ангельском соединении) он не принял славы, которой теперь просветлен, если бы мы не достигли такой силы, могущества и такого превосходства чести, – то на что бы не отважился против нас враг наш? Какие бы средства не употребил он, питая надежды снова покорить себе, посредством их, человеческий род, подчинив его своей изначальной власти? Над кем бы он не пытался взять силу? Не показал ли бы он дерзость больше прежней, так что не счел бы дерзостью питать злые замыслы против самого неба? По этой и по другим подобным причинам Слово Божие, Сын и истинный Бог, а не кто-нибудь другой, принявши нашу плоть, совершил общее спасение человеческого рода. Пусть никто не обвиняет нас в том, что мы говорим недостойное Бога, – говорим именно, что Бог, устроив Себе живой храм в девической утробе для спасения всего мира, чрез него внес в нашу жизнь небесное устроение. Какой в самом деле был бы урон Богу от такого домоправления? Не видишь ли ты того, что солнце, ощущаемое нашим телом, тленное, изменяющееся, – хотя бы с этим несогласны были эллины, – приобщаясь к нечистоте и многому другому подобному, не принимает однакож в себя даже незначительной порчи и напротив уничтожает упавшим лучом зловоние? Но неужели же ты не допустишь, что единородный Сын Божий может произвести в нашей плоти нечто равное, так чтобы не только не быть загрязненным ею, но сделать ее даже чище и святее? Ты не трепещешь, осмеливаясь заключать существо Божие в деревьях, камнях и даже в том, что малоценнее этого. Как же ты обвиняешь нас, и говоришь, что Богу неприлично обитать в чистом и нескверном теле, чрез него спасая вселенную? Если вочеловечение, как ты говоришь, позорно для Бога, тогда гораздо позорнее для Него быть в камне и дереве, насколько камень и дерево ничтожнее человека. Или, быть может, род человеческий представляется тебе ничтожнее этой чувственной материи? Но мы оставим слово об этом на другое время, а теперь нам необходимо вести речь о сказанном в евангелии: "Рождество Иисуса Христа было так" (Мф. 1:18). О каком рождестве говоришь ты? Очевидно о плотском. О безначальном рождении никто не знает, даже сам единородный Сын Божий, сущий в лоне Отца. Как же совершилось рождество Христово по плоти? "По обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго" (ст. 18). Нужно заметить, что он не сказал: обрученней бо бывши Деве, но просто: "по обручении Матери Его". А это он сделал, чтобы легче могло быть принято слово, и чтобы не привести в крайнее изумление дальнейшею речью – что "прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго". Но почему же она не зачала и не понесла во чреве прежде замужества? Чтобы совершившееся все было в тайне, и чтобы дурная слава не коснулась Девы. Так как обрученный должен был бы ее ревновать, а между тем он не только не торжествовал над нею после зачатия, но принял и служил ей, то это должно всех убедить в том, что он удержал ее и стал служить ей, после того как убедился, что случившееся произошло по действию Св. Духа. Здесь (евангелист) говорит, обозначая только то, что обыкновенно говорят в странных случаях: "имеет во чреве от Духа Святаго". И ты, услышав, что "от Духа Святаго", не расследывай ни о чем другом, например: как беспредельный – и во чреве? все содержащий – и зачинается женой? как Дева рождает и остается девой? как Дух Святой приготовил этот храм? и т. п. Сила Всевышнего осенила Деву, и Сын Бога стал рожденным: "Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее" (ст. 19). Такой был удивительный человек, что не только не наказал ее, но даже и не сказал никому, в том числе и самой подозреваемой, а размышлял только сам с собой о том, чтобы не выгонять ее, но отпустить. И вот, когда он находился в смущении от подобных размышлений, предстал пред ним ангел, чтобы разрешить затруднения в его размышлениях. Что он был в смущении, это видно из его планов: "хотел", – говорит, – "тайно отпустить Ее". Если бы он был убежден, что зачатие произошло от незаконного семени, он отпустить ее восхотел бы ни тайно, и никак вообще, но предал бы ее закону и для наказания, именно потому, что был праведен. Но он не был в этом убежден. А с другой стороны он не был убежден и в том, что зачатие есть следствие божественного действия, – потому что это выше человеческого разумения. Итак, он колебался в своих мыслях. И вот в это время, когда он был в смущении от своих размышлений, к нему явился ангел и говорит: "не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго" (ст. 20). Говоря: "не бойся" удержать жену при себе, – слово "принять" значит именно это, а не "отпустить Ее", как у него было предположено, – говоря это, ангел показал, что он боялся и трепетал, как бы не оскорбить Бога. Она, говорит, не только свободна от противозаконного соития, но зачала силою, высшей природы. Это именно означает то, что он прибавил, говоря: "родившееся в Ней есть от Духа Святаго; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус" (ст. 20-21). Не думай, говорит, что, из-за того, что я сказал, что "есть от Духа Святаго", ты – вне служения домостроительства; я тебе даю власть дать имя рождаемому. Хотя ты и ничем не содействовал Его рождению, ты однако дашь Ему имя. Если Он и не твой сын, ты все-таки покажешь на Нем свои отцовские права и чрез назначение имени станешь близким рождаемому. Он не сказал: родит тебе Сына, но – "родит", – потому что не ему она родила, но всему миру. Поэтому, он и прибавил: "ибо Он спасет людей Своих от грехов их" (21 ст.). Говоря: "людей Своих", он разумеет не одних иудеев, но и язычников. Его народ – все, принимающие познание о Нем. Рождаемый показывает Себя Сыном Божиим еще и в том, что отпускает грехи, потому что отпускать грехи не может быть свойством иной силы, кроме как божественного существа. А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: "се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог" (ст. 22-23). Хотел бы я, чтобы здесь были все иудеи и эллины, чтобы, взявши от иудеев эту книгу, прочитать им пророчество. Вы знаете, конечно, что и в судилищах, и повсюду свидетельство бывает совершенно, вне подозрений, если исходит от врагов. Без сомнения, они не могут сказать, что это измышлено нами, – не нами, но людьми, которые пригвоздили Христа ко кресту, и которые передали нам книги, говорящие о Его домостроительстве. Впрочем, есть ли они, или их нет, мы сделаем свое дело и приступим к истолкованиям. Но, если позволите, возьмем пророчество немного выше, чтобы вы могли видеть сказанное в связи. "И продолжал", – говорится, – "Господь говорить к Ахазу, и сказал: проси себе знамения у Господа Бога твоего: проси или в глубине, или на высоте. И сказал Ахаз: не буду просить и не буду искушать Господа. Тогда сказал Исаия: слушайте же, дом" Израилев: "разве мало для вас затруднять людей, что вы хотите затруднять и Бога моего? Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил" (Ис. 7:10-14). Когда пророк сказал: проси себе знамения, он, лицемерно изображая из себя вполне верующего, сказал: "не буду просить и не буду искушать Господа ". Посмотри, с какою великою силой пророк наносит удар, справедливо, после обличения лицемерия, усиливая обвинение. Поэтому, он не удостаивает его и ответа, но обращается к народу, говоря: "слушайте же, дом Давидов! разве мало для вас затруднять людей, что вы хотите затруднять и Бога моего?" Сказанное темно, нужно поэтому с точностью разъяснить изречение. То, что он говорит, значит следующее: разве это мои слова? Разве мое изречение? Если же не верить людям без всяких оснований есть тяжкое преступление, тем более преступно не верить Богу. "Затруднять" значит не что иное, как – не верить. Разве, говорит, это – малая вина? Разве это незначительное преступление – не верить людям? Если же это преступно, тем более преступно – не верить Богу. Он сказал это, чтобы все узнали, что пророк не обманут, и что его не обольстили сказанные слова, но что он высказывает свое решение на мысль Ахаза. После того, как он с великою кротостью переговорил с ним, избавил его от бедствия, приказал быть спокойным за настоящее, дал доказательства этого, раскрывши намерения неприятелей, открывши предательство, предсказавши плен полный и решительный и указавши время, – он не удовольствовался этим, но идет дальше и не ждет, пока тот потребует знамения, но обращается к нему, хотя он даже не желает этого по чрезмерной гордости. И не просто обращается, но предоставляет ему выбор; он не говорит: вот такое и такое знамение, но – если хочешь. Богат Владыка, всесильно Его могущество, Его существо неизреченно: если хочешь знамения с неба, – ничто не мешает; если хочешь – от земли, и тогда нет никаких затруднений. Вот что значат слова: "или в глубине, или на высоте". Так как он не привлек его этими словами, и так как в то же время сам пророк не молчал, но обличил его в последующей речи, – а это для исправления слушающего и для того, чтобы показать, что он не обманут, не обольщен, – то он открывает таинственное пророчество, имеющее послужить к спасению мира, к исправлению всего. И он говорит, что знамение дается не Ахазу, но всему народу иудейскому. Сначала пророк обращал свое слово к Ахазу, но так как он явил себя недостойным, то он говорит всему народу. Поэтому, "даст", – говорит, – не тебе, но "вам знамение". "Вам" – кому? Дому Давидову. Затем следует знамение. Что же это за знамение? "Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил". Нужно заметить, что я сказал раньше, что знамение дается не Ахазу, и что это – не догадка, но сам пророк обвиняет и обличает, говоря: "разве мало для вас затруднять людей"? И прибавляет: "Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет". Если бы иудеи сказали, что пророк не говорил: Дева, но – молодая женщина (νεανίς), то и тогда победа за нами: Писание обыкновенно прилагает имя молодой женщины (νεανίς) к девушке, как написано в Псалмах: "юноши и девицы, старцы и отроки да хвалят имя Господа" (Пс. 148:12-13). И Моисей говорит о девушке, которая сделалась предметом посягательства: "отроковица обрученная кричала" (Втор. 22:27), то есть девушка. Да совсем не было бы и знамения, если бы она не была девой, потому что знамение должно выходить за пределы обыкновенного порядка вещей, быть выше обычного в природе, казаться странным и неожиданным, так чтобы каждый из тех, кто слышит и видит, видел в этом знамение. Потому и говорится: знамение, что оно – замечательно. Но оно не может быть замечательным, если будет теряться среди других событий. Итак, если бы речь шла о женщине, рождающей по закону природы, то почему же он называет знамением то, что бывает каждый день? Поэтому и в начале он не сказал просто: се, Дева (ίδού παρθένος), но, прибавив член (ίδού ή παρθένος), намекает на то, что она – замечательная и единственная дева. Что именно это выражается прибавкой члена, можно видеть и из евангелий. Когда иудеи послали к Иоанну спросить: "кто ты"? – они не сказали: Христос (Χριστός) ли ты? но: ты ли Христос (ό Χριστός); не сказали: пророк (προφητής) ли ты? но: ты ли пророк (ό προφητής)? (Ин. 1:19, 21). Каждый из этих вопросов имеет свой оттенок. Поэтому и Иоанн, начиная евангелие, не сказал: в начале было Слово (Λόγος – без члена), но: "в начале было Слово" (ό Λόγος, с членом), "и Слово было у Бога" (Ин. 1:1). Так и здесь пророк не сказал: се, дева, без члена, но: "се, Дева" (ίδού ή παρθέυος), с членом. Это "се" прилично достоинству пророка. Оно значит, что он видит и представляет совершающееся и имеет великую уверенность в том, что говорит. Его глаза видят невидимое яснее, чем наши глаза. Чувства могут заблуждаться, благодать же Духа дает достоверное решение. Почему же, скажут, он не прибавил, что это будет от Духа? Сказанное было пророчеством и должно было возвестить то, о чем он часто говорил прикровенно, по причине безрассудства слушающих, – чтобы они не сожгли и самых книг, когда ясно узнают об этом. Если они не щадили пророков, тем более не стали бы стесняться с писаниями. А что сказанное – не догадка, это видно из того, что другой царь при Иеремии, взявши эти самые книги, изрезал их и предал огню. Видишь ли безумие невыносимое? Видишь ли гнев бессмысленный? Ему недостаточно было испортить книги, но он сжег их, желая удовлетворить своей неразумной страсти. А между тем, удивительный пророк, говоря прикровенно, сказал однакоже все. От кого, как не от Духа святого, может зачать дева, пока она остается девою? Никто другой, кроме Устроителя природы, не в состоянии препобедить закон природы. Поэтому, говоря: родит Дева, он объявил все. Говоря о рождении, он называет и имя рождаемого и говорит: "и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил". А как же, скажут, Ему было дано имя не Еммануил, как говорил пророк, но Иисус Христос? Но он не сказал: наречешь, но – "нарекут" народы, то есть, это – уже исход событий. Подобно тому как Иерусалим он называет городом правды, хотя город нигде не был назван правдою, давая это название за дела его, – оттого что в нем произошла великая перемена к лучшему и оттого что он во власти праведника; и раньше, когда он называет город блудницей, то это не потому, что город когда-нибудь был назван так, но он дает ему такое имя за порочность, и позднее он называет его указанным именем за добродетель, – то же самое следует сказать и о Христе, потому что пророк дал Ему имя за Его дела. Тогда Бог, явившийся на земле и поживший с человеками, показавший великое попечение о нас, – по преимуществу был с нами. С нами был не ангел, не архангел; но сам сошедший Владыка принял на Себя всеобщее исправление, говоря с блудницами, возлежа с мытарями, входя в домы грешников, давая надежду разбойникам, привлекая к Себе магов, везде обходя и все исправляя, соединяя с Собой самую природу. Все это пророк и предсказывает, говоря вместе и о рожденном и о том несказанном и безмерном приобретении, которое произойдет из этого рождения. Когда Бог стал с людьми, нечего уже бояться и трепетать, но нужно быть спокойным за все. Так это и случилось: изначальное и непоколебленное зло уничтожено, отвержение, тяготевшее над всем родом человеческим, снято, сила греха ослабела, власть диавола поколеблена, рай, недоступный для всех, открывается прежде всего человекоубийце и разбойнику, своды неба отверсты, люди вступили в общение с ангелами, наша природа вознесена до царского трона, узы ада стали ненужными, смерть, лишенная своего содержания, осталась только по имени, хоры мучеников и женщины стерли жало ада. Пророк, предвидя все это, возликовал и возрадовался и все это выразил одним словом, пророчествуя нам об Еммануиле: масло и мед снест, прежде неже разумети Ему изволити злая, или избрати благая. Зане прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое ("Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе; Этот Младенец будет разуметь отвергать худое и избирать доброе") (Ис. 7:15-16). Так как рождаемый отрок не был простой человек и не был только Бог, но был Бог в человеке, то пророк справедливо изменяет слово, говоря то о том, то об этом, излагая странное и не позволяя, ради чрезмерности чуда, отвергать домостроительство. Сказавши, что родит Дева (что выше сил природы), и что рожденный будет назван Еммануилом (что также превышает всякое ожидание), он, чтобы кто-нибудь, услышавши об Еммануле, не заболел вместе с Маркионом и не захворал с Валентином, по предусмотрительности, выразительно привел яснейшее доказательство домостроительства, удостоверяя его от трапезы. Что же он говорит? "Он будет питаться молоком и медом". Это не может быть свойством божеской природы, но это есть свойство нашей природы. Поэтому, Он обитал в человеке, не приняв только образ его, но Он претерпел зачатие и девятимесячное пребывание в чреве, рождение, пелены и питание раннего возраста, чтобы всем этим заградить уста тех, кто замышляет отрицать домостроительство. Предвидя все вышеизложенное, пророк говорит не только о рождении и о Том удивительном рожденном, но также о питании в раннем возрасте, в самых пеленах, которое ничем не отличается от питания остальных людей, не имеет с этой стороны ничего странного. Нельзя сказать ни того, что в Нем все отличное, ни того, что все – общее. То, что Он родился от жены, это – общее; то же, что родился от девы, это больше, чем бывает с нами. Затем то, что он имел питанье по общему закону природы, это у Него общее со всеми людьми; быть же храмом, недоступным для зла, и не терпеть искушения, это для нас странно, необычно и принадлежит только Ему. Поэтому пророк касается и того, и другого, – сказав: "Он будет питаться молоком и медом", он прибавил: зане прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое ("ибо прежде нежели Этот Младенец будет разуметь отвергнет худое и изберет доброе"). Он в одинаковых выражениях опять излагает одну и ту же мысль и оттеняет слово. Так как сказанное им было очень возвышенно, то он удостоверяет его настойчивостью повествования. То, что он выше обозначил, говоря: "доколе не будет разуметь отвергать худое", на это же он указал далее, говоря: "прежде нежели Этот Младенец будет разуметь"; затем он пользуется течением рассказа и продолжает: благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое ("отвергать худое и избирать доброе"). В этом повторении и заключается исключительная особенность. Потому же и Павел обращается постоянно к одному и тому же. Так как Христос должен был умереть, то, чтобы кто-нибудь из неверных не подумал, что Он терпит наказание за Свой грех, апостол постоянно указывает на Его безгрешность, чтобы показать, что смерть Его есть очищение наших грехов. Поэтому он и говорит: "Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает" (Рим. 6:9). "Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха" (ст. 10). Он, говорит, претерпел смерть не как виновный, по причине Своего греха, но за общий грех всех. Если же Он сообразно этому в первой смерти не нес ответственности, то этим доказано больше, чем нужно, что Он и впредь не умрет. Но это сказано нами мимоходом; время снова обратиться к евангелию. "Встав от сна", – говорится, – "Иосиф поступил, как повелел ему Ангел Господень, и принял жену свою" (Мф. 1:24). Посмотри и здесь на мудрость мужа и на его совершенное нелицеприятие. Он ни пытался удерживать при себе Деву, когда заподозрил позорное и неприличное, ни стал настаивать на том, чтобы расстаться с нею, когда освободился от того подозрения, но он принимает ее и служит всему домостроительству. Евангелист употребляет постоянно имя «жена», не желая, чтобы то таинство было открыто до времени, и в то же время не давая места дурному подозрению. Прият же ю, не знаяше ея, дондеже роди Сына своего первенца ("и не знал Ее, как наконец Она родила Сына Своего первенца") (ст. 25). Он сказал здесь: дондеже ("как наконец"), не для того чтобы ты питал подозрение, что он после этого познал ее, но чтобы тебе было известно, что она осталась пред рождением совершенно неприкосновенной. Но для чего же, скажут, он употребил это дондеже ("как наконец")? Потому что в Писании принято часто так делать, употребляя это речение для обозначения неопределенного времени, – например: ворон не вернулся к Ною, «дондеже» не высохла земля, хотя он и потом не вернулся. И в Псалмах говорится: рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ног Твоих ("Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих") (Пс. 109:1). И Павел говорит: подобает Ему царствовати, дондеже положит вся враги под ногама Своима ("Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои") (1 Кор. 15:25). Но ни там, ни здесь дондеже не указывает границы времени. Иначе, как могло бы стоять следующее пророческое слово: власть Его власть вечна, и царство Его ("Которого владычество – владычество вечное, и Которого царство") – царство, которое не погибнет, и царству Его не будет конца (Дан. 4:31) – если бы он имел царствовать до такого-то времени? Так и здесь: он сказал дондеже, утверждая то, что было прежде рождения; то же, что было после, он оставил тебе для размышления. Что тебе необходимо узнать от него, он сказал это, говоря, что Дева до рождения осталась неприкосновенной; то же, что является вытекающим из сказанного и согласным с ним, это тебе предоставлено для размышления, – например, что он, будучи таким праведником, и впоследствии не хотел познать ее, которая так стала матерью и удостоена такого нового и дивного способа рождения. "Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему" (Мф. 2:1-2). Враги истины, привязываясь здесь к слову, говорят: вот и когда Христос родился, явилась звезда: это показывает, что астрология – верное занятие.