Текст книги "Творения, том 12, книга 2"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Собрав все это в своем уме, возблагодари Бога за то, что Он дал тебе такой жребий, не по ненависти, а, напротив, вследствие сильной любви к тебе; подобно тому как и тем всем попустил потерпеть столько бедствий не вследствие ненависти, а наоборот, потому именно, что сильно любил их, сделал их более славными чрез эти бедствия. В самом деле, если люди не допускают трудящимся за них уйти без награды и платы, то гораздо более Бог не захочет лишить столько потрудившихся ради Его награды за их труды. Необходимо поэтому должно быть некоторое другое время по смерти, когда они получат воздаяние за понесенные здесь труды. Я слышал, как многие говорят: такой-то скромный и смиренный человек каждый день влачится в суд каким-нибудь преступником и злодеем; другой умирает, будучи неправедно оклеветан; третей потоплен; четвертый брошен в пропасть, – и Бог все это попускает. Для чего? Для того попускает им Бог терпеть бедствия, чтобы они ввиду величия чудес и подвигов добродетели не впали скоро в гордость; для того, чтобы другие не предполагали в них чего-либо высшего человеческой природы и не сочли их богами, а не людьми; для того, чтобы сила Божия являлась побеждающей, преодолевающей и умножающей проповедь чрез изнемогающих и связанных узами; для того, чтобы больше обнаружилось их терпение, как людей, которые служат Богу не за награду, но проникнуты таким чувством любви к Нему, что даже и после стольких бедствий обнаруживают свою преданность Ему; для того, чтобы все подвергающиеся несчастиям могли иметь достаточное утешение и ободрение, взирая на них и приводя себе на память случившиеся с ними бедствия; для того, чтобы вы, когда мы убеждаем вас следовать их добродетели и каждому из вас говорим: подражай Павлу, соревнуй Петру, ввиду чрезмерной высоты их добродетелей не думали, что они обладали иной природой, и не отказывались от подражания; для того, наконец, чтобы мы, когда нужно ублажать или оплакивать кого-нибудь, знали, кого надо считать счастливым, а кого – несчастным и достойным сожаления. Если же хочешь знать, что не тот бывает сильнее, кто делает зло, а тот, кто терпеливо переносит причиняемое ему зло, то посмотри, сколько зла потерпел Иаков от Лавана, и кто же оказался сильнее: последний ли, захвативши его в свои руки, но в страхе и трепете не смевший и коснуться его, или первый, без оружия и войска оказавшийся для него страшнее тысячи царей? Не этот ли именно? Подобно тому, как ступающий на огонь себя самого обжигает, или ударяющий по адаманту себе самому причиняет боль, или бьющий по иглам себя самого окровавляет, так точно и старающийся причинить обиду другому себя же самого обижает и становится ничтожнее всякой глины. Блаженный Давид бежал некогда из отечества, подвергался опасности лишиться свободы и самой жизни, и, когда войско перешло на сторону распутного юнца – похитителя власти и отцеубийцы, блуждал в пустыне, и однако не вознегодовал, не возроптал на Бога, и не сказал: что же это такое? Бог попустил сыну восстать против отца? Если бы даже он мог в чем-нибудь справедливо обвинять меня, и тогда не должно бы этого быть; между тем он, не потерпев от меня ни малой, ни великой обиды, всюду ищет меня, желая осквернить руку свою отцовскою кровью; и Бог спокойно смотрит на это? Ничего такого не сказал он. И что еще удивительнее, когда на него, блуждавшего в пустыне и лишившегося всего, напал некто Семей, человек порочный и преступный, называя его убийцей и беззаконником и упрекая в безчисленных преступлениях, он и тогда не раздражился, и даже когда начальник войска просил у него позволения пойти и снять с Семея голову, не только не позволил этого, но и с чувством негодования сказал: "что мне и" тебе, сын Саруин? "Пусть он злословит (…), может быть, Господь призрит на уничижение мое, и воздаст мне Господь благостью за теперешнее его злословие" (2 Цар. 16:10-12). Видишь ли, как знал этот праведник, что мужественное перенесение злословия бывает поводом к большей славе? И действительно так. Когда мы, подвергаясь поношениям и безчисленным бедствиям, спокойно относимся к поносящим нас, то привлекаем к себе гораздо большее благоволение Божие. Хотел и Моисей оказать помощь одному обиженному, и из-за этого подвергся крайней опасности и лишился отечества. И Бог попустил это, чтобы ты узнал терпение святых. Если бы мы приступали к духовным подвигам, зная наперед, что не потерпим ничего худого, это не представляло бы ничего великого с нашей стороны. Это и три отрока говорили: "Бог наш, Которому мы служим, силен спасти нас от печи, раскаленной огнем, и от руки твоей, царь, избавит. Если же и не будет того, то да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся" (Дан. 3:17-18). Так и ты, когда думаешь сделать что-либо угодное Богу, предусматривай многие опасности, многие лишения, многие смерти, и когда они случатся, не удивляйся и не смущайся. "Сын мой", – говорит (Премудрый), – "если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению" (Сир. 2:1). Никто, решаясь выступить на бой, не ожидает получить венец без ран. Когда, поэтому, сам ли ты сделаешь что-нибудь доброе, и получишь обратное, или увидишь, что с другим случилось то же самое, то веселись и радуйся, потому что от этого бывает тем большая польза. Итак, не ослабевай в своем усердии, не делайся леностнее, а, напротив, примись за дело еще с большею ревностью; и хотя бы диавол тысячи раз прерывал тебя, никогда не отставай. Так и апостолы, когда проповедывали, подвергаясь бичеваниям и постоянно обитая в темницах, не только после освобождения от опасностей, но и во время самых опасностей еще с большим усердием возвещали проповедь истины. Так, например, Павел в самой темнице, в самых узах оглашал и совершал таинства, равно как и в судилище делал то же самое. И посмотри, чем эта святая душа похваляется: узами, страданиями, цепями, язвами. "По влечению Духа", – говорит, – "иду в Иерусалим, не зная, что там встретится со мною; только Дух Святый по всем городам свидетельствует, говоря, что узы и скорби ждут меня" (Деян. 20:22-23). Зачем же ты идешь, если узы и скорби ждут тебя? Для того самого и иду, чтобы быть связанным ради Христа, чтобы умереть ради Него: я готов не только быть связанным, но и умереть за имя Господа моего. Что же это? Ты не стыдишься, не боишься пройти вселенную в качестве узника? Не боишься, что кто-нибудь обвинит Бога твоего в безсилии, что из-за этого кто-нибудь не придет к тебе? Не таковы, говорит, мои узы: я умею блистать и в царских чертогах: "так что узы мои", – говорит, – "сделались известными всей претории и всем прочим, и большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедывать слово Божие" (Флп. 1:13-14). Видишь ли силу скорее уз, нежели воскрешения мертвых? Заключен был он в узы в Риме, и привлек еще более многочисленных последователей; заключен был в узы в Иерусалиме, и, проповедуя в узах, поразил царя и привел в страх правителя, так как, "пришел в страх", отпустил его (Деян. 24:25). В узах плыл он, и избавил от крушения, и удержал бурю; в узах на него напал страшный зверь (Деян. 28:3), и упал, не причинив ему никакого вреда. И смотри, как то же самое происходило везде и в других случаях. Подвергнут он был бичеванию, и бичеванию сильному: "дав", – говорится, – ему "много ударов", и был связан, и тоже очень крепко: "ввергнул", – говорится, – его "во внутреннюю темницу" (Деян. 16:23, 24), – и с особенною предосторожностью; и находясь в таком положении, он около полуночи, когда и самые бодрственные люди спят, пел и славословил Бога. Что может быть тверже этой души? Вспоминал он, что и отроки пели в пещи огненной. Может быть, он думал, что ничего такого сам он не потерпел. Но вот и кстати речь наша привела нас опять к другим узам, к другой темнице. Что мне делать? Хочу молчать, и не могу: нашел другую темницу, гораздо более дивную и поразительную, нежели та. Хочу прервать речь, но она не позволяет этого; не могу перестать, не могу умолчать. Слишком многое приходит мне на ум; не знаю, что сказать прежде, что потом. Прошу, поэтому, не требовать от меня порядка, потому что предметы очень близки между собою. Продолжительны были узы Павла, и потому задержали нас. Но не буду поэтому молчать. Если он в темнице и среди бичеваний не молчал, то как стану я сидеть молча, когда стоит день, и я могу говорить с полным спокойствием? Сообразно ли это со здравым смыслом? Итак, много в разных местах записано чудес Павловых, но не так вожделенны они, как его язвы; и не так в Писаниях радует он, совершая чудеса, как терпя страдания, подвергаясь бичеваниям, будучи влачим, побиваем камнями, – "побили камнями" его, – говорится, – "и вытащили за город" (Деян. 14:19), и еще: избивши его и "дав много ударов, ввергли в темницу" (Деян. 16:23). Какая похвала, какое удовольствие, какая честь, какая слава знать, что заключен в узы ради Христа. Но посмотри на чудо. И потряслась, говорится, темница связанного Павла, и "у всех узы ослабели" (Деян. 16:26). Видишь, как природа уз разрешает узы? "Темничный же страж, пробудившись и увидев, что двери темницы отворены, извлек меч и хотел умертвить себя". Что же Павел? "Возгласил громким голосом, говоря: не делай себе никакого зла, ибо все мы здесь" (ст. 27, 28). Видишь ли отсутствие у него тщеславия, гордости, и любвеобилие? Не сказал он: ради нас произошло это, а как один из узников говорит: "ибо все мы здесь". Если бы он смолчал, и громким голосом не удержал руки стражника, то последний вонзил бы нож в горло; вскричал же он потому, что заключен был во внутреннюю темницу. Ты себе самому, говорит, сделал хуже, посадив в самую глубь темницы тех, которым предстояло избавить тебя от опасности. Видишь ли человеколюбие Павла и попечительность о ближнем? Он предпочел лучше сам остаться в узах и подвергнуться опасности, чем допустить погибнуть ему. Кого не поразит сила облегавших его уз? Связавших она привела к ногам связанного и сделала их покорными ему. "Припал", – говорится, – темничный страж "к Павлу" (ст. 29): свободный от уз был у ног узника, и связавший умолял связанного освободить его от страха. Не ты ли связал его, скажи мне? Не ты ли ввергнул его во внутреннюю темницу? Не ты ли забил ноги его в колоду? Что же ты трепещешь? Что смущаешься? Что плачешь? Зачем извлек меч? Я не знал, говорит, что так велика сила узников Христовых. Что ты говоришь? Он получил власть отверзать небеса, и не мог отворить темницы? Связанных демонами освобождал он, и железо могло удержать его? Тот, кто освобождал души от уз, тело ли свое не мог бы освободить? Тот, кто одеждами своими разрешал других от душевных уз и освобождал от демонов, сам ли себя не освободил бы? Для того он сначала был связан, и после того освободил связанных, чтобы ты знал, что рабы Христовы, и будучи в узах, имеют гораздо большую силу, нежели свободные от уз. Так, ведь, гораздо блистательнее обнаруживается сила святого, когда он и связанный побеждает свободных от уз. Итак, когда он, будучи связан, освобождает не только себя, но и других узников, то какая польза в стенах, зачем нужно было заключать его во внутреннюю темницу, если он отворил и внешнюю? Но послушаем, как сам он похваляется этими самыми узами: "умоляю вас", – говорит, – "я, узник в Господе" (Еф. 4:1). И подлинно, великое и высокое достоинство, превосходнее и царства, и ипатства, и всех достоинств, быть узником ради Христа. Подлинно, нет ничего столь славного, как узник ради Христа, как цепи, облегающие эти святые руки. Это гораздо славнее и почтеннее, чем быть апостолом, быть учителем, быть евангелистом. Кто любит Христа, тот знает, что я говорю. Кто воодушевлен и горит любовью к Господу, тот знает силу уз: он предпочтет лучше быть узником ради Христа, нежели обитать на небесах. Это, пожалуй, даже славнее, чем сидеть одесную Его; это почетнее и блаженнее, чем сидеть на двенадцати престолах. Если бы кто-нибудь предложил мне все небо, или ту цепь, которою были связаны руки Павла, я предпочел бы последнюю; если бы меня поставили с горними ангелами, или с Павлом связанным, я избрал бы темницу; если бы мне предложили быть с теми силами, которые окружают престол Божий, или сделали таким же узником, я предпочел бы скорее стать таким узником, – потому что нет ничего лучше, как потерпеть какое-нибудь страдание ради Христа. Если бы кто-нибудь дал мне силу воскрешать теперь мертвых, я избрал бы не ее, а узы, – потому что нет ничего блаженнее этих уз. Желал бы я теперь быть в тех местах, где хранятся эти узы, и видеть цепи, которых боятся и трепещут демоны, и почитают ангелы. Если бы я был свободен от церковных забот, и был здоров телом, я не отказался бы совершить такое путешествие, чтобы видеть только те узы и ту темницу, где заключен был Павел. О, блаженные узы! О, блаженные руки, которые украсили те оковы, наложенные на Павла! Не так были драгоценны руки его, воздвигая хромого в Листрах, как нося на себе узы. Если бы я жил в те времена, я обнял бы их что есть сил и берег бы как зеницу ока; не перестал бы лобызать руки, удостоившиеся принять узы за Господа моего. Не так ублажаю его за то, что он восхищен был на третье небо и в рай, как за то, что он ввергнут был в темницу; не так ублажаю его за то, что он слышал неизреченные глаголы, как за то, что потерпел узы, – потому что последнее гораздо больше первого. Вожделеннее для меня пострадать за Христа, чем удостоиться чести от Христа. Такие мысли были, вероятно, и у Павла. Если Христос, говорил он, ради меня сделавшись рабом и истощив славу, не так почитал Себя в славе (когда пребывал у Отца), как когда был распинаем за меня, то чего же не должен я претерпеть? Послушай в самом деле, как Он говорит: "прославь Меня Ты, Отче" (Иоан. 17:5). Что Ты говоришь? Ты ведешься на крест вместе с разбойниками и гроборасхитителями, чтобы потерпеть смерть людей проклятых, Тебе предстоят оплевания и заушения, и Ты называешь это славой? Да, говорит; Я терплю эти страдания за возлюбленных, и справедливо почитаю их за славу. Итак, если Господь мой, возлюбив несчастных и обремененных, называет это славою, и предпочитает это славе на отеческом престоле, то тем более я должен почитать это славой. Все люди изумляются Иову за его терпение, за чистоту жизни, за свидетельство Бога о нем, за его мужественную борьбу, за дивную победу, завершившую эту борьбу; но какая адамантовая душа может показать Павлово терпение? Действительно, он проводил в таких подвигах не многие месяцы, а многие годы; не грудь земли обливая, гной стружа "Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится" (Иов. 7:5), а постоянно впадая в самую мысленную пасть льва, борясь с безчисленными искушениями, терпя поношения, оплевания и поругания не от трех-четырех друзей, а от всех неверующих, выдерживая тучи искушений, то подвергаясь бичеваниям, то побиению камнями, и будучи изнуряем постоянным голодом и холодом. Но велико щедролюбие Иова? Не будем и мы возражать; но находим его настолько ниже щедролюбия Павлова, насколько душа ниже тела. То самое, что первый делал в отношении к страдавшим телесным увечьем, последний совершал в отношении к страдавшим душевным пороком; при том, первый делал это, имея несчетное число овец и волов, тогда как последний, не имея у себя ничего, кроме тела, помогал нуждающимся от самого этого тела: "нуждам моим и [нуждам] бывших при мне", – восклицает он, – "послужили руки мои сии" (Деян. 20:34). Будем же все соревновать и подражать им, чтобы получить и одинаковые с ними похвалы и награды, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава во веки. Аминь.

СЛОВО 23

О милостыне и страннолюбии.

Слово о милостыне, возлюбленные, относится не к одним только богатым, но и к бедным; хотя бы даже кто питался подаянием, и к нему относится это слово, потому что нет ни одного такого бедняка, как бы он ни был беден, чтобы не иметь даже и двух грошей. Можно, поэтому, и дающему немногое из малого оказаться выше тех, которые подают обильную милостыню из большего имения, как это случилось и с евангельской вдовицей. Величина милостыни оценивается не размером подаяния, а склонностью и расположением подающих. Не на то нужно смотреть, что вдовица положила две лепты, а на то, что имея всего лишь эти две лепты, она не пожалела их, и пожертвовала всем своим достоянием. От нас, следовательно, требуется не изобилие, а усердие. И если последнее есть у нас, то нет никакого вреда и от бедности; если же его нет, то не будет никакой пользы и от богатства. Богатые, если они остаются злыми, будут наказаны больше бедных, за то, что не сделались кроткими и при избытке. Не говори мне, что они подавали милостыню; все равно они не избегут наказания, если давали ее несоразмерно своему имуществу, – потому что милостыня ценится не размером подаваемого, а избытком произволения. А можно ли, скажешь, богатому спастись? Вполне возможно. Авраам был богат. Видишь его богатство? Посмотри и на его страннолюбие. В полдень, когда он сидел у дуба мамврийского, явился ему Господь в виде трех мужей. И встав (он не думал, что пред ним Бог, – мог ли он так думать?), он поклонился им, говоря: если бы вы сочли меня достойным войти под сень шатра моего! Видишь, что сделал старец в полдень? Богатый и знатный, он не сидит под кровлей дома, а как странник и путник, оставив дом, жену, детей, слуг, выходит на лов, распуская мрежу страннолюбия, чтобы какой-нибудь странник, какой-нибудь путник не прошел мимо его дома. И смотри, что он делает? Он не поручает этого слуге, хотя их было у него триста восемнадцать человек (он знал нерачительность слуг), боясь, чтобы слуга не задремал, и странник не прошел мимо, и мы, – думал он, – упустим ловитву; но сидел сам, принимая знойный луч как росу в жару, и любовь к гостеприимству была для него вместо тени. И это Авраам! И это богатый! А ты удостаиваешь ли бедного, чтобы хоть взглянуть на него, хоть ответить ему, поговорить с ним? [Хочешь подражать Аврааму? Не препятствую; напротив, даже желаю этого, хотя от нас требуется и большее, чем от Авраама. Но что же, скажешь, имел Авраам? Он был страннолюбив]. И встал, – говорится, – Авраам и поклонился, не зная, кто были пришедшие. Если бы он знал, то не было бы ничего удивительного с его стороны в том, что он почтил Бога; между тем неведение относительно пришедших показывает в нем величайшую любовь к гостеприимству. Он зовет и Сарру, чтобы сделать и ее участницей в гостеприимстве. Пусть будут общими, – говорит он, – как блага супругов, так и добродетели; поспеши и смеси три меры лучшей пшеницы. И та не сказала чего-нибудь в таком роде: с такими ли надеждами я шла к тебе, чтобы ты сделал меня, владеющую таким богатством, мельничихой и хлебопекаркой? У тебя триста восемнадцать рабов, и ты не пошел приказать им, а возлагаешь на меня такую службу? Нет; она слышит: поспеши, – и быстро исполняет приказание. Где нынешние женщины? Получают ли они такие приказания? Возьми руку такой женщины, и увидишь, что снаружи она украшена золотом, а внутри ее хищение. Грабеж скольких бедных носит твоя рука? Дай мне руку свою, покажи, во что одета она? В хищение. Возьми руку Сарры, чем одета она? Страннолюбием, милостыней, любовью, нищелюбием. Поспеши и замеси три меры лучшей пшеницы. А сам побежал к стаду коров. Они делят вместе труд, чтобы разделить и награду. Затем он заклал тельца. Старец вдруг сделался быстроногим, потому что не дряхлела сила тела его, а укреплялась духом любомудрия: усердие победило природу. Господин триста восемнадцати слуг не чувствовал тяжести бремени, неся на себе тельца, а облегчался мыслию и усердием. Старику нужно было бежать. Какой труд! И однако он не чувствовал труда, благодаря надежде на получение пользы. Что же пришедший? "Я опять буду у тебя в это же время", и будет у Сарры сын (Быт. 18:10). Видишь, какой плод произрастила трапеза? Какой прекрасный, скорый и спелый? Как почернела и совершенно созрела лоза? Таковы плоды гостеприимства. Итак, не будем думать, что наше имущество уменьшается, когда мы подаем милостыню; оно не уменьшается, а увеличивается, не расточается, а умножается; милостыня есть как бы некая купля или посев, вернее же сказать, прибыльнее и безопаснее и того и другого. В самом деле, торговые предприятия подвергаются опасности и от морских ветров и волнений, и от частых крушений; равно и посевы подвергаются засухам, чрезмерным дождям и другим случайностям погоды. Между тем деньги, положенные в руку Господа, недоступны ни для каких козней, и раз они даны, никто уже не может похитить их из руки получившего, и они непременно приносят нам обильный и несказанный плод, и в надлежащее время дают богатую жатву. Если человек, получая их, не станет презирать (давшего), а платит ему благодарностью, то гораздо более Христос. В самом деле, если Он и не получив, дает, то как же не даст после получения? Слушай, что говорит Соломон: "благотворящий бедному дает взаймы Господу" (Притч. 19:17). Видишь ли, какой чудный и удивительный заем? Один берет, а другой принимает на себя ответственность за долг. Почему он не сказал: милующий нищего дает Богу, а сказал: "дает взаймы"? Чтобы ты не предположил здесь простой отплаты. Знает Писание наше корыстолюбие; принимает во внимание, что наша алчность, взирая на корысти, ищет излишнего, и что человек, имеющий деньги, никогда не захочет дать в долг бедному без обеспечения, залога, ручательства или поручителя. И так как Бог знает, что без этих условий никто не дает в долг, никто не руководится человеколюбием, а смотрит только на прибыль, между тем бедный всего этого лишен, – не имеет ни обеспечения, потому что ничем не владеет, ни залога дать не может, потому что всего лишен, ни поручителя представить, потому что по бедности ему никто не верит, – так как знает Бог, что этот последний подвергается опасности от бедности, а имеющий деньги – от жестокосердия, то ставит между ними Себя самого в качестве поручителя для бедного и в качестве залога для дающего в долг. "Благотворящий", – говорит, – "бедному дает взаймы Господу". Между тем мы, когда приходится давать в долг, тщательно ищем таких должников, которые дают большие проценты и исправно платят долг, а здесь поступаем совершенно наоборот: Бога, который с признательностью принимает долг и возвращает сторицей, оставляем, а кто не возвратит нам даже и самого капитала, тех ищем. В самом деле, что воздаст нам чрево, на которое тратится едва не все? Помет и тление. Что воздаст тщеславие? Зависть и зложелательство. Что – скупость? безпокойство и заботу. Что – распутство? Геенну и ядоносных червей. Таковы должники богачей, таковы проценты, уплачиваемые ими на капитал, – бедствие здесь и наказание в жизни будущей. Итак, отчего ты не даешь в долг тому, кто несомненно отдаст тебе, и отдаст гораздо больше? Может быть потому, что он отдаст спустя много времени? Но Он и здесь воздает, потому что неложен сказавший: "Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6:33). Кроме же того, и самое получение чрез долгий срок только увеличивает твое богатство, так как прибыль делается большей. Так ведь поступают, как мы видим, и заимодавцы с должниками, давая именно охотнее в долг тем, которые уплачивают чрез долгий срок. Если должник тотчас же все отдает, он пресекает течение процентов; а если удерживает на долгий срок, то и прибыль делает большей. Когда, таким образом, дело идет относительно людей, мы не только не тяготимся отсрочкой, а даже нарочно стараемся сделать ее длиннее, в отношении же к Богу будем ли поступать так малодушно? "Благотворящий бедному дает взаймы Господу". И Ты занимаешь у меня, Господи, милостыню, данную бедному? Чтобы когда-нибудь Ты отдал ее, назначь мне время отдачи, определи срок получения. Когда и где отдам тебе этот долг? "Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей (…), и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую", и "скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира". За что? За то, что "алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; (…) был наг, и вы одели Меня" (Мф. 25:31, 33-36). Почему же Ты, Господи, не упоминаешь о других путях, а только о милостыне? Я не сужу, – говорит, – грех, а жестокосердие; не сужу согрешивших, а непокаявшихся; осуждаю вас за жестокосердие, за то, что имея такое великое и действительное средство спасения – милостыню, которою изглаждаются все грехи, вы не воспользовались таким благодеянием. Не для того ты получил деньги, чтобы тратить на удовольствия, а для того, чтобы употреблять на милостыню. Разве они принадлежат тебе? Тебе вверено достояние бедных, хотя бы ты приобрел их от трудов праведных, хотя бы получил в наследство от отца. Если тебе по великому милосердию дано повеление давать из своего имущества, то не думай поэтому, что оно и твое, и не обращай чрезмерного человеколюбия в повод к неблагодарности. Разве Бог не мог отнять у тебя все? Но Он не делает этого, предоставляя в твою волю обнаруживать щедрость в отношении к нуждающимся. Почему же ты не даёшь? Не веришь, что получишь обратно? Но может ли это быть? Тот, кто дает и недающему, ужели не даст тем более после того, как получит? Не для того попустил тебе Бог иметь больше других, чтобы ты тратил на распутство, пьянство, сластолюбие, драгоценные одежды и другие предметы роскоши, а для того, чтобы раздавал нуждающимся. Если ты истратишь на себя что-нибудь сверх необходимо нужного, то дашь на том свете самый строгий отчет. Между тем я знаю, что многие дошли до такого озверения, что из-за маленького безпокойства отказывают в помощи голодающим беднякам, говоря им такого рода слова: со мной нет теперь слуги, я далеко от дома, никто из находящихся здесь неизвестен мне. Какая жестокость! Какое высокомерие! Если бы нужно было пройти даже десять верст, и тогда не следовало бы отказываться, потому что тем больше награда. В самом деле, когда ты даешь, ты получаешь награду только за подаяние; когда же ты еще и сам пойдешь, то тебе предстоит награда еще и за это. Так и патриарху Аврааму мы удивляемся главным образом потому, что имея триста восемнадцать домочадцев, он ни к кому из них не обратился с приказанием, а сам побежал в стадо и взял тельца. Итак, не стыдись собственной своей рукой услужить бедному. Христос не стыдится простирать руку и брать подаяние чрез бедного, а тебе стыдно протянуть руку и дать денег? Разве же это не постыдно? Если одна чаша холодной воды доставляет царство небесное, то какой же, скажи мне, плод принесет тебе то, если ты сделаешь бедняка своим сочашником, участником трапезы, и упокоишь его? Итак, не будем стыдиться служения бедным, не будем отказываться собственными руками служить им, потому что наши руки освящаются чрез такое служение; и если от такого служения мы прострем их на молитву, то Бог, взирая на них, скорее умилостивляется и дает просимое. Дать деньги – дело довольно обычное; но самому оказать помощь нуждающимся и сделать это с усердием – для этого нужна великая и любомудрая душа. Если кто-нибудь помогает тебе в житейских делах, или оказывает содействие на суде, или в чем-либо другом подобном, то ты встречаешь и принимаешь его с полным радушием, и целуешь ему руки, и платишь деньги, и ухаживаешь за ним; а если видишь приходящего к тебе Христа, то медлишь и отказываешься послужить Ему? Если ты не как Христа принимаешь странника, то не принимай его; если же принимаешь как Христа, то не стыдись умыть ноги Христу. Пока еще продолжается торг, купим милостыню, или, вернее, – чрез милостыню купим спасение. Христа одеваешь ты, одевая бедного. Если чаша студеной воды заслуживает награду, то одежды и деньги, даваемые из милости, не заслуживают ли ее? Напротив, они заслуживают великой награды. Если там, где подаяние не сопряжено ни с какими расходами, таково признание заслуги, то какую же награду надлежит получить от праведного Судии там, где изобилие одежд, трата денег, и избыток других благ? Знаю, что такие и подобные наставления вы часто слыхали; но, о, если бы мы, многократно слыша добрый совет, хоть изредка выполняли его на деле. Ведь крайнее неразумие, когда человек, желая купить поле, ищет плодоносной земли, а когда вместо земли предлежит небо и есть возможность там приобрести место, остается на земле и обременяет себя связанными с ней трудами. Скажи мне, в самом деле, если бы кто-нибудь сказал тебе, что чрез год этот город будет разрушен, а другой город – нет, стал ли бы ты строить дом в городе, которому угрожает разрушение? Не будем, поэтому, и мы строить в этом мире, потому что он немного спустя разрушится и погибнет; да что я говорю: разрушится? Раньше его разрушения мы сами погибнем и потерпим бедствия. Будем же лучше созидать нашу храмину на небесах, где нам не нужны ни зодчие, ни строители, и где такие храмины устрояют руки бедных, и мало того, доставляют еще и царство небесное, и дают дерзновение пред Богом. Таково превосходство милостыни. И подобно тому как, когда входит царица, никто из привратников не осмеливается спросить, кто она и откуда, а все с радостью принимают ее, так точно и милостыня безпрепятственно ставит творящих ее пред царским престолом, – потому что Бог любит ее, и она всегда стоит близ Его, и о даровании чего бы ни попросила, тотчас же получает. Сила милостыни так велика, что не только изглаждает грехи, но отгоняет и самую смерть. Но кто же, скажешь, из творивших милостыню оказался выше смерти? Все ведь, как мы видим, находятся под ее владычеством? Не волнуйся, а самым делом удостоверься, как сила милостыни победила власть смерти. Была, например, некая женщина Тавифа, которая давала себе труд ежедневно собирать богатство от милостыни. Она одевала, говорится, вдовиц и доставляла им всякое другое довольство. "Случилось в те дни, что она занемогла и умерла" (Деян. 9:37). Что же вдовицы, которые пользовались ее услугами, и тела которых она прикрывала? В нужное время они платят благодарностью своей благодетельнице. Став пред апостолом, они показывали ему одежды и платья, которые она делала вместе с ними, проливали слезы, и возбудили в нем сострадание. Что же Петр? "Преклонив", – говорится, – "колени, помолился, и, обратившись к телу, сказал: Тавифа! встань. И она открыла глаза свои и, увидев Петра, села. Он, подав ей руку, поднял ее, и, призвав (…) вдовиц" и предстоявших, "поставил ее перед ними живою" (ст. 40, 41). Видишь, какая награда за благотворение вдовицам? В самом деле, скажи мне, что в такой мере великого доставила она вдовицам, в какой они воздали ей награду? Подлинно, величина милостыни ценится не количеством даваемого, а усердием дающих. Действительно, много могут стопы святых, входящие в дом: они освящают самую землю, приносят сокровища неисчислимых благ, исцеляют телесные увечья, прекращают голод и приносят великое изобилие. Так стопы Илии, войдя в дом вдовицы, показали некоторый новый и дивный род благодеяния: сделали дом вдовицы пашней, и водонос – гумном (3 Цар. 17). Явился тогда некий новый род сеяния и жатвы. Как? Вдовица сеяла в уста праведника, и пожинала посеянное с великим изобилием из водоноса; сеяла пшеничную муку, и пожинала пшеничную муку. Она не имела нужды ни в волах, ни в ярме, ни в плуге, ни в борозде; не нужно было ей ни дождя, ни погоды, ни серпа, ни гумна, ни снопов, ни ветра, отделяющего мякину от зерна, ни мельницы, размельчающей зерно, а в одно мгновение она нашла завершение всего этого в водоносе.