Текст книги "Творения, том 11, книга 1"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

"Благовествование вашего спасения ". И хорошо называет это благовествование (благовествованием) спасения нашего, указывая этим с одной стороны на закон, с другой на будущее наказание. Что в самом деле другое означает проповедь, как не благовествование спасения, т. е., что достойных погибели Он уже не погубляет? «и уверовав в Него, запечатлены обетованным Святым Духом, Который есть залог наследия нашего». Опять великое промышление показывает это запечатление, – не отделение, не наследие только, но именно – запечатаете. Как если бы кто доставшихся ему по жребию отметил (известным знаком), чтобы после узнавать их, так точно и Бог отделил для принятия веры в Него, и запечатлел в наследие будущих (благ).

2. Видишь ли, как (Бог) с течением времени делает их дивными? Доколь они были только в предвидении, до тех пор никому не были известны; а когда получили запечатление, сделались известными, но не как мы, потому что они будут известны, выключая немногих. Получали запечатление и израильтяне, но чрез обрезание, подобно скотам и бессловесным; запечатлены и мы, но как сыны, Духом. Что значит: "обетованным Святым Духом"? Значить, что мы приняли Его по обетованию. Обетований было два, одно чрез пророков, другое от Сына. (Я сказал): чрез пророков; послушай, что говорит Иоиль: "Излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения" (Иоил. 2: 28). Послушай затем, что и Христос говорит: "примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли" (Деян. 1: 8). Хотя следовало верить Ему, как Богу, но Он на этом очень не настаивает, а производить исследование, как бы (он говорил) о человек. Как в послании к Евреям он говорит: "Дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы", так и здесь то, что уже было даровано, представляет в доказательство исполнения обетования о будущих (благах). Потому то он и называет (Духа Св.) "залогом" (залогом нашего спасения). Залог бывает обеспечением для всего. Он купил нам наше спасете, и пока дал только залог. Почему же не даровал всего тотчас же? Потому что мы, с своей стороны, еще не исполнили всего. Мы уверовали, это лишь начало, и Он даровал залог. А когда веру покажем в делах, тогда представить нам и все. Он отличил нас и другим образом, даровав нам собственную кровь, и обещал еще другую честь. Как во время войны народы дают друг другу заложников, так точно Бог даровал нам Своего Сына – залог мира и примирения, и из Него (τό εξ αυτού) Святого Духа. Приобщившиеся (благодати) Духа, без сомнения, знают, что это залог наследия нашего. Таков быль Павел, который здесь еще предвкушал то, что там (т. е. на небе), который стремился и желал оставить здешний мир, и вздыхал, потому что он, весь ум свой переселив туда, смотрел уже другими глазами. Ты не оправдываешь (веры) делами, – этим сам себя исключаешь из слов (обетований). Если бы мы все приобщились Духа, как следует приобщиться, то и небо узрели бы и свое будущее там состояние. "Залог" чего? "искупления, удела". Совершенное избавление совершится в будущей жизни, потому что теперь мы живем среди мира и много человеческого привходить в нас, и с нечестивыми обращаемся. Когда же не будет ни грехов, ни человеческих страстей, когда мы не будем в вперемешку со всеми (нечестивые вместе со святыми), – тогда уже наступить совершенное избавление; а теперь (дань только) залог. Впрочем, нам и теперь должно удаляться земного, потому что наше отечество не на земле; и теперь мы должны быть свободны от того, что здесь, потому что мы еще странники. "К похвале славы Его ", – это он постоянно повторяет; для чего же? Для того чтобы вполне убедить слушателей. Боли бы Он искупил нас для нас же, как бы так говорит (апостол), то искушение наше не было бы еще несомненно. Если же Он сделал это для Себя, то есть, чтобы показать Свою благость, то это служить уже основанием, или как бы ручательством, что обещанное так и случится, как обещано. Мы видим, что и у израильтян часто встречаются подобные выражения: "Со мною же твори ради имени Твоего" (Пс. 108:21). В другом месте сам Бог говорит: "Ради Себя Самого делаю это" (Ис. 48:11). И Моисей (взывает): "Сотвори ради Твоего имени", если не ради чего другого. Итак он самым действительным образом убеждает и обнадеживает слушателей, научая их, что (Бог) ради Своей собственной благости исполнить все, что обещает. Но не будем из-за этого предаваться беспечности. Конечно, Он все делает ради самого Себя; но, однако же, и от нас требует (соответствующих действий). Если Он говорить, что "Я прославлю прославляющих Меня, а бесславящие Меня будут посрамлены" (1 Цар. 2: 30), то мы должны понять, что и с нашей стороны ничто требуется. Похвала славы Его – в том, чтобы спасти врагов, но эти враги после того, как они сделались друзьями, должны и пребыть друзьями; если же они опять возвратятся в прежнее состояние вражды, то все для них будет бесполезно и тщетно.

3. Другой бани паки бытия нет; нет и вторичного приведения; но есть "но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников" (Евр. 10:27). Это именно ожидает и нас, если мы, всегда враждовавшие с Ним, будучи удостоены прощения, и после этого не перестанем еще враждовать, будем продолжать предаваться похотям и делаться хуже прежнего; если останемся слепыми и по пришествию Солнца правды. Хочешь воспринять луч, просвещающий твои очи? Сделай их чистыми, здравыми и зоркими. Он показал тебе свет истинный; но если ты, убегая света, устремишься к тьме, – какое тогда обретешь ты оправдание, какое прощение? Подлинно, никакого, потому что это обнаружить в тебе невыразимую ненависть. Когда бы ты, еще не познав Бога, враждовал с Ним, тогда ты имел бы еще некоторое извинение. А теперь, когда ты вкусил благоволения и сладости (божественной), и, оставляя их, возвращаешься на свою блевотину, то этим обнаруживаешь не что иное, как только знаки великой ненависти и презрения. Не правда, – скажешь, – природа принуждает меня (к греху); я люблю Христа, но природа поставляет меня в необходимость (грешить). Если бы в самом деле ты грешил по принуждению и против воли, – для тебя было бы еще снисхождение; если же ты падаешь от нерадения, тогда не может быть никакого. Впрочем, рассмотрим это самое, т.е., что бывает причиной грехов нужда ли и неволя, или леность и совершенная беспечность? Сказано, напр.: "не убей". Какая необходимость, какое насилие делать это? Напротив, чтобы убить, нужно употребить (над собой) насилие. Кто в самом деле из нас (без насилия над собой) решится вонзить меч в гортань ближнего и обагрить кровью свою руку? Никто. Не видишь ли, что напротив, чтобы совершить этот грех, нужно много принуждения и насилия над собою. Бог вложил в нашу природу силу, побуждающую любить других. "Всякое животное", – сказано, – "любит подобное себе, и всякий человек – ближнего своего" (Сир. 13:19). Смотри, для добродетели сама природа дала семена; пороки же противны природе, так что, если они более господствуют над нами, то это самое служить признаком большой с нашей стороны лености. А что блуд? К нему какая влечет необходимость? Конечно, скажут, тиранство похоти. Как так, скажи мне? Разве нельзя иметь собственную жену, и этим уничтожить это тиранство? Но какая-то (страстная) любовь, скажет кто-нибудь, обуяла меня к жене ближнего. Это еще не есть необходимость, потому что любовь не есть дело необходимости; никто не любить по необходимости, а по своему произволению и доброй воле. Иметь совокупление – это, может быть, и необходимость; но любить ту или другую – это уже не есть дело необходимости. И (прелюбодеяние) не есть следствие стремления к совокуплению, следствие тщеславия, чувственного раздражения и чрезмерного сладострастия. Что, скажи мне, сообразнее с разумом: иметь ли свою жену – общницу рождения детей, или искать какой-нибудь неизвестной? Разве не знаете вы, что привычка порождает дружбу? Итак, блуд не есть дело природы. Я не обвиняю вожделения, но вожделение дано нам для брака и для деторождения, а не для распутства и растления. И законы гражданств, как известно, снисходительно относятся к невольным преступлениям. Но греха собственно нет ни одного, который бы проистекал из необходимости, – все они зависят от испорченной воли. Бог не так создал природу, чтобы необходимо должно было грешить; если бы это было так, тогда не было бы и наказания о том, что действительно делается по необходимости и принуждению, мы не заводим и речи, и Бог не взыщет за это, потому что Он человеколюбив и благ. Что же? Уж и воровство не есть ли дело необходимости? Да, скажут, к нему понуждает бедность. Нет, бедность скорее заставляет трудиться, а не красть. Таким образом, бедность производить противное; воровство происходить от лености; а бедность порождает обыкновенно не леность, а трудолюбие. Итак, оно (воровство) есть следствие нерадения. Заметь это! Притом, скажи мне, что труднее, что неприятнее, – проводить ли ночи без сна, проламывать отцы, бродить во тьме, постоянно тревожиться и готовиться к убийству, дрожать и умирать со страху, или ежедневно посвящать себя труду, и вместе с довольством наслаждаться безопасностью? Конечно, последнее легче. А так как оно легче, то большая часть людей и решается лучше на него, чем на первое.

4. Видишь ли, что добродетель сообразна с природой, а порок противен ей, как (противны между собою) болезнь и здоровье. Еще: какая, например, необходимость заставляет лгать и божиться? Никакой нет необходимости, никакой неволи; но мы это делаем по доброй воле. Нам не верят, – скажете вы. Не верят, потому что мы того желаем; ведь нам следовало бы приобретать доверие более своим поведением, чем клятвами. Отчего, скажи мне, одним мы не верим и тогда, когда они клянутся, а других считаем людьми, заслуживающими доверия и без клятвы? Значит, в клятвах нет никакой необходимости. Словам такого-то, говоришь, я верю и без клятв, тебе же не верю, несмотря на твои клятвы. Значит, клятвы излишни, и более свидетельствуют о недоверии, Чем о доверии. Кто склонен к клятвам, тот, нельзя сказать, чтобы делал честь своему благородству. И кто решительно при всяком случае употребляет клятву, тот никогда не имеет в ней настоятельной нужды; между тем, кто никогда не прибегает к клятве, тот может извлечь из нее пользу. Может быть, клятва нужна для уверения (других)? Нисколько! Мы видим, что не клянущиеся пользуются большим доверием. Еще: есть ли какая-нибудь необходимость досаждать другим? Конечно, скажешь. Внутренний жар возбуждается, воспламеняется и не дает душе покоя. Нет, человек, не от внутреннего жара происходить досада, а от малодушия. Если бы (досада происходила) от сердечной горячности, то все бы люди досаждали (друг другу), и непрестанно бы досаждали. Мы имеем горячность (ревность) в сердце не для того, чтобы досаждать ближним, но чтобы обращать согрешающих, чтобы восставать самим (по падении), чтобы не быть ленивыми. Внутренний жар вложен в нас, как некоторое жало, чтобы мы скрежетали зубами против дьявола, чтобы устремлялись на него, а не чтобы восставали друг против друга. Мы имеем орудие, но для того, чтобы воевать с самими собой, а чтобы употреблять его в войне с неприятелем. Ты гневлив? Будь таков по отношению к своим грехам, бей свою душу, бичуй свою совесть, будь строгим судьей и грозным карателем своих собственным грехов. Вот польза гнева; для этого Бог и вложил его в нас. Еще: лихоимства бывает ли следствием необходимости? Нет! Какая нужда, какая сила, скажи, понуждает грабить? Бедность заставляет, – скажешь ты, – и страх (не иметь) самого необходимого. Но поэтому-то тебе и не должно быть лихоимцем; такого рода богатство не прочно. Ты делаешь тоже самое, как если бы кто-нибудь, будучи спрошен, для чего он на песке полагает основание дома, отвечал: (чтобы укрываться) от холода и от дождя, но для этого-то, именно, и не следовало бы ставить (дома) на песке, потому что дождь, бури и ветер скоро разрушать его. Поэтому, если ты хочешь разбогатеть, то не лихоимству; если хочешь оставить детям богатство, приобретай (богатство) честное, – если только таковое бывает. Такое богатство твердо и прочно; иное же скоро погибает и уничтожается. Скажи мне: ты желаешь разбогатеть, и для этого берешь принадлежащее другим? Но ведь это не богатство; богат тот, кто пользуется собственным, у кого же в руках чужое, тот не богат. Иначе, продающие шелковые одежды, берущие на время одежды других почитались бы богаче и изобильнее всех. Однако, несмотря на то, что вещи в их руках, мы не называем их богатыми. Почему? Потому что у них чужое. Если даже одежды принадлежат им, все-таки деньги, которых стоять одежды, не их, а если и деньги их, то и это не составляет еще их богатства. Итак, если полученное в займы не делает богатыми, так как скоро может быть потребовано назад, то каким образом от лихоимства можно быть богатым? Если ты желаешь разбогатеть во что бы то ни стало (потому что это не есть дело необходимости), то чем особенно ты хотел бы пользоваться? Не более ли продолжительной жизнью? Но таковые (грабители) большей частью бывают недолговечны; они часто получают, в наказание за хищение и лихоимство, преждевременную смерть, и таким образом мало того, что не наслаждаются богатством, но отходят (от мира), чтобы воспринять геенну; нередко также они погибают, получая болезни или от сладострастия, или от трудов, или от излишних заботь. Хотел бы я знать при этом, для чего люди так много заботятся о богатств? Ведь Бог назначил природе меру и границы, чтобы мы не имели никакой необходимости искать богатства. Он повелел, напр., одевать тело одной или двумя одеждами, а затем лишняя не нужна для защиты (тела). Для чего же тысячи одежд, эта молеедина? Положена также мера и в принятии пищи, и употребленное более этой меры необходимо вредит всякому живому существу: для чего же эти стада, пастбища и скопление мяса? Нам нужен только один кров: для чего же эти хоромы, эти многоценные жилища? Чтобы в них обитали коршуны и галки в то время, как бедные люди лишены всякого крова? Какой геенны не заслуживает это? многие нередко в местах, которых никогда не видали, воздвигают из гранитных столбов и дорогого мрамора великолепные здания (чего только не выдумают?); но ни сами, ни кто другой не пользуются ими. Пустынность места не дозволяет жить в этих зданиях, которые таким образом остаются без употребления. Видишь ли, что не по необходимости они воздвигаются? Но причиной всего этого – безумие, глупость и тщеславие, которых, умоляю, будем избегать, чтобы мы смогли избегнуть и других зол, и удостоиться благ, обещанных любящим Его во Христе Иисусе, Господе нашем.

БЕСЕДА 3

"Посему и я, услышав о вашей вере во Христа Иисуса и о любви ко всем святым, непрестанно благодарю за вас Бога, вспоминая о вас в молитвах моих, чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его, и просветил очи сердца вашего, дабы вы познали, в чем состоит надежда призвания Его, и какое богатство славного наследия Его для святых, и как безмерно величие могущества Его в нас, верующих по действию державной силы Его, которою Он воздействовал во Христе, воскресив Его из мертвых" (Еф. 1:15–20)

1. Нет ничего, с чем бы можно было сравнить апостольское благорасположение, – что было бы подобно тому сочувствию и той нежной любви, которыми был исполнен блаженный Павел, во всех своих молитвах поминавший целые города и народы. "Благодарю за вас Бога, вспоминая о вас в молитвах моих", – так он обыкновенно писал всем. Представьте же, сколь многих он имел в мыслях своих! Даже и помнить было трудно, – так много было людей, о которых он молился, благодаря Бога за всех, как будто те величайшие благодеяния (какие они получили), получил он сам. «Ради этого», говорит, т. е. ради будущих благ, которые ожидают право верующих и живущих. Впрочем, должно благодарить Бога за все, что Он сделал для рода человеческого и до этого и после того, – должно благодарить Его и за веру верующих. "Услышав", – говорит, – "о вашей вере во Христа Иисуса и о любви ко всем святым". Везде он соединяет и сближает веру и любовь, как некую дивную двоицу; о любви же их говорит не к туземцам только, но ко всем (христианам). "Непрестанно благодарю за вас Бога, вспоминая о вас в молитвах моих". О чем же он просить, о чем молить? О том, "чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения". Двум истинам Он хочет научить их, как следует к чему они призваны, и каким образом избавлены от исконных (зол). Между тем сам говорить, что этих (истин) три. Каким же образом их три? Начнем с будущего. Из уготованных благ мы узнаем неизреченное и переизбыточествующее богатство Его. А из знания о том, каковы мы и как уверовали, узнаем силу и могущество Его – обратить к Богу бывших столь долгое время в отчуждении. "Немощное Божье сильнее людей" (1 Кор. 1:25). Той же самой силою, которою воскресил Христа, Он и нас привлек к Себе. И сила Его выказалась не только в воскресении, но и в гораздо большем: "И посадив одесную Себя на небесах, превыше всякого Начальства, и Власти, и Силы, и Господства, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем, и все покорил под ноги Его, и поставил Его выше всего, главою Церкви, которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем" (ст. 20–23). Подлинно великих и неизреченных таинств сделал Он нас участниками, – таинств, которые понимать могут только приобщившиеся Святого Духа и удостоившиеся великой благодати. Потому-то и Павел начинает свою молитву словами: "Отец славы", т. е. (Отец), даровавший нам великие блага. Он всегда называет Его сообразно предмету (о котором говорится), как, напр., когда говорит: "Отец милосердия и Бог всякого утешения" (2 Кор. 1:3), и как еще пророк (сказал): "Господь – твердыня моя и прибежище мое" (Пс. 17:3). "Отец славы". (Апостол) не находить такого слова (которым бы мог вполне изобразить уготованные Богом блага), и везде называет их славой, как словом, обозначающим для нас всякого рода величие. Смотри: (Бога Отца апостол называет) Отцом славы и Богом Христа. Что же? Разве Сын имеет меньше славы? Нет, никто, даже безумный, этого не скажет. "Дал вам" (духа премудрости), т. е. возвысит и воскрылить ваш ум, потому что иначе нельзя познать этого. "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божья, потому что он почитает это безумием" (1 Кор. 2:14). Значить, чтобы понимать духовное, видеть сокровенное, – нужна и мудрость духовная. Дух открывает все и разъясняет самим тайны Божьи. Знание тайн Божьих принадлежит одному Духу, который "проницает и глубины Божьи" (1 Кор. 2:10), и ни ангел, ни архангел, ни иная какая сотворенная сила не подаст, т. е., не доставит вам этого дарования. Если же это есть плод откровения, в таком случае излишни все умствования, потому что углубившийся в (созерцание) Бога и познавший Его ни в чем не усомнится, не будет говорить: вот это возможно, а это невозможно; не будет рассуждать, каким образом то или другое могло случиться. Если бы и мы познали Бога, как должно, если бы познали от того, от кого следует познавать, от самого Духа, то мы уже ни в чем более не сомневались бы. Потому-то (апостол) и говорит: "к познанию Его, и просветил очи сердца вашего". Наученный, что есть Бог ни в обетованиях не усомнится, ни обнаружить неверия в то, что уже было. Вот почему он и молится о даровании им духа премудрости и откровения. Впрочем, сам (апостол), что можно, доказывает и посредством умозаключений, (заимствуя основания для них) от того что уже совершено. Так как он намерен говорить с одной стороны уже о совершившемся, а с другой еще о не совершившемся, то тем, что совершено, он утверждает веру в то, что еще не совершено, как это видно из следующего: "Дабы вы познали", – говорит, – "в чем состоит надежда призвания Его", – (надежда) пока еще неизвестная, говорит, но не для верных, – "и какое богатство славного наследия Его для святых", – тоже пока еще неизвестное. Что же известно? То, что мы веруем, что Он «Своей силой» воскресил Христа. Возбудить веру в душах гораздо удивительнее, чем воскресить мертвого. Как так? Постараюсь сделать это ясным. Послушай, в самом деле: Христос сказал мертвому: "Лазарь! иди вон" (Иоан. 11:43), и (мертвец) тотчас повиновался. Сказал Петр Тавифе: "Тавифа! встань" (Деян. 9:40), и та не противоречила. Скажет Господь в последний день – и все восстанут, притом с такой быстротой, что остающиеся еще в живых не предупредят умерших, и все это совершится и окончится в самое краткое время, – в одно мгновение ока.

2. Но не так бывает в деле обращения к вере. А как же? Послушай опять, что говорить (Господь): "Многие поищут войти, и не возмогут" (Лк. 13:24). Теперь понимаешь, что труднее? Потому-то (апостол верой) и доказывает все. В самом деле, гораздо труднее, – даже по человеческим соображениям, – убедить свободу человека, чем создать природу. Причина же заключается в том, что Бог желает, чтобы мы сами добровольно делались добрыми. Таким образом (апостол) совершенно справедливо видит "и как безмерно величие могущества Его в нас, верующих". Когда пророки ничего не помогли, когда (не помогли) ангелы и архангелы, вся видимая и невидимая тварь, – видимая, будучи выведена на сцену, не смогла руководить, а невидимая во многом успела, – тогда благоволил явиться сам (Бог), показывая этим, что в деле (обращения к вере) нужна сила Божественная. "Богатство славного", т. е. славу неизреченную. В самом деле, чье слово в состоянии представить ту славу, которой сподобятся некогда святые? Конечно, ничье. Чтобы уразуметь это, поистине нужна благодать, – нужно воспринять хоть малый луч (духовного света). Было известно нечто (из Божественных истин) и прежде; но ныне Он восхотел научить большему и совершеннейшему ведению. Видишь ли, что Он совершил? Воскресил Христа; и это уже немаловажное дело; но смотри, что и еще (Он сделал): посадил Его одесную Себя. Какое слово может изобразить это? Сущего от земли, того, кто был безгласнее рыб, кто был игрушкой (подвергался искушениям) демонов, – вдруг возвел на высоту. Поистине, преизобильно велите силы Его!

И смотри, куда Он возвел Его. Посадил Его "на небесах" превыше всякого сотворенного естества, превыше всякого начальства и власти. "Превыше", – говорит, – "всякого Начальства". Потому, поистине, нужен Дух (благодати), нужен ум просвещенный, чтобы познать Его, – словом, для этого нужно откровение. Представь, как велико расстояние между человеческой и божественной природой; между тем Он от этого (человеческого) ничтожества возвел Его в ту (Божественную) честь. Не одну, не две, не три степени нужно перейти для этого. Потому-то и (апостол) не просто сказал: выше, но – превыше. Превыше вышних сил – один Бог. И туда-то Он возвел сущего от нас, – от крайнего уничижения Он возвел на крайнюю степень власти, за которою уже нет другого (высшего) достоинства. "Всякого Начальства", – говорит, т. е. (превыше) не того или другого, но всякого "Начальства, и Власти, и Силы, и Господства, и всякого имени, именуемого"; что бы ни было на небе, Он сделался превыше всего. Все это (говорил апостол) о Воскресшем из мертвых, и все это достойно удивления, а никак не о Боге-Слове. Ведь, что комары в сравнении с человеком, то вся тварь в сравнении с Богом. И что я говорю: комары? Если все люди пред Богом не более, как капля и как пылинка на весовой чашке (Ис. 40:15), то с комарами (в этом случае) можешь сравнивать невидимые силы. Итак, не о Боге-Слове говорил так (апостол), а о Том, Кто от нас. Это подлинно велико и чудно, – что Он из преисподних земли возвел Его. Если все народы (пред Богом) как капля, то один человек лишь малейшая частичка капли. И между тем Бог сделал Его выше всех "не только в сем веке, но и в будущем", – значит, имена некоторых сил (небесных) нам не объявлены еще и неизвестны, – "и все покорил под ноги Его". Не просто сказал: сделал "Его выше" (всего), чтобы предпочесть им, – не в смысле сравнения употребил это слово; но поставил его как бы господином над рабами. О, подлинно дивные дела! Через то, что Боге Слово вселился (в наше естество), человеку вся сотворенная сила сделалась рабыней. Но, может быть, есть кто-нибудь выше (Его), у кого, хотя нет подчиненных, но кто обладает большим достоинством? Здесь и это неприложимо: "и все покорил под ноги Его", не просто покорил, но покорил до совершенного подчинения, так что большего подчинения быть не может. Потому-то (апостол) и сказал: "под ноги Его, и поставил Его выше всего, главою Церкви". О, и Церковь, куда Он возвел! Как бы некоторой машиной поднявши ее, Он возвел ее на высоту великую, и посадил ее на том же престоле, потому что где глава, там и тело, нет никакого перерыва между главой и телом, и если бы (связь между ними) прерывалась, то не было бы ни тела, ни главы. "Выше всего", – говорит. Что значит – "выше всего"? Или – что Христос выше всего видимого и созерцаемого умом, или – что высшее из всех благодеяний, оказанных Им, то, что Сына Своего сделал главою, не оставив при этом никого выше – ни ангела, ни архангела, ни другого кого-нибудь. Не одним только тем (преимуществом Бог) почтил нас, что сущего от нас возвел горе, но еще и тем, что предуготовил то, чтобы весь вообще человеческий род последовал за Ним, имел тоже, что Он и наследовал Его (славу). "Которая есть Тело Его«. Чтобы ты, услышав слово „главу», не принял его в значении только власти, но в смысле собственном, не счел Его только начальником, но видел в Нем как бы телесную (действительную) главу, (апостол) прибавляет: "полнота Наполняющего все во всем". Он считает как бы недостаточным (название главы для того), чтобы показать родство и близость (Церкви ко Христу), и что говорить? Церковь есть исполнение Христа, точно так же, как голову дополняет тело и тело дополняется головой. Видишь, каким оружием пользуется апостол, как он не останавливается ни пред каким оборотом речи, чтобы представить Божью славу. "Полнота", – говорит, т. е., как глава пополняется телом, потому что тело составляется из всех (своих) членов, и каждый член необходим для другого. Видишь, как (апостол) представляет, что (для Христа, как главы) нужны все вообще члены, потому что если бы многие из нас не были – один рукой, другой ногой, третий иным каким-либо членом, то тело Его было бы не полно. Итак, тело Его составляется из всех (членов). И значить: тогда только исполнится глава, тогда устроится совершенное тело, когда мы все вместе будем соединены и скреплены самым прочным образом.

3. Видишь ли "богатство славного наследия"? Видишь ли "безмерно величие могущества Его в нас, верующих"? Видишь ли "надежда призвания"? Почтим же нашу Главу; подумаем о том, какой Главы мы тело, – которой все покорено. Сообразно с этим образцом мы должны быть лучше самих ангелов и выше архангелов, как удостоенные большей чести, нежели все они. "Не Ангелов" Бог принял естество, как говорить (апостол) в послании к Евреям, но "семя Авраамово" (Евр. 2:16). Не власти, не начала, не господства, не другой какой силы, а наше принял Он естество и посадил горе. И что я говорю: посадил? Сделал Своею одеждой, и не это только, но и все покорил под ноги Сто. Сколько бы раз сам ты ни умирал, сколько бы, – хотя бы тысячи и более, – раз ты ни полагал душу свою, но ты не скажешь, чтобы сделал, хотя что-нибудь равное (тому, что Христос сделал). Он совершил два великих дела: сам снизошел до последней степени уничижения, и человека возвел на великую высоту. (Апостол) прежде сказал о Его уничижении; здесь же говорит о деле еще высшем, истинно великом и главном. Если бы мы и не были превознесены (чрез Его уничижение), было бы довольно (того, что Он сделал для нас); или если бы и были удостоены (столь высокой чести), но без Его жертвы (то этого тоже было бы довольно). Но когда Он совершил и то и другое, то, для изображения всего этого, самое богатое слово остается недостаточным и бессильным. Самое воскресение представляется уже не столь великим, когда подумаю об этом. Не о Боге-Слове, а о Нем (Христе уничиженном) говорит: "Бог Господа нашего Иисуса Христа". Почтим же близость родства; убоимся, чтобы не отсекся кто от этого тела, чтобы не ниспал, кто и не явился недостойным. Если бы кто-нибудь на нашу голову надел диадему, золотой венец, – скажите, чего бы мы не сделали, чтобы показать себя достойными этих бездушных камней? Здесь же не диадема покрывает нашу голову, а сам Христос сделался нашей Главой, что гораздо выше, – а между тем мы не придаем этому никакой цены. Ангелы, архангелы и все (небесные) силы благоговеют пред нашей Главой, а мы – тело Её ужели не почтим, но ни за Её уничижение, ни за наше возвышение? Какая же после этого останется у нас надежда на спасение?

Напечатлей в уме своем этот царский трон, помни всегда преизбыточество чести. Это, можно сказать, больше геенны должно устрашать нас. Если бы и не было геенны, то для нас, – удостоенных столь великой чести, и потом оказавшихся недостойными её и злыми, – (лишение этой чести) какое было бы наказание, какое мучение? Представь, близ кого восседит твоя Глава, – одного этого совершенно довольно для всего, – одесную кого она находится? Она восседит превыше всякого начальства, и власти и силы: а тело Её и бесы попирают? Но да не будет! Если бы было так, то не было бы уже и тела. От Главы твоей в благоговении отступают самые почетнейшее из рабов: неужели же тело ты отдашь на поругание? Какого наказания не будешь ты достоин в таком случае? Если бы кто ноги, царя заковал в цепи, и надел на них кандалы, разве такой не был бы повинен самому жестокому наказанию? А ты все тело Его отдаешь лютым зверям и не содрогаешься? Но так как у нас зашла речь о теле Господнем, то вот вспомним и то тело, которое было распято, пригвождено, и приносится в жертву. Если ты – тело Христово, то неси крест, потому что Он нес; перенеси оплевания, заушения, прободение гвоздями; таково было Его тело, хотя оно было безгрешно: "не сделал греха", – сказано, – "и не было лжи в устах Его" (Ис. 53:9). Руки Его действовали только для благодетельствования нуждающихся. Уста Его не произнесли ничего неприличного; "не бес ли в Тебе?", говорили Ему, а Он и здесь не сказал ничего вопреки (Иоан. 7:20). И так как мы говорим о теле Его, то приобщающиеся тела и пьющие кровь Его – помните, что мы приобщаемся тела нисколько не различного от того тела, которое восседит горе, которому покланяются ангелы, которое находится близ нетленной Силы, – это именно (тело) мы вкушаем. О, сколько открыто нам путей ко спасению! Он сделал нас Своим телом, дал нам Свое тело, – и все это не отвлекает нас от зла. О, омрачение! О, великое унижение! О, бесстыдство! "Ищите горнего", – сказано, – "где Христос сидит одесную Бога" (Кол. 3:2); а между тем одни заботятся о богатстве, другие пленяются страстями.