Текст книги "Творения, том 11, книга 1"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

БЕСЕДА 7

"Итак никто да не осуждает вас за пищу, или питие, или за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботу: это есть тень будущего, а тело – во Христе. Никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом и не держась главы, от которой все тело, составами и связями будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божьим" (Кол. 2:16–19).

1. Сказав сначала загадочно: "Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас по преданию человеческому" (ст. 8), и еще прежде: "Это говорю я для того, чтобы кто-нибудь не прельстил вас вкрадчивыми словами" (ст. 4), и тем предрасположив душу их и сделав ее внимательною, упомянув потом о благодеяниях (Божьих) и тем еще более усилив внимание, наконец, (Павел) начинает обличение, и говорит: "Итак никто да не осуждает вас за пищу, или питие, или за какой-нибудь праздник, или новомесячие, или субботу". Видишь, как он разрушает это. Если, говорит, вы достигли такого (величия), то для чего подчиняете себя маловажному? Дале смягчает (обличение), говоря: "Или за какой-нибудь праздник", так как они не все прежнее удержали. "Или новомесячие, или субботу". Не сказал: не сохраняйте еже, но: "Никто да не осуждает вас"; показал, что они преступают и разрешают, но вину сложил на других. Не подчиняйтесь, говорит, тем, которые вас осуждают. нет, впрочем, и этого: он только рассуждает с ними, а не заграждает их уст, не запрещает им рассуждать. Он и не коснулся этого. Не сказал: (в различении) чистого и нечистого, не сказал: (в соблюдении праздника) кущей, или опресноков, или пятидесятницы, но: "За какой-нибудь праздник", – так как они не дерзали сохранять все, а если и сохраняли, то не как праздники. "За какой-нибудь", – говорит, показывая тем, что большая часть уже оставлена. И если они и соблюдали субботу, то невполне. "Это есть тень будущего", нового , говорит, завета. "тело – во Христе". Некоторые ставят знаки таким образом: "Тело – во Христе", – истина же была во Христе; а другие так ставят: "тело – во Христе. Никто да не обольщает вас" (χαταβραβευέτω), т. е. лишит; слово: χαταβραβευδήναι употребляется в том случае, когда один одержит победу, а другой получить награду, – когда победитель бывает обмануть. Ты стал выше дьявола и греха: зачем же опять подчиняешься греху? Потому-то и говорил: "Что он должен исполнить весь закон" (Гал. 5:3), и еще: "Неужели Христос есть служитель греха?" (Гал. 2:17). Это сказал в послании к галатам. Возбудив в них словом: "Да обольщает" чувство негодования, он затем начинает: "Самовольным", – говорит, – "смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом". Как – "смиренномудрием"? Как – "надмеваясь"? Показывает, что все это происходит от тщеславия. Что же означают все эти слова? Некоторые говорили, что мы должны быть приводимы (к Богу) не через Христа, но через ангелов, потому что приведете через Христа больше, чем сколько нужно для нас. Поэтому (Павел) объясняет со всех сторон сказанное о Христе: мы примирены "Кровью креста Его" (Кол. 1: 20), "потому что пострадал за нас" (1 Петр. 2:21), "которой возлюбил нас" (Еф. 2:4). При том, они погрешили еще в том самом, что (апостол) не сказал: приведением, но: "Служением, вторгаясь в то, чего не видел". Он (такой учитель) не знал ангелов, и однако же думал, что знает. Поэтому и говорит: "Безрассудно надмеваясь плотским своим умом". Он надмевается не действительным чем-нибудь, а своим мнением, и прикрывается одеждой смирения. (Павел) сказал как бы так: человеческое рассуждение есть дело плотского, а не духовного ума. "И не держась главы", – говорит, – "от которой все тело", т. е. откуда (тело) получает бытие и здоровье. Каким же образом ты можешь иметь члены, отрешившись от главы? Как только ты отделился от ней, ты погиб. "От которой все тело". Всякий, говорит, обязан главе не только жизнью, но и самым союзом своим с нею. Вся церковь, пока имеет главу, возрастает; это не есть действие безрассудства и тщеславия, не изобретение человеческого разума. Выражение – «от которой» употреблено о Сын. "Составами и связями", – говорит, – "будучи соединяемо и скрепляемо, растет возрастом Божьим": (возращение) по Богу, говорит, по наилучшему устройству жизни. "Итак, если вы со Христом умерли". Это он ставить в средине; а что сильнее, то – впереди и позади. "Итак, если вы со Христом умерли для стихий мира", – говорит, – "то для чего вы, как живущие в мире, держитесь постановлений" (ст. 20)? Здесь нет последовательности. Следовало бы сказать: для чего подчиняетесь стихиям, как будто живые? Но, оставив это, что он говорит? "Не прикасайся', 'не вкушай', 'не дотрагивайся' [что все истлевает от употребления], по заповедям и учению человеческому?" (ст. 21, 22).

2. Вы, говорит, не принадлежите к миру: зачем же покоряетесь стихиям? Зачем (подчиняетесь) тому, что соблюдает мир? И смотри, как он осмеивает их: "'не прикасайся', 'не вкушай', 'не дотрагивайся'", – как будто он удерживает их от чего-то важного. «что все истлевает от употребления»; посрамил надменность многих, и прибавил: "По заповедям и учению человеческому". Что говоришь ты? Если говоришь о законе, то с некоторого времени и он – учение человеческое. Павел сказал это или потому, что (иудеи) извратили закон, или намекает на (учение) эллинов. Все, говорит, есть учение человеческое. "Это имеет только вид мудрости в самовольном служении, смиренномудрии и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти" (ст. 23). "Вид", – говорит, а не силу, следовательно не истину. Потому будем отвращаться того, кто имеет "вид" премудрости. Ведь иной кажется и благочестивым, и скромным, и презирающим тело; а в самом деле он не таков. "В некотором небрежении о насыщении плоти". Бог дал (телу) честь; но они пользовались им не в честь. Таким образом, когда было определение (Божье), он умел назвать честью. Они, говорит, бесчестят плоть, лишая ее (должного), отнимая у ней силу, не позволяя ей действовать без принуждения. Бог даровал честь плоти. "Итак, если вы воскресли со Христом". Доказав прежде, что Он умер, теперь убеждает их, и потому говорит: "Итак, если вы воскресли со Христом, то ищите горнего" (3:1). Там нет соблюдения. "Ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога". О, куда он возвел ум наш! Какой великой мыслью он исполнил их! Не удовольствовался тем, что сказал: "Горнего", ни словами: "Где Христос"; но прибавил: "Сидит одесную Бога", – дал понять, что оттуда нее должно смотреть на земное. "О горнем помышляйте, а не о земном" (ст. 2). "Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге" (ст. 3). "Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе" (ст. 4). Жизнь настоящая, говорит, не ваша; ваша жизнь иная некая. Он уже спешить перенести их (от земли), старается показать, что они находятся на небе, что уже умерли, давая из того и другого понять, что не должно искать здешнего (земного). Если вы умерли, то вам не должно искать (здешнего); если вы на небе, то не должны искать (земного). Не является Христос; значит и жизнь ваша еще не наступила, – она в Боге, на небе. Итак, что же? Когда мы будем жить? Когда явится Христос – жизнь ваша, тогда ищите и славы, и жизни, и радости. Это сказано с тою целью, чтобы удержать их от развлечений и праздности. (Павел) обыкновенно так делает, – доказывая одно, переходить к другому. Так, напр., говоря о тех, которые предваряли трапезу, он вдруг перешел к соблюдению таинств. Ведь обличение бывает сильнее, когда оно неожиданно. "Сокрыта", – говорит, от вас. "Тогда и вы явитесь с Ним". Стало быть ныне не являетесь. Смотри, как он перенес их в самое небо. Он, как я сказал, всегда старается показать, что они имеют то же, что и Христос. Во всех посланиях своих он говорит об этом, чтобы показать, что они (верующие) имеют во всем общение с Ним. Для этого он говорит и о глав, и о теле, и делает все, служащее к объяснению этого. Итак, если мы явимся тогда, то не будем скорбеть, если теперь не наслаждаемся славой. Если настоящая жизнь – не жизнь, если жизнь сокровенна, то мы должны проводить настоящую жизнь как мертвые. "Тогда", – говорит, – "и вы явитесь с Ним во славе". Не без цели сказал: "Во славе": и жемчужина скрыта, пока она в раковин. Итак, оскорбляют ли нас, другое ли что терпим, не будем скорбеть, так как настоящая жизнь – не наша жизнь: мы странники и пришельцы. "Итак, умертвите", – говорит. Кто настолько безрассуден, чтобы для мертвого и погребенного тела покупать рабов, или строить дома, или приготовлять драгоценные одежды? Никто. Потому и мы не должны поступать так. Мы обыкновенно желаем только одного: не быть обнаженными; и здесь также будем искать только одного. Наш первый человек погребен; не в земле погребен, но в вод; не смерть победила его, но Победителем смерти он погребен; не по закону природы, но по повелению власти, более сильной, чем природа. Что бывает по законам природы, то еще может разрушить кто-нибудь, но того, что происходить по Его повелению, – никто. Ничего нет блаженнее этого погребения. О нем радуются все: и ангелы, и люди, и Владыка ангелов. Для этого погребения не нужно ни одежд, ни гроба, и ничего подобного. Хочешь видеть прообраз? Я тебе покажу купель, в которой один был погребен, а другой восстал. В Красном море египтяне потонули, а израильтяне вышли из него. От одного и того же может произойти погребение одного и рождение другого.

3. Не удивляйся, что в крещении бывает и рождение, и истление. Разве, скажи мне, разложение не противоположно соединению? Это очевидно для всякого. А огонь производить и то, и другое: воск он растопляет и уничтожает, а золотоносную руду сплавляет и делает золотом. Так и здесь (в крещении): огненная сила, расплавив восковую статую, обнаружила вместо нее золотую. В самом деле, до крещения мы были глиняные, после крещения – мы золотые. Откуда это видно? Послушал, что говорит сам (Павел): "Первый человек – из земли, перстный; второй человек" – небесный "с неба" (1 Кор. 15:47). Я сказал, какое расстояние между глиняным и золотым, нахожу, что еще большое различие между небесным и земным; не столько отличается глина от золота, сколько земное от небесного. Мы были восковые и глиняные и от пламени пожелания мы таяли гораздо более, чем воск от огня, и встретившееся искушение сокрушало нас гораздо более, чем камень – глиняные вещи. Изобразим, если хотите, прежнюю жизнь. Не все ли в ней было земля, и вода, и ветер, и пыль, непостоянно и преходяще? Рассмотрим, если угодно, не прежнее, а настоящее. Не найдем ли, что все существующее – прах и вода? О чем еще желаешь – сказать тебе? О начальствах и властях? В настоящей жизни ничего, кажется, не домогаются с таким старанием, как этого. Но скорее увидишь пыль, неподвижно стоящую в воздухе, чем постоянство в этом, особенно в наше время. Кому не подчинены (начальники)? Тем, которые любят их, Енухам, делающим все за деньги, злобе народа, гневу более сильных. Тот, кто вчера стоял на верхних ступенях трона, имел глашатаев, взывавших громким голосом, множество передовых слуг, гордо выступавших на площади, тот сегодня мал, низок и лишен всего этого; все исчезло, как пыль, поднятая ветром, как унесшаяся волна. И как наши ноги поднимают пыль, так властителей производят те, у которых деньги в руках; они во всю жизнь свою делают то же, что ноги наши (поднимая пыль). Поднявшаяся пыль занимает много места в воздухе, а сама невелика; такова и власть. Как пыль ослепляет глаза, так гордыня власти помрачает зрение ума.

Что же? Ты хочешь, чтобы я рассмотрел вожделенный предмет – богатство? Пожалуй, – рассмотрим его по частям. В нем есть удовольствия, есть почести, есть власть. Сначала, если хочешь, исследуем удовольствия. Разве они не пыль? Разве они проходят не скорее пыли? Сладость приятна, пока она на языке; а когда наполнен желудок, тогда и на языке нет ее. За то почести приятны, говоришь ты. Но есть ли что-нибудь неприятнее той чести, которая приобретается посредством денег? Если честь приобретена не усилием воли, не доблестью душевной, то не ты пользуешься честью, а богатство: такая честь делает богача бесчестнее всех. Если бы ты, имея друга, пользовался общим уважением, и все открыто говорили бы, что сам ты ничего не стоишь, что они принуждены уважать тебя из-за друга твоего, скажи мне: могли ли бы они чем-нибудь более бесчестить тебя? Следовательно, богатство, когда его чтут более, чем обладателей его, есть причина бесчестия нашего, свидетельство слабости, а не могущества. Не глупо ли, в самом деле, если нас не считают достойными этой земли и пепла, а таково золото, получать нам почтение из-за него? Подлинно, лучше не пользоваться честью, чем приобретать ее таким способом. Но так но бывает с тем, кто презирает богатство. Если бы кто-нибудь сказал тебе: я не считаю тебя достойным никакой чести, но уважаю тебя за твоих слуг, – скажи, – какое бесчестье было бы для тебя хуже этого? Если постыдно приобретать честь через рабов, имеющих одинаковую с нами душу и природу, то еще постыднее (приобретать ее) посредством того, что гораздо ничтожнее, – я разумею стены домов, дворы, золотые сосуды, одежды. Это, действительно, смешно и постыдно! Лучше умереть, чем пользоваться такой честью. Скажи мне: если бы ты, гордящийся своим величием, подвергся опасности, и какой-нибудь незначительный и презренный человек захотел бы избавить тебя от ней, – что могло бы быть для тебя хуже этого? Что вы рассказываете друг другу о городе (Антиохии), о том же я хочу сказать вам. Некогда наш город оскорбил императора, и император приказал уничтожить его весь до основания, и мужей, и детей, и жилища. Так цари гневаются! Они пользуются властью, как хотят. Таково-то зло власть! Итак, (город наш) был в крайней опасности. Соседний приморский город отправил к царю ходатаев за нас. А жители нашего города говорили, что это хуже, нежели истребление города. Такая честь хуже бесчестья. Смотри же, где честь имеет свой корень. Нас делают почетными и руки поваров, которых мы обязаны благодарить за это, и свинопасы, доставляющие богатый стол, и ткачи, и поденщики, и делатели металлов, и пирожники, и устроители трапез.

4. Итак, не лучшее ли не пользоваться честью, чем быть обязанным благодарностью за нее таким людям? Но и без этого я постараюсь ясно показать, что приобретение богатства соединено с великим бесчестием. Оно душу делает гнусной, – а что бесчестнеe этого? Скажи мне: если бы к благообразному и красивейшему телу подошло богатство и объявило, что оно сделает его гнусным, вместо здорового – больным, вместо хорошо сложенного – опухшим, и, наполнив все его члены водяной болезнью, вздуло бы лице, растянуло бы его во все стороны, раздуло бы ноги и сделало бы их тяжелее бревен, вспучило бы живот так, что он был бы больше всякой бочки, и затем объявило бы, что, если кто захочет исцелить его, – оно не позволить, – в этом его воля, – если бы, наконец, дошло до такого своеволия, что подвергало бы наказанию всякого, приближающегося к телу для его исцеления, – скажи мне: какая жестокость могла бы быть больше этой? Если же богатство поступает так с душой, какое же оно добро? Но власть его тяжелее болезни. Если больной не слушается предписаний врачей – это хуже болезни. А богатство именно это производит, отовсюду воспаляя душу и не позволяя врачам приблизиться к ней. Не будем же считать богачей блаженными за их власть, но пожалеем об них. Если я увижу одержимого водяной болезнью, употребляющего напитки и вредные мяса, какие хочет, и никто не может запретить ему, – я не назову его счастливым за власть его. Власть, равно и почести, не всегда благо, потому что они надмевают душу. Ты, без сомнения, не согласишься, чтобы тело получило с богатством такую болезнь: как же ты нерадишь о душе, которая принимает (с богатством), кроме болезни, и другое наказание? Ее отовсюду жгут горячки и воспаления, и никто не может угасить этот жар; богатство не позволяет этого, считая приобретением то, что в самом деле есть потеря, то есть, ничему не подчиняться и все делать по своему произволу. Ничья душа не наполнена столь многими и столь безрассудными пожеланиями, как (души) желающих обогащаться. Каких сумасбродств они не представляют себе? Всякий согласится, что они измышляют гораздо более, чем те, которые измышляют иппокентавров, химер, зверей с змеями вместо ног, скилл и чудовищ. Если ты захочешь представить себе какое-нибудь из их пожеланий, – увидишь, что это такое страшилище, в сравнении с которым и скилла, и химера, и иппокентавр – ничто; найдешь, что оно совмещает в себе всех зверей. Кто-нибудь, пожалуй, подумает, что я сам имел большие богатства, когда так верно изображаю жизнь богачей. Рассказывают, что какой-то, – в подтверждение слов своих, я сначала приведу нечто из эллинских песнопений, – рассказывают, что какой-то царь их до того обезумел от роскоши, что приказал сделать из золота платановое дерево выше неба, и сидел под ним в то время, когда воевал с неприятелями, искусными в военном деле. Разве такая прихоть не стоить иппокентавров или скилл? Другой бросал людей внутрь деревянного быка. Разве это не скилла? А некоего из древнейших царей и воинов (богатство) сделало женщиной вместо мужчины, – да что я говорю женщиной? – зверем бессмысленным, и еще хуже того, потому что звери, когда они находятся под деревьями, удерживают свои природные склонности и ничего больше не желают, а тот и природу зверей превзошел. Итак, не крайнее ли безумие – собирать богатства? А всему причиной неумеренность пожеланий. Но, скажете, богачу многие удивляются? Да; за то они и подвергаются такому же смеху, как и он. Не богатство здесь представляется глазам, а безумие. Выросшее из земли платановое дерево не гораздо ли лунно того полотого? Все, согласное с природой, приятнее того, что противно природе. На что хотелось тебе золотого неба, безумец? Видишь, как большое богатство доводить людей до безумия? Как надмевает их? Я думаю, что оно еще не знает моря, и скоро захочет по нем ходить. Разве это не химера? Разве это не иппокентавр? Есть и ныне такие, которые ничем не уступают, даже более безумствуют. Чем, скажи мне, отличаются по безумию от золотого платана те, которые делают золотые кувшины, горшки и сосуды? Чем отличаются от него те женщины, которые – стыдно, а необходимо сказать! – делают серебряные ночные горшки? Надлежало бы стыдиться вам, делающим это. Христос алчет, а ты так роскошничаешь, или, лучше сказать, безумствуешь. Какого наказания не заслуживают они? И ты еще спрашиваешь, отчего разбойники, отчего убийцы, отчего бедствия, когда дьявол так овладел вами? И блюда серебряные иметь несвойственно любомудрой душе, – все это роскошь, – а делать из серебра нечистые сосуды – разве не роскошь? Не скажу: роскошь, а безумие, и не безумие, а бешенство, даже хуже бешенства.

5. Я знаю, что многие за это смеются надо мной. Но я не перестану говорит, лишь бы только принести пользу. Подлинно, богатство делает (людей) безумными и бешеными. Если бы у них была такая власть, они пожелали бы, чтобы и земля была золотая, и стены золотые, а пожалуй, чтобы и небо и воздух были из золота. Какое сумасшествие! Какое беззаконие! Какая горячка! Другой, созданный по образу Божью, гибнет от холода, а ты заводишь такие (прихоти)! О, гордость! Может ли безумный сделать больше этого? Извержения свои ты так почитаешь, что собираешь их в серебро! Знаю, что вы приходите в ужас от моих слов; но должны ужасаться жены, которые так делают, и мужья, которые потворствуют таким недугам. Это необузданность, свирепость, бесчеловечие, зверство, наглость. Какая скилла, какая химера, какой дракон, или лучше какой демон, какой дьявол стал бы поступать так? Какая польза тебе от Христа? Какая польза от веры, когда иной эллин (язычник) сноснее, даже не эллин, а демон? Если голову не должно украшать золотом и камнями, то может ли ожидать прощения тот, кто употребляет серебро на такие грязные надобности? Разве не довольно того, что другие вещи, – хотя и это несносно, стулья, скамейки – все из серебра? Безумно и это; и везде чрезмерная пышность, везде тщеславие; нигде (нет соответствия) нужде, всюду излишество. Я опасаюсь, чтобы женщины, продолжая такое сумасшествие, не сделались похожими на чудовищ. Можно ведь ожидать, что он захотят иметь и волоса золотые. Можете ли вы сказать, что нимало не сочувствуете ничему из сказанного, что оно не трогает вас, не возбуждает пожелания? Если бы не удерживал стыд, вы не отперлись бы. Если вы позволяете себе и поступки более нелепые, то тем более я могу думать, что появляется желание иметь золотые и волоса, и губы, и брови, и все (члены) обмазать растопленным золотом. Если вы этому не верите и думаете, что я шутя говорю это, то расскажу вам, что я слышал, что даже и теперь есть. У персидского царя золотая борода, искусные слуги вплетают в волоса ее, как в уток, золотые пластинки и он лежит точно чудовище. Слава тебе, Христе! Каких великих благ исполнил Ты нас! Как все устроил Ты, чтобы сохранилось здравее (души) нашей! От какой чудовищности, от какого безумия избавил Ты нас! Теперь предуведомляю, уже не увещеваю, но приказываю и объявляю, – кто хочет, пусть слушает, а кто не хочет, пусть не исполняет: если вы будете продолжать такую жизнь, я не потерплю более; я не приму вас; не позволю переступить этот порог. Что мне до того, что больных много? Что же будет, если, уча вас, не воспрепятствую прихотям? Павел запретил и золото, и жемчуг. Эллины смеются над нами; наше учение им кажется баснею. Внушаю это мужам. Ты вошел в училище, изучаешь духовную философию? Прекрати эту пышность. Внушаю это и мужам, и женам. Пусть кто-нибудь поступает иначе; я не стану более терпеть. Двенадцать было учеников; а послушай, что говорит им Христос: "Не хотите ли и вы отойти?" (Иоан. 6:67). Если мы будем все поблажать, – когда же исправим вас? Когда принесем пользу? Но есть, говоришь, другие ереси; переходят и туда. Это слова пустые. Лучше один, творящий волю Господню, чем тысяча беззаконников. А сам ты, скажи мне, чего бы хотел: иметь ли тысячу слуг беглецов и воров, или одного благоразумного? Итак, я увещеваю и приказываю: эти украшения для лиц и эти сосуды сокрушить и раздать бедным и не безумствовать так. Пусть кто хочет уходить (от меня), кто хочет осуждает, – я никому не буду поблажать. Когда я буду судиться пред престолом Христовым, вы будете стоять в сторон; ваша любовь не поможет мне, когда я буду давать отчет. Все портят эти слова: лишь бы, говорят, не отступил, не перешел в другую ересь; он слаб; окажи ему снисхождение. Но до чего же? До какого времени? Один раз, два, три раза; но не всегда же. Итак, я опять объявляю и свидетельствуюсь словами блаженного Павла, что "Что, когда опять приду, не пощажу" (2 Кор. 13:2). Когда исправитесь, узнаете тогда, какое приобретение, какая польза (в этом). Да, советую нам, прошу вас, я не отказался бы обнять колена ваши и умолять об этом. Какая изнеженность! Какая роскошь! Какая наглость! Да, это не роскошь, – это именно наглость! Какое безумие! Какое неистовство! Так много нищих стоить около церкви; а церковь, имя столько чад и столько богатых чад, не может помочь ни одному бедному. Один голодает, а другой напивается; один употребляет серебро даже для нечистот своих, а у другого нет и хлеба. Что за неистовство, что за зверство такое! Пусть же мы не будем доведены до искушения наказывать непослушных и делать это с досадой, но пусть они все это выполнять добровольно и с терпением, чтобы жить нам в славе Божьей, избежать будущего наказания, и сподобиться благ, обещанных любящим Его, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 8

"Итак, умертвите земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение, за которые гнев Божий грядет на сынов противления, в которых и вы некогда обращались, когда жили между ними" (Кол. 3:5–7).

1. Знаю, что многие оскорбились предшествовавшей беседой. Но как мне быть? Слышали, что повелел Владыка? Виноват ли я? Что мне делать? Разве вы не видите, как заимодавцы ввергают в оковы несостоятельных должников? Вы слышали, что сегодня Павел возвестил? "Итак, умертвите", – говорит, – "земные члены ваши: блуд, нечистоту, страсть, злую похоть и любостяжание, которое есть идолослужение". Что хуже этого лихоимания? Оно несноснее того, о чем я говорил, – того бешенства, того сумасбродства в употреблении серебра. "И любостяжание", – говорит, – "которое есть идолослужение". Видите, где оканчивается зло? Не огорчайтесь же! Я не хочу иметь врагов по своей вол и безрассудно; но я желаю вам достигнуть такой степени добродетели, чтобы мне слышать об вас, что должно. Но по самомнению, и не по власти (я говорил), но по скорби и печали. Простите мне, простите. Говоря о таких вещах, я не желаю нарушать приличие; но нужда заставляет. Не ради скорби бедных говорю это, но ради вашего спасения, потому что погибнуть не напитавшие Христа, погибнуть. Важное ли дело, если ты питаешь бедного? Но когда ты так нежишься, так роскошествуешь, – все это прихоти. Не того от тебя требуют, чтобы ты дал много; но чтобы дал по своему состоянию, – кто дает менее, тот забавляется. "Итак, умертвите", – говорит, – "земные члены ваши". Что ты говоришь? Не ты ли сказал: вы погребены, спогребены, обрезаны, мы совлеклись тела греховного плоти? Как же ты опять говорит: "умертвите"? Не шути: ты говоришь так, как бы эти (уды) в нас были? Тут нет противоречия. Если бы кто-нибудь, очистив загрязненную статую, или даже перелив ее и сделав совершенно блестящей, сказал, что ее точит и губит ржавчина, и стал бы советовать снова постараться очистить ее от ржавчины, – он не противоречил бы себе, потому что он советовал бы очистить не от той ржавчины, которую уже счистил, но от той, которая показалась после. Так (и Павел) говорит не о прежнем умерщвлении, не о прежних блудодеяниях, но о последующих. Но вот, говорят еретики, Павел осуждает творение; прежде сказал: "О горнем помышляйте, а не о земном" (3:2), и опять говорит: "Итак, умертвите земные члены ваши". Но здесь выражением – "земная" указывается на грех, а не осуждается творение. Самые грехи он так называет: "земные", или потому, что они совершаются по земному мудрованию и на земле, или потому, что показывают земляность грешников. "Блуд, нечистоту", – говорит. Он не упомянул о тех делах, которые и назвать непристойно; но указал все словом: "нечистоту, страсть", – говорит, – "и злую похоть". Вот он сказал вообще обо всем, потому что все похоть злая – зависть, гнев, уныние. "И любостяжание", – говорит, – "которое есть идолослужение, за которые гнев Божий грядет на сынов противления". Разными способами он удерживал их (от греха): оказанными благодеяниями, будущими бедствиями, от которых мы, будучи такими, избавились, и почему, и – прочим всем, как-то: кто мы были, в каких (обстоятельствам), что мы от них избавились, как, каким способом и почему: этого достаточно, чтобы удержать от греха. Но это (гнев Божий) сильнее всего. Неприятно это говорит, но вовсе не бесполезно; напротив – полезно. "За которые", – говорит, – "гнев Божий грядет на сынов противления". Не сказал: "На вас", но: "на сынов противления, в которых и вы некогда обращались, когда жили между ними". Для возбуждения в них стыда сказал: "Когда жили между ними"; но тут же и похвала, – что ныне они не живут (в. них), что это можно сказать только о прежнем. "А теперь вы отложите все" (ст. 8). Он всегда говорит и вообще и в частности; это происходит от расположенности: "Гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу". Выразительно говорит: "Сквернословие уст ваших", потому что оно грязнить (уста). "Совлекшись ветхого человека с делами его облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его" (ст. 9 и 10). Здесь уместно спросить: почему он, назвав члены, и человека и тело, растленною жизнью, опять то же самое называет добродетельною? И, если грехи и человек – одно и то же, то как говорит он: "С делами его"? Он сказал однажды о ветхом человек и показал, что не это человек, но другое, потому что свобода (в человек) важнее сущности; первая более человек, нежели последняя. Не сущность ввергает в геенну, не она вводить в царство (Божье), но одна свобода. И мы любим, или ненавидим кого-нибудь не за то, что он человек, но за то, что он такой-то человек. Итак, если тело есть сущность, а сущность ни в том, ни в другом случае не подлежит ответственности, то как он тело называет злом?

2. О чем же он говорит: "с делами"? О свобод с делами. Ветхим же называет его, желая показать его гнусность, безобразие и слабость. "В нового" , – как бы так говорит: не ожидайте, чтобы и с этим случилось то же; напротив, чем более он живет, тем более приближается не к старости, а к юности, которая лучше прежней. Чем больше он приобретает звания, тем большего удостаивается, и более цветет, и более имеет силы, не от юности только, но и от образа, к которому приближается. Потому-то наилучшая жизнь называется тварью – по образу Христа; это и значит "по образу Создавшего его", так как и Христос умерь не в старости, а Он имел тогда такую красоту, что и выразить нельзя. "Где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" (ст 11). Вот третья похвала этого мужа! Он не различает ни по племени, ни по достоинству, ни по предкам. Он не имеет ничего внешнего и не нуждается в нем. Обрезание и необрезание, раб и свободный, эллин, то есть, пришлец, и иудей, то есть, природный, – все это внешнее. Если ты имеешь только это, то и достигнешь того же, чего достигли другие, имеющие это. "Но все", – говорит, – "и во всем Христос", – то есть, Христос да будет для вас все, – и достоинство, и род, и во всех вас – Он сам. Или же нечто другое говорит, именно: все вы сделались одним Христом, будучи телом Его. "Итак облекитесь, как избранные Божьи, святые и возлюбленные" (ст. 12). Показывает легкость добродетели, чтобы они непрестанно имели ее, и пользовались ею, как величайшим украшением. Увещание (соединено) с похвалой, так как от этого оно получает больше силы. Они были святыми, но не были избранными; а ныне и избранные, и святые, и возлюбленные. «в утробы щедрот». Не сказал: в милосердие, но гораздо выразительнее, двумя словами. И не сказал: вы должны иметь расположение (друг к другу), как братья, но: как отцы к детям. Чтобы ты не сказал мне, что он ошибся, для этого он прибавил: "в утробы". И не сказал: в щедроты, – чтобы не унизить их, – но: "В утробы щедрот: в милосердие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение, снисходя друг другу и прощая взаимно, если кто на кого имеет жалобу: как Христос простил вас, так и вы" (ст. 12 и 13). Опять говорит по частям; от благости смиренномудрие, а от смиренномудрия долготерпение. "Снисходя", – говорит, – "друг другу", то есть, прощая друг другу. И смотри, как он показал ничтожность этого, назвав "жалобу". Затем прибавляет: "Как Христос простил вас". Великий пример! (Павел) всегда так делает, убеждает их примером Христа. "Жалобу", – говорит. Выше показал, что это ничтожно; но когда привел пример, утверждает, что если бы мы имели и важные обвинения, должны прощать. Слова: "как Христос" означают это; и не это одно, но и то, что должно прощать от всего сердца; и даже не это только, но и то, что должно любить (оскорбляющих нас). Христос, представленный в пример, научает всему этому, и еще тому, что (должно прощать обиды), хотя бы они были велики, хотя бы мы ничем наперед не оскорбили обидевших нас, хотя бы мы были люди великие, а обидевшие нас – незначительны, хотя бы они и после прощения намеревались оскорбить нас, и наконец – что должно душу свою полагать за них. Слово: «как» требует этого; оно (показывает) еще, что должно стоять (за обидевших нас) не только до смерти, но, если возможно, и после смерти.