Текст книги "Клинки Юга"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

– Хорошо, – король кивнул Ирсу. – Сделаем так. Я и мои парни едем на юг, вдоль русла Сибил. Как разберешься с этим добром награбленным, как встретишь тех, за кем послал, езжайте за мною в Душное ущелье. Знаете, где это?

– Небо светлое! – вскричал капитан. – Это ж место проклятое! Зачем вы туда…

– Как знаешь, – отмахнулся от него Фредерик. – А мне туда надо. Прощай, – сказав, поворотил Мышку и уже хотел дать шпоры, но Ирс быстро-быстро, как таракан, выкарабкался из ямы и схватился за стремя короля:

– Ваша милость! Простите! За вами – хоть к демонам в котел! Поедем, все туда поедем. Это вы правильно решили – чуть повременить. К нужному часу я всю Азарию соберу и под ваше знамя представлю.

– Точно-точно. Верно-верно, – кивнул Фредерик. – Рад, что ты все понял. Ну, до встречи, – и протянул азарцу руку…

– Фред, ты серьезно? – чуть позже, когда нагруженный разбойничьим добром отряд Ирса медленно удалялся в сторону Малех-Кури, спросил короля Элиас. – Серьезно хочешь собрать тут армию и развоеваться с местными князьками?

Фредерик молчал, вновь погрузившись в мысли. На этот раз они были стройным рядом ясных лучей, а не темным и тревожным водоворотом.

– Почему нет? Если все получится, мы значительно расширим пределы нашего государства. Эрин уже наш, благодаря моему кузену Клименту, чья курчавая башка и широкие плечи покорили княжну Уну. Азария – за Эрином. Я могу увеличить свои владения почти вдвое. И без особых затрат. Я отличный хапуга. – Молодой человек рассмеялся, а потом хмыкнул: – Только, как сказала когда-то крошка Агата, на кой мне столько?..

17

Днем азарская степь очень сурова к тем, кто ей чужой. В высоком лазоревом небе – ни облака, белое солнце не светит и греет, а слепит и жарит; порывистый ветер горяч и сух, нет в нем свежести и легкости; трава бледная и пожухлая, воды реки теплые и горькие, они плохо утоляют жажду.

Путникам очень хотелось найти хоть какую-нибудь тень и переждать полуденную жару. Но не было ни дерева, ни камня. Только степь: от копыт коней и до самого горизонта.

Фредерик дернул ворот рубашки, чтоб открыть грудь, вытер пот со лба, хлебнул воды из фляжки и сморщился – противный вкус. Он уже давно снял и шлем, и куртку, и кольчугу, оставшись в одной льняной рубахе, но прохладней телу не становилось. Молодой человек задыхался и истекал потом, как и каждый в его отряде.

Вечером, когда злое солнце скрылось за темный горизонт, совершенно вымотанные жарой странники остановили своих таких же уставших лошадей и разбили небольшой лагерь на берегу Сибил. Выложили на дорожную скатерть припасы из Малех-Кури и сами повалились рядом – отдыхать и перекусывать.

Фредерик к еде не притронулся. Выпил воды и откинулся спиной на брошенное в траву седло. Расслабился, глядя в ночное небо. Жутко хотелось спать, но сперва надо было предоставить мастеру Линару больную руку на ежевечерний осмотр.

Доктор, покончив с ужином, приступил к своим обязанностям. Смотрел, щупал локоть и плечо короля и хмурился – вид конечности ему не нравился: на коже проявились голубоватые разводы, мышцы истончились, сустав распух.

– Болит? – спросил Линар, нажимая большим пальцем на одно из темных пятен.

– Нет.

Мастер покачал головой и полез в свою сумку – за мазями. Натирая ею Фредерика, попробовал поднять старую тему:

– Вы совершенно себя не бережете, сэр. Я еще понимаю: безумствовать так, когда есть силы и здоровье. Но сейчас, когда вы больны…

– Хотите историю, мастер? – Фредерик перебил его неожиданным вопросом. – Вы ведь давно не пополняли свою тетрадь с рассказками.

Линар не сразу нашел, что ответить. Поэтому кивнул не совсем уверенно.

– Это невеселая история, – начал король, засовывая здоровую руку себе под голову. – Про мое первое дело. В деревушке Родники… Правда, красивое название – Родники?

– Да, сэр.

– Да, – повторил Фредерик, призакрыв глаза. – И такая дрянь там случилась… Мне было двенадцать лет. В Родниках я оказался не специально – мимо проезжал вместе со своими парнями. Дождь начался, мы и завернули в деревушку – переждать непогоду. Устроились в первом попавшемся доме – у старушки одной. Надо сказать, село то было махонькое, заброшенное, от дорог и тропинок далеко. Одна улочка, пять или шесть хижин всего – вот и все Родники… Стали мы печь растапливать: плащи, сапоги просушить хотелось, похлебку сварить, чаю сообразить. Бабуля обрадовалась: так-то живо у нее в доме стало. Сама она совсем уж дряхлая была: подслеповатая, глуховатая, маленькая, сухонькая, еле ходила, на палку кривую опиралась, – молодой человек помолчал.

Ему вдруг ясно и четко вспомнилась куча мелочей, на которые он обратил тогда внимание в убогом жилище старушки: подкова над порогом, ржавый серп на подоконнике маленького кривого окна, до рыжего высушенные венички укропа над печкой, лоскутное одеяло на низкой кровати – единственное яркое пятно в серо-бурой избушке…

– Что же дальше? – спросил Линар, и Фредерик прерывисто вздохнул, потому что дальше рассказывать надо было очень нехорошие вещи:

– Дождь затянулся. Мы и поужинали, и обсохли, а ненастье продолжалось. До самой темноты. Мы решили заночевать. Устроились на полу – на плащах. Потом раздались крики. Откуда-то с улицы. Странные какие-то, нутряные. То ли ребенок, то ли кот кричал. Я поначалу не мог разобрать. У бабки спросил. Она сказала, что это сосед дочку свою воспитывает: «Разбила, видать, дура, горшок, вот он ее и поучает, чтоб ловчей руками ворочала». Но я тогда почувствовал. Первый раз чутье Судьи во мне проснулось. Почувствовал, что врет старушка. Врет и боится правду говорить. Поэтому взял свой мальчишеский меч и пошел в разведку. Мне хотелось все выяснить самому. Я вдруг понял: сегодня я стану настоящим Судьей, здесь – в Родниках – мое первое дело… Я выскочил наружу. Вопли, ужасные вопли того, кому делали очень больно, доносились не с улицы, а из соседней хаты. Я перемахнул через плетень, запрыгнул на крыльцо этого дома. У меня все внутри дрожало и холодело, а крики вдруг стали слабеть. И я заторопился: вышиб хлипкую дверь, ворвался внутрь и там, на куче какого-то тряпья, увидел мужика. Голого, тощего, грязного. Он трахал женщину. Из-за шума, который я поднял, он бросил свое занятие и быстро-быстро уполз куда-то в темный угол. И тогда я увидел, что он трахал не женщину, а девочку. Это она кричала и она стонала. Лежала в вонючих тряпках, тоже голая, тоже грязная, с раскинутыми ногами, и ее колотило, как в жестокой лихорадке. У нее были разбитые, распухшие коленки, живот, грудь, лицо – все в синяках. Он бил ее, жестоко. И ему это нравилось. – Фредерик смолк, видя, как побелело и вытянулось лицо Линара, замотал головой. – Нет, нет. Эта рассказка не для вашей тетради, мастер. Она – для моей памяти…

– О, нет, – теперь спохватился доктор. – Я просто… Перед глазами просто эта картина. Вы так рассказываете…

Король опять покачал головой:

– Прошу извинить. Я был неправ, решив рассказать вам эту историю.

– Сэр, я сам взялся записывать все ваши рассказы. И я сам решу, быть этой истории в моей тетради, или нет, – твердо ответил Линар.

– Он увидел, что я – мальчишка, – хмыкнув, продолжил Фредерик. – Он бросился на меня из того угла, в котором попытался спрятаться. Эти его грязные руки, они потянулись к моей шее. Я махнул мечом не глядя – я зажмурился… не от страха – от отвращения. И отхватил ему одну кисть. Начисто срезал. Он завопил, повалился, забрызгивая все вокруг кровью… А та девочка – это была его родная дочь. Он насиловал собственную дочь. Держал ее в доме, на цепи, как собаку, и насиловал, когда хотел. Кормил объедками, бил. Но самое ужасное было то, что все в Родниках это знали. И всем было наплевать. Целых четыре года им было наплевать на то, что рядом происходит такой кошмар… Я снес негодяю голову. Мне было двенадцать, но я сделал это одним четким и сильным ударом. Во дворе его же дома, возле поленницы. Его выволокли туда из дома мои парни. Все это время шел дождь. Бедная девочка стояла рядом. Мы укутали ее в плащи, дали ей чаю. Она слышала приговор, видела казнь, но все стояла и бормотала что-то, а в ее глазах я видел безумие. Я решил, что увезу ее подальше от Родников, в свое поместье, например, где о ней будут заботиться. Я подошел, чтоб сказать, что я решил. А она вдруг закричала, громко, визгливо – у меня даже в голове все помешалось. Замахала руками, сбросила с себя плащи и помчалась к реке. А там кинулась в воду. Я бежал следом, хотел и в реку за ней нырять, но мои парни меня удержали. Наверное, они поступили правильно. Что-то с ней было бы, с безумной, останься она жива. Навряд ли что-то хорошее…

Я приказал сжечь мерзкий, вонючий дом. А жителей Родников, которые следили за всем из окон своих домишек, – выпороть. Всех. Даже старушку, у которой мы собрались ночевать. И ни минуты я больше не задержался в этом селе. Мы уехали, несмотря на дождь и темноту…

Линар судорожно сглотнул. Фредерик закрыл глаза и продолжил:

– Когда я рассказал обо всем Судье Конраду, он не промолвил ни слова. Он просто взял из стоек меч моего отца и отдал его мне. И я понял: я все сделал правильно, я стал Судьей. Судья – это тот, кому не все равно, что где-то творится зло. Судья не сидит на месте и не ждет, когда его попросят быть Судьей. Пока жив, он ищет зло, как волк ищет добычу. Находя – убивает… Мне не все равно, мастер, вы понимаете? И я хочу, чтоб такими же были мои сыновья. Этому я хочу их учить, когда вернусь домой. Судей должно быть больше, чем таких, как Галер. А то в последнее время все наоборот… И, если что, вы расскажете моим сыновьям обо мне, все смешное и все печальное. Вы, Элиас и остальные… Мои рассказки хоть немного меня заменят.

– Я все понимаю, – тихо, но вполне ясно ответил Линар.

Фредерик еще раз вздохнул и вдруг пожаловался:

– Что-то у меня ощущение, что я одним легким дышу: тяжело и больно. Похоже, моя хворь не дремлет – расползается по телу…

– Вам бы поесть, сэр, – заметил доктор. – Вы со вчерашнего вечера ничего не ели. Только воду пьете.

Молодой человек мотнул головой. Почему-то сами мысли о еде вызывали у него чуть ли не тошноту.

– Тогда – спите, сэр. Сон всегда хорошее лекарство для больного, – ответил Линар и подал королю плащ, чтоб тот укрылся.

Фредерик послушно закрыл глаза, ему ведь, в самом деле, именно этого хотелось – спать… Закрыл глаза – и полетел.

По траве, по воде, по воздуху, над песками, над степью, над болотом. Назад-назад, домой-домой. Там – в беседке, увитой виноградными ветками – королева Марта в светлом платье, перебирает пальцами струны на лютне и поет, тихо-тихо. Даже не поет – шепчет. Так же тихо катятся слезы по ее белому лицу. Надо сесть рядом, обнять супругу, вытереть эти горькие капли, осторожно касаясь нежной кожи щек. Рука королевы кладет лютню в сторону, прижимается к его груди – к сердцу. «Тебе не все равно, – шепчет Марта. – А я, а дети, а дом родной – это тебе не все равно?..» Фредерик не хочет отвечать – хочет держать ее в своих руках и крепкими, жаркими объятиями доказывать, что не все равно…

– О чем вы так долго балагурили? – спросил Линара Элиас, вернувшийся от реки, где он умывался и стирал рубаху.

– Плохо дело, – хмуро ответил доктор, в сотый раз перебирая мешочки и коробочки в своей лекарской сумке. – Хворь затягивает короля, как трясина. Медленно, но верно. С каждым днем ему хуже и хуже: он худеет, он слабеет. Я же не знаю, чем помочь. Пересмотрел все тетрадки этого Бруры и ничего не понял, ничего не узнал. Моя мазь если помогает, то очень, очень слабо. Как сказала бы моя шустрая Орни – «ты опять в луже, мастер». А он, – Линар кивнул на спящего Фредерика, – он, похоже, смирился с тем, что смерть подбирается ближе и ближе… Что-то будет завтра?

Элиас молчал, нервно дергая траву и перетирая ее меж своих огромных ладоней. Слова о том, какую просьбу он обещал выполнить, если болезнь совершенно одолеет короля, пытались вырваться наружу. Но молодой человек мотнул головой и крепче стиснул зубы и губы. Он правильно рассудил: Фредерику не понравится его болтливость. И он вполне может разорвать с ним все узы дружбы, если узнает, что их договор стал известен еще кому-то. Поэтому молодой рыцарь бросил истерзанные пучки травы в костер и сказал:

– Что будет – то будет. Не больше и не меньше из того, что положено.

Линар посмотрел на парня с нескрываемым удивлением, а тот отмахнулся, видя, что такими фаталистическими речами ошеломил доктора:

– Не думаю я, что, сидя и в сотый раз обговаривая наши проблемы, мы что-то изменим к лучшему. А самое лучшее сейчас, что надо сделать, – это пойти спать, чтоб завтра утром продолжить путь бодрыми и отдохнувшими. Потому что завтра, как и сегодня, будет очень жарко.

– Точно-точно! – отозвался на его слова Аглай. – Видали, каким кровавым было солнце на закате? Верный знак – завтра жара.

Линар развел руками и проворчал, будучи совершенно недовольным событиями прошедшего дня:

– Ну, коли так, то и я пойду в траву упаду. Авось, хоть во сне что хорошее увижу да услышу, – раздраженно швырнул в сторону лекарскую сумку, которая так же не в первый раз его разочаровывала, и побрел в сторону своих седла и попоны – сооружать из них ложе и почивать.

Но бедолаге-доктору очень долго не удавалось заснуть, как бы уютно он ни устраивался. Сперва ему казалось, что спокойно отдыхать мешают степные кузнечики, громко стрекочущие, фыркающие невдалеке лошади и шуршание травы от ветра и от шагов двух караульных – Франа и Генрика. Потом стал раздражать храп Люка и Аглая, которые почивали рядом. Затем в сонную, но упрямо думающую, голову завернула спасительная мысль об усыпляющих каплях, и доктор пополз искать несправедливо кинутую сумку. Еще через минуту, найдя нужный флакончик и надышавшись паров из него, Линар уснул наконец. Там, куда приполз. И отсутствие седла под головой и согревающей попоны на плечах его совершенно не обеспокоило.

Его сон, больше похожий на провал в бездонный колодец, был прерван встряхиванием и громким басом Платона:

– Эй-эй! Ну-ка, подъем!

Доктор подхватился и, охнув, упал обратно. У него страшно затек весь левый бок: и рука, и нога не слушались, а голова болела, как если бы он весь прошлый вечер пил горькие настойки вперемешку со сладким вином. Более-менее расшевелившись и осмотревшись, Линар вдруг увидел, что все собрались в дорогу и ждут только его, хотя восток только-только начал светлеть. Было, наверно, часа четыре утра.

Фредерик уже высился в седле: держался уверенно и бодро и поправлял крепеж латного рукава. Увидав, что доктор вопросительно смотрит на него, усмехнулся и сказал:

– Со мной – порядок. А вот вы, мастер, больно разоспались. Уж не от моих ли сказок на ночь?

– После ваших сказок, сэр, мне, наоборот, пришлось кой-чего принять, чтоб уснуть, – ворчливо заметил Линар, встал и пошел искать свои сапоги. – Так что из-за этого я и проспал.

– Торопитесь, мастер, – отозвался король, надевая шлем. – Нам надо проехать как можно большее расстояние, пока местное солнце-жаровня не вошло в силу.

– А завтрак?

– Если хотите – завтракайте в седле, – пожал плечами Фредерик. – Лично я перекушу днем, на привале, – сказал и дал серому шпоры – Мышка, тряхнув гривой и пару раз строптиво вскинув крупом, быстрее ветра понес короля к еще ночному западному горизонту. За ним, не менее резво, полетели и все остальные.

Доктор споро затянул шнурки на сапогах, плеснул себе в лицо воды из фляжки и прыгнул на своего коня, пегого и большеголового, которым его одарили в Малех-Кури. Кое-как приладив сумки и забрав поводья, он поскакал за быстро удаляющимися товарищами, крича на всю степь:

– Меня подождите!..

Запланированный Фредериком перекус не состоялся. Именно тогда, когда солнце поднялось на убийственную высоту и принялось жарить азарские просторы, намекая путникам на то, что пора бы остановиться для отдыха и обеда, ехавший впереди Генрик привстал на стременах, чтоб лучше осмотреть горизонт, и объявил:

– Битва!

В самом деле – впереди виднелось огромное облако бурой пыли, в котором то и дело мелькала сталь. Резкий порыв ветра, бросившийся в лица путников, донес до их ушей звуки боя: звон оружия, гневные крики сражающихся, вопли боли и лошадиное ржание.

– Серьезная битва, – заметил Элиас, застегивая ремешки свободно болтавшегося на голове шлема; так, на всякий случай.

Фредерик поднял руку, приказывая всем остановиться. Надо было решать, что делать.

– Предлагаю объехать, – сказал запыхавшийся Линар. – На кой нам ввязываться? Мы устали, наши лошади тоже. Какие из нас воины?

– Мастер прав, – отозвался Аглай, наблюдая за боем. – Наверняка, это какие-нибудь два местных великих князя лупят друг друга. Нам что за дело?

Король внимательно выслушал обоих и хотел уже сказать свое слово, но смолк, увидав, что происходит впереди. Наблюдать становилось все интереснее: одна из воюющих сторон развернула горячих вороных коней и начала стремительно удирать.

– Ого! – не сдержал возгласа Генрик. – Кажись, битве конец!

Те, за кем осталось поле боя, ринулись в погоню, победно крича, улюлюкая, размахивая мечами и потрясая копьями. Вороные же значительно оторвались от преследователей. Фредерик прищурился, присматриваясь к всадникам, и выкрикнул, хлопнув себя ладонью по колену:

– Да это Черная Дружина! Смотрите, что делают!

Он угадал их тактику. Простую и легкую. Убегавшие дружинницы хоть и неслись, сломя голову, но делали это кучно и организованно, а их преследователи сильно растянулись, отстав друг от друга. Поэтому в определенный момент – по сигналу своего командира (пронзительному свисту) – девы-воины развернули черных скакунов и с леденящим душу визгом бросились в новую атаку на врагов. Те никак не ожидали такого поворота. Что и помогло дружинницам в первые минуты нападения без особых усилий посшибать многих наземь и разбить вражье войско на несколько маленьких отрядов.

– Что, господа? Поможем дамам? – весело спросил товарищей Фредерик и, не дожидаясь ответа (он был уверен, что никто не выступит против), крепче взял поводья и ударил Мышку пятками в бока. Плясавший все это время от нетерпения конь, кинулся в бешеный галоп: он понимал, что скоро окажется в сражении.

– Вот это дело! – развеселился Элиас, опуская забрало шлема и пришпоривая своего жеребца.

– Дело как раз для нас! – отозвался Люк, берясь за лук и дергая стрелу из колчана. – Заявим о себе, братишки! – крикнул он остальным рыцарям.

Те не замешкались – сорвали коней за Элиасом и Фредериком в сторону жаркой баталии.

– Уф! – выдохнул мастер Линар, совершенно безрадостно надевая шлем и берясь за меч. – Надеюсь лишь на то, что дамы разберутся с врагом до того, как мы подоспеем, – воевать, будучи утомленным дорогой и жарой, доктору не улыбалось.

Чаяния мастера не исполнились: государев Мышка, конь Элиаса и лошади всех остальных скакали слишком быстро, чтоб их седоки опоздали в битву.

Вооруженные луками рыцари, подлетая к месту боя, для начала пустили стрелы во врага и ни разу не промахнулись, а уже после с грозными криками, обнажив сияющие клинки, вломились в ряды всадников, которые рубились с черными дружинницами.

Элиас, как обычно, стремился не отставать от короля и всячески прикрывал его от нападающих. Большой фамильный меч гвардейца и изящный белый клинок Фредерика, рубившие и коловшие точно и смертельно, очень скоро дали понять противникам, что к неожиданным союзникам Черной Дружины могут приближаться лишь те, кто твердо решил лишиться жизни.

– Вы за нас? – раздался за спиной Фредерика звонкий голос.

Король обернулся и на минуту забыл о том, что надо драться.

– Тайра? – что ни говори, а не ожидал он увидеть ее именно здесь, именно сейчас.

– Я, – чуть дрогнул голос капитана Черной Дружины, и тут же она крикнула, взмахнув саблей. – Берегись!

Без лишних вопросов Фредерик пригнулся, и над его затылком свистнул увесистый вражеский кистень. Как ни шустр оказался молодой человек, а железная чушка зацепила-таки задник шлема, и салад слетел с его головы, ударился мышастому в глаз. Конь, и без того разгоряченный битвой, дико заржал и встал на дыбы. Фредерик, державшийся в седле только шенкелями, выронил меч и уцепился здоровой рукой за поводья, чтоб не свалиться, но тот, кто ударил короля кистенем, сделал еще одну попытку. Фредерик кое-как увернулся, спасая обнаженную голову и стараясь не вылететь из седла, и смертоносная чушка со всего маху врезалась в больное плечо, защищенное сталью. Это спасло от немедленной гибели, но не от падения: молодого человека опрокинуло наземь вместе с лошадью. Мышка, падая, сильно подмял всадника под себя, перекувырнулся и опять встал на свои четыре копыта. Вскидывая крупом, понесся куда подальше.

– Черт, – прохрипел Фредерик, силясь подняться, но тело, по которому словно телега проехала, совершенно не слушалось – он повалился ничком в изрытую копытами и сапогами землю. Рядом, чуть не размозжив голову, вздыбила траву лошадиная нога…

– Фред, Фред, – его перевернули, обхватили за шею, плечи, приподняли. – Живой? Живой.

– Тайра, – он опять произнес это чинарийское имя. – Вот так встреча…

– Держись. – Тайра сжала руку молодого человека. – Мы тебя вынесем.

– Вынесем! – уверенно тряхнул головой в сверкающем шлеме возникший откуда-то справа Элиас.

– Давайте, – прошептал король и скривился от сильной боли, которая принялась жалить его руку, плечо и спину. – Только смотрите в оба.

– Обижаешь, братец, – ухмыльнулся гвардеец, беря Фредерика на руки.