Текст книги "Книга без переплета"

Автор книги: Инна Гарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 27

Какое-то время Овечкин безмолвно стоял перед Хорасом, не в силах отвести от него глаз. Ему было холодно, очень холодно, но страха он по-прежнему не испытывал. Наоборот, грозное создание тьмы, представшее перед ним в своем истинном обличье, внушало благоговейный трепет, почти восторг и… сострадание. Михаил Анатольевич не мог, конечно, знать, насколько истинным было это теперешнее обличье. Возможно, и оно было всего лишь иллюзией – преломлением, как говорил Пэк, сквозь призму несовершенного физического зрения и человеческих желаний и страхов того облика, который невозможно ни увидеть, ни описать ни на каком земном языке. Ведь Овечкин видел перед собою хотя и необыкновенно величественного, но все же человека, каковым Хорас на самом деле не являлся. Человек этот был трагически красив – облик его вызывал в памяти образ звездной ночи, а на лице лежала печать неизбывного страдания. И хотя Овечкин в полной мере ощущал исходившую от него эманацию безмерной силы и могущества, однако отчего-то был уверен, что существо это не желает ему зла. И с новой остротой Михаил Анатольевич вдруг почувствовал себя виноватым перед ним. Он мало что знал о Хорасе, но в эту минуту понял со всей ясностью, что умудрился встать на пути чужого великого стремления, такого страстного желания, что всей его глубины и безмерности он даже представить себе не мог, и тем самым обрек живое существо на муки столь же неизмеримой глубины и силы. И обратный эффект волшебного заклинания, понял он, таил в себе вполне справедливое возмездие…

Пока Овечкин стоял и думал обо всем этом, глядя на Хораса, ему даже захотелось плакать. Он не стал дожидаться, пока тот заговорит, и торопливо произнес первое, что пришло в голову:

– Прости меня, Хорас. Я не мог поступить иначе. Постарайся понять…

Голос у него дрогнул и сорвался.

– Я хотел бы понять, – после некоторой паузы медленно, низким голосом отозвался дух, и от звучания этого голоса, казалось, завибрировал сам воздух.

Михаила Анатольевича пробрала непроизвольная дрожь. Но не от страха вибрация эта пронизала насквозь все его существо.

– Когда я услышал, что ты идешь, первым моим желанием было – убить тебя, – продолжал Хорас. – Но удивление мое было так велико, что я решил повременить с этим. Я хочу знать, что привело тебя ко мне. Что тебе нужно?

– Прощение, – сказал Овечкин.

Он был абсолютно искренен. Ибо только сейчас он понял, что все это время его действительно томило сознание причиненного зла – с той самой минуты, когда он увидел последний взгляд демона, – и чувства этого ничто не могло заглушить до конца.

– Я не умею прощать, – задумчиво произнес Хорас. – Но если под прощением ты разумеешь, что я не должен желать твоей смерти, то я, в общем-то, уже и не желаю ее. Я знаю, что ты и так наказан за то, что сделал, и смерть была бы для тебя только избавлением. Как и для меня. А сейчас мы оба – пленники, и это вполне справедливо.

– Да, конечно, – ответил Овечкин, чувствуя себя глубоко несчастным.

Хорас немного помолчал.

– Мне кажется, я уже где-то видел тебя, человек. Но не могу вспомнить… Могли мы встречаться раньше?

– Вряд ли…

– Ну да, вряд ли ты можешь помнить. Ты был тогда кем-то другим. Счастливец!

Михаил Анатольевич озадаченно молчал.

Что-то они говорили совсем не о том. Но просить Хораса снять заклятие представлялось сейчас Михаилу Анатольевичу совершенно неуместным и невозможным. Он вдруг с новой силой почувствовал себя маленьким, ничтожным и глупым человечком, который по чистой случайности ввязался в дела великих, непостижимых существ. И конец его жизни был, на его взгляд, вполне достоин ее начала – прозябание до гроба среди болот и тишины мертвого леса… Пора было возвращаться. Он не мог заставить себя обратиться к Хорасу ни с какой просьбой.

– И все же, – сказал вдруг дух после долгой паузы, в течение которой не сводил с Овечкина немигающего взора. И все тело Михаила Анатольевича опять затрепетало в ответ на вибрацию его голоса. – Попытайся объяснить мне, смертный, как ты решился на это?

– На что – на это?

– Как ты решился прочесть заклинание, зная, что навеки лишишься свободы? Или, может быть, ты не знал об этом?

– Знал, – неохотно ответил Овечкин. – Но тогда мне казалось это неважным. Я хотел, чтобы Маколей остался жив… и чтобы принцесса была свободна.

– Ты хотел этого больше, чем собственной свободы?

– Я не очень-то задумывался, – признался Михаил Анатольевич. – Может, плохо представлял… Но я поступил бы так еще раз и еще раз… даже и теперь, прости. Понимаешь… никому, кроме меня, не нужна моя свобода. И вообще, моя жизнь пока еще никому не принесла радости…

– Радости, – медленно повторил Хорас, и оба вновь умолкли.

Молчание длилось долго. Холодный ветер свистел в ушах, и Овечкин совсем закоченел. Говорить как будто было больше не о чем, но Хорас стоял в глубокой задумчивости, и казалось неудобным прерывать его размышления. Михаил Анатольевич терпеливо ждал, переминаясь с ноги на ногу, когда же демон отпустит его. И наконец тот снова заговорил:

– Наверное, мне этого никогда не понять – как можно жертвовать собою ради других. А хотелось бы… Послушай, смертный… возможно, ты еще можешь помочь мне. И тем самым себе самому. Хочешь ли ты этого?

Овечкин встрепенулся.

– Конечно. Но как?

– Я – бессмертный дух. Но моя жизнь тоже, как ты выразился, не приносит никому радости… в том числе и мне самому. Главным образом, мне самому, ибо до других мне нет дела. Я хотел бы умереть, перейти в иное состояние. Но не знаю, как это сделать. И если ты найдешь способ убить меня и убьешь – ты обретешь свободу от заклятия. И я наконец обрету свободу. Стану кем-то или чем-то другим… все равно, только бы не тем, что я есть сейчас… сделай же это, человек!

– Боже милосердный, – в ужасе сказал Овечкин. – Как же я могу?…

– Может быть, это всего лишь легенда, – продолжал Хорас, не обращая внимания на его потрясенное состояние. – Но старые духи рассказывают, что где-то во вселенной существует мир – зеркальное отражение нашего. Там живут наши двойники… и где-то там должен быть Хорас, который не хочет ничего, ибо он сыт изначально, как сыты все духи того мира.

Голос демона упал почти до шепота.

– Они всегда спят или грезят наяву… и не страдают, ибо не испытывают желаний. Они безмятежно счастливы, и невозможно заставить кого-то из них захотеть чего бы то ни было. Но, как говорят старые легенды, если бы это удалось… если бы тебе удалось уговорить того Хораса встретиться со мною на границе наших миров для того, чтобы мы с ним могли слиться воедино… мы могли бы умереть оба и родиться заново… стать цельным существом, обладающим и светлой, и темной сторонами. Но никто не знает, как отыскать этот мир. Может, это и вправду всего лишь сказка для утешения вечно голодной души. Но для меня, да и для тебя, человек, это – единственная надежда. Я хочу умереть, так помоги же мне!

Овечкин лишь беспомощно смотрел на него, не зная, что ответить. Мир голодных духов, мир сытых духов… убить Хораса… да что же это такое?!

– Я, конечно, мог бы попробовать отыскать мир, о котором ты говоришь, – выдавил он наконец. – Но ведь я связан заклятием, и мне нет другой дороги, кроме как обратно в твою крепость. Как же мне действовать?

– У тебя сильные друзья, – сумрачно ответил Хорас. – Я больше ничего не могу тебе сказать. Найди способ убить меня – и ты будешь свободен. Я прошу тебя об этом. Но если не хочешь… Прощай.

И Михаил Анатольевич не успел опомниться, как оказался снова сидящим в лодке, качающейся на черной воде. Голова спящей девушки покоилась у него на плече, одной рукою он обнимал Фирузу, саламандра и Ловчий встревоженно смотрели на него во все глаза. А на выступе скалы не было никого, словно бы он и сам только что спал и безумный разговор с Хорасом, требующим для себя смерти, ему всего лишь приснился…

* * *

– Нет, нет и нет! – решительно заявил Овечкин. – Я не хочу и не буду этого делать. Плывем обратно.

– Ты с ума сошел, колдун! – с досадою воскликнул Пэк. – Сколько можно объяснять – он же сам просит тебя об этом! Подумай хорошенько своей дурацкой башкой – он действительно хочет умереть! Да и кто бы не захотел на его месте…

Саламандра бегло огляделась по сторонам и содрогнулась всем телом.

– И ты, как проживешь в болоте годик, захочешь…

– Ни за что! – сказал Михаил Анатольевич еще решительней. – Это он от отчаяния, а на самом деле…

– А на самом деле – что ты можешь предложить ему взамен, смертный? холодно спросил Ловчий. – Ну-ка, успокойся да и подумай хорошенько. Только попытайся представить себе…

– Не хочу и представлять. Никто не может желать себе смерти по доброй воле. Да даже если б я и поверил в это – я не могу, своими руками…

– Никто не заставляет тебя убивать Хораса своими руками. Выполни его просьбу, только и всего, постарайся отыскать тот мир, о котором он говорил. Сделай все, что можешь, а там будет видно. Может, еще ничего и не получится… что-то я слыхом не слыхивал ни о каких сытых духах.

– И я не слыхал, – сказал Пэк. – Скорей всего, это и вправду просто местная легенда. Но, с другой стороны, никакая легенда не произрастает на пустом месте. Что-то такое должно быть…

– Они правы, Михаил Анатольевич, – робко заметила Фируза. Она уже проснулась к этому времени и чувствовала себя полной идиоткой, оттого что проспала самое главное – встречу с Хорасом. Хорошо еще, что все обошлось, и Овечкин вернулся с этой встречи живым и невредимым… а уж все остальное казалось ей вовсе не страшным.

Овечкин хмуро посмотрел на нее.

– Правы… я и сам понимаю. Но я не могу, не хочу…

– Но ведь он просит вас об этом!

– Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, – пробормотал Пэк и сердито забарабанил коготками по борту лодки.

Некоторое время все молчали, не глядя друг на друга. Потом Ловчий тяжело вздохнул и сказал:

– Ладно. Поплывем обратно. Может, по-своему и ты прав, Овечкин. Но я хочу сказать тебе вот что – не все в твоей жизни зависит сейчас от твоего желания. У тебя на самом деле нет выбора. Так говорил отец Григорий, и это его слова я повторяю – тебя ведет судьба. И пока ты не пройдешь через все, что тебе ею уготовано, выбора у тебя нет. Можешь сейчас отказаться выполнить просьбу Хораса, и мы вернемся туда, где ты обречен находиться. И, может быть, ты даже спокойно проживешь там какое-то время. Но потом вспомнишь кое-что из того, что тебе говорили и о чем тебя предупреждали. А если твой Босоногий колдун скажет тебе то же самое. И мы или кто-то другой снова поведет тебя этими же путями… От твоих поступков сейчас зависит участь той, которая тебе всего дороже, – ты, кажется, забыл об этом? И ты выбираешь бездействие только потому, что, видишь ли, никогда в жизни никого не убивал. Да то, что ты уже сделал Хорасу, для него хуже и страшнее смерти во сто крат! Как объяснить тебе это – я не знаю. Плывем обратно.

Он взялся за весло и с силой погрузил его в воду.

– Подождите, – уныло сказал Овечкин. – А где искать этих… сытых духов, вы знаете?..

На душе у него было тяжко, очень тяжко.

Лодка медленно двигалась в неизвестном направлении все по тому же проходу среди скал, и, казалось, это будет длиться вечно. Черная вода, мертвенная, давящая тишина, нарушаемая только всплесками весла, призрачный неживой свет и ощущение нависшей над путниками угрозы… Как объяснил Ловчий, для тех, кто принадлежал к Страже, время и место не имели почти никакого значения в поисках ворот в другой мир. Тут действовали какие-то иные, непонятные непосвященным принципы, и к любым воротам стражники могли попасть почти из любого места – все на самом деле решала та самая пластинка в виде многолучевой звезды, что лежала у него в кармане. Она была своего рода опознавательным знаком стражников, служила для них пропуском и проводником. А искали они сейчас ворота в мир, который можно было бы назвать преддверием рая в противоположность тому миру, где они в данный момент находились, и там, у ворот, Ловчий с Пэком надеялись получить какие-нибудь сведения о нужном им месте, если, конечно, таковое место где-нибудь существовало. Михаил Анатольевич от души надеялся, что его не существует. И все объяснения были не слишком понятны ему и не больно-то нужны. Выслушал он их больше из вежливости, чем из интереса.

Он никак не мог уяснить себе, чем смерть Хораса и освобождение его, Овечкина, из плена смогут помочь принцессе Маэлиналь, которую он вовсе не надеялся когда-нибудь еще увидеть. Оставалось думать, что во всех этих действиях кроется некая мистическая, известная одному отцу Григорию подоплека. И в голове у Овечкина была путаница, а на душе – тяжесть. Наверное, все были правы, кроме него… вот ведь даже Фируза приняла сторону их неумолимых провожатых. Он почти готов был признать их правоту, особенно когда заставлял себя вспоминать о том, что было бы, если б чатури не открыл им тайное заклятие против Хораса. И все же мысль о том, что он едет искать смерти демону, едва не сводила его с ума. И почему только это заклятие не могло убить их обоих сразу вместо того, чтобы обрекать на плен?! Никто бы уже и не мучился. Вот только Май… Воспоминание о печальной ее красоте и об ожидающей принцессу трагической участи тоже терзало душу Овечкина. И вновь он чувствовал себя марионеткой, которую дергает за ниточки невидимый кукольник – судьба, не оставляя ему права на простые маленькие желания и поступки, которые были бы ему по плечу.

Так он и сидел, понурив голову и погрузясь в горестные свои размышления, и никто не беспокоил его и не отвлекал. Фируза переживала, видя его состояние, но при посторонних не решалась предложить ему никакого утешения. А Ловчий с Пэком, сделав свое дело, все везли и везли их куда-то и не отвлекались на разговоры, не без оснований опасаясь могущих еще случиться в этом гиблом месте каких-нибудь неприятных происшествий. Оба были настороже и наготове. Но то ли магическая пластинка их охраняла, то ли имя и сила Хораса, только никто их больше не трогал, и они не увидели ни одной живой души вплоть до того самого момента, когда перед ними явились ворота в иной, светлый мир.

ГЛАВА 28

На этот раз все было иначе.

Сам процесс выхода прошел без неприятных ощущений, только слегка закружились головы у Фирузы и Овечкина, и почти сразу пещерный полумрак сменился знакомой уже бесцветной пустотой, а та – видением самых настоящих ворот. Ворота эти стояли посреди тропинки, утопавшей в луговых цветах, и по одну руку от нее тянулись, насколько видел глаз, зеленые поля, а по другую – голубело бескрайнее озеро. И казалось, что ворота стоят тут вовсе ни за чем, поскольку открыты они были нараспашку, и по ту их сторону были те же самые поля и озеро. Высоко в небе сияло солнце, где-то заливался жаворонок, и было тепло, даже жарко.

Упершись спинами в столбы ворот, сидели в зеленой траве два человека, молодых и светловолосых, утомленных, по-видимому, жарою, нисколько не похожих на стражников, и с любопытством смотрели на нежданных визитеров. Они даже не шелохнулись, когда путники направились к ним. И такое их спокойствие стало понятным уже через несколько шагов, когда всех четверых внезапно остановила невидимая, но весьма прочная стена, о которую Михаил Анатольевич, шагая устало и небрежно, даже слегка ударился коленом.

Ловчий чертыхнулся и поманил стражников к себе рукою. Те опять же не сдвинулись с места, только переглянулись и лениво улыбнулись друг другу.

– Уходите, ребятки, – сказал один из них, обращаясь к путникам. Бесполезно.

Голос его был слышен вполне отчетливо, невзирая на разделяющую их стену.

– Что значит – бесполезно? – сердито осведомился Ловчий. Поговорить-то можно?

– О чем?

– Информация нам нужна. Ишь, расселись! Службу-то знаете?

– Ну, знаем. Только и вопросы ваши знаем наизусть. Спрашивайте у своих, кто тут уже побывал.

– У каких это своих? – удивился призрачный охотник.

– В год партии три-четыре прорывается к воротам. Надоели. Сказано же бесполезно!

– А! – сказал вдруг Пэк. – Они же нас за голодных духов принимают! Ты что, Ловчий, очумел? Удостоверение предъяви!

Охотник хлопнул себя по лбу, полез в карман за магическою пластинкой. При виде звезды стражники наконец зашевелились. Один из них встал, подошел поближе, всмотрелся в «удостоверение».

– Надо же! – удивленно сказал он. – Каким это вас ветром? И от каких ворот?

– Сейчас расскажем, – Ловчий оглянулся на своих спутников. – Тут с нами двое людей… отдохнуть бы им надо. Заморились совсем.

– Проходите, – стражник коснулся рукою невидимой стены, и та исчезла. – Вы что же, провели бедняжек через эту живодерню? Тогда неудивительно…

Овечкин и Фируза и вправду еле держались на ногах. Выйдя к этим воротам, они не в силах были вымолвить ни слова, потому что только сейчас, увидев солнце и вдохнув чистого воздуха, оба почувствовали, как давила на них угрожающая атмосфера подземелья, пусть даже и нападали там на них всего однажды. Здесь они были в безопасности, и ощущение этой безопасности сказалось мгновенно. Все страхи казались оставшимися навеки позади, обоих неудержимо потянуло в сон, так что руки и ноги практически отнимались. И шагнув за стену, они сразу без сил опустились на землю.

– Поешьте сначала, – заботливо сказал стражник, видя, что глаза у них закрываются сами собой.

Фируза только махнула рукой и уютно свернулась клубочком прямо в густой траве. А Михаил Анатольевич еще сделал попытку сжевать протянутый ему бутерброд, необыкновенно вкусный, и попил чего-то непонятного из красивой стеклянной кружки, да так и заснул с недоеденным куском в руке. Земля казалась мягкой, как пуховая перина, а солнце грело, как прикосновение нежной материнской руки…

Волшебная Стража позаботилась о них. Под обоими откуда ни возьмись оказалось по матрацу, а над головами раскинулся пестрый тент, защищающий от солнца. После чего четыре стражника уселись в кружок и завели свой разговор.

– …Человек он непростой, – указал Ловчий на Овечкина. – Похоже, колдун не из последних. Наш Великий Отшельник ничего нам не объяснил, но уж судя по тому, какое внимание он ему уделяет – взялся даже покараулить за нас ворота, покуда мы с ним тут носимся, – можно предполагать что угодно. Не наше дело, конечно, но очень любопытно! Однако, к делу. Спасая принцессу, этот самый Овечкин зачаровал и вернул обратно в мир голодных духов некоего Хораса – слышали, быть может? Лет триста тому назад какой-то колдун выпустил Хораса на волю – не совладал с заклинаниями, и с тех пор этот голубчик успел изрядно покуролесить по всем мирам. Ну, сидит теперь дома, и сидеть бы ему там вечно! Однако беда в том, что на Овечкина легло обратное заклятие – ему не выйти за пределы искусственного мира, сотворенного Хорасом для себя в качестве убежища. Отец Григорий желает ему помочь. Послал вот нас, провели мы Овечкина к Хорасу. И тот, гадина, заявил, что только его смерть освободит Овечкина от заклятия. Найди, мол, способ убить меня, бессмертного, и будешь свободен. Ни больше ни меньше. Вот, собственно, мы к вам за тем и пожаловали. У кого бы поспрошать? Хорас дал нам путеводную ниточку, но кто ее знает… вы слышали когда-нибудь о мире сытых духов?

Стражники дружно помотали головами.

– Бред какой-то, – сказал один. – Хотя, может, они так трансформировали представление о нас?

– Вряд ли. По словам Хораса, никто из них не знает туда пути. А к вам, вы сами говорите, протоптали дорожку, раз прорываются время от времени к воротам.

– Надо посылать запрос, – задумчиво сказал второй стражник. – У нас таких сведений нет. А при чем тут сытые духи?

– Ну, Хорас говорит, они будто бы могут сливаться со своими двойниками – сытые и голодные, – и получается в результате что-то среднее, нормальное, так сказать.

– Любопытная версия… И куда потом отправляется это «среднее»?

– Вот уж черт его знает, – пожал плечами Ловчий.

– Легенда, – решительно сказал первый из стражников. – Либо нечто подобное произошло один раз, и так давно, что об этом уже все позабыли. При сотворении мира…

– Все может быть. Но как бы там ни было, разузнать надо. Вы уж постарайтесь, ребятки, – просительно сказал Ловчий. – Мы подождем. За ворота нам не нужно – Овечкину туда в любом случае не пройти… так что посидим здесь.

– Ладно, – второй стражник поднялся на ноги. – Дело ваше необычное, так что обращусь я сразу в Центральный Архив. Есть у меня там хорошие знакомые…

Он шагнул за ворота и исчез, растворился в возникшем на мгновение золотистом тумане.

Вернулся стражник нескоро. Овечкин и Фируза успели выспаться, как следует подкрепиться и поболтать о том, о сем с тремя стражниками из разных миров. А день продолжался, и солнце стояло все так же высоко, и знойное марево царило кругом – они даже искупались в озере. И Михаилу Анатольевичу все происходившее доселе стало казаться бредом, привидевшимся в ночи кошмаром, о котором легко было забыть, – очень уж здешняя обстановка напоминала Землю, блаженный летний отдых за городом во время отпуска… вот только присутствие саламандры несколько нарушало естественность общей картины. Впрочем, Михаил Анатольевич, кажется, стал привыкать и к Пэку, воспринимая его почти как человека.

Впервые за долгое время Овечкин дышал полной грудью, наслаждаясь и красотой природы, и свежестью воздуха, и обществом, и безмятежностью времяпрепровождения – может быть, впервые за всю жизнь, как подумал он мельком и не без грусти. Ибо разве он видел и чувствовал когда-нибудь с такой остротой, как теперь, пройдя через свои невероятные приключения?

Фируза тоже совершенно расслабилась, шутила, кокетничала со стражником светлого мира и выглядела необыкновенно хорошенькой, так что Михаил Анатольевич даже позавидовал по-доброму тому человеку, чьей женой она когда-нибудь станет. Он, конечно, не сказал ничего вслух, да и вслед за этой мыслью на него вдруг нахлынули воспоминания о принцессе Маэлиналь. Сердце на мгновение болезненно сжалось, и Овечкин поспешно отогнал от себя все мысли о женах и браках.

Они сидели кружком у ворот, и Пэк рассказывал очередную забавную историю из стражнического фольклора – о человеке, который пытался купить право входа, предложив Страже подержанную волшебную палочку, изготовленную в Одессе на Малой Арнаутской. Михаил Анатольевич, слушая эти истории, только диву давался – откуда люди узнают о существовании проходов между мирами? Самому ему никогда ничего подобного в голову не пришло бы, если б уж так судьба не сложилась…

И тут наконец из-за ворот вышел второй стражник, сияющий и довольный, и вышел он не один.

Спутником его был маленький седенький старичок в очках и с тросточкой, и такого ученого вида, что слово «архивариус» само собой просилось на язык. Он тут же споткнулся, выронил папку, которую держал под мышкой, всплеснул руками, нагнулся за ней. Столкнулся лбом со стражником, бросившимся на помощь, потерял при этом очки, и в результате у ворот какое-то время царила суматоха и толкотня. И так все это было по-человечески, просто и забавно, что к тому времени, когда все успокоилось и старичок, водрузивши хрупкие стеклышки обратно на нос, отыскал взглядом Овечкина и сурово подступился к нему с допросом, Михаил Анатольевич окончательно почувствовал себя находящимся дома, на Земле. Он встал перед старичком, вытянув руки по швам, немного робея, как всегда перед людьми старшими и учеными, и на вопрос «Так это вы и есть тот самый молодой человек, который не умеет пользоваться заклинаниями?» покорно ответил:

– Да… извините меня, пожалуйста.

Старичок неожиданно фыркнул.

– Хе-хе… извиняю. Так и быть. Но что ж вы суетесь, право слово, и ведь не в первый раз!

Овечкин только похлопал глазами, не зная, что ответить. А старичок вновь посуровел.

– Вынужден вас огорчить, молодой человек. Мира сытых духов не существует. Сия легенда есть обычное переосмысление, так сказать, перевод представления голодных духов о форме своей посмертной трансформации на язык привычных понятий, в коем, разумеется, заложено зерно истины, однако, как это обычно бывает, истина искажена до неузнаваемости. Суть же заключается в том, что и бессмертный дух может, действительно, умереть, однако для этого требуются совершенно необычные условия, при которых энергетическая структура деформируется…

И далее ученый старец заговорил вовсе не понятными словами, отчего у Овечкина закружилась голова, и он продолжал хлопать глазами, почтительно внимая и с ужасом сознавая, что не в состоянии уловить чего-то очень важного для своей дальнейшей судьбы. Стражники же вокруг, слушая речь старичка, значительно кивали головами, как будто все понимали, и, украдкой покосившись на Ловчего, Михаил Анатольевич горячо вознадеялся, что после тот как-нибудь да объяснит ему все это на простом человеческом языке.

– Но что я вам говорю, – спохватился вдруг старец, – это же каждому ребенку ясно. Извините, увлекся. Итак, двойник Хораса действительно существует, хотя, хе-хе, совсем не такой, каким ему представляется, и сейчас мы с вами, молодой человек, отправимся к этому двойнику. Он и расскажет вам, что вы должны будете сделать, чтобы помочь этому страдальцу перейти в другую форму существования. На ваше счастье, Хорас умудрился-таки выйти за рамки обычной для его сородичей психоэнергетической структуры и потому готов к преобразованию. Преинтересная история связана с вами, должен заметить, задействованы такие силы!.. Я ожидал вашего запроса, да и двойник Хораса уже предупрежден о вашем приходе. Он тоже ждет. Пойдемте… нет-нет, стойте, где стоите! А вы, девушка, отойдите немного в стороночку… мало ли, зацепит ненароком…

И не успел Михаил Анатольевич опомниться, как старичок приблизился к нему вплотную и крепко взял его за руку своей, оказавшейся отнюдь не по-старчески мощной и горячей, как огонь, рукой. Прикосновение это, казалось, прожгло насквозь все существо Михаила Анатольевича, и Овечкин даже задохнулся на мгновение, а потом его не стало, словно и тело его, и сознание распались на атомы и развеялись в вакууме. Он ничего не чувствовал и не сознавал, чувствуя и сознавая при этом нечто громадное, неописуемое и непередаваемое никакими словами… и тут же забыл об этом, ощутив под ногами твердую почву, затем сами ноги, а потом и всего себя целиком. Овечкин встряхнулся всем телом, как собака, вылезшая из воды, вновь обрел ясность зрения, огляделся по сторонам… И от неожиданности застыл на месте.

Он не знал, куда его ведут и что он должен там увидеть. Но то, что увидел, ввергло его в состояние полной растерянности. Ибо перед ним возвышалась ни больше ни меньше как хорошо знакомая ему крепость Хораса из красного кирпича, а вокруг стоял надоевший до тошноты лес в осеннем уборе…

Михаил Анатольевич потряс головой и, немного опомнившись, повернулся к своему провожатому, дабы получить объяснения. Но никакого старичка рядом не оказалось. Он был здесь один… он вернулся туда, где обязан был находиться в силу заклятия, но на этот раз – в полном одиночестве!.. Или, может быть, ученому старцу не удалось провести его в нужное место? Из-за заклятия?

Подумав об этом, впал Овечкин в легкую панику. Однако он тут же попытался взять себя в руки. Ничего такого уж страшного, в конце концов, не произошло. Когда его спутники поймут, что случилось, они, несомненно, вернутся сюда за ним. Им это не составит труда, и, возможно, они явятся совсем скоро. Ничего, ничего. Он подождет…

Делать, во всяком случае, ничего другого не оставалось. Подкачал старичок-архивариус! Михаил Анатольевич тяжело вздохнул и, совершенно сбитый с толку, медленно поплелся к дому. Мысли у него путались. Не успел он переварить толком услышанное – «преинтересная история, замешаны такие силы», ждут его, видите ли, кругом и всюду, – а тут еще новая напасть! Он нимало не представлял себе, чем будет заниматься в ожидании своих спутников. В полном-то одиночестве… без милого голоска Фирузы, без ее наивных, широко открытых глаз, в которых он отражался каким-то совсем другим Овечкиным, умным, храбрым и сильным… Михаил Анатольевич невольно усмехнулся, но тут же снова расстроился. А вдруг они не сразу догадаются… вдруг придется ждать долго… а потом еще и начинать все сначала…

Тут в глаза ему бросилось кое-что. Что-то было не так… Он остановился и еще раз, более внимательно, огляделся по сторонам. Да, действительно… Лес был осенним, желто-багряным, но сухим и светлым, да и небо, хотя и пасмурное, было значительно светлей. Листва легонько трепетала на ветру, и в чаще, где-то поодаль, каркала ворона… Он перевел взгляд на крепость. На окнах не было решеток!

Что-то произошло за время их отсутствия? Что-то здесь изменилось? Или… или он все-таки попал туда, куда надо?

Овечкин немного потоптался на месте – надежда и боязнь разочарования боролись в нем, – и наконец, отбросив сомнения, решительно зашагал к дому. Сейчас он войдет, и все станет ясно. Только и всего.

Еще издалека Михаил Анатольевич разглядел, что на пороге дома стоит какой-то человек, и вздохнул с облегчением. Получилось… где бы он в данный момент ни находился, это было все-таки не то место, к которому навеки привязало его заклятие. И сейчас он, по всей вероятности, должен был увидеть двойника Хораса. В нем проснулось любопытство, он попытался представить себе этого двойника, и немедленно в воображении его всплыли два совершенно разных образа – неприятно-резинового посетителя Басуржицкого и темного, но прекрасного демона в человеческом обличье. Они как-то смешались друг с другом, и впечатление эта смесь производила не слишком благоприятное. Овечкин даже смутился духом.

Но подойдя поближе, он увидел, что поджидающий его человек вовсе не похож ни на того, ни на другого. Хорас-второй – если это был он – и на человека-то не больно походил. Лишь контуры его фигуры напоминали человеческие, а так…

Перед Овечкиным было что-то мерцающее, легкое и прозрачное, очень красивое, как радужные переливы в мелких водяных брызгах, и смотрело оно на Михаила Анатольевича глазами, которые более всего напоминали два трепещущих язычка разноцветного пламени. Под взглядом этих удивительных глаз душу охватывало какое-то невнятное, теплое, сладостное томление, и хотелось стоять и стоять, лишь бы те смотрели, хоть всю жизнь, и не надо было ни еды, ни питья, ни прочих жизненных благ…

Овечкин и встал столбом, разом обомлев и растаяв от такой неожиданной красоты и приятственности.

Хорас-второй улыбнулся. Ни лица, ни тем более рта у него не было, но улыбка эта отчетливо нарисовалась в глазах, и вслед за тем послышался звонкий и мелодичный голос, который произнес:

– Добро пожаловать, человек…