Текст книги "Книга без переплета"

Автор книги: Инна Гарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 19

Выйдя из дому, Босоногий колдун, Де Вайле и Никса Маколей приблизились к той самой подворотне, возле которой молодой король впервые встретил Овечкина, принятого им за чародея. И вспомнив об этом, Никса невольно присвистнул. Так вот куда они едва не вошли в тот раз! Прямехонько в убежище Хораса. И если бы Михаил Анатольевич, перепугавшись с непривычки, не кинулся обратно, Бог знает, как могли на самом деле развернуться события…

Он покачал головой, и сердце его болезненно сжалось. Угодил-таки Овечкин к Хорасу…

Все трое вступили под арку, и колдуны приступили к таинственной работе по открыванию невидимых дверей. Со стороны это никак не выглядело – они просто стояли молча посреди подворотни с напряженными, сосредоточенными лицами. Никса ждал чуть в стороне, рассматривая открывавшийся по ту сторону арки маленький уютный дворик с детской площадкою посередине, обсаженной невысокими кустиками. Белая ночь заливала его своим холодным серебристым сиянием, и отчетливо виднелся в песочнице позабытый каким-то малышом совок.

И вдруг мирный вид этот подернулся странной плывущей завесой тумана и как будто медленно стек – в никуда. За полукружием арки так же медленно встал лес, одетый осенней листвою, над которым нависало сумеречно-грозовое небо…

Аркадий Степанович дернул Никсу за рукав.

– Быстрее…

И выйдя из оцепенения, король торопливо шагнул вслед за своими спутниками в этот лес.

Город исчез. Деревья окружили их со всех сторон.

Совсем неподалеку они расступались, открывая расчищенный участок, в центре которого высилось массивное здание из красного кирпича – крепость с квадратными башнями по всем четырем углам, с узкими окнами-бойницами, тяжелая и угрюмая, под стать грозовым небесам. В окрестностях не было видно ни одной живой души.

Они стояли и молча смотрели на это здание, и глухая, какая-то липкая тишина обступала их плотным облаком, ложась на сердце тяжестью и лишая воли и желания двигаться. Наконец Босоногий колдун встрепенулся, словно очнувшись, и озабоченно сказал:

– Удачно же мы вышли… да еще и встали тут столбами! Можно не сомневаться, что он нас уже рассмотрел и пересчитал.

Он оглянулся.

– Ба… а женщина-то оказалась сообразительнее меня!

Никса тоже оглянулся. Де Вайле рядом с ними не было.

– Где она?

– Кто же ее знает, – развел руками колдун. – Может, висит листочком на этом вот дереве. Молодец, ничего не скажешь. А я – шляпа. Ну к чему, скажите на милость, Хорасу знать, что вы тут не одни, ваше величество! Ох… ну, ладно, каяться поздно. Думаю я, мой юный друг, что нам имеет смысл разбить лагерь в этом лесочке да поразмыслить над своими дальнейшими действиями.

Никса Маколей бросил последний взгляд на убежище Хораса и решительно повернулся к нему спиной.

– Пойдемте.

Отошли они не слишком далеко, так что в просветах между жухлой листвою деревьев, отделявших их лагерь от врага, можно было разглядеть красный кирпич. Аркадий Степанович, поколдовав немного, соорудил из ничего палатку и попросил Никсу помочь установить ее.

– Времени у нас немного, – говорил он, выбирая местечко посуше. – Я полагаю, что этот любитель театральных эффектов и способ сражения предпочтет образцово-показательный. А посему нужны нам добрый конь, меч и доспехи. Это, впрочем, пустяки. Это я достану. Хуже другое. Я не сомневаюсь, милостивый государь, что драться вы умеете. Однако драка вам предстоит не простая, а с заковыкою, и дорого я дал бы, чтобы узнать, в чем эта заковыка заключается. Не зная, что ему нужно от вас, в качестве худшего варианта предположим следующее – он собирается вас убить. Допустим, причиной является кровная месть – ваш дедушка, как говорится, наступил на любимую мозоль его прадедушке. И все преимущества нынче на его стороне. Один талисман нейтрализует другой, и остается смертный человек против бессмертного духа, уязвимая плоть против не знающей истощения энергии. Посему полагаю я, что победа ваша будет зависеть не от умения владеть мечом, а от применения какой-нибудь хитрости. Каковую нам и надлежит сейчас придумать. А также от вашей осторожности и, я сказал бы даже, хладнокровия.

Никса насмешливо прищурился.

– Не смейтесь! – тут же сердито вскинулся старец. – Я не шучу. Вы будете иметь дело с бестелесным духом, коего мечом убить невозможно. Вы сейчас против Хораса – что цыпленок против ястреба, и нечего ухмыляться!.. Прихватите-ка лучше вон тот сук… сейчас костер разведем. Скрываться нам уже ни к чему, а сырость этот поганец развел тут просто удивительную!

Покончив с палаткой, они развели костер. Дыму от него, правда, было больше, чем огня, ибо влага и впрямь пропитала все вокруг, и сам воздух был влажен и удушлив, как болотный туман. Грея руки над самым пламенем, Босоногий колдун продолжал свою речь.

– Перед вами две задачи, Никса. Одна – не давать ему коснуться вас, то есть защищаться и защищаться до бесконечности. И вторая, от которой, возможно, зависит все… Вы сказали, что он предстал перед вами в образе рогатого духа? Это очень важно. Теперь он, скорее всего, будет выглядеть, как человек, и голову прикроет шлемом. Но вы должны помнить о его рогах и мысленно видеть их все время. Ибо сие не рога, а нечто вроде антенн, между которыми курсируют жизненно важные для него токи. И второю вашей задачей будет улучить момент и попытаться ударить его по голове так, чтобы меч ваш хоть на секунду оказался между этими воображаемыми рогами. Металл замкнет энергетический поток, и в этот момент я смогу сделать свое дело… только в этот момент, помните об этом! В течение каких-то долей секунды он будет парализован, и я попытаюсь сковать его чарами. Если не выйдет сразу, этот маневр нам придется повторять снова и снова. И только это может вас спасти, помните об этом! Вы поняли меня?

– Да, конечно, – задумчиво отвечал Никса. – Это несложно. Но нельзя ли нам поторопиться, сударь? Меня тревожит, что время идет, а там, в его власти, люди, и неизвестно, как он воспользуется этим временем. Мне же хочется увидеть живым моего друга… и остальных, конечно, тоже.

– Мне этого хочется не меньше вашего, – сердито сказал колдун. – Но спешить некуда. Во-первых, я позвал – и конь, и оружие пока что в пути. А во-вторых, вам не мешало бы отдохнуть.

– О каком отдыхе вы говорите!

– Не спорьте со мною, – в голосе Аркадия Степановича появились властные нотки. – Не хотите же вы поставить нас всех под угрозу, оттого что в нужный момент у вас дрогнет рука! Если он убьет вас, мне с ним не справиться. И погибнут все. Потому идите немедленно в палатку, лягте и расслабьтесь. Я побуду на страже.

Маколей открыл было рот, чтобы возразить, но натолкнулся на тяжелый взгляд колдуна и замер. Глаза добродушного суетливого старца зажглись вдруг двумя голубыми зеркалами, утратив всякий человеческий вид. Они излучали холодный свет, пугающий и парализующий волю, да и сам старец сделался как будто не похож на себя… Тень беспокойства скользнула по лицу молодого короля, и, безропотно поднявшись, он ушел в палатку.

– То-то же, – проворчал себе под нос Аркадий Степанович, мгновенно погасив нечеловеческий взор и сделавшись самим собой. Он поднял голову и настороженно оглядел неподвижный, молчаливый, словно затаившийся лес.

…Куда, интересно, укрылась колдунья из Данелойна? Надо надеяться, она тоже собирается помочь Маколею в предстоящем бою. Аркадий Степанович совсем не ожидал встретить такую силу в заурядной ведьме из захолустного средневекового мирка. И сейчас вовсе не прочь был посоветоваться с нею. Согласовать действия, например… Однако возможно, что она находилась в данный момент уже в самой крепости Хораса, такая – могла! Отправилась, например, проведать соотечественников. Босоногий старец тяжело вздохнул, вспомнив о Баламуте. Только бы он был еще жив, бедолага… Насчет принцессы было не так беспокойно, вряд ли Хорас собирался ее убить, а вот остальные… подвернувшиеся под руку пешки…

«Нет ничего случайного в мире», – услышал он вдруг как наяву суровый и предостерегающий голос своего учителя и вздрогнул. Знаем, знаем… каждый играет свою роль, и без пешек не бывает игры. И все же гибель есть гибель, даже если она не случайна. Тем более для этих не обладающих знанием, суеверных, столь беззащитных… и все же столь мужественных людей.

Босоногий колдун насупился. Дорого он дал бы, чтобы надежно прикрыть Маколея собою, и, конечно, попытается это сделать. Но сил может не хватить. Слишком мало известно ему о Хорасе. И остается только уповать на провидение, на вмешательство тех сил, о которых ничего не знают даже маги и колдуны… на чудо. Аркадий Степанович невесело усмехнулся.

И тут тихое перестукивание копыт донеслось из гущи деревьев. Медленно ступая по земле, усыпанной влажной листвой, на небольшую полянку, где располагался их лагерь, выступил белоснежный красавец-конь в полной сбруе, с блестящей ухоженной гривой. Увидев Босоногого колдуна, умное животное направилось прямо к нему. Старец, кряхтя, поднялся на ноги и ласково потрепал его по шее, оглядывая в то же время деловым хозяйским глазом.

К седлу был приторочен венецианский меч с украшенной чеканкой и позолотой рукоятью – старинное, надежное оружие, хорошо знакомое старому колдуну… Когда-то и он был молод, и кровь вскипала в жилах при одной только мысли о доброй драке. Как это вышло, что стал он нынче столь рассудителен и хладнокровен и думает о предстоящем молодому королю сражении без всякого азарта и даже с какой-то тоскою?! Кровь… слишком много ее всегда проливалось, этой драгоценной субстанции жизни. И невыносимой казалась нынче Аркадию Степановичу мысль, что он может увидеть поверженным и мертвым Никсу, такого красивого и сильного сейчас, полного жизни… такого спокойного и, в общем-то, миролюбивого и достойного человека. «Старею», – со вздохом подумал Аркадий Степанович и еще раз ласково провел рукою по шелковистой гриве коня.

Тут из палатки выбрался Никса Маколей, увидел их обоих, и зеленые глаза его просияли, а на лице мелькнула счастливая мальчишеская улыбка, сразу же сменившаяся, правда, серьезным и сосредоточенным выражением.

– Доброе животное, – сказал он, с полным одобрением разглядывая коня. – И меч… ага!

Он быстро вытащил меч из ножен, примерился к рукояти и несколько раз взмахнул им. Рот его был сурово сжат при этом, но на скулах проступил румянец, а светлые, почти белые волосы растрепались, сделав короля похожим на мальчишку.

– Отменное оружие!

Босоногий колдун крепко и сердито почесал в затылке и отошел в сторонку, чтобы не мешать воинским упражнениям.

– Там еще и доспехи имеются, – буркнул он. – Нелишне бы примерить!..

ГЛАВА 20

Хорас лишь мельком глянул на вошедшую принцессу и сразу снова отвернулся к окну, всматриваясь в тонкую струйку дыма, поднимавшуюся к небесам из близлежащей рощи. Так, стоя к Май спиною, он и выслушал просьбу выпустить из заточения Баламута Доркина. А выслушав, решительно покачал головой.

– Нет, принцесса. Этого вашего придворного я отпустить не могу. Он человек опасный. А мне сейчас не до того, чтобы присматривать за ним. Может быть, после… когда я уже стану вашим супругом, и он не посмеет покуситься на избранника своей госпожи.

Хорас наконец отвернулся от окна и бросил, ухмыляясь:

– Да и тогда я прежде хорошенько подумаю.

Принцесса Маэлиналь, стараясь не подавать вида, как огорчил ее отказ, холодно спросила:

– Могу ли я в таком случае хотя бы повидаться с ним?

Хорас окинул ее восхищенным взглядом, от которого по телу Май побежали мурашки.

– Как вы прекрасны сегодня!.. Нет, любовь моя, и это мне неугодно.

– Но могу я, по крайней мере, убедиться в том, что он еще жив?!

– Вчера еще был жив, как вам должен был доложить ваш верный паж. Так отчего ему не быть живым и сегодня? Не настаивайте, Май. Мне, право, нынче не до женских капризов.

Лицо принцессы совершенно окаменело.

– Могу представить, сударь. Если вам до свадьбы уже не до женских капризов, то что же будет после?

– После… о, после! – оторвавшись от своего наблюдательного поста, Хорас стремительно приблизился к ней, и девушка едва удержалась, чтобы не отшатнуться. – Блаженное после! Я весь буду ваш, принцесса, и уверяю, что сможете вертеть мною, как захотите… во всяком случае, на первых порах.

Он, усмехаясь, заглянул ей в глаза.

– Вы бледнеете, моя дорогая. Волнуетесь, как бы ни старались это скрыть. Пора бы вам уже привыкнуть к этой мысли. Времени осталось совсем мало.

Хорас показал в сторону окна.

– Он уже здесь, красавец Маколей! Мы встретимся сегодня же. И вы должны понять – я сам волнуюсь. Я трепещу в предвкушении чудного мгновенья, когда исполнится мое заветнейшее желание. И мне хочется даже оттянуть этот миг, наслаждаясь… а заодно заставить поволноваться Маколея. Ему это не пойдет на пользу.

Принцесса, однако, всем своим видом выказывала полное безразличие к участи молодого короля.

– Я в последний раз прошу вас, сударь, – отпустите Доркина.

– Нет, – отрезал Хорас, перестав улыбаться. – Мне не нужны интриги за моей спиною в самый неподходящий момент.

– Я запрещу ему вмешиваться во что бы то ни было…

– Я верю вашему слову, принцесса, но не настолько. Вы не можете не желать мне поражения.

Он умолк и, не отрываясь, смотрел в глаза Маэлиналь. Неожиданно на лицо его легла тень, и взгляд сделался глубоким и печальным – взглядом бесконечно измученного человека. Брови сошлись на переносице, скорбная складка пролегла у рта, плечи опустились… преображение было столь полным, что пораженная принцесса на миг забыла, кто стоит перед ней, и не сознавала ничего, кроме полноты страдания, носимого в душе этим существом, словно тяжкое бремя.

– Ведь это так, – тихо сказал Хорас. – Смешно было бы думать иначе. Откуда вам знать, что это такое – быть отверженным и среди людей, и среди собственных сородичей, откуда вам знать, что такое вечно неутоленное желание, и зависть, и злоба… и страх. Ваш страх передо мною – ничто в сравнении с тем страхом, который я ношу в себе, страхом так никогда и не узнать, что такое истинная жизнь и все то, что вы называете радостью! Быть сотворенным – кем-то, когда-то – в виде существа нечистого, угрюмого и полного страшной, ни к чему не применимой силы – зачем? Вот вопрос, на который я боюсь никогда не узнать ответа. Вы не можете меня любить, принцесса, но если б вы знали, насколько я не могу любить вас, вы бы ужаснулись. Я – порождение тьмы и хаоса, но и во тьме и в хаосе существует некое подобие покоя, некая самодостаточность, и даже в этой малости мне отказано – я обречен на неистовое стремление ко всему тому, чего я не знаю, чего мне знать не дано. Судите меня, если можете, вы – чистое и гордое человеческое дитя, дитя того, кого вы называете Богом! Я – не Его дитя. У меня своя дорога, и я пройду по ней до конца.

Он вскинул голову, и по лицу его вновь пробежала уродующая гримаса нетерпеливого желания, сменившаяся обычной неприятной и насмешливой улыбкой.

– Вам меня не понять. Идите к себе, сударыня. Из окна вашей спальни прекрасный вид… надеюсь, вы получите удовольствие, наблюдая за ходом сражения.

И Хорас отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Принцесса же Маэлиналь, действительно не понявшая и половины из сказанного, но испуганная и ошеломленная, опустилась на ближайшее кресло, чувствуя себя не в силах сделать ни шагу.

* * *

Баламут Доркин, не веря своим ушам, смотрел на чатури, и кулаки его медленно сжимались.

– И ты молчал столько времени! Ах, птичка… чтоб тебе провалиться!

– Я не хотел снова оставаться один, – покаянно забормотал чатури. – Я все врал, будто ты мне надоел. Ты мне нравишься. Хорас все равно не дал бы тебе уйти… а я так долго сидел тут в одиночестве!

– Мало! – без малейшего сострадания рявкнул Баламут. – Будь моя воля, я бросил бы тебя в подвал, в колодец… шею бы тебе свернул вот этими руками! Столько времени потеряно!

Он потряс перед клеткой стиснутыми кулаками и, не находя больше слов, да и не желая терять ни минуты, кинулся к железной двери, на ходу вынимая кинжал из ножен. Он постучал в нее сначала рукояткой кинжала, затем, повернувшись спиной, принялся колотить ногою. Дверь отзывалась гулким грохотом.

Чатури следил за ним, припав к прутьям клетки, и в круглых глазах его светилась тоска.

– Такая безделица, – выплевывал сквозь зубы Баламут, без устали работая ногой, – такая вшивая чепуха! И я сидел тут дурак дураком… ну, подожди, птичка! Я еще доберусь до тебя… я тебе крылышки пообрываю, перышки повыщипываю!

– Никто тебя не слышит, – жалобно сказал чатури, улучив паузу между ударами. – Они далеко внизу…

– К черту!

– Подожди, Баламут, нам скоро принесут еду…

– Заткнись!

Доркину все-таки пришлось остановиться, чтобы перевести дух. И в этот момент загремели отпираемые замки.

Лицо королевского шута мгновенно просветлело. Прежде чем открылась дверь, он быстрым движением полоснул кинжалом по своей левой руке от локтя до кисти. И угрожающе поднял перед собой окровавленное лезвие.

Чатури тоненько, по-птичьи, вскрикнул и отшатнулся в глубину клетки.

Появившийся в дверях стражник с подносом в руках застыл как вкопанный при виде кинжала, зависшего в воздухе в нескольких сантиметрах от его лица.

– Ну, – скалясь, сказал Баламут. – Как тебе это нравится?

Он засмеялся коротким возбужденным смехом.

– Пошел вон, быстро!

И стражник медленно начал отступать, глядя на кинжал так, словно был совершенно загипнотизирован видом крови. Он запнулся о порог, едва не упал и начал пятиться быстрее, ибо Баламут двинулся за ним, продолжая держать кинжал в непосредственной близости от его лица и по-прежнему зловеще скалясь. И когда они оказались на крыше, Доркин метнул кинжал не целясь.

– На тебе!

Стражник закричал, но крик тут же оборвался. Ибо не успело лезвие, вымазанное кровью, коснуться его груди, как мощная фигура его с квадратными плечами вспыхнула сверху донизу синевато-бледным пламенем и растаяла в нем меньше чем через секунду. Кинжал, пролетев насквозь, упал и заскользил по черепице, и Баламут едва успел, прыгнув, как кошка, подхватить его на самом краю крыши.

Еле удержавшись сам, он поспешно отступил от края, выпрямился и незамедлительно заново вымазал лезвие своею кровью, сочившейся из узкого пореза на руке. Ибо именно таково было безотказное и единственное средство против нежити, прислуживавшей Хорасу, – живая человеческая кровь. Она уничтожала их мгновенно. И этот-то нехитрый секрет проклятая вещая птица замалчивала до последнего!

– Уж не знаю, как он вообще решился расстаться с ним, – проворчал Доркин, разглядывая лезвие. – Можно было бы подумать, что в нем проснулась совесть… если б она у него была, эта совесть!

Тут он услышал жалобный зов чатури, донесшийся из-за распахнутой двери их бывшей общей тюрьмы.

– Баламут!

Но Доркин только стиснул зубы и настороженно огляделся.

Крыша была пуста, не следа ни осталось от караулившего их верзилы с безмозглой головой, кроме подноса да раскиданных мисок. Неподалеку от входа в башню темнел круглый люк. Под ним была винтовая лестница, ведущая вниз, но спускаться туда Баламуту совсем не хотелось. Он окинул взглядом далеко простиравшиеся окрестности – лес, лес и лес… дымок от чьего-то костра. Кто бы это мог быть?

Он осторожно приблизился к краю крыши, вытянул шею и уставился из-под руки в сторону дыма. Что-то там смутно белело между деревьев, похожее на шатер, и вроде бы двигался кто-то… Баламут напряг глаза, прищурился изо всех сил. Сердце у него екнуло. Там были люди, и один из них – словно бы с пышным серым шарфом, обмотанным вокруг головы… неужели?

Он судорожно оглянулся на люк. Спокойно, спокойно… в одном чатури прав – спускаться туда практически бессмысленно. От стражи, положим, можно отбиться – ее распугает один только вид крови, но есть еще Хорас, и вряд ли Хорас сейчас мирно спит в своей кровати… если он вообще когда-нибудь спит. И хорошо, если это исчадие ада всего лишь закинет его обратно в башню, а то как пришибет на месте… И Баламут осторожно двинулся вдоль края крыши, страстно желая отыскать хоть какую-то возможность спуститься с нее, минуя Хораса.

Но почти сразу же ему стало понятно, что без веревки и крюка дело это немыслимое – черепичный скат сильно выдавался наружу, и нечего было и думать о том, чтобы, повиснув на его краю, дотянуться до какого-нибудь окна или до кирпичной кладки стен. И водосточные трубы отчего-то не были предусмотрены в конструкции сего здания. Да и веревка, будь она под рукой, понадобилась бы весьма приличная. Сколько тут было этажей, Доркин не знал, но и без того было видно, что земля очень далеко…

Покусывая губы, он обошел крышу по периметру, не преминув обследовать остальные три башни, громоздившиеся по углам, и убедился, что толку от них не больше, чем от той, где сидели они с чатури. Единственными ходами вниз были люки в самой крыше, но все они, кроме первого, были закрыты тяжелыми железными крышками, запертыми изнутри на засовы.

Так он воротился туда, откуда начал. Из башни не доносилось ни звука коварный чатури, должно быть, предавался отчаянию.

Что же, ничего другого не оставалось. Баламут взглянул на кинжал. Кровь на нем уже подсохла. Он, поморщившись, расширил порез на руке и, обновив таким образом оружие, решительно шагнул к люку.

И в этот момент до слуха его неожиданно донесся звук рога, трубящего вызов. Баламут порывисто вскинул голову, и то, что он увидел, заставило его замереть на месте.

Из-за деревьев на расчищенную перед крепостью площадь вышел белоснежный конь, покрытый алым с золотом чепраком, неся на себе седока незнакомого стройного воина в легкой кольчуге и в шлеме, тускло отблескивавших серебром под сумеречным небом этого мира вечной осени. Шлем не закрывал лица, и воин поднес рог к губам и протрубил еще раз. Держась чуть поодаль, следом за ним из лесу вышел пеший человек. Всмотревшись в него, Баламут Доркин на сей раз без всяких сомнений узнал Босоногого колдуна.

Он все понял сразу и подался всем телом вперед, отчаянно желая каким-нибудь чудом оказаться сейчас рядом с ними. Ибо это было чистое безумие… стало быть, рыцарь и есть тот самый Никса Маколей, который ничего не знает про уготованную ему участь, и колдун… пробрался-таки сюда, желая помочь, но не сможет этого сделать!

Доркин повернулся и в последней надежде ринулся в башню.

При его появлении чатури встрепенулся.

– Послушай, ты, – грозно сказал Баламут, останавливаясь перед клеткой. – Ты молчал, сукин сын, ладно… Я прощу тебе это! Только скажи, как мне спуститься с крыши… немедленно, сейчас! Если ты хоть что-то знаешь – не мешкай! Дорога каждая секунда… не молчи, ради всего святого!

Чатури всхорохорился было, но, видно, и сам понял, что дело не терпит отлагательства. Вызывающее выражение в круглых желтых глазах сменилось беспокойством. Он открыл клюв, но то, что он сказал, прозвучало для Доркина полной неожиданностью. Более того – издевательством.

– Прыгай, Баламут!

Доркин отшатнулся. Мгновение он смотрел на чатури, затем, не сказавши ни слова, повернулся и выбежал вон.

Ему хотелось рычать от ярости.

Но всадник уже в третий раз подносил к губам рог. И Доркин решился. Он подбежал к краю крыши и свистнул в три пальца с такою оглушительной силой, что, водись в этом лесу птицы, они сорвались бы со своих мест все до единой. Но птиц здесь не было. Зато конь под молодым королем тревожно вскинул голову и захрапел, а Босоногий колдун даже подскочил на месте. Затем почтенный старец тоже вскинул голову и устремил взгляд из-под руки на крышу крепости, безошибочно определив направление звука. При виде Баламута он подскочил еще раз и отчаянно замахал руками. Доркин, не зная, что могут означать сии телодвижения, решил все-таки, что без помощи старец его не оставит. Он набрал в грудь воздуху, зажмурился, выругался и прыгнул.

Уже в полете, похолодев с головы до ног, он подумал, что в жизни не совершал большей глупости. И весь напрягся, пытаясь подтянуть ноги к животу и готовясь к последнему страшному удару о землю. Ветер свистел в ушах… но тут что-то случилось. Как бывает во сне, когда вдруг начинаешь падать в бездну, стремительно кружась, и просыпаешься, сильно вздрогнув всем телом… так и Баламут, содрогнувшись, открыл глаза и обнаружил, что стоит на земле. Никакого удара он не почувствовал вовсе, и хотя ноги держали его не слишком уверенно, однако обе были целы. Голова кружилась, и белый всадник с колдуном виделись маленькими, словно находились на краю земли. Доркин с трудом заставил себя сделать первый шаг и затем побежал им навстречу.

* * *

Услышав боевой рог, принцесса Маэлиналь вздрогнула и невольным движением приложила руку к сердцу. Хорас припал к окну вплотную.

– Как он спешит!

Демон на мгновение оглянулся на принцессу, и при виде его лица, искаженного нечестивой радостью, ей сделалось совсем дурно.

– Ничего, подождет!

Он снова уткнулся в окно. А Маэлиналь дрожащими губами беззвучно зашептала слова молитвы.

Рог прозвучал второй раз. Хорас не шевелился.

Ей очень хотелось уйти отсюда, но она не могла сдвинуться с места. Кровь стучала в висках, и все, что она сейчас могла – это просить вышние силы сделать так, чтобы молодой король опомнился, ушел, отказался от боя. Хотя бы отсрочки!.. пусть Хорас ищет его и не может найти!

И тут Хорас внезапно отпрянул от окна.

– Идите к себе, – резко сказал он, глядя на принцессу без тени своей обычной насмешливости, скорее даже злобно. – Время настало. Черт… как я не подумал, что проклятая птица может проболтаться!

Он стремительными шагами вышел из комнаты, как будто забыв о Маэлиналь. Но нет – на смену ему тотчас явились стражники, готовые сопровождать принцессу до ее покоев.

Что-то произошло, поняла она, что-то, непредусмотренное злым духом, и робкая надежда проснулась в ее сердце. И как ни мала была эта надежда, она придала девушке силы подняться и поспешить к себе.

В покои свои она почти вбежала, не заботясь о королевском достоинстве. Фируза и Овечкин, уже стоявшие у широкого окна, забранного решеткой, повернули к ней взволнованные лица и поспешно расступились, давая место. Приникнув к окну, принцесса Маэлиналь увидела медленно движущегося белого всадника, ожидающего ответа на свой вызов. Поодаль от него, на краю предназначенного для ристалища поля, стояли еще два человека. Но стала ли она всматриваться в их лица и узнала ли своего верного друга Баламута, вырвавшегося-таки из заточения, осталось неизвестным, ибо она не проронила ни звука…

* * *

Маколей готовился уже протрубить в третий раз, когда услышал пронзительный свист и предостерегающий крик Босоногого колдуна. Он отвел руку и успел увидеть головокружительный прыжок Баламута – весьма странный прыжок с резким замедлением падения в полуметре от земли, – и, не зная, друг это или враг, мгновенно схватился за меч.

Босоногий колдун кинулся было навстречу Доркину, но, спохватившись, остановился и поднял руки в магическом жесте, защищающем того от могущего последовать в спину удара.

– Это свой, Никса, – задыхаясь от напряжения, бросил он молодому королю. – Погодите трубить!

Баламут Доркин принялся кричать еще на бегу:

– Колдун, поворачивай назад! Назад… останови этого самоубийцу!

Аркадий Степанович все-таки пробежал несколько шагов, приобнял его на мгновение, но тут же, схватив за руку, оттащил в сторону с пути белого коня.

– Поздно, пожалуй, – сердито сказал он. – Что случилось?

Смотрел он при этом мимо Баламута, в сторону крепости Хораса, и Никса Маколей смотрел туда же. Баламут оглянулся.

Черная кованая решетка, закрывавшая арку проезда в центре здания, медленно расходилась.

– Нельзя ему драться, колдун! – отчаянно выкрикнул Доркин. – Хорас победит… послушай же меня! Он – из мира голодных духов и собирается вселиться в человеческое тело… в его тело! – он ткнул рукою в сторону Маколея. – И у него есть камень стау!

Баламут добился своего – босоногий старец, позабыв о раздвигающейся решетке, повернулся к нему.

– Камень стау! – выдохнул он. – Господи, спаси и помилуй!

Все краски сбежали с его лица, и он бросил испуганный взгляд на Никсу Маколея. Тот, словно не слыша ничего, по-прежнему не отводил глаз от ворот.

– Никса!

– Поздно, – лаконично ответил молодой король и крепче сжал рукоять меча.

– Следи за его свободной рукой! – крикнул старец. – Ты понял – за свободной рукой! Не давай ему ничего бросить в тебя! Не думай о его рогах… пропади все пропадом… следи за рукой!

– Я понял.

И Маколей, сжав губы, двинул коня вперед. Босоногий колдун и Доркин уставились на ворота.

Из-под арки медленно выехал всадник в черных латах, на черном коне. Нагрудную пластину его панциря украшало нанесенное белой фосфоресцирующей краской изображение смерти с косою – изображение мастерское, невольно притягивающее взгляд.

Босоногий колдун сплюнул и отвернулся.

– Я же говорил, – с тоскою и отвращением сказал он. – Любитель театральных эффектов…