Текст книги "Королевская охота"

Автор книги: Инна Брюсова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8
ЛЮБОВНИКИ…

На другой день утром Екатерина перезвонила любезной Лидии Антоновне и получила адрес Алины, а также номер телефона Анатолия Константиновича с напутствием держать ее в курсе происходящего.

«Ну-с, с чего начнем? Вернее, с кого? – спросила она себя. – С мужей или любовников? Тянем жребий!» Она взяла из книжного шкафа первую попавшуюся книгу. Ею оказалась «Одвуконь» Романа Гуля [19]19
  Роман Гуль – писатель, литературный критик, эмигрант.


[Закрыть]. Открыла наугад, ткнула пальцем посередине страницы и прочитала следующее: «Раскланяться на улице легко с кем угодно. Но с глазу на глаз разговаривать не с каждым одинаково просто и не с каждым одинаково приятно». С этим не поспоришь! Необходимо помнить, прибегая к этому детскому способу гадания, что главное не то, что выпадет, а то, как ты это истолкуешь. «И с кем же из них мне приятнее будет разговаривать? Ни с кем! Ну, с мужем, пожалуй, все-таки приятнее. Потому что с женой Анатолия Константиновича мне совсем не хочется встречаться. Значит, начнем именно с нее. Чтоб не выходить из формы!»

Она набрала номер домашнего телефона четы Бодюков. Трубку сразу же взяли, словно ждали звонка. «Алло?!» – сказал-спросил мужской голос. Екатерина не успела ответить, как раздался щелчок и вмешался женский голос, возникший из ниоткуда, тягучий, низкий и густой: «У телефо-о-она? – И без паузы: – Ана-то-о-олий, я взяла!» «Хорошо, Машенька!» – ответил мужчина, после чего раздался еще один щелчок. «Неплохо бы поговорить с ним наедине, – подумала Екатерина, – но тут уж ничего не поделаешь!»

– У телефо-о-она? – повторила Машенька.

– Добрый день, Мария Филипповна, – официально и холодно, «с понтом», начала Екатерина, чтоб слегка припугнуть скандалистку и показать ей, кто есть кто. По принципу: выигрывает тот, кто нападает первым. – Меня зовут Екатерина Васильевна Берест. Я – следователь. («Нахалка!») В ходе расследования, которое я веду, возникла настоятельная необходимость поговорить с вами.

– Какое расследование? При чем тут мы? Как вы сказали, вас зовут?

Не похоже, что ее можно испугать.

– Расследование частного характера. («Что я несу!»)

– Что значит – «частного характера»?

– Это значит, что я работаю на лицо, замешанное в преступлении, частным образом. Представляю его интересы.

– Это навроде адвоката?

– Да. – «Навроде!»

– А мы при чем?

– Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Каких вопросов?

– Мы не могли бы увидеться и обсудить эти вопросы при личной встрече?

– Даже не знаю, что вам сказать. Нам сегодня должны товар подвезти… А вы не из милиции?

– Да, наше бюро сотрудничает с районной прокуратурой.

– Если разве часиков в двенадцать, когда у нас перерыв на обед? Но учтите, я не могу вам ничего обещать, и если мы не успеем принять товар… – Голос приобретает агрессивные интонации.

– Мария Филипповна, я надеюсь, нам удастся поговорить именно сегодня, – с нажимом говорит Екатерина. – Завтра производственное совещание в следственном отделе, на котором будут обсуждаться результаты следствия. Мне не хотелось бы вызывать вас повесткой. – «Что я несу?..»

– А как ваша фамилия, вы сказали? – проговорила женщина, и наступила пауза. Видимо, она записывала фамилию «следователя».

– Где мы сможем увидеться?

– Лучше у нас дома, приходите к нам сюда.

– Пожалуйста, уточните ваш адрес, – строго сказала Екатерина. – Так, так, – повторяла она после каждого слова, как будто сверяла то, что диктовала Мария Филипповна, с записями в своем оперативном блокноте. – В двенадцать ноль-ноль я к вам подъеду.

Мария Филипповна была совсем не такой, какой Екатерина себе ее представляла. Она вовсе не была толстой уродливой стервой, во всяком случае, на вид. Большая женщина с несколько грубоватыми чертами красивого, сильно накрашенного лица, с густыми, завитыми в длинные локоны темно-рыжими волосами и красивой «волной» на лбу. В деловом костюме мужского покроя цвета спелой малины, с золотыми пуговицами. С пышной грудью в открытом вырезе блузки и массивным золотым колье на шее. С крупными красивыми руками в кольцах и браслетах. Духи, тяжелые и пряные, довершали образ коммерсантки в достойном интерьере большой гостиной, вылизанной до зеркального блеска. С портьерами, раз и навсегда заложенными в симметричные складки, равно как и гипюр на окнах, парчовой скатертью на столе и красивой вышитой дорожкой на спинке дивана. С многочисленной мелочью – слониками, птичками, собачками, флакончиками, непременным орлом с распростертыми крыльями – сувениром с солнечного Кавказа, букетиками засушенных цветов и семейными фотографиями. С искусственными растениями в керамических вазах. С картинами на стенах – девушками с кувшинами, трогательными детьми с собаками, собаками отдельно от детей и наоборот, ландшафтами с родными березами, покосившимися срубами и экзотическими натюрмортами.

– Правда красиво? Это все Толик, мой муж, рисовал. – Мария Филипповна, сверкнув украшениями, жестом королевы обводит рукой комнату. – Он очень талантливый, ему даже один художник говорил: «Тебе бы, Толя, учиться, большой бы человек вышел!» Но тогда не было возможностей, молодые были, денег не было, детей надо было поднимать, а теперь уже вроде и поздно. – Она вздыхает. Говорит она медленно, тщательно выговаривая и растягивая слова, так, как в ее понимании, понимании женщины из предместья, должен говорить интеллигентный человек.

– Очень красиво, – соглашается Екатерина.

– Все наши знакомые всегда просят его нарисовать чего-нибудь с открытки, ну там, цветы, или с фотографии. Он бы с радостью, да времени совсем нет, жизнь сейчас тяжелая, да и дети из-под ногтя сосут, то одно им надо, то другое! У нас двое! – Она опять вздыхает и выжидающе смотрит на Екатерину, мол, приличия с моей стороны соблюдены, давай теперь ты, твоя очередь.

– Толик! – вдруг кричит она, услышав, как хлопнула входная дверь. – Иди к нам! – И, обращаясь к Екатерине, поясняет: – Это мой муж, Анатолий Константинович, пришел.

Екатерина с любопытством смотрит на входящего Толика – небольшого, бесцветного, лысеющего человечка в сером клетчатом пиджаке и коричневых брюках.

– Знакомься, – обращается к мужу Мария Филипповна, – следователь Екатерина Васильевна!

Анатолий Константинович краснеет, тихо говорит:

– Очень приятно, – и вяло пожимает руку Екатерины. Она чувствует прикосновение его маленькой, холодной ладони. – Машенька, – поворачивается он к жене, – там недостача, не сходится с накладной…

– Потом! – обрывает его Мария Филипповна, и он замирает.

– Мария Филипповна, – начинает Екатерина, украдкой взглянув на Толика, – меня интересует ваше мнение об одном человеке, женщине.

– Какой женщине? – настораживается Мария Филипповна.

– Алине Владимировне Горностай! («Как в прорубь бросилась!» – думает Екатерина.)

– О ком? – В голосе Марии Филипповны изумление и что-то еще… что-то еще… испуг? – Зачем вам про нее? – Она смотрит на побагровевшего мужа.

– Возникла необходимость поговорить с теми, кто знал Алину Владимировну. В интересах следствия.

– Какого следствия?

– Я не могу открыть вам всего и поэтому просто прошу вас помочь, не задавая вопросов.

Слова «прошу» и «помочь» несколько успокаивают Марию Филипповну, и она говорит:

– Что ж тут скажешь? Я на нее зла не держу, даже вроде жалко, такая молодая была… хотя она мне очень много горя принесла! – Она замолкает, достает из кармана костюма вышитый носовой платочек и осторожно промакивает им глаза. Потом, повернувшись к мужу, командует: – Толя, оставь нас! Подожди на кухне или, нет, сделай нам лучше… чай, кофе? – Она вопросительно смотрит на Екатерину.

– Чай, пожалуйста, – говорит Екатерина, пытаясь встретиться глазами с Толиком. Ей это не удается. Анатолий Константинович, ни на кого не глядя, выходит.

– Вы с ней были хорошо знакомы?

– Пришлось! – горько произносит Мария Филипповна. – У Толика с ней… ну, одним словом, роман был! – Она внимательно смотрит на Екатерину, пытаясь по выражению лица определить, что именно и как много той известно.

– А до этого вы ее не знали?

– Не знала и не подозревала даже, что такая существует! Но потом добрые люди раскрыли глаза. Я его не оправдываю, – строго говорит Машенька, – но он ведь мужчина! С них другой спрос! («Еще раз к вопросу о равенстве!» – думает Екатерина.) А женщина должна себя блюсти! Особенно если замужняя!

– И как же вы познакомились?

– Ну, как! Подстерегла после работы, увидела, как они вышли вместе, и пошла за ними!

– Они вас видели?

– Нет! Им не до меня было! Ну, увидела я ее на лицо, а в другой раз подстерегла одну, без Толика! – Мария Филипповна рассказывает обстоятельно, со вкусом, видимо, уже не в первый раз. – И к ней: «Поговорить, – говорю, – надо!» Она мне: «А кто вы такая?» «Жена вашего друга, – говорю, – Анатолия Константиновича!» Хоть бы покраснела! Так нет же! «Я вас слушаю!» – отвечает. Представляете? Она меня слушает! «Нет, – говорю, – уважаемая, – это я вас слушаю!» «И что же вас интересует?» – это она мне. «А то, – говорю, – по какому такому праву вы с моим мужем гуляете?» – Мария Филипповна тяжело дышит, на щеках ее выступают красные пятна. – «Я вас по-хорошему предупреждаю, – в голосе ее звенят слезы, она так вошла в роль, что говорит уже на два голоса: патетически, с праведным гневом – за себя, и, высокомерно скривив губы, скупо цедит слова – за соперницу. – Я вас по-хорошему предупреждаю! Я на вас управу найду! Своего мужа я вам не отдам, слышите?!» А она: «Ваш, – говорит, – муж – взрослый человек! Решать ему!» «Так, – говорю, – короче, предупреждаю в первый и последний раз! Еще раз с ним увижу или люди скажут, имейте в виду!» «Ничего не могу вам обещать!» – это она мне! Можете себе такое представить? Законной жене! Я ж по-людски хотела… а она мне такое! И пошла от меня. Так спокойно, как будто ничего, а меня всю так и колотит! Так и колотит! «Ну, – думаю, – нет, ты меня еще плохо знаешь!»

– И что?

– Ну посоветовали мне тут одну… подруга моя, у нее с мужем такое же горе было. – Мария Филипповна чуть смущенно опускает глаза. – Ну, эту… ворожку! – шепчет она громко.

– И что? – Екатерина даже не скрывает, как ей интересно.

– Ну что! Сходила! Та сразу мне сказала: «Сглаз на твоем муже! Женщина, близкая ему, может, работают вместе или как, порчу навела, дурной глаз у нее! Сглазила его. Но я, – говорит, – с него эту порчу сниму! Не сомневайтесь!»

– И что?

– Ну что! Пошептала. Я Толикову карточку носила. Дала трав разных. Я варила и Толику в чай подливала!

– Помогло? – Екатерина смотрит на нее во все глаза.

– Сначала вроде нет, а потом помогло. Уже в самом конце. Только жаловался, что спать все время хочется!

– И больше вы с Алиной не встречались?

– Ну как… – Мария Филипповна мнется. – Вообще-то встречались, – говорит она после паузы, – еще один раз!

– При каких обстоятельствах?

– Я к ним на работу пришла! – Она сидит с опущенными глазами, разглаживая ладонью кружевную скатерть на журнальном столике. – Еще раз поговорить! Мое право! – Она вызывающе смотрит на Екатерину. – Ну, она меня так оскорбила, так оскорбила, прямо на людях, законную жену, ни стыда ни совести… Ну, я и не выдержала… Сказала ей все, что про нее думала… И тут у меня сердечный припадок, «скорую» вызвали… Толик побелел весь, испугался: «Машенька, – кричит, – Машенька! Прости меня!» А я чувствую, что умираю, сердце в груди останавливается… Больше я ее не видела!

– А Анатолий Константинович? – спрашивает без обиняков Екатерина.

– Тоже! – твердо говорит Машенька. – Он меня как привез домой тогда еле живую, так и честное слово мне дал, что между ними все кончено! А тут еще и дым пошел из ризеток!

– Откуда дым пошел? – не поняла Екатерина.

– Из ризеток! Электрических! От ее дурного глаза! Я вся задрожала от такого колдовства… Толик тогда тоже очень испугался. Я ему: «Вяжи узлы скорей!»

– Узлы? – Екатерина не верит своим ушам.

– Ну да, от сглаза! – Мария Филипповна серьезно смотрит на Екатерину, исключая всякую возможность расценить ее слова как… шутку?..

– И что потом?

– Ничего! Вы же знаете, что с ней случилось? Это ее Бог покарал! За все мои страдания, за все мое горе! – Она прикладывает руку к груди. – Знаете, я женщина добрая, мне всегда всех жалко. Галя, моя сестра, мне все время говорит: «Ты, Маша, чересчур жалостливая! В наше время так нельзя!» Но эту! Мне ее нисколько не жалко! А не бери чужого! – В голосе ее слышится едва сдерживаемая ярость. – Не бери! Не кради! Так тебе и надо!

Екатерина вышла из подъезда и с облегчением вдохнула морозный воздух. Не торопясь, побрела вдоль улицы. Зашла в крошечное кафе, спросила чаю. Долго пила принесенный чай, приходя в себя. Подумала, что не хочет больше играть в детектива. А также о бедной Алине, которую угораздило перейти дорогу этой ведьме. А также о бедном Анатолии Константиновиче, Толике, которого угораздило связаться с ними обеими!

Глава 9
…И МУЖЬЯ

Улица Космонавтов, дом 54 «Б», квартира 5, так, кажется. Екатерина достает обрывок газеты, на котором она записала новый адрес В.В. Галкина. У нее был совсем другой адрес, полученный от секретарши Лидии Антоновны, – дом номер 5 по улице Гоголя, почти в центре. Но, как оказалось, Владимир Всеволодович обменял эту квартиру на меньшую, на улице Космонавтов.

– Уже с полгода будет, – сообщила старушка, сидевшая на скамейке у подъезда, – обменялся с доплатой. Ему теперь меньше надо, после смерти жены-то. У его жену в прошлом году машиной убило, Алиной звали. – Старушка перекрестилась. – Володимир Всеволодыч сильно переживали, мучалися, а потом и вовсе съехали.

Адреса она не знала.

Екатерина, собираясь с мыслями, села рядом. «Что же теперь? Конечно, никуда Володя Галкин не денется, найдется в конце концов, но жалко времени. Да, неудачно получилось».

– Подождите, я знаю, у кого адрес ихний есть! – встрепенулась вдруг старушка. – У Арсеньевны. Володимир Всеволодыч ей всегда от давления прописывал. Она и в поликлинику никогда не ходила. А тут он уезжает. Ну, она чуть не плачет. А он тогда и говорит, вы, мол, сына ко мне присылайте, когда надо, а я вам по знакомству любую справку дам и лекарство пропишу. Очень добрый человек был! Вот у их его адрес и должон быть. – Она, кряхтя, встала и, подойдя к окну справа от подъезда, затарабанила сжатым кулачком по стеклу: – Арсеньевна, покажись!

Арсеньевна не замедлила показаться в окне вместе с внуком, крохотным мальчиком, которого усадила на подоконник, придерживая обеими руками. Мальчик тут же вывернулся из бабкиных рук, встал на колени, потом, помогая себе руками, на четвереньки и наконец поднялся во весь рост. И, стоя на подоконнике между горшками с цветами, он радостно застучал пластмассовым медведем по стеклу.

– Чего тебе? – похоже, спросила Арсеньевна, пытаясь укоротить шустрого воспитанника.

– Тут девушка к тебе! – заголосила первая старушка, указывая рукой на Екатерину.

Арсеньевна, приложив одну ладошку к глазам, а другую к уху, пыталась расслышать подругу и рассмотреть незнакомку. Мальчик, оставшись без бабкиной поддержки, чуть не свалился с подоконника. Арсеньевна, подхватив его, скрылась в глубине комнаты. Екатерина и старушка переглянулись.

– Счас выйдет! – кивнула старушка.

Она не ошиблась. Арсеньевна, сгорая от любопытства, появилась из подъезда. Минут через десять, после воспоминаний о Володимире Всеволодыче и бедной Алине, сожалений по поводу его горя и отъезда, наказов передать ему привет и вопросов: «А кто ж вы ему будете?» и «А вы из родных или кто?», Екатерина распрощалась с разговорчивыми старушками и ушла, унося с собой бесценный новый адрес Володи Галкина.

Екатерина примерно знала, где находится улица Космонавтов, и попала туда довольно легко – шестым автобусом (также информация, полученная у бабушек). Но дом под номером 54 «Б» отсутствовал. Похоже, его вообще не существовало на свете. Был 52-й, 56-й – тоже на месте, а 54-го и 54-го «Б» – не было. Впрочем, 54 «А» не было тоже. Она прошла два раза по улице, обследовала дворы между 52-м и 56-м домами, в которых, кроме куч мусора и полуразвалившихся сараев, ничего не было. Тем не менее она подошла к этим сараям, чтобы убедиться, что там никто не живет.

Екатерина растерянно оглядывалась, стоя посередине тротуара и раздумывая, что же теперь делать. Район был довольно неприглядный – грязный, с облезшими блочными домами, фонарями без лампочек, выщербленным тротуаром и разбитой обледенелой дорогой. Район вечных черемушек. Построен он был, видимо, лет двадцать пять тому назад. Ожидалось, что его благоустроят – разобьют парки, детские площадки, построят кафе и магазины. К сожалению, ничего этого не случилось, и теперь он стоял, как состарившийся подросток-переросток, в одежде, которая была ему мала, с поцарапанными коленками и печальными глазами. Пусто, нечисто и, наверное, небезопасно с наступлением темноты. А может быть, и днем. Екатерина посмотрела на часы – около четырех, а кажется, уже вечер. В декабре темнеет рано. И спросить не у кого. Улица пуста. Да, жутковато тут! Спасение пришло к ней в виде очередной старушки – маленькой, сутулой, почти горбатой, с черной матерчатой хозяйственной сумкой, в валенках с кожаными заплатками на пятках и ярко-красных варежках.

– Бабушка, – позвала Екатерина с облегчением, чувствуя себя спасенной Красной Шапочкой. – Я заблудилась!

Старушка остановилась, на лице читался неподдельный интерес. Весь мир в спешке мчится то ли вперед, то ли назад, то ли куда-то в сторону, всем катастрофически не хватает времени! Написать письмо, поразмышлять, неторопливо, со вкусом обсудить возникшую проблему, даже посплетничать всласть – и то некогда. И единственная душа, всегда готовая выслушать, принять участие, дать совет (даже если его не просят) и прийти на помощь, тем самым доказав свою нужность, это – та самая старушка, сидящая на лавочке перед домом или безропотно стоящая в бесконечной очереди за молоком, хлебом, да за чем угодно, – местный летописец, знаток нравов и просто ангел-хранитель.

– Да вот же он, 54-й, из красного кирпича. – Она потыкала красной рукавичкой в неясно угадывающееся кирпичное строение на противоположной стороне улицы. – Он тут один такой, все остальные блочные.

– Но там же нечетные номера! – удивилась Екатерина. – Он должен быть на этой стороне!

– Он и был на этой, лет сорок назад. Я тогда еще совсем молодая была. Тут был яблоневый сад Первомайского колхоза. И два дома для молодых специалистов построили, эти самые, из кирпича. А недавно, лет двадцать будет, старую дорогу выровняли и шоссейную поверх замостили. А дома эти и остались на той стороне. – Она, страшно довольная, смотрела на Екатерину. – У нас здесь все про то знают!

– А 54-й «Б» где? Где-нибудь в конце улицы? – не смогла удержаться Екатерина.

– Да там же, вместе они! Из двух домов сделали один! А номер как был, так и остался: с одной стороны – 54-й, а с другой – 54-й «Б».

– А где же тогда 54-й «А»?

– Такого нету! И не было никогда. А ты, дочка, ищешь «А» или «Б»?

– Нет! Мне нужен «Б», – ответила Екатерина, чувствуя себя довольно глупо – зачем же тогда спрашивать про «А»?

– Ну так вот же он! – Старушка, видимо, была того же мнения и смотрела на Екатерину, как на малого и неразумного ребенка. – Вон там!

В подъезде было темно и, как показалось Екатерине, холоднее, чем снаружи. Широкие, стертые до глубоких выемок деревянные ступени с трудом угадывались во мраке. Пахло кошками. На лестничной площадке было светлее – через замызганное окно проникал слабый свет с улицы. «Неужели здесь живут?» – подумала Екатерина, вспомнив дом Елены Ситниковой. Она наклонилась к двери, пытаясь рассмотреть номер квартиры. Дверь перед ее носом распахнулась так внезапно, что ей с трудом удалось отскочить. Она увидела громадный темный силуэт мужчины, освещенного падающим сзади неярким светом. Мужчина не двигался и молчал. «Неужели он стоял за дверью? Зачем?» – подумала Екатерина, и ей стало не по себе.

– Простите, – пробормотала она, – мне нужна пятая квартира, Владимир Всеволодович Галкин.

Фигура в двери посторонилась и, откашлявшись, сипло проговорила:

– Это я. Проходите, пожалуйста, – после чего развернулась и пошла в глубь квартиры.

Поколебавшись, Екатерина двинулась следом. Это была старинная коммунальная нора, с дверьми по обе стороны длинного коридора. «Хоть кто-нибудь должен быть дома, – подумала она, – в случае чего… можно позвать на помощь».

Она так увлеклась разглядыванием разнообразных предметов, заполнявших пространство коридора, что пропустила момент, когда Галкин остановился перед одной из дверей, и едва не налетела на него, на мгновение ощутив запах немытого тела. Где-то глубоко внутри замигал красной лампочкой инстинкт самосохранения: «Стоп, не ходи!» Но было поздно. Момент был упущен. Галкин отворил дверь и посторонился, пропуская ее вперед. Екатерина вошла и остановилась, пораженная. Картина, представшая перед ней, превзошла самые худшие ее опасения. Довольно большая комната была пуста в самом прямом смысле этого слова, от чего казалась еще больше. Стол посередине, голая лампочка на длинном шнуре над столом, два стула, топчан с неубранной постелью, одежда, висящая на стене и прикрытая простыней, покосившийся шкаф с посудой – и все! Были, правда, еще окно, занавешенное прикнопленной к раме газетой, и кипа старых журналов на подоконнике. И это дом врача? Не может быть! Чувства ее так ясно отразились на лице, что хозяин, почувствовавший это, пристыженный и смущенный, не посмел нарушить молчания и стоял понурившись, не глядя на девушку. Вспомнив о нем, Екатерина перевела на него взгляд, готовая извиниться и уйти.

– У меня немного не убрано, – произнес мужчина дежурную фразу и покраснел, чувствуя, как жалко это прозвучало.

– Вы – Владимир Всеволодович Галкин? – решила уточнить Екатерина.

– Хотите проверить паспорт? Я, между прочим, вас сюда не звал! – Было похоже, что он начал приходить в себя. В голосе прозвучал вызов.

Значит, действительно он! Давно не стриженный, с одутловатым темным лицом тяжелобольного человека, в старом тренировочном костюме с пузырями на локтях и коленях. Галкин подошел к столу, уселся на один из стульев и, указывая рукой на другой, сказал:

– Прошу!

Екатерина села.

– Чем могу служить? – Он не смотрел на девушку. Не в силах унять дрожь в руках, он убрал их под стол, вцепившись в колени так, что побелели косточки.

– Меня зовут Екатерина Васильевна Берест. Я представляю детективное бюро. По заказу клиента мы ведем расследование. – Вранье «для пользы дела» приобрело статус полуправды и вылетало без запинки.

– Какое расследование?

– Расследование смерти Елены Ситниковой.

– Смерти Елены Ситниковой?! Еленочка умерла? – Галкин был поражен. – Не может быть! Она же была у меня совсем недавно… постойте, когда же это было? Недавно… она одна не оставила меня! Несмотря ни на что… она любила меня! Умерла? – Он говорил, с трудом подбирая слова, издавая ртом неприятный клеющий звук. И вдруг заплакал, тяжело и страшно всхлипывая, закрыв лицо руками.

Екатерина, ругая себя за неосторожность, молча, с состраданием смотрела на плачущего мужчину, не зная, что предпринять. Наконец Галкин перестал плакать.

– И она, значит, тоже… Как это случилось? – Он растерянно смотрел на Екатерину.

– По-видимому, самоубийство. – «Лучше бы я не приходила!»

– Еленочка? Самоубийство? Нет! Только не она! Это он убил ее! – Галкин ударил кулаком по столу. – И ее тоже! Это все он, он! – Человек, сидящий напротив, говорил, словно в лихорадке, громко, брызжа слюной, неотчетливо выговаривая отдельные слова, мгновенно переступив грань между апатией и возбуждением.

«Что с ним? Пьян? Болен?» – растерянно подумала Екатерина.

– Он и Алину убил!

– Владимир Всеволодович, – мягко, как к ребенку, обратилась к нему Екатерина, – о ком вы?

– О Сашке Ситникове, о ком же еще?

– Ситников убил Алину?

– И Елену! И ее тоже! Что вы на меня уставились?! Не верите? Думаете, неправда?

– Но было же следствие! – «Что же делать? – думала Екатерина, с трудом продираясь сквозь смысл речей Галкина. – Он явно ненормальный!»

– Откупился! Этим все можно! У них все есть! Деньги, женщины! Ненавижу! – Замолчав, он в упор уставился на Екатерину. – Им все можно! Ну что вы так на меня смотрите?! – вдруг закричал он. – Я вам не нравлюсь? Я никому не нравлюсь! Ей я тоже не нравился! Слышите, я не нравился собственной жене! А почему? – Он придвинул свой стул к Екатерининому и схватил ее за руку. – Я вам скажу почему! Ей нравился совсем другой человек! Сашка Ситников! С детсада, с колыбели… Я был до смерти рад, когда она вышла за меня… Но Боже мой, какой же это был холод! Бр-р! Бросила кусок, как нищему! Не любила и не скрывала… Хоть бы соврала, что любит… Так нет же, нет! Она выше притворства и лжи! Принципиальная! «Я тебя не люблю, но уважаю!» Сколько жен не любят мужей, и ничего, живут, детей рожают… – Одичав от безделья и одиночества, Галкин спешил выговориться, рассказать посланному судьбой собеседнику и еще раз напомнить самому себе, как его оскорбили и унизили, еще раз потеребить свои старые, незаживающие обиды. – А зачем замуж шла? Как в омут бросилась от того и меня потянула! Как страшно, Господи, как страшно! Шестнадцать лет… в вечной мерзлоте! Я знаю, что вы скажете! Почему не ушел? Любил потому что, надеялся на чудо, думал, оценит преданность! – Он стал бить себя кулаком в грудь, закашлялся и, к ужасу Екатерины, снова зарыдал, громко, утробно, с надрывом. Тело его сотрясалось, как в конвульсиях. Испытывая брезгливость и жалость одновременно, Екатерина, схватив со стола немытый стакан, метнулась в коридор, набрала воды из-под крана и бегом вернулась к Галкину.

Он пил, громко глотая, икая, сотрясаясь всем телом. Потом прислонился к столу и закрыл глаза. Подождав немного, Екатерина тихонько позвала:

– Владимир Всеволодович! – и тронула его за плечо.

Галкин не подавал признаков жизни. В смятении Екатерина снова вышла в коридор и нерешительно постучала в крайнюю слева дверь. После непродолжительного молчания послышались шаркающие шаги. Екатерина чуть не застонала от облегчения.

– Там вашему соседу плохо, из пятой, Володе Галкину, – начала она объяснять странной сморщенной личности, приоткрывшей дверь, – нужен телефон!

– Не надо никакого телефону! – отрезала личность. – На него находит! Пьющий он.

– А что же делать?

– Уложить спать. Проспится и будет как новенький!

Дверь с треском захлопнулась.

Екатерина вернулась в комнату, уселась на стул рядом с Галкиным. Он даже не шевельнулся. Екатерина смотрела на него и видела Эрика. Только Эрик был молодой и красивый, а Галкин – старый и страшный. Хотя почему старый? Ему еще и сорока нет! Она чувствовала себя обессиленной. Зачем ей все это? В глазах защипало, и очертания предметов в комнате стали расплываться…

Минут через двадцать, с трудом дотащив до постели и уложив так и не пришедшего в себя Галкина, Екатерина покинула дом номер 54 «Б» по улице Космонавтов.

Она шла по темной улице, не испытывая страха. Ей было все равно. Мысленно она все еще была с Володей Галкиным. «Ну что, что теперь делать? Как он мог довести себя до такого?» – снова и снова повторяла Екатерина, не в силах избавиться от видения плачущего мужчины. Когда плачет женщина, это достаточно безрадостное зрелище, но когда плачет мужчина – это страшно!

«Неужели нет спасения? А Эрик? Неужели не было спасения и для него? А если бы она тогда не ушла… кто знает! Но с Эриком все было иначе, он был избалован, ни в чем не знал отказа, а Володя из простой семьи, Лидия Антоновна, помнится, рассказывала. Чего ж он такой слабый? Бедная Алина! Муж – ничтожество, любовник – слизняк! А где ж ее герой? А ее герой женат на сестричке Елене. И значит, нет надежды!»

Екатерина как-то сразу поверила тому, что сказал Галкин. Ей даже стало казаться, что в глубине души она догадывалась об этом. Интуитивно. Вокруг столько одиноких, готовых согреть и полюбить, да некого! Галка («Галка – Галкин», – невесело усмехнулась Екатерина) со своим приходящим Веником! Как-то на предложение Екатерины гнать его подальше, Галка сказала: «Лучше так, чем никак!» Мысли ее снова вернулись к Володе, потом к Эрику, потом к Ситникову – тоже вот ведь как судьба повернула! «Ситников! А может… а почему бы и нет?» Екатерина оглянулась вокруг в поисках телефона-автомата.

Подойдя к дому Ситникова, Екатерина решила позвонить еще раз. Телефонная будка была совсем рядом, но телефон не работал. Екатерина остановилась, раздумывая. Что же делать? Возможно, он уже дома. Она звонила ему почти час назад, и ей никто не ответил. Неудобно без звонка, но раз она здесь… А, к черту условности! Человек погибает! Тем более завтра ей может не хватить решимости.

Пустой и темный двор. Как удачно, подъезд открыт! Лифт медленно доползает до десятого этажа и, дернувшись несколько раз, к ужасу Екатерины, останавливается. Через несколько долгих секунд трогается снова и теперь уже без остановки добирается до нужного этажа. Екатерина звонит в знакомую дверь. В ответ – тишина. Еще раз нажимает на кнопку звонка. С тем же результатом. Уже уходя, по исконной человеческой привычке не смиряться и не верить глазам своим, дергает ручку двери. Дверь открывается, пропуская ее внутрь.

В прихожей и гостиной горел свет. Ни звука не доносилось ниоткуда. С гулко бьющимся сердцем Екатерина осторожно вошла в комнату. Сначала ей показалось, что там никого не было, но минуту спустя она увидела мужчину, лежащего в неловкой позе – лицом вниз – на диване. Левая рука его касалась пола. Екатерина почувствовала слабость в коленях: «Убили!» Потом заметила недопитый стакан с коричневой жидкостью. Пьян? И этот тоже? Не зная, что делать, она опустилась в кресло и принялась рассматривать спящего. Потом, решившись, подошла к дивану и слегка потрясла его за плечо. Ситников, а это был именно он, немедленно перевернулся на спину, открыл глаза, несколько мгновений всматривался в Екатерину, потом сел и с силой провел ладонями по лицу, прогоняя сон. Вздохнув, пробормотал: «Это вы? – не выказав при этом ни малейших признаков радости или удивления. – Живьем или во сне?»

– Здравствуйте, Александр Павлович, – ответила Екатерина, – это я, живьем.

– А как вы попали сюда? – Ситников окончательно проснулся.

– Дверь была открыта. Вы забыли запереть дверь.

– Неужели, – сказал Ситников без вопросительной интонации, продолжая выжидающе смотреть на Екатерину.

Екатерина подумала, что разговаривать с ним окажется труднее, чем она предполагала. Пока она собиралась с мыслями, Ситников сказал:

– А у меня сегодня праздник! Выпьете со мной?

– Какой праздник?

– Вышла наконец книга моего друга, на которую он убил лет пять своей недлинной жизни. Так выпьете со мной?