Текст книги "Королевская охота"

Автор книги: Инна Брюсова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14
КОШМАР НА УЛИЦЕ ВЯЗОВ

Утро было морозное и чистое. Нежно розовеющее на востоке небо обещало солнечный день. Екатерина, с восходом солнца переставшая чувствовать себя подопытным кроликом, с удовольствием сварила кофе. Позвонила Галке с отчетом о прошедшей ночи и ушла на работу. «Я больше не хочу играть в детектива!» – сказала она себе. Жизнь на работе была прекрасна и удивительна. Кто-то очень неглупый когда-то сказал, что опасность обостряет восприятие окружающей действительности. Звонили и приходили люди. Заглядывали соскучившиеся «охотники» и травили привычные байки.

После обеда позвонила Галка. Узнать, как дела. Они поболтали о том о сем, потом Галка сказала:

– А хочешь сюрприз?

Екатерина поежилась:

– Не очень!

– Не рохай! – подбодрила ее Галка. – Ну, хочешь?

– Ну давай, – согласилась Екатерина.

– Бери ручку, пиши! – торжествующим голосом придала Галка.

– Что писать?

– Ручку взяла?

– Взяла!

– Так, записывай. Проспект Революции, дом шестьдесят, квартира пятьдесят шесть. Записала?

– Записала! И что теперь?

– А почему ты не спросишь, чей это адрес?

– Чей?

– Да Принцессы Дианы твоей, Зинаиды Метлицкой!

– Откуда ты знаешь?

– Узнала в справочном. Знаешь, шла мимо и вдруг подумала, а что, если она не уехала? Просто не хотела нас видеть. Ей же соврать, раз плюнуть! Или еще не уехала? Надо бы сходить, а? На всякий случай. Давай?

– Даже не знаю. Мы же не планировали…

– Ну так что? Давай запланируем! Ты когда заканчиваешь?

– В пять.

– Ну вот, значит, в пять и пойдем. Встретимся около выставки, у центрального входа, слева. Идет?

– Ну ладно.

– Не опаздывай!

В отличие от Галки, часто действовавшей спонтанно под впечатлением момента, Екатерина долго и тщательно обдумывала свои поступки, что, впрочем, не уберегало от ошибок. Предложение Галки ей понравилось. Действительно, а почему бы и нет? Если Зинаида уехала, то ничего не поделаешь, а если нет? Поговорить с ней было бы совсем неплохо. Например, расспросить, почему Елена была уверена, что Алину убили. Конечно, она особенно не прислушивалась к словам Елены, но хоть что-то должна была запомнить. А отношения Елены с Володей Галкиным? Тоже интересно! А знала ли она о романе Алины и Анатолия Константиновича? Письмо ее, как небрежное «извините», значит очень мало. Галка права! Нужно с ней встретиться. Просто прийти и все! Без звонка или письма. Свалиться на голову. Она не имеет права уклоняться от встречи. Удивительно, что они не подумали об этом сразу! Поверили, что она уезжает. «В детективном бизнесе нельзя никому верить на слово!» – сказала себе Екатерина.

В половине пятого позвонила Галка и озабоченно сообщила, что у Ритки тридцать восемь, горит вся, и Зинаиду придется отложить на завтра.

В пять Екатерина заперла «Охоту», спрятала ключи в сумочку и в нерешительности постояла у подъезда, как витязь на распутье, раздумывая, куда пойти. Направо – родной дом, с перспективой провести длинный вечер, полный дурацких мыслей. Налево пойти – что-то там найти, ничего хорошего, смерть, кажется? Бр-р! Еще хуже! Значит, идем домой! И она направилась в противоположную от дома сторону. К Зинаиде.

Четвертый подъезд, еще один подъезд в ее жизни! Третий этаж, пятьдесят шестая – справа. Екатерина протягивает руку к звонку и вдруг замечает, что дверь в квартиру приоткрыта, легко толкает ее и входит.

Каждая квартира обладает собственной аурой, наполненной присущими только ей запахами, звуками, шорохами, теплом или холодом. Эта квартира, казалось, затаилась. В прихожей было темно, тепло, чуть пахло лавандой. Несколько плотно прикрытых дверей, из-под одной пробивается свет. Екатерина постучала и, не услышав ни звука в ответ, громко спросила:

– Здесь есть кто-нибудь? Извините, пожалуйста, мне нужна Зинаида Метлицкая!

В ответ – тишина. Где-то далеко в подъезде хлопнула дверь, послышались шаги, голоса и смех. Екатерина вздрогнула. Эти звуки составили неприятный контраст с тишиной в квартире. Она стояла в пустой прихожей и, затаив дыхание, прислушивалась, пытаясь уловить малейший звук говорящий о присутствии человека. Испытывая желание немедленно уйти. И не двигалась. Ей казалось, что тишина звенит. И тогда она, протянув руку, нащупала неверными пальцами круглую стеклянную ручку двери и повернула ее. Дверь мягко поддалась, Екатерина по инерции сделала шаг вперед и тут же зажмурилась и отшатнулась – ей показалась, что она попала на сцену театра. Плоская белая комната, безобъемная из-за яркого света заливавшего ее, напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Под потолком сияла, чуть покачиваясь и ослепительно сверкая хрустальными подвесками, большая люстра. Горели светильники на стене. Торшер стоял в кругу голубоватого света, отбрасываемого его собственной лампочкой. Горела лампа на журнальном столике. Белая мебель. Пол, белый из-за усыпавших его листков бумаги. Одуряющий аромат белых лилий в высокой вазе на столе. И неподвижная, как большая кукла, женская фигура, лежащая на тахте – логический центр мизансцены. Белый пеньюар, аккуратно расправленный, прикрывает ноги до маленьких ступней. Сложенные крестом на груди руки. Легкомысленная соломенная шляпка, украшенная розовым бантом, закрывает лицо. Симметрию нарушает лежащая на полу красная атласная туфелька на высоком каблуке, видимо, упавшая с ноги. А может, таковым был замысел художника-эстета, придумавшего все это.

Екатерина стоит на пороге комнаты, завороженная потусторонним зрелищем, и чувствует, как мутная тошнотворная волна страха накатывает на нее. Медленно, словно подчиняясь команде извне, она подходит к женщине, осторожно приподнимает край шляпки, в безумной надежде, что это все – игра, притворство, репетиция новой пьесы, да что угодно, кроме кошмарной действительности, и женщина сейчас рассмеется ей в лицо. И тут же вскрикивает и отдергивает руку, увидев распухшее застывшее лицо, вылезшие из орбит глаза, мертво смотрящие в потолок, оскаленный рот и черную полоску крови на шее. Шляпка с розовым бантом падает обратно и закрывает страшное лицо…

Екатерина пятится назад. Вдруг… легким сквознячком потянуло… словно неприкаянная душа встрепенулась, жалуясь и прощаясь… Крутнулись белые листки па полу… Белый гипюр на окне, издав сухой скребущий звук, вспучивается громадным пузырем, вопреки законам тяготения застывает на долгий миг в воздухе и зачтем начинает медленно оседать… слабый металлический щелчок закрывшейся двери доносится из прихожей… Улетела…

Екатерина зажимает руками рот, удерживая рвущийся крик ужаса, и бросается вон из комнаты. В коридоре она рвет на себя дверь, одну, другую… Едва успевает вбежать в ванную, как ее начинает тошнить… Несколько минут ее выворачивает наизнанку, тело сотрясается словно в конвульсиях, из глаз катятся слезы, резкая боль в горле мешает дышать… Потом она долго умывается холодной водой, не замечая, что вода затекает ей в рукава и за ворот платья. Стягивает с вешалки полотенце и, усевшись на край ванны, прижимает его к шее. Она не помнит, как долго она просидела так, уставившись в шахматный черно-белый пол.

Нужный номер ей удается набрать лишь с третьей попытки. Пальцы дрожат мелкой противной дрожью.

– Мне Леонида Максимовича! – говорит она и, не слушая человека на той стороне провода, кричит: – Немедленно! Немедленно! Пожалуйста!

В комнату она не вернулась, а, открыв входную дверь, просидела на полу в прихожей до тех пор, пока не услышала трель дверного звонка. Сказала громко: «Войдите! Открыто!» Почувствовала, как ее трясут за плечо и знакомый голос спрашивает: «Екатерина Васильевна, вы можете встать? Вот так, умница! Давайте на кухню, там свободнее, садитесь сюда! Вы меня слышите?»

– Да, – говорит Екатерина, – слышу. Как хорошо, что вы приехали!

– Ну вот видите! Все уже кончилось! Как вы себя чувствуете? Может, валерьяночки? Или укольчик? С нами врач, а?

– Спасибо, не надо. Мне хорошо.

– Ну не надо, так не надо! – бодро говорит Леонид Максимович. – А чайку не могли бы нам приготовить, с утра маковой росинки во рту не было, или кофе?

– Да, конечно, – соглашается Екатерина, – я сейчас!

– Ну и чудненько, – радуется Леонид Максимович. – Не скучайте тут без меня!

И выходит из кухни.

Квартира наполняется звуками шагов, голосов, вспышками блицев.

Леонид Максимович появляется снова в сопровождении молодого человека, которого представляет:

– Коля, мой помощник.

В руках у Коли блокнот и ручка.

– Здравствуйте, Екатерина Васильевна. – Коля, улыбаясь, смотрит на нее. – Мы можем поговорить? Как вы себя чувствуете?

– Можем, – говорит Екатерина. – Нормально.

– Екатерина Васильевна, как вы сюда попали? Значит, дверь была отперта? И вам никто не ответил? И в квартире никого не было? И вы ничего не слышали?

– Да! Нет! Не было! Кажется, не было… – Екатерина задумывается. – Потом она улетела… когда щелкнул замок…

Мужчины переглядываются.

– Кто улетел? – осторожно спрашивает Леонид Максимович.

– Душа… – шепчет Екатерина.

Некоторое время все молчат.

– Вы слышали, как щелкнул замок в прихожей?

– Да.

– А что-нибудь еще, какой-нибудь звук, движение, постарайтесь вспомнить… Звук, движение, голос? – спрашивает Коля.

– Да, – говорит Екатерина. – Я помню… помню… сейчас вспомню… еще что-то… – она трет ладонью лоб, – не знаю…

– Вы помните, как вы вошли в комнату… там горел свет? Вы к чему-нибудь прикасались?

– Нет!

– Вы сразу ее увидели?

– Нет, не сразу! Там было так… странно… неестественно… сильно пахли цветы… запах… сильный запах… – Екатерина замолкает, мучительно пытаясь вспомнить что-то. – И этот яркий свет… как в театре… и листки бумаги на полу…

– Вы к ней прикасались?

– Нет, только приподняла шляпку. – Екатерина сцепляет пальцы рук. – И увидела! Я думала, может, она…

– Что?

– Не знаю…

– Играет?

– Да, да! Все было как в театре!

– И вы приподняли шляпку?

– Да!

– И увидели Зинаиду Метлицкую?

– Да! Только, нет… постойте! Почему Зинаиду Метлицкую? Это была вовсе не Зинаида Метлицкая!

– А кто?

– Не знаю! Я никогда в жизни ее не видела!

Мужчины снова переглядываются. Потом Леонид Максимович говорит:

– Екатерина Васильевна, Коля отвезет вас домой, хорошо? Примите снотворное и ложитесь. Вам нужно отдохнуть. А я позвоню вам завтра, хорошо?

По дороге Коля развлекает ее рассказами о своей собаке, буле по имени Клара. Екатерина едва слышит его.

Она отпирает дверь, приглашает Колю зайти. Он заходит, усаживается на диван, просит, если можно, кофе, так как ему еще предстоит работать. Потом долго ходит по комнате, рассматривает книги в книжном шкафу, компакты, кассеты. Выглядывает в окно. Мимоходом заглядывает в спальню, заметив, что снаружи домик кажется совсем маленьким, а внутри – ничего, просторный. Просит разрешения воспользоваться туалетом. И наконец откланивается. Екатерина слышит, как щелкает зажигалка – Коля еще несколько минут стоит на крыльце. Потом – шум мотора, и Коля уезжает. Все!

Екатерина не помнит, как долго она просидела на диване. Тяжело спрыгнул со шкафа Купер. Он забрался туда, увидев чужого человека. Она вздрогнула. Купер подошел, потерся о ее ноги и сказал «Мр-р-р!» – попросил кушать. Екатерина поднялась с дивана и отправилась на кухню. Действуя как автомат, открыла холодильник, достала мясо для кота, поставила на огонь чайник. И вдруг ее захлестнула волна страха. Она вспомнила о письмах воображаемым убийцам. Тонкая ниточка протянулась в ее сознании между этими письмами и женщиной в квартире Зинаиды Метлицкой. Алина, Елена, незнакомая женщина! Кто следующий? Зинаида? Она, Екатерина?

Она бросилась проверять, закрыта ли дверь. Закрыла никогда не закрывавшуюся раньше Куперову форточку на кухне. Смутно припомнила читанные в детстве истории из журнала «Вокруг света» о том, что представители каких-то там африканских племен, приговоренные шаманом к смерти, ложатся и умирают, как будто их выключили. От силы внушения. Почувствовала себя дикарем, приговоренным шаманом к смерти. «Хватит! – взмолилась она, обращаясь неизвестно к кому. – Перестань, я не могу больше! Мне страшно!» Память, словно дьявол ее подталкивал, тут же вытащила из своих глубин название романа известного немецкого писателя «Каждый умирает в одиночку!» – любимое присловье Юрия Алексеевича. А потом молоточком забилась мысль: «Третий день, уже третий день!» Избавиться от нее было невозможно. Мозг не реагировал на приказ «стоп!». «Это – мой мозг, значит, должен слушаться», – подумала Екатерина. Пытаясь отвлечь себя от мрачных мыслей, перечитала письма Татьяны Николаевны и Норико. Вяло раскрыла и тут же закрыла книгу американки Памелы. Почувствовав озноб, безразлично подумала: «Неужели заболеваю? Да что же это такое? Может, напроситься к Галке ночевать?»

Около двенадцати она заставила себя лечь в постель. К тому времени она испытывала уже не страх, а ужас. Лежала, затаив дыхание, и прислушивалась к малейшему шороху. Сердце судорожно колотилось в горле…

Она торопливо шла внутри длинной и узкой, слабо освещенной гофрированной кишки. Тонкие стенки и пол, словно живые, сотрясались неровной мелкой дрожью. По стенам сочилась влага с резким техническим запахом, не то ацетон, не то бензин, и со слабым свистом сыпались светлые тонкие струйки песка или пепла. С потолка свисали тонкие белесые раскачивающиеся нити, напоминающие корни растений. Она знала, что нужно спешить, и побежала, задыхаясь, нагнув голову, чтобы не зацепить белые корни, жадно хватая пересохшим горлом горячий воздух.

Бежать было трудно. Она почти не продвигалась вперед, изо всех сил стараясь удержаться, чтобы не упасть, почему-то зная, что если она упадет, то больше не поднимется и все будет кончено. Ныла гортань, стучало в висках, саднили исцарапанные ладони. Потом вдруг серые вибрирующие стены стали расплываться, свет впереди померк. Колени ее подогнулись, и она мягко сползла по гофрированной стене на вздрагивающий пол, прижалась к нему щекой и почувствовала, как нечто невесомое и влажное скользнуло по лицу, словно чья-то рука смахнула невидимую паутинку. Потом в меркнущее сознание проник низкий воющий звук сирены, живые нити-корни стали опускаться на лицо и плечи, заскользили, оплетая и сдавливая. Дышать стало совсем невозможно, каждый вдох причинял боль. Гибкий белесый корень приник к руке, и она почувствовала резкую, как от ожога, боль. Эта боль возвращает ей сознание, и она с трудом разлепляет налитые свинцом веки…

Сирена звучит отчаянно и отрывисто, напоминая истерический вой испуганного животного… боль, сирена… сирена, боль… Екатерина, опираясь на руки, пытается сесть. Через какое-то время ей это удается, и она осознает, что сон кончился, кончилась туннель-труба, и она сидит на собственной постели, держась рукой за спинку, с трудом удерживаясь, чтобы не повалиться вперед от отвратительного чувства дурноты. Отчаянно мяукает Купер… и еще… прорывается слабый далекий свист, словно воздух вырывается из лопнувшего шарика… Что-то знакомое… знакомое… свист… это же… «Я знаю! Я должна вспомнить! Это… Газ?! Газ!! Встань! – командует она себе. – Встань, встань! Иди!» Задерживая дыхание и цепляясь за мебель, Екатерина добирается до окна и пытается открыть его. Она дергает шпингалет изо всей силы… Безрезультатно! И тогда, чувствуя, что пол снова начинает уходить из-под ног, она берет двумя руками бронзовую настольную лампу и с силой бьет в стекло. Стекло разлетается вдребезги, лампа вылетает на улицу и падает на землю, звякнув разбитой лампочкой. А Екатерина, приникнув к оконной раме, глотает ледяной сладкий воздух. Она не помнит, сколько простояла так, пока не почувствовала, что озябла и дрожит, а на полу намело небольшой сугроб. Легкий свист доносится из кухни… Закрыв лицо подушкой, держась за стены, она бредет на кухню… На плите стоит ярко-красный чайник. Газ со свистом вырывается из горелки. Дрожащими пальцами Екатерина выключает газ. Открывает окно на кухне, потом входную дверь, окна в гостиной и спальне. В ванной сует руки под горячую струю и смотрит на себя в зеркало. Бледная, с черными провалами глаз, белыми сухими губами, кровью на лице, плечах… Привидение! А откуда кровь? Порезалась о стекло, наверное. А глубокие царапины на руке? Неужели… Купер? Достала из аптечки неоспорин, пластырь. Подумав, встала под душ. Вскрикнула от боли, когда горячая вода попала на царапины. И окончательно пришла в себя.

Примерно через час она закрыла входную дверь и окна. Накинув куртку, вышла на улицу подобрать лампу. Ночь была нехолодная и светлая. С легким шуршанием слетал на землю снег, заполняя мир пляшущими, неотвратимыми, как судьба, ликующими снежинками. Было тихо и торжественно, как в храме. Чувство безотчетной радости наполнило ее. Она стояла на пустой улице, не чувствуя холода, прижимая к груди разбитую лампу. Потом, задрав голову, подставила лицо косо летящему снегу и стала ловить губами крошечные осколки вселенского холода. Пока не замерзла. И тогда пошла домой.

Глава 15
ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

На другой день Екатерина проснулась в прекрасном настроении. Инстинкт самосохранения, спасая ее психику, заблокировал память, затуманил воображение, переориентировал поток неуправляемых мыслей, превратив их в тоненький и слабый ручеек. Она лежала, глядя в потолок, и ей было хорошо. Она знала, что вчера была у Зинаиды, видела там мертвую женщину, но инфернальные детали увиденного исчезли. Она помнила, что ночью чуть не умерла – видимо, забыла на плите чайник, вода сбежала и погасила огонь. А газ продолжал идти. Ночью она, к счастью, проснулась и почувствовала запах газа. Газ – это серьезно! Она высунула из-под одеяла руку, увидела пластырь и рассмеялась. Вспомнила, как в детстве бабушка смазывала ее царапины зеленкой, а она, подставляя исцарапанные коленки и локти, говорила: «А вот еще! И здесь! И здесь!» И они обе хохотали до слез. «Катюша, уймись!» – кричала бабушка. Как здесь холодно, однако! Она переводит взгляд на окно, в котором торчит подушка, и смеется. Ну и вид! Нужно позвонить брату Кольке, попросить приехать и вставить стекло. А где сугроб? Ночью здесь был сугроб! Прямо под окном! Нет сугроба, растаял, только лужа осталась. Из кухни слышен грохот – падает что-то стеклянное и разбивается.

– Купер, – кричит Екатерина. – Я проснулась! Доброе утро!

– Мр-р! – «Доброе утро! – радуется кот, появляясь из кухни. – Давай скорее завтракать!» – Он вспрыгивает на кровать, трется головой о плечо Екатерины. Хвост его, как на шарнирах, дергается из стороны в сторону.

– Давай! – От приступа голода Екатерине на миг делается дурно. Она треплет Купера, приговаривая: – Ах ты, царапкин! Это ты меня так, да? Спасал? Умница! Медаль тебе за спасение… утопающих, нет, угорающих… – Она снова смеется.

Потом они долго завтракают на кухне. Екатерина делает себе третий бутерброд и наливает третью чашку кофе. Очень вкусно!

В одиннадцать звонит Леонид Максимович и просит, если не трудно, зайти к нему, можно прямо сейчас. Трудно? Конечно, нет! «Зайду!» – обещает Екатерина. Через несколько минут Леонид Максимович звонит опять. Екатерина берет трубку и, смеясь, говорит: «Вы что, передумали и не хотите меня видеть? Но я все равно приду!» Леонид Максимович молчит, и Екатерина, несколько раз повторив «Алло!», вешает трубку. Ей не хочется выходить из дома. Остаться бы в постели, почитать, послушать музыку… Но ничего не поделаешь – надо идти! Она звонит брату Кольке и, не вдаваясь в подробности, просит прийти и вставить стекло. По его просьбе измеряет окно, для чего вытаскивает из дыры в стекле подушку. Ежится от холодного воздуха. Выглядывает на улицу. Прекрасный день!

Она долго и с удовольствием одевается, выбрав любимую черную шерстяную плиссированную юбку и серый кашемировый свитер. Внимательно рассматривает себя в зеркале, достает румяна – чуть-чуть на скулы, подбородок, так, хорошо, а теперь губную помаду поярче. Тени сегодня, пожалуй, не нужны. Просто замечательно! Козья, белая с рыжеватыми подпалинами, короткая шубка – тоже любимая, и шелковая косынка с желтыми тюльпанами, немного, правда, не по сезону, но уж очень хочется!

Екатерина, не торопясь, идет к Леониду Максимовичу. Славный человек этот Леонид Максимович! И улыбка у него хорошая.

– Здравствуйте, Леонид Максимович! – радостно говорит Екатерина, входя в кабинет следователя.

– Здравствуйте, Екатерина Васильевна! – отвечает Леонид Максимович и внимательно смотрит на девушку. – Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно! А вы?

– Хорошо, спасибо. Присаживайтесь, Екатерина Васильевна. Рад, что вы живы-здоровы. Вы не против, если мы немного побеседуем о вчерашних событиях? Я бы и рад забыть о них, но, к сожалению, не могу. Есть пара вопросов, которые необходимо прояснить.

– Конечно, Леонид Максимович, – с готовностью говорит Екатерина. – Я понимаю.

– Екатерина Васильевна, во-первых, спасибо вам за звонок о Зинаиде Метлицкой. А во-вторых – каким образом вы ее нашли?

Екатерина ожидала, что он спросит ее об этом, и еще не решила, о чем следует сказать, а о чем умолчать. Сказать, что она, сидя в комнате Елены, догадалась, что говорила с ней не Елена, а совсем другая женщина? Что муж Елены упомянул о подруге жены, актрисе? И что она, Екатерина, предположила, что эта другая женщина может быть именно той самой подругой-актрисой? И что они с Галкой ее искали? А про обыск у Елены говорить или нет? И про фотографию? Екатерина ежится. А про письма? А может, просто сказать, не вдаваясь в подробности, что они с Галкой наткнулись на Зинаиду случайно, и вопрос будет исчерпан? Ведь это действительно могло быть именно так! А письма – это вообще ее личное дело!

– Случайно! Проходили мимо театра, решили посмотреть спектакль. К счастью, удалось купить билеты. Вот… А потом я увидела Зинаиду! В первом акте, почти в начале. То есть я, конечно, еще не знала, что это Зинаида! – Опасный момент в рассказе был преодолен и теперь можно остановиться подробнее на сцене узнавания Зинаиды, ее хриплом голосе, преувеличенно-драматических жестах и патетических интонациях.

Леонид Максимович слушал, не перебивая и не уточняя.

– Понятно, – отреагировал он, когда Екатерина выдохлась. – А с подругой вашей вы где встретились?

– В кафе. То есть сначала на улице. Потом зашли перекусить в кафе. А потом проходили мимо театра…

Человек, не умеющий врать, страшно стесняется, когда ему приходится врать. Если бы Екатерина прорепетировала заранее свой рассказ, у нее получилось бы гораздо убедительнее. А так ей казалось, что Леонид Максимович видит ее насквозь и понимает, что она врет.

– И вы увидели ее имя в программе?

– Нет, мы же не знали, как ее зовут. – Ей стало стыдно, что ее пытались поймать таким примитивным способом. – Когда я увидела се на сцене, то заглянула в программу и узнала, что роль Девушки в тот вечер исполняла Зинаида Метлицкая.

– А вы не попытались с ней встретиться?

– Попытались, но она уже ушла.

– То есть она вас не видела?

– Нет, – говорит Екатерина, от души надеясь, что не покраснела.

– А позвонить ей вы не пытались?

– У нас не было ее телефона.

– А на другой день вы не пытались узнать ее адрес или номер телефона?

– Нет.

– Почему? Ведь вы же хотели увидеться с ней после спектакля? Что же помешало вам сделать это на следующий день?

– Я же позвонила вам!

– Понятно. Значит, не пытались. А с кем вы обсуждали то, что произошло?

– Ни с кем! Только с Галкой, то есть с Галиной Николаевной.

– С которой вы были в театре?

– Да.

– А как вы попали в квартиру Зинаиды? Откуда у вас ее адрес?

– Это уже потом… Галина Николаевна узнала в адресном бюро… случайно проходила… и вот…

– Зачем? Вы же не собирались с ней видеться?

– Не собирались. – Голос у Екатерины упал почти до шепота. – А потом… мы подумали… что, может, она… что если она меня увидит, то сразу…

– Признается?

– Ну да!

– Застать ее врасплох решили?

– Да! – И в свою очередь, спрашивает: – А кто была та женщина?

– Некая Лариса Крылова, подруга Зинаиды. Тоже актриса. Жила у Зинаиды, стерегла квартиру.

– А где Зинаида?

– У мамы в Челябинске. Около двух недель назад вернулась из Италии, сыграла в двух или трех спектаклях, а четыре дня назад, на следующий день после вашего культпохода в театр, написала заявление на отпуск по семейным обстоятельствам, показала телеграмму от больной матери и была такова. Похоже на бегство, вы не находите? Непонятно! Вот если бы она вас видела…

– Постойте, – говорит вдруг Екатерина, – но если собирались убить Зинаиду, то почему убили Ларису? А может, хотели убить именно Ларису и Зинаида здесь вообще ни при чем? Ведь если бы пришли к Зинаиде, а ее не было дома, то Лариса бы так и сказала, что ее нет, даже дверь не стала бы открывать, сейчас люди всего боятся, и те бы ушли.

– Знаете что, Екатерина Васильевна, а давайте смоделируем ситуацию, – предложил вдруг Леонид Максимович.

– Давайте, – согласилась Екатерина. – А как?

– А вот так. Представьте себе, что вы Лариса.

– А это обязательно?

– А вы что, боитесь?

– Нет, не боюсь!

– Ну и ладушки. Итак, вы Лариса. Вы – одна дома. Раздается звонок в дверь. Что вы делаете?

– Спрашиваю, кто там.

– А вам отвечают, что принесли цветы для Зинаиды Метлицкой. Вы смотрите в глазок и видите… что? Ну скажем, громадный букет белых лилий. Что вы сделаете? Что сделает любая женщина, а тем более актриса?

– Наверное, открою дверь!

– Вот видите!

– Но тот, кто войдет и увидит, что я не Зинаида, отдаст цветы, повернется и уйдет!

– Да, если он знает Зинаиду в лицо! А если нет?

– А если нет, то я скажу ему, что я не Зинаида.

– Если успеете!

– Вы хотите сказать… – начинает Екатерина, с ужасом догадываясь, что он имел в виду.

– Ларису удавили лентой от букета прямо в прихожей. Букет тем временем бросили на пол. Там нашли пыльцу и лепесток цветка…

– А потом ее перенесли в комнату?

– Перетащили! У нее ссадины на кистях рук, в тех местах, где они касались пола. И частички с соломенной циновки на одежде…

– И потом он проделал с ней все это? Уложил на диван, расправил одежду, сложил руки… – Екатерина с содроганием вспоминает подробности виденной картины, – и поставил в вазу лилии…

– Видимо, так!

– Зачем?

– Не знаю. Может, эстет! А может, у него такое извращенное чувство юмора – она ведь актриса! Вот он и устроил представление! А может, режиссер-неудачник самоутверждался… Много «может»…

– Он психопат, этот убийца! И про лилии не забыл! И туфелька на полу… И эти разбросанные бумаги… Зачем?

– Ну, это, возможно, случайность. Убийца искал что-то. Бумаги на полу – это содержимое письменного стол Зинаиды: счета, письма, программки спектаклей, документы… Искал, но не нашел!

– Откуда вы знаете?

– Мне кажется, вы его спугнули. Когда вы пришли он был еще там.

– Почему вы так думаете? – Екатерине становится не по себе.

– Я ни за что не поверю, что убийца ушел и оставил дверь открытой. Ведь в его интересах, чтобы труп нашли как можно позднее. А когда туда пришли вы, то дверь была открытой!

– И что, по-вашему, это значит?

– А только то, что он открыл эту дверь для вас!

– Зачем?

– Не знаю. Чтоб испугать, может быть. Может, опять проявил свое чувство юмора. А может, еще зачем-либо.

– А как он узнал, что это я?

– Этого я тоже не знаю. Может быть, через окно увидел!

– И понял, что я иду к Зинаиде? Значит, он меня знает? – Екатерине кажется, что ее окатывает ледяная волна ужаса.

– Возможно. А ушел он, когда вы были в комнате. Вы слышали щелчок, помните, вы рассказывали?

– Да.

– И когда вы вошли, вы оставили дверь открытой, помните?

– Да.

– А потом, когда ожидали нас, то отперли дверь, чтобы мы сразу вошли? Помните?

– Да. И чтобы не оставаться с ней в запертой квартире!

– Екатерина Васильевна, я не хочу вас пугать, но мне все это очень не нравится! И если вам известно нечто, связанное со смертью сестер, то я бы хотел это услышать! Сейчас же! – Леонид Максимович внимательно смотрит на Екатерину.

Екатерина удрученно молчит. От желания немедленно выложить все начистоту и с самого начала ее удержал телефонный звонок.

– Да! – сказал в трубку следователь. После этого он повторил свое «да» с разной интонацией еще раз десять. Напоследок бросил: – Хорошо! – и положил трубку. Н глядя на Екатерину, набрал номер, сказал: – Леша, зайди ко мне! Мне придется уйти, Екатерина Васильевна. Сюда придет мой коллега, Алексей Борисович. А вы изложите все, что вам известно по данному вопросу, и отдадите ему. И, – он посмотрел ей в глаза, – все это серьезнее, чем вам, возможно, кажется. Советую вам написать все! Даже то, что вы еще не успели мне рассказать! Не полагайтесь на интуицию и не руководствуйтесь эмоциями. Мне нужны не избранные факты, а все, абсолютно все! Договорились? – Он протянул ей руку.

Екатерина, покраснев, протянула свою. Трудно пожимать человеку руку и одновременно обманывать его.

Екатерина неторопливо шла вдоль улицы. Погода была прекрасная, мягкая, безветренная. Легкий ночной мороз уступил место оттепели, с крыш оглушительно капало, над головой светилось бездонное ярко-голубое, почти весеннее, небо. Асфальт дымился. Радуга вспыхивала в брызгах талой воды и снега, веером вылетавших из-под колес автомашин. Пролетающие мелкие снежинки таяли на солнце, не успев долететь до земли. Неловкость, вызванная собственной ложью, испарилась без следа. Жизнь была удивительно хороша! Она остановилась полюбоваться воробьями, которые, радостно вереща, купались в луже. Она подумала, что давно не гуляла по городу. Не спеша, глазея по сторонам, рассматривая людей и витрины. Как хорошо, что есть безотказный пенсионер Гавриленко, на которого можно положиться. А что, если сбежать в Крым? Прямо сейчас? Там, наверное, весна в разгаре. Все цветет. И долго ехать поездом, сидя у окна, покачиваясь в такт перестуку колес, вдыхая запах крепкого чая и тот особенный, железнодорожный, знакомый с самого детства, волнующий запах дальних дорог. Хотя нет, вряд ли весна. Декабрь все-таки…

Каждого из нас время от времени, весной чаще, чем в другое время года, захлестывает тяга к перемене мест. Просыпается древний ген предков-кочевников. И – вперед! Екатерина вспомнила, что Юрий Алексеевич собирается на Мальту. Ну и прекрасно! Крым ничуть не хуже. А интересно, какая погода на Мальте? Вечная весна? И тюльпаны цветут даже в декабре? И будет Юрий Алексеевич гулять по солнечным улицам Ла Валетты в белом костюме, шляпе и с тросточкой. Ну и пусть! От их последнего свидания у нее остался неприятный осадок и чувство недоумения – он держал себя с ней совсем не так, как ведут себя с невестой. Он сделал ей предложение, но… разве так делают предложение? А может, это была очередная дурацкая шутка в его духе, после которой можно спокойно укатить на Мальту? Ему ничего не стоит исчезнуть на полгода, а потом появиться как ни в чем не бывало, словно они расстались только вчера. Ну да Бог с ним! Не один раз за всю историю затянувшегося знакомства она давала себе слово прекратить их отношения, ненужные, зачастую оскорбительные, но каждый раз решение это было насильственным – в глубине души она надеялась и ждала, что он придет и скажет наконец то самое главное, что хоть раз в жизни полагается услышать любой женщине. А сейчас она вдруг почувствовала, как что-то изменилось в ней. Что? А вот что – он больше не может ее задеть или обидеть! Он ей безразличен! Она подумала, что почти не вспоминала о нем все эти дни. А его телефонные звонки не вызывают ничего, кроме раздражения и скуки. Ей заранее известно, что он скажет и как он это скажет. Его сарказм, высокомерие, вывернутое чувство юмора, ах, это все уже было, было, было, и совсем неинтересно. Она вспомнила, как однажды видела черепаху, сидевшую на большом полузатопленном листе озерной кувшинки. А потом черепаха скользнула в воду, а лист мгновенно распрямился, вынырнул из воды и подставил себя солнцу. «Я зеленый листок, с которого сползла черепаха!» – засмеялась Екатерина.