Текст книги "Королевская охота"
Автор книги: Инна Брюсова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
– У вас что, гости были?
– Нет, – прошептала Екатерина.
– А почему твой муж пьян?
– Просто так, нипочему.
– Он что, пьет? – Как врач, она привыкла задавать прямые вопросы и желала получать на них прямые ответы.
– Не знаю. – Екатерина не знала, куда девать глаза от стыда.
К чести Татьяны Николаевны, она не сказала дочке ничего вроде: «Я же говорила!» Татьяна Николаевна была выше подобных бабских привычек. Сильные не бьют лежачих!
– И что ты думаешь делать?
– Не знаю, – сказала Екатерина и заплакала.
– Собирайся! – Это был приказ.
Поспешно, чувствуя себя предательницей и испытывая облегчение, Екатерина собрала свои пожитки, и они ушли. Позже она сообразила, что без Галки тут не обошлось.
Такова была история любви Екатерины и Эрика. Они развелись без упреков и шума. Эрик просил прощения за свои дурные привычки, целовал ей руки, говорил, что понимает ее, что «с такой животной скотиной», как он, Эрик, ни одна нормальная женщина не уживется. Приготовившись к долгим выяснениям отношений, Екатерина была как будто даже разочарована легкостью, с какой ее муж согласился на развод. Как будто и сам был рад! «Вот видишь, – сказала Галка, – а ты боялась!» Светлана Даниловна всплакнула, когда Екатерина зашла попрощаться, и усадила пить чай со своим знаменитым ореховым тортом. Все повторяла: «Ну как же вы так, детки? Может, не надо было спешить?»
Татьяна Николаевна, как всегда, была деловита: «Ничего, Катюша, ни о чем не жалей. Я с самого начала не верила в ваш брак! Учись, получай диплом. Главное, быть независимой и твердо стоять на ногах. Все у тебя еще будет». «Быть независимой и твердо стоять на ногах!» – жизненное кредо Татьяны Николаевны. В ее шкале ценностей на главных местах стояли работа и чувство долга. И своего ребенка, Екатерину, она воспитывала в таком же духе.
А Эрик продолжал пить и сочинять стихи. Несколько раз его печатала городская газета. А совсем недавно в подземном переходе Екатерине на глаза попалась тоненькая книжечка лирики некоего Э. Неудачника. Она купила ее.
Много лет назад Эрик говорил, что если он когда-нибудь «выйдет в люди», то возьмет себе имя Неудачник. Видимо, он вышел в люди. Екатерина узнала его стихи. Она помнила их со времени их короткого супружества. Где-то среди студенческих конспектов хранится тетрадь со стихами Эрика, переписанных ее старательным детским почерком.
Уже дома Екатерина прочитала в предисловии, что «этот, несомненно, талантливый и необычный поэт незаслуженно рано ушел из жизни… Ему не было еще и тридцати».
Бедный Эрик! Мир праху твоему!
– Галь, а Павлик дома?
– Ты имеешь в виду, ночевал ли сегодня дома мой сын? Не знаю! А что?
– А другие дети? Эти-то хоть ночуют дома?
– А как насчет меня? Тебя не интересует, где я провожу ночи? – Галка произнесла это томным голосом записной кокетки, и обе расхохотались.
– Ты уже совершеннолетняя. Про тебя неинтересно.
– А мне про тебя интересно. И если ты мне скажешь, что не ночуешь дома хоть раз в неделю, ты меня очень обрадуешь!
– Увы!
– Смотри, досидишься! Ну а дети при чем?
– Дело есть!
– А конкретнее?
– Мне нужно что-то вроде слайдоскопа, посмотреть одну пленку. Есть?
– Где-то был. Приходи, поищем! А дети, к твоему сведению, сейчас видики смотрят. Были бы свои, знала бы! Ну, давай, жду!
– Сейчас мне нужно на работу, хоть на часок, а то меня точно рассчитают за прогулы!
– Хоть на часок? Как это? У тебя что, личная жизнь прорезалась? А в лавке кто?
– Не прорезалась. Просто… ну, одним словом, другие дела появились. А в лавке по полдня сидит пенсионер Гавриленко.
– Катюха, что происходит? Какой пенсионер?
– Гавриленко, дядин сослуживец.
– Почему?
– Потому! Я могу в двенадцать или лучше в час, можно?
– Давай! Смотри, не ешь ничего, я тебя кормить буду!
Около часу дня Екатерина позвонила в знакомую дверь.
– Катюха! – закричала Галка, распахивая дверь и бросаясь на шею Екатерине. – А я уже волноваться начала – вдруг не придешь!
Была она толстой и жизнерадостной, как всегда. Но от взгляда Екатерины не ускользнули седина на висках, морщинки вокруг глаз и в уголках рта, которых, кажется, не было в прошлый раз. Ради подруги Галка нарядилась в синие легинсы и длинный белый свитер. В ушах ее, о чудо, были золотые сережки («Павлик ко дню рождения подарил, полгода деньги собирал», – с гордостью сказала Галка, заметив взгляд Екатерины), а на ногах – золотые турецкие туфли с загнутыми носами.
– Галка, ты прямо как Шехерезада, – восхитилась Екатерина.
– Знаю! Вылитая Шехерезадница! А что, не каждый день старая подруга нос кажет! Ради такого дела можно и халат снять. Ну, дай хоть посмотреть на тебя! – Она оторвала Екатерину от своей мощной груди и отступила на шаг. – Цветешь! Похорошела, глазки сияют! Неспроста все это! Пойдем в кухню, сейчас ты мне все расскажешь!
В квартире одуряюще пахло жареной рыбой. Оглушительно орал телевизор.
– Ты не одна? – спросила Екатерина.
– Одна. Это Шкодик. Он любит фильмы, где стреляют. Надеюсь, ты голодная?
– Голодная, голодная, а что у тебя? Рыба?
– Что дам, то и будешь. И жареная картошка. С пивом!
– Пиво? От него толстеют, не буду!
– Будешь! Контрабандный товар, с неприличным названием! От такого не толстеют. Я все время пью!
– Правда? Это в корне меняет дело!
Так, болтая, смеясь и радуясь, они шли по длинному, извилистому, от разного хлама, коридору в кухню.
– Осторожнее, – предупреждала Галка, не выпуская Екатеринину руку, – здесь Риткин велосипед, а здесь сундук, смотри под ноги!
– А темно почему?
– Лампочка перегорела, все никак новую не куплю.
– Давно?
– Не очень!
Кухня была большая и напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Беспорядок, царивший там, был не просто беспорядок, а уже как бы произведение искусства. Стены, ради экономии пространства, были увешаны кастрюлями и сковородами, а также пучками сушеных цветов, трав и гирляндами окаменелых скрюченных грибов, лука и чеснока; покачивался на нитке, прикрепленной к светильнику, огромный черный пластмассовый паук с мохнатыми лапами; стол-полка, сработанный кустарем-умельцем, опоясывал кухню по периметру и поражал воображение количеством и разнообразием предметов, которые находились на нем – посуда, ваза-урод с бумажными цветами, полотенца, салфетки, тостер, деревянная хлебница, кулечки, пакетики, несколько яблок и т. д., и т. п.
– Зато все под рукой! – оправдывалась Галка. – Садись!
Она пододвинула ногой одну за другой две табуретки к опоясывающему столу в районе окна, освободила место, необходимое для трапезы, и усадила Екатерину. Достала из холодильника несколько банок пива в зеленых жестянках.
– Будешь? Смотри какое! «Хе-хей-ни-кен», – прочитала она по слогам, – шведское, кажется. Павлик по дешевке купил у себя на фирме.
– Буду! На какой фирме?
– Ну он же работает, уже полгода!
– Он что, уже закончил свой политех?
– Нет еще, он работает и учится, ты же его знаешь! Кстати, у него начальник вдовец, отличный мужик! Ну, это мы еще обсудим!
Галка ножом спихнула со сковородки в тарелки изрядные порции жареной картошки, пододвинула эмалированную миску с жареной рыбой, ловко откупорила банки с пивом, разлила его по стаканам и сказала:
– Ну, давай, за встречу!
Они выпили.
– Сто лет не ела жареной рыбы! Божественно!
– Конечно, ты ж кофием одним жива!
Екатерина пьянела от яблочного сока, чему в свое время немало завидовал дядя Андрей Николаевич, которого забирало только после пятой рюмки. От стакана выпитого шведского пива с неприличным названием кухня стала медленно вращаться вокруг гигантского паука с дружески подмигивающим красным глазом, стало уютно и спокойно и захотелось спать.
– Ну, рассказывай! – приказала Галка.
– Что рассказывать?
– Все, как на духу! Сначала про пенсионера Гавриленко. Потом – посмотрим!
– Ты меня напоила, чтоб все узнать!
– Именно. Поэтому признавайся! Возможно, это облегчит твою участь.
– Мне уже ничего не поможет! Я не оправдала надежд Леонида Максимовича! У меня с женской логикой не в порядке!
– Сказал кто?
– Он. То есть я. Я сама знаю.
– А кто такой Леонид Максимович?
– Следователь районной прокуратуры.
– Так, теперь еще и следователь! Давай колись!
– Ну, слушай!
Екатерина начала со звонка следователя Кузнецова. Она рассказала о смерти Елены, о Диане, Ситникове, Добродееве, старом актере, найденной в тайнике фотографии и наконец об Алине! Галка слушала открыв рот. А Екатерина поняла, как не хватало ей заинтересованного собеседника, которому можно вот так все выложить, насладиться его изумлением, и, отвечая на вопросы, тем самым и для себя расставить все на свои места. Это вам не внутренний голос, который часто капризничает и не хочет общаться, и не Марсик-Купер, который, правда, слушает, но всегда со всем соглашается и никогда не задает никаких вопросов.
– Я уверена, что разгадка в этой фотографии, иначе бы она ее не прятала! – закончила свой рассказ Екатерина.
– Покажи фотографию! – потребовала Галка.
Она долго рассматривала семью толстяков, отдельных людей на улице и автомобили на дороге.
– Толстяки ни при чем! – наконец сказала она. – А вот машина явно подозрительная!
– Почему?
– Ну, во-первых, иномарка, потом, стоит припаркованная – видишь, в ней никого нет, – а рядом знак «Остановка запрещена»!
– Ну и что? Кто шляпу украл, тот и бабушку убил? И потом, сейчас у всех иномарки!
– При чем здесь бабушка! Этот тип чувствует себя хозяином жизни – у него есть деньги, законы ему не писаны, паркуется где попало, такой может запросто убить!
– Вообще-то эта машина мне тоже кажется подозрительной! – призналась Екатерина. – Поэтому я и пришла!
– Ты думала, что это моя машина?
– Нет, я думала, что у тебя есть слайдоскоп! Ну, чтобы увеличить изображение на стене и рассмотреть номер.
– Резонно! Есть, конечно, вот только где? Дай подумать! Я сама его лет десять не видела! Но был же! Сейчас!
Она поднялась с табуретки и легко унеслась из кухни. Екатерина услышала шум отодвигаемой где-то в прихожей мебели, звуки падения тяжелых предметов и наконец Галкин придушенный крик: «Катюша, помоги!» Сначала она увидела Галкины ноги в турецких туфлях, потом ветхую табуретку, на которой та балансировала, пытаясь стащить что-то тяжелое с антресолей. Наконец ей это удалось, и она передала Екатерине тяжелый ящик, сопровождаемый тучей пыли. Вслед ему также посыпалось множество мелких предметов вроде старых школьных тетрадок, пластиковых игрушек, а также высохшие стручки красного перца на веревочке.
– Смотри-ка, – пробормотала Галка, поймав перец на лету, – вот он где, а я обыскалась!
Они водрузили аппарат на стол, воткнули вилку в розетку и вставили негатив в кассету. Галка нажала красную кнопку. Внимание, момент истины! Но вместо ожидаемой картины на стене красовалось большое мутное разноцветное пятно. Они растерянно посмотрели друг на друга. Галка покрутила колесико настройки. Пятно потемнело. Потом посветлело. Но знакомое семейство так и не появилось.
– Я знаю, – сказала Галка, – мы его вставили не той стороной! Сейчас поменяю!
В результате – все то же пятно.
– Может, машина барахлит?
Тут они явственно почувствовали запах паленой пластмассы. Екатерина, вскрикнув, выдернула шнур слайдоскопа из розетки и выхватила из кассеты драгоценный, слегка покоробленный кусочек пленки.
– Ничего не понимаю! Я же помню, дети когда-то смотрели слайды!
Они сидели молча, разочарованные и озадаченные.
– Послушай, – сказала наконец Галка, – а ведь это слайдоскоп, а не диапроектор! Идиотки! Нам же диапроектор нужен!
– А у тебя есть? – с надеждой спросила Екатерина.
– У нас как в Греции – все есть!
Диапроектор, большое, допотопное сооружение, был найден все там же, на антресолях.
– Это еще мой, папа когда-то подарил! – похвасталась Галка, сдувая с него пыль.
Молча, сосредоточенно, они вставили пленку, и Галка, сказав «С Богом!», включила агрегат. Увидев увеличенное во всю стену четкое изображение ставшего почти родным толстого семейства, они с радостным визгом бросились в объятия друг к другу.
– Четкость какова, а! – восхитилась Галка. – Смотри, номер как на ладони! Бери карандаш и пиши, диктую! – Она подождала, пока Екатерина, порывшись в сумочке, вытащит ручку. – РТ… последняя буква вроде не по-нашему, ах, нет, это «К», а я думала «Р» по-иностранному, 12-145. Записала? Повтори!
– РТК 12-145, – послушно повторила Екатерина.
– Считай, убийца у нас в кармане!
– Еще не известно. А как мы его найдем?
– Что-нибудь придумаем! У тебя в ГАИ знакомые есть?
– Вообще-то есть, но…
– Что?
– А как я ему объясню, зачем мне это нужно?
– Ну, человека ищешь, мало ли… Стоп, у меня идея! Как это я сразу не подумала!
– Какая идея?
– Пока секрет! Адрес и биографические данные преступника беру на себя!
– Слушай, а если это вовсе не машина?
– Как это не машина?
– Вот так. Это может быть что угодно! Любой человек на улице, и, может, даже выглядывающий в окно!
– Ну вот, всегда ты все испортишь! Сейчас разберемся! Так, смотри сюда! Кто у нас тут есть? Толстяков оставляем на десерт. Голову даю на отсечение, они ни при чем. Подозреваемым номер один назначаем автомобиль. Согласна? – Галка раскраснелась, глаза горели, ей было очень интересно. – Вполне вероятно, что это тот самый, который сбил Алину.
– Ну… ладно, согласна.
– Идем дальше. Я вижу здесь более или менее отчетливо троих – старика в панаме, подростка с собакой, бабулю с детской коляской. Кого выбираем в номер два?
– Никого, я думаю.
– Согласна! Вот еще двое, вид сзади. По-моему, бесперспективно. Если это один из них, мы его никогда не найдем! Кто за то, чтобы оставить их в покое и искать под фонарем? Голосуем!
– Согласна!
– Так, теперь ищем преступное лицо в окне. Тут всего один дом, справа, а слева – парк.
В течение нескольких минут они, затаив дыхание, не просто рассматривали знакомую картинку, а изучали малейшую деталь.
– Убей, не вижу ничего подозрительного, а ты?
– Я тоже.
– Катюха, поверь моему жизненному опыту, это – иномарка! Я уверена! Ну, почти… Давай начнем действовать, а там посмотрим! Главное – ввязаться!
– А как мы его все-таки вычислим?
– Вычисление преступника, как я уже сказала, беру на себя! Все! Ну, давай еще пивка? За успех!
Они чокнулись, выпили.
– Шикарное пиво! – сказала Галка. – Рыбку бери, вот этот кусочек, смотри какой хорошенький!
– А как? Как ты его найдешь? – не могла успокоиться Екатерина.
– Сюрприз!
– Я не согласна! А вдруг он тебя раньше вычислит? Это же опасно! Если это он, конечно…
– Что я, совсем? Да я к нему близко не подойду! Ты же меня знаешь!
– Потому и боюсь!
– Не бойся! Брать преступника будем вместе! Приятельницы взяли еще по кусочку хрустящей рыбы и картошки.
– Остыла совсем, надо бы подогреть, – сказала Галка, просто так, ни к кому не обращаясь и не собираясь подогревать.
– Так еще лучше, – ответила Екатерина.
Хозяйка достала из холодильника несколько новых банок с пивом, и праздник продолжился. Наконец Екатерина взглянула на часы и воскликнула:
– Ох, как поздно! Мне нужно бежать!
– К Гавриленке? – спросила Галка, и они захохотали.
У Екатерины давно не было так легко на душе. «Раньше надо было прийти!» – подумала она.
– Катюх, ты мне позвони завтра, слышишь? – говорила Галка, помогая Екатерине одеться. – Я бы сама позвонила, да где ж тебя ловить? А я все время дома. Не забудь!
– Не забуду! – пообещала Екатерина.
Окружающий мир слегка покачивался, многочисленные предметы в Галкиной прихожей уже не казались старым хламом, выглядели вполне симпатично, а в полумраке даже таинственно, как на чердаке у доброй волшебницы.
– Галка, ты – добрая волшебница!
– Знаю! Только не добрая, а злая! Превращусь в злую, если не позвонишь!
– Позвоню, позвоню… Не бойся!
Девушки расцеловались на прощание. Екатерина направилась к лифту, а Галка, стоя в дверях, в любимой позе – руки в боки, смотрела ей вслед.
Вечером, в одиннадцать, позвонила Галка и возбужденно закричала в трубку:
– Катюша, это не иномарка!
– Откуда ты знаешь? – не сразу спросила Екатерина.
– Иномарки больше нет! В июле прошлого года она попала в аварию. Разбилась вдребезги! Хозяин, какой-то тип с грузинской фамилией, погиб! Так что если б это он – Елена бы знала!
– Откуда ты знаешь? – опять спросила Екатерина.
– Знаю. Это не телефонный разговор! – сказала Галка важно.
– А источник надежный?
– Надежнее не бывает! – Галка, некоторое время боровшаяся с желанием выложить все про надежный источник, наконец решилась: – Преподаватель Павлуши из политеха, Василий Петрович! Гениальный мужик! Единственный в своем роде. Закончил три института, знает десяток иностранных языков, был три раза женат – все успел в жизни! И пятеро детей! Лучший программист в городе!
– Ну, раз пять, тогда конечно! – съехидничала Екатерина.
– Да, лучший! Всем пишет программы. И нашим и вашим. И прилично отгребает за это, между прочим!
– Нашим и вашим – это кому же?
– ГАИ, например. Или крутым. Ну, напишет программу, загрузит и отдаст, а оригинал когда уничтожит, а когда и забудет. Это мне Павлуша рассказал.
– И он тебе вот так запросто и выдал программу ГАИ?
– А что? ГАИ – не разведка! Подумаешь, государственная тайна! Зато теперь мы наверняка знаем, что это не она. Не иномарка. Так что следующий этап поиска – твоя Принцесса Диана! Катюш, а у него мастерская, не поверишь! Четыре или пять компьютеров, замка на двери нет, полно книг, кассет, тетрадок, детали всякие. Он сказал, что запросто может меня научить работать на компьютере. Дал две книги для чайников, ну, для таких начинающих, как я.
– И ты будешь учиться?
– А что! Я, знаешь, какая способная! Павлик весь в меня! Только денег на компьютер пока нет. Катюш, он мне показал свой последний, по которому и кино смотреть можно, и музыку слушать! Представляешь? – Галка никак не могла успокоиться. – Он еще и разговаривает! Ты не поверишь!
– Как разговаривает?
– Очень просто. Ты печатаешь на экране, а он читает! Я сначала тоже не поверила, а Василий Петрович говорит, напечатайте что-нибудь. Я и напечатала! А компьютер прочитал!
– А что ты напечатала?
– «Привет, Галочка!» и «Веник, пошел на фиг!» – Галка захлебывается от удовольствия.
– И он прочитал?
– Прочитал! Таким низким голосом, как у робота! С акцентом, правда! По слогам: «При-вет Га-лоч-ка Веник по-шел на фиг»! Только ударение поставил на «фиг», а не « нафиг», как мы говорим! Вот этого я никак не пойму!
– Почему «на фиг»?
– Нет, вообще. Компьютер японский, его только что привез один клиент из Японии. Как же он может читать по-русски?
– А ты печатала по-русски?
– Ну да! Василий Петрович вставил кирилловские фонты, – Галка старательно произносит незнакомые слова, – и теперь можно и по-русски!
Она еще долго рассказывала про математического и компьютерного гения Василия Петровича, его гениальных детей, жен и студентов.
Глава 7
АЛИНА
Дирекция компании «Продимпортснаб» (просто и непритязательно!) находилась в трехэтажном доме по улице Ленина, 23.
Екатерина пришла за десять минут до назначенной встречи. Секретарша, серьезная, не первой молодости женщина, настоящая секретарша, а не персонаж из анекдота, предложила ей сесть, сказав приветливо: «Присядьте на минуту, Игорь Петрович сейчас освободится». И улыбнулась. Профессионально безлико, но все равно приятно. Мы никогда не умели улыбаться просто так, а непременно вкладывали в улыбку наше субъективное отношение к миру. Это мне нравится – я, пожалуй, улыбнусь, а это не нравится, улыбаться не буду. Улыбка как элемент культуры и дань вежливости нам не присуща. Неудивительно, что у тех, кто возвращается из-за рубежа, еще долго болят неразвитые мышцы лица, отвечающие за улыбку.
– Игорь Петрович ждет вас, – прервала интересные раздумья Екатерины вежливая секретарша, открывая дверь в кабинет начальника.
Мужчина, поднявшийся ей навстречу, понравился Екатерине сразу. Лет пятидесяти, среднего роста, с энергичным, слегка бульдожьим лицом человека, умеющего командовать и принимать решения, с патрицианскими мешочками под глазами, говорившими об умении брать от жизни все, что нравится, а не только то, что она готова дать. Оценивающий, «мужской», взгляд, в котором читалось приятное удивление, обаятельная улыбка. Екатерина протянула руку. Его ответное пожатие было крепким, а рука теплой.
– Рад, очень рад, ваш визит – приятная неожиданность, – сказал он, с сожалением выпуская се руку. – Екатерина Васильевна («Имя запомнил», – отметила Екатерина), давайте без церемоний, по-домашнему, сюда, здесь намного удобнее, чем за письменным столом. – Он указал на низкий кофейный столик с двумя мягкими креслами по бокам. Нажав клавишу на селекторе, приказал: – Лидия Антоновна, будьте добры, сделайте нам кофе, – и спохватившись, спросил, обращаясь к Екатерине: – Или чай?
– Кофе, пожалуйста.
Он с удовольствием рассматривал гостью. Глаза заблестели, в голосе появились вибрирующие виолончельные интонации. («Охмуряет», – сказала бы опытная Галка.)
– И коньячку к кофе, чуть-чуть, а? – предложил он, когда расторопная секретарша принесла чашки с кофе, сливки, сухарики и сахар.
«Интересно, – подумала Екатерина, – он всех так принимает? Или только женщин?»
А Игорь Петрович между тем, как хлебосольный хозяин, наливал коньяк из черной пузатой бутылки в крошечные серебряные рюмочки-конусы, пододвигал поближе к Екатерине вазочку с сухариками.
– Ну, за встречу, – скомандовал он, слегка коснулся своей рюмкой рюмки Екатерины. – Ну, как коньячок? Правда хорош?
– Замечательный, – соврала Екатерина для пользы дела. Вина нравились ей гораздо больше.
– Ну вот, а теперь – кофе, и сухарик возьмите, – продолжал гостеприимный хозяин.
Воистину, для великих людей не существует мелочей. Игорь Петрович был командиром, и командирский талант его не знал устали. Лидерство его было таким естественным, что принималось безоговорочно, а умение разобраться в ситуации, мгновенно принять нужное решение, без лишних слов и обидных разборок, вызывало уважение. Его выговоры провинившимся, резкие и справедливые, не унижали. Он был незлопамятен, отходчив, даже добродушен, но добродушие его было добродушием тигра. Славный зверь, а погладить страшно!
– Итак, Екатерина Васильевна, чем могу быть полезен? Как я понял из нашего телефонного разговора, вы представляете детективное бюро. Никогда не видел живого детектива!
– Спасибо большое, Игорь Петрович, что нашли время для меня. Могу себе представить, как вы заняты!
– Ну разве можно отказать хорошенькой женщине?
– По телефону можно!
Он рассмеялся.
– Ну уж нет, кто ж откажется от такой встречи. Вы меня заинтриговали! Второй день подряд думаю, зачем я понадобился женщине-детективу. – Внимательный взгляд из-за стекол очков в тонкой металлической оправе.
Екатерина не стала объяснять ему, что она не детектив. В криминальных романах ее всегда поражало то, с какой легкостью врут сыщики! Блефуют, провоцируют, играют с подозреваемым, добывая нужную информацию. Ей, правда, соврать пока еще трудно, но промолчала она сейчас очень непринужденно.
– Я хочу поговорить с вами о вашей бывшей сотруднице Алине Горностай.
– Об Алине? – удивился он и замолчал, задумавшись. Лицо его состарилось на глазах, ужесточилась линия рта. – Алина, – повторил он еще раз, словно пробуя имя на вкус. – Да, была такая… А могу я спросить, чем вызван ваш интерес?
– Игорь Петрович, вы, вероятно, не знаете, что сестра Алины покончила с собой, не оставив ни письма, ни записки. Разумных объяснений этому нет. После смерти сестры она была в депрессии. Пока это единственная причина, которой располагает следствие. Я не могу открыть вам всего, – «Интересы следствия, видите ли… Ах ты, лгунья!», – но возникла необходимость вернуться к событиям, связанным со смертью Алины.
– Если я правильно вас понял, вы – частный детектив. Какое отношение вы имеете к следствию?
– К нам обратился за помощью муж умершей, Александр Павлович Ситников, – без запинки сообщила Екатерина.
– Я с ним знаком. Он выполнял для меня одну работу. Так значит, вы ведете свое собственное расследование?
– Да. Я хочу знать, что за человек была Алина, может, это позволит постичь характер ее сестры, понять, что толкнуло ее на самоубийство, если это было самоубийством… А кроме того, не исключена возможность, что эти две смерти как-то взаимосвязаны…
– Ладно, – перебил Игорь Петрович, – не умеете вы врать убедительно, Екатерина Васильевна. Не знаю, зачем вам все это нужно, ведь велось следствие… ну да ладно… Слушайте! Буду с вами честен и откровенен. Хотя о мертвых, как вы сами знаете… Да, Алина Владимировна работала у меня около полугода, насколько я помню, или чуть больше. До самой своей нелепой гибели. Взял я ее к нам юрисконсультом по просьбе старинного приятеля и держал на работе именно по этой причине. Иначе уволил бы ее сразу после испытательного срока, через три недели, так как чувствовал, что с ней будут проблемы. А может, и надо было бы. А тому человеку объяснить, что, мол, так и так, не подходит нам, не наш профиль… Почему, спросите вы. Дело в том, что Алина была невероятно трудным в общении человеком. Где была Алина – там были конфликты. До прихода к нам она сменила пять или шесть мест работы. Ее беда была в том, что она была идеалисткой. Не в бытовом, разговорном смысле слова, знаете, когда мы говорим о какой-нибудь Элеонорочке, которая «ну такая идеалистка, такая идеалистка, совсем жизни не знает, все ее обманывают, а она в облаках витает», – пропищал он, явно копируя кого-то, смешно и, наверное, очень похоже. – Она была идеалисткой, принадлежащей к самой опасной их разновидности – к активным, воинствующим идеалистам: она все знает сама, истина доступна только ей, все должны поступать так, как она считает нужным! Если окружающий мир сопротивляется – вперед на баррикады! Война! Внутренняя убежденность в своей правоте плюс умение подвести юридическую базу делали ее практически неуязвимой. Понятия целесообразности исключались начисто. Она лезла в драку из-за любой мелочи, которую возводила в принцип. Да, я знаю, – сказал он с досадой, словно Екатерина пыталась возразить, – мы должны быть честными, порядочными, не обманывать, не кривить душой. Но цивилизованный человек знает цену разумному компромиссу. Существует также понятие дипломатии. Не лупить друг друга палкой по голове нужно, как дикари, а спокойно обсудить проблему, прийти к консенсусу, как нормальные люди во всем мире. Мы – торговля, вот уж не думал, что придется на старости лет («Кокетничает», – подумала Екатерина) менять профессию, я ведь историк по образованию, всю жизнь проработал в вузе, лекции читал студентам, книги писал. – Ностальгические нотки прозвучали в его голосе. – Все осталось в той, другой, жизни. В наше время было принято презирать торгашей. Но ничего не поделаешь – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Да, так вот, мы – торговля, а в торговле, как вам известно, не обманешь – не продашь. Хоть грубо, но в принципе верно. Товар всякий бывает – то подпорченный, то по срокам хранения не проходит, да мало ли… Санэпидемстанция тоже жить хочет, там хорошо знакомы с понятием разумного компромисса. Ведь не яд же продаем, право.
Игорь Петрович увлекся – хорошо поставленный голос, продуманные паузы, выдержанные интонации говорили о том, что он был изрядным оратором. Может, ему казалось, что он снова на лекции по зарубежной истории, как в старые добрые времена, а аудитория, молодые юноши и девушки, внимательно слушает, готовая поймать на слове, задать каверзный вопрос, вцепиться в горло – о, Игорь Петрович был мастером провокации, нет, неудачно сказано, звучит как-то неприлично, скажем лучше: он был мастером провоцировать своих студентов, а потом с удовольствием от них отбивался, поддразнивал, подтрунивал – словом, играл, как большой немолодой мудрый пес с удовольствием играет со щенками. То лапой ударит, то куснет, то зарычит понарошку. В институте он слыл либералом и вольнодумцем. А студенты готовы были за ним в огонь и воду. Да, славные были времена!
– Алина устроила мне Варфоломеевскую ночь уже через месяц после прихода из-за партии сухого молока из Германии, – продолжал Игорь Петрович, – шестнадцать тонн, не шутка. Купили по случаю, по смешной цене, прямо с таможни, где оно пролежало под арестом несколько месяцев. На момент ареста – что-то там было не в порядке с бумагами – оно было уже просрочено чуть ли не на год. Ну, мы могли бы сбыть его малыми партиями где-нибудь на окраине города, перефасовав в другую упаковку, указав другие сроки реализации. Вы, наверное, осуждаете меня, – Игорь Петрович взглянул на Екатерину, улыбнувшись, – думаете, вот до чего доходит капитал в погоне за прибылью, как когда-то написали классики. Но, во-первых, что такое срок реализации? Понятие довольно условное. Если, допустим, он истекает 31 декабря 1998 года, то это вовсе не значит, что 1 января 1999 года продукт не годен к употреблению. Годен! Тем более весь свой товар мы пропускаем через качественный контроль, знаете, чем черт не шутит! Заключение по нашему молоку было вполне положительным – к реализации пригодно. И не знали бы мы горя с ним, не вмешайся Алина. «Закон есть закон», «dura lex, sed lех» [18]18
Закон суров, но это – закон (лат.).
[Закрыть], она на страже закона, она не допустит, и пошло-поехало! Короче говоря, устроила скандал – ах, народу продаются испорченные продукты! Ах, эти жулики-бизнесмены! И статью в газету! Могу показать, если интересно. Борец за правду, не побоялась выступить против собственного директора-мафиозо! – Игорь Петрович потянулся за бутылкой, не слушая возражений Екатерины, сказал: – Я чуть-чуть! – Налил себе и ей: – Ну, давайте по маленькой, за Алину, хоть упряма была, глупа, но личность! Личность! Чокаться нельзя.
Они выпили, помолчали.
– Ну, думаю, продавать это молоко я не буду, себе дороже. Звоню своей старинной знакомой, заведующей сиротским приютом, знаете, замечательная женщина, подвижница, еще одна идеалистка, но с другим знаком, объясняю ситуацию, честь честью, так, мол, и так, могу подарить вашим подопечным сухое молоко, слегка просроченное. Она чуть не плачет от радости, но долг превыше всего: «Я пришлю к вам, – говорит, – знакомого санврача, пусть проверит качество продукта». – Он достает сигарету: – Вы позволите? – щелкает зажигалкой – трепетный огонь освещает резкие морщины, седые виски, наверное, ему все-таки ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, и продолжает: – Так эта ненормальная, извините Бога ради, узнала от своего дружка, был здесь у нас такой, сволочь порядочная, о наших планах, позвонила моей приятельнице, обвинила ее чуть ли не в убийстве невинных крошек, садизме, пригрозила судом, позором – одним словом, испугала до смерти. Та – мне, ну, я ее успокоил, как мог. Собрал коллектив, говорю, так, мол, и так, слухи всякие нелепые ходят насчет партии сухого молока из Германии. Хочу сообщить вам, что молоко это самое по причине непригодности к реализации мы продаем областной пушной ферме, норок кормить. И выдал им чуть ли не часовую лекцию о разведении этого ценного пушного зверька – о рационе, который включает сорок три ингредиента, о витаминах, без которых им не выжить, о том, как они размножаются, и т. д. У меня друг там директором, тоже из бывшей красной профессуры. Так он ни о чем, кроме норок, говорить не может. Ну и я поднахватался у него. Под конец спрашиваю: «Будут возражения?» Возражений не было. «Бумаги, – говорю, – в красной, «приказной», папке на обычном месте. Желающие могут полюбопытствовать». Вот так, «демократия в действии» называется. – Он рассмеялся.
