Текст книги "Юноша с перчаткой"

Автор книги: Инна Гофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, где твой сын? – спрашивает Борис, когда диктор в телевизоре желает нам «спокойной ночи».

– Он предупредил, что вернется поздно.

– Лично я ложусь спать.

– Но ведь мы решили сегодня поговорить!..

– Значит, поговорим завтра… Ты знаешь, какие в Москве концы!

– Метро до часу… – говорю я. И занимаю свой пост у окна.

Наш двор плохо освещен, – правда, лампочки над каждым

подъездом. Фонари почему-то не горят, лишь один, возле арки. Он мигает на ветру почти с одинаковыми промежутками – как маяк.

В доме напротив много освещенных окон – не все ложатся ровно в двенадцать, как мой Борис. Привычно нахожу три окна на седьмом этаже – у Колесниковых еще не спят. Там живет Леха Колесников! Наш сосед по довоенной коммунальной квартире, лучший друг Коли. Просто диво, что мы не общаемся. Видимся только на улице, мимоходом. Что-то давно он мне не попадается!..

Борис у меня ревнивый. Черт меня дернул ему сказать, что в двенадцать лет я была влюблена в этого Леху!

Двор безлюден. Противно думать, что Витька где-то болтается. Какой-нибудь тип может пристать… Нет, мне было спокойнее, когда он служил в армии и они даже в театр ходили строем!..

Я не отвожу глаз от арки.

– Ну что, Обезьянка? – говорит Борис и обнимает меня за плечи. Я не слышала, как он подошел. – Пора привыкать! У нас взрослый сын!..

– Что же ты предлагаешь? – спрашиваю я.

– Прежде всего выдай ему ключ от входной двери…

Я вспоминаю Валеру с нательным ключом на шее. Я никогда не видела его отца наяву, только в ночных кошмарах – как он гонится за мной с ножом и кричит: «Убью!..» Нет, я все равно не смогу заснуть, пока Витьки нет.

Он приходит в половине второго. Он продрог и голоден, и его лицо от этого кажется еще более детским.

– Ложись, – говорит он мне. – Я чего-нибудь сам возьму.

Я молча разогреваю ужин. Я так рада, что он пришел!

Сколько всего передумаешь, пока стоишь у окна…

– Извини, – говорит он. – Я собирался вернуться раньше, но не получилось…

– Что-то все у тебя не получается! – Я смотрю, как он ест, и думаю: «Поцелуями сыт не будешь…»

– Ничего, мать! В конце концов все получится!.. – Он подмигивает мне. – Все будет о’кэй!..

– Завтра вечером у нас гости, – говорю я. – Прошу тебя быть дома не позже восьми.

– Что за гости? – интересуется он. – Мика с Жекой и Тетя? Славная компашка! Все свои! Будете дружно меня прорабатывать…

– Что за тон! – возмущаюсь я. – Просто надо же им показаться! Они хотят посмотреть, каким ты стал… Может быть, поумнел…

– Их ждет глубокое разочарование. – Он опять подмигивает. – Мать, не боись! Я постараюсь выглядеть дико умным!..

Нет, откладывать нельзя. У меня нет сил выдерживать дальше игру в молчанку…

Я просыпаюсь среди ночи от мысли – они подали заявление! Где его паспорт?! Кажется, в ящике письменного стола!

Письменный стол рядом с его тахтой. Крадусь, набросив халат. Я нахожу паспорт сразу, ощупью, и прячу подальше от глаз. Словно гора с плеч!..

К слову «гости» я отношусь ответственно. Гости – это накрытый свежей скатертью стол, аппетитная закуска, горячее блюдо и, конечно, домашний пирог. Так принимала гостей моя мама. Она была хорошая хозяйка, вкусно готовила, но ничему не успела меня научить. Сначала я была слишком мала, потом началась война и не стало продуктов. А вскоре после войны не стало мамы…

Все же я многому у нее научилась не учась. Может быть, это и есть высшая наука?.. Я люблю свой дом. Мама тоже любила свой дом, хотя мы жили в коммунальной квартире, где были так называемые места общего пользования. И была в кухне, кроме газовой, большая плита, которую топили дровами – их кололи на чурбаке во дворе Коля с Лехой. С Колесниковыми жили дружно. Не помню, чтобы мама мечтала об отдельной квартире. Во всяком случае, вслух.

У мамы я была на подхвате. Сбегать в магазин, взбить белки, растереть сахар с желтками. У меня на подхвате Борис. По воскресеньям я стараюсь использовать его на полную мощность – стиральная машина, пылесос, домашнее консервирование… Но это по воскресеньям. Сегодня свободна только я – у меня нет уроков. Гости приглашены, отступать некуда. Остается один выход – увеличить число оборотов вокруг своей оси.

Все известно заранее. Первой появится Тетя. Маленькое, сухонькое существо со своей неизменной беличьей муфтой. Она войдет со словами: «Какой запах! Яблочный пирог с корицей! Я угадала?.. Дети, как я рада вас видеть! Где этот негодяй?! Где он?!»

И она извлечет из муфты шоколадку. Сколько раз, отправляя Витьке посылку в адрес полевой почты, я вкладывала в нее такую же шоколадку с припиской: «От Тети».

Мика с Женей прибудут на такси. У них есть своя машина – «Жигули» новой модели, но они пользуются ею только в летние месяцы, а на зиму запирают в гараже. Борис боготворит Мику и смотрит на него как бы снизу вверх, что само по себе не трудно – Мика выше ростом. Они мало похожи, но есть что-то общее в манере держать голову – чуть откинув ее назад, и от обоих веет некоторым высокомерием. Одинаковая походка – оба косолапят, – мнительность и какая-то эмоциональная заторможенность роднят их гораздо больше, чем чисто внешняя схожесть. Я тоже боготворю Мику. Так было задано, запрограммировано с первого дня нашей общей с Борисом жизни. Мика умница, талант– слово «гений» витало где-то поблизости, – его надо боготворить. И я боготворю его, хотя и с некоторыми оговорками. Зато Женю я просто люблю. И немножко ей завидую. Сейчас, когда мне худо и нужен родственный совет, я больше надеюсь на Женю.

Появляется Тетя с шоколадкой. Хлопает дверца такси. Мы все в сборе, и стол накрыт. Нет только Витьки. Его нет в восемь. И в половине девятого. И в девять без четверти. Мы садимся за стол без него. Борис наливает всем по рюмке, и мы пьем за возвращение сына из «рядов» и за то, чтобы «все было хорошо». Это любимый тост Тети. Она пьет кагор, а мы водку, настоянную на корочках. Собственно, что может быть «хорошо»? По-моему, это катастрофа. Конец света!.. Где он болтается? У этой девки, конечно. Так неужели нельзя оторваться на пять минут и позвонить домой?! Хотя бы затем, чтоб сказать в трубку: «Не ждите меня, я не приду!..»

– Ну, загулял мальчик, – говорит Тетя. – Что вы от него хотите? Можно подумать, что вам никогда не было двадцать лет!..

– Салат сказочный, – хвалит Женя. – А паштет! Паштет!..

Милая, добрая Женя! Тебе хорошо, у тебя дочка в третьем классе – такая же милая, добрая девочка, какой была в детстве ее мама. Дочка-отличница, будущий «доцент наук»…

– Ну, успокойся, Талочка! – Мика гладит мою руку. – Не кипятись! С точки зрения современной науки и техники все идет нормально. Представь себе, что ты ракета-носитель! Ты вывела корабль на заданную орбиту, после чего неминуемо должна отделиться!..

– Выхожу я ночью на орбиту, – напевает Борис.

Он блаженствует в кругу родни. В конце концов это его родня! И Тетя, надымившая своей папироской, как хороший маневровый паровоз. И Мика, с аппетитом уплетающий куриную ножку. Мика любит поесть.

Я взвинчена до предела. Если сейчас он мне попадется, я просто его убью!..

Под предлогом, что надо согреть чайник, я выхожу в кухню. Но и здесь часы, от них никуда не денешься, без семи минут десять!..

Нет, у меня это просто не умещается в голове! Ну, люби! Женись! Уезжай к чертовой матери! Но как можно забыть о близких?! О том, что тебя ждут к столу?! Если только ничего не случилось…

Эта мысль все время подспудно сидит во мне. Может быть, он спешил домой, торопился… Такое движение! Там, в маленьком городе, он отвык…

Я торчу у окна. Мне видны темный двор и арка ворот. Опять эта арка! Соседи прогуливают собак. Только в нашем подъезде собаки у шестерых. Овчарка, два сеттера, такса, бульдог и дворняга. Засыпаем и просыпаемся под собачий лай. Как в деревне…

– Она вам не нравится?

– Мы ее еще не видели!.. Даже не знаем, как ее зовут!..

– Братцы! Чего вы паникуете? Надо на нее посмотреть!..

– Это еще зачем? Мы в корне возражаем. Против самой идеи!..

– Ах-ах, они возражают! Почитайте художественную литературу!.. Там тоже кое-кто возражал…

– Пора пришла, она влюбилась!..

– Женя, ты исключительно начитанная женщина!..

– Когда твоя отличница принесет тебе в подоле неизвестно от кого…

– Борис, прекрати!..

Нахожу три окна в доме напротив. Когда мы впервые столкнулись на улице случайно, лицом к лицу, это было как чудо. Как предначертание судьбы! То, что мы с Лехой снова соседи, как до войны. Мы даже не поговорили ни о чем. Он просил, чтобы я ему позвонила, – у него легкий номер, я запомнила его сразу наизусть. И показал свои окна, на седьмом этаже…

Каждый день я собиралась ему позвонить, но что-то мешало. Может быть, то, что он моего телефона не попросил…

– Где Наташа?.. Тала! Иди к нам!..

– Меня волнует вопрос с институтом. Ему не нравится юридический…

– А что ему нравится?

– Мне кажется, он сам не знает. Просто эта девчонка крутит ему мозги. А он еще мальчишка, сопляк. Самоуверенный дурачок!..

– Тала! Иди к нам! Тут серьезный вопрос!..

– Она на своем посту. Дежурит у окна… Все же любопытно, где этот шельмец?.. Пока что он заявил, что его не устраивает система высшего образования. Он, видите ли, считает ее весьма устаревшей.

– Доля истины в этом есть. Уже разработана машина, которая сама находит доказательства теорем. В нее закладывается аксиома, условия. И она копирует посредственного студента…

– Ага! Все же посредственного!..

– Это сейчас! Братцы, несколько лет – и она обшлепает настоящего математика!.. Машина не умеет ставить задачи, а решить она сможет все.

– Я в это не верю!..

– Правильно, Тетя! Верить мне вовсе не обязательно. Потому что я занимаюсь лженаукой. В старом словаре так и сказано черным по белому: «Кибернетика – лженаука…»

– Мика, не заводись!..

В арке ворот возникает Витька. Увидев в окне мой силуэт, он виновато машет рукой. Я не отвечаю. Во мне все кипит. И все же на сердце становится легче, словно разжался сжимавший его кулак…

Половина одиннадцатого.

– Мама, я пытался звонить…

Я молчу. Зато в комнате его встречают восклицания радости, удивления. И поцелуи…

– Талочка! Как он вырос! Красавец! Знаешь, на кого он похож? Нет, не на тебя! На твоего брата Колю!..

Это говорит Тетя. И тут я взрываюсь.

– Нет, он не похож на Колю, – кричу я. – Коля был человек! Я его уважала! Если бы меня спросили, какое главное качество было у брата, я бы сказала: чувство долга!.. А этот! Вы только посмотрите на него!.. Жених! Вы видели что-нибудь подобное?.. Ты, герой! Надень китель, покажись гостям…

Он покорно, как манекенщик, надевает китель. Он надевает его всякий раз, когда к нам приходят гости. Наши или его друзья. Форма ему к лицу. Голубые петлицы и значки. Тетя ощупывает каждый, как бы желая удостовериться, что они настоящие. Парашютный значок приводит ее в восторг.

– Витюша! Ты парашютист? – В ней есть что-то детское, в нашей Тете.

– Мы делаем прыжок с кровати на горшок. И мускулы крепки у нас… – Это Борис. Он тоже сердит на Витьку.

– Расскажи что-нибудь, – просит Мика. – Что-нибудь «за военную службу», как говорят в Одессе.

– Служба как служба, – говорит Витька. Он важничает. – Пока привыкнешь, трудновато. А потом ничего. Моя специальность– радиомеханик, был старшим экипажа… В общем, осуществлял наземную связь с самолетами…

– Звучит шикарно, – говорит Женя. – А что-нибудь смешное?..

– Смешное? – Витька задумывается. – Может быть, про рояль?

– Про рояль, пожалуйста, – вторит Тетя прокуренным баском. На старости лет она сделалась театралкой и сейчас, должно быть, чувствует себя в первом ряду партера.

– Старшина построил роту и скомандовал: «Кто умеет играть на рояле – два шага вперед!» Ну, шестеро вышли. «А теперь, говорит, берите этот рояль и тащите его на второй этаж…»

Все смеются, только Борис скептически замечает:

– Этой байке в обед сто лет. Но в мое время на второй этаж таскали не рояль, а пианино…

– …что показывает рост благосостояния, – добавляет Мика.

Потом они разглядывают дембельский альбом. Потом просят Витьку спеть что-нибудь из армейского фольклора… Я мигаю Мике, – мол, пора начать. Но он отмахивается. По-моему, Витька их всех купил!.. Я и сама смотрю на него без отвращения и уже почти простила его. Глаза блестят, над верхней губой намечаются темные полоски – будущие усы. Похож ли он на Колю?.. Лишь в той мере, в какой похожа на Колю я сама. Но, конечно, мужской вариант…

 
…Гауптвахту устрою в подвале.
Злую тещу туда посажу,
А дневальным по дому назначу
Молодую красотку жену.
 

Он бренчит на гитаре, которую купил, еще будучи школьником, а потом забросил – его увлечения никогда не бывали длительными… Может, и к этой девчонке он скоро остынет?..

 
…Под окном я расчищу площадку,
Накопаю окопов, траншей.
Утром буду гонять на зарядку
Всю семью, от жены до детей.

Ну, а тещу свою боевую
Марш-бросками я буду гонять,
Песню петь научу строевую.
Теща будет сама запевать…
 

Мысль о том, что все его увлечения быстро кончаются, меня несколько успокаивает. Раньше это меня огорчало. Но, как известно, наши недостатки есть продолжение наших достоинств. Или наоборот, как в данном случае…

 
…А когда подойдет воскресенье,
Их на кухню поставлю в наряд,
Ну, а сам я пойду в увольненье,
Как отличный, достойный солдат!..
 

Больше всех веселится Тетя в своем первом ряду партера. Она даже хлопает в ладоши. Женя исподтишка показывает мне большой палец. Она кладет голову Витьке на плечо и кокетливо тянет:

– Товарищ ефрейтор, пригласите меня на танцы!..

– Женя, возьми себя в руки! – Мика делает мне знак. – Насколько я в курсе дела, ефрейтор Звонцов уже занят. Как говорили в старину, связан словом. И по этому поводу у меня к нему есть мужской разговор…

Мы с Женей выкатываемся из комнаты. Сложнее с Тетей – она не хочет покинуть стол, ей интересно. Борис обнимает ее за плечи и подталкивает к дверям, но она оказывает мощное сопротивление.

– В чем дело, товарищи? Я хотела еще чаю!.. Куда меня уводят?..

Даже удивительно, откуда берется такая сила в этом сухоньком теле. Борис вспотел – так она упиралась, оттопырив острые локти.

– Мужской разговор! – ворчит она. – Мужской разговор – это драка!.. А ты почему здесь? – обрушивается она на Бориса. – С каких пор ты стал женщиной?..

– Я не желаю при этом присутствовать. У меня больное сердце!

– У тебя сердце, у нее нервы. – Тетя настроена агрессивно и отодвигает чашку с горячим чаем, которым я угощаю ее в «условиях нашей кухни». – Не удивительно, что мальчик хочет от вас сбежать!..

– И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет, – цитирует Женя.

Я стараюсь припомнить, откуда это, и не могу.

– Ну, как вам мой брючный костюм? – спрашивает Женя.

– Потрясающе, – говорю я. – Привозной?

– Нет, у нас сшили в ателье. Правда, по французскому журналу…

– Ты права, у нас в ателье так не сошьют.

Она смотрит на меня оторопело.

– Прекрати! – говорит она. – Если Мика взялся за это дело… Но я бы на вашем месте вела себя иначе!..

Женя берет яблоко из плетеной корзинки, ополаскивает его под краном и с хрустом надкусывает. Стройная, моложавая, она легко вписывается в любой интерьер.

– А именно? – спрашивает Борис, прислушиваясь к отдаленным голосам. Собственно, Витьку почти не слышно, а Мику лишь изредка, когда он, как говорится, «берет нотой выше».

– Прежде всего вам надо с ней познакомиться, – говорит Женя. – И если она вам не понравится…

– …что скорей всего, – вставляет Борис.

– …ни в коем случае этого не показывать!.. В конце концов он женится на ней вам назло, если вы не перемените тактику.

– Я приглашу их к себе, – говорит Тетя. – Мне стоит взглянуть на нее один раз, и я поставлю диагноз!..

«Все болтовня, – думаю я. – Гимнастика языка! Язык трубочкой, язык чашечкой, язык жалом…»

На нервной почве я перемыла всю посуду. В том числе и чистую. Борис пошел на разведку и спустя минуту вернулся с донесением:

– Хотите знать, о чем они говорят? Мика объясняет Витьке принцип обратной связи. А мы, как дураки, киснем на кухне!

Они почти не обратили на нас внимания. Мика снял пиджак и чертил на бумажной салфетке своим «монбланом» какую-то схему. Витька слушал его, как бога. К еде он почти не притронулся.

Итак, принцип «контролируй то, что делаешь», разглагольствовал Мика, откинув голову, словно любуясь чертежом. – Пример – автомобиль. Если автомобиль ушел влево или дорога ушла вправо – что суть одно и то же, – глаза это проверяют, и сигнал идет в мозг, от него – к рукам, к рулю. Таким образом, тут мы имеем принцип замкнутого управления… – Мика ловит мой возмущенный взгляд и успокоительно моргает. – Где чай? – спрашивает он. – Мне кажется, мы с ефрейтором заработали по стакану крепкого чая с хорошим куском пирога!..

Вскоре они уходят – Мика уважает режим старшего брата. Они надеются поймать такси и забирают с собой Тетю, чтобы по пути завезти ее домой.

– Помни, о чем я тебя просил! – кричит Мика уже из кабины лифта.

– Бу-сде, – отвечает Витька.

И лифт проваливается вниз.

Пока Тетя искала свою беличью муфту, пока прятала в нее – в муфте есть карман – свои папиросы, спички, пока проверяла, тут ли носовой платок и ключи, Мика успел знаками показать, что позвонит завтра. Хотелось бы знать, о чем он Витьку просил! Должно быть, просил подождать, подумать. Взвесить все про и контра…

Я не решаюсь спрашивать. Подожду. Как всегда после ухода гостей, я наслаждаюсь тишиной. В комнате накурено и пахнет Тетей – она любит крепкие цветочные духи.

«Женя права, – думаю я. – Надо переменить тактику. Пригласить эту девицу в дом, сделать вид, что мы безумно счастливы!..»

От одной этой мысли меня снова бросает в дрожь.

Наш Кибернетик звонит ровно в десять утра. Он звонит с работы. Ни Бориса, ни Витьки нет дома. Я одна. Услышав в трубке голос Мики, я почему-то встала и выслушала его сообщение стоя. Как приговор.

Ее зовут Светлана. Ей двадцать лет. Она уже была замужем, но неудачно…

Итак, она звалась Светлана…

– Ну, ты удовлетворена? – спрашивает Мика. Как будто сообщил мне нечто очень приятное.

– Ужасно, – говорю я. – Все это ужасно!..

– Напротив! Все обстоит отлично!..

– Не знаю, на чем основан твой оптимизм, – говорю я.

– На опыте, моя радость. Исключительно на опыте. В данной ситуации чем хуже, тем лучше.

– Какие вы самоуверенные, Звонцовы! И ты, и Борис, и Витька!.. И даже Тетя!.. Откуда это у вас? Ты с ним даже толком не говорил. Обратная связь, принцип замкнутого управления, какой-то автомобиль.

– А это, по-твоему, что? Это как раз и был разговор. Мы говорили о самоконтроле, о принципе «контролируй то, что делаешь». Знаешь, технические примеры звучат убедительней, чем классика… Классику я оставляю тебе!

По тону Мики я слышу, что он обиделся. Человек старается, звонит с работы…

– Мика, солнышко, – говорю я нежно. – Не сердись! Еще только один вопрос. О чем ты его просил?..

– Не понял? – говорит Мика.

– Ты крикнул ему. Уже из лифта: «Помни, о чем я тебя просил!»

Мика молчит.

– Ну, это как раз к делу не относится, – говорит он. В его голосе слышится смущение. – Видишь ли, в его мастерской солидная клиентура. Я просил, чтобы он поузнавал, не продает ли кто-нибудь японский транзистор «Айко». Это отличная штука – два микрофона, один из них встроенный.

…Положив трубку, я долго сижу неподвижно. В доме тишина. Та особая городская тишина, которая состоит из множества слитных звуков, приглушенный двойными рамами гул тяжелых грузовиков, скребок дворника во дворе, воробьиное чириканье и фортепианные упражнения за стеной – гаммы вперемежку с «собачьим вальсом»…

Когда-то мама мечтала, чтобы я выучилась играть на пианино. Своего инструмента у нас не было. Мне наняли учительницу, и я занималась с ней раз в неделю. А упражняться ходила к одной знакомой старушке. Полгода позанималась, и тут – война…

До-ре-ми-фа-соль-фа-ми-ре-до!..

Наши с Колей родители были простые люди, оба – отец и мама – работали на обувной фабрике. Высшей похвалой в их устах было, когда они говорили о ком-то: «интеллигентный человек». Я интеллигент в первом поколении. И, возможно, в последнем, если Витька бросит институт и женится на этой…

Фотокарточка Коли смотрит на меня со стены. Он снялся, когда ему присвоили звание гвардии лейтенанта. Мама всегда носила ее с собой, а умирая, не выпускала из рук. Потом я ее увеличила – черты от этого стали расплывчатыми, фотограф их подретушировал.

И все же это мой Коля. Как мне не хватает его сейчас!.. Мне кажется, он нашел бы с Витькой общий язык. Боевой офицер, командир взвода противотанковых пушек. Смуглый темнобровый мальчик с блестящими, как у Витьки, глазами. Да, они у него всегда блестели! Он был фантазер и даже писал стихи. Он писал о войне в Испании, о природе. И о любви тоже – он был влюблен в кудрявую Лялю Белкину из параллельного класса. Потом она стала артисткой, довольно известной. Взяла псевдоним. Как-то я увидала ее на экране и сразу узнала. Раздобыла адрес. Мне хотелось отдать предназначенное ей письмо, которое нам переслали с фронта друзья брата, – Коля не успел его отправить…

Наверное, я пришла некстати. У нее были гости. Она пригласила меня к столу, но я отказалась. Я смотрела на нее глазами Коли. Она была еще хороша, в белой с манжетами нейлоновой блузке и узкой юбке. В черных туфлях на шпильках – тогда они только входили в моду.

Я протянула письмо. Она читала его, подняв бровь и шевеля губами. Прочитала и вернула его мне. Я удивилась, что она мне его вернула. Ведь я принесла ей это письмо насовсем.

– Как хорошо он писал! – сказала она. – У него был талант, я всегда ему говорила…

Ее ждали гости – в дверь все время заглядывали и слышался чей-то смех. Она сидела на краешке стула, печально склонив красивую голову. Мы обе молчали. Это была минута молчания в память Коли.

Я поднялась первая и стала прощаться.

– У меня было много его писем, – сказала она. – Куда-то все подевалось.

Выйдя на улицу, я долго шла по бульвару. Была осень, и листья шуршали под ногами. Я шла и повторяла про себя стихи Коли про осень, почему-то он считал, что из них может получиться песня.

 
Вновь журавли протрубили отбой,
Снова по золоту ходим с тобой.
Снова по золоту, бедному золоту.
Пышному золоту ходим с тобой.
 
 
Золото кленов, и лип, и берез,
Золото радости, золото слез…
 

Хорошо, что она мне вернула письмо. Я знаю его почти наизусть. «Здравствуй, Лялька! Ты даже не представляешь себе, как я рад, что тебя приняли в театральное училище. Актер – он и поэт, и художник. Все, все искусство сочетает в себе актер! Ты будешь работать в театре, это – большое счастье. На нашей сцене этого великого театра военных действий пока антракт. Скоро начнется новое действие, в котором я постараюсь играть как можно лучше. Поверь, что в этой постановке я играю не последнюю роль, причем играю с душой!.. Я здоров, загорел, как негр. Все, действие начинается. Пиши! Целую. Коля».

Это письмо нашли в его планшете и переслали нам – свернутый треугольник, еще без адреса…

Жил человек!.. Учился в школе, сочинял стихи, любил девочку из параллельного класса… А потом – «куда-то все подевалось»…

Но как он любил! Светло, возвышенно! Не то что мой Витька. Встретил какую-то, потерпевшую бедствие в первом браке, и сразу – жениться.

Подумаешь, подвиг! Приехала навестить! Скажите, какой передний край! Просто хитрая девчонка – знала, чем парня взять…

На работе я думаю только об этом. Дети чувствуют, что мне не до них, и начинают валять дурака. Уже один стоит в углу, другой за дверью. Откуда он берется, этот сниженный интеллект? Конечно, если родители недоучки и пьяницы!.. Вот записка от любящего папаши: «Зачем вы даете примеры на воровство?..» Я не сразу понимаю, о чем он. Потом догадываюсь: он имеет в виду считалочку. «Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет»… Действительно, нехорошо! Все друг у друга что-то украли! Сто лет я знаю эту считалку, но никогда не воспринимала ее как пример на воровство. «А потом мы удивляемся, что наши дети воруют!»– сказано дальше в записке.

Попадись он мне, этот папаша! Я бы ему сказала!

В перерыве между занятиями звоню Борису, но его нет на месте. И я набираю номер Колесниковых. Почти машинально. Если он подойдет… Но мне отвечает женский голос, и я кладу трубку. В конце концов я позвоню ему… Мы должны увидеться, поговорить о Коле. И о Витьке… Может быть, раз нет Коли, то он, Леха, как его лучший друг!.

Я звоню Нонке. Это моя подруга. Самая умная из моих подруг. Не знаю почему, но так считается. Возможно, потому, что Нонна любит давать советы. Я, например, никогда не берусь советовать. Разводиться или терпеть дальше. Менять квартиру или искать другой вариант. Брать отпуск летом или ждать осени, по путевке или дикарем…

Но вообще-то она умная, Нонка. Она дает людям совет, который они жаждут услышать.

Она преподает у вечерников и, как правило, днем дома. Мне надо «выпустить пар». Я выкладываю ей все как есть в виде краткого конспекта. Она слушает, вставляя время от времени что-нибудь вроде: «Ну и ну!» или «О господи!».

– Нонка, ты умная, – говорю я. – Посоветуй, как мне себя вести! Может быть, в самом деле переменить тактику?

– Ни в коем случае, говорит она. Это еще зачем?

У нее низкий, сипловатый голос. Такой голос подошел бы брюнетке, а Нонна блондинка. Крупная женщина с голубыми, слегка навыкате глазами.

– Зачем тебе все это надо? Ты должна твердо стоять на своем: никакой женитьбы! Выучись, стань человеком, а тогда ступай на все четыре!.. Нет, меня просто удивляет! Всякий достигший восемнадцати лет имеет право жениться. Но ведь есть еще обязанности!.. На какие шиши они собираются жить? Напомни Витьке, что он мужчина!

– Какой он мужчина, – говорю я. – Он еще мальчишка. Сопляк!..

– Тем более! Что он может ей предложить? Руку и сердце? – Нонна хохочет. – Слушай, Талка! Я придумала гениальный анекдот: «Он предложил ей руку и сердце, больше у него ничего не было…» Ну, как?.

Ей хорошо смеяться. У нее нормальные дети: старший – студент, а младший в девятом классе. Нонна из тех женщин, которые рассказывают о себе только хорошее. Про мужа – что он принес ей розы в годовщину свадьбы, про сына – что получил грамоту на олимпиаде. Рядом с ней такие, как я, всегда выглядят глупо со своими жалобами и неразрешимыми проблемами…

…Меня ожидает сюрприз. Мой сын дома! Я просто не верю своим глазам. На нем тренировочный костюм – верный признак того, что он никуда не спешит.

Он берет из моих рук сумки с продуктами – я всегда покупаю с вечера хлеб, молоко и яйца – и несет их в кухню.

Я стараюсь не выказывать удивления.

– Хочешь есть? Или подождем отца?

– Подождем, – говорит он.

Он настроен спокойно и миролюбиво. Говорит, что какой– то чудак записал ему благодарность в «Книге отзывов», а ремонт был пустяковый. Но почему-то в других местах отказывались чинить…

– Сегодня я оформлял заказы, – говорит он. – Мы чередуемся. Кого только там не увидишь! Один старик приволок радиолу – допотопная, в пластмассовом футляре. Небось до войны еще купил. Толкую ему: «Отец, мы такие не чиним», – а он свое: «Она поет, но тихо! Какая-то лампа села, ты только погляди…» – «Ну, чего на нее глядеть? У нас и ламп таких нет!»… А тут иностранка на своем «мерседесе» подкатывает – мы ей магнитофон чинили. Я с ней по-английски – все ол райт, вери вел! Она смеется: хау мач? Я ей: все в порядке, по квитанции, донт меншен ит!.. Ну, цирк! Еще двоих отпустил, а тот старикан все топчется. Мне его жаль стало. «Давай, говорю, дед, твою бандуру посмотрим»… Нашел дефект, устранил. Она и заорет, как дурная: «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!»… Пластинка та еще! Тридцатые годы, на диске написано «Граммпласттрест». Дед растрогался, сует мне какие-то рубли. Я, естественно, не взял. Тогда он затолкал свой агрегат в клеенчатую сумку и удалился. Потом вижу, возле моего локтя две пачки сигарет лежат. «Товарищи, кто забыл?» Отвечают: «Это ваши. Старик какой-то вам принес»… Между прочим, приличные сигареты, болгарская «Варна»…

– Короче, дали «на чай», – шучу я. На душе у меня поют птицы. Мой сын дома! Не надо торчать у окна и глазеть во двор, в темную пустоту. Можно забыть о часах – смотреть телевизор, пить чай с вареньем, беседовать о том о сем…

– Да, мать! Кого я видел! – радостно вскрикивает он. – Зельца!..

Саша Зельцер был его школьным другом с первого до восьмого класса. Я эту дружбу всячески поощряла. Мне нравился Саша – глазастый, живой мальчишка. И семья приличная: отец – профессор математики, лауреат каких-то премий, мать – завуч в музыкальной школе. Витька очень любил Сашу. Только и слышалось: «Мы с Зельцем», «Зельц и я», «Я и Зельц». Клюшки, гитара, боксерские перчатки – все это «мы с Зельцем»… Саша увлекался то тем, то другим. Его увлечения влетали нам с Борей в копеечку. Потом Зельцеры переехали в другой дом, Саша перевелся в новую школу. Это была специальная математическая школа. Увлечение математикой вытеснило у Саши все другие, а дружба стала ослабевать. Она не оборвалась, как обрывается туго натянутый провод, а как-то провисла, обмякла. Рассуждая логически, я понимала, что Зельц не виноват в том, что его закадычный дружок «не сечет» в математике. Что для Саши это не увлечение, а дело всей жизни. Но я видела, как Витька страдает, и где-то в душе – отбросим логику! – не прощала охлаждения. И теперь, спустя столько времени, какая-то неприязнь осталась.

– Как Зельц? – говорю я. – Небось уже институт кончает?

– Ты почти угадала. Он уже на четвертом!.. Сдал за два курса!

Витька произносит это с гордостью. Все же он любит Зельца.

– Ты представляешь? Выхожу из мастерской и встречаю натурального Зельца! Он находит, что я в порядке. А сам! Ты бы видела! Отрастил бородку, вид пижонский!..

– Между прочим, со временем вычислительная машина сумеет обшлепать любого математика!

Я нарочно употребляю Микино «обшлепать».

– Только не Зельца! – говорит Витька. И глаза его блестят.

А мне обидно! Почему Зельц на четвертом курсе, а мой сидит в мастерской и чинит всякую рухлядь! И ему дают «на чай» сигареты!..

Лучше бы он мне не рассказывал про эту встречу.

Приходит Борис, и мы ужинаем втроем. Вернее, это нечто среднее между ужином и обедом.

Не все ли равно, как это назвать. Вечерняя трапеза при свете настольной лампы, будь благословенна!.. Когда не надо стоять у окна, и смотреть в темноту, и ждать, не мелькнет ли в арке ворот знакомый силуэт…

За чаем Витька рассказывает «на бис» про старика с радиолой и встречу с Зельцем. Борис выслушивает его, снисходительно позевывая. Мне кажется, он зевает нарочито, показывая этим свое равнодушие к блестящим успехам Зельца. Не мой характер! Я еле сдерживаю себя, чтобы не сказать что-нибудь ядовитое. Вроде: «Оказывается, некоторых устраивает наша система высшего образования!» или: «Между прочим, зельц – это сорт колбасы с крупным жиром»… Нет, нет! Только не сегодня!