Текст книги "Кукушонок"

Автор книги: Ингрид Нолль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Я осторожно раскрыла левой рукой свою сумку и стала выкладывать на столик бистро все свое барахло – за исключением судоку. На самом дне сумки обнаружился японский кухонный нож, который я сегодня конфисковала у Юлиана. Разумеется, мне следовало поставить об этом в известность его вязальную бабушку, чего мне совсем не хотелось, потому что я побаиваюсь этих воинствующих активисток борьбы за мир. Добродушный Юлиан наверняка использует этот нож в самых невинных целях: чистит им фрукты, например.

– Крайнее легкомыслие, – сказал Штеффен, укоризненно качая головой. – Как можно просто так совать в сумку такой острый нож!

Я смущенно кивнула: мой очередной промах; они и так были для меня типичны, а в последнее время еще и участились. Разумеется, нож следовало оставить в секретариате и затем вручить его лицу, ответственному за воспитание Юлиана.

Добравшись до дома, я, усталая, хотела пополнить организм витаминами, но все мои фруктовые запасы уже стали добычей плодовых мушек дрозофил. Пришлось намазать хлеб орехово-шоколадной пастой и, поедая его, решать судоку, который приобретал все более неряшливый вид. Я уже пару раз ошиблась и терла запачканную бумагу ластиком. И тут мне вдруг стало стыдно. Не лучше ли было помыть фруктовую вазу? Никак не могу заставить себя что-то делать. Встреча со Штеффеном выбила меня из колеи и разбередила старые воспоминания.

Наш любимый домик, например. Конечно, он принадлежал никак не мне, а Герноту. Но сколько я вложила в него трудов, да и денег тоже! Слегка покосившийся деревенский домишко благодаря моим усилиям превратился в игрушку, особенно хорош был садик. Мы вывезли со двора бетон и щебенку и засыпали его черноземом. При этом я обнаружила старый фонтан, вызвала мастеров, и его снова привели в исправное состояние. Под конец я посадила низкий кустарник для живой изгороди – и бывший двор превратился в уютный монастырский садик с узкими насыпными дорожками и розовыми клумбами и стал моим родным пристанищем.

Теперь наверняка уже больше никто не ухаживает за садиком; крапива заглушила розы, дорожки затянулись горцем-вьюном, лютик задушил вечнозеленые кусты. На глаза у меня навернулись слезы. Раньше я всегда ставила себе на письменный стол бледно-розовую розу, а в моей теперешней квартире ничего не поправить, гиблое дело. Рабочей комнаты у меня тут все равно нет, все письменные дела я выполняю на покоробленном пластике кухонного стола. Здесь слишком тесно, слишком сумрачно, слишком тошно. Мне следовало бы немедля подыскать себе что-то получше, ведь эта дыра была для меня лишь временным вариантом. Здешний низкий потолок придавит кого угодно.

3

Я уже не раз задавалась вопросом: знают ли Биргит и Штеффен, отчего я так внезапно рассталась с моим мужем? Во всяком случае, Биргит я вижу почти каждый день, но она ни разу меня об этом не спросила. Удовольствовалась сообщением, что мы разошлись и живем порознь.

– Бывает, – сказала она. – Почти все мои подруги через несколько лет расстались со своими партнерами. Теперь уже все не так, как было у наших родителей.

Кто же была та шалава, с которой я застукала Гернота? Не знаю, продолжает ли она оставаться его подругой по сей день, в первый ли раз она лежала тогда на нашей кушетке и не поселилась ли она уже за это время в нашем домике? Собственно, я и не хочу ничего знать.

Я побывала там после этого дважды – днем, когда могла быть уверена, что Гернот не появится дома. Забрала я оттуда не так много, ни одного предмета мебели. Все, чем мы обзаводились вместе, я оставила ему, в том числе и машину. Взяла только совсем уж личные вещи, мою одежду, несколько книг, столовые приборы моей бабушки и мою сберкнижку. Даже мои папки так и остались стоять там на полке, потому что здесь мне все равно некуда их девать. Иногда я думаю, что в нашей бездетности была и хорошая сторона. Как бы страдал наш ребенок от развода родителей! А с другой стороны, может, дело бы никогда не дошло и до той отвратительной сцены, если бы Герноту во время моей репетиции в хоре пришлось нянчиться с ребенком.

Моя мать не проявила особого сочувствия. Она вообще не одобряла разводов. Я намекнула, что Гернот изменил мне.

– Ну и что? – сказала она. – Не ты первая, не ты последняя, с кем это случается.

Наверное, она так рассердилась потому, что ей пришлось похоронить надежду на внука. Она, наверно, думает, что единственный шанс – это новый партнер, и как можно быстрее! Своим приглашением провести вместе две недели в австрийском санатории она, вероятно, хочет расшевелить меня, подстегнуть мой интерес к жизни и, как следствие, к мужчинам.

– Дитя мое, а почему бы тебе не пользоваться косметикой, хотя бы сдержанно? Я же понимаю, учительнице не к лицу наряжаться в пух и прах и краситься как клоун, но и такой серой и бесцветной ходить тоже ни к чему.

Эти слова меня задели. Моя ценность измерялась лишь степенью годности на брачном рынке. Но, разумеется, есть в ее критике и доля правды. В нашей гимназии почти все коллеги одеваются модно, при случае меняют прическу или красят волосы, на переменах без промедления хватаются за свои косметички. А меня сзади вряд ли отличишь от тринадцатилетнего мальчишки в брюках карго с накладными карманами и серой куртке с капюшоном. Мама в принципе желает мне добра, но мне от этого не легче.

Когда она недавно снова сделала мне бестактный намек, я на нее накричала:

– Что же вы сами-то не произвели на свет дюжину детей? Если бы у меня были братья и сестры, ты бы давно уже радовалась внукам!

Это было не вполне честно с моей стороны, поскольку у мамы было несколько выкидышей.

Когда я уныло заполняла судоку, зазвонил телефон. Сипловатый голос произнес:

– Это Юлиан Хеллер. Я хотел…

Юлиан беспокоился о своем благородном кухонном ноже. Запинаясь, он попросил меня не выдавать его бабушке.

– Юлиан, ты прекрасно знаешь, что приносить оружие в нашу школу строго запрещено. Ножи также относятся к этой категории. А твой к тому же еще такой острый, что я о него сегодня порезалась.

Мне почудился подавленный всхлип.

– Прошу вас, госпожа Рейнольд, не будьте такой строгой! Вы же меня знаете, я уж точно не собирался зарезать никого из моих одноклассников!

– Вообще-то, я обязана была доложить об этом директору. И еще не хватало, чтобы обо мне пошли слухи, будто меня можно разжалобить…

Дальше я не знала, что сказать, а Юлиан неутомимо продолжал умолять меня своим старушечьим голосом.

В конце концов я измученно сдалась:

– Ну хорошо, можешь завтра прийти ко мне домой и забрать свой нож. Но если я еще раз тебя застукаю…

Это было ошибкой, сказала я себе сразу, как только наш разговор закончился.

Хорошенькое начало было у следующего дня. Стоя спиной к классу перед доской, я слышала, как девочки щебечут и никак не могут угомониться. Я сердито обернулась и топнула ногой, после чего вся компания пришла в еще большее возбуждение.

И тут я и сама заметила, что на ногах у меня разные туфли. Старые красные мокасины я ношу только дома, а голубые балетки – моя летняя обувь. В отчаянии я перехожу в наступление:

– Да вы что, совсем с Луны свалились, в Лондоне это уже несколько месяцев последний крик моды!

Они хотя и не поверили мне, но постепенно волнение улеглось. Моя собственная рассеянность уже стала действовать мне на нервы не меньше, чем иные ученики: еще не успел прозвенеть звонок с урока, а они с полной невозмутимостью уже собирают свои вещи, что я считаю грубой невежливостью и уже не раз высказывала свое недовольство. А Нина совершенно нагло прямо во время занятий жует бутерброд. Судя по всему, мои проповеди у нее в одно ухо влетают, в другое вылетают. Или, как сказала бы моя мать: все равно что об стенку горох!

Я почти предчувствовала, что сегодня она позвонит. Она, как нарочно, всегда звонит в такое время, когда я, измученная, после пяти уроков возвращаюсь домой.

– Аня, – сказала мама, – я только что была у парикмахера и прочитала там в женском журнале множество ценных советов, как найти хорошего мужчину. Но в любом случае для этого надо выбираться из четырех стен! Может, завести собаку: когда ее выгуливаешь, легко вступаешь в разговор с другими людьми. И предложения вечернего университета тоже отвергать не надо, лучше всего посещать занятия вроде цифровой фотографии. Рекомендуют курс танцев для одиноких и почаще заглядывать в магазин грампластинок. Там якобы одинокие мужчины толкутся довольно часто…

– Кроме того, в Интернете есть специальные форумы для одиноких, – устало сказала я. – Ты про них забыла.

Я положила трубку. Чем дольше я думаю над ее предложениями, тем мне яснее: совместный отпуск с мамой не имеет смысла, придется отговорить ее от этой затеи.

Я ждала Юлиана в пять часов, звонок в дверь раздался даже на несколько минут раньше. Чтобы ему не взбрело в голову войти ко мне в квартиру, я заранее завернула его нож в картонку и заклеила скотчем, чтобы отдать прямо в дверях без долгих разговоров.

Но за дверью стоял и Мануэль, на что я никоим образом не рассчитывала. Он бросил мне такой трогательный взгляд из-под своих длинных ресниц, что я смягчилась.

– Ну ладно, заходите уж! – сказала я.

Квартира моя выглядела ужасно. Я провела своих учеников на кухню, поскольку там хаос производил впечатление хотя бы креативного. Оба без приглашения уселись к столу, на котором еще с позавчерашнего дня стояли грязные кружки, а дрозофилы вместе с потомством угощались подгнившими сливами.

Мои человеческие гости ждали нагоняя. Мануэль пришел явно для того, чтобы постоять за друга.

– Госпожа Рейнольд, – сказал он, – вы это неправильно истолковали. Предмет обиходного применения нельзя сравнивать со стрелялкой! Юлиан по-настоящему хороший повар, и кухонный нож – просто неотъемлемая часть его основного инструмента!

Я невольно улыбнулась.

Юлиан тоже приступил к объяснениям:

– Я чистил на завтрак груши для мюсли, при этом нож, должно быть, по рассеянности нечаянно попал в рюкзак.

– Да ладно уж, – пошла я на уступки. – Вот он, твой крутой нож. Но впредь пусть остается там, где ему полагается быть. Как, кстати, дела у твоих родителей?

Его родители как специалисты по оказанию помощи развивающимся странам жили в каком-то непроизносимом азиатском местечке, где нет международной школы.

– Я полечу к ним на летние каникулы, – сказал он. – Это будет интересно! У моих родителей все прекрасно. Недавно к ним в сад заползла питон.

– Питон мужского рода, это он, – поправила я.

Они коротко переглянулись и одновременно поднялись; у обоих уже был легкий пушок над верней губой, оба так или иначе росли без матерей.

В дверях Мануэль спросил как бы между прочим:

– Кстати, вы не знаете кого-нибудь, кто ищет квартиру?

– Хочешь сколотить компанию для общего съема квартиры? – оторопело спросила я.

– Нет, наоборот. В нашем доме кое-что освободилось, – сказал он. – Мой отец не хочет сразу обращаться к маклеру, а хочет сперва поискать среди знакомых.

Я заинтересованно спросила о деталях. Все, что я услышала, мне понравилось, и местоположение подходящее, и жилплощадь, и цена. Единственной проблемой было то, что у меня нет своей мебели, и мне пришлось бы все покупать. Но это тоже было решаемо, поскольку от отца я унаследовала несколько акций.

– Я подумаю, – осторожно сказала я. – Может, это подошло бы мне самой. Но надо бы посмотреть квартиру, естественно.

– Вау! Это было бы круто! – сказал Мануэль.

Едва оставшись одна, я принялась за судоку и запорола три таблицы подряд, потому что никак не могла сосредоточиться. Переезд всегда сопряжен с хлопотами и требует инициативы. Отважусь ли я выбраться из своей дыры? Для начала я собрала стоящую где попало посуду и помыла. На одном блюдце оказалась приклеена жвачка – уж никак не моя. А вот не надо пускать в дом учеников, подумала я перед тем, как заснуть.

4

Только перед самыми каникулами Биргит поинтересовалась:

– А какие у тебя планы на отпуск?

После секундного колебания я ей что-то соврала; на выручку мне пришел санаторий в Австрии в сочетании с маминым приглашением.

На самом же деле у меня был великолепный план – заново перекроить всю мою деградировавшую жизнь. Я наконец-то съеду с моей ужасной квартиры, куплю мебель, обустрою все по собственному вкусу. Начало уже положено: во-первых, я перестала покупать новые судоку, а во-вторых, уже осмотрелась и приценилась в мангеймском Доме мебели. Есть там и вещи на заказ, с большими сроками поставки, и, как назло, именно эти вещи и понравились мне больше всего.

Чтобы невзначай не проговориться, я задала ей встречный вопрос:

– А ты? Почему ты не хочешь сопровождать Штеффена в Росток?

– Откуда ты об этом знаешь? – удивилась она, и я рассказала ей о нечаянной встрече с ним на Рыночной площади.

Она нахмурилась.

– Почему же он мне не рассказал об этой встрече? Он был один? – забеспокоилась она.

Моим ответом она не удовлетворилась, а тут же принялась жаловаться:

– Что за сумасбродная идея! Не что-нибудь, а именно Росток! Штеффен хоть и уверяет меня, что это чудесный город и что можно чудесно плескаться в Балтийском море, но меня туда и волоком не утащишь. Меня тянет или в Шотландию, или во Францию. Ты ведь сама знаешь, что нельзя не упражняться в языке, даже если владеешь им свободно. Хочу к тому же навестить старых друзей.

– Где?

– Либо в Глазго, либо, скорее всего, в Драгиньяне.

– А, знаю, милый городок на юге Франции, мы там один раз тоже были, – тихо сказала я.

Раз уж мы обе остались поодиночке, она могла бы ради приличия и спросить, не поехать ли мне лучше с ней, чем с матерью.

Квартира, которую Мануэль предложил мне в доме своего отца, оказалась просто находкой. Тихая улица Шеффельштрассе расположена на краю Центрального района; без хлопот можно добраться на велосипеде до школы и до всех магазинов. Четыре комнаты и большой балкон показались мне просто роскошными. На окнах были высокие зеленые ставни, видимо, дом был построен в двадцатые годы, и основательно. Отец Мануэля согласился сдать мне квартиру, не колеблясь ни минуты. Широким жестом сразу же вручил мне ключи, чтобы еще до переезда я могла ходить туда и сюда со складным метром и имела возможность хотя бы на бумаге планировать обустройство. И если я еще до первого сентября захочу там от случая к случаю ночевать, ему это будет даже лучше. Сам он хочет уехать с Мануэлем, а дом без жильцов – это всегда риск.

Мама радовалась за меня. Хотя она жила не слишком далеко отсюда, в Бад-Дюркхайме, она не любила навещать меня в моей крысиной норе, как она обычно выражалась. Зато постоянно звонила.

– Наконец-то хорошая новость! – оценила она и даже простила мне, что я не хочу ехать в Австрию.

– Ты уже поставила Гернота в известность? – спросила она.

Разумеется, нет, поскольку его вообще не касается, где я буду жить. Со времени развода мы с ним ни разу не виделись и не разговаривали.

– Но тебе же надо, наконец, забрать свою мебель, – рассудила она, опять превращаясь в живой укор. – В конце концов, там секретер, оставшийся от твоего деда, а английскую витрину мы подарили тебе на свадьбу, и письменный стол ты покупала сама, на первую зарплату, и…

Я перебила ее:

– Пусть Гернот будет со всем этим счастлив. В любом случае я не хочу просить у него аудиенции, в этом ты можешь не сомневаться!

– Тогда это сделаю я, – сказала мама и положила трубку.

Меня занимало нечто другое. В первую очередь мне надо было обзавестись спальным местом, но именно над этим и приходилось больше всего ломать голову. Если я куплю удобную двуспальную кровать, то всякий будущий гость будет задаваться вопросом, что бы это значило. Если же я куплю нормальную кровать, то она окажется узковата в том случае, если у меня снова появится друг. Лучше всего был бы компромисс, и я колебалась, какой ширины выбрать матрац – 140 или 160 сантиметров – и какой степени твердости – 2 или 3. В конце концов я позвонила в Дом мебели и все же заказала нормальную двуспальную кровать.

При четырех комнатах я наконец снова могла оборудовать себе кабинет, где у меня на полках разместились бы словари, учебные материалы, тетради и папки-регистраторы. Было бы совсем неплохо, если бы при мамином посредничестве я получила назад мой старый верный письменный стол. Я почти с надеждой ждала, что она сама позвонит Герноту. Будь я не так труслива и упряма, не так горда, ожесточена и разгневана, я сделала бы это сама. Вряд ли он отказался бы вернуть мне мои же вещи.

События развивались быстрее, чем я ожидала. Мама позвонила мне тем же вечером.

– Представь себе, я дозвонилась до Гернота сразу, и слава богу! Потому что он с 26-го июля в отпуске, что для меня удивительно. Осенью или весной все как-никак гораздо дешевле и нет такого наплыва отдыхающих. В конце концов, он-то не учитель, которому хочешь не хочешь приходится отдыхать летом!

– И что же он сказал? – нетерпеливо спросила я.

– Он так и не выдал мне, куда едет в отпуск…

– Да пусть едет хоть к черту на кулички, меня это интересует не больше, чем грязь у него под ногтями! Я только хочу знать, могу ли я теперь забрать мои вещи.

– Да он не видит в этом проблемы, у тебя же еще остался ключ от дома. Кроме того, он совсем не трясется над твоим барахлом, наоборот, будет рад, когда наконец водворится tabula rasa. Мы можем в любой момент забрать все что хотим!

Мама всегда умела найти с зятем общий язык. Сейчас ее переполняло возбуждение от того, что посредничество удалось на славу. Кроме того, ее снедало любопытство, и она явно хотела присутствовать при том, как я буду рыться в моем бывшем жилище. Но именно это мне как раз и не нравилось. У меня не было ни малейшего желания натыкаться при свидетелях на незнакомые зубные щетки и чужие трусики.

– Я тут подумала, – продолжала она, – что письменный стол, витрина и секретер ни за что не влезут в мою машину, ведь там еще придется забирать белье, одеяла, полки, кухонную утварь и так далее. Неподалеку от меня живут двое молодых людей, у них сервис: занимаются домашней починкой, я их недавно вызывала. У них есть фургончик, и они берутся за небольшие деньги перевезти громоздкие вещи.

Меня всегда приводили в ужас мамина кипучая энергия и жажда деятельности. Но как бы то ни было, она в отличие от меня всегда управлялась с жизнью и держала ее в своих руках. Я пока еще даже не задумывалась над вопросом транспортировки, а она уже решила эту проблему. С покорным вздохом я одобрила ее намерения.

Мануэль простился со мной в последний учебный день, протянув руку, и передал мне письмо от отца. На конверте я впервые прочитала его полное имя. Д-р Патрик Бернат желал мне хорошего переезда и просил – в случае большой жары – поливать садик, если это не будет для меня обременительно. А с договором аренды жилья мы можем не торопиться.

– И куда ты едешь? – спросила я своего ученика.

– Сперва к матери в Копенгаген, – сказал он, – чтобы отпраздновать у нее свой пятнадцатый день рождения.

А потом его отец хотел взять напрокат жилой автомобиль и без определенной цели двигаться куда-нибудь на север. Мануэль мечтательно говорил о зарослях лесной черники, об уединенных озерах и солнце, которое еще светит в полночь, и я дивилась, как складно он умеет рассказывать. Почему же это не было заметно по его сочинениям?

– А почему, собственно, твоя мать живет в Дании? – полюбопытствовала я и сама же рассердилась на себя за свой бестактный вопрос.

– Но ведь кто-то в семье должен, в конце концов, зарабатывать на хлеб, – ответил он, помахал мне рукой и усвистал к своему другу Юлиану.

Собственно, разве он не выдал мне, что его мать примет участие в экспедиции на север?

В первый день каникул весь мир был обращен ко мне своей лучшей стороной. Я выспалась и приготовила себе здоровый завтрак, даже накрыла стол. Передо мной лежало шесть ключей, по два от каждого жилья: от нашего домика, от «крысиной норы» и от новой квартиры. Прошлое, настоящее и будущее, подумала я. И хотя я не суеверна, но само качество ключей показалось мне символичным, я увидела в нем предсказание оракула: ключи от домика слегка погнутые, нынешний ржавый, а новые были с пластмассовой насадкой – один с красной, второй с зеленой. Зеленый – это цвет надежды, красный – цвет любви.

В сберкассе мне дали понять, что мои унаследованные акции в настоящий момент могут быть проданы только с убытком, но если мне срочно нужны деньги… Что ж, я готова смириться со всем, лишь бы снова придать себе стимул к движению. Мама обещала подбросить мне кое-какие деньги, да и состояние моего счета выглядело на удивление позитивно, поскольку за минувший год я тратилась только на несчастные судоку. Значит, я смогу покрыть расходы в Доме мебели и сверх того купить себе пару красивых платьев, а то и подержанный автомобиль в придачу. А когда все будет готово, смогу пригласить коллег на новоселье, пусть обалдеют от моей обстановки. Стоит ли говорить, что после этого непременно нарисуется и большое счастье. Если бы мама могла читать мысли, она была бы наверняка очень довольна.

В среду она нагрянула, притащив за собой фургончик с группой поддержки – двумя длинноволосыми мужчинами. Они были скорее тщедушны, зато великодушны. Было еще очень рано, и они захотели сперва выпить по чашке кофе. Мама окинула мою кухню беглым взглядом, и я поняла, как ей хочется навести здесь порядок. Ну уж нет, пусть прибережет свое рвение для моей новой квартиры. Коротко все обсудив, мы поехали в Постгассе.

С бьющимся сердцем я открыла ворота во двор моего бывшего дома. Сад выглядел так удручающе, как я и предполагала. Крапива хотя пока и не доросла до неба, но розы частично погибли, маленькая живая изгородь из самшита почти засохла. Мне так и захотелось тут же все полить – наверное, так же, как моей матери прибрать у меня в «крысиной норе».

Она целеустремленно указывала мужчинам предметы мебели, и они были заняты. А я праздно стояла у окна и предавалась грусти. Домик с садом, счастливый брак, а главное – двое детей, вот что составляло когда-то мой жизненный план.

Между тем мама рылась в выдвижных ящиках и шкафах, победно извлекая оттуда то одно, то другое. Я с изумлением наблюдала, как она засовывает в сумку щелкунчика для орехов, который принадлежал Герноту. В моей рабочей комнате стояли три деревянных стеллажа, мама распорядилась погрузить их в фургон вместе с содержимым. До этого момента я была согласна с тем, что она руководит операцией, но на все остальное мне требовалось время. Как можно не раздумывая решить, что лучше: забрать ту или иную вещь или купить вместо нее новую?

Это поняла даже мама и предложила:

– Пока достаточно. Сейчас мы поедем в твое новое жилище, чтобы отпустить моих дорогих друзей. А всякую мелочь заберем потом на моей машине.

Ее дорогие друзья при разгрузке уронили витрину, так что ее шлифованные стеклянные дверцы разлетелись вдребезги. Мама не обратила на это никакого внимания: взбегая по лестнице, она не поспевала за своим любопытством, ей не терпелось провести первую инспекцию. Под конец осмотра она, удовлетворенная, вышла на балкон и глянула вниз.

– Какой красивый сад! А тебе можно им пользоваться? И вообще, что это за люди, у которых ты поселилась?

– Приличные люди, мама, действительно приличные. Их сын – мой ученик. На сад я не претендую, мне хватит и балкона.

Она достала портмоне и заплатила помощникам, я от себя добавила еще чаевые.

– Итак, приступаем ко второму рейсу! – скомандовала она. – Теперь мы вдвоем привезем остальное. Сегодня вечером по телевизору идет детектив, который я не могу пропустить. В семь самое позднее я должна быть дома.

В свои семьдесят лет мама была неутомима. Я устала уже сейчас.

– А нельзя ли организовать это иначе? Я поеду с тобой в Бад-Дюркхайм, потом заберу у тебя на пару дней машину и смогу без спешки выбирать, что взять, а что оставить. Кроме того, я хотела бы съездить в Мангейм для большой закупки, как-никак, с машиной этой будет удобнее, чем на трамвае.

Мама еще никогда никому не давала свою машину, но на сей раз она, к моему удивлению, согласилась. Даже такой небольшой переезд утомителен, но сама она ни за что не признается, что на сегодня хватило и ей.

– Но ты должна мне кое-что пообещать! Больше не прикидывайся из ложной скромности такой дурочкой, как во время развода! – сказала она. – Мужчина никогда не знает, сколько полотенец у него в шкафу, так что наступи себе на горло и ни в чем себе не отказывай! Когда я приеду в следующий раз, я хочу застать здесь уютное жилище, а не крысиную нору.

Только через два часа я вернулась из Пфальца. После многомесячной трезвости открыла бутылку дайдесхаймского рислинга, села за кухонный стол, набросала план всех четырех комнат и составила список дел на завтра.

На другое утро я уже собиралась вскочить на велосипед, как вдруг вспомнила, что на сегодня у меня есть машина. Стояла чудесная погода, моя новая квартира была насквозь пронизана солнцем, поскольку выходила окнами на две стороны. Кабинет был почти готов, поскольку здесь уже стояли стеллажи и письменный стол.

Мама прихватила и голубой китайский ковер, и он отлично сюда подошел. А вот картину маслом, которую она в последний момент велела своим длинноволосым друзьям упаковать в фургон, я, наоборот, терпеть не могла. Коровы у ручья, пережевывающие свою жвачку, хотя и достались мне от дедушки с бабушкой, но я бы предпочла, чтобы это полотно продолжало висеть у Гернота.

Затем мой взгляд упал на папки, которые мы вчера привезли, и я сразу увидела, что некоторые из них придется отвезти назад. Особенно толстый регистратор со всеми бумагами, касающимися домика. Счета за ремонт, за воду и газ, документы на прочистку дымохода, квитанции налога на землю и предварительная смета расходов на новую кровлю – все это я тщательно подшивала. Теперь меня не касаются также и страховки Гернота, и его больничная касса. Фотографии из отпусков были сгруппированы в трех других регистраторах, за которые я взялась первым делом. Правда, тут мне не удалось сдержать слез. Сотни отпускных фотографий я в течение нескольких лет наклеивала на черный картон, а к ним еще и открытки, маршруты поездок и заметки, а письма от знакомых по отпуску были тщательно рассортированы по годам. В принципе это были наши лучшие воспоминания. Тогда Гернот еще носил очки в темной роговой оправе, которые потом заменил на контактные линзы. Я медленно перелистывала страницы. С тех пор как мы разошлись, Гернот не добавил сюда ничего нового. Но напоследок я заметила, что ДРАГИНЬЯН-1999 подшит на самом верху, где ему совсем не полагалось быть.

Раньше, еще до развода и до фазы судоку, я была почти педантом, я и теперь не могла стерпеть, чтобы в мою регистратуру вкралась ошибка. Такого со мной случиться не могло, подумала я первым делом, а мозг уже включился и работал на полных оборотах.

Не я, а Гернот, должно быть, вынимал фотографии 1999 года, а потом не вернул их на место, а подшил сверху. Чистая ли это случайность, что моя коллега Биргит хотела поехать как раз в Драгиньян? Если она рассказала об этом моему бывшему мужу, он мог вспомнить про наши старые фотографии. Это, в свою очередь, доказывает, что Штеффен и Биргит никогда не прерывали отношений с Гернотом. Возможно, они регулярно встречаются и втроем перемывают мне косточки? Рассказывает ли Биргит для всеобщего развлечения о том, как я все больше мутирую в сторону серой мышки?

При этой мысли меня уже нельзя было удержать в моей новой квартире. Мне захотелось как можно скорее оставить все перевозки позади, чтобы уже больше не тратить мысли на прежние времена. Не медля ни минуты, я бросилась к машине и поехала к дому Гернота, который я уже больше никогда не буду любовно величать «нашим домиком».

Мне еще вчера бросилось в глаза, что госпожа Мейзинг, наверное, так и продолжает там убирать, потому что в доме были чистота и порядок.

По примеру своей энергичной матери я открывала шкафы и выдвигала ящики, укладывая белье в пластиковые пакеты, которые захватила с собой.

Когда зазвонил телефон, я, разумеется, не подошла. Но он все звонил и звонил, пока не включился автоответчик, и знакомый голос произнес:

– Привет, это Штеффен. Со вторника я на три недели в Ростоке, но пока что провожу вечера одиноким соломенным вдовцом. Как ты смотришь на партию в скат? Грегор готов быть третьим! Пожалуйста, отзвонись! Пока!

Штеффен был явно не в курсе отпускных планов Гернота, в противном случае он бы знал, что его партнер по скату уже давно уехал.

Между тем я нагромоздила на обеденный стол уже изрядную стопку постельного белья и собиралась посвятить себя полотенцам – кухонным и банным. Но так и не смогла на них сосредоточиться, потому что в голову мне закралось смутное подозрение.

5

В последнее время я плохо сплю. На прошедшей учительской конференции Пижон говорил о виртуальной игре в киллеров и о росте количества жестоких видео в мобильниках учащихся. И что в наши обязанности входит профилактика насилия.

Ведь то и дело приходится читать в газетах и слышать в новостях, что школьники впадают в безумие и учиняют в классе кровавую бойню. Хотя я уверена, что в нашей школе ничего похожего случиться не может, во сне мне все-таки приснилось, что мне в спину воткнули нож. Я вскакиваю в холодном поту, и чтобы успокоиться, мне необходимы несколько судоку.

Всякий раз, когда я вижу Юлиана, мне вспоминается его нож, и я злюсь на себя за свою соглашательскую позицию. Мама права, я недостаточно энергична и предпочитаю заметать проблемы под ковер. Из себя я вышла только раз в жизни, когда застала Гернота на кушетке с этой шлюхой. Я среагировала тогда так бурно, потому что слишком долго вытесняла из сознания кризис нашего брака. Но впредь я больше не хочу вести себя так благодушно, потому и стараюсь заблаговременно выйти навстречу недоброй догадке.

В ванной комнате «нашего домика» я тщетно искала какую-нибудь надорванную упаковку от тампона, оброненную шпильку для волос, заколку или что-нибудь в этом роде. Ни в ванной, ни во всем доме не нашлось ничего такого, что указывало бы на присутствие женщины. Мусорное ведро и корзины для бумаг пусты, посудомойка прибрана, госпожа Мейзинг опередила меня.

Потом я проинспектировала старые пластинки. Я хотела взять свои любимые записи, а пресловутый дуэт со стонами я обязательно уничтожу. В плеер был вставлен незнакомый мне диск, и я немедленно его прослушала.

Me and my true love will never meet again

On the bonnie, bonnie banks of Loch Lomond

^[4]

.

Бесконечно красиво и безумно печально, как мне показалось. Может, следующей весной стоит предпринять путешествие по Шотландии? И вдруг до меня дошло, что меня смущало в доме все это время: легкий запах ландыша.