Текст книги "Особый счет"

Автор книги: Илья Дубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Затишье перед бурей

Якир был неутомим. За инспектированием дивизий следовали военные игры, полевые поездки, проверка боевой готовности укрепрайонов. При таких воистину суворовских темпах армейской жизни он не жирел сам и не давал тучнеть своим подчиненным. Недаром генералитет иностранных армий, приезжавший в Советский Союз, высоко оценил полководческий дар командующего войсками Киевского военного округа.

Когда осенью 1935 года Москва решала, кого поставить во главе Военной академии Генерального штаба, она остановилась на кандидатуре Кучинского – начальника штаба КВО. Совсем еще молодой командир, в прошлом ротный в 45-й дивизии, он под началом Якира прошел прекрасную школу. На смену Кучинскому пришел другой выученик Ионы Эммануиловича – комдив Бутырский.

В двадцатых числах июля 1936 года Якир собрал в Киеве высший начсостав округа. Решил ознакомить командиров корпусов, дивизий, отдельных бригад и их комиссаров с боевой техникой и ее применением. А боевая техника и в ту пору росла не по дням, а по часам.

За Сырцом, в поле, впереди редкого соснового леса, инженеры округа устроили зону заграждения, состоявшую из завалов, рогаток, волчьих ям. В высокой траве саперы раскидали силки из мотков тонкой проволоки. В зону погнали мохнатую дворняжку, выпустив ее из клетки, где находилось еще несколько собак. Животное, очутившись на воле, с минуту покружилдсь на месте, а затем со всех ног, с радостным лаем рванулось сквозь зону заграждения к лесу. Но недолго длился восторг дворняжки. Ступив лапой на проволоку с током высокого напряжения, она сразу испустила дух.

Окружной инженер дал команду выключать движок, направился к зоне заграждения и тут же вернулся с убитой собакой в руках. Держа дворняжку за задние лапы, высоко поднял ее, демонстрируя перед участниками сбора результат своей работы.

– Ток убивает мгновенно, – пояснил он командирам. – А человек более чувствителен к электричеству, нежели собака. Вражескому солдату такая зона заграждения не по зубам. Если угодно, эксперимент можно повторить. – Повернувшись к своим помощникам, скомандовал:

– Включайте!

Растянувшийся на траве комкор Криворучко, после убийства Котовского возглавивший 2-й конный корпус, поднялся во весь свой исполинский рост. В 1924–1925 годах мы с ним учились в ВАКе. Возвратившись в Москву с похорон своего командира, он мне сказал с гордостью: «Теперь я наместник Котовского».

– Ты что? Живодер? – возмутился он. – Предъявил свою механику – и довольно. Хватит. Оно хотя и собачка, а тоже хотит жить...

– Хватит, хватит! – раздались голоса.

Якир, участвовавший с нами в сборе, сказал Криворучко:

– Не знал, Николай Николаевич, что у тебя, злого рубаки, такое чувствительное сердце.

– Ну и знайте, товарищ командующий, – ответил «наместник Котовского».

Против повторения эксперимента протестовали те, кто прошел через огонь Перекопа и Каховки, Орла и Воронежа, Киева и Львова. С рубцами огнестрельных ран и сабельных ударов, эти люди были свидетелями смерти своих лучших товарищей и друзей. Мы считаем гуманизмом человеческое отношение к человеку. Но это высокое чувство может проявиться не только по отношению к людям. Оно может иметь место и к животным, и к вещам – творению гениальных человеческих рук.

Увы! Большинство из тех, кого Якир созвал для ознакомления с техникой, и сам он не знали еще тогда, что им готовится участь похуже той, что выпала на долю подопытной дворняжки.

К участку, где готовилась показать себя наша тяжелая бригада, мы ехали в одной машине с начальником бронесил округа. Комбриг Игнатов заговорил о Шмидте:

– Что скажешь? Опозорил всех нас, танкистов, Митька. Взяли бы кого-нибудь там из пехоты, конницы, а то нашего командира-механизатора. Я ему давно говорил: «Митя, ешь борщ с грибами и держи язык за зубами». Не послушал меня...

– Что-нибудь слышно? – спросил я.

– Разное болтают, – ответил Игнатов. – Кто говорит, что он арестован за подсобное хозяйство, будто там обнаружена растрата. Я не верю. Не станут за это брать комдива. Кто говорит – за политику. Все знают – он голосовал в 1927 году за оппозицию. Но и комбриг Лабас, начштаба у Борисенко, тоже голосовал в 1927 году, когда учился в академии. Его же не взяли. Поговаривают – начоперод НКВД Соколов-Шостак пытался неудачно ухаживать за женой Шмидта. Может, он и подложил ему свинью? Прямо голова лопается от догадок. Может, ты что-нибудь знаешь?

– А что говорит командующий? – спросил я.

– Не говорит ничего. А я не стану его спрашивать, раз он не находит нужным информировать меня.

На участок тяжелой бригады явился весь командный состав Киевского гарнизона. Зрители расположились вокруг КП на высоком холме в районе озер за Гостомельским шоссе. Многие вовсе еще не видели машины Т-28, а тем более действия подразделений тяжелых танков.

Показ начался со строевого учения. По радиокомандам, подававшимся с КП, батальон тяжелых танков Богдана Петрицы быстро и сноровисто вытягивался из походного порядка в линию ротных колонн, затем послушно совершал сложнейшие эволюции, то собираясь в походный кулак, то развертываясь веером для атаки.

Огромные сухопутные крепости плыли по песчаному желтому морю. Тактика тяжелых танков многим напоминает тактику морского флота. Как и во флоте, все их искусство  состоит в том, чтобы суметь встретить противника максимумом стволов, подставив ему минимум своей поверхности.

После другой батальон танков совершил прорыв оборонительной полосы. Широкие противотанковые рвы брал с ходу и, не сбавляя скорости, шел преодолевать полосу надолбов. Вот тут виртуозом показал себя командир роты Степан Шутов. Его тяжелый танк, кренясь с боку на бок, летел по высоким надолбам, как челн по разбушевавшимся волнам, Казалось, вот-вот вся эта многотонная масса врежется носом в почву и начнет кувыркаться на ощетинившейся пнями земле. Мотор ревел, то снижая голос, то набирая самые высокие ноты. Машина, словно разъяренное животное, шла бешеным ходом, разумно учитывая все препоны на пути.

Громом аплодисментов было встречено появление из танка высокого, в черном шлеме, Шутова, с лицом в крови. Во время одного из рискованных кренов он, несмотря на наличие пробкового шлема, ушибся лбом о выступ брони. Наш бригадный врач Липницкий тут же наложил швы и перевязал голову отважного танкиста.

Но настоящее изумление вызвало другое – показ наших телетанков. Тут уже героем дня был не человек, а машина, созданная гением и руками советских людей.

На поле у Гостомельского шоссе развернулась рота телетанков Т-26 нашей тяжелой бригады. Командир роты, инженер-москвич, оставаясь на КП при своем пульте управления, показал чудеса. Он нажимал то одну, то другую кнопку, и подвластные ему машины двигались с места, останавливались, шли назад, вперед, поворачивались во все стороны, открывали пулеметный огонь, выбрасывали из стволов далеко вперед бушующее пламя.

Когда был дан отбой учению, командиры с холма КП ринулись вниз, к телетанкам. Открывали их люки, искали людей. Многие не хотели верить, что сама машина способна творить такие чудеса...

Диковинные боевые машины ошеломили не только выведенную на учения рядовую массу. Солидные командиры дивизий и корпусов, коменданты укрепрайонов, не опасаясь за свой престиж, ринулись со всеми любопытными к телемашинам.

Гигант Криворучко, командир кавалерийского корпуса, с трудом вылезая из нутра «робота», сокрушался:

– Нечиста сила! На танкиста, хоть он там в своем стальном сундуке, если с умом действовать, можно нагнать панику. А цю чертяку, цю нечисту силу не испугаешь. Только одно и остается – або минное поле, або прямой наводкой...

Наш Хонг, артиллерист по образованию, руководил стрельбой тяжелых танков с закрытых позиций. Знаток огневого боя, он, получив исходные данные с НП, четко и уверенно подавал команды. То сосредоточивал, то рассредоточивал, то переносил огонь танковой батареи, неизменно поражая цели, предъявленные ему артиллерийским посредником.

Командир Винницкого стрелкового корпуса бравый бородач Гермониус спросил:

– Где вы взяли такого волшебника?

Вспомнив вопрос, заданный мне Якиром еще весной в его кабинете, хотел сказать: «В японской разведке». Но, конечно, этого я не сказал.

– Ладно, – продолжал Бородач. – За одного этого майора могу вам дать любых трех. Согласны?

Но Хонг нужен был тяжелой бригаде. Уверен, что и наш много знающий начальник штаба полковник Шкутков не согласился бы расстаться со своим ближайшим помощником.

Затем нас повезли на химический полигон. Химики, выдав всем противогазы, приступили к окуриванию. Пустив туманную завесу, проверяли способность каждого участника двигаться и работать в противогазе. Побил все рекорды замкомвойск по кавалерии комкор Тимошенко. Он, вызвав всеобщее одобрение, снял маску позже всех.

– У тебя и легкие конские! – шутил Криворучко.

– Да! – подтвердил добродушно Якир. – С такими легкими, Семен Константинович, ты пойдешь далеко...

Это предсказание сбылось.

Вспомнил высказывание нашего командующего после одного большого учения:

– Хороший у меня вам по коннице. Вот только одно... он замечательный исполнитель, но не мыслитель. А смотреть вперед полезно и кавалерийскому начальнику...

Своих мыслителей советский народ нашел, но не среди тех, кто, почивая на лаврах, кичился прошлым – «Спасли Рим!», – а среди тех малозаметных, но башковитых полковников, умевших смотреть в будущее.

Якир направился к своей машине – голубому открытому «бьюику». Я нагнал его. Сказал, что в Вышгороде, где собраны две бригады, ежедневно возникают вопросы, которые должен разрешить начальник лагсбора. А такового нет.

– Начальником лагеря являетесь вы. Сегодня отдадим приказ.

Набравшись духу, я спросил:

– Иона Эммануилович, у меня к вам деликатный вопрос.

– Спрашивайте.

– Коммунисты интересуются причиной ареста Шмидта. Толкуют по-разному. Что нам отвечать? Ведь Ленин учил говорить людям правду.

– Что я вам скажу, дорогой товарищ? Вы же знаете язык Митьки Шмидта. А потом учтите – его всегда тянуло к богеме. Очевидно, болтнул лишнее... Среди богемы разные люди бывают. Язык мой – враг мой. Думаю, что все скоро выяснится и Митю отпустят. Все? Все!

Ответ Якира успокоил меня. Успокоил за нашу армию, за Шмидта, за себя самого. Это был наш первый разговор с Якиром о Шмидте. Первый, но не последний. И надо прямо сказать, что разговоры, хотя и подымались нашими коммунистами, по не в той мере, как можно было этого ожидать. Войска продолжали жить своей нормальной, размеренной жизнью. Все было обыденно и, как всегда, тихо в нашей дружной среде. По это было затишье перед бурей.

Показ техники, рассчитанный не на один день, включал также действия авиадесанта, отражение налетов вражеской авиации, хождение танков под водой.

У Голубого озера капитан Кульчицкий показывал сверхчудеса. С трамплина высотой в двухэтажный дом он с танком на скорости прыгал в воду. Огромный БТ, взревев, словно чудовище, совершил в воздухе длинную кривую и с выключенным мотором падал гусеницами в озеро, на ивовый ковер, специально сплетенный саперами. Вновь включенный двигатель толкал машину к берегу, а мощный вентилятор выбрасывал вверх сияющий мириадами разноцветных искр высокий фонтан воды.

Искры собирались в короткие радуги и одна за другой волшебными арками повисали вслед, за танком капитана Кульчицкого.

Показали нам и переправу под водой целого стрелкового батальона. Красноармейцы со специальными аппаратами, с дыхательными трубками, торчащими над поверхностью реки, в высоких резиновых сапогах, погружались в холодные воды Десны и по ее дну выходили на другой берег.

Проводились опыты и в других округах. Маршал К. Мерецков вспоминает: «Исследованием вождения танков под водой занимался начальник бронетанковых войск округа (Ленинградского), Шаумян и командир бригады Тылтин...

К сожалению, это новое и полезное изыскание не нашло тогда поддержки, и ценный опыт был забыт».

Потом на отдельном пароходе нас повезли в Ржищев. На его знаменитом артиллерийском полигоне намечался показ настоящего огневого вала – фронтального и отсечного, под прикрытием которого танки пойдут на укрепления «врага». Это учение особенно хотелось посмотреть, чтобы подтвердить расчеты огневого сопровождения тяжелых танков. Наши командиры после каждого учения передавали мне свои замечания. Этих записей – и своих, и помощников моих – накопилось много.

* * *

«Чичерин», плеская плицами колес, спускался вниз по Днепру. За пароходом плелся широкий пенистый след. Впереди стлалась извилистая зеркальная дорога с цветными знаками-буйками по ее сторонам.

Справа красный крутой берег падал отвесно в реку. И весь его обнаженный склон представлял собой невероятное сочетание кровавых тонов одной и той же яркой краски. Слева, за пологими песками, проплывали мимо сосновые леса с толстыми бронзовыми стволами и бесконечные просторы созревших золотистых хлебов.

На корме сгрудилось несколько десятков машин – «паккарды», «форды», газики. Шоферы копались в моторах, протирали стекла, наводили блеск.

В просторном салоне собрался весь цвет Киевского военного округа. Дымя папиросами, трубками, командиры развалились в мягких креслах, вкушали заслуженный отдых. Технику им показывали другие, но все это делалось в таких напряженных, якировских темпах, что усталость чувствовали не только показывающие, но и смотрящие.

В салоне находились вожаки кавалерии – командир Проскуровского конного корпуса червонного казачества, бывший наборщик, спокойный, уравновешенный Михаил Демичев. Командир Шепетовского конного корпуса худощавый, порывистый, бывший московский рабочий Петр Григорьев, в свое время нанесший окончательный удар батьке Махно. Командир Житомирского конного корпуса Криворучко, бывший батрак на Черкасщине. Командир Житомирского стрелкового корпуса Антонюк, бывший украинский партизан. Командир Винницкого стрелкового корпуса, бывший аристократ, участник гражданской войны, Вадим Гермониус. Командир Одесского стрелкового корпуса Сидоренко. Командиры отдельных танковых бригад: Шепетовской – Федоренко, Старо-Константиновской – Жилин, Проскуровской – Куркин. Коменданты укрепрайонов: Коростенского – Зусманович, Винницкого – Саблин, Тираспольского – Ольшевский.

Их войска составляли нашу армию прикрытия. Ее задача – отражать первый удар войск вторжения, а если надо будет, то и самой вторгнуться на территорию врага. Под ее прикрытием должны были прибывать и разворачиваться соединения из глубин страны. Почетная задача возлагалась на этих командиров. И к ней они готовились не один год. Демичев возглавлял дивизию двенадцать лет, корпус – три года, Григорьев – четырнадцать лет, Криворучко – двенадцать. Точно так же и другие. Но, увы, за очень редким исключением, во главе соединений остались их старые командиры. Наша армия прикрытия не стала армией вторжения, но с великими потерями и с чисто чапаевским мужеством справилась с задачей отражения вероломного врага...

В салоне разговор шел об одном.

– Нет с нами Мити Шмидта, – сказал Гермониус, – некому анекдоты рассказывать.

– Он их теперь расскажет Ягоде, – ответил Григорьев.

– Не понимаю, – для пущей важности басил Гермониус. – Комдива и чтоб взяли как последнего каптенармуса! Тут что-то не то. Хоть режьте меня, а тут что-то не то. Так и под каждого из нас свободно могут шары подкатить. Одним словом – дело ясное, что дело темное.

– Говорят, его директор подсобного хозяйства проворовался, – вставил слово командир Васильковской стрелковой дивизии Илья Головкин, бывший комиссар.

– За это не станут брать комдива, – решительно возразил Демичев.

– Троцкистские грешки! – отозвался Куркин.

– Я ему давно советовал, – сказал Криворучко, – тебе следует быть тише воды, ниже травы...

– Нашел кому советовать, – нахмурился Тимошенко.

– А я думаю так, – продолжал Криворучко. – Взяли не абы кого – комдива. Надо сказать нам, за что взяли. А может, зазря. А может, услышу и сам скажу: «Давно надо было отсечь эту болячку». Почему молчат?

– Придет время – скажут! – ответил котовцу начальник ПУОКРа, флегматичный, малоповоротливый Амелин, бывший столяр. – Зазря не берут никого. Не ел чеснока – не будет вонять...

– А шо сказал наш вождь и учитель? Способный ты себе уяснить? – нажимал Криворучко на соседа справа –  танкового комбрига Федоренко, – Чьи это слова: «Самый ценный капитал – это человек!»? И после этого сцапать комдива... Героя из героев... Мы с тобой, должно быть, только взводами командовали, а он своей дивизией колошматил контру. Нехай у меня аж три ромба, а у него два, а считал и считаю его повыше себя. И повыше многих... Шо ж получается – все люди, а он не человек? Не самый ценный капитал? Думаю – это обтяпывается шито-крыто от Сталина. Бо невозможно, шоб на словах было одно, а на факте – совсем другое... До меня ж, до корпусного командира, до «наместника Котовского», уже пристают люди, допытываются. А шо я им? «Ура, ура, дуем на-гора!»

– Такого без согласия наркома и без одобрения Сталина, думаю, не тронут, – перебил разволновавшегося комкора Амелин.

– Раз так, – авторитетно отрубил танковый командир бригады Куркин, – то тут подсобное хозяйство ни при чем. Бери, браток, глубже...

– Вот я его, того чеснока, сроду не ел, от меня и не воняет, – картавя, похвалился Гермониус.

– Тебе и образование не позволяет его есть, – поддел бородача Демичев.

Вот так, перебрасываясь репликами, начальство и не ведало, что выстрел по Шмидту был лишь пристрелкой, за которой последует губительный огонь на поражение из всех батарей. И в этом огне редко кому из них удастся уцелеть, даже Амелину, хотя он и «не ел чеснока»...

Вечером на корме я подошел к Саблину. В полосатой пижаме, как всегда, гладковыбритый, с миловидной родинкой на классически красивом лице, он, уставившись задумчивым взглядом в зеленые воды Днепра, нагнулся над перилами. Между нами издавна сложились дружеские отношения. К тому же он был женат на моей землячке Гале Величко.

– О чем задумался, Юрий? – я положил руку на его плечо.

Саблин от неожиданности встрепенулся.

– Думаю о Мите. Каково ему там? Ведь сейчас так дорог нам каждый опытный командир. Не посчитались с этим. Знаю, что его не любит нарком, не любит Буденный, Тимошенко. Так разве так сводят личные счеты? Кстати, и меня Ворошилов не любит. Весной восемнадцатого года наши колонны, моя и его, наступали на Донбасс. И белоказаки больше  считались с колонной Саблина, нежели с колонной Ворошилова. А разве моя вина, что в «Хождениях по мукам» Толстой вывел меня, не Клима. Вот и держал он меня до отупения на дивизии в Черкассах. Сейчас «продвинул» – послал на Винницкий укрепрайон. И вот я думаю и думаю: дело Шмидта – не личные ли это счеты?..

Вот так, не получив настоящей информации, каждый по-своему истолковывал причину ареста Шмидта, который, как оказалось, тревожил не меня одного.

Пароход плыл среди розовых вод, озаренных сиянием мягкого заката. Линия реки резко ломалась и сразу пропадала за высоким берегом, охваченным грозными вечерними тенями. Слева пылали золотом мощные стволы сосен. Кружились над вечерней, мерцающей поверхностью реки острокрылые мартыны.

Степной коршун скользил с высоты распластанным парусом. На зыбких дубах, гремя длинными веслами, плыли по алой реке рыбаки в широких соломенных шляпах. Возвращались в село, через луга, косари. Гулко разносилась по Днепру их старинная запорожская песнь.

...Бывает так: витрина – шик, а в магазине – пшик. Якир водил командиров округа не вокруг витрин. Так что слухи о необычном росте бронесил вермахта настораживали, но не угнетали. Участники сбора верили, что на фашистский бронеклин сколочен свой довольно увесистый кулак. Портило настроение иное – недавнее ЧП, исчезновение Шмидта. И слухи, слухи, слухи... Один нелепее другого.

Там уже начали выделяться мастера своего дела – Гудериан, Клейст. Но у нас не было сомнения, что герои прошлой войны, наши танковые командиры превосходили их. Ракитин, Чайковский, Борисенко, Бакши, Шмидт. Да вот...

Превосходили немецких асов наши асы. Об этом говорил славный опыт Испании. На Киевских маневрах хорошо действовали новейшие истребители и скоростные бомбардировщики, вооруженные многоствольными шкассами. А искусство зенитчиков, а новинки инженерного дела, а химзащита, а неуязвимые чудо-доты в пойме Ирпеня! Да вот только необычная репрессия...

Если Шмидт пострадал зря, думали многие, это худо. Обрушивают удар на одного невиновного, а это задевает всех невиноватых. Если не зря, тоже дело дрянь. Значит, вся армия копит силы для отпора врагу, а кое-кто рядом с тобой думает совсем о другом. Хорошо – грешного отсекли, а иди знай – сколько еще не отсеченных...