Текст книги "Особый счет"

Автор книги: Илья Дубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Дубинский Илья Владимирович
Особый счет

Громовой-Дубинской Ф. А. – моей жене, бесценному другу и помощнику – посвящаю

От редактора

Эта книга к нам пришла из прошлого. Автору ее 90 лет. Человек трудной, временами драматичной, но яркой судьбы, Илья Владимирович с давних лет своей огневой юности оставался честным бойцом партии, верным защитником революции.

Газета «Красная звезда» в июле 1924 года рассказывала о казаке Дубинском:

«В 1918 году в дни гетманщины на Украине поступил в подпольную организацию КП(б)У и работал в повстанческом штабе. В 1919 году добровольно поступил в Красную Армию. Будучи на разных политических должностях, участвовал в походах против Деникина, Врангеля, поляков, Петлюры, Махно, Григорьева и других банд...»

«Страна должна знать своих героев!» – сообщала газета и по-военному кратко перечисляла боевые отличия Дубинского – военкома 48-го Червонно-Казачьего полка, затем командира 7-го полка и командира бригады 2-й Червонно-Казачьей дивизии. А боевое крещение Илья Дубинский как комиссар получил на деникинском фронте осенью 1919 года.

...Червонные казаки шли против отборных офицерских дивизий Деникина в составе Ударной группы войск. Это было на наиболее угрожаемом Красной Армии орловском направлении. На Ударную группу возлагалась задача – перехватить инициативу из рук противника и разгромить его – офицерский корпус генерала Кутепова.

И вот 12 октября червонные казаки встретились с главными силами белой гвардии к юго-западу от Орла. Населенные пункты здесь несколько раз переходили из рук в руки. Особенно ожесточенные схватки были у села Мелехово. Неожиданной атакой червонные казаки сломили деникинцев, и те в панике бежали. Уполномоченный Реввоенсовета Южного фронта при Ударной группе Г. К. Орджоникидзе сообщал потом об этой схватке в штаб фронта и В. И. Ленину: «Червонные казаки действуют выше всякой похвалы...»

Под Волочиском осенью 1920 года дивизион казаков под командованием И. В. Дубинского наносил удар петлюровцам вместе с бригадой Г. И. Котовского. «Пока гайдамаки безуспешно обстреливали дорогу, кавалеристы, с ожесточением принявшись за дело, уже через несколько минут проскочили через крестьянские дворы и, едва построившись для атаки, грозным валом хлынули к Волочиску – котовцы справа, а мы слева от шоссе, – вспоминает Илья Владимирович. – Ни снаряды артиллерии, ни бешеная лихорадка «кольтов» так называемой пулеметной дивизии, ни огонь петлюровских юнаков (юнкеров) не смогли остановить кавалерийского смерча, обрушившегося на защитников последнего плацдарма самостийников».

Котовцы и дивизион червонных казаков под командой комиссара Дубинского захватили тогда и петлюровский бронепоезд, имевший 16 пушечных башен и несколько пулеметов.

– Пороли вы, молодой человек, горячку с этой конной атакой, но, видать, крепко их пугнули, – заметил после боя Илье Владимировичу комбриг Г. И. Котовский. – Сдали петлюровцы нам свой «панцернык» почти без сопротивления. И еще я вам скажу: хоть и сердит я на Виталия, а потребую, чтоб он вас представил к ордену Красного Знамени...

И по праву комиссар Дубинский был отмечен боевым орденом, которым дорожил больше других наград.

Однажды я спросил автора книги, какой самый памятный день в его жизни. Илья Владимирович, прикованный к постели тяжелым недугом, на минуту задумался и односложно ответил:

– На Перекопе...

И я услышал историю об одном весеннем дне далекого двадцатого года, когда комиссар Илья Дубинский готовился к расстрелу.

– Что можно сказать о самочувствии человека, ждущего казни? Хорошо бы встретить смерть в бою, на коне, а то – от товарищей, с которыми делил и горе, и радости боевых будней...

В тот день казаки Примакова и полки бригады Микулина под огнем вражеских самолетов и танков удерживали упиравшийся в Сиваш левый, восточный, участок Перекопского фронта. Отбивая атаки белой кавалерии, полк Демичева потерял до четверти своего состава убитыми и ранеными. Вышел из строя и сам командир. На утро 15 апреля намечалась повторная атака Перекопа, но Илье Дубинскому с новым командиром Орловского полка в этой атаке участвовать не пришлось.

В 5.30, когда полк должен был выступить уже к Перекопу, он находился еще в селе.

– За опоздание полка – расстрелять!.. – не желая никого слушать, заявил начдив Нестерович.

И вот в расположении штаба 42-й дивизии, в прокуренном помещении собрался полевой суд. «Там, под Перекопом, твои товарищи штурмуют укрепления белогвардейцев, а ты ждешь суровой расплаты, – думал Дубинский, проклиная себя за ненужную интеллигентскую деликатность. – Нельзя было доверяться новому командиру. Ты – комиссар, обязан был настойчивей разговаривать с ним и поднять полк раньше...»

Расстрел командира и комиссара полевой суд 42-й дивизии отменил.

– Прощаю вас! – сказал начдив. – Но властью начальника боевого участка я вас разжаловал. Искупайте свою вину в боях за дело революции...

И простым солдатом Московского кавалерийского полка ходил в атаки за Перекоп Илья Дубинский. А потом были новые бои, но ни пуля, ни вражий клинок не страшили Илью так, как ожидание казни тем весенним днем двадцатого года.

– Солдат революции, я подчинялся всем ее законам – гуманным и жестким. Но ту смерть все-таки хотел пережить. Верил я в свою звезду, в то, что одолеем всех врагов и наступит светлая жизнь. Очень мне хотелось заглянуть в то будущее, за которое ходил с червонными казаками в лихие кавалерийские атаки...

В 1921 году в червонное казачество прибыл новый начдив Дмитрий Шмидт. В прошлом рабочий-железнодорожник, в первую мировую он был произведен в офицеры, награжден несколькими Георгиевскими крестами. Отличился Шмидт и в боях под Царицыном, где командовал стрелковой дивизией. Отбивая натиск белогвардейцев и донских казаков, бывший прапорщик был тяжело ранен и контужен, но поля боя не оставил. За царицынские бои Шмидта наградили вторым орденом Красного Знамени.

– Как-то, – рассказывает Илья Владимирович, – начдив обратил внимание на проезжающего мимо нас всадника. Его шинель, застегнутая на крючок, была надета внакидку. Один рукав ее, поддерживаемый винтовкой, торчал кверху. Начдив подозвал к себе кавалериста, и тот четко представился:

– Казак первой сотни Семен Волк, – на что Шмидт строго заметил:

– Ты хотя и Волк, а никому не страшен, товарищ. В таком виде, конечно. Может, только воробьям на огороде. Скажи на милость, что с тобой будет, если из кустов выскочит хотя бы один бандюга? Ведь пока будешь доставать винтовку, он тебя трижды зарубит! Ты что, служил у Махно? Эта анархия точно так носила винтовку, как ты.

– Товарищ начдив, – смутился кавалерист, – я у Махно не служил. Служил и служу Советской власти. А винтовку взял в рукав, чтобы не пылилась, да и хмурилось с утра, думал, будет дождик. Ствол берег.

– Больше не делай так, – сказал Шмидт. – Ствол, верно, надо беречь, но прежде всего надо беречь свою жизнь. Имей винтовку всегда наготове, тогда ты будешь для бандитов настоящий волк! А вы, земляк, – повернулся ко мне начдив, – взяли бы и написали для казаков нашей дивизии простую памятку, как должен вести себя казак в районах, пораженных бандитизмом. И про этого Волка упомяните...

Памятка-брошюра в 10–12 страниц, отпечатанная в литинской уездной типографии, скоро вышла в свет. «Это было мое первое «произведение...» – как о чем-то далеком, но бесконечно дорогом и незабываемом с улыбкой вспоминает сейчас Илья Владимирович.

И начдив Д. Шмидт, и первый командир начдив Гай, и комкор В. М. Примаков, и легендарный Г. И. Котовский, и побратимы по червонному казачеству будущие маршалы П. С. Рыбалко, П. К. Кошевой, И. Т. Пересыпкин, С. А. Худяков, генералы А. В. Горбатов, Ф. Ф. Жмаченко, К. С. Грушевой, И. И. Карпезо и многие другие навсегда вошли в судьбу героя гражданской войны Ильи Дубинского. О них он расскажет потом в своих книгах, и появятся отзывы читателей.

На роман «Золотая Липа»: «Книга радует прелестью правды» (Борис Полевой).

На книгу «Колокол громкого боя»: «Колокол громкого боя» воодушевляет юношей и девушек на великие подвиги во имя коммунизма» (газета «Правда»).

На роман «Контрудар»; «Блестяще описаны вами мужество и отвага шахтерской дивизии» (Алексенцев, Плахтеев, Пекин, Агибалов – старые коммунисты Донбасса).

На книгу «Примаков» (из серии ЖЗЛ): «Вы дали народу, особенно молодежи, чудесную книгу. Спасибо от меня и от земляков-полтавчан, которые читали «Примакова» (профессор Ф. В. Попов, бывший комбриг-буденновец).

На книгу «Трубачи трубят тревогу»: «Книга радует всякого, кому даже неведомо счастье слушать боевые сигналы трубы» (И. Минц, академик).

Только вот рукопись червонного казака Ильи Дубинского «Не кривя душой» не возьмет ни одно издательство, и на десятилетия она укроется в архивах автора – до лучших времен.

Что же это за творение, вызвавшее административный гнев, упорное сопротивление издателей и в годы Хрущева, и в застойную брежневскую пору? Сказать: просто мемуары – ровно ничего не сказать. Это – исповедь израненной души. Не случайно автор так и назвал свои воспоминания – «Не кривя душой». Это действительно правдивый, выстраданный рассказ о былом, воспоминания свидетеля, очевидца и участника событий того трагического времени, когда в нашей стране царствовал произвол, когда для некоторых подлость становилась гражданской добродетелью, предательство оправдывалось, а доносы возводились в доблесть.

– В те годы, внушали нам, был якобы заговор для свержения власти, – вспоминает Илья Владимирович. – Я, по обвинению опричников Берии, собирался будто вести танковую бригаду на разгром – ни много ни мало! – самого Кремля. Это мероприятие планировалось, как вменяли мне, по заданию Якира. А Якир к тому времени был уже репрессирован.

В те годы, о которых рассказывает полковник И. В. Дубинский, шло становление советской военно-теоретической мысли. В борьбе с консерватизмом и косностью М. Тухачевский, И. Якир, И. Уборевич, А. Егоров, В. Примаков, В. Путна, Р. Эйдеман, А. Корк и многие другие военачальники настаивали на том, что военная наука должна опираться на точный анализ и учет перспектив ведущих направлений мирового технического прогресса.

По этому поводу академик И. И. Минц напишет Илье Владимировичу: «Вы очень удачно показали, сколько творческой энергии, сколько усилий, наконец, материальных расходов понесла Советская власть, чтобы создать армию, превосходство которой признавали современники даже враждебных нам государств. Когда читаешь описание гигантского труда, положенного на создание и овладение новой боевой техникой, когда следишь за ходом знаменитых украинских маневров 1935 г., о целой десантной дивизии парашютистов, которая была обрушена на голову наблюдателей, то невольно проникаешься еще большим уважением к нашим полководцам и военным деятелям – Якиру, Тухачевскому, Примакову, Туровскому и многим, многим другим, самоотверженно и честно выполнившим свой долг перед Родиной. Показ силы нашей армии, показ талантов ее руководителей – это самые лучшие главы в Вашей книге».

Тут же академик заметит: «Сотни тысяч людей до сих пор ищут ответа на вопрос: почему Советская власть обещала воевать на чужой территории, добиться успеха малой кровью, а в 1941 году наша армия вынуждена была отойти до самой Москвы. Ответ на этот вопрос читатель найдет в Вашей книге».

По-солдатски кратко, лаконично скажет о запрещенной для печати рукописи генерал армии А. В. Горбатов: «Считаю, что И. Дубинский без надрыва и сгущения красок описал обстановку, сложившуюся в армии в 1935–1937 годах.

Москва. 2.12.65 г.»

Воспоминания Ильи Владимировича были готовы в 1954 году. По письму А. В. Горбатова видно, что уже больше десяти лет он и его единомышленники за нее боролись, отстаивали ее право на жизнь. В архиве И. В. Дубинского хранятся добрые отзывы и слова поддержки Маршала Советского Союза И. X. Баграмяна, генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, генерал-лейтенанта А. И. Тодорского.

Сохранились и письма Константина Симонова. Сначала он читал «крамольную» рукопись просто как рецензент одного из издательств, потом как поэт-гражданин, который не мог остаться равнодушным к правде истории.

«Это мужественно, а главное это то, что необходимо говорить и в книгах и с трибун, если мы не хотим потерять молодежь, если мы хотим, чтобы она верила в идеи коммунизма, в идеи революции. Такая вера может основываться только на одном – на правде истории, и в конце концов так оно и будет»... – писал Симонов, давая Дубинскому ряд профессиональных советов.

– Помните, в выступлении Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского на XXII съезде партии были слова: «У нас, у военных, есть особый счет к участникам антипартийной группы», – заметил в разговоре Илья Владимирович.  – Так вот и название книги – «Особый счет» – мне подсказал Константин Михайлович.

Среди писем Симонова по книге Дубинского есть одно, датированное 9 мая 1964 года.

«Сейчас я прочитал рукопись в третий раз, после ряда поправок, сделанных автором, – пишет он. – Это автобиографическая повесть, охватывающая главным образом период 1933–1937 годов. Автор – в то время военный работник Совнаркома Украины, а потом командир тяжелой танковой бригады. Материал повести чрезвычайно интересен – в ней описываются знаменитые Киевские маневры, подготовка армии к будущей войне с фашизмом, тот высокий военный и технический уровень, которого достигла наша армия накануне того трагического разгрома в 37–38 годах, которому подверг ее Сталин.

Думаю, что этот материал представляет собой большой исторический познавательный интерес. Для многих поколений читателей он совершенно нов и неожидан. Многие люди и представления не имеют о том, что накануне 37 года мы, например, имели в своей армии опытные роты телетанков, да и многое другое...

Я голосую за принятие этой рукописи и за ее издание».

– Червонный казак Примаков со своими рубаками не один раз прорывал фронт контриков, а вот нынче никак не может прорваться сквозь плотный фронт бюрократизма и равнодушия, – с горечью делился Илья Владимирович своими тревогами, но верил, что придет время для правды, и говорил: «Мой «Особый счет» вечен». Не вечны «счетоводы», те самые, которые долгое время сводили с ним счеты...

Вершители истории периода сталинизма да и всех последующих периодов не могли пропустить правду. И дело тут не столько в том, что книга И. В. Дубинского раскрывала какие-то важные исторические факты. В ней во весь рост вставали люди, которые видели, что происходило в 30-е годы, видели и много трагического, но находили в себе духовные силы для того, чтобы противостоять сталинизму. А за ними – несдавшимися – всплывали тупость, бездарность, невежество и безнравственность служителей и подручных Сталина.

Да только ли Сталина?..

Не оттого ли так настойчиво держался своего Константин Симонов: «Книгу надо издать, сохранить в ее первозданном виде. Это правда – суровая правда, и ее должны знать все». Такого же мнения о рукописи «Особый счет» был и Александр Твардовский: «Главное в рукописи – историческое свидетельство, поэтому ее надо сохранить в своей первозданности для будущего»...

И вот эта книга. Пришедшая из прошлого через успокоительные иллюзии, неверие, ложь, застой, она взывает к нам, ныне живущим, смелостью мысли, неумолимостью авторской логики. Читаешь о минувшем и видишь – решается будущее. И сегодня, как и всегда, остается надежда на людей бесстрашно думающих, смело спрашивающих, берущих на себя ответственность за свое дело и за судьбу Отечества.

Гражданский долг

Дети за отцов не отвечают. Это верно! Но дети об отцах спрашивают. И это истина! На все вопросы должен следовать правдивый ответ.

Век минувший, вступив в смертельную схватку с веком нынешним за души молодежи, показывает наше прошлое в кривом зеркале. Идеологическая диверсия! Прямым продолжением диверсии прошлых лет является широко распространенная на Западе книга фашиста Пауля Карелла «План «Барбароссы». Та диверсия имела целью снять головы отцам, эта – растлить души детям. Против отравленных стрел века минувшего есть лишь одно противоядие – большевистская правда.

Первые разряды грозы оглушили гарнизоны Украины. 1936 год – коммунист с 1915 года комдив Дмитрий Шмидт в Киеве; коммунист с 1918 года комдив Юрий Саблин в Виннице; коммунист с 1914 года комбриг Михаил Зюка в Полтаве; коммунист с 1911 года комкор Семен Туровский в Харькове... Сработала цепная реакция – пришел черед коммунисту с 1914 года, заместителю командующего войсками округа Виталию Примакову в Ленинграде.

Все, кроме Саблина, в прошлом – создатели и боевые вожаки червонного казачества Советской Украины.

То были первые разряды, но не последние. 1937 год – командармы Якир и Дубовой, комкоры Фесенко и Квятек, комдивы Борисенко и Бутырский, комбриги, полковники...

«Значительная часть военных кадров, выращенных Коммунистической партией, стала жертвой сталинского произвола... Около половины командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов и командующие войсками военных округов, большинство политработников...» – отмечалось в шестом томе «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945».

Однако, как показало время, не было в армии ни заговора фашизма против коммунизма, ни заговора заблуждений против истины. А был заговор тьмы против света, невежества против знаний, тупиц против талантов, зазнайства против скромности. Заговор коварного криводушия против ленинской правды.

Дать залп ленинской правдой по всякого рода идеологическим лазутчикам – это мой долг коммуниста. Дать правильный ответ детям и детям детей моих боевых товарищей – это долг гражданина.

Напомню зарубежным клеветникам и диверсантам сказанное Цицероном двадцать столетий назад: «Бросьте свои безумные помыслы, оставьте мечты о проскрипциях... Такое грустное воспоминание сохранилось о тех временах, что не только люди, но, мне кажется, и скоты не примирились бы с их возвращением».

Предгрозье

Это не должно повториться

С десяток лет назад, это было в сибирской тайге, я попал в черный буран. Отшагав около двадцати километров, я приближался к Тасеево. Когда-то, в царские времена, в это село сослали Дзержинского. С утра стояла на редкость тихая, безветренная погода, с чистым небом и ясной далью. Слышно было, как неутомимые дятлы и кедровки отбивали на мачтовых соснах четкую дробь.

Вдруг из-за горизонта выплыла мрачная туча. Она вскоре затянула весь небосклон. Порыв тяжелого ветра расхлестал с высоких крон лиственниц пышные подушки снега. Умолкли дятлы. Воробьиные стаи сорвались с желтого от навоза тракта и панически устремились в тайгу. По каким-то незначительным, хорошо известным им признакам птицы чуяли приближение чего-то грозного.

И оно не заставило себя ждать. Сверху, словно прорвав плотину, повалила липкая непроницаемая копоть. В мгновение наступившем густом мраке не видно было собственных рук. Где перед, где зад, где правая сторона, где левая – я уже не разбирал. Коренные сибиряки и те страшатся этих черных, как сажа, снежных хлопьев, которые заживо хоронят человека. Потрясенный необычным проявлением злых сил природы, скованный суеверным страхом, я остро ощутил потребность в какой-то точке опоры, без которой черный буран подмял бы меня. И я ее нашел. Метнувшись наугад в сторону, двигаясь по колена в снегу, набрел на ствол листвяка. И это безмолвное таежное дерево, под защиту которого я отдался всем своим существом, обдало меня крепким, настоящим, словно человеческим, теплом. Получив опору, мое леденеющее сердце оттаяло, и я спокойно переждал порыв грозной стихии.

...Десятки лет изматывал души советских людей губительный буран сталинизма.

11 июня 1937 года очень скорый и очень неправый суд отправил на плаху лучших полководцев нашей страны. Ежов поторопился с исполнением приговора. Его подручные быстро расправились с блестящими стратегами ленинской школы – маршалом Тухачевским, с командармами Якиром, Уборевичем, Корком, с комкорами Эйдеманом, Фельдманом, Примаковым, Путной.

Прошли две недели. И какие! Наполненные справедливым гневом народа – ведь ему внушали, что казнены изменники, предатели, шпионы; сомнениями и жуткой тревогой тех, кто знал десятилетиями этих людей и верил им, как собственному сердцу, как верил в правоту нашего дела; разбродом в армейской толще, гневно вопрошавшей: «Кому же после этого верить?», а позже – страхом и неуверенностью за завтрашний день у самых честных, самых преданных борцов партии; ликованием врагов и отступничеством лучших друзей.

25 июня меня исключили из партии за восхваление «злейших врагов народа» Якира, Уборевича, Примакова в романе «Золотая Липа». Исключенный, отдав партийный, символически получил волчий билет.

Это было хуже волчьего билета – это была путевка в политическую смерть. И не только политическую. Но кто тогда думал о жизни? Речь шла не о ней. Речь шла о чести. И не о своей, личной. А о чести партии. Коммунист, порочивший себя, порочил прежде всего партию. Если ты, не устояв в тяжкой борьбе с наветами, поклепами, клеветой, признавал себя преступником, ты чернил партию, свидетельствуя, что она годами не могла распознать в тебе негодяя, что, воспитывая в тебе человека, она растила отступника. И ленинская правда, как показали события, подтвердила: тот, кто боролся за честь партии, боролся и за свою жизнь.

Борьба была тяжкой, томительной и неравной. Одно дело тягаться с палачами белогвардейской контрразведки. Другое – с теми, кто в своих черных делах прикрывался  святым знаменем Советов, кто предъявлял тебе счет от имени партии, кто неправомерно обрушивал на человека, лишенного элементарных прав к защите, всю тяжесть закона военного времени. А время-то было мирное!

Неверно предположение, что 1937 год начался с так называемого процесса Тухачевского. Он берет свое начало значительно раньше.

Об этом мне и хочется рассказать. Не о допросах, не о пытках, не о лагерях. Нет! О всем том, что этому предшествовало.

Я могу поведать лишь о том, что было в поле моего зрения, и о том, что случилось лично со мной – с командиром и комиссаром Отдельной тяжелой танковой бригады, непосредственно подчиненной Якиру. Но достаточно изучить процессы в одной капле воды, чтобы узнать, что происходит во всем многоводном океане.