Текст книги "Ребята из дивизии «Таран»"

Автор книги: Илья Симанчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Интересный оборот: «отсюда ясно, что...» – словно в школе, на уроке математики.

Как сухари, как патроны, настроение у подруг было общим. Маша тоже посылала домой бодрые письма.

«Здравствуйте, дорогие родные, – писала она в одном из них, – тороплюсь сообщить, что я жива и здорова, чувствую себя хорошо, настроение тоже хорошее, с нетерпением жду от вас писем, но их все нет и нет, хочется знать о всех вас и новостях в Москве, ведь мы теперь далеко от нашей любимой столицы, но, несмотря на это, она нам все равно кажется близкой...»

«Теперь скоро можно будет сажать цветы около дачи, – обращалась она к младшему братишке, – так что ты, Шуринька, займись. Я уже мечтаю о нашей даче с цветами, по возвращении с фронта снова бегать на участке по траве...»

Приближалась встреча с пополнением. Девушки принялись восстанавливать весь курс своих стрелковых занятий. И отчего-то было странно вспоминать обучение в школе снайперов – решение задач, схемы пути светового луча через девять линз оптического прицела, определение расстояний до цели, выбор ориентиров.

Все эти премудрости давно уже превратились в привычное дело, слились в одну операцию. И вот теперь ее надо было снова разделить, объяснить попроще, детально, подобрать примеры...

А как рассказать новичкам о странном чувстве нерешительности перед первым выстрелом, когда враг уже обнаружен? Вернее, не нерешительности, а желания чуть помедлить – может, для совсем уж предельной точности стрельбы. Его, это чувство, надо научиться преодолевать, как надо преодолевать и азарт, который тоже мешает четкому прицельному огню.

Надо приучить будущих снайперов «читать книгу примет», эту помощницу в розыске цели. Солнечный зайчик, мелькнувший в кустах, дымок, поднимающийся над бугром, испуганно взлетевшая птичья стая, ветка, качнувшаяся в безветренную погоду, – все это должно заставить стрелка мгновенно насторожиться, прикинуть: а не спрятался ли в кустах наблюдатель с биноклем, не устроен ли под бугром дзот, не вражеская ли «кукушка» шевельнула ветку и спугнула птиц? И надо тут же принять решение, тут же начать действовать...

Теперь, выходя на «охоту», девушки невольно следили за своими собственными приемами, отмечали – ага, вот это можно интересно объяснить ученикам, это – показать, а это – сравнить...

А снайперский счет подруг все рос и рос. В одном бою, когда фашисты контратаковали позиции выдвинувшегося вперед полка, группы вражеских автоматчиков просочились почти до самого полкового НП. На этот участок и были срочно выдвинуты девушки, а в помощь им подослан пулеметный расчет. Снайперы быстро подготовили свои ячейки впереди НП, пулеметчиков же попросили передвинуться метров на сто в сторону.

Только что грохотали разрывы мин, лихорадочно стучали пулеметы, пули, точно дятлы, щелкали по стволам деревьев. И вдруг стало тихо. Как-то зловеще, жутко тихо!

Пристально, до боли в глазах, всматривались девушки в поляну с редкими деревьями, примыкавшую к их позиции. Вот из-за одной сосны выдвинулся ствол автомата... Затем выглянул вражеский солдат... Обернулся, махнул кому-то, и с десяток автоматчиков выскочило на поляну...

Маша подняла руку. Тут же наши пулеметчики дали длинную очередь. Фашисты попадали в снег и поползли по направлению к ним, стараясь охватить кольцом.

Они не знали, что центр и фланг их группы стали отличной целью для снайперов. Те успели выстрелить по четыре раза – и восемь фашистов остались на снегу без движения. Лишь двое попытались убежать, но были срезаны пулеметной очередью.

Через несколько минут новая группа вражеских автоматчиков устремилась через поляну. Снова поднялась Машина рука, снова застрочил пулемет, и снова фашисты кинулись на звук этих очередей.

Девушки опять успели сделать по четыре прицельных, безошибочных выстрела – и еще восемь вражеских автоматчиков разделили участь своих предшественников.

Фашисты так и не разгадали этот маневр! Во всяком случае, до сумерек они попытались вновь прорваться к НП. В результате – шестеро были скошены огнем пулемета, семеро нарвались на снайперские пули.

А потом подоспел резерв, который не только отразил вражескую контратаку, но и продвинулся вперед.

В этот вечер Наташа и Маша грелись в лесу у небольшого костерка-трещуна, чистили винтовки. А потом Наташа принялась за очередное послание родным:

«Любимые мои!

Простите, что давно вам не писала. Время теперь горячее, письма писать негде и некогда. Да! Началась настоящая фронтовая жизнь, о которой я раньше только в книжках читала и в кино видела. Живем мы в лесу, в шалашах из еловых веток, жаримся возле костров. За последнюю неделю ваша Наталка так закоптилась, что стала похожа на цыганку. Даже был такой случай: после того как я основательно умылась теплой водой, один командир сказал: «Да вы, оказывается, светлая, а я считал вас брюнеткой». Вот какие дела! Ну, ничего, зато немцев мы здорово бьем. Выгоняем их из наших деревень и сел. Вчера ночью еще деревню освободили! Гитлеровцы тут расположились как дома, окопались, укрепились и думали, что их ничем не возьмешь. А мы их жмем, и давим, и гоним, как паразитов.

Вы за меня не беспокойтесь. Все будет хорошо. Я до сих пор даже не ранена, даже шинель пулей не задело. Правда, шинель моя требует довольно основательного ремонта, так как ночуем мы у костра, а ночью довольно сильные морозы, ну и стараешься к костру лечь... Уголек отскочил – и дырка готова! А я, как вам известно, люблю тепло, поэтому полы моей шинели представляют собой особенно живописную картину. Ну ничего, мне ее обещали починить...

Целую вас всех много – много раз крепко и нежно (боюсь только копотью вас измазать). Пишите, мои родненькие!»

Нагрянула весна – с дождями, с непролазной грязью. Уже в начале марта яркое солнце растопило снег, расквасило дороги. Танки, артиллерия, автомашины – буквально все вязло в распутице. В полях большие проталины, соединяясь между собой, превращались в целые болота и реки, не обозначенные на картах. Из-за бездорожья и боеприпасы, и хлеб – словом, все необходимое для сражений – приходилось перетаскивать на плечах. Раненых выносили на носилках.

Ожесточенные бои велись буквально за каждую сотню метров, об этих боях в сводках Совинформбюро скупо говорилось: «На Северо-Западном фронте шли бои местного значения...»

Дивизия наносила удар за ударом по передовым частям шестнадцатой армии врага. Командующий этой армией генерал Буш до начала войны служил начальником русского отдела генерального штаба вермахта и прослыл среди фашистских военачальников «специалистом по проблемам войны с русскими». В свое время он бахвалился перед Гитлером, что «без труда вобьет клин между Москвой и Ленинградом». Однако Буш, не достигнув этой цели, попал со своей армией в критическое положение: отборные соединения шестнадцатой армии – дивизия СС «Мертвая голова», особая дивизия охранных войск, опьяненные легкими победами на Западе, пасовали, сталкиваясь с невероятной храбростью и возросшим умением воевать вчерашних мирных тружеников, студентов, школьников, ставших воинами Красной Армии.

Девушки осунулись так, что, казалось, и винтовки для них – непосильная тяжесть! Недоедали, недосыпали... Обе были простужены и перенесли хворь на ногах.

Сутки для них перестали делиться на день и ночь. Как начинало темнеть, они выходили на «охоту», часто удаляясь от своего расположения на многие километры, и проводили там день, ночь, а то еще день и еще ночь. Приходилось быть всегда настороже.

Даже порывистый ветер, выбивавший из глаз слезы и часто портивший маскировку, был на задании их противником. Мешал ранний утренний туман. Не были союзниками и солнечные лучи, способные дать отблеск не только от винтовочного ствола и стекол бинокля, но и от каски, выкрашенной в защитный цвет. Даже собственная тень могла стать предательницей, готовой выдать свою хозяйку. Одним словом, в засаде нужно было постоянно помнить о десятках мелочей.

Добираясь до очередной засады, девушки укрывали винтовки ветками, замазывали грязью все свои пуговицы и пряжки, хитроумно и долго маскировались, так что потом, измученные, даже немножко отдыхали, прежде чем взяться за оружие.

Усилием воли они гасили волнение и плавно наводили винтовки. А когда в перекрестье прицела, как в паутине, появлялся очередной фашист, сухо трещали выстрелы. И тут же приклады, будто одобряя девушек, дружески толкали в плечо. Не было фашистам пути мимо засады девчат из Коминтерновского района!

А дни наступали такие ясные, наполненные пением птиц, запахом цветов, сочной зеленью молодой травы! Над полем боя звенел, заливаясь без умолку, жаворонок. Пел и апрельский «соловей» – зяблик. Буквально на глазах проклевывались почки черемухи, тополя, бузины. У ручьев и речек кучевыми облачками вовсю задымились зацветшие ольхи, ивы-бредины. И роями летели на их сладковатый запах изголодавшиеся за зиму пчелы, осы, шмели...

Зацвели осины, орешник, ожил от зимней спячки лес. И в тех местах березовых стволов, где посекли их пули и осколки, текли сладкие соки. Днем, как пригреет солнце, облепляли те раны муравьи, бабочки: пили и пили сок – никак не могли напиться...

В это самое время Коммунистическая дивизия, ставшая сто тридцатой стрелковой, пробивалась на свой новый участок фронта – в район деревни Сутоки. Ей предстояло завершить окружение противника, концентрировавшего свои силы вокруг города Демянска. Задача была трудная.

Фашисты, удерживая этот район около семи месяцев, основательно укрепили господствовавшие над болотистой местностью высоты, создали многочисленные минные поля. Здесь сосредоточивалось много войск и техники. Оборона гитлеровцев оказалась глубоко эшелонированной, и, несмотря на все усилия нашего командования, достичь быстрого продвижения вперед никак не удавалось.

Терпя лишения из-за бездорожья, дивизия все же наступала, отвоевывая у врага метр за метром и прочно удерживая захваченные позиции.

Весной у девушек наконец появились ученики. Это был десяток молодых бойцов, показавших неплохие результаты в стрельбе. На своих наставниц парни смотрели буквально с трепетом. Шутка ли – у каждой личный боевой счет к сотне подбирается! Подруги устроили новеньким «краткий курс снайперских курсов», как каламбурила Наташа.

– Кто из вас читал книгу Арсеньева «Дерсу Узала»? – однажды спросила она. – А романы Фенимора Купера про зверобоя, прозванного Соколиным Глазом? Помните, как герои этих книг подмечают каждый след, каждую примету, как они обшаривают взглядом кусты, траву, деревья? Вот так и вы должны научиться действовать, чтобы решить две задачи: во-первых, хорошо маскироваться, а во-вторых, обнаруживать врага. Кто мне скажет, как решить эти задачи здесь, на поляне?

– Можно я? – поднялся с пенька долговязый белобрысый парень. – По-моему, просто. Вот с краю береза стоит. Залезу на нее. Сверху будет все видно, а ветки меня прикроют...

– На этой березе гнезд грачиных полно, – возразила Маша. – Только залезешь, грачи такой шум подымут, так носиться кругом начнут, что и слепой эту засаду обнаружит.

Все засмеялись. Белобрысый, смущенно пожав плечами, уселся.

– Видите, совсем в нашем деле не просто, – сказала Наташа. – Позицию выбирать надо так, чтобы по возможности ничего на местности не изменить: не наломать ветвей, не смять кусты, не наследить, не привлечь внимания отблеском, тенью, движением. И в то же время необходимо все отлично видеть, выбрать ориентиры, определить до них расстояния, расположить под рукой еду и питье, бинокль и патроны. Как определить расстояние с помощью прицела, мы вам объяснили. А вот о том, что еще надо учитывать, сейчас расскажет Маша.

Та заглянула в маленькую записную книжечку, потом отложила ее и сказала:

– Вы все, конечно, видели ворон на снегу. Правда, четко они выделяются? И кажутся ближе, чем те же вороны на пашне. Вот так все, что видно хорошо и резко, что по цвету отличается от фона, кажется нам ближе, чем то, что сливается с местностью. Значит, как получается? Избу солнцем осветило, а на закате ее накрыла тень от деревьев. Когда она ближе покажется, а когда дальше? Верно, освещенная солнцем – ближе. А ведь расстояние до нее – одно и то же! Следующее: крупные предметы кажутся ближе, чем небольшие, на том же расстоянии... Дерево или там дом покажутся ближе, чем расположенные рядом с ними куст, блиндаж, окоп... Еще одно – и складки местности как бы приближают к нам предметы. Допустим, овраг, а за ним – дом. Дом за оврагом покажется ближе, чем дом на таком же расстоянии на ровном месте.

– Значит, если бы мы на Кавказе воевали, нам все казалось бы ближе? – спросил белобрысый.

Его товарищи заулыбались, но Маша ответила серьезно:

– Конечно, в горах все и кажется ближе! Я в горах не была, но именно так должно там выглядеть. Словом, все эти вещи надо знать и учитывать. Они вам помогут хорошо замаскироваться и точно определить расстояние до цели.

– На сегодня хватит теории, – сказала Наташа. – Разбирайте мишени, сейчас пойдем на наше стрельбище.

Они пересекли поляну, березовую рощицу и вышли на длинную ровную просеку. Бойцы укрепили в конце ее мишени и вернулись к началу – на огневой рубеж.

Наташа и Маша снова напомнили приемы прицеливания и разошлись вдоль цепи лежащих стрелков: Наташа стала с правого края, Маша – с левого. По команде «Огонь!» будущие снайперы, не торопясь, начали стрелять, а их опекунши двинулись вдоль цепи, наклоняясь к каждому.

– Так. Хорошо! Только слишком вытягиваешь шею...

– А ты упер приклад ниже, чем нужно... Теперь правильно.

– Не прижимайся вплотную к окуляру!..

– Дергаешь спусковой крючок... плавно жми...

А потом:

– Заканчивайте стрельбу! Смена, встать! Оружие – к осмотру!

Наташа начала проверять винтовки, а Маша снова заговорила, подняв вверх свою снайперку:

– Вам иногда невольно покажется: вот голову приподниму, шею вытяну – и прицелюсь поточнее. Ничего подобного! Об этом тут же доложит окуляр оптического прицела. Как так? А вот как! Если вы правильно целитесь, правильно винтовку держите, ваш глаз – на одной линии с оптической осью прицела. И окуляр чист, никаких теней в нем не видно. Чуть только шелохнулись, сдвинулись куда-нибудь от оси, в окуляре тень выплывает, вроде молодого месяца. Тут и нечего думать стрелять: только зря пуля будет истрачена. Вот и глядите, как получается... Если, скажем, тень эта на окуляре внизу, значит, глаз ниже оптической оси, а пуля вверх полетит. И наоборот.

– А тень эта одного размера бывает? – спросил кто-то.

– Нет, и это тоже сигнал для вас, – ответила Маша. – Узенькая тень, прямо щелочка, – значит, небольшая у вас погрешность. Чем шире полумесяц этот, тем больше будет промах. Ясно?

Наташа поглядела на подругу и невольно залюбовалась. Невысокая стройная Маша ловко управлялась с винтовкой, показывая бойцам приемы прицеливания. Лицо ее разгорелось, глаза смотрели серьезно и строго.

Вот так же, наверное, увлеченно бегала она девчоночкой в поле во время страды с книгами и газетами, старательно читала их на полевом стане трактористам и комбайнерам, живо объясняла все события. И, очевидно, так же внимательно слушали ее тогда в поле, как слушали сейчас на стрельбище эти молодые парни, мечтавшие стать снайперами...

Заметно потеплело. Деревья обрядились в листву. Наташа срывала клейкий еще листок, пристраивала на кулак, хлопала по нему, будто в детстве, и вспоминала, как спрашивала она у матери: «Мамочка, а что такое устьица?»

И мама рассказывала ей про строение листа, его дыхание, его восприятие солнечных лучей. Как-то сейчас живется маме в далеком Бугуруслане – одной-одинешеньке, без бабушка и тети Нади, которые в Свердловске? Ох, не верит она, конечно, бодрым Наташиным письмам! Небось за каждой строчкой, за каждым словечком старается угадать все трудности и опасности, угрожающие ее Туське... А написать ей всю правду у Наташи не подымалась рука! Полностью откровенно и доверчиво она позволяла себе писать только одному человеку – Лене.

Иногда вечером, если не было выхода на «охоту», Наташа потихоньку прогуливалась неподалеку от своей землянки. Потом, прислонившись к какому-нибудь дереву, подолгу смотрела в темное, затянутое пеленой облаков небо.

И шорох листвы над головой начинал казаться ей Лёниным шепотом, ветка, легонько задевавшая лицо, – легким прикосновением его пальцев. Ну, прямо, как тогда, когда он провожал ее до землянки и все никак не хотел уходить, все нашептывал какую-то ласковую чепуху и касался рукой ее щеки!

В такие вечера Наташа долго не могла заснуть. Тихонько, чтобы не потревожить Машу, ворочалась с боку на бок, вздыхала и думала, вспоминала каждую Лёнину фразу, каждую их встречу.

Она никак не могла представить Леню хромым, инвалидом, не способным вернуться на фронт, в их родную дивизию! Нет, он непременно поправится, наберется сил, и они снова встретятся в своем полку, думалось ей. Ведь он так мечтал об этом, столько раз говорил и писал ей!

Это должно сбыться непременно, иначе быть не может!

Теперь девушки частенько брали с собой на нейтралку своих учеников. Сначала выходили сами, искали подходящее место. А потом, на следующую ночь, прихватывали ребят, учили их готовить засаду, маскироваться, определять ориентиры и цели.

Одному из них вскоре повезло: вместе с девушками он попал в засаду около небольшого лесного озерка, куда фашисты повадились по утрам купаться.

– Не волнуйся и не спеши, – нашептывала ему Маша. – Все успеешь – и прицелиться, и выстрелить. И не дергай, плавненько тяни за крючок, как у нас на просеке! Только учти ветерок справа, барабанчик на прицеле покрути, как мы объясняли. Помнишь?

Парень кивнул и пожаловался:

– Руки у меня что-то вспотели.

– Ничего, это бывает... Оботри и опять бери винтовку. Она тебя не подведет...

Лежавшая рядом Наташа подтолкнула их. Ветерок растащил туман над озером, и все увидели двух офицеров, вышедших из кустов. Боец навел винтовку, но Маша жестом приостановила его. Фашисты не спеша разделись, потянулись и полезли в воду.

– Теперь давай! – шепнула Маша. – Они у тебя в руках.

Один из гитлеровцев нырнул, подняв кучу брызг. В этом шуме он не уловил выстрела, а когда вынырнул, не увидел своего напарника. Забеспокоился, поплыл к берегу, но второй точный выстрел заставил его снова нырнуть – на этот раз навсегда...

В тот день радости парня не было границ: открыл свой личный счет! Да еще двух сразу подстрелил! И не кого-нибудь, а офицеров!

За первой группой снайперов, выпущенных девушками, последовала вторая, за второй – третья. Их лучшие ученики уже приступили к самостоятельной «охоте», уничтожая за каждый выход по нескольку врагов. Мало этого: они тоже стали инструкторами – начали готовить новых снайперов!

Прошло еще два-три месяца, и в полках появились стрелки, называвшие себя в шутку «внуками» Наташи и Маши. Дивизия «разбогатела» снайперами, и это было прежде всего заслугой девушек.

Наташа с гордостью рапортовала матери:

«У нас сейчас уже большая группа снайперов. За последние три недели мы все вместе уничтожили двести сорок пять фашистских гадов. Командование дивизии очень нами довольно. Вызывали к себе, беседовали в присутствии корреспондентов из армии. Восемь наших снайперов представлены к награде...»

Примерно в это же время Маша писала родным:

«Сколько радостей для меня приносят ваши письма, просто трудно описать... Что может быть радостней, как знать о вас всех? И вот когда я читаю ваши письма, то мне кажется, что я разговариваю с вами.

...Хочу знать, как здоровье мамы. Она, наверное, все переживает за всех и все молчит, как всегда. Ничего, мамуся, я отомщу фашистским бандитам за все, а ты не беспокойся о нас, береги свое здоровье...»

И девушки мстили врагу, увеличивая свой снайперский счет, умножая число снайперов в дивизии.

Первой их наградой стали ордена Красной Звезды.

Этот орден очень нравился Наташе. На нем в центре лучистой звезды было изображение бойца с винтовкой. Глядя на него, она почему-то вспоминала отправку на фронт, митинг в Покровском-Стрешневе и песню, которую бодро пели студенты-добровольцы:

«Стоим на страже всегда, всегда...»

«ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗНАЛ, КАК ЭТО БЫЛО СТРАШНО!»

До чего хочется скинуть обмундирование, отложить винтовку и искупаться! И чтобы было тихо-тихо, только легкий плеск ладоней по воде, точно дальние и слабые разрывы мин... Чтобы лилии покачивали белыми головками на широких листьях цвета хаки... Чтобы можно было, перевернувшись на спину, закрыть глаза, а солнце просвечивало бы сквозь веки радужными кругами, словно сигнальные ракеты...

А потом выскочить на берег, плюхнуться на разомлевшую от жары траву, прижаться к земле и прислушиваться к каким-то глубинным ее токам. Ведь это как раз они и взметывают к небу толпы ершистых колосьев... Вот на днях такие же усатые колосья в поле у дороги шумели, волновались, кланялись в пояс – просили забрать их, чтобы не достались они врагу...

Идет лето тяжелого, кровавого сорок второго года. Видно, влезает, въедается война в плоть и кровь, если привычные, знакомые с детства осенние приметы оборачиваются в сознании чем-то военным...

Что это – неужто красная ракета зажглась над деревьями? Нет, это вечерняя звезда выползла из-под камуфляжа туч. И не орудия глухо бьют ниже по реке. Это далекие зарницы. А четкие эскадрильи над лесом – не «мессеры», а птицы. У них – свои учения перед дальним марш-броском на юг.

Часть расположилась в лесу. Поэтому все – как в сказке! Под ногами похрустывают сухие ветки и желуди. Ночью из-под кустов перемигиваются сигнальщики-светлячки. С утра колотят по стволам деревьев автоматчики-дятлы. Старшины-белки хозяйственно ведут заготовку орехов и грибов. Они же разгильдяйски заплевывают лес шишечной шелухой. Роса осыпает листья кустов капельками-алмазами. А птицы знай себе поют – соло, дуэтами, целыми хорами – и нет им дела до войны!

Как в гамаке, покачивается на ветке невзрачный серенький соловушка, лучший солист, не обращая внимания на то, что это – ветка березы, подрубленной осколком мины, и на ее белой, с черными подпалинами коре уже подсохли мутноватые слезы...

Страшные раны остаются на земле от боев! Мины и снаряды, гранаты и бомбы рвут ее, вонзают в нее острые, зазубренные осколки. А она принимает и принимает на себя удары, спасая своих защитников бруствером окопа, траншеей, блиндажом или землянкой. Сколько же в ней свинца и железа, стали и алюминия!

Уже второй год продолжается этот металлический посев.

Но какие всходы может дать земля, засеянная металлом, политая кровью?..

Откуда у Наташи такие мысли? Может, снова поднимается температура? Лежать в снайперской засаде, на болоте, приходится по многу часов. Вокруг вьются комары – голодные и свирепые, как волки. А что с ними сделаешь? Костер – нельзя, отгонять руками или веткой нельзя. Да и некогда: надо наблюдать!

Но когда в прицеле появляется голова в каске или того лучше в высокой фуражке, сразу забываются и укусы комаров, и промозглая сырость...

Так было, когда вместе с Машей довелось отправиться на «охоту». Наташа, выслушивая предостережения боевых товарищей, отшучивалась, что идут они за черникой.

Взяли они винтовки, гранаты, сухарей и поздним, каким-то фиолетово-черным, вечером пошли, стараясь ступать совсем по-кошачьи.

Добирались долго. Гранаты здорово оттянули пояса, а в сапогах уже начало хлюпать, когда девушки вышли к полю ржи. Углубились в него, а рожь – выше головы! Густо покачиваются остистые колосья, и не разобрать, куда дальше идти.

Заблудились тогда, точно маленькие девчонки! Маша считала, что двигаться надо налево, Наташа – направо. Проблуждали почти всю ночь, прежде чем набрели на место, намеченное заранее на карте. И опять улеглись, замаскировались в сплошной мокрети. Ставишь локоть в высокую траву, но она не пружинит, а мягко проминается до влаги. Через несколько секунд рукав гимнастерки уже сырой, вода знобко щекочет руку, локоть немеет.

Черт бы побрал это болото и все болота на свете! Но по его краю проходит дорожка, а по ней иногда пробегают фашистские связные и телефонисты.

Вон один рухнул в кусты, торчит только сапог. Второй долго шатался после выстрела, но тяжелая катушка с кабелем, висевшая на плече, перетянула, и он шлепнулся в болото. А третий плюхнулся поперек дорожки на бок, подогнув под себя ноги, и рядом примостился четвертый, кинувшийся к нему не то помочь, не то выручить большой планшет...

Двое суток проторчали девушки на «гостеприимном» болоте. Стоили фашистам эти двое суток одиннадцати жизней! Шестерых уложила Наташа, пятерых – Маша.

А на обратном пути Наташа заметила, что круглые Машины щеки не румяные, как обычно, а прямо-таки багровые. Прислушалась – дышит тяжело.

– Машуня, ты что, устала?

– Не пойму. Вроде бы не должна, а ноги ватные.

– Дай-ка лоб! Бабушка моя всегда губами проверяет. ...Ух ты, горячая какая! Все болото, чтоб ему пропасть!

– Ладно уж, пойдем...

– Не ладно, а давай мне винтовку. Давай-давай... не упрямься! Обопрись на меня. Ну, не хочешь – не надо. Тогда иди за мной и, если что, сразу говори. Хорошо?

– Хорошо, командирша, только пойдем скорей...

В части Наташа тут же побежала к санинструктору Соне. Померили они у Маши температуру – около сорока! Оказалось, что она подхватила в болоте самое настоящее воспаление легких. Пришлось основательно попичкать ее сульфидином.

А на третий день зазнобило и Наташу. На правой щеке у нее раздулся флюс, здорово подскочила температура.

Командир батальона рассердился:

– Раз незакаленные, нечего по болотам шастать! Раз больные, извольте лечиться как следует! Не угодно вам в санбат, тут выздоравливайте, в отдельной землянке. Винтовки сдать! И если узнаю, что, не поправившись, полезете на «охоту», ох и всыплю! Не бойцы, а пацанье какое-то...

Приказ есть приказ. И они лечились, а заодно отсыпались после всех своих ночных вылазок. Из этого самого земляного «изолятора» Наташа послала письмо домой и шутливую записочку строгому начальству:

«Привет уважаемому командиру батальона от двух смиренных отшельниц!

В уединенье молчаливом влачим теперь мы дни свои. Живем в землянке. Спим по очереди (ночью) и дружно вместе (днем). Обломали все деревья на дрова. От скуки гоняем комаров и видим страшные сны. В общем и целом живем не тужим!

Часто вспоминаем про вас и про комиссара, которому передайте наш самый сердечный привет. Мы, как всегда, вам искренне благодарны за внимание и заботу. Желаем вам всех благ земных. Здоровья, счастья и удачи! А пока до свидания. Крепко жмем руку!

Ваши мальчишки».

Выздоровели девушки – и опять в строй, опять на «охоту», днем и ночью, в дождь и ветер. Чаще не только вдвоем, но и с учениками.

Наташа снова с гордостью писала домой: «Командование нами очень довольно. Ну а мы, конечно, довольны еще больше. Ведь это наши ученики действуют».

Однако и этого Наташе было мало. «Охота» «охотой», а когда разгорался бой, когда ее товарищи шли в атаку, она тоже рвалась вперед, хотя снайперам строго-настрого запрещено вместе со всеми отражать натиск врага, а пуще того – подключаться к цепи атакующих.

...Рота автоматчиков уже изготовилась для броска вперед, на вражеские позиции. Им мешал только пулеметчик, засевший в дзоте. Он, наверно, понимал: вот-вот русские кинутся в атаку, и тогда – конец. Поэтому с отчаянием обреченного стегал длинными очередями по кустарнику, в котором залегли автоматчики. Пули срезали ветки над головами бойцов, звонко щелкали по стволам деревьев...

– Вот, гад, как стрижет!

– Чувствует, что хана ему, и бесится...

– Он не бесится, он атаку нам срывает! Время идет, перегруппируются они – и все сначала...

– Может, рвануть?

– Я тебе рвану! Полроты уложим без толку. Нет, что-то придумать надо...

– А если подползти и гранатой?

– Кустарник-то кончается! Дальше – плешь. Он тебя близко не подпустит. А отсюда не докинешь...

Командиры и не заметили, как слева шевельнулись кусты. Потом еще левее качнулась тоненькая березка-прутик, выбежавшая из лесной чащи на опушку. А потом очереди, которым, казалось, не будет ни конца, ни края, вдруг оборвались...

– Что это он? Ленты кончились?

– Ну да! Кондрашка от страха его хватила!

– Рота! Слушай мою команду! В атаку, вперед, за мной!

– Ур-р-ра!

Из кустов выросли бойцы, и их автоматы обрушили веерный огонь на немецкие окопы. Стремительный рывок вперед, короткая схватка в траншее, когда в ход идут приклады и лопатки, ножи и кулаки, а над лесом уже взлетела и рассыпалась зелеными звездочками сигнальная ракета: оборона врага разорвана, батальон может расширять прорыв.

После боя Наташа и Маша осматривали на окраине деревни брошенное врагом оружие.

– Вот они, автоматы немецкие... Так и вижу фашиста пьяного, с закатанными рукавами, в волосатых лапах – этот автомат. Сколько наших людей – может, ребятишек и стариков – убито из этого вороненого ствола! – И Наташа в сердцах пнула оружие врага.

– Смотри, а эта винтовка французская!

– Ну-ка! Да, верно, системы Лебеля... А ручной пулемет – бельгийский...

– А вот чехословацкий – «Шкода». Наши ребята, пулеметчики, на таком тоже учились! Я его сразу узнала...

– Сколько же народов запрягли они в свое ярмо! Мы все думаем о наших людях, оставшихся в тех местах, где сейчас враг. А что творится в других странах? Как там нас ждут! Ведь им надеяться больше не на кого...

– Эй, девчата! – окликнул их командир роты автоматчиков. – Вы сегодня в бою не были?

– Нет, мы сзади, с позиции, стреляли, – ответила Маша.

Наташа промолчала.

– Странно. Фриц нам один очень мешал, головы поднять не давал. Пора в атаку, а он садит и садит из пулемета. И вдруг заткнулся. Ну, мы – вперед, в траншее их намолотили. А когда заглянули в дзот, видим: повис он на своем пулемете, башка и руки – вниз. Перевернули, а у него во лбу дырочка – маленькая такая, аккуратненькая... Кто бы это его, а, девчата? Как вы думаете?

Маша развела руками. А Наташа, не выдержав пристального взгляда, улыбнулась.

– Ну, так я и знал! И еще – не сознается... Как же ты к нему подобралась?

– А я левее вас забирала. И все по дуге ползла, чтобы из зоны огня выйти. Доползла. Очереди правее ложатся, а у меня спокойно, и амбразура хорошо видна. Сбоку только! Уж я и так и эдак прилаживалась... Он, наверное, когда стрелял, в глубине был. А потом паузу между очередями сделал. Может, ленту менял? Ну, я тут же по амбразуре и бабахнула. Значит, прямо в лоб? Ай да я!

– Тебя же «кукушка» какая-нибудь засечь могла!

– Меня-то? Я маленькая. Меня с дерева и не углядишь...

– Вот тебе комбат даст «не углядишь»... Он же запретил лезть вперед!

– А вы ему не говорите. Я ведь для вас старалась, а? Ну правда! Я даже могу этого пулеметчика в свой счет не заносить. Ладно?