Текст книги "Ребята из дивизии «Таран»"

Автор книги: Илья Симанчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Леня внимательно посмотрел вдоль вагонов и увидел неподалеку командира полка, комиссара, начальника штаба, а рядом с ними – две невысокие фигурки в длинных шинелях.

Сразу стало жарко, Леня шагнул было вперед из круга, но тут же остановился. «Там – начальство. Неудобно лезть со своими разговорами... Как же быть?»

Выручил оркестр. Кончилась очередная песня, и он – сначала потихоньку, а потом погромче, побыстрее – начал раскручивать какую-то танцевальную мелодию. Тут же старательно затоптались в снегу бойцы, выделывая валенками неуклюжие па, и Леня решился. Он подбежал к командиру полка и, вытянувшись, обратился по всей форме:

– Товарищ капитан! Разрешите...

– Разрешаю, разрешаю, – перебил его Довнар и улыбнулся: – Ну что ж, приглашайте, так и быть, нашу охрану, если она не возражает...

– Снайперы не возражают! – отчеканила Наташа, протягивая Лене руку.

А перед Машей уже галантно мел снег ушанкой, точно мушкетер шляпой с пером, расторопный Женька.

И вот Наташина рука – на Ленином плече. И вот снайперу и пулеметчику уже кажется, что они – на мирной танцевальной площадке, что на ногах – не валенки, а туфли, что высоко над ними – причудливо мигающие фонарики, а не ледяные звезды...

– Как хорошо! – шепчет Наташа, и Леня кивает, сжимая ее пальцы в рукавичке. Говорить не хочется.

Но вот оркестр доиграл последний танец. Наташа и Леня замерли, молча глядя друг на друга.

– Вот и кончился этот вечер... – задумчиво произнесла Наташа.

– Да. Так неохота расходиться по вагонам! – откликнулся Леня.

– Неохота, а надо, – сделала безапелляционный вывод Маша. – А вдруг эшелон пойдет ночью?

– Ладно, убедила... Давайте, девчонки, я вас провожу, – предложил Леня, беря обеих под руки.

– Тут идти-то всего ничего, – удивилась Маша. – Или хочешь вообразить, будто возвращаемся с настоящих танцев?

– Конечно!

Короткие проводы кончились. А Наташа отчего-то не отнимала своей руки, пристально смотрела в глаза, чуть поднимала недоуменно брови, улыбалась... Потом тихонько сказала со вздохом:

– Ну, все. Пора наступать на горло собственной песне...

– Ты все цитируешь? – улыбнулся Леня. – Надо тогда немного изменить, исходя из обстановки: собственному танцу.

– Да. Могу еще: «Что день грядущий нам готовит?» Надеюсь, Пушкин простит мне небольшую вольность. Ну, ладно, спокойной ночи, Ленечка!

Пулеметчики еще бодрствовали, когда Леня вернулся в свой вагон.

– А, явился, ловелас, – не преминул съехидничать Женька. – Ну, ты ладно, ты – человек конченный. А этот каким Дон-Жуаном оказался! – Он ткнул пальцем в Бориса. – Представляешь, на глазах у всего эшелона на целый вечер, так сказать, ангажировал медсестру из соседней роты.

– Это какую же?

– Да Зиночку! Симпатичная такая девчонка, посмеяться любит и за словом в карман не полезет... А этот хлыщ заморочил, видно, ей голову: все время что-то бубнил в ухо, а она почему-то слушала...

– Не тебя же, трепача, ей слушать, а человека серьезного, солидного, – попытался защититься Борис.

– Это ты-то серьезный? Только вид такой на себя напускаешь! Единственный действительно серьезный среди вас – это Сережа. Он не стал, например, размениваться на какие-то там песни и танцы, а сидел и размышлял и сейчас размышляет. Интересно, о чем?

– Да о том, когда ты сегодня утихомиришься и дашь хоть немного поспать, – ответил Сергей. – Все до крайности просто!

– Виноват. Опять ты прав, дружище... Отбой! Завтра, думаю, нас подбросят к фронту. Это уже вне сомнения.

Ранним утром шестнадцатого февраля эшелон разгрузился на станции Черный Дор, неподалеку от озера Селигер и города Осташкова. Станция Горовастица оказалась разрушенной при бомбежке, и эшелону пришлось остановиться гораздо раньше, чем было намечено. Это намного удлинило пеший марш до передовой. А ведь и без того предстоял более чем стокилометровый переход по разъезженной лесной прифронтовой дороге!

И вот пулеметчики двинулись на запад с полной выкладкой, да еще тащили на полозьях пулеметы.

Лес, мимо которого шла колонна, утопал в снегу: сугробы у стволов, пушистые снеговые шапки на вершинах деревьев... Красиво! Но стоило сделать шаг в сторону от дороги, можно было чуть не по шею провалиться в снеговые наносы. А тут еще все время раздавались команды, которые держали в постоянном напряжении:

– Соблюдать дистанцию!

– Рассредоточиться!

– Наблюдать за воздухом!

К середине дня солнце подтопило на открытых местах снег. Стало вязко идти. Да еще жажда мучила...

– Снежку, что ли, глотнуть? – Женька потянулся к сахаристой белизне.

– Зря! – остановил его Борис. – Пить еще больше захочешь. Да и заболеть можешь.

– Надо же – мороз, ветер до печенки прохватывает, а так пить хочется!

– Ничего, ребята... – вмешался в разговор Леня. – Закончим сегодняшний перегон в каком-нибудь селе, там и напьемся вволю.

– Не скажи! – усомнился Борис. – Видишь, слева на бугре пепелище? Ясно, что тут уже фашисты похозяйничали...

– Я тоже слышал: пойдем по отбитой у них территории, – сказал Сергей.

Шестнадцатого, прямо с выгрузки, полк покрыл около сорока пяти километров. Только в полночь добрались до небольшого села под названием Святое. И тут Леня, проходя мимо избы, где разместился штаб, выхватил взглядом из сумерек две знакомые фигурки, заметил Наташу с Машей.

Когда Леня вошел в избу, где их расквартировали, то обнаружил, что Женя и Сережа уже спят на полу, а Борис заботливо подтыкает под них шинели: все же старший.

– Видал? – шепотом спросил он Леню. – Свалились как подкошенные. Женька, не доходя до крыльца, прямо у забора уселся в снег. «Немножко, – говорит, – посижу, дух переведу...» А сам распаренный – ведь пулемет тащил. Ну, через минуту-другую вскочил, почувствовал, что белье на нем промерзает.

– Да, к таким маршам мы еще не привыкли... – сокрушенно сказал Леня. – Тяжело переносим.

– Ничего, втянемся! – В словах Бориса прозвучали нотки завзятого спортсмена. – Давай, брат, отдыхать, завтра предстоит день не легче.

И снова был долгий, трудный переход. В полдень, щурясь от солнечных лучей, отражавшихся в снежной равнине, шли по льду озера Селигер. Место открытое, спрятаться негде. А над колонной то и дело пролетали фашистские самолеты. Но ни бомбить, ни стрелять они не стали: видно, имели более важное задание.

Останавливался полк всего два раза, и то ненадолго. На одном привале погрызли сухарей, на втором – сварили в котелках на скорую руку кашу из концентратов.

Еще один переход – и впереди послышались стрельба, грохот разрывов. Ночью колонна пришла к конечному пункту марша – деревне, стоявшей на опушке леса. Тут все получили белые маскировочные халаты. И Леня снова – на этот раз нос к носу – встретился со снайперами.

– Привет пулеметчикам! – просияла Наташа. – Ну как, готовитесь? Фронт – рядом!

– Мы вот тоже обрядились в маскхалаты, – засмеялась Маша. – Идут нам?

– Явно! Зимне-весенний фасон сорок второго года... Снайперки ваши в порядке? Ну, ни пуха ни пера!

– К черту!

Ночь с девятнадцатого на двадцатое февраля полк в полной боевой готовности провел в лесу на подступах к большому селу Новая Русса.

Снова мучил трескучий мороз. Разводить большие костры было запрещено. Пулеметчики соорудили в глубине леса шалашик из веток, а внутри развели крохотный костерок. Туда по очереди и бегали греться.

Сунулся Леня в шалашик, скрючился у огня... Рукам и лицу жарко, а спину пронизывает ветром. И все равно глаза слипаются. Еще бы. Позади – более ста километров марша. Где-то впереди и справа уже слышалась стрельба. Значит, надо быть готовым к утреннему бою.

Подремал, помучился Леня с полчаса – и обратно, к пулемету. А на смену ему к костерку торопился Женя...

– Скорей бы уж утро! – Губы плохо его слушались.

На рассвете подошли кухни, бойцы согрелись горячим гороховым супом. И сразу же, занимая исходные рубежи, полк двинулся вперед, навстречу своему первому бою.

ПЕРВЫЕ БОИ, ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ

– Перед нами Новая Русса – большое село на реке Пола, – быстро говорил комиссар Петрухин. – Около пяти месяцев занимают фашисты этот район. Создали вокруг укрепленный, эшелонированный в глубину рубеж. А Новая Русса как раз в центре узла их сопротивления, вот почему так необходимо ее взять. Вокруг – колючая проволока, минные поля... Для массированной артподготовки у нас не хватает артиллерии. Учтите, в этих условиях многое зависит от интенсивного и точного пулеметного огня. Ясно?

– У вас все, товарищ комиссар? – спросил комбат. – Тогда пулеметчики – к пулеметам! Батальон, слушай мою команду: рассредоточиться и повзводно – вперед!

За лесом уже грохотали разрывы, с визгом шлепались мины. Это вел бой первый батальон.

Вокруг была снежная целина: верхний слой – хрупкий, остекленевший от резкого ветра, а под ним – еще и еще снег во много накатов. Деревья увязли в нем по пояс! И наступать предстояло – по этой целине. Перед ним приходилось пробивать в снегу траншеи, по которым двигались следующие, таща санки с пулеметами. Короче – полдня потратил третий батальон на снеговой штурм.

Только было расположились на привал, как вдруг из-за деревьев вылетел лыжник в развевающемся белом халате. Это был тезка Жени, тот самый, что получил прозвище Наркомящик.

– Рассиживаться вздумали? А первый кровью истекает!

И снова пулеметчики, пробиваясь через лесную снежную целину, двинулись к намеченному рубежу.

На исходе дня они расположились на опушке. Впереди чернели постройки Новой Руссы, занятой врагом. Мирные бревенчатые избы стали опорными пунктами фашистов, из каждой стреляли их автоматы и пулеметы.

– Огонь! – скомандовал командир роты.

Мерно задрожали станкачи, прожевывая длинные ленты. У Лени они были снаряжены патронами с бронебойно-зажигательными трассирующими пулями. Четыре красных – одна зеленая... Четыре красных – одна зеленая...

Он бил короткими очередями по перебегающим вражеским автоматчикам, а потом перенес огонь на их пулеметное гнездо. И заорал от восторга, увидев, как огневая точка врага от первой же очереди задымилась, занялась багровыми языками пламени.

Фашисты старались обнаружить наших пулеметчиков: в воздухе повисли осветительные бомбы, выхватывая из сумерек слепящую белизну снега... Все ближе и ближе рвались мины, обсыпая бойцов мерзлой землей...

По цепи передали:

– Женя! Убит твой тезка...

И еще двоих студентов осколками побило... Рядом застонал раненый, отвалился в сторону, закрыв голову руками. На снегу расплылось темное пятно.

Леня кинулся к парню – помочь, машинально отметив про себя: «Вот они, первые потери... Совсем рядом! А меня почему не задело?» Перевязал. И снова – к пулемету.

Бой шел ночью, но окраины Новой Руссы были хорошо видны. Несколько изб – огневых точек врага – горело. Снег на подступах к селу почернел. Когда едва начало светать, в воздухе повисли фашистские бомбардировщики, завертели свою смертоносную карусель. Один из самолетов пошел в пике. Казалось, прямо на пулеметный расчет! Барабанные перепонки разрывал нарастающий рев.

Леня вдавился в снег лицом, крепко зажмурился. А в голове билось: «Промахнись! Промахнись, сволочь!»

В рев мотора вплелся вой падающей бомбы. Еще мгновение – впереди что-то грохнуло, и по спине больно замолотили мерзлые комки земли.

Через несколько секунд Леня радостно крикнул:

– Я знал, что он промажет! А ну, братва, вперед, прямо в воронку! Второй раз в то место уже не попадут. Тащите «максимку»!

Утро высветило припорошенную снегом церковную колоколенку, торчавшую из-за домов. С нее по атакующим красноармейцам били фашистские минометчики, а наблюдатели корректировали оттуда огонь артиллерии.

Командир роты махнул рукой, и пулеметчики короткими перебежками потащили «максим» еще дальше вперед через заснеженные завалы.

Леня подмял под себя куст, приложился к прицелу...

– Как? Достанешь? – спросил сзади запыхавшийся Женька.

– Нет. Надо еще ближе! Во-он, к крайней березе...

Перебежали туда. И снова – к прицелу.

– Теперь то, что надо! Ленту давай...

По колокольне ударили пулеметные очереди.

А в это время справа, через лес, на огневую позицию выдвигалась наша гаубичная батарея. Стремясь выйти на прямую наводку, артиллеристы тащили, толкали свои орудия, катили их между деревьями к опушке леса.

И вот она, великолепная позиция, мечта любого огневика! Фланг фашистских укреплений – как на ладони, есть все условия для беглого огня прямой наводкой!

– Прицел!.. Беглый!.. Первое!

Одна за другой грянули гаубицы, и снаряды ударили по огневым точкам, по фашистским блиндажам. А следующий залп пришелся точно по колокольне! Она осела и развалилась. Полетели в стороны кирпичи, обломки миномета, остатки его расчета и наблюдателей...

Поддержанные гаубичным огнем, в атаку пошли соседи справа. По глубокому снегу на открытой местности они намного продвинулись вперед и ворвались в небольшую деревушку Павлово, как бы прикрывавшую подступы к Новой Руссе. Завязался уличный бой...

Вскоре разведка донесла, что фашисты перебросили к Павлово часть сил из Новой Руссы: враг явно не хотел терять этот хорошо укрепленный пункт. А то, что у самой Новой Руссы атака русских захлебнулась, убедило их в изменении направления главного удара.

Эти сведения командир полка капитан Довнар получил в полдень двадцать второго февраля. А вскоре был доставлен приказ комдива: учитывая обстановку, опять перенести главный удар на окраину Новой Руссы. Не дать возможности врагу вторично сманеврировать резервами. Разъединить его силы.

И снова в атаку поднялся третий батальон.

Пулеметчики бежали что есть духу, стремясь не отставать от бойцов. Выскочив на фланг батальона, рота пулеметчиков открыла кинжальный огонь по объектам вражеской обороны. Еще бросок – и батальон ворвался на окраину Новой Руссы.

Развернув «максим», Леня открыл огонь вдоль улицы. Справа тоже трещали длинные очереди: это Борис бил по соседней улице. Тут было легче, чем в открытом поле, на подступах к селу. Перебежка – и можно укрыться, скажем, за сруб колодца...

– Сережка! Вода кипит! Залей новую!

И снова перебежка. Дышать тяжело, морозный воздух колет в груди, мокрая рубаха облепляет тело... Но останавливаться нельзя. Еще бросок – и из-за дома уже видны фашистские автоматчики. Группа их, пройдя дворами, контратаковала сбоку.

Леня, меняя ленту, краем глаза заметил, как передний фашист, здоровенный такой, упав на колено, скинул автомат.

Руки Лени на мгновение приостановили работу. Он невольно прищурился, но не смог заставить себя опустить голову за щиток пулемета, и вдруг он увидел, как из-за дома к фашисту бросился Борис, вцепился в автомат. Они боролись, вырывая друг у друга оружие. Лене хотелось стегнуть врага очередью, но он боялся задеть друга. Не стреляли и с немецкой стороны – видно, тоже боялись поразить своего.

Этот поединок закончился неожиданно.

Борис, резко дернув автомат вниз, вырвал его у врага и сразу же отскочил в сторону. Гитлеровец взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но мгновенный выстрел уложил его наповал.

Леня облегченно перевел дыхание, вставил ленту. Ну, держитесь, проклятые! Короткая очередь... Еще одна... Перенос огня... Контратакующие разбросаны по снегу черными валунами.

Наши устремились вперед – и коммуникации врага, ведущие к Новой Руссе, оказались перерезанными. К вечеру из тыла дивизии подошло подкрепление. Командир приказал Лене добежать до комбата и сообщить об этом. Бежать надо было к каменному зданию в центре Новой Руссы. Между этим зданием и окраинными избами был пустырь, простреливавшийся фашистами.

– Эх, сегодня не день, а сплошные бега! – кинул Леня на ходу.

– Ты поаккуратнее! – буркнул Женька. – А то давай я?

– Что значит «давай»? Мне приказано! Вы лучше пулемет осмотрите. Он нынче работал без остановки, а бой еще не кончился...

Уже темнело, но пустырь казался большой белой поляной. Леня побежал, увязая в снегу. Впереди снежными фонтанчиками пересекла путь автоматная очередь, и Леня, отползая в сторону, сердито подумал: «Вот черт! Что же тут не застроили? Столько времени было до войны! Стояли бы здесь дома – и людям было бы хорошо, и мне...» Потом вскочил и снова побежал. Очередь просвистела чуть выше головы. Теперь надо немного ползком... и снова бегом вперед.

Наконец он пересек пустырь, стряхивая с лица пот и снег, вбежал в дом и отыскал комбата.

– Пришло подкрепление, говоришь? Хорошо... Значит, продолжим атаку ночью. А кто помнит, какой завтра день? – вдруг спросил хриплым голосом комбат, потирая красные, воспаленные глаза.

– Двадцать третье февраля – День Красной Армии, – быстро ответил Леня.

– Вот-вот, – кивнул комбат. – В этот день и надо взять Новую Руссу! Пусть у них и артиллерии больше, и самолетов... А все-таки наш полк справа отсек их силы, и мы тут должны фашистов разбить.

Бой за Новую Руссу продолжался. Врагов приходилось выбивать из каждого дома. Но они были зажаты в тиски. По фронту их атаковали два батальона полка Довнара, а с фланга действовал прорвавшийся в село третий батальон.

Ночью Новая Русса была взята. И тут же, продолжая продвигаться на север, полк Довнара атаковал деревни Старое Гучево и Новое Гучево. Быстрота и решительность наступления, фланговый охват и тут принесли успех.

В этом бою на рассвете двадцать третьего февраля, поднимая бойцов в атаку, погиб комиссар Петрухин...

А днем в освобожденной Новой Руссе на летучем партийном собрании принимали кандидатами в члены партии троих бойцов. Среди них был Леня.

«Надо же – в такой день! – радостно думал он. – День Красной Армии, день первых побед... Это и как награда, и как доверие. Вот ребята позавидуют! Ничего... У них тоже впереди такие собрания. В новые бои коммунистами вместе пойдем».

К его большой радости примешалось и огорчение: парторг сказал, что рекомендация отца, которую он вез из Москвы и очень берег, не потребуется – по новым правилам родственники не могли их давать. «Все равно надо будет ее «хранить», – решил Леня.

Ему вдруг припомнилась последняя рыбалка с отцом, неожиданная удача, откровенная отцовская зависть... (Эх, если бы знал он, что отцу никогда больше не ловить рыбу, что в сорок третьем отца уже не будет в живых, разве настоял бы на своей очереди? Сколько раз потом мысленно возвращался Леня к этой рыбалке!)

Вечером его вызвали в штаб батальона.

– Потеряна связь с соседом слева – полком майора Пшеничного. Собран разведотряд. Ты пойдешь политруком. Выяснить, что и как у Пшеничного – одна задача. Вторая – непременно выйти на особый лыжный батальон. Он действует севернее, в немецких тылах... Лыжники нам и сообщили основные данные по Молвотицам, по Новой Руссе. Но, когда наступление наше началось, с ними связь пропала. Вот и все. Маршрут и детали лейтенант, командир отряда, тебе объяснит по ходу дела...

– Понятно.

– Получи лыжи, автомат. Возьми побольше дисков. Письма, фотографии, документы сдай.

Но это распоряжение Леня выполнил не полностью. В левом нагрудном кармане гимнастерки осталось письмо друга-летчика, и вложенная в него фотография Наташи-школьницы: лицо еще по-детски круглое, волосы перехвачены ленточкой, глаза смотрят куда-то вверх, словно ищут в небе след желанного самолета...

Вышли в четыре утра. После короткого разговора лейтенант направился в голову отряда, а Леня двинулся замыкающим.

Ветер упирался в грудь, сек лицо. Можно было, очевидно, идти лесом – там не так дуло. Но на полпути их застал бы рассвет. Вот почему они гнали и гнали вдоль проселочной дороги, отфыркиваясь от снега и ветра. Так параллельно лесу отряд продвигался на Старое Гучево…

В сумерках почти натолкнулись на избы какого-то хуторка. Остановились.

– Два человека – разведать, кто там, – распорядился лейтенант.

– Давай я, – предложил Леня. – На лыжах хожу прилично, да и помоложе других.

– Не спеши, политрук! – охладил его командир. – И до тебя очередь дойдет...

Хутор оказался ничейным, и отряд рванул дальше. Прошли Старое Гучево, Новое Гучево, видели следы недавнего боя. Там, на поле, лежали друзья... Именно там погиб комиссар Петрухин... А теперь было тихо. Только ветер, по-волчьи завывая, мел и мел поземку...

– Впереди – Дягилево. Там фашистский укрепленный пункт, – предупредил лейтенант. – Надо обходить. Рассредоточиться! И ходу, пока сумерки густые...

Снова неслись, задыхаясь, захлебываясь ветром. И снова неожиданно из тьмы вынырнули очертания села.

– Что за черт? Неужели все-таки выскочили на Дягилево? Пятеро – разведать! – приказал лейтенант. – Только разведать! Никакого шума, ясно? Даже если впятером напоретесь на одного фрица. Иначе сорвете операцию. Короче, пронюхать – и назад. – Он чуть подумал и добавил: – Только осторожненько: может, там засада... – И, повернувшись к Лене: – Веди ты, политрук. С умом действуй.

Отряд рассыпался в цепь, изготовился прикрыть отход разведчиков и отступить в лес. А пятеро – один за другим – скользнули в темноту. Последним – Леня.

Утренние сумерки начали светлеть, словно на смену густому темному дыму, затянувшему все вокруг, ветер пригнал молочно-серый пар.

Разведчики зашли в деревню со стороны леса, продвинулись немного вперед, разглядели крыши окраинных домов, но своих не обнаружили. Прислушались, и ветер донес до них обрывки приглушенных фраз. Русских фраз!

«Не станут же немцы – пусть это даже ловушка – изъясняться между собой по-русски!» – решил Леня и послал одного из лыжников к крайнему дому.

Тот нырнул в туман и тут же гаркнул во всю мочь:

– Ребята! Наши!

Командир передового охранения, молоденький сержант, объяснил Лене, что с этой стороны они ждали только немцев, но никак не своих, что это и есть особый лыжный батальон.

– Уже одиннадцать дней по тылам у них шарим. Вот только рация из строя вышла, да сухари последние дожевали... Мы знали, что на Старое Гучево наступление ваше пойдет, и с севера по нему шарахнули – вам подмогли. А вот что и Новое Гучево вами взято, не знали! Поэтому наш комбат решил прорываться через Старое Гучево к Новой Руссе. На это Дягилево кинулись – и взяли.

Через несколько минут в деревне собрался весь разведотряд.

– Мы тут многие места облазили, – с хозяйской гордостью сказал появившийся командир батальона, – где с шумом, а где и сторонкой. Нам здесь все известно, а вы глядите – на немцев не нарвитесь! Вот дальше дорога идет на Великуши. Днем там не пройдете: мы испытали. Село-то стоит на горе, здорово укреплено, а с нашей стороны – речка и низина. Там, вероятнее всего, их штаб – машины снуют, связные мотаются. С ходу его не возьмешь, лучше не соваться. Обходите лесом, другим берегом реки. А вообще, данные у нас такие. Пиши, лейтенант... – Командир на минуту задумался. – Действуют здесь ударные части шестнадцатой армии. В основном – сто двадцать третья пехотная дивизия. Но еще и минометный дивизион, и отдельный саперный батальон, и пять дополнительных батарей артиллерии. Давай карту! Что разведали – отмечу... Вот про авиацию ничего сказать не можем, аэродромов близких не засекли... Что касается наступления вашего, то дивизия вышла в тыл всей их молвотицкой группировки. Теперь соседям справа легче будет весь этот узел сопротивления брать. У себя там сообщите, чтобы готовились к Великушам. Орешек крепкий!

Лейтенант в свою очередь рассказал, что Новое Гучево очищено от врага, и через него – при необходимости – можно беспрепятственно соединиться с нашими войсками.

Один из лыжников был отправлен в часть с докладом: отряд, мол, расположился в районе Великуш, ждет указаний...

А пока залегли в лесу. Великуши – как на ладони! Действительно, суетня там немалая...

Вернулся связной. Оказывается, пропавший полк Пшеничного вышел дальше Великуш на Молвотицы, попытался взять их, а после неудачи отступил, в течение ночи прорывался к своим. Так что надо возвращаться...

К обеду отряд прошел Старое Гучево. В центре села, у штаба, стоял, окруженный бойцами, пленный. Он дрожал и затравленно озирался – очевидно, ждал расправы, судя, естественно, по тому, что делали в таких случаях сами гитлеровцы. Посиневший от холода, закутанный в тряпье, с бегающими глазами, он вызывал не ненависть, а презрение и, как ни странно, жалость...

Около этой группы находился командир полка Довнар в своей неизменной кавалерийской венгерке. А чуть поодаль... Стойте, стойте! Леня навалился на палки и, заложив лихой вираж, затормозил возле двух маленьких фигурок в шинелях.

– Привет снайперам!

– Ох ты! Смотри, Машуня, он же – настоящий гонщик!

– Что поделываете, девочки?

– Сейчас ничего особенного. Со штабом вот... Охраняем...

– А мы уже в разведку сгоняли. До самых Великуш! Сложное местечко...

– Везет отдельным товарищам! А мы прозябаем... Просились вперед – командир полка запретил.

– Ну и правильно! Вы же снайперы! Ваше дело издали, с позиции, врага бить. Вы уж, девчонки, не высовывайтесь... И вам еще дела выпадут!

– Обнадежил, ветеран... – Наташа насупилась.

– Да чего ты ее слушаешь? – вмешалась Маша. – Она все скромничает! А ведь и командира полка сберегла, и счет свой открыла. Это я, вот пока не успела...

– Как же тебе не стыдно, Наташка? – Леня посмотрел на девушку с укоризной. – Ну-ка немедленно все выкладывай!

– Да ты подумаешь, что я хвалюсь... Ну, ладно, ладно. Понимаешь, все как-то так получилось... Не я цель нашла, а она сама на меня выскочила... – Наташа, как маленькая, почесала нос варежкой. – В общем, двадцатого на рассвете командир полка решил проверить, как в лесу расположены роты перед атакой. Взял с собой комвзвода нашего и меня. Они впереди идут, разговаривают, а я сзади, субординацию соблюдаю. Ну вот, идем мы все глубже в лес, а стрельба вокруг страшная! Хорошо, что все выше нас: так по деревьям пули и стучат...

Почти весь лес наискосок прошли, уже меж стволами засветлело. Гляжу: впереди сосна лежит – огромная, с корнем вывороченная, к нам вершиной, а комлем здоровенным – к опушке. Ну, командир полка, как он потом говорил, посчитал, что если он на комель этот влезет, то хорошо просмотрит местность. И пошел туда – уверенно так, во весь рост. А я отстала... И вдруг за комлем движение какое-то уловила. Я тут же винтовку с плеча, шлепнулась в снег. А командир полка идет себе! Я ему: «Довнар! Ложитесь!» Он оглянулся, плечами пожал... Смотрю, из-за комля фигура какая-то выдвигается. Тут я, прямо как на посту, гаркнула: «Ложись! Стрелять буду!» Комполка – плюх в снег, а я – фигуру эту на мушку и выстрелила. Сначала, слышу, автомат упал, за ним – фашист. Из-за комля этого еще двое выскочили. Ну, тут и командир нашего взвода, и командир полка их не упустили...

– Ох, мы потом и смеялись над тем, как я кричала! – закончила рассказ Наташа. – Правда, все забавно? А переживала я уже задним числом...

– Не очень-то забавно, – покачал головой Леня. – И на этом кончился твой почин?

– Знаешь, нет! В тот же день мы опять батальоны обходили. Теперь уже командиры по лесу со всеми предосторожностями пробирались... Немцы-то повадились своих снайперов к нам засылать! Сядет кукушкой на дереве, замаскируется и наших выцеливает... Так вот, шли мы тропкой, а впереди – хуторок маленький, они его весь сожгли, только печки торчат. И я еще подумала: деревья рядом с печками закопченные стоят, снегу на них мало, а одна сосна, такая густая, вся белым засыпана! Тут выстрел. И поверишь, я как чувствовала, что он будет... а взводный за плечо схватился – зацепило. Довнар его за печку ближнюю потащил. А я опять-таки сзади и в упор, по той заснеженной сосне скорей... Вспышку ведь различила! Оттуда как грохнется кто-то на землю – здоровенный, видно, такой... И не поднялся. Командир полка подбежал, сказал: наповал, мол, ты его...

– Вот она у нас какая! – ласково протянула Маша, обнимая подругу.

– Ой, брось ты эти глупости... – нахмурилась Наташа. – Никакая я, обыкновенная! И ты скоро свой счет откроешь. Верно, Леня?

– Насчет будущих Машиных успехов – совершенно верно. А вот по поводу «никакой-обыкновенной» – у меня свое, особое, мнение есть.

– Ну и сиди со своим особым! – засмеялась Наташа. – Психолог... от пулемета!

– Я не психолог, я только учусь, – пошутил Леня. – А вот предчувствие насчет стрельбы пусть тебя никогда не подводит! Дай тебе бог, как говорится...

– Спасибо, Ленечка. Ну, до скорого! Пиши...

– И ты... и вы тоже пишите!

Тем вечером уставшие, намерзшиеся пулеметчики, дождавшиеся наконец Леню, принялись варить на маленьком костре кашу из концентратов. В котелках булькал растопленный снег, но смерзшиеся комки никак не хотели развариваться, и Борис чертыхался:

– Зачем я только связался с этой кашей? Да ее еще сто лет не будет! Ну вас всех... Дайте мне мою долю, я ее сырой сгрызу!

– Да что ты... – урезонивал его Сережа. – Расцарапаешь только десны! Потерпи...

Кое-как доварили кашу, догремели ложками о донышки котелков. Потом захотелось холодной воды, и они пили, черпая из ведра, стоявшего на срубе колодца у околицы села. Из этого колодца, наверное, брали воду для машин шоферы, и она отдавала бензином. Пили, морщась, но не могли оторваться от котелков. Многие закурили и сразу же обмякли: потянуло спать так, что впору было хоть на снегу улечься, лишь бы закрыть глаза. Поэтому, когда они вошли в хату, где уже разместились остальные пулеметчики их роты, и пристроились на полу – полшинели под себя, полшинели на себя – усталость сразу же навалилась на них неимоверной тяжестью.

Наутро – наряд у зенитно-пулеметной установки. Тупое рыльце «максимки», уставленное в небо. И ленты со знакомыми бронебойно-зажигательными. Четыре красных – одна зеленая...

А «юнкерсы» – коршуны со свастикой – уже кружились над Руссой, входили в пике... Ближе, ближе, ближе... Выдержка, пулеметчик, выдержка. Не тереби зря гашетку вспотевшей рукой. Черно-желтые кресты на крыльях... Свастика на хвосте... Они заслоняют солнце! И Леня всаживает очередь в пустоту – четыре корпуса упреждения, как наставляли командиры.

Красные искорки летят в небо. «Юнкерс» вроде готов наткнуться на них... Ну же! И Леня сам подается вверх, будто может подтолкнуть пули, сунуть их в самое брюхо пикировщика...

Нет, разошлись искорки с «юнкерсом», и тот сыпанул фугаски, как поленья, – горизонтально. Через мгновение хвост каждой закрутил в воздухе воронку, и бомбы с воем понеслись к земле.

«Слышу, – значит, упадут в стороне», – проносится в голове завет тертых, обстрелянных фронтовиков. Вон он, собака, качнув крыльями, вышел из пике, полез в горку... А на смену ему вниз обрушивается другой... Чертова карусель! Так и этому – четыре корпуса вперед! Ну, «максимушка», не подведи... Попал!

Пот заливает глаза. Ай да наряд достался – не замерзнешь даже в такую стужу...

Налет кончился, и Леня вместе с остальными пулеметчиками пришел в избу – отдохнуть, поесть горяченького. Только расселись (Леня – спиной к окну), снова зарычали, захрипели фашистские самолеты. Нарастающий вой впился в уши, но тут же оборвался, пропал.