Текст книги "Цеховики"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

«ПОБОРНИКИ»

Уютные восьмидесятые годы, когда на выемку документов можно было идти с мятым постановлением, двумя понятыми и местным участковым, в крайнем случае – с оперативником, и забирать все что душе угодно. Схватки вокруг дел велись где-то на дипломатических уровнях, решения принимались в тиши кабинетов, а не на полях битв с автоматом в руках. Единственной опасностью могла стать какая-нибудь стойкая и горластая тетка, для которой уголовно-процессуальный кодекс вовсе не указ, поскольку в ее инструкции о подобных случаях ничего не написано. Но все эти конфликты легко гасились. Пройдет несколько лет, страна завертится в безумной и бессмысленной карусели, и тогда проникнуть в офис какой-нибудь фирмы и провести ту же самую выемку будет чуть ли не такой же серьезной проблемой, как освободить заложника. Со своим постановлением следователь может нарваться лишь на непробиваемых охранников, которые будут упрямо долдонить, что какую-то прокуратуру в здание «пущать не положено», или напроситься на крутые неприятности. В девяносто пятом году стало гораздо спокойнее: вежливо и корректно просишь пропустить тебя к директору, а сзади – человек пять спецназовцев в бронежилетах и с автоматами. Правда, и в ответ можно схлопотать пулю, но такова уж жизнь. В девяностые годы «борьба с преступностью» все больше напоминает войну с соответствующими атрибутами – грохотом взрывов, автоматными очередями, боевыми операциями.

Утром я, Пашка и сотрудник районного ОБХСС прибыли на комбинат бытового обслуживания, изъяли килограммов двести документов и опечатали склад готовой продукции цеха. Все прошло спокойно, обошлись лишь небольшим скандалом, который попытался устроить заместитель Новоселова, после смерти шефа исполнявший его обязанности.

Особой надежды на какие-то сногсшибательные результаты у меня не было. По идее во время следствия все махинации, если, конечно, они имели место, должны были прекратиться. Необходимо было провести встречную проверку вместе с организациями – получателями продукции. На сколько месяцев это затянется – одному Богу известно.

Во время возни с пыльными толстыми папками, содержащими бухгалтерские отчеты, накладные, прочую дребедень, я получил приступ удушья. У меня страшенная аллергия на бумажную пыль, и вскоре я почувствовал, что задыхаюсь. Все же, проявив героизм и презрение к трудностям, я помог погрузить изъятые папки в машину. Они заняли большую часть отведенного нам в прокуратуре пустого кабинета. Туда я посадил скрюченного гриба-боровика Лазаря Моисеевича Ноймана. Он отличался дотошностью и честностью – качествами, так необходимыми для ревизора. Я знал, что он будет безвылазно сидеть за документами, пить из термоса кофе и через месяц или полтора что-то обязательно раскопает. Должен раскопать. Иначе будет принародное представление, именуемое сдиранием шкуры со следователя прокуратуры Завгородина, то есть меня.

После обеда я сидел в своем кабинете, наглотавшись ке-тотифена, и никак не мог нормализовать дыхание. Что за напасть эта аллергия? Когда начинается приступ, то не ве-РИТСЯ, что он когда-то пройдет, создается впечатление, что ты всю оставшуюся жизнь обречен глотать воздух, как рыба, выброшенная на берег…

Я проглотил еще таблетку эуфиллина и наконец пришел в рабочее состояние. Вовремя. Пашка как раз привел ко мне в кабинет полного, пышущего здоровьем патлатого парня лет двадцати пяти – тридцати. Вид у него был простецкий он до боли напоминал водопроводчика, содравшего с меня недавно червонец за ремонт смесителя. Но парень оказался не водопроводчиком, а представителем иной профессии для которой его внешность подходила меньше всего.

– Терентий, хочешь посмотреть на обэхээсника, который не греет лапу, не лезет с заднего хода в магазин и не курит «Мальборо»? Вот оно – это счастливое исключение из правил. Пример для пионеров Виктор Мамлюков.

– Здравствуйте, – произнес Мамлюков и тут же набросился на Пашку:

– Кто это у нас лапу греет? Думай что говоришь.

– Ох, обиделся, – развел руками Пашка. – Напрасно. Я просто обожаю вашу службу. Просто души не чаю. В ней работают члены ордена аскетов.

– Нет такого ордена, – отмахнулся Мамлюков. – Таких умников послушаешь – так у нас чуть ли не взяточник на взяточнике.

– Да брось ты, я шучу…

Костюмчик с иголочки, модельные туфли и выбранный со вкусом галстук, зажигалка «ронсон» – так примерно должен выглядеть стандартный сотрудник ОБХСС. Это, конечно, не угрюмый оперативник угрозыска в потертых джинсах и в рубашке с закатанными по локоть рукавами. Круг общения накладывает определенный отпечаток. Одно дело работать в розыске и возиться со всякой «телогреечкой» мразью. Правда, позже, в девяностые годы, клиенты уголовного розыска пересядут из троллейбусов в «мерседесы» и понесутся на них по волнам шикарной жизни. Но профессиональный преступник застойных времен – это туберкулезник, вечно слоняющийся по зонам и выходящий для того, чтобы снова сесть. Другое дело – общаться с подопечными ОБХСС. Это пуганые, хорошо одетые фарцовщики, жующие под одеялом бутерброды с икрой, торгаши, закапывающие на шести сотках в огороде драгоценности, то есть люди с деньгами, с запросами, с амбициями. У них оперативник в потертых брюках вызывает презрение, разрушает контакт. В застиранной старой рубашке может ходить лишь неудачник. А какой смысл откровенничать с таким человеком?

Внешний вид сотрудников ОБХСС порождал легенды о всеобщей продажности службы. «Берет, как обэхээсник» – значит, берет много. Действительно ли хапали? Все зависело не столько от должности, сколько от человека. Там были и кристально чистые, бескомпромиссные сотрудники, часто сильно страдавшие от своей несгибаемости, поскольку имели дело с крупными ворюгами. За борьбу с ними они расплачивались должностями, а порой и жизнями. Были и такие, которые не считали зазорным протоптать тропку к черным ходам магазинов, забрести на «торгашеское эльдорадо», где можно было найти все. Возможность «достать» в условиях дефицита ценилась порой гораздо больше, чем просто деньги… Некоторые сотрудники начинали тихо брать на лапу. Наиболее «честный» и пристойный способ – брать по обрубленным концам. В процессе расследования крупного хозяйственного дела возникает множество бесперспективных линий – сведения о темных делишках, которые заведомо недоказуемы и обрубаются в процессе следствия. По ним чаще всего и хапают. Перепуганный торгаш готов заплатить любые деньги, лишь бы от него отвязались. Ему излишнее внимание ОБХСС ни к чему. Иногда просто возникает недоказуемая оперативная информация, реализовать которую невозможно, а взять за нее можно немало… Следующая стадия хапужничества – взятки за похеривание материалов, которые можно превратить в уголовные дела. Эту грань могут перешагнуть немногие… Самое поганое дело – торговля оперативной информацией по группам, находящимся в разработке, консультации преступников, получение «заработной платы» с преступных структур. Это уже полная деградация. До такого Докатывались в застой немногие…

Количество хапающих обэхээсников, сотрудников милиции, судов, да и вообще работников любых государственных органов возрастало по мере продвижения с севера на юг. В некоторых южных республиках оно перевалило за Девяносто процентов. В том же Узбекистане или Азербайджане встречались честные сотрудники, но, к сожалению, Работали и жили они не слишком долго… Кстати, справедливости ради надо отметить, что среди служб МВД коррумпированность ОБХСС далеко не самая высокая. Проведенные еще в восьмидесятые годы закрытые исследования Показали, что ею больше всего поражены исправительно-трудовые учреждения. Серебряную медаль можно дать ГАИ Оперативные службы толпятся где-то в конце…

– Виктор готов пролить свет на тайны новоселовского двора, – сказал Пашка.

– Да ничего я не готов пролить, – отмахнулся Мамлюков. – Есть кое-какие соображения. Только договоримся – я у вас не был. Норгулин – мой старый приятель, вот я и согласился кое-что рассказать. Но если начальство узнает, что я прокуратуре бесплатные консультации даю…

– Да уж, твое начальство с удовольствием давало бы платные консультации, – хмыкнул Пашка.

– Перестань чушь пороть.

– Критика снизу, Вить, это лекарство. Критика сверху – яд.

– Что было с комбинатом? – вступил я в разговор.

– Ничего особенного. За последние годы, с приходом Новоселова, он начал разрастаться, подбирая под себя мастерские, прачечные. Даже кафетерий открылся, хотя непонятно, с какого боку он туда влез.

– Были нарушения?

– Районные оперативники, конечно, устраивали проверки, проводили контрольные закупки. Масса мелких нарушений, как везде. Сдачу не правильно дадут. В квитанции сумму исправят, нолик уберут – разницу в карман. Отремонтируют пылесос на государственных запчастях по-дружески, без квитанции – деньги себе. Все копеечные дела… Но копейка рубль бережет.

– С каждого по рублю – за месяц немало набежит.

– Верно. Несколько сотен для рядового работника – запросто. Но это не означает, что все они пойдут тебе в карман. Надо делиться. Есть множество «поборников». Рубль заработал – пятьдесят копеек отдай начальнику. А у того свой начальник. А кому все в результате?

– Новоселову, – кивнул я.

– Но ведь и ему нужно делиться, – произнес Мамлюков.

– С обэхээсниками, – поддакнул Пашка.

– Да иди ты!

– И на почве, удобренной этими рубликами и гривенными, вырастает у Новоселова уютная каменная избушка, автомашина, драгоценности для жены и антиквариат. А хватит на все? – спросил я.

– Трудно сказать, – пожал плечами Мамлюков.

– Вы не пробовали всю цепочку потянуть? Ухватиться за одного мелкого воришку и дойти до конца, вытащить всех за ушко, да на солнышко.

– Очень трудно. Да и зачем?

– Вот слова истинного обэхээсника, – Пашка ехидно хихикнул. – Живи и дай другим жить.

– Схохмил, да?.. Очень трудно вытянуть цепочку. Сил нет. Один оперативник обслуживает восемьдесят объектов, и на большинстве из них поборы, мелкие хищения. К нам приезжали ученые из московской криминологической лаборатории, проводили опросы на заводе металлоконструкций. Знаете, к какому выводу пришли? Пятнадцать тысяч мелких хищений в год. Материалов из них всего на двадцать фактов. И только два уголовных дела… Все воруют. По мелочам. По маленькой. На бутылку. На сапоги жене. На обновку ребенку. На новый телевизор. Копейка к копейке. А что делать, если на том же комбинате у людей по сотне зарплата? Они и на работу туда идут с прицелом, чтобы заниматься поборами. «Поборники», одно слово.

– Взяли же первую автобазу.

На первой автобазе хапали все и за все. За ремонт, за путевки, за хорошее отношение. ОБХСС тогда придумал такой фокус. Переписали номера купюр, выданных на зарплату рабочим, потом устроили обыск у руководителей, и выяснилось, что немало этих купюр оказалось в их сейфах. Пересажали человек двадцать.

– И теперь на автобазе берут почти столько же, сколько брали, – кивнул Мамлюков. – Нужно гайки по всем линиям закручивать. Раздолбайство это всеобщее нас до большой беды доведет. Люди привыкли воровать. Пока понемножку. Случай представится – без зазрения совести будут тащить много…

Уже позже, много лет спустя, я не раз буду вспоминать эти слова, глядя, как вчерашние несуны и фарцовщики начинают подгребать миллиарды и миллиарды…

– Так никто и не пробовал взяться всерьез за новоселовское царство? – спросил я.

– Почему? Пытались. По одной из мастерских возбудили уголовное дело, вроде бы начали подбираться к начальству, но тут нам дали по рукам. Сказали, чтобы особо не копали. Передавайте имеющееся дело в суд – и достаточно.

– Кто давил?

– Не знаю. Это у начальника нашего отдела надо спросить. Видимо, просьба была достаточно авторитетная. На нашего шефа нелегко надавить.

– К цеху на комбинате вы никогда любопытства не проявляли? Оттуда же за версту дурным запахом тянет…

– Пытались. Но нам еще быстрее по носу дали.

– Что вы там отыскали?..

– Такая история. Внешторг закупает пять высококачественных станков. За них платятся бешеные деньги в валюте. Они предназначены для применения на особо точных производствах. И что мы видим? Два из них оказались в несчастном цехе, выпускающем дешевый ширпотреб – портмоне из кожзаменителя, босоножки и прочую ерунду. Почему?

– Ну и почему?

– Без местных боссов и московских чинуш тут не обошлось. Кто-то поставил в министерстве подпись. Кто-то ходатайствовал. И наверняка никто не ушел обиженным.

– Не было данных, что тут завязан завпромотделом областного комитета Выдрин?

– Конкретно – нет. Но такое вполне возможно. Были оперативные данные, что он покровительствует некоторым цеховикам и расхитителям. Ведет широкий образ жизни. Сын его учится в Москве, он ему отправляет на жизнь по пятьсот рублей в месяц. Это при четырех сотнях зарплаты… Теперь понятно, откуда ветер дул и кто наши начинания закопал. Конечно, мы с ним в разных весовых категориях. Это для КГБ работа. Что мы, ОБХСС, сделать можем? Ничего.

– Вам говорит что-нибудь фамилия Григорян?

– Говорит. Он еще в Армении был в цеховых делах завязан. Оттуда уехал. Начал Россию покорять. Только у нас по двум делам боком проходил, но ни по одному ничего не доказали. Старший продавец – фикция. Не удивлюсь, если магазин, в котором он торгует, и еще кое-какие конторы под ним живут.

– Он в последние годы заделался в друзья Новоселова.

– Значит, они вершили какие-то серьезные дела. Григорян не стал бы размениваться на мелочи.

– Кстати, цех комбината у вас оперативно не прикрыт?

– У меня там источников нет. Может, в районе есть. Но, видимо, те еще наушники! Никакой информации.

– Ясно…

– Говорю же – один оперативник на восемьдесят объектов. Это же надо целую роту информаторов иметь! Все прикрыть невозможно, – махнул рукой Мамлюков. – Кстати, два дня назад был сход хозяйственников. Там присутствовал Григорян.

– Кто еще?

– Маргулис – с фабрики пластмасс. Директор магазина «Промтовары» Гальюнов. И еще кто-то – не знаю.

– Повестка дня?

– Посидели на даче, выпили доброго вина, поели шашлыков… и о чем-то очень крупно поспорили. О чем – не знаю. Гальюнов встал, обругал всех, крикнул, что не хочет иметь с этим дела, и ушел… Кстати, там присутствовал кто-то из уголовных «авторитетов».

– Кто такой? – встрепенулся Пашка.

– Не знаю. Кто-то из тех, кто прикрывает хозяйственников. Не шестерка.

– Колыма, Вольтонутый? – задумчиво протянул Пашка.

– Сказал же – не знаю. Мне твои клиенты нужны, как прошлогодний снег. Своих хватает.

Когда Мамлюков ушел, я достал таблетку анальгина и проглотил ее.

– Колеса ешь? Тяжко? – сочувственно осведомился Пашка, раскуривая сигарету.

– Всю ночь не спал.

– Переживаешь?

– Еще бы! Одной ногой в могиле постоял и убедился, что мне не хочется встать туда и второй.

– Нервный ты, Терентий. Мягкотелый. Учись у старших товарищей присутствию духа… Как ты думаешь, не наши подопечные решили тебя вчера машиной промассажировать?

– Возможно.

– А зачем им это надо? Чтобы навлечь на себя лишние неприятности? Убийство следователя – после такого и из Москвы могут бригаду прислать, насядут всем кагалом и все выкопают, что было и чего не было.

– Ты слишком хорошо о наших коллегах думаешь Пришили следователя, закопали, речь произнесли – и с глаз долой.

– Ты низко себя ценишь. Шум бы все равно был. Копать бы начали по всему фронту земляных работ.

– Ничего подобного. Пока я ночь на кровати ворочался, вот что удумал.

– Ты как мой старшина в армии. «У меня есть мысль, и я буду ее думать».

– Они все просчитали. Следователь попадает в автокатастрофу. Его переезжает пьяный водитель. Что же, случается. Дело передается старшему следователю Головешкину. Такие мелочи, как установление истины, его не очень волнуют. В этом он похож на исполняющего обязанности прокурора. Оба в рот смотрят людям из дома под флагом. Евдокимов сердце лечит и когда вернется – неизвестно. Пока он сердце свое вылечит, Головешкин впарит Бородуле сто вторую статью, пользуясь его чистосердечным раскаянием. Тут ему равных нет. Какой комбинат! Какие хищения! При чем тут Григорян? Какой там завотделом обкомовский? Убийца – подзаборная пьянь, ранее судимый, замочил человека с пьяных глаз. Чтобы купить Кузьму, дадут, положим, не сто вторую, а сто третью, без отягчающих обстоятельств – сведут к взаимному конфликту, и получит он десять лет. Все довольны. А на могиле Терентия Завгородина отцветают розы.

– Они, значит, и меня должны грохнуть.

– Тебя, сыскаря обычного? Ты для них мелочь пузатая, и слово твое – копейка. У тебя даже прав процессуальных нет, а соображения – гроша ломаного не стоят. Цыкнут из административного отдела на твоего начальника – и закроешься. Будешь обо мне слезы лить и за рюмкой жаловаться, что остался Терентий неотмщенным. Пепел мой будет стучать в твое сердце, но ничего ты не сделаешь.

– Красиво глаголешь. Тебе бы книжки писать… В принципе схема корректная, как говорят технари.

– Только сработали топорно. Специалисты недоделанные! Не смогли переехать качественно.

– Еще успеют, – успокоил Пашка.

– Маловероятно. После первого неудавшегося покушения в несчастный случай никто не поверит. Да и смысл какой? Ревизия на комбинате уже назначена. Комбинат под колпаком.

– Не знаю. Может, все не так просто… Ты по лезвию бритвы ходишь.

– И что, зарыться в землю? Прекратить дело?

– Кто-нибудь, я или мои парни, будем тебя ежевечерне провожать домой и на работу.

– Вам делать больше не фига?

– Есть. Но мне неохота вносить четвертак тебе на похороны. Да еще на венок разоряться.

– Ага.

– Ты, тюфяк, совершенно не приспособлен к силовой борьбе.

– «Все, Зин, обидеть, норовишь?»

– Пушки у тебя нет – не положено. Да если бы и была, ты из нее в слона с пяти метров не попадешь. На Шварценеггера ты непохож. На задрипанного Сталлоне – тоже. У тебя даже газового баллончика нет.

– Нет, – вздохнул я.

– На, – Пашка вытащил из кармана «черемуху» – один из самых убойных номеров. – Подарок.

Он со стуком поставил баллончик на стол…

ЕЩЕ ОДИН ОХОТНИК

Наверное, Налимск – один из последних городов в России, куда согласились бы заглянуть иностранные туристы. Унылая, лишенная и намека на притягательность дыра. Делать там нормальному человеку совершенно нечего, но так уж получилось, что у следователя Терентия Завгородина там проживала пожилая и горячо любимая тетушка – очаровательная, старомодно-интеллигентная женщина. Я ее давно собирался навестить, но проклятые дела никак не пускали. И вот представился случай.

Я запихнул в портфель батон дефицитного сервелата, несколько консервных банок горбуши в собственном соку, коробку конфет, втиснул между ними папку с листами чистой бумаги и бланками протокола допроса свидетеля. Начальству же сообщил, что отправляюсь в город Налимск на допрос свидетеля Лупакова – того самого начальника цеха металлоизделий, который числился среди приятелей Новоселова. У меня были большие сомнения насчет ценности показаний этого свидетеля, но тетю Валю я навещу.

Календарь на моих настенных электронных часах, висящих рядом с портретами Шри Арубиндо и Будды Гуантама (страсть Нины к загадкам восточных цивилизаций), показывал с утра первое сентября. Всесоюзный день знаний. Горожане с утра пораньше тащили своих упирающихся и капризничающих оболтусов или серьезных вундеркиндов-очкариков в школы. Студенты возвращались в аудитории, младшекурсников волновало, когда их отправят на картошку. Никого не заботили вопросы платы за обучение, никто не гадал, доживет ли институт до середины учебного года или лопнет в связи с полной некредитоспособностью. Пятиклассники не пренебрегали своим праздником ради наваристого дня на шоссе, где они протирали стекла машин. Я заранее начинал чувствовать свою причастность к этому празднику, потому что через год должен был вести в школу любопытного, как бурундучок, Сашку, который месяц назад заявил мне, что учиться он не хочет и от грамоты одна беда. Интересно, где он такого набрался? Уж папа, краснодипломник и несостоявшийся аспирант, такого сказать не мог. Да и мама – врач – тоже. А, еще год впереди, разберемся.

На автовокзале было столпотворение. Чтобы достать билет, пришлось немного погонять начальника вокзала. Никто ниже рангом говорить со мной не хотел, отделываясь коротким русским «местов нет». Начальника я застращал сообщением, что еду задерживать вооруженного убийцу и что по вине автовокзала кровавый душегуб может остаться на свободе, а тогда с персоналом разговор будет короткий… Начальник, пожилой усатый украинец, похоже, еще помнил сталинские времена, а потому решил вопрос моментально. Мне нашли место у окна в «икарусе». Автобус тронулся и, покачиваясь, двинулся по улицам города.

Смотреть в окно было скучно и неинтересно, спать в таких условиях неудобно, поэтому я развернул газету и углубился в ее изучение. В «Комсомолке» была большая статья, посвященная дебошу националистов в Риге, устроенному в память о жертвах сталинских репрессий. «Голос Америки» и «Немецкая волна» уже успели прожужжать всем уши, представляя происшедшее чуть ли не как всенародную революцию против коммунистического ига. Наши газеты по привычке выбрали увещевательно-суровый тон, слегка приправленный толчеными зернами гласности.