Текст книги "Цеховики"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

ВСТРЕЧА С «СИНЯКОМ»

Небольшой пустырь у центрального рынка испокон веков был барахолкой. До революции тут сновал темный люд, цыгане торговали крадеными лошадьми, бесстыжие бабы предлагали пирожки с котятами, сновала босоногая голытьба. После революции социальный состав завсегдатаев этого местечка резко изменился. Сюда потянулись «бывшие»: дворяне, инженеры, институтки. Они меняли на шматы сала и хлеб драгоценности, фарфор, бесценные вещи, которые ничего не значили перед лицом голодной смерти. Советская власть с переменным успехом боролась с толкучкой, иногда та исчезала, казалось, на веки вечные, но лишь затем, чтобы вскоре нахально восстать из пепла.

В восемьдесят седьмом году здесь можно было купить японские магнитофонные кассеты за двадцать рублей и кроссовки за стольник, джинсы за две сотни и пластмассовые электронные часы за полтинник. Здесь торговали импортными шмотками, безделушками в ярких упаковках, свидетельствующих о столь же яркой жизни за бугром. Вещи переходили из рук в руки, шуршали деньги – как правило, рубли. Желающих вешать на себя статью о незаконных валютных операциях, чреватую долгой отсидкой, было немного. Хорошо продавались самогон, водка. Указ о борьбе с пьянством вошел в силу, водка в магазинах стоила червонец, на толкучке – пятнадцать, двадцать, зато свободно и никаких очередей.

Несмотря на будний день, народу на толкучке было полно. Покупатели возмущались грабительскими ценами, присматривались, приценивались. Не хочешь ходить в ботинках «прощай, молодость» – плати. Хочешь выглядеть более-менее пристойно – плати.

Толкучка – экологическая ниша для мелких стервятников, живущих за счет его величества дефицита. Простая логика: если кому-то плохо, то по закону сохранения энергии и вещества кому-то должно быть хорошо. Горбачевская экономика уже стала приносить первые плоды, какая-то гигантская корова слизывала с магазинных полок все – телевизоры, ткани, фотоаппараты. Дефицит и в более приличные времена не давал людям жить спокойно, теперь же он значительно расширил сферу влияния. Рос ассортимент товаров, перекочевывавших на толкучки из подсобок магазинов. Толкучка набирала силу. Толкучка дышала полной грудью. Толкучка радовалась пришествию новых времен. И фарцовщикам здесь было хорошо. Недоучившиеся студенты и работяги-прогульщики, школьники и солидные мужи становились членами этой закрытой гильдии. Цунами, что мутной волной обрушится на страну через три-четыре года, вознесет этих скользких, падких до грязных денег жучков в кресла директоров компаний и банков или опустит прямиком в братскую могилу, где покоятся те, кто пал в кровопролитных сражениях нарождающегося российского бизнеса. Они будут ворочать миллионами долларов, приобретать «шестисотые мерседесы» и недвижимость за рубежом, пускать с молотка или скупать за бесценок гостиницы, магазины, военные заводы. Они станут с одинаковой легкостью гнать за рубеж русское золото и нефть, откладывая добычу на зарубежных счетах, разворовывать миллиардные кредиты, черными тенями метаться по разоренным городам и селам, превращая все, к чему прикасаются, в дерьмо. Но тогда, в 1987 году, они тусовались на толкучках, ждали, когда придет партия панталон или ящик авторучек из Польши, и затравленно озирались, боясь попасться на глаза ОБХСС. Тогда ведь разговор был короткий – ответственность за спекуляцию.

Рыскали по толкучке, фланировали вихляющей походкой и сутулые длиннорукие мутанты, лысые или длинноволосые, с цепкими злыми глазами и татуировками на руках. Рэкет – новая категория мелких хищников, еще редкая в те времена, но начинающая завоевывать пространство. Они делали только первые шаги, обалдевая от того, что все сходит с рук. Главными их орудиями были тогда кулаки, реже – свинцовые трубы и финки, совсем редко – огнестрельное оружие. Разборки напоминали деревенские битвы стенка на стенку и редко доходили до крайности. Наказанием для жертв обычно служило уничтожение товара, мордобитие или закладывание в милицию. Для этих парней намечались большие перспективы. Вскоре они обвесятся гранатами и пулеметными лентами, пойдет косьба угодных и неугодных, польются реки крови, и они решат, что «в стране дураков» можно делать все, что душе угодно. Ну, эту науку они будут постигать шаг за шагом. Труп за трупом. Будущие гангстеры, отпетые головорезы, которым суждено «трясти» банки и совместные предприятия, пока еще собирают дань с фарцовщиков и разливщиков пива, на большее их фантазия пока не простирается.

Здесь же шатаются ищущие хорошего лоха мошенники, мечтающие заколотить сотню-другую. Тут же и карманники, виртуозно скальпелями, бритвами, отточенными монетками взрезающие сумки и карманы граждан. Бомжи на толкучке еще редкость. Они потом заполонят все рынки, переходы и вокзалы. Пока же для них широко открыты двери тюрем, приемников-распределителей и туберкулезных диспансеров. Но парочка бродяг все же приютилась у забора, пробуя на вкус одеколон из флакона и затравленно озираясь, чтобы не прозевать приближение патруля.

Ну и, конечно, где водится зверье, должны быть и охотники. Оперуполномоченный Григорий Акимов, младшие инспектора Отари Гуладзе и Сергей Каратаев избрали местом охоты барахолку. Оперативно-поисковый отдел занимается в основном борьбой с карманниками и выявлением мест сбыта краденого. Поэтому барахолка была для трупы ОПО домом родным.

На толкучке оперативники очутились во второй половине дня. Начался же рабочий день с попытки поймать карманного вора Разгуляя. Десять лет капитан Акимов гонялся за ним. Разгуляй не брал никогда напарников, не готовил учеников, сторонился других воров и редко бывал на сходках, хотя всегда отстегивал деньги в общак карманников. На протяжении долгих лет раз в два-три дня он выходил на работу и «срывал карман». И он не попался ни разу! Он обладал потрясающе чуткими руками и, похоже, телепатическими способностями. Как бы ни маскировались сотрудники уголовного розыска, стоило им приблизиться на пушечный выстрел к Разгуляю, как он тут же шел домой или в свою любимую пивную, где по привычке выпивал три кружки. И этот день не стал исключением. Едва Акимов приблизился к остановке пятого троллейбуса (этот маршрут обожали карманники из-за постоянной толчеи в салонах), как Разгуляй, ехидно ухмыльнувшись, удалился.

Впрочем, через час оперативникам улыбнулась удача. В универмаге «Детский мир» работали сразу двое карманников – девонька лет двенадцати и мальчонка лет семи. Мальчонка, от горшка два вершка, ящерицей крутился в лесе ног и шуровал по сумкам, передавая кошельки девчонке. На глазах обалдевших оперативников они увели два кошелька. Оказались брат и сестра. Мать – горькая пьяница, отца не видели, надоело жить в интернате в Орле, подались в путешествие, подрабатывая карманными кражами. Воришек сдали в инспекцию по делам несовершеннолетних.

Рассчитывать на то, что в тот день еще так повезет, было бы нелепо. За смену редко удается зацепить больше одного карманника. Хотя акимовский рекорд – четыре за день. Только успевали оформить, выходили и натыкались на следующего… Но в тот день на рынке их ждало приключение.

Длинноволосых разбитных сотрудников оперативно-поискового отдела трудно было принять за милиционеров. Оно и неудивительно. Мастер личного сыска должен уметь растворяться в толпе, стать незаметным, привлекать к себе как можно меньше внимания и иметь цепкий глаз. Опытный поисковик не упустит ни одной детали. Он сразу выхватит из толпы «клиента» – по бегающим глазам, по его внутреннему напряжению. Да просто благодаря интуиции. Акимову обычно хватало одного взгляда на толпу, чтобы наткнуться на карманника или барыгу, торгующего краденым. Правда, иногда бывали и ошибки. Того же карманника нетрудно спутать с «голубым» или с «утюгом» – у них замашки одинаковые. «Утюги» – это извращенцы, которые в толкучке притираются к женщинам и доводят себя до экстаза.

На толкучке Акимов сразу вычислил «клиента». Он стоял в ряду красномордых алкоголиков, в основном работяг, таскающих со своих фабрик и заводов что попадется, лишь бы набрать на бутылку. «Где взять денег, ежели при Горбачеве водка червонец, из семьи тянуть грех, а трубы горят?» Физиономия «клиента» ничем не отличалась от пропитых лиц его дружков. Рубашка застиранная, один ботинок каши просит. Типичный «синяк», постоянный обитатель лечебно-трудовых профилакториев и, судя по наколкам, судебно-следственных учреждений. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Итальянский кожаный пиджак, новенький, раза три надеванный, который он предлагал посетителям толкучки, никак не соответствовал внешнему виду «синяка».

– Эй, мужик, почем шкура? – осведомился Акимов.

– Какая шкура? – хмуро спросил «синяк».

– Не твоя же. Сколько куртка стоит?

– Семьдесят пять.

– Дороговато, – протянул Акимов.

– Тебе, брат, за шестьдесят продам. – «Синяк» хлопнул себя ладонью по груди, приблизился к Акимову и дохнул на него перегаром.

– Ну, не знаю.

– Что, опять много?

– Многовато.

– Ты чего, земляк, совсем опух? Смотри, какая вещь. От сердца отрываю, просто деньги нужны до зарезу, – «синяк» выразительно провел по горлу ребром ладони. – Сам за стольник купил.

– За стольник?

– Ну, за девяносто пять, – пожал плечами «синяк». – Чего смотришь? Падлой буду – за девяносто пять.

Акимов прекрасно знал, что такой пиджак стоит две, а то и три сотни. За девяносто рублей подобную вещь можно приобрести разве только в закрытых распределителях для шишек из обкома, а в эту категорию «синяк» никак не вписывался.

– Пойдем, дружок, поговорим, – Акимов показал служебное удостоверение. И в следующее мгновение на него обрушилась тьма…

Через секунду Акимов понял, что еще жив. Просто ему на голову надели тот самый итальянский пиджак, очень удобно устроившийся на новом месте. «Синяк» оттолкнул младшего инспектора Каратаева и устремился в толпу. Он бежал очень сноровисто, быстро, высоко поднимая колени и умело лавируя в людской массе. Его преследователям не везло. Гуладзе налетел на тетку с сумкой, полной импортных сапог. Акимов, освободившись от куртки, прилично отстал. «Синяк» так бы и ушел, если бы…

– Ваня, родной, где же ты был? – пьяная бомжиха зигзагами двинула ему навстречу. «Синяк» попытался уклониться, но бомжиха, точно ракета с тепловым наведением, вышла на вираж и настигла цель. Блямс – столкновение, искры из глаз, вопль и мат.

"Синяк» с бомжихой повалились на асфальт. Беглец тут же вскочил, но время было упущено безвозвратно. На него навалился Гуладзе, ударив ногой под коленную чашечку и заламывая руку за спину. «Синяк» взвыл от боли и попытался вывернуться. Ему это чуть не удалось, так как бичиха повисла на руке младшего инспектора с истошным криком:

– Ты, хрен моржовый, не тронь Ваню, так твою растак!

Тут подлетели Каратаев с Акимовым, и началась куча мала. Оперативники оторвали вцепившуюся в Гуладзе бичиху и угомонили «синяка». Героев скандала поволокли в отделение.

– Менты проклятые!.. Су-у-уки-и!.. Мать вашу так и рас – заливалась бичиха. – Люди, глядите, чегой они творя-ять!

Акимов улучил момент и наградил бичиху таким пинком, что она сразу замолкла. «Синяк» шел молча, лишь время от времени шепча себе под нос матерные ругательства.

Задержанных поместили в «обезьянник» – две расположенные симметрично камеры около комнаты дежурного по отделению.

– Ваня-я! – заливалась бичиха, вцепившись пальцами в решетку. – За что они тебя, родимого-о!

– Заткнись, пугало болотное! – вдруг заорал «синяк». – Какой я тебе Ваня?

Бичиха покачнулась и внимательно осмотрела «синяка», съежившегося на скамейке в камере напротив.

– Бр-р, – тряхнула она головой так, что щеки заколыхались, как резиновые, и неожиданно спокойно произнесла:

– Обозналась. А я думала, что ты Ваня.

– Из-за тебя все, харя бомжицкая! Чтоб ты ходули протянула, змея подколодная!.

– Извини, ошиблась, мужик, – бичиха махнула рукой, бухнулась на скамейку рядом с задержанной спекулянткой, торговавшей на рынке колготками, и уснула сном младенца…

Все было ясно как день – «синяк» продавал краденое. Куртку он стащил или на квартире, или просто снял с какого-нибудь прохожего. Поэтому за него взялся оперативник из отдела по борьбе с хищениями личного имущества. Прежде всего он напросился к «синяку» в гости якобы для того, чтобы забрать там паспорт. Квартира была двухкомнатная, насквозь пропитанная запахом водки и дешевого вина, заваленная ненужным хламом и не убиравшаяся месяца два. Прямо на столе лежали серебряные вилки-ложки, гордо возвышался серебряный подсвечник и стоял японский двухкассетный магнитофон.

– Где достал? – спросил оперативник.

– Подарили, – буркнул «синяк».

– Кто? Общество защиты животных?

– Дядька из Свердловска.

– Может, и адрес его дашь?

– Дам. Только он сейчас на северную вахту уехал. Вернется через полгода.

– Он тебе все время серебряные вилки дарит?

– Иногда.

– Любит, наверное, тебя, сиротинушку… Лучше сразу все скажи. Все равно сидеть, так хоть чистосердечная признанка пойдет.

– Ха, не учи ученого. Дядька подарил – и точка.

– Я бы на твоем месте выдумал что-нибудь получше. Вряд ли судья купится на такую туфту. Думай, голова, думай…

По сведениям из информцентра области данные предметы не проходили как похищенные. Зная страсть милицейских чиновников к укрывательству преступлений, оперативник областного угрозыска обзвонил каждый райотдел и убедился, что никакие потерпевшие об этих вещах не заявляли. Было несколько вариантов. «Синяк» мог пошуровать в соседней области. Тогда дело дрянь. Если послать туда запрос, то в ответ коллеги пришлют глухие материалы по квартирным кражам, закроют квартал с прекрасной раскрываемостью, и не беда, что потом получат все обратно – главное за отчетный период цифры хорошие. Возможно, также, что хозяева обворованной квартиры находятся в отъезде, и тогда нужно ждать, когда они объявятся и придут в отделение милиции с заявлением. Если же ничего не изменится, то придется «синяка» отпускать да еще возвращать ему вещи как боевой трофей, и ничего тут не поделаешь.

За сопротивление работникам милиции «синяк» отправился на пятнадцать суток и старательно мыл пол в столовой областного УВД. Там его и нашел Пашка Норгулин. Ведь «синяк» был не кем иным, как Кузьмой Николаевичем Бородулей, тем самым, о котором говорил свидетель Григорян.

– Что нам с ним делать? – спросил Пашка. – Допрашивать будем?

– Успеется, – возразил я. – Ему еще десять суток сидеть. Давай сделаем у него еще один обыск, может, найдем что-то важное. Завтра проводим опознание вещей с участием Новоселовой. А твои опера пусть покопают окружение Кузьмы, выяснят, чем он занимался в день убийства. Лады?

Проводить любое опознание, особенно вещей – занятие непростое и очень суетливое. Каждый предмет нужно предъявлять в ряду с двумя похожими, чтобы свидетель мог выбрать – тем самым сводится на нет возможность ошибки.

Два магнитофона и кожаную куртку мне удалось найти в комнате для хранения вещественных доказательств. Вторую кожанку Пашка взял у своего брата. Вилки я нашел дома. С подсвечниками было совсем тяжко – пришлось обзванивать всех знакомых, которые выслушивали меня, как дурака.

Следующим утром я разложил вещи на двух сдвинутых столах и прикрыл их газетами. Все, теперь предстоит бой быков – общение с женой покойного Новоселова. В молодости она была продавщицей в винном магазине, и, могу поклясться, это являлось ее истинным призванием в жизни. Алкаши, наверное, боялись ее как огня.

Пол начал трястись еще до того, как Новоселова ворвалась подобно урагану в мой кабинет. Стокилограммовая туша, туго упакованная в фирменное французское платье. Лицо, однако, было довольно привлекательным – как у буренки, с большими карими глазами. Судя по паспорту, лет десять-пятнадцать назад она была раза в два худее и внешне очень даже ничего…

– Здравствуйте, – кивнул я, представляя примерно, что сейчас начнется. И не ошибся.

– Сколько можно! Мужа убили? Убили! Теперь меня своими вызовами в могилу свести хотите!

– Это не мы вашего мужа убили, – развел руками я. Пашка сидел в углу и наслаждался этой сценой, дирижируя в такт воплям Новоселовой.

– Это где такой закон есть, чтобы людей по двадцать раз по милициям и прокуратурам таскать? Что же такое творится? Я ща как пожалуюсь! В пятый раз уже вызывают.

– В четвертый, – поправил я.

– В четвертый раз! Затаскали совсем, – снова завопила Новоселова.

– Замучи-или, волки позорные! Замордовали! – нараспев взвыл я и вежливо осведомился:

– Выпустили пары?

– Ну что за выражения? – кокетливо повела мощными плечами Новоселова.

– Мне нужно, чтобы вы опознали вещи, они могут быть с вашей дачи.

– А я их вспомню? Вся дача барахлом завалена. Саша все собирал, собирал, но в могилу не унесешь. А я сама ничего, кроме тряпок, не покупала. А так – все он. Каждую ложку наперечет знал. А мне без надобности, – вздохнула Новоселова.

– Обычно в семьях бывает наоборот – жены все знают.

– А у нас было так.

– Попытайтесь все же вспомнить.

– Ладно уж…

Пашка пригласил понятых и взвел фотоаппарат со вспышкой, который я вручил ему для фиксации следственного действия.

– Ваша задача удостоверить факт, содержание и результат следственного действия, – начал я объяснять правила и обязанности понятым.

Я снял газету со стола, под ней были разложены три куртки с прикрепленными к ним номерами.

– Скажите, есть ли среди этих предметов те, которые принадлежат вам?

Новоселова брезгливо отодвинула в сторону принесенную Пашкой куртку.

– Мой муж на помойках вещи не подбирал.

Потом внимательно изучила куртку, найденную в хранилище вещдоков, и неожиданно жахнула ладонью по куртке, изъятой у Бородули.

– Наша.

– Точно?

– Я же говорю – наша.

– По каким признакам вы опознали этот предмет? – последовал стандартный вопрос – в протоколе должно быть указано, по каким признакам было произведено опознание.

– А откуда я знаю? Мое – и все дела.

После некоторых препирательств было отмечено: «по выделке, фурнитуре, форме пуговиц и крою».

Вслед за этим Новоселова быстро опознала магнитофон и вилки, зато подсвечник выбрала явно не тот. Ладно, одна ошибка не в счет.

Опознание было закончено. Новоселова расписалась в протоколе и сухо осведомилась:

– Ну что, все?

– Пока все.

– Тогда постарайтесь побыстрее вернуть мне вещи. И найдите наконец того, кто убил моего мужа. Иначе зачем вам тут зарплату платят? – В Новоселовой вновь взыграла стервозная часть ее натуры.

– Всенепременно, Наталья Владимировна, всенепременно, – закивал я.

Когда она вышла, Пашка хлопнул в ладони:

– Все, кранты Бородуле. Подработаем его еще чуток и будем колоть.

– По-моему, мы раскрыли это убийство, – сказал я.

– По-моему, тоже, – кивнул Пашка.

– Премию дадут. Рублей двадцать. Это тебе не хухры-мухры, а два пузыря водки.

– Вам, наверное, дадут двадцать. У вас фирма нищая. А мне не меньше тридцатника обломится.

– Вот это да! Две сотни раскрытий – и машину купить можно…

ИЗ ЖИЗНИ «СИНЯКОВ»

…Генеральному секретарю ЦК Коммунистической партии США товарищу Гэсу Холлу.

Примите сердечные поздравления с избранием Вас на пост Генерального секретаря КП США.

ЦК КПСС…

…Опыт передовиков Агропрома необходимо сделать достоянием каждого труженика села…

На особом посту по охране мира, на линии, разделяющей две военно-политические группировки – НАТО и Организацию Варшавского Договора – стоит вместе с национальной народной армией ГДР Группа советских войск в Германии…

Я отодвинул новый номер газеты «Правда» и внимательно посмотрел на допрашиваемого.

– Ежели вы по поводу тех вещичек, то я уже все сказал, – поджал губы Бородуля. Он сидел в моем кабинете и нервно потирал руки. Алкашей долго держать взаперти негуманно, их начинает мучить жажда, и они звереют.

– Что ты, Кузьма Николаевич, какие вещички. Ты же в прокуратуре. Мы такой мелочевкой не занимаемся, – сказал я.

– А чем вы занимаетесь?

– Ты не знаешь? За три ходки мог бы подучить Уголовно-процессуальный кодекс.

– Не подучил.

– Врешь… Ну, например, мы занимаемся хозяйственными делами. Взятки, злоупотребление служебным положением.

– Во, взятки и про служебное положение – это как раз обо мне. Только я молчать не буду. Секретаря обкома и кое-кого из ЦК за собой потяну, – хохотнул Бородуля.

Он хорохорился, пытался держаться независимо, но я видел – это требует от него больших усилий.

– Маловероятно. Но кое-что ты сказать можешь.

– Например?

– Например, как ты работал на комбинате бытового обслуживания.

– Была работа, да вся вышла. Сейчас я простой советский безработный.

– А, так тебя за тунеядство сажать надо.

– Фигушки. У меня еще время на трудоустройство есть. Четыре месяца.

– Смотри, а говоришь, законы не знаешь.

– Знаю немного.

– Тогда расскажи, что у вас на комбинате творится. Воруют?

– А то нет. Покажите мне, где не воруют.

– Трудновато будет. Новоселову водопровод ремонтировал небось за казенный счет?

– Не помню.

– А вообще что ремонтировал, помнишь?

– Не помню.

– У него с памятью плохо, – участливо кивнул Пашка. – Амнезия. «Клиент» для психиатров созрел.

– Точно, – согласился я. – Отправим его в дурку. Тебя там уколами нашпигуют – забудешь собственное имя.

– Ну, ремонтировал. Чего особенного?

– Зачем Новоселов с тобой связался? Он что, кроме тебя, ханыги, не мог никого найти?

– Знал покойничек, у Бородули руки золотые.

– Откуда ты знаешь, что он покойничек?

– Так, – Бородуля замялся. – Ведь все знают, весь город.

– Какой город? Ты на пятнадцать суток залетел, когда еще труп не обнаружили.

– Мне братва, то есть суточники, и сказали.

– Кто сказал? Имя.

– А я помню! Кто-то сказал.

– Где ты был четвертого августа?

– Где-где? Дома был.

– А третьего?

– Тоже дома!

– А шестого?

– Дома!

– Ах ты, домосед наш. Вспоминай, чем четвертого числа занимался.

– Ничем. Встал. Опохмелился. Дрыхнуть лег.

– Врешь. Все врешь.

– Почему это?

– Какое сегодня число?

– Пятнадцатое… Или четырнадцатое.

– Семнадцатое. Ты же один день от другого отличить не можешь. Вспоминай быстро, где ты был за день до того, как на сутки приземлился.

– Говорю же, встал, опохмелился, купил одеколона, тяпнул, заснул.

– Да? А как эта штука к тебе в квартиру залетела?

Я издалека показал упакованный в целлофан билет на электричку.

– Это чего?

– Билет. Нашли среди мусора в твоей квартире. На шестнадцатое мая. Третья зона. Там как раз Коровино, где дача у Новоселова.

– Не мое. Не знаю, как ко мне попал.

– И телогрейка не твоя?

– Какая телогрейка?

– При обыске у тебя дома обнаружена телогрейка. Ты читать умеешь?

– Конечно, умею.

– Странно. По тебе не скажешь. Тогда читай… Нет, лучше я тебе почитаю. Смотри, как интересно. Похлеще детективной повести. «Пятна бурого цвета, обнаруженные на телогрейке, представленной на исследование, являются человеческой кровью…»

– А-а. Так это у меня кровь из носа пошла. Накапала.

– Ага, из одной ноздри – одна группа крови, из другой – другая.

– Чего? – Бородуля все сильнее ерзал на стуле. Как же ему хотелось очутиться подальше от этого места! Но от своей судьбы не уйдешь, не скроешься.

– Ничего. У каждого человека индивидуальная группа крови. У тебя – вторая. На телогрейке – четвертая, не твоя кровь, Кузьма.

Я бережно погладил заключение судебно-биологической экспертизы. Обычно эксперты подготавливают заключение неделями. Мне же сделали в два дня. Обошлось оно мне в две бутылки самогона. Их Норгулин реквизировал у знакомого участкового, который в свою очередь изъял РИС у злостного самогонщика. Послужило-таки запретное зелье человечеству.

– Кстати, – вставил Пашка, – такая группа крови у Новоселова.

– У него одного такая группа?

– Нет. Но она достаточно редкая.

– Ох, – дрожащими пальцами Бородуля погладил щеку. – Хорошо, говорю как на духу. Было так…

Я приготовился выслушать показания… И выслушал.

– Месяц назад у винника на Куйбышевском проспекте познакомился с одним придурком – Романом зовут. Он на заводе счетно-аналитических машин работает. Решили мы с ним сообразить, я без очереди пролез, взял бутылку. В парке присели под кустиком. А он, зараза, мало того, что себе грамм на двадцать больше налил, так еще, как шары залил, меня козлом обозвал. Представляешь, командир, – козлом. Хорошо, я человек спокойный. Другой бы сразу пришил. А я его лишь за грудки взял, пару раз в подзубало съездил. По носу попал, оттуда юшка у него пошла, вот на меня и накапало. Потом я ему по батареям ногой прошелся. Кажись, ребро сломал.

– Понятно, – закивал я. – Открыл ты нам глаза. Остается тебя отпустить и извиниться за то, что заняли твое бесценное время.

– Я правду говорю.

– Вот еще один документик. Называется – протокол опознания. Курточку, которую ты продавал, ведь у Новоселова прихватил.

– Нет!

– И подсвечник с ложечками. И магнитофон.

– Не правда.

– Кончай, Кузя, придуриваться. Начинай каяться. Время пришло. На таких доказательствах тебя любой суд осудит.

– Не трогал я никого!

– Кто еще с тобой был? Ну, тот тип в синей куртке. Все равно найдем его.

– Никого я не убивал!

– Не правильно ты себя ведешь, Кузя. За убийство из корыстных побуждений вышку схлопотать ничего не стоит. При отсутствии раскаяния и противодействии следствию суд приговаривает к исключительной мере наказания – расстрелу… Знаешь, как приводятся в исполнение расстрелы? Не знаешь? Узнаешь.Тикают часы, и ты понимаешь, что они отсчитывают последние минуты твоей жизни. И хоть вой, хоть на брюхе ползай – ничего не изменить. Будешь вспоминать, каким был дураком, что не схватил протянутый следователем спасательный круг, но поздно. Уже звучат шаги конвоира, и вскоре звякнет затвор.

– У, бля-я! – неожиданно взвыл Кузя и ударил себя ладонью по шее.

– Рассказывай, Кузьма. Тебе некуда деваться.

– Слышь, начальник, я правда не убивал. Спроси кого хочешь, тебе любой скажет – не может Бородуля человека убить. Ну, поверь мне. Не могу я убивать. Не приучен. Я же мухи не обижу.

– А за «козла» ребра ломать тоже не обучен?

– Так это святое дело. А убивать – не-е…

– Может, и не был обучен. Но когда это было. Хочешь, опишу тебе немного твою теперешнюю жизнь? Ты конченый человек. Проспиртовался насквозь. Живешь в сумрачном мире. От пьянки до опохмелки. Едва протрезвеешь, все Наполняется болью и страданием, и ты думаешь об одном – где бы накиряться снова. Друзья твои во дворе и на работе – такие же алкаши. Большинство бесед у вас насчет того, «где достать недостающий рубль и кому потом бежать за водкой», как поет Высоцкий. Когда трубы горят, все, абсолютно все сводится к одному – где достать выпить. И неужели ты хочешь меня убедить, что у тебя рука на человека не поднимется? Ты убил его, Кузя. Ты…

– Не убивал, – всхлипнул Кузьма.

– Признавайся.

– Выпить-то хоть дашь?

Я посмотрел на Пашку. Тот кивнул:

– У меня после экспертизы еще осталось. – Он расстегнул портфель. В нем действительно лежала бутыль с мутным самогоном. Мы просчитали такой вариант заранее. По идее за такие номера шкуру спускают, но мне плевать. Главное – раскрыть убийство.

– Пиши. Признаюсь. Я его замочил…