Текст книги "Это в сердце было моем"

Автор книги: Илья Миксон

Соавторы: Борис Левин,Вольт Суслов,Герман Гоппе,Феликс Нафтульев,Валентин Верховский,Анатолий Конгро,Александр Рубашкин,Сергей Грачев,Валерий Ларин,Анна Сухорукова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

"Львы, – говорили о них. – Что скажут Львы? Давно не писали Львам. Во Львов бы ко Львам закатиться".

И закатывались. Их жилье на улице Тургенева служило харчевней, постоялым двором, перевалочной станцией. Там, в комнатке-кухоньке, на раскладушке, ночевал когда-то и я...

Вернемся к полковнику Кантария, боевым его друзьям и учащимся сорок второй львовской школы.

Есть у следопытской работы парадная, праздничная сторона. Гремят барабаны, развеваются флаги. Шефы и подшефные обмениваются делегациями. Встречи, речи, подарки – сплошной восторг.

Хороший праздник организовать нелегко, искренне уважаю людей, умеющих это делать. Особенно когда вижу, что и они понимают: происходящее в буднях гораздо важней.

В буднях происходит то, что по полочкам официальных отчетов не разложишь и громкими названиями не снабдишь.

Например, отношения между школой и родственниками Кантария, братом его, семьей его сына, – как их определить, в какую графу занести? Почин "Забота"? Мероприятие "Дружба"?

Скажите краснощекому первокласснику, что он – участник многолетней акции "Преемственность". Первоклассник захлопает глазами: он и слов таких еще не выучил. Просто он знает, что старшие занимаются делом, которое продолжать – ему. Значит, уже теперь нужно готовиться. Нужно стараться.

И стараются.

Поразительно, как они умудряются везде поспевать. Ведут поиск, изучают грузинский язык, пишут стихи, складывают песни, побеждают на смотрах пожарников и конкурсах санпостов.

Учатся, разумеется. Сдают сочинения, решают задачи у доски. А настает пора – и празднуют.

В начале мая улица имени полковника Кантария – она получила новое имя по ходатайству школы и ветеранов – отмечает свой День. Съезжаются седовласые гости. 3-я гвардейская вспоминает минувшие битвы. Гремят барабаны, развеваются флаги. Звучит хоровое: "Мы сыны Кантария, дочери Кантария, мы друзья Кантария, будем, как Кантария!.."

В другой школе, в тридцать четвертой, сберегают бессмертие павших при освобождении Львова воинов-москвичей. В семьдесят первой чтут подвиг командира самоходно-артиллерийской бригады гвардии подполковника Василия Ильича Приходько.

Все это – как бы филиалы Мемориального музея "Холм Славы", дочерние его побеги.

На "Холме Славы" идет совещание.

Хлопот по горло – ремонт. Светло-желтая паркетная дощечка переходит из рук в руки. Как добиться, чтобы на полу не было заметно заплат? И где заказать накладные буквы для стендов? И куда ехать за белилами?

Мне повезло: вижу работников музея в обстоятельствах стихийных и грозных, – с чем бы их сравнить по-походному? Разве что с нежданным ливнем на дневке. Наблюдаю, как дружно и слаженно, не считаясь с чинами и должностями, они – выражаясь образно – переставляют палатки и стаскивают на сухое рюкзаки.

И еще в одном мне повезло: вокруг канцелярского стола собралась живая история музея.

Широкоплечий, со звездочкой на пиджаке, Герой Советского Союза Н. В. Исаев. У Николая Васильевича Исаева – славное боевое прошлое. Он – ответственный секретарь президиума Львовской секции Советского комитета ветеранов войны.

Рядом с Исаевым – военный журналист, полковник в отставке Глеб Николаевич Рокотов. Голос у него – по фамилии: Глеб Николаевич не говорит, а рокочет.

Те, кто погребен на Холме, – их сверстники и соратники. А для остальных присутствующих – если не прадеды, то уж точно деды.

Вера Васильевна Гутьева, Галина Алексеевна Кораблина лишь ненамного старше музея. О Гале в служебной справке по "Холму Славы" упоминается как об одной из лучших школьниц-активисток. Справка недавняя, но устарела: сейчас Галина трудится на "Холме" штатно, учит ребят водить экскурсии.

Ее ученицы Оля и Надя, вчерашние десятиклассницы (прибежали в музей прямо с выпускного вечера), сидят тут же. Они только что поведали мне о самых маленьких экскурсоводах, девятилетних Лене и Наташе.

Практически все поколения "Холма" представлены тут. Но в уголке стул не занят, и, чудится мне, не случайно. На совещании незримо присутствует – по праву присутствует – и давнишний клуб "Поиск".

Журналист Виктор Головинский – мой сокурсник и, кстати, племянник Льва – незадолго до своей трагической гибели в Восточных Саянах записал в дневнике:

"Лучше всего человек проверяется в походе... То, что не заметишь в человеке за много лет, в экспедиции проясняется тотчас".

Доскажу про восхождение на Пикуй.

Итак, мы были на вершине.

Шли, как помните, без привалов, вымотались, проголодались. В мешках жестянки с тушенкой, сахар, крупа, – каким чудесным дымком сейчас запахнет вокруг!

– Нет, – сказал Бука, проштрафившийся, но по-прежнему уважаемый замыкающий. – Сперва найдем воду.

В наших флягах булькало еще порядочно воды, на кашу и чай хватило бы, но ведь завтра здесь встанет лагерь. И мы разбрелись цепью, прочесывая расщелины.

Искали долго и нашли родник – с кабанье копытце, но и то хорошо.

– Значит, привал? – обрадовался Фима, присел на корточки и принялся устраивать таганок.

– Нет, – сказал Бука. – Сперва – мачта для флага.

Лагерь без флага – не лагерь. Опять бродили, разыскивали подходящую жердину. Воткнули между валунами и укрепили, и она упруго выгнулась, как удочка, на ровном горном ветру.

Солнце уже закатывалось. Становилось сыро и холодно.

– Ужинать и греться, – разрешил Бука.

И тут Эдик вспомнил, – а может, он все время помнил и ждал, пока управимся с другими делами.

– Завтра у Янки день рождения, – сообщил Эдик. И мы поднялись, не успев как следует усесться.

Таскали плоские камни, по два и по три, кто сколько мог захватить, и выкладывали на склоне огромную надпись, чтобы Яна утром заметила ее издалека. "Дарим Яне Пикуй", – выложили мы. И уже при фонарике нацарапали на листке бумаги:

Лучшего дня рожденья не пожелаешь, нет:

На покоренном пике встретить тринадцать лет!

Теперь и вправду настал час греться и ужинать. Но кругом была кромешная тьма, и дров не имелось ни полешка, а здесь их непросто отыскать даже днем.

Сжевали по ломтю хлеба, тихо спели про барбарисовый куст – и улеглись на влажноватое полотнище палатки. Не хотелось возиться со стойками и колышками в темноте.

Ноги гудели, под ложечкой сосало. Грызли сахар и смотрели на звезды.

А звезды над вершиной висели крупные, выпуклые, и ясно различалось, какая дальше, а какая ближе.

Первую ночь за весь поход коротали мы без ужина, костра и без крыши. Но не жалели об этом.

Спрашиваю Эдуарда Озерковского, ныне работника Львовского почтамта:

– Эдик, как тебе кажется, чем больше важны былые походы "Поиска"? Военно-патриотическими изысканиями или тем, что в них вы делались умней и дружней?

Эдуард удивляется:

– Разве можно это разделять? То и другое вместе!

Шли по обочине шоссе, по бесконечно протяженному селу Ждениево. Нас обгоняли автобусы с кумачовыми транспарантами по бортам – спешили, как и мы, в Уклин, на слет.

В Уклин собирались в те дни юные туристы со всей страны. Приезжали делегациями и селились в аккуратных парусиновых домиках лагерного городка.

Они были отличными ребятами, пытливыми краеведами, и немало сделали они полезных дел. Но сейчас, в наглаженных шортах и парадных пилотках, они выглядели чересчур чистенькими, как с картинки.

А мы пожаловали потные, с прокопченными котелками, не залечив царапин и ссадин.

Мы не являлись делегацией. Не запаслись гостевым приглашением. И нас на слет не пустили.

Нас, знатоков Карпат, первопроходцев, открывателей Шукаевского рейда!

Возможно, Лев предвидел такую ситуацию. Но все же вел нас сюда: испытывал, так сказать, на разрыв – надуемся? Оскорбимся?

А верней, никого и ничего он не испытывал. Наше и свое самолюбие презрел ради достижения главной цели.

За оградой, по соседству, разбили бивуак. И вклинились-таки в программу слета: рассказали посланцам Черниговской, Гомельской, Житомирской, Новоград-Волынской, Ровенской областей, чем занимаемся, что ищем и с чем без их помощи нам не справиться.

– Шукаевский поиск – не для одной только Львовщины. Поиск должен перешагнуть пределы Прикарпатья!

Тогда же произошло событие, имевшее для нас (и для шукаевцев) серьезное значение. На Уклинском слете познакомились Лев и Львовский студент Ярослав Базилевич.

Беседую с кандидатом медицинских наук Ярославом Петровичем Базилевичем, председателем областной комиссии походов по местам революционной, боевой и трудовой славы.

Одержимость Базилевича фантастична. Бывают люди-Рукодельники, люди-Книгочеи, люди-Коллекционеры. Ярослав Петрович – Человек, Который Организует Походы.

Он занят этим всегда и везде, куда бы его жизнь ни забросила. Поехал после института на работу в Красноград, в край терриконов, – и основал там туристский клуб "Шахтер". Работал позже в селе под городом Нестеровом – и создал клуб "Арай", первый сельский туристский в стране.

Наш разговор, естественно, о шукаевцах, о том, что благодаря многолетним следопытским стараниям в их истории, наверно, уже мало пробелов.

– Что вы, сколько угодно! Взять хоть легенду о партизанском разведчике!

Требовалось разведать систему вражеских укреплений на главном Карпатском хребте. И доброволец-шукаевец пошел на смертельный риск.

Он заявился в село и заставил хозяина-гуцула – точней, убедил, заставить не смог, – бежать за фашистами. И сдался им, якобы захваченный врасплох, без боя.

Его везли в штаб по горной дороге, он глядел во все глаза и слушал во все уши. А когда все, что нужно, высмотрел и выслушал, партизанская засада отбила его у врагов.

Правда это или вымысел? Как звали героя? Жив ли он? Неизвестно. Надо искать.

Или еще: за время длительной стоянки на Черной Горе шукаевцы приняли с воздуха около двадцати десантных диверсионных групп. Группы разошлись на задания. Как они их выполнили? Какие подвиги на их счету?

– Ходить еще и ходить.

Идеальный поход Базилевич себе представляет так: двести молодых людей пятнадцатью-шестнадцатью командами отправляются по отрезкам общего маршрута – не копить километраж для разрядов и значков, а ликвидировать на картах и в реляциях белые пятна.

По шукаевским тропам – вслед "Поиску" – таких походов комсомольцами Львова проведено ни много ни мало – десять.

Плюс пять походов, связанных с Ковпаком. Плюс два – по маршруту Соединения генерала Наумова, это на севере области. Плюс изучение пути 18-й армии, далеко не завершенное, не исчерпанное шестью массовыми рейдами.

В жару, в непогоду, в полной выкладке идут по горам поисковые молодежные отряды. Ищут следы войны. Обставляют их памятными вехами.

Под Делятином – Курган партизанской славы.

В Сколе – камень-обелиск в честь шукаевцев.

На Пикуе – мемориальная доска.

А начиналось – с "Поиска".

Приносят в охапке архив "Поиска". Складывают стопками на диван.

Полтора десятка папок с отчетами, статьями, запросами на бланках, фотоснимками, черновиками.

Вот, гляди-ка, сберегся! Боевой листок "Репьях" – "Репейник" – с шуточной туристской энциклопедией, которую сочиняли на привале все вместе: "Б" – Бивуак – поляна, где сначала работают, а потом отдыхают"; "Д" – Дрова – см. Обед"; "О" – Обед – см. Дрова".

"Молния", экстренный выпуск, четыре слова размашисто: "В космосе Герман Титов! Ура!!!"

Клочки, обрывки: "Россохач, ночевка. Съедено пять буханок". Богдановы письмена. Не было на свете лучшего завхоза, чем Богдан. Босоногий, страшно серьезный, на голове – носовой платок в узелочках.

"Срочно, аллюр три креста. Коба и Бука, мы на Шебеле. Догоняйте! Кланяемся кружкой черники!"

А вот – схема маршрута: "Львов – Сколе – Козево – Орявчик – Сухой Поток..."

Эту схему сейчас печатают в путеводителях. А мы ее, как говорится, составляли ногами.

"...Сухой Поток – Старая Шебела – Черная".

Как она предстала перед нами в тумане, действительно, черная, точней, сизо-графитовая от хвойного леса! И Фима сказал длинному Эдику: "Оценяй, Эдик! Гора выше тебя!"

На Черной, на высоте 1230 метров, партизаны-шукаевцы устроили себе долговременную базу. Туда с самолетов сбрасывались им продукты, боеприпасы.

Там встречали они десантников.

В два приема, двумя отрядами обследовали мы Черную Гору. Шумел ветер в еловых кронах – гора дышала. Трещали сучья под ногами. И ничего больше. Ни гильз, ни пустых обойм, ни зажигалки или самодельного ножа, когда-то потерянных. Лишь земляные валы ярусами по склону.

Тем временем дневальные, оставленные внизу, на поляне, ликовали. Им повезло не в пример нам: из ближнего села пришел гость, они напоили его компотом и как следует обо всем расспросили.

Пылыпчак Теофий Васильевич в сорок четвертом году носил шукаевцам на Черную Гору провизию, бывал у них в лагере.

Теофий Васильевич рассказал, что соединение стояло частью на Черной, частью на обеих Шебелах. Землянок не копали, жили в будах-шалашах.

Еще он сказал, что под полониной, в лесу, есть партизанская могила.

Назавтра мы к ней пошли.

Через реку. Сквозь заросли, приминая доисторический черничник. К дереву с винтовой надписью на коре.

Кто лежит под ним?

В папке – военкоматская справка, копии запросов, ответные письма с отчеркнутыми строками.

Сведения из неофициальных и официальных источников пересеклись, как прожекторные лучи, и теперь в перекрестье их – Салим Саттаров, азербайджанец, партизанский командир, навеки высвеченный из мрака забвенья.

Имя Саттарова – девяностое, а может, сотое в списке разысканных "Поиском" героев.

Читаю список. Шукаев Михаил Илларионович (как радовались, получив весть от него! "Дорогие мои молодые друзья, большое спасибо за ваши благородные действия..."). Иван Щадей из Братиславы, – это он первым сообщил во Львов шукаевский адрес. Адъютант Шукаева Данилович, былой владелец бинокля, неизменно висевшего на груди Льва на ремешке.

И Гладилин, заместитель командира соединения, частый и желанный спутник краеведов в сегодняшних их походах.

И начальник штаба Савич, автор чрезвычайно ценного, подробного дневника.

Комиссар Перепеча, трибун-интернационалист, умевший пламенным словом разжечь сердца: "Среди нас и русские, и татары, и азербайджанцы, и украинцы, и евреи, и у всех одна цель – отомстить врагу".

Пулеметчик Бова, от Нежина до словацкого Тисовца дотащивший свой пулемет на плечах{6}.

Владимир и Фрида Насруллаевы. Магеррамов. Надежда Базько.

Спасибо тебе, "Поиск".

Понимаю, дважды, как ни печально, не войдешь в одну и ту же реку. Дела, как люди, рождаются и умирают. Выросли ребята, сменились руководители. "Поиск", клуб юных историков, стал историей сам.

И все же главное его наследие не в этих папках, уже обтрепавшихся, не в этих выцветающих снимках. Его не отпечатаешь, не уложишь в музейную витрину. Оно – в делах нынешних, в том, о чем я сбивчиво, отвлекаясь и перескакивая, написал.

На Львовской детской станции туризма и путешествий меня заверили, что клуб "Поиск" непременно – как организация – возродится.

По-прежнему отходят от перрона станции "Комсомольская" игрушечные, а впрочем, вполне настоящие поезда. Груша, как встарь, склоняет ветки над балконом. Я сорвал с нее на память две недозрелые грушки.

Возвращаюсь в готель пешком, по нескончаемой улице Ивана Франко, извилистой, местами горбатой, – мимо музея Каменяра, мимо здания, возле которого в феврале сорок четвертого Пауль Зиберт – Николай Кузнецов – застрелил матерого фашиста, вице-губернатора Бауэра.

И опять, как нарочно, гремит из радиорупоров: "Ой, дивчино, шумить гай..."

Путешествий, наверно, еще много впереди. Но пусть хоть сто лет шумит этот самый гай, – кого люблю, я никогда не забуду.

1979 г. Львов-Ленинград

Борис Левин. «Наш фронт»

История этой находки началась, когда Кирилл еще учился в восьмом классе ленинградской 98-й средней школы. Кирилл стал тогда чаще заходить в совет школьного музея боевой славы, к девяти– и десятиклассникам, – его притягивали их увлеченность, деловитость и особый следопытский язык, на котором они говорили, с полуслова понимая друг друга. И к нему пришло то, что объединяло их всех.

Мы, такие современные парни и девушки, умелые и спортивные, читаем о Великой Отечественной войне, смотрим спектакли и фильмы, слушаем учителей – и кажется нам, что все это было когда-то; но на самом-то деле эта огромная и страшная война, эта великая Победа были недавно, почти вчера, они так близки, что не только деды и бабушки, но стены ленинградских домов, земля и деревья помнят их. В Ленинграде ведь ко многому прикоснись – будто ударит током: была война... Наверно, совсем рядом – только время затушевало их – таятся удивительные находки, такие судьбы и вещи, о которых не прочитаешь, – разве дойдут до всего у писателей руки, разве охватит все объектив; да и так ли в подробностях было?.. А что если попробовать самому найти живые свидетельства твоей – почти твоей! – великой войны...

Надо сказать, что эти мысли были частью росшего в душе Кирилла смутного беспокойства, которое иногда наплывало будто с ветром, – беспокойство о своей будущей, еще мало известной ему жизни. Он будто шел по мягкому разнотравью на предгорье и поглядывал вверх, на заросли горного леса и каменистые обрывы, куда с неизбежностью вел его ход вещей. Пятнадцать лет, это все-таки возраст, особенно если выглядишь на семнадцать – крупный, мрачноватый, упрямый парень... "Этот – думающий", – говорили о нем старшие в школе. И вправду, за некоторым его "угрюмством" скрывался тревожный поиск.

С недавних пор Кирилл чувствовал необходимость узнать и понять то главное, что сделало бы его внутренне готовым к любым испытаниям в нынешнем тревожном мире, помогло бы в любом неожиданном положении не струсить, не растеряться, а делать именно то единственно нужное, что вело бы к преодолению, к победе... Ему хотелось стать уверенным в себе и таким идти навстречу сложному, изменчивому взрослому миру, который манил его.

Кирилл неплохо учился, читал больше, чем требовали в школе, и не хотел довольствоваться тем, что, в общем-то, знали и понимали все. Он все чаще прислушивался не к самим фактам, а к их отзвуку в себе, как будто в нем прятался чувствительный камертон. Воинские подвиги, умелая работа разведчиков заставляли камертон наполняться мерцающим звуком. Кирилл спрашивал себя, как поступал бы сам на их месте, искал еще более сильных поступков и сомневался в себе, понимая, какой сложной бывает правда.

Он хорошо помнил, как начинался их школьный музей. Запомнилось, как пионер Дима Жеребов появился однажды в школе со своим отцом, полковником, ветераном Отечественной войны. Собрались из всех старших классов. Полковник Донат Константинович рассказал о близком ему Волховском фронте. Этот фронт, побратим Ленинградского, проходил с конца 1941 до начала 1944 года от Ладожского озера до Новгорода, и главной его задачей было сорвать фашистские планы захвата и варварского уничтожения Ленинграда – оттянуть войска гитлеровцев, разгромить их и вместе с Ленинградским фронтом вызволить великий город из вражеской блокады. "У меня сохранилось немало фотографий и документов тех лет, – говорил старший Жеребов, – беритесь за тему, я помогу в поиске". Отразить в своем музее целый фронт, – это волновало и даже пугало немного... Начались встречи с ветеранами.

Рассказ о ленинградском школьнике Боре Новикове, двенадцатилетнем добровольце, "Гавроше" Волховского фронта, следопыты услышали одним из первых. Многим раненым бойцам Боря помог на поле боя, восемнадцати спас жизнь, немало оружия вынес, с гордостью носил медаль "За отвагу". Полгода не дожил он до прорыва блокады Ленинграда – пал в бою; не пришлось ему доучиться в пятом классе. Теперь каждый активист музея 98-й школы расскажет о юном герое. А через тридцать лет после гибели Новикова, перед стендом, посвященным его памяти, скорбно стоял генерал-полковник запаса Аркадий Федорович Хренов, Герой Советского Союза, бывший начальник инженерных войск фронта...

Вскоре в работу комсомольцев-следопытов активно включилась педагог коммунист Ида Ивановна Фирфарова, включилась – и разделила с ними их увлеченность. Для музея получили комнату рядом с кабинетом истории. Собрали книги и статьи о Волховском фронте, оформили в красках большие карты военных действий, написали плакаты с фронтовыми стихами. Теперь вся школа знала напевные строки А. Чепурова:

У Волхова, у синего,

У милого до слез,

Не трактами – трясинами

Нам кочевать пришлось...

И сразу запомнились места жестоких боев по стихам А. Чивилихина:

Они забудутся не скоро,

Сраженья у Мясного бора,

У Спасской Полисти, у Званки

И на безвестном полустанке...

Вскоре расширили совет музея, он установил связь с Советом ветеранов фронта. Собрали имена и адреса нескольких сот ветеранов, стали встречаться с теми, кто живет в Ленинграде и области, писать в разные концы страны – поздравлять с праздниками, просить поделиться воспоминаниями. Стали получать от них подробные, теплые письма, фотографии, стихи, копии фронтовых документов – и увидели, как ярко стоят перед глазами многих ветеранов сражения великой войны, как дороги им боевые друзья. Работа разрасталась. В совете музея были созданы секции: поисковая группа (теперь в ней человек пятьдесят активистов из 5 – 10-х классов), лекторская группа, техническая группа по фотосъемке и звукозаписи, оформительский сектор и архивная группа.

Первым председателем совета музея была Наташа Стряпухина, о ней говорят в школе тепло и благодарно. Теперь она уже студентка Ленинградского санитарно-гигиенического медицинского института и возглавляет в нем военно-патриотическую работу. Дмитрий Жеребов стал студентом Ленинградского университета, он будущий журналист; а Донат Константинович остался добрым другом музея.

Работу по сбору воспоминаний и материалов четко распределили: за каждым из старших классов закрепили одну из дивизий фронта – 378, 225, 259, 310, 364-ю... С отеческой заботой помогает музею председатель Совета ветеранов 378-й дивизии Константин Владимирович Сергеев.

Истории каждой дивизии теперь посвящен отдельный альбом, и какие живые и яркие рассказы и документы там собраны!.. Альбомы посвящены и боевому пути некоторых героев фронта, в частности Героя Советского Союза генерала Лапшова... Всего в активе музея около ста человек.

Большими группами, во главе с И.И. Фирфаровой, ездят следопыты на двухдневные экскурсии. Побывали в Тихвине, Чудове, Войбокале, Кобоне, Новгороде, Луге. Заранее договаривались с местными школами. Ходили на интереснейшие экскурсии по местам боев, в краеведческие музеи, а разбившись на группы – и домой к ветеранам фронта, с которыми списывались заранее: записывали их рассказы, фотографировали. Слушали лекции об истории края, осматривали достопримечательности. Не раз ездили и в Синявино, на те грозной памяти песчаные высотки в районах торфяных болот, где в 1942-1943 годах днем и ночью не утихали ожесточенные бои. Парни собрали и привезли из полуобвалившихся траншей пробитые ржавые каски, обоймы, стабилизаторы мин и бомб, стволы и диски ручных пулеметов... Поездки в Синявино стали ежегодной традицией. Каждую из основных поездок отразили в альбоме-отчете. Но главной традицией стало ежегодное торжественное собрание ветеранов фронта 15 февраля (в этот день 1944 года был расформирован выполнивший свою боевую задачу Волховский фронт) в актовом зале школы. Ребята чествуют ветеранов, поют, читают стихи...

На одном из собраний любопытная встреча была у Кирилла. В зале он оказался рядом с внушительным седеющим человеком и стал потихоньку спрашивать, когда и где именно тот воевал, а в это время подполковник В. В. Михайлов, ведущий собрание, произносит: "...а еще вижу в шестом ряду механика-водителя танка, – кто не знает, это сын Якубы Чеховского, чемпиона мира по французской борьбе, который шестерых гусар поднимал и носил на вытянутой руке, коня запросто брал на плечи". В зале весело зашумели, стали оглядываться, кто-то задорно спросил: "А сын?..". Кирилл, вообще-то застенчивый, разошелся и пощупал соседу бицепсы – ого!.. "А вы коня не поднимали?"– "Коня не приходилось, – улыбнулся сосед, – а вот виллисы из грязи выдергивал, было дело..." А Кирилл не знал даже, как взяться, чтобы выдернуть виллис, – придется разобраться. Тут генерал в отставке Чертог начал вручать почетные знаки ветеранов Волховского фронта, в зале возникли движение, аплодисменты...

Материалов в музее теперь столько, что часть их разместили на щитах и стендах в просторном коридоре второго этажа школы; одна большая экспозиция посвящена героизму города в блокаде, другая – Волховскому фронту. Есть и своя эмблема у музея, ее с гордостью носят члены совета.

Иной раз спрашивают: а есть ли объективные свидетельства тому, как важна, как дорога школьникам эта патриотическая работа? Есть такие свидетельства. И первое из них то, что сами парни и девушки уже не мыслят себя без музея боевой славы. "Наш фронт", "Наши ветераны" – обычные слова у комсомольцев 98-й школы. В совет музея такой наплыв – начиная с 4-5-х классов, – что совет все повышает требования к желающим участвовать в работе. На совете обычно строго спрашивают: как учишься; какой ты общественник; что можешь делать, что любишь?..

Большинство новичков стремятся в поисковую группу, но есть и начинающие художники, и будущие лекторы, и книголюбы. На главный вопрос "Почему и зачем пришел?" отвечают: "А у вас интересно! Есть на что силы тратить".

Да, здесь учатся многому. Учатся видеть, чего стоила старшим Победа, кто и как ее добывал. Учатся понимать, в каких испытаниях люди оставались людьми и становились героями. Наконец, учатся просто работать – добывать и обрабатывать материал, а лучшие активисты – и организовывать эту работу, кстати совсем непростую.

Немало активистов музея, окончив школу, не оставляют работу в совете – продолжают переписку и встречи с ветеранами фронта, ездят на места боев, приходят на собрания и просто поработать в музее. Теперь они почетные члены совета.

Из встреч с ветеранами фронта и ленинградцами, пережившими блокаду, главной для Кирилла стала встреча с доктором Ириной Владимировной Яковлевой-Назаровой, вдовой полковника Сергея Павловича Назарова. С С.П. Назаровым в штабе инженерных войск Волховского фронта служил Д.К. Жеребов, он и подсказал следопытам встречу с Ириной Владимировной. Пришли к ней Кирилл и две девочки.

В квартире все напоминало о Сергее Павловиче – его фотографии с фронтовыми товарищами, портрет в парадной форме, при орденах... Был приготовлен и заветный чемодан с газетами военных лет, грамотами и письмами.

Сколько интересного раскрывается, когда узнаешь судьбы многих ровесников века!.. Отец Сергея подростком приехал из деревни в Питер, здесь выучился на печника да стал таким мастером, что клал печи и во дворцах. Подняли с женой десятерых детей. Сергей мечтал стать художником, а стал военным – 1917 год позвал на фронт гражданской войны; учился, бил басмачей... А Ирина Владимировна родом из дворянской семьи, училась в новгородской женской гимназии, где начальницей была ее бабушка. И так случилось, что через много лет муж Ирины бил врага у стен новгородских и освобождал город. А дядя Иры, Владимир Яковлев, был учеником великого Менделеева и руководил заводской лабораторией на знаменитом Обуховском заводе...

Уже в четвертом классе Ира решила: станет врачом; однако царский министр просвещения Кассо считал, что женщинам незачем становиться врачами. Пришлось золотой медалистке сдать экзамены по курсу мужской гимназии. А с Сережей Назаровым познакомилась Ира еще девочкой, в Петербурге...

Ирина Владимировна рассказывала все это легко, иронично, и перед Кириллом всплывали и проносились живые картины из книг и фильмов: задымленные, барачные, лавочные окраины Петербурга; блестящий Невский; студеная Дворцовая площадь кровавого воскресенья, багровый Зимний и тела убитых на снегу; постыдная война с Германией, голодный Петроград семнадцатого года; юный Максим с друзьями; «Пугало» и кипящие толпы народа у Николаевского вокзала; Ленин на балконе дворца Кшесинской; штурм Зимнего...

Кирилл с трудом заставил себя сосредоточиться: Ирина Владимировна говорила уже о своей новой встрече с Сергеем Назаровым в 1931 году. Первомайский праздник Ирина с братом Андреем встречали тогда у близких друзей в шумной компании. Андрей привел загорелого худощавого человека, в котором Ирина с трудом узнала Сережу Назарова, соученика Андрея еще по гимназии – они не виделись 13 лет. Сергея усадили рядом с Ириной, и получилось так, что чуть не весь вечер они поверяли друг другу подробности своей жизни. С праздника шли вместе, он – высокий, внимательный, молчаливый, и она – небольшая, живая, веселая. Вскоре они поженились. Сергей тогда работал на заводе – стоял у верстака – и учился в заочном институте. Через 5-6 лет, уже инженером, он стал заместителем главного механика завода. А Ирина Владимировна, детский врач-психиатр, лечила и преподавала.

Их разлучила война. С первых ее дней доброволец Назаров, отказавшись от заводской брони, надел знаки различия старшего лейтенанта и принял командование саперной ротой. Ирина Владимировна стала заведующей отделением больницы имени Скворцова-Степанова, что в Удельной, в 15 километрах от дома № 23 на Невском проспекте, где они тогда жили...

Писем и документов в чемодане оказалось столько, что пришлось разделить работу: девочки стали читать и отбирать газетные вырезки и документы, а Кирилл взялся за письма – треугольнички, блеклые конверты, непохожие на нынешние.

"27.8.41 г.

Здравствуй, Ирушка! Я много дней в боях. Пока цел. Видел своего мастера с завода – Назарьина, он шел в бой, вечером был и я в этом бою. На передовой повстречал Ворошилова – он пожал мне руку, посмотрел оставшихся бойцов, спрашивал, как дрались, и сказал:

– Смотри, этот белобрысый парень – герой (обо мне). Затем:

– Закапывайтесь в землю, бейте фашистов упорно, настойчиво – Ленинграда не отдадим!

Он простой, спокойный, уверенный.

Мои юные бойцы храбрые и стойкие, у них пока мало опыта, но будут и среди них герои. Я дерусь с ними рядом, с поля боя ухожу последним".

«Вот он, долг командира!.. Вот он – не из лекции, а просто и прямо донесенный с поля боя этим пожелтевшим, но не остывшим листком», – тревожно чувствовал Кирилл.

"3.9.41 г.

Дорогой мой Сереженька!

...Твои письма получаю на пятый, шестой, иногда на десятый день. Очень за тебя беспокоюсь, думаю о тебе беспрестанно, каждое известие от тебя праздник, настроение поднимается уже при виде конверта с милыми твоими каракулями... Женя и Надя на окопных работах. Мать горюет, не зная ничего о тебе. Сегодня напишу ей все, что знаю...

Я по-прежнему работаю в больнице, начались уже занятия со студентами. Сейчас в Ленинграде можно ходить по улицам только до 10 вечера..."