Текст книги "Это в сердце было моем"

Автор книги: Илья Миксон

Соавторы: Борис Левин,Вольт Суслов,Герман Гоппе,Феликс Нафтульев,Валентин Верховский,Анатолий Конгро,Александр Рубашкин,Сергей Грачев,Валерий Ларин,Анна Сухорукова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

...Старый телефон, военный телефон! Тебе, наверное, приятно, когда в музей приходят те, чьи голоса ты слышал в давние годы, чьи имена хранишь в памяти. На груди твоих соколов ордена сверкают, медали победной музыкой позвякивают. Только ведь нынешние твои владельцы – красные следопыты. А кто такой красный следопыт? По меркам военного времени – разведчик. Помнится мне, что разведку никогда наградами не обходили. Что ты скажешь по этому поводу?

Молчишь? Трубкой на дощатую дверь показываешь? Понял. Открываю. Вхожу.

Четвертое помещение музея. Небольшой балкончик над актовым залом. Сразу у дверей знамена стоят: переходящее Красное знамя Ленинградского городского отдела народного образования за военно-патриотическую работу и знамя за достижения в спорте. Рядом грамоты, дипломы, подписанные Маршалом Советского Союза И.X. Баграмяном, генералом армии П.И. Батовым, Героем Советского Союза А.П. Маресьевым.

Убедительно. В настойчивости, в целеустремленности, в труде не отстают красные следопыты от героев ленинградского неба. На них равнение держат. И не один, не двое – вся школа. Даже несмотря на ее постоянную "текучесть кадров". Ведь годы идут, ребята растут. Давно уже на смену первым следопытам, экскурсоводам пришли другие. Первых – Валеру Никонова, Валеру Бубича, Сашу Алюкова, Славу Анищенко – сменили Слава Алексеев, Юра Кац, Миша Дудорин, Валерий Воронков. Им на смену пришли Юра Антонов, Лена Анисимова, Вера Быкова, Алла Адорова...

Всех и не назовешь! Только если уж кто с детства прикипел сердцем к большому делу – тот его не оставит. Где бы он ни был, кем бы ни стал...

Давно уже покинул стены школы первый директор музея Валерий Никонов. Всего лишь пятиклассником был, когда столь высокий пост ему доверили, а теперь успел военное училище закончить, стать офицером. Но еще когда курсантом был, каждый раз, приезжая на побывку, приходил Валерий в свой музей и водил по его залам экскурсии.

Студентом Кораблестроительного института стал другой Валера – Бубич. И видно, так крепко засела в нем любовь к поискам, экспонатам, стендам, что и в "Корабелке" возглавил он комиссию по созданию музея института. Впрочем, институт он тоже уже закончил.

...Молчишь, старый телефон? Правильно. У Вечного огня не должно быть лишних разговоров.

Он горит в соседнем зале – этот Вечный огонь. Язычки пламени освещают стену. На ней – сто два имени героев, павших смертью храбрых в боях за Родину в годы 1941 -1945. Рядом с Вечным огнем лежит на земле винт бомбардировщика. И земля в музее тоже, конечно, особая. Так и сказано на табличках: "Земля с аэродромов... Брали и доставили: ветеран – Андреев Василий Прохорович, комсомолец – Анищенко В., пионеры – Найник В., Назарова Л.".

...Скучно тебе в одиночестве, старый телефон? Не грусти! В коридоре, у входа в залы музея уже стоит очередная группа ребят. Издалека приехали. Сейчас дежурный экскурсовод нажмет кнопочку в стене и динамик над дверью скажет:

– Товарищ, гость наш! Здесь, где стоишь, еще школа. Там – музей. Здесь, где стоишь ты, – настоящее. Там – прошлое.

Многое прошлое забывается. И память не все хранит. Есть незабываемое. Оно здесь, за чертой, которую ты сейчас перешагнешь. У каждого человека есть свои памятные даты, но есть такие, которые знают и помнят все: тысяча девятьсот сорок первый – тысяча девятьсот сорок пятый. Сейчас ты войдешь в тысяча девятьсот сорок первый. Войдешь к тем, кто стоял насмерть во имя жизни, к героям, победившим смерть. В том далеком грозном году здесь не было ни музея, ни школы нашей, ни нас самих. Были только доты, что ныне застыли навечно на проспекте Героев, как символ мужества, беззаветной храбрости живых и павших, тех, кому наш музей мы посвящаем...

Илья Миксон. «Поиск»

Все там «не хуже, чем у людей». И витрины, и стенд, и осколки снарядов под стеклом, «пожелтевшие фотографии», аккуратные таблички. И фирменная зеркальная вывеска: «МУЗЕЙ БОЕВОЙ СЛАВЫ ТАНКИСТОВ... ФРОНТА». Умышленно, начиная с названия фронта, опускаю точные имена. Хозяева школьного музея и так, на мой взгляд, обделены, обижены. Хозяева-то они хозяева, но не создатели. Не их это рук дело, не они искали фотографии, рисовали карты сражений, надписывали фломастером таблички. Все выполнено пенсионерами-ветеранами, бывшими танкистами... фронта, что живут ныне по соседству со школой. Отсюда, между прочим, и непосильный для одной школы масштаб – музей целого фронта. Впрочем, подарки не обсуждают. И речь не о том, какой получился музей, а кто его сделал.

Ребятам досталось все готовое. Не было ни долгих и увлекательных поисков, ни волнующих открытий, ни раскрытия тайн фронтовых легенд. От юных следопытов не требовались ни энтузиазм, ни настойчивость, ни умение или инициатива. Но оттого и лишены они радости, гордости, счастья за прекрасное и святое дело. Не их это достижение.

Конечно, и от такого музея польза есть, но отдача, нравственная, воспитывающая и объединяющая ребят, куда меньше, чем могла быть. Представьте себе железнодорожный состав "ПИОНЕРЫ ЭНСКА", металлолом для которого собрали не ребята, не пионеры, а выделили предприятия города. Невозможно! Потому и огорошил, огорчил меня музей в школе № ... Обидно за ребят стало. И я откровенно признался в этом директору школы. А он оскорбился: "Наши старшие друзья, уважаемые ветераны войны так ведь старались, так много сделали для нас, а вы!.."

"Не для вас – за вас, за ребят!" – возразил я. И привел в пример замечательные школьные музеи славы, созданные трудом и поиском самих красных следопытов.

Тогда директор перешел в наступление: "А вы, вы сами пишете небось по-готовенькому!"

Да нет, и писатели – следопыты. И я назвал один только случай, только из собственной практики. В общем, договорились мы с директором организовать встречу, на которой я расскажу ребятам ту историю. Вот она.

Впервые я узнал об этом из письма Г.И. Петрова, учителя, офицера запаса. Он рассказал о подвиге экипажа танка KB при штурме великолукской крепости. Письмо заканчивалось призывом: «Уважаемая редакция, прошу помочь в святом деле!».

Редакция поручила сделать это мне. Отложив другие заботы, я вылетел в Великие Луки. Добрался до гостиницы уже вечером.

Из окна виднелась асфальтированная площадь, обрамленная шпалерами деревьев. За ними и рекой возвышался плоский холм с высвеченным прожекторами тридцатиметровым обелиском – памятником героям, павшим при освобождении древнего русского города от фашистских захватчиков. Холм этот – остатки старой крепости, что еще восемь веков назад охраняла от иноземных орд подступы к Пскову и Новгороду.

Отсюда, из этой крепости, уходили к Александру Невскому на знаменитую битву с псами-рыцарями, на славное историческое сражение на льду Чудского озера великолукские дружины, здесь красноармейцы и горожане упорно сдерживали натиск гитлеровцев в горьком июне 41-го, а спустя два с половиной года советские войска добивали остатки пехотной дивизии Шерера...

Задождило, и это помогло подавить желание немедленно, ночью отправиться к обелиску. Я позвонил домой Петрову. Нет его, в отпуске. Другие, служебные телефоны уже не работали. Пришлось набраться терпения до утра.

В 9.00 я уже был в городском архиве. Директор Константин Иванович Карпов выложил на стол три папки с письмами, фото и машинописными копиями, официальными справками и рукописными свидетельствами, документами. Были там и схемы на кальке, и почтовые открытки, и маленькие снимки – отпечатки с архивных кинокадров, акты со штампами, записи на блокнотных листках.

Директор не торопил меня, не подсказывал выводы, кратко отвечал на вопросы. Сам он уже год собирал эти свидетельства. В Великих Луках он был человеком новым, но не раз слышал легенду о танкистах, а тут случайно попались в архивном деле исполкома две пожелтевшие от времени странички. С них-то и началось, хотя такой поиск по служебным обязанностям и не вменяется директору городского архива.

"ОБЛИСПОЛКОМУ гор. ВЕЛИКИЕ ЛУКИ

Прилагая копию извещения о смерти своего брата, обращаюсь к Вам за содействием по извлечению затонувшего в озере танка и установлению могильного памятника экипажу в крепости гор. Великие Луки.

18 июня 1946 г. ПРИЯТКИН С.Ф."

Другая страничка – служебная записка председателя исполкома горсовета:

"Тов. Мамаев!

Прошу сообщить, что сделано по моему поручению по обследованию озера, расположенного на территории крепости, для нахождения танка".

– И что было сделано? – спросил я Карпова.

Он мог и не знать, а сегодня вообще имел право не приходить на работу: температура, горло, больничный лист.

– Пройдемте в крепость, – предложил Карпов.– По пути и поговорим.

Этого мне больше всего хотелось. Но я все же попытался отговорить Константина Ивановича. Болен ведь.

– Да ничего. Идемте. В другой раз не выбраться – дел по горло.

Мы прошли по улице Лизы Чайкиной и вскоре оказались у памятника Александру Матросову. Прах Героя захоронен под серым мрамором. Бронзовый солдат устремлен вперед, к плоскому холму с крутым земляным валом. К древней крепости, остаткам ее, возвышающимся над зеленой долиной Ловати.

– Отсюда они и наступали, – тихо произнес Карпов. – Вон, по той дороге шли.

От набережной через городской парк вилась наверх блестящая от дождя серая лента.

– Во времена Петра Первого там пролегал широкий крепостной вал. Зимой сорок третьего солдаты прозвали это место "Долиной смерти". Западную и восточную части города наши заняли в новогоднюю ночь.

"БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 2 ШТАРМ{1} 3 УДАРНОЙ 21.00 11.43

1. В ходе ожесточенных боев за Великие Луки войска 3 ударной армии 1.1.43 овладели городом.

Остатки гарнизона противника в крепости и привокзальной части окружены и уничтожаются нашими войсками.

Трофеи подсчитываются.

На подступах к городу разгромлены 83, 291 пд, 3 горн. егер. див., 20 мд, 8 и 20 тд и до восьми егерских и охранных батальонов. Нанесен большой урон частям 5 горно-егер. дивизии, 6 авианаземной дивизии и корпусу «Дания».

ГАЛИЦКИЙ ЮДИНЦЕВ ЛИТВИНОВ".

– А за крепость и вокзал, – после молчания закончил Карпов, – бои продолжались еще долго. Добивала врага в городе 357-я стрелковая дивизия. Она и обороняла его с запада и юго-запада. Главные силы армии продвигались вместе с фронтом дальше, вперед.

Позже один из участников битвы танкист Д.П. Есипов признался мне в письме: "Я повидал много на войне, но бои за Великие Луки особенно остались в памяти. По масштабам они были небольшие, но ожесточенность – не уступала боям за Сталинград".

Великолукскую операцию действительно называют "маленьким Сталинградом", но мне самому трудно сравнивать: я воевал в Сталинграде, а на Западном фронте мы шли через Вязьму, Смоленск, Витебск.

Гитлеровцы двенадцать месяцев готовили Великие Луки к долговременной обороне. 3-я ударная армия сокрушила ее за тридцать один день. Немецкий командующий успел выбраться самолетом. Вместо сбежавшего Шерера начальником гарнизона стал подполковник фон Засс. Он поддерживал связь прямо со ставкой. Фюрер лично шесть раз отдал приказ держаться до последнего солдата, обещал помощь. Немецкие свежие пехотные, мотомеханизированные и бронетанковые соединения пытались пробиться через наши позиции. Временами над городом одновременно кружило до трехсот боевых самолетов.

Военно-транспортная авиация сбрасывала осажденным консервы, мины, кресты всех степеней. Каждому солдату посулили офицерский чин и отпуск. Большинству не было известно, что остатки еще недавно мощного гарнизона в стальном кольце. Кто знал или догадывался – молчал. Благоразумие расценивалось как малодушие и предательство: расстрел на месте.

Все гуманные предложения советского командования о капитуляции фон Засс отвергал. Специальный самолет доставил ему железный крест и полковничьи погоны. Вдобавок Гитлер обещал переименовать Великие Луки в Гроссфонзассбург, город фон Засса... И новоиспеченный оберст щедро расплачивался чужой кровью за будущие личные блага и почести.

Бои за железнодорожный узел и крепость шли еще шестнадцать ночей и пятнадцать дней.

Крепость блокировал 1188-й полк 357-й стрелковой дивизии. Для штурма полку придали два тяжелых танка КВ.

Мы сошли по каменной лестнице, пересекли молодой послевоенный парк и поднялись в крепость. Опять зачастил дождь. Цепляясь за звезду обелиска, низко нависали свинцовые облака.

С гребня крепостного вала просматривался весь город, круговая панорама его. Крутая излучина реки, остров Дятлина, Воробецкие высоты, площадь Ленина...

– Похоже, что распогодится, – заметил Карпов. – Погода у нас часто меняется.

И в самом деле. Поднялся ветер, отогнал серую тучу к горизонту. Над головой засинело небо с белыми облаками.

В январе сорок третьего морозы перемежались оттепелью, свирепые метели – мокрым снегопадом. А вокруг крепости все было черным. От гари, от взрывной копоти, от воронок.

"БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 6/6

ШТАДИВ 357 БЕЗЫМ. ВЫС. 2 км

Зап. ВЕЛИКИЕ ЛУКИ 4.1.43 23.00 КАРТА 50.000

1. В период с 1 по 4.1.43 1188 сп блокирует противника в «КРЕПОСТИ» г. Великие Луки. За этот период было девять попыток штурма как днем, так и ночью, при этом все они успеха не имели. В связи с тем, что в штурме участвовали каждый раз не более 70 стрелков, т. е. весь личный состав пехоты 1188 сп, следует считать эти попытки как РАЗВЕДКУ БОЕМ.

В результате 4-дневной блокады выявлен характер оборонительных сооружений противника и его группировки...

4. «КРЕПОСТЬ» представляет собою старинную городскую крепость площадью 150x300 м. Естественная приподнятость в изгибе реки обнесена крепостным валом, земляным, с двойной крутизной в 50-60°. Высота вала около 16 м, толщина у подошвы 20-25 м. Скаты вала обледенены и без дополнительных приспособлений не допускают движения на вершину вала. Подступы находятся под фланговым огнем пулеметов из углов «КРЕПОСТИ». На валу вырыты траншеи и построены ДЗОТы. На внутренней стороне вала – контрэскарпы{2} и проволочные заграждения, находящиеся под фланговым огнем и огнем из подвалов. Внутри «КРЕПОСТИ» имеется тюрьма, обнесенная кирпичной стеной, и подвалы, используемые как ДОТы. Такие же подвалы имеются и под двумя казармами. Снаружи с окрестных зданий внутренняя часть «КРЕПОСТИ» не просматривается..."

Это надо запомнить: «снаружи внутренняя часть крепости не просматривается». Сейчас – всё как на ладони. С вала крепостная площадь похожа на осенний безлюдный стадион. Никаких строений, кроме дощатого сарайчика у озера. Горка щебня от церковного фундамента. На месте, где была тюрьма, – футбольные ворота... А город отсюда хорошо, очень хорошо просматривается. И просматривался.

«...Наличие у противника опорного пункта в „КРЕПОСТИ“ нарушает всю систему обороны города, так как огнем из „КРЕПОСТИ“ простреливается половина площади города во всех направлениях».

Мы сошли с вала и приблизились к озеру. К самому берегу не подступиться: низкие берега залиты, как в половодье.

– Вон там! – Карпов показал рукой на середину озера.

Не верилось, что в такую серенькую лужу может погрузиться с башней тяжелый танк. Тем более что в боевом донесении штаба дивизии написано:

«В 15.00 после расчистки артиллерией северных ворот, с 39 квартала через проход в „КРЕПОСТЬ“ ворвался танк и непосредственно за проходом взорвался и сгорел».

– Это ошибка, – твердо опроверг старый документ Карпов, – Штурмовая группа, которая двигалась за танком, была отсечена пулеметами и отошла. Никто тогда и не мог видеть, что произошло внутри крепости. Это вам всякий подтвердит.

– Кто? – осторожно спросил я.

– Слободян, Дивин Дмитрий Ильич. Дивин живет в Гродно, а тогда служил в том самом батальоне, штурмовал крепость. Слободян командовал вторым танком КВ. Их же два придали полку, даже батальону, можно сказать: людей в полку было мало...

Кроме подробных выписок из документов и писем, собранных директором архива, я увез домой несколько адресов. В дополнительной командировке на Украину и в Белоруссию не отказали, но потребовали заранее связаться с людьми, не зря чтоб проездить. Мало ли что: подполковник Слободян, весь израненный на войне, еще в 1947 году уволен из армии по состоянию здоровья.

В Гродно удалось дозвониться. В село Андрушевка, Житомирской области, отправил телеграмму.

День жду, два, семь. Неужели опоздал? Наконец скупое, как радиоотзыв в атаке: "Жду приезда. Слободян".

И не так далеко, кажется, но пересадки – будь они неладны! Ленинград – Киев – Житомир, а из Житомира уже на попутке. ТУ, АН, ГАЗ-АА. Старенькая, еще довоенная "полуторка". Будто не в мирное украинское село едешь, а к линии фронта...

И от Слободяна до Дивина добираться не легче: Житомир – Киев – Минск – Гродно.

Двое суток летел.

– Очень советую повидать Кострецова, – заинтересованно наставлял меня Дивин.

Школьный учитель Василий Семенович Кострецов живет в Москве. Туда все равно надо, в военный архив.

ИЗ БОЕВОГО ДОНЕСЕНИЯ ШТАБА 357-й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ

"По данным военнопленного, гарнизон «КРЕПОСТЬ» – до 500 солдат и офицеров противника.

С наступлением темноты штурм «КРЕПОСТИ» возобновился, но ни одной штурмовой группе ворваться в «КРЕПОСТЬ» не удалось.

Прибывшие два танка KB принимали участие в штурме..."

(Тогда их было еще два, Слободяна и Шеметова.)

"Потери: убито – 20 чел., ранено 50 человек.

Прошу ускорить высылку пополнения для дивизии".

(Резервы отдали на расширение прорыва западнее города.)

* * *

– Приказано брать наличными силами, – сразу объявил Кострецов танкистам.

По жестокому фронтовому счету времени, они воевали вместе давно, третью неделю – старший лейтенант Слободян, младший лейтенант Шеметов и командир батальона капитан Кострецов.

Они лежали на черном снегу и смотрели на крепость. Снизу казалось, что в ночное небо вонзилась острием обледенелая пирамида и видна только нижняя часть ее. Обойти крепость на безопасном расстоянии и разглядеть, какая она на самом деле, – возможности не было: не было безопасного расстояния. Пулеметы крепости простреливали город во всех направлениях.

Кострецов вполголоса наставлял танкистов:

– Как ворветесь, держитесь противоположной стороны, где тюрьма и церковь. Это у немцев главные опорные пункты. В первую очередь блокируйте! Артиллеристы пролом в воротах сделают, вам только расчистить, ну и баррикаду сдвинуть. Ворота, как тоннель, через весь земляной вал. Он коркой льда покрыт. Поливают гады. Где они воду достают – черт их знает!

Кострецов не знал, что в крепости есть озеро, небольшое, но глубокое. Оно почти вплотную подходит к валу, а внутри вала по всему периметру тянется тоннель, который связывает в единую систему доты, капониры, бронеколпаки, траншеи, окопы на гребне. В тот час Кострецов не знал ни об озере, ни о тоннеле, как не знал, что в последней, решающей схватке его тяжело ранят в рукопашной и командование батальоном примет старший лейтенант Дивин.

– Колючую проволоку прилаживаем к валенкам, а все равно скользко! Только и спасение – воронки от снарядов и мин. Да еще от термитно-фосфорных гранат. У немца их навалом, не жалеет. Полушубки, сапоги – все насквозь прожигают треклятые! Зато где упадет такая штуковина, лед выплавляется до грунта, упор потом хороший. Кстати, учтите: у них и ампулы с зажигательной смесью есть!

– Знаю, – кивнул Слободян. – Мне генерал советовал задраить люки с асбеститовыми прокладками.

– Но моторные щели, или как их там – жалюзи, не законопатишь! Впрочем, я в вашей технике не очень... Так вот, начало штурма в пятнадцать ноль-ноль. Химики дыму напустят – как ночью будет.

– Твое любимое времечко, – скупо улыбнулся Шеметов.

Он и Слободян с батальоном Кострецова штурмовали школу, бились за центр города. Комбат отдавал предпочтение ночному бою.

– А что? Ночью меня ни бог, ни черт не берет! Раненный дважды, и оба раза днем. Вот тебя, Павел, когда ранили?

– Утром, – сказал Шеметов.

– Утром! А тебя, Иван?

– И днем, и ночью,– неохотно отозвался Слободян.– Генерал мне раз десять повторил: "В осиное гнездо пойдете".

– Надо, – значит, пойдем, – спокойно произнес Шеметов. – Сигналы – ракетами?

– О сигнализации договоримся, время еще есть, – отмахнулся Кострецов. – Гареев, замполит мой, придет к вам. Да вы его Знаете!

– Знаем, конечно, – подтвердил Слободян и близко к глазам поднес часы со светящимся циферблатом.

– Сколько? – поинтересовался Кострецов. – Ого! Рассвет скоро, надо выбираться из этой "Долины смерти".

Сверху дробно ударил крупнокалиберный пулемет. Над головами пронеслась огненная трасса.

– Из северного выступа, – определил Кострецов. – Вал там самый крутой, но зато и мертвая зона большая. Оттуда и будем наступать.

Могучие пятидесятитонные машины тараном расширили брешь в воротах и, ведя огонь из пулеметов и пушек, ворвались в крепость.

Свинцовый ливень с флангов сразу отсек пехоту, и танки остались одни. Кострецов предупреждал: "Если заляжем, посмотрите, как там, и – назад". Посмотреть означало выяснить огневую систему врага внутри крепости.

В поле зрения триплексов и перископов качались серые стены тюрьмы, приземистая старинная церковь; в откосах вала зияли черные дыры капониров. Густые облака дыма заволокли гребень вала. Оттуда, сверху откуда-то, и справа били немецкие орудия. По броне барабанили пули. От косых попаданий снарядов высекались снопы багровых искр. Один снаряд врезался в башню головного танка; изнутри откололись мелкие кусочки брони.

Шестнадцать таких "окалок" и поныне сидят в теле подполковника запаса Ивана Трофимовича Слободяна. Тогда он не думал о них.

Машина стояла на разрушенной баррикаде с перекосом, обнажив слабо защищенное днище. Слободян принял решение перевалить баррикаду и пройти дальше вперед, но в ведущий каток ударил снаряд, гусеница провисла и танк самопроизвольно сполз назад. Слободян по рации сообщил Шеметову о случившемся, велел отходить, а заодно и отбуксировать поврежденную машину.

...Кострецов пришел на исходную позицию с начальником штаба старшим лейтенантом Дивиным. Оба хмурые, озабоченные.

– Разведку боем сделали, – сказал Кострецов. – Через три часа опять на штурм. Или опять на разведку боем – называй как хочешь.

Слободян забеспокоился:

– Мою машину починить не успеем...

– Откладывать не могу, – отрубил Кострецов и повернулся к Шеметову. – Придется тебе в одиночку, Павел.

Это была просьба, а не приказ. Командир батальона понимал, что значит идти тяжелому танку одному, без пехоты, в огневой мешок крепости.

– Хорошо. Не подведите только.

– Не подведите! – вспыхнул Кострецов. – Головы поднять не дают! Сами видели! А в батальоне людей – раз, два и обчелся.

Шеметов слушал с таким спокойствием, что комбат скоро утих.

– Дивин, повтори приказ командира дивизии, – устало закончил он.

– "К исходу третьего первого сорок третьего крепость должна быть взята. Доносить о ходе боя каждый час", – наизусть прочел Дивин.

– Буду ждать в крепости, – просто сказал Шеметов, словно речь шла об обычном свидании.

– Жди.

Экипаж подбитого танка менял траки, ставил новый каток, а командир, старший лейтенант Слободян, ходил следом за Шеметовым.

– До ворот не стреляй. Экономь боеприпасы, там пригодятся. В осиное гнездо идешь. Я с места огнем поддержу. До ворот. Дальше отсюда ничего не видно... И связь, связь держи. Все время на приеме буду сидеть. Слышишь?

– Хорошо.

– Проклятый каток!...

– Не последний бой, Ваня.

Подошел старшина Гуков.

– Письмишко бы отправить, – попросил Слободяна. – И лейтенанта Ребрикова, вот.

Шеметов улыбнулся:

– Опять, наверное, страниц тридцать накатал?

Все в экипаже знали, что Гуков не силен на письма.

"ГРУЗ. ССР ИСПОЛКОМ

УЛЬЯНОВСКОГО СЕЛЬСКОГО СОВЕТА ДЕПУТАТОВ

ТРУДЯЩИХСЯ ЛАГОДЕХСКОГО РАЙОНА

Сообщаем: Гуков Семен Алексеевич проживал в селе Ново-Ульяновка. В колхоз вступил при первой организации колхоза. Сначала работал рядовым, в дальнейшем трактористом. В 1941 году с первых дней войны мобилизован в ряды Красной Армии,.

Жена Гукова проживает в селе, колхозница, сейчас не работает ввиду болезни, председатель товарищеского суда.

Сын Гуков Александр Семенович работает в г. Рустави на Металлургическом заводе. Дочь Евгения закончила институт в Тбилиси".

Гуков отмолчался, но Шеметов не отступал:

– А все-таки, Семен, сколько накатал?

– Мне еще клин протереть надо, – проворчал Гуков и забрался в танк. Все, что нужно, главное старшина вместил в три строчки.

"Маня, я жив, пишу письмо в танке. Сынок Шура и Женя, слушайте маму. Ждите второго письма".

Вдова солдата Мария Ивановна Гукова тридцать три года читала последнее письмо мужа по памяти. Каждый день. Все три строчки.

В предвечернее небо взметнулась ракета. Белый танк с цифрой «33» на башне рывком стронулся с места, тяжело покачиваясь, спустился на исковерканное шоссе и помчался в гору к крепостным воротам.

У самых ворот он приостановился, выбросил из длинного ствола рваное пламя и ринулся под каменную арку.

– "Петя"! Я – "Коля"! Как у тебя?

– "Пошел!" – услышал Слободян, и связь оборвалась.

– "Петя"! "Петя"! Чего молчишь?

– Антенну, видимо, сшибли, – предположил радист.

Слободян сразу позабыл кодированные позывные.

– Паша! Чего молчишь? Паша! – все кричал и кричал он, и кругляки ларингофона вжимались в горло...

Крепость взяли тринадцать суток спустя.

"КОМАНДУЮЩЕМУ 3-й УДАРНОЙ АРМИИ БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 6/20 ШТАДИВ 357 БЕЗЫМ. ПОСЕЛОК 500 м ЮГО-ВОСТ. свх БОГДАНОВСКИИ 16.1.43 23.00

1. В результате ночного штурма в 7.00 16.1.43 1188 сп овладел «КРЕПОСТЬЮ» г. Великие Луки. Взято в плен 152 солдата и два офицера противника, из них ранено 101. Всего за время штурма уничтожено 336 солдат и офицеров противника.

Захвачены трофеи: тягачей – 7 шт., машин грузовых – 2 шт., машин грузовых подбитых – 5, машин легковых подбитых – 5, пушек зенитных исправных – 1, то же разбитых – 3 шт. Винтовок, пулеметов, минометов...

«КРЕПОСТЬ» приводится в порядок. Организована ее оборона...

4. Решил: 1188 сп ввести в «КРЕПОСТЬ» и составить ее гарнизон.

Командир дивизии полковник КРОНИК Начальник штаба майор ТУР".

Начальником гарнизона крепости стал Дивин. Командира полка отправили в госпиталь вместе с комбатом Кострецовым. В этот раз его ранили ночью.

* * *

Обгорелые развалины тюрьмы и казарм, церковь с обрушенным куполом. Беспорядочное нагромождение техники, покореженной, раздавленной, расстрелянной в упор.

Озеро в полыньях, пробитых бомбами и снарядами. Над черным льдом белый пар.

Танка KB не было.

Дивин пожимал плечами:

– Не в землю же они его зарыли!

Слободян с непокрытой головой, черный шлем – в руке, потерянно бродил по крепости, толкаясь в толпе победителей и побежденных. Раненых и больных военнопленных грузили на машины и санитарные повозки. Здоровые, пережив момент наивысшего животного страха, уже фамильярно картавили: "Хитлер капут!" – и выпрашивали курево. И те, кому посчастливилось пересечь "Долину смерти" или вскарабкаться на ледяную стену крепости, охотно угощали табаком сейчас подобострастных и жалких немецких солдат. Тех самых, что еще час назад стреляли в них, забрасывали термитными гранатами, старались убить.

На перегретых германских пулеметах еще таяли снежинки, а пулеметчики, закатывая глаза, уже нахваливали крепкую русскую махорку и папиросы "Звездочка".

Слободяна толкали со всех сторон свои и чужие, и он, выбираясь из людской гущи, оказался в дальнем конце крепости, у озера.

Наметанный глаз сразу увидел припорошенные отпечатки траков и коряво смерзшееся крошево льда. Через свежий снег, как сквозь бинты, проступала йодными потеками дизелька, дизельное масло...

Он бросился назад, к своей машине, за экипажем.

Притащили к озеру противотанковые трофейные мины и подорвали одну на льду.

На темной воде радужно плавала нефтяная пленка.

Вокруг молча стояли люди. Наши.

– Достаньте их... Похороните, – попросил Дивина Слободян и натянул шлем. Надо было догонять свой полк, 13-й гвардейский отдельный тяжелый танковый полк. В списках безвозвратных потерь его уже значилось пятеро – экипаж танка № 33.

Командир дивизии выделил Дивину саперов. Танк нащупали металлическими стержнями на середине озера. Вытащить не удалось, торопились дальше – вперед, на запад.

Война была такой долгой, горькой и героической, что одному экипажу затеряться в людской памяти было проще простого. Но рассказ о подвиге в крепости не умер. Народная молва превратила быль в легенду, в балладу о пяти неизвестных танкистах.

Великолукский учитель, офицер запаса Петров опять написал в газету, напомнил о святом деле.

"Уважаемый тов. Петров!

Мы не забыли про Ваше письмо, в котором Вы пишете о подвиге советских танкистов при освобождении г. Великие Луки. Редакция поручила эту тему ленинградскому писателю. Он собрал необходимый материал, для чего побывал в ряде городов: в Великих Луках, Москве, Гродно и других. На это, естественно, потребовалось время. Предстоит еще работа, новые поиски. И нужны подтверждающие документы.

С приветом

Редактор по военному отделу".

Я знал почти все, почти, но очерк не получился. Я не забросил его, отложил. И надолго. Ушел в плавание, в Австралию. Оттуда мы повезли шерсть в Европу: Голландия, ФРГ...

Когда мы обогнули земной шар и на штурманском столе появился очередной лист карты с надписью: "СЕВЕРНОЕ МОРЕ. ПОБЕРЕЖЬЕ ГЕРМАНИИ, ПОДХОДЫ К ЭЛЬБЕ И ВЕЗЕРУ", я сначала прочел не "подходы", а – подступы. Мысленно, затем и вслух. Третий помощник капитана поправил меня: "Не подступы, а подходы". Вежливо и назидательно, будто я назвал подволок по-сухопутному – потолок.

Мы подходили к Бремерхафену. Было тихо и спокойно. Низкая облачность придавила серо-зеленое море, и оно смиренно расступалось под форштевнем. Слева и справа по курсу – всюду на песчаных островах и мелях стояли башни из темно-бурого кирпича и будки на сваях. Мы шли по фарватеру Везера под непрерывным прицелом маяков. Наверное, я воспринимал все по-солдатски потому, что в последний раз был в Германии в сорок пятом, а память войны тревожит, срабатывает, как мина замедленного действия...

В город отправились на другой день. На одной из боковых улочек наткнулись на магазин спорттоваров. Продавец, высокий сухопарый мужчина в очках, услышав русскую речь, оживился. А когда в разговоре выяснилось, что мы – ленинградцы, даже обрадовался: "Прекрасный город! Несколько лет там работал, после Великих Лук!"

Он? В Великих Луках?! Кровь горячо прихлынула к шее, лицу, голове. Затем схлынула обратно, переполнила сердце. Я так побледнел, что было заметно и через тропический загар. Мои товарищи подошли ко мне вплотную.

– Я служил в Великих Луках, – добавил в пояснение и как бы оправдываясь немец.

– В восемьдесят третьей пехотной дивизии?

– Да, – вздохнул немец. – Ее перебросили из Франции. В Великих Луках из двадцати тысяч уцелело около сотни. Я сам был тяжело ранен пятнадцатого января и умер бы, если бы не русские. Вылечили, выходили. Потом работал как военнопленный в Ленинграде...