Текст книги "Голова античной богини"

Автор книги: Илья Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава пятая. Голова прекрасной богини

От отца пришла телеграмма: «Дела задерживают. Два-три дня будете одни. Разрешаю работы при условии находиться под водой не более двадцати пяти минут. Андрей и Витя тщательно следят пузырьками воздуха водолаза. Рабочий день четыре часа».

В тот день Жекете с физиономией, разрисованной синяками почище, чем ритуальная африканская маска, демонстративно не замечал Витю и Андрея. В упор их не видел.

Он сидел на бухте каната и, перекатывая желваки на скулах, глядел в морскую даль. Одно ухо у него было толстое, как оладья.

– Вынашивает кошмарные планы мести, он тебе объявил кровную месть – вендетту, – шепнула Витя на ухо Андрею – и прыснула в кулак.

Андрей засмеялся. Жекете обернулся, уставился на них нехорошим взглядом, потом горько, как взрослый, усмехнулся и отошёл к насосу. А Андрюхе и Вите стало отчего-то так неловко, что и не скажешь.

– А ведь ему здорово худо, этому Жекете, – прошептала она.

– Будет худо с таким отцом, – тихо отозвался Андрей, – озлобился Федька. Ну, тут хоть понять можно. Папаша его до сих пор колотит. Сперва мать Федькину колотил, так что соседям приходилось вмешиваться. А Федьку мать лупить не давала. Вот её-то, пожалуй, Жекете любил по-настоящему.

– Какой же человек не любит своей мамы? – серьёзно и печально спросила Витя. Она поглядела на худущего, сутулого Федьку и вдруг будто другими глазами увидела этого нескладного парня и впервые в жизни поняла много раз читанные в книжке слова: «душа защемила».

Витя и Андрей стояли у самого края плота, Серёжа и Олег готовили своё водолазное снаряжение – «сбрую», как они сами его называли, гремели баллонами со сжатым воздухом; громыхал железом у насоса Семёныч. Так что разговоров Вити и Андрея Жекете не мог слышать. Но Вите всё время казалось, что он слышит каждое словечко, и это ощущение было очень неприятным.

– А где его мать? – спросила Витя.

Андрей помолчал немного, словно раздумывая – отвечать или нет.

– У неё было больное сердце. Она умерла. Давно уже, года два тому назад, – нехотя сказал он. – Вот с тех пор Геннадий Савельич и воспитывает Федьку. Всё больше кулаками. Моя мама вмешивалась, отец, когда бывал дома, соседи… Толку, правда, выходило совсем мало. Папаша его одно твердил: «Мой, – говорит, – сын. Захочу – с кашей его съем».

Теперь они переехали, теперь не знаю, как там у них… А вообще-то, его все ребята на улице не любили. Он постарше нас был. Сколько раз он мне уши надирал, когда я маленький ещё был. Как дёрнет – вот-вот напрочь оторвёт несчастные мои уши. А у самого они тоже полыхают или синяк под глазом – отец, значит, отлупил. Отца его больше всего бесило, что из Федьки ни слезинки не выколотить. А Федька забьётся куда-нибудь и ревёт, если думает, что его никто не видит. И ещё – не дай бог, кто-нибудь про его батю плохое слово скажет! Федька просто звереет. Я из-за этого чумового Жекете и самбо, и боксом стал заниматься – мало ли что ему в голову взбредёт, если он не в настроении…

– Ты и вчера с ним сцепился? – спросила Витя.

– Елена Алексеевна рассказала? – Андрей усмехнулся. – Только не я с ним сцепился, а он со мной. Он, когда у него с отцом нелады, с любым сцепится, хоть с самим Жаботинским. Ему тогда всё равно.

Витя задумчиво покусывала веточку акации.

– Бедный парень, – тихо сказала она.

– Я?! – удивился Андрей.

– Нет, Федька. Жекете.

Андрей опустил голову, хмуро проворчал:

– Погоди, сотворит он тебе чего-нибудь под горячую руку, будешь знать!

– Всё равно бедняга, – упрямо повторила Витя. – Остался без мамы, а отец, видно, фрукт ещё тот. Жизнь у парня сложилась – не позавидуешь.

Андрей промолчал, внимательно вгляделся в печальное лицо Вити.

– Может быть, ты и права, – неуверенно проговорил он.

– Конечно, права, – не допускающим возражений тоном сказала Витя. – У тебя и у меня есть папа и мама есть. Поэтому мы Федьку не можем до конца понять. Он несчастлив, несчастлив, и мы должны относиться к нему бережно.

Андрюха потрогал свои синяки, вспомнил слова, сказанные Жекете о Вите, и всё в нём возмутилось.

– Значит, всё ему надо прощать? – зловещим голосом спросил он.

– По крайней мере, очень многое.

– Вот и прощай. А я не буду! И ты очень скоро не будешь. Помяни моё слово.

Витя не успела ответить. В это время на грунт пошёл Олег Прянишников, а кроткий Семёныч так рыкнул страшным своим басом на бездельничающего Жекете, что тот пулей бросился к насосу.

Сергей Васильевич подошёл к решётам на месте Елены Алексеевны, а Витя обязана была следить за пузырьками воздуха аквалангиста. Страховать его. Мало ли что может случиться! Море есть море. И лучше с ним не шутить.

Это не уставал повторять отец, а то, что говорил отец, всегда было для Вити истиной в последней инстанции. Андрей стоял возле Сергея. Через решёта шла всякая неисторическая дрянь. Очень скоро это ему надоело, и он сиганул с плота – купаться. Заменить Витю он должен был через десять минут.

Вот в эти-то десять минут всё и произошло.

Вместо мелких, регулярно появляющихся на поверхности пузырьков, которые выпускает водолаз, появился один здоровенный. Витя ещё не успела удивиться, как вслед за пузырём вынырнула голова Олега.

Он вытолкнул изо рта загубник, подплыл к плоту и заорал:

– Выключите насос! Сейчас же!

– Что случилось-то? – взволновался Семёныч.

– Выключи, говорю, свою тарахтелку! – продолжал кричать Олег.

Это было удивительно – слышать, как всегда невозмутимый Олег Прянишников кричит чуть ли не на всё море.

Только веские причины могли заставить его повысить голос. И первый сообразил это Сергей, лучший Олегов друг. Он прыгнул к насосу – и стало тихо-тихо. Сергей неторопливо подошёл к возбуждённому Олегу, равнодушно спросил:

– Ну, что там у тебя случилось? Не иначе как цисту нашёл.

Олег отмахнулся рукой. Он всё ещё не мог прийти в себя.

– Там… там… голова, – произнёс он наконец.

– Медузы Горгоны, – продолжал подразнивать приятеля Сергей.

– Я вам говорю: там мраморная голова, – устало сказал Олег.

Вот тут действительно стало так тихо, что слышен был только суетливый плеск мелких волн, разбивающихся о плот.

Выскочил, будто его за шиворот выдернули, на плот Андрей.

Витя глядела по сторонам и поражалась, как по-разному воспринимали слова, сказанные Олегом, окружающие люди.

Сергей смахивал с лица несуществующую паутину, Жекете застыл на месте, челюсть его чуть отвисла, а глаза тускло блестели – он о чём-то напряжённо думал. Лица Семёныча не было видно, но побагровевшая шея была достаточно красноречива.

Витя едва только успела подумать, как же она сама выглядит со стороны, как взревел своим карабас-барабасовским басищем Семёныч:

– Так чего ж ты здесь болтаешься, бушприт тебе в нос! Тащи её сюда!

– А ты не ошибся, Олежка? – необычно серьёзно спросил Сергей. – Там же ничего не видно.

– Я её ощупал руками. Я не ошибся, Серёжа, – так же серьёзно отозвался Олег.

– Что вы тут лясы точите! – возмутился Семёныч. – Тащи её на свет, и все дела. Тут разберёмся.

Оба практиканта так были взволнованы, что, казалось, вообще никого не слышали.

– Если ты уверен, её лучше не трогать до приезда шефа и Елены Алексеевны, – сказал Олег. – Надеюсь, ты всё оставил так, как было?

– В том-то и дело, что нет, – отозвался Олег. – Я сперва подумал – просто булыжник. Лежит себе во всём этом барахле, покрытом илом…

Рука Олега в толстой кожаной перчатке довольно выразительно показала, как он подгребает к шлангу насоса «барахло». Лицо его покраснело, на скулах резко обозначились желваки.

– Сам знаешь – там ведь темно, как…

– У негра в желудке, – с удовольствием подсказал Жекете.

Студенты переглянулись, усмехнулись.

– Юмор доисторический, – пробормотал Олег, но тут же увидел, что Федька разобиделся всерьёз, и попытался сгладить свои слова. – Брось ты обижаться, – сказал он, – юмор-то вещь бессмертная. Что-то часто ты обижаешься. По поводу и без повода. Для негритянского желудка ты созрел, а потому, если кто-нибудь из приятелей скажет тебе про него, отвечай с этакой небрежностью: «Приятно поговорить с человеком, который везде побывал». По крайней мере, у меня в твоём возрасте фраза эта действовала безотказно. А вообще-то обижайся меньше, мой тебе совет.

Сергей мрачно молчал.

Витя была дочерью археологов и потому знала, как важно не торопиться при любой, самой заманчивой находке.

Участок дна, где проводились работы, был разбит на квадраты, и в каком положении лежала находка, имело огромное значение для дальнейших поисков – указывало направление этих поисков.

А уж Олег знал это получше Вити.

– Понимаешь, – говорил он Сергею, – я обрадовался, отпустил шланг. Он тоже обрадовался и запрыгал, заизвивался как сумасшедший, поди поймай его. Единственное, что я сделал толкового – засёк квадрат, где была находка.

– Шланг им помешал! Ишь, деятели! – заворчал Семёныч, который не допускал, чтобы обижали механизм, на котором работал. – Плохому танцору ноги мешают, понял? – ехидно добавил он.

– Ну чего там, Семёныч, шланг тут ни при чём, я сам виноват, – сказал Олег. – Сам и отвечать буду.

– Ты хоть заметил, как эта голова лежала? Ну, хотя бы где шея, где макушка? – спросил Сергей.

– Нет, не заметил, – Олег начинал злиться.

– А коли ничего ты не заметил, тащи её на свет божий, – сказал Семёныч, – семь бед, один ответ.

Олег виновато поглядел на Сергея. Тот махнул рукой.

– Ох и влетит нам от шефа, ох и влетит! Но Семёныч прав. Если умудрились наделать столько ошибок, давай хоть поглядим на твою находку, – сказал Сергей.

Олег натянул маску, сунул в рот загубник акваланга и нырнул.

И на плоту всё притихло, пришло нетерпеливое ожидание. То самое, когда каждая секунда умудряется растягиваться словно резиновая.

Витя быстро оглядела всех – ни одной похожей позы, ни одного похожего выражения лица. Каждый ждал по-своему. Сергей стоял, вцепившись в поручни, изо всех сил сжимал челюсти. Семёныч возился с насосом, делал вид, будто ему это вовсе не интересно, но взгляды, которые он исподлобья бросал на воду и то место, где должен был появиться Олег, красноречиво говорили, что он, как и все, помирает от любопытства и нетерпения.

Двое ожидали открыто, и характер каждого был отчётливо написан на лице.

Жекете стоял с приоткрытым ртом, жадно уставившись за борт.

Андрей подошёл к самому краю плота, пристально и спокойно следил за пузырьками воздуха, которые оставляет за собой аквалангист.

«А я? Интересно, как же я выгляжу со стороны? – снова подумала Витя. – У меня ведь от любопытства всё внутри обрывается, а я за другими подглядываю. Хорошо это или плохо? Может, я бесчувственный человек, лягушка холодная?»

Но вскоре ей стало не до мыслей о самой себе – слишком уж долго не появлялся Олег.

Первым не выдержал Семёныч. Швырнув паклю, которой вытирал руки, он подошёл к Сергею.

– Чего это он? Может, потерял? – тревожно спросил механик.

Все невольно подались за Семёнычем, плот угрожающе наклонился.

– А ну, по местам! – крикнул Сергей. – Перевернуться хотите? Там ведь видимость почти нулевая. Темно, как… – Он взглянул на Жекете и осёкся. Тот тоже ничего не сказал, хоть это и стоило ему немалых усилий – Витя видела.

Сергей улыбнулся. Он тоже заметил Федькины усилия.

– Олег ведь почти на ощупь ищет. И куда ж ей потеряться, – обернулся Сергей к Семёнычу, – теперь ей, голубушке, никуда не деться.

Будто только и дожидаясь этих слов, с громким плеском раздалась вода, показалась закрытая маской голова Олега.

Всем было видно: что-то тяжёлое мешает плыть аквалангисту. Он сделал несколько гребков одной рукой, вцепился в край плота, вытолкнул изо рта загубник.

Сергей бросился к нему, протянул руки.

– Осторожно, очень осторожно, Серёжа, – прохрипел Олег, – тяжёлая она, не урони.

Сергей стал на колени, опустил руки по локоть в воду, бережно вынул грязно-жёлтый с прозеленью неправильной формы шар.

Вновь опасно накренился плот – все бросились разглядывать находку.

На этот раз Сергей ничего не сказал, просто подхватил мраморную голову, отнёс её на середину плота, осторожно положил на сложенный в несколько раз брезент.

Все окружили её, разглядывали молча и долго.

Даже в таком виде, покрытая илом и многовековыми зеленоватыми пятнами водорослей, голова была прекрасна. Тонкие живые черты лица, тяжёлый, волнистый узел волос на затылке, большие, необычного разреза глаза и ещё что-то неуловимое.

«Наверное, это и называется печатью высокого искусства и по ней узнаётся рука гениального мастера. И это недоступно ремесленнику, живи он двадцать три века назад или в наши дни», – подумала Витя и смутилась – она поймала себя на том, что думает словами отца – совсем недавно он говорил это о найденной мраморной руке. Но куда тут было руке! Куда ей…

Сергей склонился над головой и мягкой сырой губкой бережно снял верхний слой ила. Мрамор, там, где его не коснулись лишаи водорослей, был похож на слоновую кость. Лицо очень юной, красивой и весёлой девушки, жившей в невообразимо далёкие времена, глядело на людей, склонившихся над ней.

На миг Вите показалось, что лицо это и впрямь живое.

Рядом стоял Андрюха, стояли растерянные, потрясённые Олег с Сергеем, хмурился Семёныч, таращился, забыв закрыть рот, Жекете.

Краем глаза Витя видела всех. Мелькнула печальная мысль: вспомнят ли, увидят ли их люди через два столетия?.. Вряд ли. Не каждому выпадает такое счастье, такая удача. Девушке, изваянной в мраморе, просто неслыханно повезло.

Витя вновь взглянула на это необычайное, такое земное, словно знакомое лицо, и у неё стало горячо в груди, запершило в горле, на глаза навернулись слёзы.

Это были слёзы радости за ту неведомую ей девушку, которая, наверное, любила смеяться, бегать, плавать, любила прохладные матовые кисти винограда и сочный инжир.

Солнце слепило глаза, обливало горячей волной шею и плечи. Витя закрыла глаза и увидела ту далёкую девушку. Смеясь, она бежала по яркой зелёной траве меж толстых кряжистых деревьев. Одета она была во что-то лёгкое, развевающееся. Бежала она по склону, спускающемуся к морю – нестерпимо синему, не теперешнему, а на обломке скалы у самой воды сидел красивый, могучий старик, с лицом мудрым и добрым. Он глядел на девушку и ласково улыбался. Он любовался ею.

Наверное, это и был скульптор, который навечно, в камне оставил её людям.

Чего только не происходило на земле за это время! С ума сойти! Целые народы исчезали, будто их не было, что уж говорить о людях. Оставалось только то, что людьми было сделано. Да и то ничтожная часть созданного.

А ведь какому-то там царю-королю казалось, наверное, что никто его не забудет, станут восхищаться им далёкие потомки, как восхищались при жизни придворные подлизы.

А от него если что и осталось, так одна строчка в учебнике истории – родился тогда-то, умер тогда-то. И всё. Или неживой совсем памятник, который те же подлизы поставили по приказу своего повелителя при жизни его. Почему-то обязательно на коне.

Витя любила историю, мечтала стать историком и прочла не только школьный учебник. И ещё ей нравился памятник Петру Первому, царю-работяге, которому просто некогда было думать о памятниках себе. Он работал. Но если подумать, то и бронзовый всадник, попирающий змею, глядящий на любимую Неву, по сравнению с головой этой девушки сделан чуть ли не вчера.

И главное, такая она живая… Интересно бы узнать, как жила эта девушка, что с ней стало и что потом происходило со скульптурой её. Ох, и историй же, наверное! Двадцать три – двадцать четыре века, две тысячи четыреста лет! А может, и больше – так думают папа и Елена Алексеевна. Они определили это, глядя на монету. Наверное, так и есть.

И ещё неизвестно, сколько бы пролежала голова на морском дне, не найди её сегодня Олежек Прянишников…

Но всё равно она уже была, существовала, и кто-нибудь её наверняка нашёл бы. Не сегодня, так через сто, двести, а может, и тыщу лет!

И только сегодня Витя до конца поняла, каким интересным делом занимаются её родители.

Она и раньше знала об этом, но сегодня…

Сегодняшний день был особенный.

Вдруг кто-то осторожно прикоснулся к Витиному плечу.

Она открыла глаза. На неё пристально и как-то непривычно глядел Андрей.

– Ты чего? – спросила Витя.

Андрей смущённо потоптался на месте, опустил глаза и вдруг быстро прошептал:

– Она здорово похожа на тебя.

В первый миг Витя не поняла, о чём это он. А когда до неё дошло, она покраснела, толкнула его плечом.

– Где твои глаза, Андрюха? Ты погляди, какая она красивая.

– Нет, похожа, – упрямо ответил Андрей. – Когда я вырасту, то стану скульптором, возьму самый красивый камень, и ты тоже останешься навсегда…

Он словно прочёл Витины мысли; он позабыл, что они не одни на плоту, и говорил громко, и голос его был ещё упрямее.

Витя огляделась. Во весь свой щербатый рот улыбался Семёныч. Улыбались Олег и Сергей.

Улыбки их были добры. Растерянно и удивлённо улыбнулся Жекете. Потом нахмурился, со злостью поглядел на Андрея и вдруг заголосил на весь залив дурацкую, дошколятскую ещё дразнилку:

– Тили-тили тесто, жених и невеста!

Андрей рванулся к нему, но Семёныч перехватил его могучей, в голубоватых узорах татуировки рукой. Тяжело повернулся к Жекете.

– Эх, и дурак же ты, Фёдор! Ну хоть плачь – какой дурак! А уже вон какой вымахал!

Жекете ничего не ответил, яростными рывками отвязал ялик и погрёб к берегу.

– Ой-ё-ёй, братцы, – пропел Олег, – что-то тут неладно! Не зря говорили: женщина на борту – жди неприятностей.

Лицо Вити сделалось высокомерным. Вздёрнув нос, она произнесла ледяным тоном, глядя в глаза Олегу:

– Надеюсь, что в ваши зрелые годы я буду умнее.

Семёныч и Сергей расхохотались.

– Получил? – спросил Сергей. – И поделом. Так его, Витя! Язык у него без единой косточки. Сперва скажет, потом подумает.

Олег смутился, хотел что-то ответить, но Витя не стала слушать. Она легко прыгнула с плота и поплыла к берегу.

Витя не видела, что к мазанке, поднимая пыль, спускается газик отца.

Глава шестая. Про богинь и гранаты

В дом вихрем ворвалась Елена Алексеевна и застала Витю за странным занятием: та задумчиво разглядывала мраморную руку богини и прикладывала к своей. Витина кисть была больше.

Увидев Елену Алексеевну, Витя смутилась, быстро положила мраморную руку на место – в деревянный узкий ящичек, до половины заполненный ватой. Ящичек стоял на высокой, до потолка полке.

– Вот! Вот украшение всей нашей коллекции! – ещё с порога закричала Елена Алексеевна и потрясла над головой спичечным коробком, в котором (Витя знала это) находилась найденная недавно монета, знаменитый тритеморий, не похожий на все другие тритемории.

Елена Алексеевна осторожно поставила коробок рядом с мраморной рукой и победоносно взглянула на Витю.

– Эксперты заявили, что не встречали ничего подобного! Это уникум, величайшая редкость, которая, возможно, сделает переворот в древнегреческой нумизматике.

Глаза Елены Алексеевны возбуждённо сверкали. Витя глядела на неё, и вдруг ей показалось, что она старше этой взрослой женщины, способной так волноваться из-за обгрызенного временем кругляка.

Елена Алексеевна нервно бегала по комнате, без причины переставляла всяческие предметы и всё время счастливо улыбалась.

И Вите стало завидно, как всякому человеку, глядящему на другого, увлечённого своим делом и счастливого этим своим увлечением.

– А где папа? – тихо спросила Витя.

Елена Алексеевна будто очнулась. Она остановилась, присела на стул. Энергично потёрла ладонями лицо, и теперь стало видно, как она устала.

– Он возится с машиной. Сейчас придёт.

– Боюсь, что ваша монетка теперь не самая интересная находка экспедиции, – сказала Витя.

Елена Алексеевна встрепенулась.

– Что ты сказала? Вы нашли что-нибудь интересное?

Изо всех сил стараясь быть невозмутимой, Витя небрежно ответила:

– Так, пустячок. Олег нашёл голову богини. Она очень красивая.

– Что-о?! – Елена Алексеевна медленно поднялась со стула. – А откуда ты знаешь, что она красивая? Уж не скажешь ли ты, что Олег тронул её с места?

– Да, он вытащил её на плот.

Лицо Елены Алексеевны покрылось красными пятнами.

В это время вошёл отец. Улыбаясь, он подошёл к Вите, поцеловал, сунул в руки какой-то свёрток.

– Подарок тебе. Ну, как вы тут без нас? – спросил он.

Витя ещё не успела ответить. Елена Алексеевна, двигаясь как лунатик, подошла к нему и трагическим голосом сообщила:

– Константин, они нашли голову статуи и на радостях вытащили её на плот!

Отец нахмурился, поглядел на Витю.

– Это правда, Витя? – спросил он.

И Витя испугалась. Никогда ещё не видела она у отца таких глаз.

– Да. Но, понимаешь, папа, это произошло случайно, – пролепетала она. – Олег думал, что…

Но отец уже не слушал. Он стремительно вышел из дома, за ним поспешила Елена Алексеевна, позади семенила Витя и с ужасом думала, что Олегу и Сергею сейчас предстоят очень неприятные минуты. Она едва успела вскочить в ялик. Отец грёб яростно и молча. Лицо его было непроницаемое, застывшее какое-то.

И лица такого Витя ещё никогда не видела у него. Всякому было понятно, что от человека с таким лицом ничего хорошего ждать нечего.

Когда отец, молчаливый и слишком, как-то неестественно спокойный, выпрыгнул на плот, привязал ялик, помог выйти Елене Алексеевне, Вите показалось, что большому, весёлому Олегу хочется стать маленьким-маленьким, не больше муравья и спрятаться, забиться в какую-нибудь щёлочку.

С ней тоже случалось такое. Обычно в школе, когда палец учителя скользит по списку в журнале, а у тебя не выучен урок, и всё в тебе кричит: «Только бы не меня, только бы не меня!» – и хочется стать маленькой и незаметной. Витя ненавидела это унизительное состояние. И сейчас, глядя на Олега, на которого ещё совсем недавно злилась, почувствовала себя его союзником и готова была взбунтоваться против собственного отца. Она даже испугалась этого неожиданного чувства, но оно не проходило.

Сергей как-то слишком поспешно, суетливо стал показывать голову богини. Но отец взглянул на неё мельком, словно она и вовсе не интересовала его, не стоила его внимания, и застыл, молча уставясь в настил плота.

И все тревожно притихли. Казалось, вот-вот произойдёт что-то грозное, как взрыв.

От отца словно исходили гневные волны, и это чувствовали даже те, кто ни в чём не был виноват. Даже Семёныч, яростно протиравший промасленной тряпкой насос. Но Витя заметила, что трёт он одно и то же место, будто дырку протереть хочет, и ворчит, ворчит себе под нос.

Вот-вот должен был грянуть гром. Но он не грянул. И виной тому был Андрюхин отец, Станислав Сергеевич. Кто-то вдруг звонко закричал на берегу, замахал руками.

– Эй, на крейсере! – послышалось с берега. – Подать адмиральский катер! – Голос был весёлый и настолько не подходил к настроению на плоту, что сперва на шутника никто и внимания не обратил. А потом радостно завопил Андрюха:

– Это же батя! Он же сегодня в гости к нам собирался!

Отец поднял голову, вгляделся, и сперва слабая, потом всё более широкая улыбка появилась на его лице.

– Стас притопал, – пробормотал он. И все облегчённо вздохнули, потому что стало ясно – пронесло, грозы не будет.

Олег бросился к ялику, стал поспешно отвязывать цепь, но отец остановил его.

– Нет уж. Ты, первооткрыватель, подожди. Адмиральский катер подадут Андрей и Витя. Хорошо бы отправить с ними Елену Алексеевну. Ну да ладно, теперь её никакой силой от головы не оторвёшь, да и потонет наш катер на обратном пути. Четверых он не выдерживает, грузоподъёмность не та. Ну-ка, матросы, за дело!

Витя и Андрей прыгнули в утлую посудину. Андрей сел на корму с веслом, Витя – на среднюю банку [2]2
  Банка в шлюпке – это вовсе не банка с огурцами или персиковым компотом. Банкой моряки называют сиденье.


[Закрыть].

– Здравствуйте, Витя! – В глазах у Станислава Сергеевича затаились смешливые чертенята. – Не ссоритесь с Андрюхой?

– Нет, – серьёзно ответила Витя, – мы дружим.

Она всё ещё была под впечатлением сцены на плоту. Станислав Сергеевич мгновенно оглядел обоих, что-то прикинул для себя.

– Это хорошо, я очень рад. Но что-то больно вы сегодня серьёзные какие-то. Слишком что-то, сверх меры…

– Наоборот, мы очень рады. У нас прекрасная находка, – ответила Витя таким специальным голосом, которым полагается разговаривать с гостями.

– Нет уж, не обманете. Что-то случилось, – сказал Станислав Сергеевич. – Помимо находки. Ну да ладно, разберёмся. А знаешь, кого я сегодня встретил? – обратился он к Вите. Витя пожала плечами. – Ну-ка, дай, сын, поюлить. Я уж, наверное, разучился. – Станислав Сергеевич сел на место Андрея, взял весло – и лодка пошла, словно под мотором. Андрюха искоса взглянул на Витю. В глазах его была гордость. – А встретил я нашего попутчика. Покровителя искусств. Приглашал с собою, но он почему-то не пошёл, – сказал Станислав Сергеевич. – И вёл он себя как-то странно. Но, – Андрюхин папа сделал многозначительное лицо, – человек искусства, ему положено быть странным. Он стал ещё лохматее и, наверное, подумал, что его насильно будут угощать жевательной резинкой.

Витя и Станислав Сергеевич вспомнили эпизод в поезде и расхохотались. Вот такими хохочущими и пристали к плоту.

Витя сразу увидела, что отец всё-таки успел сказать кое-что Олегу, потому что лицо того по цвету напоминало первомайский флажок.

А Станислав Сергеевич мгновенно увидел мраморную голову своим всевидящим цепким взглядом капитана и умолк. Он поздоровался со всеми и тут же опустился на колени над головой богини.

Он долго разглядывал её, пристально, будто хотел запомнить на всю жизнь. Попытался дотронуться, но Елена Алексеевна, которая с того момента, как увидела Олегову находку, находилась в каком-то странном состоянии – потрясённая до того, что, казалось, ничего и никого не замечала вокруг, и в то же время настороженная до предела, – тихо вскрикнула:

– Не надо, Станислав Сергеич! Эти добры молодцы, – она показала рукой на Олега и Сергея, – и так уж натворили дел. А это чудо! Понимаете, чудо!

Станислав Сергеевич понимающе взглянул на неё, улыбнулся и медленно поднялся на ноги.

Витя расслышала, как он прошептал:

– Какая красота!.. Какая поразительная красота! Действительно чудо!..

– Правда? Я чуть не разревелась, когда увидела, – тихо сказала Витя.

– Ну, это тебе простительно. Девчонки любят поплакать, – не упустил случая подковырнуть Станислав Сергеевич.

Витя пристально поглядела ему в глаза. Они были добрые, и слова не показались ей обидными. То, чего она не спустила бы никому, Витя мгновенно простила Станиславу Сергеевичу, Стасу, любимому другу детства отца.

– Я не потому, что девчонка. Просто красиво. Я закрыла глаза и увидела её живой. Она смеялась и бежала по зелёной траве к такому синему морю, какого, наверное, и не бывает…

Станислав Сергеевич сделался серьёзным.

– Странно! Я тоже, глядя на это лицо, видел живую девушку. Талантливый человек высекал её из мрамора…

– Я и его видела… Такой могучий, добрый старик…

– Это Лисипп. Наверняка Лисипп. Теперь я в этом почти уверена, – сказала Елена Алексеевна.

– Ты погляди повнимательней, батя. Ведь она похожа на Витю, – вмешался в разговор Андрюха и смутился.

Витя хотела рассердиться, но ничего у неё не вышло. Ей было приятно и как-то по-особому радостно.

Станислав Сергеевич внимательно оглядел сына, Витю, едва заметно улыбнулся. Он обнял их за плечи, крепко притиснул к себе.

– Всё может быть, сын, всё может быть. Раз тебе так кажется, значит, так и есть.

Пока они разговаривали, отец Вити облачился в водолазные доспехи. Олег обстоятельно рассказывал ему, где лежала находка.

– Без моей команды насос не включать. Надеюсь, муть малость осела. А ты, горе-археолог, – обратился он к Олегу, – надевай-ка маску с трубкой, покажешь мне это место в натуре.

Отец проверил, как работает водонепроницаемый фонарь. Даже при свете яркого дня резко выделялся конус света.

– А я? Мне тоже хочется! Можно, и я с вами? – попросила Витя.

– Нет, дочка, там слишком илистое дно, – ответил отец, – любое неосторожное движение – и весь этот ил взлетит кверху. Ты не унывай, наныряешься ещё.

Витя опустила голову, но тут же вскинула взгляд на отца.

– Хорошо, папа, – сказала она.

Это была работа, настоящая работа. И ещё – это была её первая экспедиция, и она понимала, что тут не до капризов.

Первым ушёл под воду Олег, сразу же за ним – отец.

Олег вынырнул довольно быстро, взобрался на плот, лицо его было обиженным.

– Прогнал, – буркнул он. – А сейчас там посветлее, и фонарь мощный, можно разглядеть дно.

Витя внимательно всматривалась в пузырьки отцова акваланга.

Они перемещались очень медленно – видно, отец тщательно оглядывал каждую пядь дна.

Балагурил на плоту Станислав Сергеевич, смеялись Сергей с Семёнычем, Олег только улыбался, никак не мог пережить своего непростительного промаха.

Андрюха отвёз на берег Елену Алексеевну, бережно прижимавшую к груди мраморную, бесценную голову.

Витя не заметила, как Андрей вернулся. Только почувствовав его дыхание рядом, обернулась, улыбнулась мимолётной улыбкой и снова уставилась на воду.

Отец всё кружил и кружил на одном месте. И вдруг пузырьки воздуха быстро увеличились и на поверхности показалась голова отца. Одной рукой он резко сдвинул на лоб маску, выдернул загубник и молча изо всех сил поплыл на спине прочь от плота. Лицо его было таким напряжённым, что Витя испугалась.

– Всем на берег! – крикнул отец. – Семёныч, Андрей и Витя – в ялик! Олег и Сергей – вплавь, немедля! Ты, Стас, останься.

Голос его был властным. Это был приказ – ослушаться его было нельзя, невозможно просто. Случилось что-то скверное, из ряда вон выходящее.

– Быстро! – Голос отца торопил.

Пока Олег и Сергей натягивали ласты, Семёныч схватил Витю и Андрея и чуть ли не на весу потащил к лодке.

– Да что случилось-то? – растерянно спросила Витя.

– Значит, случилось, – быстро ответил Семёныч. – Зря такое не приказывают. А ну-ка, быстро!

Он мгновенно переменился. Всю жизнь Семёныч проплавал на военных судах и не привык обсуждать приказы начальства. Старик понял: ему доверили ребятишек – значит, им грозила опасность.

Станислав Сергеевич тоже понял это.

– Шевелитесь, ребята, шевелитесь, – прикрикнул он на недоумевающих студентов, – дуйте на полной скорости!

Ялик уже отошёл, за ним прыгнули в воду и поплыли к берегу ребята-практиканты.

– В чём дело, Костик? – услышала Витя голос Станислава Сергеевича.

– Вот в чём, – ответил отец и поднял над водой вторую руку. В ней было что-то похожее на толкушку – какая-то штуковина на длинной ручке с утолщением на конце.

– Граната, – пробормотал Семёныч. – Немецкая. И как её только туда чёрт занёс! Они ведь, дряни, чем старее, тем опаснее.

Станислав Сергеевич тоже мгновенно определил незнакомый ребятам предмет – по этой части у него имелся кое-какой опыт.

– Давай к плоту! – крикнул он.