Текст книги "Голова античной богини"

Автор книги: Илья Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Вот это да! Вот это номер! Поменялись, значит, местами?!

Дверь затряслась под ударами. Видно, в неё колотили ногами. Но это была крепкая, на совесть сработанная дверь. Те двое, видно, очень волновались. Они всё лупили и лупили каблуками и ругались страшными словами.

А Стас начал вдруг хохотать, и Костик, глядя на него, тоже. Они просто корчились от смеха, и вместе с этим неестественным, нервным смехом из них выходило всё напряжение, все страхи этого дня.

Они смеялись, а те, за дверью, распалялись от этого ещё пуще.

Потом Стас одёрнул рубаху и сказал:

– Айда на завод. В проходную. Там сторож сидит. С револьвером на боку. Вот смеху-то! С револьвером! У него из-под носа таскают, а он с револьвером сидит.

Мальчики говорили громко, и за дверью примолкли.

А потом вдруг заголосили жалобно и просительно. Противными, трусливыми голосами.

Но ребята уже бежали, прыгая через две ступеньки, вниз, к людям.

Глава восьмая. Пропажа

Витя с недоумением глядела, как по комнатушке мазанки мечется, ломая руки, заливаясь слезами, Елена Алексеевна.

Лицо её было таким необычным, такое отчаяние, такое горе было на нём, что Витя испуганно вскочила.

«Неужели кто-нибудь погиб?!» – панически пронеслось в мозгу.

Она подбежала к Елене Алексеевне, обняла её, изо всех сил прижала к себе. Сухонькое, почти невесомое тело судорожно вздрагивало.

– Украли… Украли… – в ужасе шептала Елена Алексеевна.

– Да что? Что украли? – спрашивала Витя. «Значит, никто не погиб», – облегчённо вздохнула она.

– Это ужасно!.. Какие негодяи!.. У кого же рука поднялась?

– Что украли?! – почти кричала Витя.

Будто очнувшись, Елена Алексеевна умолкла, вгляделась в Витю, словно только сейчас заметила её.

– Голову… Исчезла голова нашей статуи, нашей богини, – прошептала Елена Алексеевна и в изнеможении опустилась на табуретку. Она спрятала лицо в ладони и зарыдала так горько, что Витя испугалась не на шутку. Чтобы так плакали взрослые люди, Витя никогда ещё не видела. Она бросилась к полке с находками экспедиции и увидела – мраморной головы нет.

– Как же так? – растерянно пробормотала Витя. – А папа? Папа знает?

Но Елена Алексеевна ничего не слышала, горе оглушило её.

Витя судорожными движениями, не попадая ногами в штанины джинсов, оделась и метнулась за дверь.

Никого ещё не было, рабочий день не начался. Отец, успевший уже перемазаться машинным маслом, возился со своим «упрямым козлом», как он называл газик, что-то тихонько мурлыкал себе под нос.

Витя остановилась. Ей вдруг стало пронзительно жаль отца. Такое у него было добродушное, родное лицо! Он чему-то улыбался про себя и оттого казался беззащитным.

И небо – ярко-синее, не успевшее ещё выгореть, сделаться белёсым от жаркого солнца. А солнце висело совсем низко над утренним спокойным морем – такой огромный рыжий круг. Вокруг был покой.

Витя зажала ладонью нос, чтобы не всхлипнуть громко.

Ей хотелось, чтобы весь этот покой вокруг, пропитанный честностью, той самой честностью, которая испокон веков не знала, что такое замки, запоры и подозрительность, длился как можно дольше. Она знала, что одним словом своим разрушит сейчас всю эту жизнь, которой только и должны жить люди, потому что такая жизнь правильная. А всё другое – отвратительно. Но она ничего не успела сказать. Просто отец услышал, как плачет Елена Алексеевна.

Он резко обернулся и увидел на крыльце Витю. Видно, лицо у неё было такое необычное, что отец испугался. Он одним прыжком взлетел на крыльцо, притиснул дочку к своему мускулистому, надёжному боку, поцеловал её и прошептал:

– Не бойся, Витька, всё будет хорошо. Ты только не бойся и не плачь.

Он отпустил её и переступил порог. Через несколько минут он вылетел из мазанки с белыми от бешенства глазами. Он успел погладить Витю по голове, бормотнуть: «Найдём! Никуда они не денутся, воры, мерзавцы!» – и прыгнул в газик. Послушная юркая машина рванула с места и, поднимая осевшую за ночь пыль, стала карабкаться вверх, в город.

Проснувшиеся Серёга с Олегом метались по лагерю, выспрашивали Елену Алексеевну, Витю, поспешно натягивали штормовки.

«Андрюху бы сейчас, Андрюху!» – тоскливо подумала Витя. – Когда не надо, он вечно торчит на крыше, а теперь… Вот здесь его спокойствие в самый раз пригодилось бы! А то отца нет, Елены Алексеевны всё равно что нет, а остальные только и делают, что суетятся без толку…»

Но вместо Андрея появился в самом нелепом виде Жекете. Он шёл понурив голову, заплетая по песку ногами, а когда поднял лицо, Витя ахнула. На физиономии Федьки живого места не было – синяк на синяке.

На руках глубокие царапины, рубаха изодрана, и такие же царапины виднелись на спине.

Сперва на него никто не обратил внимания – только Витя. Слишком вся экспедиция была потрясена пропажей. Всем хотелось что-то немедленно делать, куда-то бежать, ловить… А Витя пережила это состояние. Она сбегала в дом, вернулась с двумя ватками – одна была пропитана перекисью водорода, другая – зелёнкой.

«Не зря я всё-таки в этом кружке занималась, на санитарку, – с гордостью подумала она, – девчонки из класса хихикали, а вот вам! Может, человека от заражения крови спасу!»

Жекете сперва упирался – он вообще был странный какой-то, не похожий на себя, напряжённый весь. И ещё словно ему всё равно – будь что будет. Но Витя прикрикнула на него, и он покорно стал первым Витиным пациентом. И Витя была благодарна ему за это, она мгновенно простила, ему все его дурацкие выходки и словечки. Она отважно приступила к врачеванию. Первым делом заставила его снять с себя остатки рубахи.

Федька всё так же покорно выполнил приказание. Витя мимолётно пожалела его – вокруг всё пропитано солнцем, а тут человек белый, как сметана, словно прячется от него. Удивительно! Но все эти мысли промелькнули и не задержались: предстояло главное – лечить человека.

Витя, как её учили, протёрла ссадины и царапины перекисью, та запузырилась, а Федька взвыл от боли, но тут же умолк, закусил губу. Он терпел изо всех сил. Но когда Витя принялась мазать зелёнкой, терпение его кончилось, и Жекете заорал так, что все обернулись. Витя дула на царапины и приговаривала:

– Ну, потерпи, Феденька, потерпи. Ты же мужчина! Сейчас всё кончится и будет не больно. Я точно знаю. Знаю, что пройдёт. Сейчас вот перестанет жечь. Ты же мне веришь, Жекете? Честное пионерское, пройдёт.

Она видела, что Федьке очень больно, но он перестал извиваться и вновь закусил губу, да так сильно, что по подбородку медленно скатились две алые капельки крови.

Витя знала, как это больно. В прошлом году маме удалось выкроить две недели отпуска, и они провели его в Крыму, в поразительно красивом местечке под названием Новый Свет. Там Витя, ныряя, ободрала плечо и ногу об острые ракушки мидии, и мама безжалостно вымазала её зелёнкой. Витя помнила, как она орала от боли. Потому и понимала Федьку прекрасно – её царапины по сравнению с его были просто пустяком.

– Уважаю, – сказала Витя, и Жекете улыбнулся во весь щербатый рот. Она знала, что через несколько минут всё пройдёт.

Федька сделался похожим на тигра. Только у тигра полосы чёрные, а у Жекете – зелёные и не поперёк боков, а вдоль. Глядеть на него без смеха было сверх человеческих сил. Все покатывались со смеху. Даже Витя не удержалась, разглядев дело рук своих, фыркнула несколько раз.

– И ты… – печально сказал Федька.

Он опустил голову, замолчал. Вите стало стыдно. Только-только собралась она шепнуть Федьке что-нибудь хорошее, доброе, как он опередил её и громко сказал слова невероятные, ужасные, которым не хотелось, просто невозможно было поверить.

– Это я украл голову, – сказал Жекете. И чуточку потише: – Она такая красивая… – И совсем уж тихо, чуть ли не шёпотом, одной только Вите: – Она взаправду немного похожа на тебя. Тут этот дурак Андрюха прав. Я её хорошо рассмотрел.

Говоря эти слова, он ещё больше опустил голову, съёжился, словно ожидал удара. Витя схватила его за плечи, потрясла, Жекете так легко качнулся, будто костей у него не было вовсе.

– Федька! Федька, скажи, что это неправда! – быстро прошептала Витя и приложила ладони к пылающим щекам. – Ну, скажи же!

– Правда, – уныло ответил Федька.

– Да ты… ты понимаешь, что натворил? – с ужасом спросила Витя. – Ты понимаешь?!

Жекете печально усмехнулся:

– Что ж я, по уши деревянный – не понимать. Потому и пришёл. Я принести её хотел. Положить на место… Но он меня поймал и так отметелил – во! – Он показал на своё лицо, – А потом запер в чулан.

Олег и Сергей бросились к Федьке, но путь им преградил кряжистый, как старый еловый пень, Семёныч.

– Погодь, ребята! Тут разобраться надо. Парень ведь сам пришёл, не убегает, не прячется.

Он обернулся к Жекете.

– Кто это тебя так разукрасил? – спокойно спросил Семёныч.

– Батя, – с трудом выдавил Федька-Жекете, – его заставил кто-то. Он кого-то боится смертно, даже кричит ночью. А так бы ему и в голову не пришло. Он сказал, что тому человеку только эту… копию надо снять с головы, а потом, говорит, на место положишь, и не дал… – Жекете стукнул себя кулаком в узкую грудь. – А вообще-то мой батя никого! Никого не боится! Чес-слово, никого! – выкрикнул он, и в голосе его были слёзы.

– Ладно, ладно… Ерой твой батя – пацана послал… – проворчал Семёныч.

– Да я же тут всё знаю, я же работаю тут, а бате никак! – воскликнул Жекете, и столько было в голосе его искренности, столько убеждённости в правоте отца – хоть руками разведи!

– А дальше что было? – стараясь быть спокойным, сквозь зубы спросил Олег. – Дальше что сделал твой бесстрашный батя?

Федька был так взволнован, что даже не заметил насмешки в словах Олега.

– А дальше… дальше я на эту голову всю ночь глядел: уж больно она красивая и древняя – жуть. И ещё думал: а вдруг её тот тип испортит, когда копию снимать будет… – Жекете всхлипнул. – Я её в сумку запихал, под утро уже, думал – отнесу назад. Никто и не хватится. А он, батя, проснулся. Ну и выдал мне. Я его ещё таким не видал. В чулан меня затолкал и под замок. – Федька показал изрезанные руки и спину. – Окошко маленькое, – пояснил он. – А под живот я штаны подложил, – с гордостью изобретателя добавил Жекете.

– Да на кой дьявол твоему бесстрашному бате копия эта?! – рявкнул Семёныч.

– Не знаю, это не ему, – сник Жекете, – здорово он кого-то боится. Ей-богу, он таким никогда ещё не был. Даже страшно… Ходит вот уже несколько дней сам не свой, лютый, просто дикий хищник какой-то. И чуть поперёк ему – по шее, по шее… А уж сегодня… Хоть из дому беги…

Федька заплакал, размазывая зелёнку по лицу. От прежней его нахальной расхлябанности, кривой усмешки – мол, все-то вы дураки, один я всё знаю, – от этой противной отмашки рукой – нашли, мол, кому приказывать, – ни следа не осталось, испарилось, словно и не было.

Перед Витей стоял перепуганный человек. И даром что он на несколько лет старше, но мальчишке этому страшно, и отца жалко, и совесть вроде у него проснулась. Впервые Витя разглядела, что слишком узки его плечи, слишком тонка шея, слишком перепуганные глаза.

И она поняла, что и ест он не досыта, и лупцуют его дома за дело и без дела – какая прихоть придёт в голову его «бесстрашному бате».

Витя никогда не принимала Жекете всерьёз, иногда злилась на него и его глупые выходки, а тут разглядела вдруг, что это за человек. И человек не больно-то счастливый. Особенно по сравнению с ней, у которой есть отец и мама. Она любит их, гордится ими. И ещё – это был первый её пациент.

– Так вот что, Федька, иди-ка в мазанку и полежи там, отдохни. Только на животе, – строгим докторским голосом сказала Витя, – и если сможешь, поспи.

И Жекете послушно поплёлся в дом.

– Ты у него хоть адрес спроси! – крикнул Сергей.

– Знаем, – коротко ответила Витя.

– Вот дают эти современные дети! Всё-то им известно! – покачал головой Семёныч.

Витя знала, где искать пропажу, она всё поняла и собиралась сообщить об этом остальным. Она уже и рот раскрыла, но вдруг услышала тонкий, тихий свист. Она подняла голову и увидела Андрюху. «Наконец-то явился», – сердито подумала Витя.

Андрюха сидел, сложив по-турецки ноги, на своём излюбленном месте – на крыше мазанки – и, прикладывая палец к губам, строил ей страшные рожи.

Младенец и тот поймёт – молчи, мол.

Витя погрозила ему кулаком, а он поманил её пальцем и спрыгнул по другую сторону домика, где не было возбуждённых людей из экспедиции.

Витя помедлила немного, чтоб не задавался, и пошла к Андрюхе. «Интересно, что ещё придумал этот медлительный тип», – подумала она.

Витя встретила Андрюху там, где и предполагала. Он сидел в густых зарослях будяка и о чём-то сосредоточенно думал. Обычно он это делал, обхватив руками ноги и положив подбородок на колени.

– Ну что, мыслитель? – сердито начала Витя. – Ты почему вёл себя так странно на крыше? Ты думаешь, если…

Андрей снова приложил палец к губам, и Витя умолкла.

– Вот что. Мы должны добыть эту голову сами, – сказал он. И голос у него был такой решительный, что Витя поневоле притихла.

– Мы знаем, где она находится, – раз, а этот твой лохматый даже представить себе не может, что Жекете придёт к нам, – два, а в-третьих, наши отцы, когда им по двенадцать было, не такие штуки проделывали. Мне-то батя кое-что рассказывал. Ты думаешь, меня не было, а я всё время был, пока вы тут суетились. Только вы меня не заметили.

– Тоже мне индеец, – буркнула Витя.

Но было ей и любопытно и завидно. Надо же! Притаился где-то, как индеец на тропе войны, всё вызнал, а его никто и не заметил. А теперь придумал что-то, пока она, Витя, как курица, кудахтала: ах, пропало, ах, пропало!

Конечно же, Федькин отец передал голову «покровителю искусств», лохматому Аркадию Витальевичу! В этом Витя тоже не сомневалась. «Аркадий Витальевич! Неужели же он такой подлец – подумала она к тут же вспомнила его лицо во время разговора с Федькиным отцом. – Да, подлец! И никакой он не покровитель искусств, он просто ворюга и спекулянт, наверное!». Губы её сами собой искривились от отвращения, а ногти впились в ладони, так крепко сжала она кулаки. «Ну, погоди! Ну, погоди, искусствовед липовый!» – прошептала она.

– У меня есть план, – сказал Андрюха, и глаза его сверкнули фиолетовыми искрами, как у дикого кота.

«Ну вот, конечно, у него уже и план есть», – подумала Витя.

– Выкладывай, – коротко сказала она.

Но Андрюха, если даже и заметил нотки неприязни в её голосе, не обратил на них никакого внимания.

– Для этого, – сказал он, – нам необходим Жекете.

– Жекете?! – изумилась Витя.

– Да, – твёрдо ответил Андрей, – надо его поскорее позвать, пока твой отец не приехал с милицией.

– Да зачем, зачем нам этот несчастный Федька-то нужен? – закричала Витя. Терпение её истощилось. Не могла она больше разговаривать с этим невозмутимым типом.

Андрюха улыбнулся и пояснил.

– Ну рассуди, – сказал он, – сейчас приедет с милиционерами твой отец, они заберут Федьку и повезут домой. Там его неустрашимый батя, Геннадий Савельич, поупирается с полчаса и расскажет, кому отдал мраморную голову. И мы сами ничего уже не сделаем. Но суть даже не в этом…

– А в чём? – спросила Витя.

– В том, что, где сейчас Лохматый, неизвестно. Может, он уже чемоданы укладывает. А мы пойдём прямо к нему. Жекете в глаза ему заявит, что всё рассказал в экспедиции.

– Да Жекете его в глаза не видел!

– И хорошо! Зато мы его в глаза видели, этого субчика! Пусть попробует не отдать! И ещё…

– Что ещё?

– Ещё Федьку жалко, – Андрюха смутился, – хоть он и не очень-то приятный парень. И голову утащил. Но ведь он же человек! Он же сам пришёл, у него же совесть заговорила! Запутался он! Ну представь – столько на человека сразу навалилось – с ума сойти! Как же он дальше жить-то будет? Если мы с его помощью голову принесём, совсем ведь другое дело! Мы же сразу две головы выручим – Федькину и богини.

Витя с изумлением глядела на Андрея.

– Вот уж не ожидала, – прошептала она, – не ожидала, что ты такой. Я о тебе думала хуже. А ты добрый…

Андрей залился румянцем и пробормотал:

– Скажешь тоже…

– Только я не уверена, что этот Аркадий Витальевич так уж сразу отдаст нашу богиню. Видно, это жулик ещё тот – о-го-го! Помнишь, как перед ним Федькин отец лебезил. И всё-таки, может быть, – нерешительно сказала Витя, – может быть, просто сказать отцу, где живёт этот лохматый.

Андрюха рассвирепел.

– Просто, просто! Попроще ей захотелось! Так и проживём всю жизнь и ничего сами не сделаем!

И такая убеждённость была в словах Андрея, такое у него было отчаянное лицо, что Витя заколебалась.

– А где Станислав Сергеевич? – неожиданно спросила она. – Что-то давно его не видно.

Андрюха на миг смутился.

– Батя дома. Мама отпуск взяла на недельку. Всё-таки восемь месяцев они не видались.

Вдруг он разозлился.

– Ты прямо скажи: трушу и всё! – прошипел Андрюха.

Витя смерила его с ног до головы высокомерным взглядом, повернулась и пошла за Жекете.

Глава девятая и последняя

Понурый Жекете пришёл в Витином свитере.

Какая-то из тёток – так, седьмая вода на киселе – недавно научилась вязать и осчастливила Витю одним из первых своих произведений. А попробуй откажись – обида на всю дальнейшую жизнь, хоть и был этот свитер Вите до колен, и рукава, как у Пьеро, болтались. Тётка утверждала, что детям надо вязать на вырост, а так как собирала Витины вещички в дорогу эта самая тётка, свитер попал в сумку. Жекете здорово повезло: свитер был ему впору. А самое главное, скрывал драную на спине рубаху и глубокие царапины, обильно залитые зелёнкой. Первому своему пациенту Витя лила зелёнку от души.

Свитер чёрный, лицо Федьки бледное, измученное тревожными мыслями и бессонницей – ну просто узник какой-нибудь темницы сырой, и всё тут!

Но вот что удивительно – Федька вообще здорово изменился.

Вместо крикливого, вихлястого, неприятного всем, глупо задиристого мальчишки стоял печальный, задумчивый парень. И было в лице его что-то такое…

Витя никак не могла припомнить нужное слово. Прищёлкнула пальцами: «Ну же! Ну!» – и наконец вспомнила. Перед ней стоял очень поумневший человек. Она ещё не знала, может ли за считанные минуты, ну пусть часы (у него ведь несколько часов было, чтобы выкарабкаться из чулана), может ли так заметно поумнеть человек. Но за то, что Федька поумнел, она бы голову дала на отсечение. «А может быть, он всегда такой был, да мы не замечали? Может, он и кривлялся оттого, что не замечали?» – подумала она.

На Андрюху новое обличье Жекете не произвело ровно никакого впечатления. Он только хмыкнул, оттянул на животе Федькин свитер и сразу приступил к делу.

– Ты хочешь, чтобы голова богини вернулась туда, откуда ты её унёс? – резко спросил он.

Лицо Жекете покрылось красными пятнами.

– Да, – твёрдо ответил он.

– Тогда слушай, – непреклонно продолжал Андрей.

Федька сообразил всё на удивление быстро.

Надо было видеть, как он обрадовался! На глазах его даже слёзы выступили.

Витя деликатно отвернулась.

– Ребята, – прерывающимся голосом сказал Жекете, – ребята, вы… даже не представляете… – Он махнул рукой. – Да я… я что угодно сделаю! Ведь батю за это… его ведь в тюрьму посадить могут. И вообще… Я же не вор, ребята! Честное слово! Мне нравится здесь работать!

– Ладно, – прервал его Андрей, – всё ясно. Потом поговорим. Пошли.

Он быстро зашагал по крутому склону, потом побежал.

Витя и Федька бросились вдогонку.

Они бежали, потом переходили на шаг и, отдышавшись, снова бежали.

Витя думала об одном: «Не отстать! Выдержать. Не отстать от мальчишек!»

Потом она втянулась, стало легче.

За два квартала от дома, где жил Лохматый, под раскидистой старой акацией остановились.

– Отдохнём, – сказал Андрей, – разговор будет трудный, надо отдышаться.

Витя прислонилась к шершавому стволу дерева, подняла глаза. Акация тонко трепетала своими листочками. И когда глядишь на эти нежные, полупрозрачные листочки (про них и не скажешь – листья), становится понятно, зачем у этого дерева имеются ещё и длинные, острые колючки: для равновесия, наверное.

Мальчишки о чём-то шептались. Витя прислушалась и уловила последние слова, сказанные Федькой:

– …сами справимся!

– Нет! Все вместе! – громко и резко, как отрезал, ответил Андрей.

Витя сделала вид, что ничего не поняла, но про себя усмехнулась.

«Федька-то! Заботится! Чудеса. Только Андрюха знает, что я всё равно пойду!»

К домику Аркадия Витальевича (он же «Лохматый», он же «покровитель искусств») подошли незаметно, вдоль забора.

Отворили калитку и, уже не скрываясь, вошли во двор, поднялись на резное крылечко.

Андрей громко постучал. Никто не ответил.

Ребята тревожно переглянулись.

Федька изо всех сил, так, что стёкла в окнах задребезжали, грохнул кулаком. Дом молчал.

Отчаяние охватило Жекете, он вновь забарабанил кулаками, потом повернулся к двери спиной и несколько раз саданул в неё каблуками.

Ти-ши-на. Зловещая какая-то, будто притаился кто и не отворяет, подсматривает незаметно за ребятами.

– Неужели ушёл, уехал, гад! – чуть не плача, прошептал Федька.

Андрей молчал. И по его лицу Витя поняла, что он что-то обдумывает, что-то важное.

Витя проследила за Андрюхиным взглядом и увидела, что тот смотрит на открытую форточку во втором от крыльца окне.

– Что ты! – испугалась она. – Этого нельзя.

Андрей понял, что Витя догадалась о его мыслях.

– Без богини мы отсюда не уйдём, – твёрдо заявил он. – Пусть это неправильно, пусть нельзя, но надо лезть в дом. Вряд ли Лохматый таскает нашу находку с собой. Он её в доме где-то припрятал.

– Правильно! – тотчас отозвался Федька. – Надо залезть и взять. Он-то сам как её получил? Обманом. Ведь выманил! Надо лезть в форточку.

– Ни ты, ни я в форточку не пролезем, – тихо проворчал Андрей.

– Ребята, – впервые Витя испугалась по-настоящему, – а вдруг там ничего нет, а он придёт и застанет. Скажет – жулики!

– Не скажет, – усмехнулся Андрей. – Сам он жулик, а мы-то нет! Жулики – это когда для себя тащат чужое. А мы – своё и для всех!

Витя покачала головой – опять этот тихоня успел всё продумать и найти убедительные слова.

И всё же она чувствовала – что-то они делают не так, как надо. Но теперь уже поздно было отступать – Андрей и Федька выжидательно глядели на неё. Оба хмурились.

И Витя отчаянно махнула рукой.

– А-а, будь что будет! Я залезу, потом открою окно. За мной влезет Андрей. А ты, Жекете, стой на улице. Как только подойдёт к дому Аркадий Витальевич, свистни два раза и попытайся его остановить. Ты его сразу узнаешь – он огромный и лохматый, и ещё у него трубка в зубах.

– Как же я его остановлю? – с недоумением спросил Федька.

– Ты ему скажи: так, мол, и так, прислал отец, Геннадий Савельич, срочно, сию минуту, зовёт к себе. Понял?

– Понял. – Федька дёрнул подбородком.

Но было видно, что стоять на улице ему очень не хочется, а хочется быть со всеми.

– И молодец, что понял! – одобрил Андрей. – Давай-ка, подсади её мне на плечи.

Он чуть пригнулся, отставил назад ногу.

С помощью Федьки Витя мигом оказалась у Андрея на плечах.

Теперь раскрытая узкая форточка была ей на уровне груди. Витя просунула туда сперва руки, потом голову и ужом, вниз головой, перебирая руками по раме, скользнула вниз. Ребристое дерево больно проехалось по голеням, обдирая под джинсами ноги, но руки уже упёрлись в подоконник, и Витя мягко кувыркнулась в комнату.

Хорошо ещё, что пол был выстлан толстым, пушистым ковром, он смягчил удар. Но и упав на ковёр, Витя очень чувствительно ушибла плечо.

Сразу вскочила, не оглядываясь, рванула шпингалеты, распахнула окно.

Стремительно сиганул к ней Андрей, обернулся к Федьке.

– Давай на свой пост, живо! – приказал он.

Жекете нехотя, ворча, побрёл на улицу.

* * *

Первым делом Витя и Андрей внимательно огляделись. Комната была просторна, мебели мало, и расставлена она со вкусом, как показалось Вите. В такой комнате, наверное, приятно было жить.

В неё вели две двери. Одна была заперта, другая соединяла комнату с ванной.

В ванной у стены стояло несколько толстых потемневших досок, на внешней доске тускло мерцала позолота, еле угадывалось чьё-то лицо. Это были иконы.

В углу на стуле стоял пузатый саквояж.

Головы не было.

Снова зашли в комнату, внимательно огляделись. Андрюха раскрыл платяной шкаф, осторожно, стараясь ни к чему не прикасаться, осмотрел его – нету. Нет богини, и всё тут.

А больше в комнате и прятать-то было негде.

Андрей решительно прошёл в ванную, приподнял саквояж.

– Тяжеленный, – сказал он и расстегнул застёжку-молнию.

На самом верху, завёрнутая в прорвавшуюся во многих местах газету, лежала голова.

Андрей развернул газету, и Витя тихо ахнула.

Ничего похожего на голову античной богини. На ребят глядело страшное, грубо вылепленное из гипса, безглазое лицо – разинутый рот, вместо волос – толстые, извивающиеся змеи.

– Медуза-Горгона, – угадала Витя.

– Фу! Страшенная-то какая! – прошептал Андрей.

– Она вообще-то и должна быть страшной, – сказала Витя, – все, кто на неё глядели, от ужаса превращались в камень.

– Ну, мы-то не превратимся, – усмехнулся Андрей, – может, потому, что слишком она новенькая – вон гипс ещё сыроватый. – Он непочтительно колупнул ногтем нос Горгоны.

И в этот миг раздались два пронзительных свистка с улицы.

От неожиданности Андрей уронил Медузу-Горгону на кафельный пол.

Раздался глухой удар – и страшная Горгона раскололась, как скорлупа ореха, а под ней, как прекрасное ядро, открылось задумчивое, живое, неповторимое лицо античной богини.

– Вот она! Он её замаскировал этой дрянью! – вскрикнул Андрей.

А Витя опустилась на колени, бережно взяла в руки мраморную голову, покрытую чем-то жирным, чем-то вроде вазелина.

«Это чтобы гипс не прилип», – успела подумать она.

И в тот же миг с треском распахнулась дверь. Ребята оглянулись.

В дверях стоял разъярённый Аркадий Витальевич. Лицо его было багрово, волосы растрепались, здоровенные кулачищи медленно сжимались и разжимались.

– Ну что, гадёныши, пронюхали? – прохрипел он.

Втянув голову в плечи, целясь ею в живот Лохматого, метнулся вперёд Андрей. И тут же от жесточайшего удара с грохотом полетел в угол, затих там.

Витя осторожно положила мраморную голову на стул, вытянулась в струнку.

– Вот так «покровитель искусств»! – звонко сказала она. – Вы просто подлец. И не очень-то расходитесь, сюда едет мой отец. И не один.

Аркадий Витальевич вздрогнул, резко обернулся к ней. Он побледнел.

Витя чувствовала, что лицо её горит. Кровь дробными молоточками стучала в висках.

– Вы подождите немного, он скоро будет здесь.

– Нет уж, дудки, ждать я, простите, мадемуазель, не могу, – сквозь зубы проговорил Аркадий Витальевич.

Он разом обхватил все доски икон, вынес их в комнату. Витя взяла голову, прижала к груди.

– Не отдам! – крикнула она.

Но «покровитель искусств» молча рванул богиню, сильно оттолкнул Витю, и она полетела прямо на Андрея. Тот стонал.

– Посидите, голуби, тут. Некогда мне с вами возиться!

И Аркадий Витальевич вышел из ванной.

Витя тут же вскочила, с разбега бросилась на захлопнутую им дверь. Бесполезно.

Поднялся, покачиваясь, Андрюха; под глазом его растекался здоровенный фиолетовый синяк.

– Вот и добыли голову сами, – горько прошептал он.

И тут они услышали голос Федьки.

Тот вопил во всю мочь:

– Здесь он! Здесь, собака! И ребята там, Константин Николаич!

В комнате что-то загрохотало, резко хлопнула какая-то дверь, и буквально через минуту затряслась другая – в ванную, Витин отец так рванул её, что чуть с петель не сорвал.

Он бросился к ребятам, ощупал их, и тут впервые Витя увидела у своего отца смертельно перепуганные глаза. За его спиной стоял внешне спокойный, собранный Станислав Сергеевич.

– Где этот тип? – спросил он Андрея.

– Убежал. Через эту дверь, наверное, – проворчал Андрюха и показал на вторую дверь в комнате. Он старался повернуться к отцу так, чтобы не видно было подбитого глаза.

В распахнутое настежь окно влезли два милиционера, за ними – печальный Жекете.

На полу лежали упавшие иконы, на столе – прекрасная голова античной богини.

Видно, «покровитель искусств» решил, что собственная шкура дороже.

– А я ведь вспомнил этого типа, – сказал Витин отец. – Он сильно постарел, но ещё на вокзале показался мне знакомым.

– Капитан, – обратился Станислав Сергеевич к одному из милиционеров, – надо перекрыть все выходы из города. Здесь орудовал старый рецидивист. Мы его знаем. С сорок шестого года знаем. Я с Генкой, то есть с Геннадием Савельичем, разговаривал, он и напомнил, что это за тип.

Капитан присвистнул.

– Сделаем, – деловито сказал он и тут же исчез вместе с напарником. С ними исчез и Станислав Сергеевич.

– Что же ты не задержал Лохматого? – спросил Андрюха у Жекете.

Федька нахмурился.

– Он на такси приехал и сразу увидел раскрытое окно. Я только свистнуть успел. Он и дверь отпирать не стал, в окно прыгнул. А я домой со всех ног. Я же знал, где сейчас Константин Николаич. Вот привёл…

– Вовремя, – серьёзно ответил Андрей.

– Ты просто молодец, Федька, ты умница. – Витя обняла Жекете за плечи, тот болезненно поморщился.

– Что, больно? – забеспокоилась Витя. – Извини.

– Какая там боль! – отозвался Федька и прошептал: – Батя вот… как с батей будет – не знаю… Только нам с ним вместе не жить.

* * *

Несколько дней спустя на жёлтом песке пляжа под яростным солнцем лежали трое: Витя, Андрей и Жекете. Витя и Андрей были счастливы. Они ехали к новому морю – открывать неведомую, легендарную страну – Диоскурию.

Мама прислала категоричную телеграмму:

«Немедленно высылай ребёнка! Не могу я больше без Витьки! Пусть приезжает с Андреем. Море тёплое и голубое…»

– Везёт же людям! – сказал папа, прочитав телеграмму. – И море голубое, и Диоскурия на дне… Эх, поехал бы я с вами, ребята, да куда ж денешься от нашей богини! – Папа подмигнул ребятам, показал глазами на мрачного Жекете и убежал по своим делам.

Витя и Андрей весело переглянулись.

– Ты чего это нос повесил, Федька, – сказал Андрей, – ты гляди, как вокруг здорово – море зелёное, небо синее, обрывы рыжие. Красота!

– Дурак ты, хоть и умный, – вяло ответил Федька. – И море мутное, и небо белёсое, и обрывы осыпаются. С чего это мне веселиться? Вы уедете, а мне куда? Общежитие искать или комнату. И на работу устраиваться, а я к вам привык, мне у вас нравилось. Эх, да что говорить! Сытый голодному не товарищ!

Витя и Андрей прыснули.

– Сказать ему, Андрюха? – спросила Витя.

– Не стоило бы, раз у него море мутное и небо белёсое и вообще. Ну да ладно, скажи! – величаво разрешил Андрюха и почесал загорелый дочерна живот.

– Ты же с нами едешь, Жекете! Вчера мне папа сказал! – выпалила Витя. Ты в маминой экспедиции мотористом работать будешь.

Федька подпрыгнул, будто на него капнули расплавленным варом. Не знал ещё – верить или нет, уставился на приятелей, внимательно заглянул им в глаза.