Текст книги "Богу"

Автор книги: Илья Британ

«Знаю каждую в мире я ныне страну…»

 
Знаю каждую в мире я ныне страну,
Человек до конца мной изучен,
И как вольная птица в проклятом плену,
Я от жизни устал. Я измучен.
 
 
Я кого-то любил, я чего-то желал
В безысходном порыве к чему-то:
Путь земного скитанья и жалок, и мал,
А солгавшая Вечность – минута!
 
 
Что такое печаль незалеченных ран? —
Сердце верит, молчит только разум!
И влекомый в пространства невидимых стран
Захотел быть и стал водолазом.
 
 
Мой немеркнущий взор вдохновенно проник
До великих глубин океана,
И раскрылся его мне последний тайник
В полумгле водяного тумана.
 
 
Ни забвенье людей в бесконечной тиши,
Ни сиянье волшебных жемчужин, —
Ничего не пленяло сгоравшей души:
Этот мир был ей тоже не нужен.
 
 
Я поднялся на землю, где видел я зло,
Где конца нет тоске и заботам.
В голубые пространства меня унесло:
Захотел быть и стал я пилотом.
 
 
Я сумел через скучную звездную сеть
К новым солнцам, к неведомым лунам
Чародеем по воле своей долететь…
О, безумье! – не лучше вверху нам!..
 
 
Бесконечность миров – бесконечность тоски,
Будто скучные, скучные числа! —
И разбил я внизу свой корабль на куски…
О, мой путь – без конца и без смысла!
 
 
Ни вверху, ни внизу! – Бедный разум убит,
Сердце сдавлено каменным страхом…
И ушёл от себя я в изгнание, – в скит:
Волей Божьею стал я монахом.
 
 
Как спокойно течёт по равнине вода,
Не смущенная пылкой волною,
День за прожитым днём, а за годом года
Тихо гаснут за белой стеною.
 
 
Правда, слышу подчас океана я гул,
Вижу светлые грозные дали,
Но умею велеть, чтобы сразу уснул
Голос грешной тоски и печали.
 
 
Правда, вспомню подчас чью-то нежную грудь,
И потянет опять к поцелую,
Но чтоб вялую душу к молитве вернуть,
Я презренное тело бичую.
 
 
И приходит вся жизнь в этом Божьем скиту;
Как на дне неземного колодца…
Но последние дни я с тревогою жду,
Что гроза в мое сердце вернется.
 
 
Вдруг безумье свободы меня осенит,
И увидя в молитве гримасу,
Я с презреньем оставлю солгавший мне скит
И сожгу ненавистную рясу?
 
 
Чья тогда мне, скитальцу, поможет рука?
Где найду и для неба я крылья? —
О, томительный плен! О печаль и тоска!
О, позор рокового бессилья!
 

«Ты мгновенным метеором…»

 
Ты мгновенным метеором
Путь мой пересек
И с не сказанным укором
Скрылся не навек.
 
 
Я одна па перекрёстке
Призрачных орбит,
А в душе – былого блёстки:
Их она хранит.
 
 
Сердце смутно ждёт возврата
Схлынувшей волны.
Знаю: в чём-то виновата
Жутко, без вины.
 
 
Всё равно мне, – я не скоро
Богу дам отчёт,
А дорога метеора.
Путь мой пресечёт.
 
 
И когда столкнёмся оба.
Чтоб упасть во тьму.
Небо будет вместо гроба
Двум, как одному.
 
 
Отчего-то две орбиты
Здесь нам суждены…
О, Господь, мой грех прости ты
Жуткий, без вины!
 

«Клубок великих дум распутай…»

 
Клубок великих дум распутай,
Больное сердце оживи,
Чтоб Вечность алою минутой
Зажглась в немеркнущей любви.
 
 
Земное пусть проходит рядом, —
Забудь его неверный сон:
Гляди, как ласков синий ладан.
И нежен сумрак близ икон.
 
 
Молитвы Господу слагав,
По миру призраком броды,
Чтоб жизнь открылася другая,
И солнце вспыхнуло в груди.
 
 
Хоть светлым ангелом тогда ты
Войдёшь в неведомый чертог,
Но всё равно: земной утраты
Вернуть не в силах даже Бог…
 

«От бездны к бездне суждено нам…»

 
От бездны к бездне суждено нам
Держать куда-то долгий путь.
Внимай бестрепетным законам,
Людская трепетная грудь!
 
 
Пусть верно служат телу ноги,
Душе – два пламенных крыла,
И ярко светит мысль о Боге
В потёмках призрачного зла!
 
 
Измерить бездну – труд напрасный!
Не знай того, что впереди…
Над всем взлетая, будь бесстрастной
И – дальше! – или… упади!
 

«Там – ряд бойцов распятых…»

 
Там – ряд бойцов распятых;
Там брата режет брат…
Нет в мире виноватых?
О, каждый виноват:
 
 
Убитый и убийца,
Обманутый и лжец,
И всякий, кто родится;
А прав – один Творец.
 
 
И в том, что тот повешен,
Тому не верит Бог, —
Во всём я тоже грешен:
Я знал и не помог.
 
 
Что ты, что он, что я ли,
Увы, – не всё равно ль:
Виновны все в печали,
Виновны все за боль.
 
 
И тянется сурово
Одна сплошная нить:
Пускай не будет злого,
Иначе – стыдно жить!
 

«Звёзды чётко горят маяками…»

 
Звёзды чётко горят маяками
(Солнца нет, уж успело зайти.):
Бог зажёг их Своими руками
Для скитальцев земного пути…
 
 
В сердце – бурное вещее пламя
(Солнце жизни – давно позади.):
Бог целует своими устами,
И рождается песня в груди…
 

«В детстве (был еще я мал.)…»

 
В детстве (был еще я мал.)
Бог всю правду мне сказал;
В сердце, лаской не согретом,
Я услышал: «Будь поэтом!»
Жизнь, ты средство! Бог, Ты – цель!
О, звени, моя свирель…
 

«Что молчит моя тетрадь…»

 
Что молчит моя тетрадь,
Вы виновны сами:
Надо чем-то торговать, —
Трудно жить псалмами.
 
 
Страшен будней злой клинок
В мареве излучин;
Вянет скромный мой венок,
А базар так скучен!..
 
 
Чернь завистлива и зла,
Судит праздность строго:
А для мирного угла
Надо так немного!..
 
 
Жить, как надо, не могу:
Жизнь всю жизнь мне гадит…
В том же мучился кругу
Мой духовный прадед.
 
 
Вам, конечно, всё – пустяк,
Миленькие братцы? —
Гаснет в чёрной тьме маяк:
Можете смеяться…
 

«Кто выше и горя земного…»

 
Кто выше и горя земного,
Кому и в страданьях отрада,
Тот всё понимает без слова,
Тому всё так ясно без взгляда.
 
 
О, много на совести пятен,
Но сердце любить не устанет:
Исчезнувший миг безвозвратен,
Но будущий день не обманет…
 
 
Кто; здесь изменит нам, себе ли
Тот станет трупом меж людей.
Того убьёт его же зелье
В потоке призраков и дней.
 
 
Кто пролил кровь свою, врага ли,
Тот будет проклят там и тут:
Душа у мрёт в немой печали,
Сама свершив свой чёрный суд.
 
 
Кто страстью пламенно ужален,
Тот будет иноком святым:
Он сам воскреснет меж развалин,
И станет прошлое, как дым.
 
 
Кто дерзко заповедь нарушит
И злого тленья сбросит гнёт, —
Иль сердце совестью задушит,
Иль Вечность в цепи закуёт.
 
 
Кто, споря с Богом, вырвет знамя
И смерть найдет в святом бою, —
Того нетленными руками
Обнимут ангелы в Раю!
 

«Начни с конца, забудь начало…»

 
Начни с конца, забудь начало.
Сожги средину; всех прости,
Кого ошибкой повстречала
На сером, призрачном пути.
 
 
До сердца памяти нет дела,
И в ней всегда таится ложь. —
Исчезло? Кончено? Сгорело?
Навеки умерло? – Так что ж!
 
 
Внемли таинственным загадкам
И сердцу вещему внемли,
Познать сумей мгновеньем кратким
Всю скорбь, все радости земли.
 
 
Не в снах, не в чёрном пистолете
Нам жизнь ответит на вопрос:
Отгадку знают только дети,
А правду всю сказал Христос..
 

«Душа – огонь, а плоть – зола…»

 
Душа – огонь, а плоть – зола.
Но нет в ней мёртвых зёрен:
Как будто жизнь давно прошла,
И я судьбе покорен.
 
 
Дорога серая длинна,
Но знаю, есть граница:
Молчит родимая страна
И только, только снится.
 
 
О, лес и степь, о, луг и новь,
О, горы и равнина, —
Примите позднюю любовь
Почти родного сына!
 
 
О, как мне мил и как. далёк,
Мой домик за межою…
Я – бедный, бедный мотылёк,
Но с бурною душою!
 
 
Душа – огонь, а плоть – зола.
Устал я жить враждою.
И спорит мертвенная мгла
С бессмертною звездою!
 

«День и месяц, и год…»

 
День и месяц, и год —
Вереница забот.
Что родится, умрёт,
Но узнает восход.
 
 
Сердце можно увлечь
Мнимой ласкою встреч,
Но безгласная речь
Это – хуже, чем меч.
 
 
Средь кошмара, тревог
И погибших дорог,
Как последний итог —
Только Вечность и Бог!
 

«Хотя в душе рыдают часто…»

 
Хотя в душе рыдают часто
Печаль и скорбь Екклезиаста,
Но как ничтожен и как тесен
Мне Божий мир без Песни Песен;
 
 
Хотя всегда, везде мне близко
Любви безумие Франциска,
Но в сердце блещут бурно, жарко
Алькофорадо и Петрарка;
 
 
Хотя разбила все скрижали
Тоска по Вечности Паскаля,
Но мудрость низменна и нема
Пред светлой тайной Вифлеема!
 

«Земные скорби – сон пустой…»

 
Земные скорби – сон пустой:
Они – забавы дьявола.
Влекись далекою мечтой
Заоблачного правила.
 
 
Мелькает грех в потоке зорь
Обманчивой личиною. —
С пресветлым Господом не спорь,
Идя дорогой длинною.
 
 
А в зное кратких неудач
Нам гибель только чудится. —
Над гробом прошлого не плачь:
Обещано – и сбудется!
 

«Накрапывал дождик осенний…»

 
Накрапывал дождик осенний;
Печально деревья шумели. —
Мне жалко убитых мгновений,
Мне страшно томиться без цели.
 
 
Гуляет но трепетным крышам
Озябший рассерженный ветер. —
А родине стой мой не слышен,
Никто на него не ответил.
 
 
Остыл мой нетронутый ужин,
Бокал одинокий не начат. —
Пока никому я не нужен,
Со мною никто не поплачет.
 
 
О, вечер осенний унылый,
Устал я нести свою ношу,
Однако до самой могилы
Креста своего я не брошу.
 
 
Чужда мне и зависть и злоба, —
Я Богу пою свои песни
И знаю, что, вызвав из гроба,
Он скажет: «Поэт Мой, – воскресни!»
 

«Душа – Божественный сосуд…»

 
Душа – Божественный сосуд,
Ларец небесных благовоний! —
От пыльной жизни не спасут
Мольбы и свет потусторонний.
 
 
Сними лазурный свой венок,
Уйди от ризы белоснежной:
Пускай страданье долгий срок
Горит в душе твоей мятежной.
 
 
Пади, смиренно до глубин
Земной тоски земного ада;
Беги от счастья, будь один
В чаду земного маскарада.
 
 
Пойми свободы жуткий плен,
Любя весь мир, лишаясь крова:
Господь изгнанье даст взамен,
Но не желай пути иного!
 
 
Что толку медлить у гробниц! —
Себя за прошлое распни ты;
Пускай пожаром злых зарниц
Сгорят надменные ланиты.
 
 
И сны убей, и светлым будь,
Но не в мечтах и не в Нирване,
Чтоб в сердце раненом замкнуть
Безумный круг земных желаний.
 
 
И в храм иди на Божий Суд
И кайся, кайся на амвоне:
Разбей Божественный сосуд,
Ларец небесных благовоний!
 
 
Тогда настанет для души
Святое вечное «Сегодня»,
И вспыхнет в ласковой тиши,
Как солнце, заповедь Господня.
 
 
Тогда… но нет небесных слов, —
Нельзя сказать о том земными,
Что там, у райских берегов
Живёт в блаженном Серафиме!
 

«В Раю Господнем на престоле…»

 
В Раю Господнем на престоле
Горит твое святое имя:
Молюсь ему, люблю до боли
И не сравню его с другими.
 
 
Какая тайна в самом слове:
Россия! – царство откровений,
Шесть букв из пламени и крови
И Царства Божьего ступеней!..
 

«За книгой, за вином; в дворцах ли, в конуре ли…»

 
За книгой, за вином; в дворцах ли, в конуре ли;
В пустыне, в суете ль; в болотах иль в степях;
Свершая гордый путь, бредя ль совсем без цели;
Хорошим иль дурным; свободным иль в цепях;
 
 
С другими ли, один; меж роз иль на соломе;
Распутным иль святым; чтоб падать иль любить;
В шантане ли, в скиту, иль в сумасшедшем доме, —
Но только лишь бы жить! Как можно дольше жить!!.
 

«Свою кончаю Литургию…»

 
Свою кончаю Литургию
Не красоте земного плена:
Пускай поют её другие, —
Страшна мне Господу измена.
 
 
В моей душе иные зёрна. —
Они дадут иные всходы…
О, как мне жить теперь просторно!
О, как смешны былые годы!
 
 
Весь Божий мир – моя обитель,
Звени моя в ней Литургия:
Прими её, Христос-Спаситель!
Люби её, моя Россия!
 

I. «Как не берег первосвященник…»

 
Как не берег первосвященник
За подвиг службы алтарю
Людских даров, их лгущих денег,
Так я молюсь, так я творю.
 
 
Поят наградой тяготится,
И дар земной его стыдит:
Он не наемник, не блудница, —
С ним Бог по-Божьи говорит…
 
 
Но если так любим он вами,
Что вы умеете гореть,
То чтить должны его вы знамя
И с ним страдать, и умереть.
 
 
Другой любви ему не надо,
Но всё равно: он будет ваш…
Поэт! лишь Бог – твоя отрада:
Всё остальное – злой мираж!
 

II. «Порвал я страсти знойной путы…»

 
Порвал я страсти знойной путы
И цепь страданий расковал;
Сгорели алые минуты,
Исчезли мрак и холод скал.
 
 
Я – вечный путник, я – прохожий,
Я – рыцарь Господа-Христа:
Во мне теперь лишь голос Божий,
Молчит земная суета.
 
 
Ни пир, ни думы кабинета!
Ни жар любви, ни черный скит!
Ни нежных слов, ни пистолета! —
Весь мир был мною пережит…
 
 
Изведал все земные чары,
Путём греха я к небу шёл,
Смиренно принял все удары
И бросил призрачный престол.
 
 
Обман любви был так коварен,
И слаще я не знал отрав:
За всё я Богу благодарен, —
Его великий Суд был прав.
 
 
Впитал я всей земли пороки:
Хулил, дерзал, над всем смеясь;
Себя готовил я в пророки,
Роняя крест и душу в грязь…
 
 
Теперь погас последний морок, —
Земля и небо тут во мне:
Весь мир теперь до боли дорог,
С людьми я, как наедине.
 
 
Иду… иду… легко, без шума,
В пустыне больше не кружа:
Зовёт меня благая дума
И светлой Вечности межа!..
 
 
О, вейся, вольная дорога
Меж гор, лесов в потоке дней:
Слуга я родины и Бога,
Сын верный Матери своей!
 
 
А если ты, меня ревнуя,
Придешь ко мне когда-нибудь,
Тебе свой посох протяну я
И покажу на крест и путь!
 

III. «Итак, поэт достиг предела!..»

 
Итак, поэт достиг предела!
Любовью сердце утоля,
Оставлю здесь я томик белый
Тебе, о, милая Земля…
 
 
Как ты, душа моя блуждала.
Прожив два раза жизнь свою,
Па небе песни те слыхала,
Что здесь теперь тебе пою.
 
 
Всё просто в них, как взор ребёнка;
Любя тоски своей прибой,
Скорбел в тиши, смеясь не звонко,
Грешил без злобы, но с мольбой.
 
 
Они влекут в миры иные.
Они навеки сети рвут:
Не знаю сам себе цены я,
Но верю только в Божий Суд.
 
 
Когда мне будет сладко сниться
В могиле нежной тихий сон,
Мои лазурные страницы
Полюбит мир, поймёт их он.
 
 
Храня мечты моей обломок,
Впивая солнечную пыль,
О, верь, тоскующий потомок
В мою немеркнущую быль…
 
 
Тоскливо жил у дней в плену я,
Пришла любовь: созрел мой плод…
Кто видит Бога, скорбь минуя,
Тот белый томик мой поймёт.
 
 
От этих песен никуда я,
Мой друг безвестный, не уйду,
Хотя бы жил в долинах Рая,
Хотя бы мучился в аду.
 
 
Когда ко мне твой взор угрюмый
В мою обитель долетит;
Когда затмится скорбной думой
Младой огонь твоих ланит, —
 
 
Я брошу свет и радость Рая,
Покину властно жуткий ад
И боль Бессмертья познавая,
К тебе приду, сестра иль брат! —
 

Konigstein im Taunus, 1923 г. День Св. Иоанна Златоустого.

MCMVII – MCMXXIII

Cum Deo!

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

«Лампа под зеленым абажуром…»

 
Лампа под зеленым абажуром;
Библия, – раскрыт Екклезиаст;
Часики с подклеенным амуром. —
Прошлого могила не отдаст?
 
 
Призраки бездушные без плоти;
Пес уныло дремлет на ковре;
Строки о забвеньи на блокноте. —
Прошлое вернется на заре?
 
 
Пальма никнет серая горбато;
Мебели потрескавшейся вздох. —
Разве сил, растраченных когда-то,
Так и не заметит гордый Бог?
 
 
Память ищет правды в знаках стертых.
Тленное раздумие откинь:
Чаю воскресения из мертвых,
Жизни в веке будущем… Аминь!
 

«Холодный черный сон запущенной усадьбы…»

 
Холодный черный сон запущенной усадьбы;
Немая плесень стен, разбитые карнизы…
Напрасная мечта: хотелось увидать бы
В твоем глухом саду мне милый профиль Лизы!
 
 
На крыше куст растет; остаток от террасы;
Ни окон, ни дверей: гнездятся в залах птицы;
На мраморных богах – застывшие гримасы;
Крапива грубо жжет узорные теплицы.
 
 
Над мертвым прудом – мост; в воде лежат перила;
Поникший павильон – совсем как гробик детский;
Широкая скамья под старой липой сгнила:
Не здесь ли, Боже мой, познал любовь Лаврецкий?
 
 
Часовни древней след: темна, грустна икона;
Придушенный фонтан; забытая дорожка. —
Несется из села хрипенье граммофона,
Обрывки бранных слов и нудная гармошка.
 

«Время было к вечерне. Огнями заката…»

 
Время было к вечерне. Огнями заката
Догорали поля. По дороге небес
Табуны облаков – золотые телята
Промелькнули домой за коричневый лес.
 
 
Тихо ныл коростель; а во ржи перепелка
Отвечала ему. Задремали цветы.
Серебрилась роса. Из туманного шелка
В молодых камышах холодели пруды.
 
 
Плыл сиреневый звон. Аромат на поляне,
Тяжелея, дрожал. Возвращались стада.
Торопливо, без слов проходили крестьяне.
Где-то плакал ребенок. Блеснула звезда.
 
 
Кто-то песней смеялся. Позвали кого-то.
Шла слепая старуха в избушку свою.
И покой, и отрада. И грусть, и забота. —
Это было в России… Быть может, – в Раю.
 

«Вербочки – нежнее детских щек…»

 
Вербочки – нежнее детских щек;
Светлые росинки на цветах…
Господи, Ты все-таки далек!
Господи, какой же я монах!
 
 
Вербочки – как девичьи глаза;
Тихая улыбка на губах…
Господи, зачем мне небеса!
Господи, какой же я монах!
 
 
Вербочки – как радость на земле;
Солнышко играет на крестах.
Господи, скорей приди ко мне!
Господи, какой же я монах!
 

«Птицы черными крыльями хлопали…»

 
Птицы черными крыльями хлопали,
Серый дождь упадал на поля,
И озябли безмолвные тополи,
И озябла старушка-земля.
 
 
Я рыдал о заброшенных хижинах,
Я молился и верил опять,
И хотелось утешить обиженных
И весь мир на груди приласкать.
 
 
В сердце вспыхнула чистая лилия,
Радость Вечности мудро постиг;
Но, смеясь над порывом бессилия,
Мне шепнул Сатана: «Еретик»…
 

«В полях изгнания горит моя звезда…»

 
В полях изгнания горит моя звезда;
Летят мгновения в капризно-жутком танце,
И мчатся черные большие поезда
Меж светлых призраков почти ненужных станций.
 
 
Кому поведаю тоску моей тоски?
Когда все кончится? Конца не видно прозе!..
Хохочут злобные кошмарные свистки,
Вагоны – кладбища; а кто на паровозе?
 
 
Держу бессмысленно навязанный билет:
Какая станция? увы, названье стёрто…
Молиться Господу? Его как будто нет…
Куда торопимся? не все ль равно: хоть к черту!
 
 
Вся жизнь – изгнание… Мелькают фонари…
Устал от грохота, от призраков, от свиста;
Не видно месяца, не будет и зари, —
И Смерть курносая торчит за машиниста…
 

«Колода старых карт, знакомая до муки…»

 
Колода старых карт, знакомая до муки:
По ним я ворожил в плену больных минут;
Держали часто их твои родные руки, —
Давно ты умерла, они еще живут.
 
 
Вот черный мрачный туз, суливший мне потерю,
А вот девятка пик, с оторванным углом;
От Бога я ушел, но в них, как прежде, верю
В цепях своей тоски, в печали по былом.
 
 
Как свято я храню заветную колоду!
Она еще жива, а ты – давно в гробу…
Предскажет, может быть, последнюю свободу
Узор старинных карт усталому рабу.
 

«Тоскует колокол. Печален талый снег…»

 
Тоскует колокол. Печален талый снег,
Угрюмы лужицы под небом серой стали,
Бесцветны скатерти еще безмолвных рек,
Косятся домики в холодной мутной дали.
 
 
Тоскует колокол. Тяжел немой дымок,
На крыше каркает докучная ворона,
Кусты увядшие застыли у дорог,
На старом кладбище в слезах грустит икона.
 
 
Не видно солнышка; чернеют тополя,
Как тени грозные, как вражеские пики;
Томится грешная, безвольная земля…
Тоскует колокол. Сегодня Пост Великий.
 

«Еще, еще там стрелка передвинется…»

 
Еще, еще там стрелка передвинется,
Еще прибавит лжи к моим обманам…
Земля, Земля, ты – скверная гостиница,
С дешевым, грязным, скучным рестораном!
 
 
Еще, еще среда, четверг и пятница,
Еще один подарок новогодний…
Земля, Земля, ты – старая развратница,
Которой быть пора корыстной сводней!
 
 
Еще, еще тут что-то переменится,
Еще, еще Судьба затянет нити…
Земля, Земля, ты тоже в мире пленница,
И нет конца бессмысленной орбите!
 

«Я – раб в сырой каменоломне…»

 
Я – раб в сырой каменоломне
И бремя тяжкое несу;
Года былой свободы помня,
Страдаю пленником внизу.
 
 
Летят холодные обломки,
Летят и думы, как они;
И гаснет голос мой негромкий,
И гаснут призрачные дни.
 
 
Мелькнет во тьме порой мне искра,
Мелькнет надежда, как она;
И Смерть шагает так не быстро,
Как мой хозяин, Сатана.
 
 
И долго, долго суждено мне
Терпеть за черную вину
И быть рабом в каменоломне
У самого себя в плену.
 

«О, буря адская! Дрожит мое весло…»

 
О, буря адская! Дрожит мое весло
И стрелка черная тревожного магнита;
Валы косматые клубятся тяжело,
И тьма отчаянья над безднами разлита…
 
 
А дни угрюмые, как серые века;
Но все, что прожито, исчезло тенью краткой…
О где вы, родины любимой берега,
Маяк любви моей, – мой белый крест с лампадкой?
 
 
Мелькают пристани: на них чужой мне флаг;
Плывут навстречу мне совсем чужие лица…
А впрочем, Господи, не знаю я, кто враг,
Кто друг изгнаннику… И все – как будто снится…
 
 
О где вы, спутники былых моих годин? —
Быть может, родина, и ты теперь чужда мне,
И дома буду я совсем, совсем один?
Лампады нет уже? А крест – немые камни?
 
 
О, буря адская! Дрожит мое весло,
А тучи черные – как Дьявола одежды…
Вперед без устали!.. Но как мне тяжело:
Я верю, Господи, но в сердце нет надежды…
 

«Прости усталому рабу…»

 
Прости усталому рабу
Земную преданность заботе,
Себялюбивую мольбу,
Корыстный крик души и плоти.
 
 
Я знаю путь и вижу цель,
Я сердцем чту судьбы зерцало;
Все существо мое досель
Лишь отрицанье отрицало.
 
 
Святая бедность – хороша:
Не повинуясь игу злата,
Смиренномудрая душа
Свободной радостью богата.
 
 
На пестрый мир, на суету
Я не взираю исподлобья;
Но как принять и нищету,
Не запятнав богоподобья?
 
 
Прости усталому рабу,
Тобой казнимому не в меру,
На грани ропота мольбу
И недоверчивую веру…
2 мая 1940