Текст книги "Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца (СИ)"
Автор книги: Илона Волынская
Соавторы: Илона Волынская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Что вы, Петр Алексеевич, совсем дитя испужали, – Наталья Андреевна обняла Варю, прикрыла ее концами своей шали. – Не бойся, поди, принеси гостям кваску. С некоторых пор квас у братца делают преотменнейший, отведайте, государь. Да и вам, судари мои, не мешало бы хлебнуть, а не наливаться водкой до потери лица человеческого, – собравшиеся притихли под строгим взглядом княгини. Наталья Андреевна вернулась на свое место возле Фентона.
– Что такое квас, миледи? – поинтересовался Джеймс, с интересом наблюдавший за предшествующей сценой.
– О, это весьма вкусный напиток, квас на Руси пьют еще со времен язычества. Его делают на вымоченном зерне или черством хлебе.
Джеймс брезгливо скривился. Звучало не слишком-то аппетитно. Почему во всем мире так любят есть и пить всякую гадость? В Индии на мясо выпускают червей, чтобы те его размягчали, в Африке из мух делают пирожки, а здесь, извольте видеть, пьют настойку на черством хлебе. Глотать ее должно быть весьма сомнительным удовольствием. Джеймс с некоторой опаской дожидался обещанного угощения.
В дверях появилась дочь боярина, с трудом тащившая огромную бадью кисло пахнущей жидкости. Она попыталась водрузить тяжеленный сосуд на стол, но он оказался слишком велик для хрупкой девушки. Бадья стала опасно крениться. Поняв, что сейчас все содержимое опрокинется на него, Джеймс наклонился через стол, подхватывая бадью с другого конца. Варвара, почувствовав, что чьи-то руки легли поверх ее рук, вскинулась, ее огромные, опушенные золотыми ресницами глаза цвета сапфира остановились на Джеймсе и, затрепетав, она замерла. Перед ней стоял королевич ее снов. Его серые глаза ласково глядели на нее, его сильные руки поддерживали ее. На несколько мгновений Варя застыла в немом блаженстве. Вдруг, сообразив, что в присутствии отца, государя и десятка свитских она бесстыдно пялится в лицо иноземному гостю, Варя застыдилась и отпрянула. Лишившаяся опоры бадья перевернулась и поток липкого кислого кваса окатил Фентона, не обминув и сидящих окрест.
Англичанин, чертыхаясь, пытался отряхнуть камзол. Недаром, ох недаром ему даже название этого напитка не понравилось. Боги морских глубин, какая мерзость!
Варя же, поняв, что испортила все, что только могла испортить, выскочила вон из столовой палаты, забилась в свою горницу и залилась слезами. Через часок, когда неистовые рыдания сменились уже тихими умиротворенными всхлипами, в горницу влетела Палашка. Распахнутые в пол-лица глазищи девки возбужденно горели. Не глядя на госпожу она метнулась к слюдяному окошку, прижалась к нему лицом, пытаясь разглядеть что-то на дворе и затараторила:
– Боярышня, светик вы мой ясный, немцы аглицкие, ох и бедовые! Попалась я тут одному, страшной, безносый, как есть безносый, а уж охальник! – Палашка возбужденно захихикала, – Уж он меня крутил-вертел, аж взопрела вся! И дивное дело, по своему лопочет, а я вроде как и понимаю. Он мне руками всяко показывал. Вот глядите, Варвара Никитична, – Палашка развернулась к Варе, – Вот ежели так, – Палашка изобразила нечто отдаленно похожее на взбесившийся ветряк, – значит, по морям плавал. А ежели так, – Палашка заскакала по горнице, размахивая руками, – значит, врагов в капусту рубал. А ежели эдак, – девка скроила умильную физиономию, вытянула губы трубочкой, – значит, целоваться хочет. Но вы, боярышня, не думайте, я не далась, я девушка честная, – глаза рыжей негодницы наполнились такой чистотой и невинностью, что любому было ясно – врет, – А молодой аглицкий боярин, что с государем приехал, он ихний капитан. Уж он, сказывают, отчаянный, он бесстрашный! Его как враги заметят, так бегом бегут! А красавчик какой, ух! – Палашка упоенно зажмурилась, так что пухлые щеки поднялись к самым бровям, – Боярышня, а чего это вы вдруг расплакались, боярышня?!
Глава 3
Больше недели Варя скрывалась в своей горнице, стараясь не попадаться на глаза отцу. Убедившись же, что даже пережитые по вине дочери треволнения не помешали боярину вновь прочно забыть о ней и понимая, что без ее хозяйского глаза дом вскоре опять превратиться в руины, Варя выбралась из добровольного заточения.
Поистине странные это были дни. Страх перед родительским гневом и пережитый конфуз недолго мучили боярышню, зато в уединении буйным цветом расцвели давние мечты. Герой ее снов обрел лицо и стать английского рыцаря. Именно он добирался к ней через тридевять земель, сносил мерзкие головы невиданных чудищ, спасая ее от неминучей гибели, его конь Сивка-бурка прыгал выше терема стоячего, ниже облака ходячего, чтобы всадник мог сорвать поцелуй с ее уст. Иногда собственные мечты повергали ее в ужас, она понимала, сколь греховно ей, православной девице знатного рода, думать о неизвестном иноземце, безбожном лютеранине или, того хуже, латынщике. Однако чаще она утешала себя, говоря, что не велик грех мечтать о том, кого больше никогда не увидишь, грешок совсем крохотный, в нем даже не стоит признаваться на исповеди.
Варя хлопотала по хозяйству, когда раздался шум и на двор тяжело вкатилась карета Мышацких. Варя помчалась навстречу. Тетушкины визиты всегда радовали Варю. Тетушкин муж, князь Иван Федорович Мышацкий, ранее исполнявший посольскую миссию в Италийской земле, ныне был вызван царем Петром Алексеевичем в Петербург наладить подвоз материалов для строящегося флота. Впервые войдя в петербургский дом брата княгиня Наталья Андреевна, отлично знавшая безалаберность невестки, была весьма удивлена царившим там порядком и быстро сумела обнаружить его источник. Именно в сердце бездетной тетки Варя нашла любовь и понимание, которых ей так не хватало. Наталья Андреевна стала Вариной защитницей, ее покровительство было тем более важным, что крутым и решительным нравом княгиня пошла в свою мать, Варину бабку. Несмотря на большую разницу в годах, Никита Андреевич младшую сестру уважал и даже слегка побаивался. Более того, сама Прасковья Тимофеевна не осмеливалась поднять голос против иноземных нарядов золовки, только сверлила осуждающим взглядом обнаженные плечи княгини.
Сейчас Наталья Андреевна, чем-то изрядно взбешенная, решительно шагала к Вариной горнице, где и уселась на рундук, заняв шуршащими пышными юбками половину комнаты.
– Не знаю, дитя, будет ли здесь город, но пока что в глухом лесу проехать проще. Веришь ли, моя карета намертво завязла в грязи прямо напротив Адмиралтейства. Спасибо любезному офицеру, что командует там строительством, он отрядил работников и нас вытащили, – Княгиня раздраженно обмахнулась веером, перевела дух и спросила, – Где братец?
– Ежели вы про батюшку, так он с утра на верфь ушел, а ежели про Алешу, он в полку уже второй день.
– В кабаке он второй день, не вылезал оттуда еще. А где твоя матушка?
– В церковь пошла.
– Вот и хорошо, – Наталья Андреевна явно повеселела, – Можно поговорить спокойно. Ты царев-то приказ помнишь?
– Какой приказ, тетушка?
– А такой, чтобы быть тебе на ближайшей ассамблее. Ну, кто тебя танцам учить? Что глядишь так испуганно? Твой родитель позабыл, али надеется, что царь позабудет? Так напрасны сии надежды!
– Тетушка, да что вы такое говорите! Какая ассамблея, батюшка никогда не дозволит, я и сама не пойду позориться.
Княгиня гневно прихлопнула ладонью по рундуку:
– Уж это, моя милая, не тебе решать, и даже не твоим отцу с матерью. Приказов своих Петр Алексеевич не забывает и обратно не берет. Пойдешь без разговоров!
Варя прижалась к тетке:
– Батюшка мне ни в жизнь не простит, коли я там появлюсь, и матушка говорит, что ассамблеи – вертеп диавольский.
– Родители твои, видать, из ума выжили, прости Господи, не след такие слова при дочери говорить. Из-за глупостей своих весь род загубить хотят!? Повторяю тебе вдругорядь, чтобы ты сама и семейство твое не удумало, а тебе в ассамблее быть! Добром не пойдешь, силой поволокут.
Варя испуганно взмолилась:
– Тетушка, миленькая, вы же такая разумница, придумайте, как мне этого страха избегнуть и батюшку не прогневить.
– Я сюда не затем приехала, чтобы помочь тебе царскую волю порушить, а затем, чтобы помочь ее исполнить. Несложно ведь догадаться, что братец мой ничего не сделал, чтоб тебя подготовить. Пойми, детка, нельзя тебе от ассамблеи уклониться, не простит царь. Ты только не бойся, я ведь изрядно постарше тебя буду, а европейское обхождение освоила, а тебе, девице юной, и вовсе сам Бог велел. Поедем завтра ко мне и я уж постараюсь, чтобы не было с тобой конфуза вроде давешнего. Наряд тебе из моих подберем, кое-какие танцы покажу, заодно у меня завтра гости, посмотришь как себя на людях вести.
Варя решительно покачала головой:
– Воля ваша, тетушка, ничего такого я делать не стану. Еще как я сюда приехала, батюшка говаривал про бесстыдниц, что честь позабывши, с вовсе чужими мужчинами выплясывают. Он тогда ясно сказал, что политесная наука есть грех и поношение роду, и чтобы я не то что учиться, даже смотреть на такое не смела. Я, тетушка, против родительского слова не пойду.
Тетка раздосадовано поднялась:
– Ох, дитя неразумное, только ведь хуже делаешь. Ин ладно, коли учиться тебе не позволено, так к родной тетке в гости ходить никто не запрещал. Завтра к вечеру пришлю за тобой карету. И не спорь более, не то рассержусь.
– А если батюшка узнает и разгневается?
– От кого же он узнает? Уж не тебя ли саму спросит? Когда он в последний раз-то вспоминал, что у него дочь есть?
Варя низко опустила голову, на глазах ее заблестели слезы:
– Дитятко, дитятко, всем ты хороша. И дочь почтительная, покорная, и богобоязненна, и хозяйка отменная. К тому же умна и собой не дурна, тебя приодеть, так все кавалеры за тобой бы только и бегали. Одна беда: никто сих достоинств не видит и не ценит, воистину, имеют сокровище и бросают его в грязь. – Тетка ласково погладила склоненную золотую головку. – Но ты не печалься, мы с князем о тебе позаботимся, кроме тебя ведь у нас и нет никого. – Как всегда упоминание о собственной бездетности причинили княгине боль, но один взгляд на хрупкую племянницу, так нуждавшуюся в ее заботе и защите, прогнал с сердца Натальи Андреевны привычную тяжесть. Она поднялась, погладила Варю по нежной щечке, – К завтрашнему вечеру будь готова, – Уже выходя, тетушка добавила, – Забыла сказать, среди моих гостей и иноземцы будут, поглядишь как твоих лет девы бойко с ними на иностранных языках болтают, может и самой все же захочется чему-нито поучиться.
Варя открыла было рот, чтобы ответить тетке и хоть тут порадовать ее, но та, подхватив юбки, уже стремительно сбегала по узкой крутой лестнице и не слышала племянницы. Может и хорошо, может лучше тетушке и не знать, что Варе нечему особо учиться у ее гостий. Так уж сложилось, что старый боярин, отец Никиты Андреевича, за участие в войне с Польшей и Швецией получил от царя Алексея Михайловича изрядное имение под Киевом. Варя, все детство бывшая под опекой вдовой бабушки, провела вместе с ней не один год в украинской вотчине Опорьевых. От услужающих холопок она переняла язык польский и местный русинский. Немка-полонянка, за аккуратность и любовь к порядку пожалованная должностью няньки при боярышне, шутя обучила ее немецкому. Со своим сердечным другом, тоже пленником, но из Свейской земли, нянька говорила на его родном наречии и Варя сама не заметила, когда выучила шведский. Заради бережения от всякой опасности к маленькой госпоже был приставлен крещенный татарин Махмуд-Петро, с которым Варя болтала по татарски. Свою руку к Вариному обучению приложил и отец Георгий. Бывший славный студиозус Киевской коллегии смертельно скучал вдали от городов и спасался от тоски штофом казенной водки и обучением "панськой дитини" грамматике, арифметике и даже начаткам латыни по затрепанному томику Вергилия.
Варя совершенно не осознавала важности своих познаний и только поселившись после смерти бабушки вместе с остальной семьей, обнаружила, что иноземная речь – высокоценимое в нынешние времена умение. Впервые увидав Алешку за уроком немецкого, Варя была крайне изумлена. Она никак не могла понять тех нечеловеческих усилий, которые брат прилагал в овладении чужой речью. Мучительно зазубривая каждое слово, он ломал и насиловал свою память, как ломают врага. На немецкую книжку он бросался с тем же яростным упорством, с каким некогда лез на бастионы Азова. Конечно, не ей с ее коротким девичьим умом давать советы мужику, однако же, ей часто хотелось сказать брату, что язык – он как воздух, приходит сам, надо только как следует вдохнуть.
Воодушевленная примером брата, Варя даже набралась храбрости и заикнулась было, что и ей неплохо какие новые языки поучить, но была немедленно оповещена, что иностранная речь – для мужиков, девицам же такие познания невместны и только доводят до греха. Маменька поинтересовалась, уж не собирается ли дочь опозорить их род, заведя, упаси Господь, беседу с кем-либо из проклятых безбожных иноверцев, понаехавших по царскому попустительству на святую Русь. Напуганная ее словами, Варя не осмеливалась упоминать о своих талантах и оставила всякое стремление к дальнейшему учению. Она только иногда позволяла себе задуматься, что было бы, если бы ее суровый отец, так гордившийся своими и сыновними познаниями в немецком, вдруг узнал, что это всего лишь один из пяти языков, которыми владеет его тихая дочь.
Разговор с теткой оставил Варю в смятении. Неизбежность предстоящего появления на ассамблее страшила ее, но более всего пугал гнев отца. Ей так нужна была его любовь, его поддержка, но что бы она ни сделала, все только больше отвращало его от дочери. Смущало ее и тетушкино приглашение, а в особенности явный намек на то, что дом следует оставить без дозволения старших. Промучившись всю ночь, Варя решила все же набраться храбрости и спроситься у отца.
Впервые Варя осмелилась первой обратиться к отцу, потревожить его для своей надобности. Умываясь и одеваясь, отдавая стряпухам распоряжения, присматривая за уборкой, Варя тщательно обдумывала слова, в которые собиралась облечь свою просьбу отпустить ее в гости. Вооружившись готовой речью Варя подкараулила в сенях уходящего на верфь боярина и тихонько скользнула к нему навстречу.
Завидев дочь, Никита Андреевич сперва недоуменно оглядел ее, явно не понимая, что она здесь делает, затем нетерпеливо спросил:
– Ты чего-то хочешь от меня, Варя?
– Да, батюшка, – тихонько ответила она.
– Так после переговорим, нынче недосуг мне, – небрежно погладив дочь по голове и тут же позабыв о ней, боярин спорым шагом направился к верфи.
Варвара поглядела на захлопнувшуюся за ним дверь и неожиданно почувствовала как ее саму охватывает гнев. От страха дрожала, ночь не спала, думала, как и что сказать, – и впустую, батюшка и минутки не нашел ее выслушать. Видно и впрямь ему все равно, где она и с кем. Раз так, она поедет в гости без разрешения, чай не куда-нибудь, а к родной тетке.
Варя решительно направилась к своей горнице, где тщательно переплела косу и вытащила из рундука шитую мелким жемчугом ленту и доставшийся ей от бабушки летник рытого бархата. Когда тяжелая теткина карета, застревая колесами в весенней грязи, въехала на двор, полностью готовая Варя легко вскочила в нее.
Новый роскошный каменный дворец князей Мышацких, спланированный по образцу итальянских палаццо (правда, с учетом балтийских холодов), еще не был полностью достроен, но супруги уже обживали его. Сейчас у крыльца сгрудились возки, в окнах немногих законченных комнат горел свет. Варя поднялась на крыльцо и тут же попала в объятия тетки.
– Ох, Варенька, что на тебе за древность надета, не иначе как матушкино или бабушкино, – княгиня бесцеремонно вертела племянницу, – Наряд сей тебе не больно-то к лицу, нарядится как след – великая наука и искусство, ему тоже учиться надобно. Ты у нас птичка-невеличка, а летник сшит на бабу дородную, тебя в нем и не видать. Может все же мое платье примеришь? – В ответ на Варин отрицательный жест княгиня вздохнула и пробормотав, – Упрямица! – повела девушку к гостям.
Влекомая уверенной теткиной рукой, Варя робко приблизилась к дверям залы. Оттуда слышался веселый смех и звуки немецкой речи. Вокруг стола, заваленного гравированными листами, восседали три дамы. Их широкие юбки раскинулись шуршащим морем. Пламя свечей играло на драгоценных камнях, украшавших напудренные куаферы и обнаженные плечи. Варе все три показались необычайно прекрасными.
– Presenter мою племянницу, боярышню Опорьеву, – произнесла княгиня, – А это, душа моя, княгиня Кобринская и золовка ее, княжна Ирина, и госпожа Амелия Хендриксон, супруга славного голландца Густава Хендриксона, что ныне капитанствует на кораблях Российского флота.
Все три красавицы одновременным, рассчитано-надменным движением повернули к Варе набеленные лица и чуть склонили головы. Боярышня густо залилась краской, всей поверхностью кожи ощущая как их внимательно-насмешливые взгляды скользят по ее косе, оценивают старомодный наряд. Дядюшка князь Иван Федорович, расположившийся за спинами у дам, ободряюще улыбнулся и подмигнул ей. Однако его молчаливая поддержка осталась Варей не замеченной, поскольку прислонившись спиной к каминной доске и поигрывая венецианским бокалом, полным багряного вина, стоял ее королевич из-за семи морей. Варя зачарованно уставилась на него, лишь сейчас ясно понимая, что с момента тетушкиного приглашения она втайне надеялась на новую встречу с ним.
Глава 4
Джеймс был весьма доволен. Наконец-то он практически полностью закончил свои дела в России. Оставалось одно, последнее и решающее испытание его пушек при маневрах новых кораблей российского флота и контракты будут заключены, трюмы «Летящей стрелы» заполнятся бесценными русскими товарами. Джеймс подумал, как он был прав, покупая разоренный пушечный завод и отдавая его под начало полуголодного юнца, в чьих чертежах он увидел будущее корабельной артиллерии. Прав он был и когда отказался от быстрой и безопасной продажи пушек нового образца в Британии или на континенте. Торговля с Московией обещала неслыханную прибыль.
Пожалуй самым трудным в русской негоциации было договориться с новым компаньоном, боярином Опорьевым. Странно, что царь считает своих лордов ленивыми и необоротистыми. Бородач торговался как конский барышник на Крайчестерской ярмарке и сумел добиться гораздо большей части будущих доходов, нежели Джеймс намеревался ему выделить. Впрочем, вскоре Фентон воочию убедился в правоте русской пословицы, говорящей, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Как только ударили по рукам, боярин начал отрабатывать свою долю прибыли. Бесчисленные препятствия, столь часто возникающие в России на пути у честной торговли, Никита Андреевич разносил не хуже ядер фентоновских пушек. Действуя где подкупом и лестью, а где и угрозами, боярин в невероятно короткие сроки свел Джеймса с нужными людьми, организовал необходимые стрельбы, и даже вытряс из прижимистых дьяков оплату за уже привезенный товар. Неделю Джеймс метался вслед за Опорьевым по Петербургу, показывая, рассказывая, договариваясь. Он не вылезал с палуб русских кораблей, перезнакомился с кучей народу, почти не спал и не ел, зато теперь мог с уверенностью сказать, что дело сделано. Благодаря решительности и деловой хватке русского компаньона, Фентон мог сегодня попивать вино в обществе прелестных московиток, спокойно дожидаясь скорого триумфа своей артиллерии.
Джеймс окинул жадным взглядом княгиню Кобринскую. Чего ему не хватало для завершения столь успешного путешествия – это увенчать свой успех в Московии победой над какой-нибудь красавицей, и молодая княгиня как нельзя лучше подходила для подобной роли. Восхитительная чистая белая кожа, нежный румянец, льняные волосы. Есть чем залюбоваться. Немного тяжеловесна, впрочем, как и большинство местных дам, но все формы округлы и чертовски соблазнительны. К тому же она не казалась слишком уж недоступной: в отсутствие вечно занятого мужа с явным удовольствием принимала знаки внимания от Джеймса, упивалась расточаемыми им комплиментами, лихо отплясывала с ним в ассамблеях. Сегодня Фентон рассчитывал покончить с ухаживаниями и получить причитающуюся ему награду.
Его приятные размышления были прерваны возвращением хозяйки. Княгиня Наталья обнимала за талию застенчиво переминающуюся девицу в русском платье. Вид этой особы пробудил в Джеймсе смутные, но весьма неприятные чувства. Услыхав же имя боярышни Опорьевой Джеймс брезгливо передернулся, мгновенно вспомнив омерзительно липкую и кислую дрянь, которую русские почему-то называют освежающим напитком и которую не так давно вывернула на него вот эта самая красотка. Фентон быстро отвернулся от "квасной" девицы и сосредоточился на более приятном предмете, а именно, на румяном личике и полной шейке княгини Кобринской.
Под его горящим взглядом княгиня томно потупилась и прощебетала, нещадно коверкая немецкие слова:
– Сколь должно быть скучно вам, милорд, с нами, бедными замарашками, после тех красавиц, с коими вы знались в европейских столицах.
Глаза Фентона полыхнули торжеством. Похоже, дама делала шаг навстречу. Еще пара фраз, полных двойного смысла, и недолгий флирт подойдет к своему естественному концу. Княгиня Наталья ждет еще гостей, скоро в зале будет полно народу, можно будет выскользнуть незамеченными. Черт побери, неужели в огромном недостроенном дворце не найдется укромного уголка, где он и обольстительная московитка смогут подарить друг другу несколько приятных мгновений. Радостно предвкушая предстоящее приключение, Джеймс ответил:
– Как вы несправедливы к себе и своим соотечественницам, княгиня. С каждым днем нашего знакомства, – Джеймс наклонился к даме, вдохнул терпкий аромат ее притираний, – Я все более убеждаюсь, что московитки – самые прекрасные женщины в мире. Беда многих из них в том, что они совершенно не обучены одеваться, танцевать, беседовать. Ведь, согласитесь, если женщина наряжена в дерюгу, никто и не заметит, что она красива, если она неподвижна – никто не узнает, что она грациозна, а если всегда молчит – никто не поймет, что она умна. Зато если такая женщина должным образом наряжена, – Джеймс чуть коснулся кружевного манжета Кобринской, незаметно погладил кончиками пальцев нежную кожу запястья, – и получила необходимое воспитание, она всегда будет в центре внимания многочисленных кавалеров.
– Благодарим за лестные слова, сударь, но для нас, российских боярынь, сколь бы ни были мы красивы и политесу обучены, вполне достаточно и одного кавалера – законного супруга, а остальных не надобно вовсе, – и княгиня Кобринская решительно отняла руку.
Торжествующая улыбка медленно сползла с губ Джеймса. Похоже, флирт и впрямь пришел к концу, только не к тому, который ожидался. Фентон достаточно долго играл в любовные игры с придворными дамами, чтобы не понять, что сейчас он получил бесповоротный отказ. Проклятье, а успех казался таким близким! Выходит, прелестница всего лишь забавлялась, не собираясь достойно вознаградит его пылкие ухаживания.
– Что до меня, так лучше бы мужей совсем не существовало, – неожиданно вмешалась госпожа Хендриксон, – Если уж наши супруги завезли нас, бедняжек, на эти страшные болота, то им следует сидеть на своих кораблях и не мешать нам ловить мгновения радости.
Джеймс почувствовал как женская ножка легко коснулась его ноги. Мысленно он вздохнул, окидывая взглядом худую высокую голландку. Не совсем то, что выбрал бы он сам, но мила. Хорошо воспитанный джентльмен не разрушает без особой необходимости созданного дамами расклада. Да и жаль совсем терять такой чудесный вечер. Джеймс натужно улыбнулся.
С улицы донесся стук колес, затем послышался гомон и в залу ввалилась шумливая толпа гостей: троица офицеров и пара почтенных негоциантов, обремененных мясистыми женами и стайкой разряженных дочек. Стрекоча и красуясь пестрыми нарядами, девицы разлетелись по стульям и, умостившись на своих насестах, принялись не слишком умело строить мужчинам глазки. Надзиравшие за ними мамаши солидно сопели в предложенные чашечки чая, пока их супруги обсуждали с князем Иваном возможности подвоза леса на верфь.
Амелия выскользнула за дверь. Джеймс мгновение поколебался, прикидывая, не лучше ли ему присоединиться к собравшемуся вокруг князя кружку, но затем решил не заставлять даму ждать и, отделавшись незначительным комплиментом от наседавших на него девиц, покинул общество.
Варя, приткнувшаяся в самом темном и незаметном уголке залы, проводила его глазами. Весь вечер она не отрывала взор от своего кумира. Она не очень вникала в смысл его речей, просто наслаждалась возможностью видеть его, внимать глубокому сильному голосу. Ее губы невольно шевелились, повторяя каждое сказанное им слово. Вслушиваясь и всматриваясь, она не могла не заметить мгновенного напряжения, возникшего между сэром Джеймсом и двумя дамами. Она не понимала, что скрывается за их словами и взглядами, но неким глубинным чувством осознавала, что невинная беседа имеет второй, потаенный смысл. Жгучее любопытство овладело Варенькой, поэтому когда иноземка покинула залу, а немного погодя Джеймс последовал за ней, боярышня колебалась не долго. Никто не обращал на нее внимания, даже тетушка была слишком занята гостями. Варя шмыгнула вдоль стены и выскочила за дверь.
Большая часть дома была погружена во тьму. Варя огляделась, прислушалась. Невдалеке гулом отдавались шаги англичанина, направлявшегося к недостроенной части дома. Ведомая этим звуком, Варя поспешила за ним. Вот шаги затихли, чуть слышно хлопнула дверь. Еще неотделанные комнаты примыкали к постельной княгини и пока пустовали. Сейчас из-под двери одной из них выбивался тоненький лучик света. Варя подобралась поближе, медленно-медленно, чтобы та не скрипнула, потянула на себя створку и, не дыша, приникла к щелке.
Открывшаяся ей комната слабо освещалась стоящей на полу свечей. Зеркальная завеса была откинута, стоящая к Варе спиной Амелия пристально всматривалась в свое темное отражение, проступавшее ей навстречу из глубин хрусталя. Трепещущий у ее ног огонек бросал блики на струящиеся шелка платья, путался в паутине кружев, выхватывал из мглы то каштановую прядь, то дерзкие глаза, то кривящиеся в полуулыбке губы. Джеймс молча подошел к ней, охватил руками ее талию. Все так же не отрывая глаз от зеркала, Амелия склонила головку ему на плечо, затем внезапно по-кошачьи извернулась в объятиях и впилась в его уста долгим жадным поцелуем.
У Вари перехватило дыхание. В этом поцелуе не было ничего от ритуальной неспешности и целомудренности многократно виденных ею лобзаний, которыми хозяйка дома встречает дорогого гостя. Наоборот, было в нем что-то страшное, дикое и манящее.
Тем временем Джеймс отстранился от женщины, его руки коснулись ее корсажа, потянули вниз оборки, высвобождая полушария грудей. Он начал ласкать ее соски. Блаженно вздохнув, Амелия запрокинула голову. Джеймс коснулся губами открывшейся шеи. Не размыкая объятий они медленно опустились на пол. Она подняла бесчисленные юбки, открывая длинные округлые ноги. Пальцы Джеймса впились в обнажившееся тело.
Варя судорожно прижала руку ко рту, удерживая срывающийся крик. Между тем тела мужчины и женщины сплелись, задвигались в едином ритме. Двойники в зеркале повторяли каждый их жест, каждое содрогание. Две пары, реальная и зазеркальная, разворачивали перед Варей завораживающее действо. Боярышня понимала, что происходящее наверняка греховно, а еще более греховна она сама, продолжающая молча наблюдать. Она хотела уйти, но не могла сдвинуться с места, хотела не видеть, но не могла оторвать расширенных глаз от открывающегося ей таинства.
Амелия застонала, ее стон отразился от мерцающего хрусталя и затих, потерялся в гулкой тишине дома. В ответ Джеймс издал полукрик-полурычание, его движения участились. Варя вдруг с ужасом осознала, что с ней самой творится нечто странное. Ее груди твердели, наливались, она почувствовала как твердеют соски под тонкой тканью сорочки. Напуганная происходящими с ее телом изменениями, Варя хотела бежать, но тут Амелия выгнулась дугой, жалобно, но и блаженно всхлипнула и обмякла под Джеймсом. Сам Фентон содрогнулся и тоже поник, прижимаясь лицом к ее обнаженной груди. Еще мгновение и мужчина и женщина откатились друг от друга, замерли в изнеможении. Варя перевела дыхание.
Вскоре Джеймс поднялся, не глядя на лежащую женщину, привел себя в порядок и вышел так быстро, что Варя едва успела отступить в темноту. Полежав еще несколько мгновений Амелия Хендриксон поднялась томным гибким движением и встала перед зеркалом. Она поправила прическу, вернула на место корсаж, отряхнула юбки, вновь превращаясь в безупречную офицерскую жену. Затем подняла с пола свечу, улыбнулась своему отражению улыбкой сытой кошки и дунула на огонек. Все погрузилось во мрак.
Варя испуганно охнула, и уже не заботясь о тишине, помчалась прочь, подальше от открывшейся ей темной, потаенной прелести. Не обращая внимания на изумленные взгляды дворни, она выскочила на крыльцо и замерла, охватив себя руками и пытаясь унять неистово бьющееся сердце. Холодный весенний ветерок нырнул ей под подол, охлаждая разгоряченное тело. Варя подняла голову, ища успокоения в глубинах бледно-темного неба. Ледяной свет звезд уколол ей глаза. Варя несколько раз вздохнула, крепко потерла ладонью пылающее лицо и повернула обратно к зале.
Тихонько проскользнув внутрь, она остановилась у двери, уставившись невидящими глазами на висящий там портрет. Затем украдкой огляделась. Ее отсутствие явно прошло незамеченным. Варя всмотрелась в окружавших ее людей. Ей казалось, что после происшедшего с ней весь мир должен измениться, но даже здесь, в этой комнате все осталось как прежде. Все так же флиртовали девицы, мамаши пили чай, и только мужчины перестали говорить о лесе и перешли к сложным перипетиям европейской политики. Боярышня нашла Джеймса и Амелию, но лица недавних любовников отражали лишь невозмутимое равнодушие. Амелия все внимание уделяла Наталье Андреевне, явно рассказывавшей что-то забавное. Сэр Джеймс весело отбивался от наседающих на него купцов, требующих разъяснений действий кабинета королевы Анны. Вслушиваясь в его спокойный голос Варя не могла поверить, что тот же самый человек мог рычать как торжествующий зверь, склоняясь над распростертым женским телом.
Варя прижала пальцы к вискам, боясь что дикий сумбур мыслей сейчас сорвет голову с плеч. Перед ее глазами вновь заплясали будоражащие, горячащие кровь картины поцелуя, объятий, только на месте голландки Варя неожиданно увидела себя. Она вздрогнула от ужаса, попыталась отогнать бесовское наваждение, стала искать какой-нибудь предмет, который мог бы занять ее внимание, отвлечь от греховных игр воображения. Она вгляделась в портрет, перед которым уже давненько стояла, не видя и не понимая, кто же на нем изображен. Вгляделась и отпрянула. Смотревшие на нее с холста глаза женщины проникали в самую душу, читая тайные помыслы, а на губах нарисованной красавицы играла та же сыто-блаженная усмешка, что Варя недавно видела у Амелии Хендриксон.
