Текст книги "Города-государства Древней Руси"

Автор книги: Игорь Фроянов

Соавторы: Андрей Дворниченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Княжение Романа в Галиче нельзя воспринимать как слияние двух волостей. Появление владимирского князя на галицком столе было, в известном смысле, успехом, владимирцев в соперничестве с галичанами. В этой связи становится понятно старание владимирских бояр утвердить детей Романа и его вдову в Галиче ^{243} . Особенно примечателен случай, когда венгерский король приехал в Галич «и приведе ятровь свою, великую княгиню Романовую, и бояре Володимерьские». Дальше идет еще более красноречивое известие, согласно которому король «свет створи со ятровью своею и с бояры Володимерьскыми» ^{244} . Характерно, что галицкие бояре в этом совете отсутствуют, тогда как бояре владимирские названы как главные советники венгерского правителя. Недовольство галичан успехами владимирской общины объясняет напряженные отношения, сложившиеся между Романом и какой-то частью населения Галича.

Мы знаем, что ему пришлось расправляться с врагами: одних изгонять, других истреблять. Разумеется, с помощью таких методов князь не мог завоевать всеобщей любви и популярности. Больше того, часть галичан испытывала к нему явную неприязнь, которая была столь сильной, что перешла даже на потомство: недаром галичане хотели искоренить племя Романа ^{245} .

По смерти Романа «снимался король с ятровью своею во Саноце. Приял бо бе Данила како милого сына своего, оставил бо бе у него засаду… и за то не смеша Галичане ничто же створити, бе бо инех много Угор» ^{246} . Венгерская засада уберегла князя от расправы, но она не смогла удержать его на галицком столе. В Галицкую землю были приглашены Владимир и Роман Игоревичи, а вдова Романа «вземше детяте свои и бежа в Володимер» ^{247} . Затем летописец сообщает подробности, которые представляют для нас особый интерес. Владимир Игоревич по совету галицких бояр посылает к владимирцам некого попа со словами: «Не имать остатися град ваш, аще ми не выдаете Романовичю, аще не приимите брата моего Святослава княжити в Володимере». Судя по всему, свою речь поп произнес на вече. Все это примечательно: галицкий князь через посла обращается непосредственно к владимирцам, видя в них самостоятельную политическую силу, способную решать вопросы и нести ответственность за содеянное. Вече проходило настолько бурно, что жизнь попа оказалась в опасности: «Володимерцем же хотящим убити попа» ^{248} . Но тут выступили «Мьстьбог, и Мончюк, и Микифор» и заявили: «Не подобает нам убити посла» ^{249} . Напоминая о посольском обычае Местебог и его товарищи дают нам понять, что прием посла владимирцами и переговоры с ним шли по линии отношений двух волостей, имея, так сказать, межгосударственный характер.

По всей видимости, во Владимире имелись и недруги княгини. Летописец не случайно замечает, что Местебог и другие заступники попа «имеяху бо лесть во сердце своем, яко предати хотяху господу свою и град» ^{250} . Поэтому княгиня предпочла бежать из города.

Очень скоро мы снова встречаемся с владимирцами, определяющими судьбу своего города и земли. Когда князь Александр с польской помощью подступил к Владимиру, владимирцы «отвориша им врата» ^{251} , не считаясь с князем Святославом, который был в тот момент в городе.

А теперь, вслед за летописцем, вернемся в Галицкую землю. Он сообщает, что венгерский король, узнав о таком непочтительном обращении галичан с сыновьями Романа и его вдовой, послал на Галич какого-то Бенедикта. Этот Бенедикт захватил Галич и стал творить насилия среди бояр и горожан. Текст о Бенедикте примечателен тем, что в нем наименования «бояре» и «горожане» заменяются термином «галичане».

От «антихриста» Бенедикта галичанам удалось избавиться лишь после того, как они обратились за помощью к северским Игоревичам.

Нельзя воспринимать галичан как движимую единым интересом массу. Некоторые из них являлись сторонниками венгров, составляя провенгерскую партию. На них и обрушили свой гнев северские князья. В результате «убьен же бысть Юрьи Витанович, Илья Щепанович инии велиции бояре, убьено же бысть их числом 500, а инии разбегошася» ^{252} . В исторической литературе высказывались обоснованные сомнения относительно численности убитых бояр ^{253} . Бежавшие бояре продолжали борьбу с Игоревичами и орудием ее избрали малолетнего Даниила: «Судислав и Филип наидоша Данила во Угорьской земле детъска суща и просиша у короля Угорьского дай нам отчича Галичю Данила, атъ с ним приимем и от Игоричев» ^{254} . Владимирская община также была заинтересована в княжении Даниила на галицком столе. Вот почему владимирские бояре приняли активное участие в посажении Даниила в Галиче. Разумеется, ни владимирским, ни галицким боярам не принадлежала главная роль в этом посажении. Это прекрасно понимал и летописец, который замечал: «Король же Андрей не забы любви своей первыя, иже имеяше ко брату си великому князю Романови, но посла воя своя и посади сына своего в Галичи» ^{255} .

Но честолюбивые бояре галицкие тоже рвались к власти. Они увлекли за собой галичан, которые изгнали княгиню. Отсутствие княгини при малолетнем князе позволило возвыситься одному из бояр – Володиславу, посягнувшему даже на княжескую власть. Именно Володислав возбудил галичан против матери Даниила, и она была изгнана из города. И вот при малолетнем Данииле боярин «княжится», по выражению летописца, т. е. берет всю полноту княжеской власти в свои руки. Спустя некоторое время Володислав вокняжился в Галиче, а Даниил «отиде» с матерью «в ляхы» ^{256} . Володислав вокняжился, конечно, не без помощи галичан, во всяком случае, какой-то их части, в чем мы усматриваем определенную негативную реакцию на усиление владимирцев в политической жизни Галича, осуществляемого с помощью наследников Романа. Но не только неприязнью к Владимиру объясняется поддержка Володислава галичанами. Даниил, будучи ребенком, стал политической игрушкой в руках иноземных сил. Это галичане понимали и принять не могли.

Вокняжение боярина в Галиче – случай из ряда вон выходящий. В историографии он обычно фигурирует для обоснования мысли о всесилии и могуществе галицких бояр. Причиной тому являлась, по мнению многих исследователей, земельная феодальная собственность. Необходимо заметить, что прямых данных, подтверждающих наличие крупного боярского землевладения в Галицкой земле, в нашем распоряжении в сущности нет ^{257} . Вот почему сторонники идеи о боярах-землевладельцах в Галицкой Руси XII – начала XIII вв. прибегают к косвенным соображениям. Так, Н. Ф. Котляр наличие феодального землевладения бояр устанавливает с помощью сведений об активизации боярства как политической силы. Он полагает, что политическая активизация боярства происходит лишь тогда, когда бояре превращаются в крупных земельных собственников, накопив богатства, обзаведясь «собственными отрядами вооруженных людей» ^{258} . Уверенность Н. Ф. Котляр а здесь вряд ли оправдана. Нельзя судить о социально-экономическом положении той или иной категории населения лишь по ее политической активности. А если вспомнить, что единственное прямое указание летописи относится к селу боярина Жирослава, которое к тому же может означать держание, то тезис о крупном землевладении бояр повисает в воздухе.

Источники рисуют совсем другой статус боярства. Одна из их функций связана с деятельностью дружины: бояре выступают старшими дружинниками, окружают князя, и в такой роли Галицко-Волынская летопись знает их на протяжении XII–XIII вв. ^{259} Но чаще всего они играли роль лидеров в городской общине, возглавляя партии, ведущие между собой борьбу. Значение этих партий уловил в свое время еще А. Градовский, который писал, что «каждый князь по идее призывался волостью, а де-факто партией, в данный момент имевшей перевес над всеми другими» ^{260} . Партии типичны для всех городов-государств Древней Руси ^{261} , в том числе и для городов-государств Юго-Западной Руси ^{262} , где бояре, враждуя друг с другом, увлекали за собой остальной люд, раскалывая общество на борющиеся группировки. Отсутствие единства среди бояр, участие в их затеях рядового населения говорит о том, что галицкое боярство не консолидировалось в замкнутое сословие и было пока достаточно размытой социальной категорией. Этим оно напоминало новгородское боярство, которое в XII в. еще не сложилось в особый класс ^{263} . Нельзя преувеличивать политическую значимость боярства, ибо в Галиче, как и в других землях, последнее слово преимущественно оставалось за городской общиной в целом. Что касается источников благополучия бояр, то оно основывалось не на землевладении, а на всякого рода кормлениях, сведения о которых хорошо сохранились в летописях ^{264} .

Мы, конечно, не хотим полностью отрицать существование боярских сел в Юго-Западной Руси, но они играли весьма скромную роль в экономике местного общества. Еще меньше оснований для рассуждений об условном землевладении. Пытаясь доказать наличие условного землевладения в Галицкой земле, Н. Ф. Котляр обращается к летописным известиям под 1240 г., когда некий Яков стольник князя Даниила вопрошал боярина Доброслава: «Како можеши бес повеления княжа отдати ю сима, яко величии князи держат сию Коломыю на роздавание оружьником» ^{265} . Исходя из этого текста, Н. Ф. Котляр заключает, что «Коломыйская волость была разделена на участки, раздававшиеся „оружьником“, т. е. военным людям, которые исполняли за это службу князю. Перед нами типичное условное владение, феод или бенефиций». Исследователь почему-то не обратил внимания на упоминание «Коломыйской соли», доходы от производства и продажи которой шли, как явствует из летописного текста, в княжескую казну для раздачи воинам. В. Т. Пашуто, комментируя данный текст, писал: «Доход от соляных промыслов Коломыи, предназначенный князем для оплаты формируемого войска, боярин дал на откуп» ^{266} . Ясно, что о землевладении здесь нет и помину. «Разработанность поместной системы», доказываемая Н. Ф. Котляром, относится к области чересчур смелых интерпретаций летописных сведений. Под 1211 г. имеется запись: «Лестько же поя Данила ис Каменца, а Олексапдра из Володимера, а Всеволода из Белза, когождо со их своими вои, бе бо вои Данилов болши и креплейши, бяху бояре велиции отца его вси у него» ^{267} . Опираясь на это летописное известие, Н. Ф. Котляр сделал вывод, будто «у Даниила имелось больше воинов, чем у других князей, потому что все великие бояре его отца привели с собой собственные отряды вооруженных людей» ^{268} . Не понятно, откуда Н. Ф. Котляр взял бояр с отрядами вооруженных людей, ибо летопись не говорит о них ни слова. Она лишь сообщает, что каждый из князей пришел со своими воями – народным ополчением. Из упоминания бояр, находившихся при князе Данииле, никак не следует мысль о боярских отрядах. Столь же неубедителен и другой пример, приводимый Н. Ф. Котляром: «Василку же княжащю во Белзе, и приидоша же от него великии Вячеслав Толъстыи и Мирослав, и Демьян, и Воротислав, и инии бояре мнозе и вои от Белза» ^{269} . Историк следующим образом истолковывает данный летописный текст: «Следовательно, от Василка Романовича были присланы в подмогу брату боярские отряды и городское ополчение Белза» ^{270} . Летописец, вопреки Н. Ф. Котляру, и на этот раз ничего не говорит о «боярских отрядах», извещая только о прибытии бояр вместе с народным ополчением, которое отнюдь не состояло из этих пресловутых «боярских отрядов». Конечно, у бояр имелись свои слуги и дружины ^{271} , но их военная роль была по сравнению с народным ополчением весьма скромной. И еще в одном нельзя согласиться с ученым. Он пишет: «В обязанности служивших с земель вассалов входило и собирание крестьянского народного ополчения (в городах этим занимались тысяцкие и соцкие). Иначе трудно представить, как и каким образом собирались эти массы вооруженных людей: они-то, по-видимому, и были частью (притом большей) тех ратников, которые приводились от каждого держания, в зависимости от размеров и доходности надела» ^{272} . Для того чтобы решить вопрос о том, как собиралось земское ополчение, не нужно внедрять в исторический процесс «служивших с земель вассалов». От взгляда историка почему-то укрылись убедительные выводы, сделанные отечественной исторической наукой о том, что тысяцко-сотенная система включала в себя не только города, но и сельскую местность ^{273} .

Нет оснований (во всяком случае до последней четверти XIII в.) считать носителем феодализма и княжескую власть. В. Т. Пашуто писал о том, что князья «стали владельцами крупных доменов», из коих в качестве примера смог привести лишь двор князя Владимира под Перемышлем ^{274} . Весь материал по Юго-Западной Руси заставляет согласиться с замечательным знатоком Галицко-Волынской истории И. А. Линниченко в том, что «в древности вся территория известного княжения является собственностью земли, но никак не князя. Последнему принадлежали только известные доходы с населения, идущие на содержание его двора и дружины». Постепенно формируются частные владения князя, «причем и в конце XIII в. они были в размерах далеко не особенно внушительны» ^{275} .

Естественно, мы далеки от того, чтобы не видеть тех изменений, которые происходили в Юго-Западной Руси в XIII столетии. Галицкие бояре, сосредоточив в своих руках огромные доходы от кормлений, начинают постепенно отделяться и от князя, и главное от городских общин. Возникает и другой характер взаимоотношений между общиной и боярством. К. Маркс писал, что, «изменяя свое отношение к общине, отдельный человек изменяет тем самым общину и действует на нее разрушающе» ^{276} . Вполне возможно, что уже в сообщении летописи под 1237 г. речь идет не о какой-то боярской партии, а о боярах, выделяющихся из городской общины ^{277} . Об этом свидетельствует и та боярская вакханалия, которая разыгралась в начале сороковых годов в Понизье, когда бояре «Галичьскии Данила князем собе называху, а саме всю землю держаху» ^{278} .

Отмечая известное своеобразие в положении галицкого боярства, мы все-таки воздержались бы от утверждений на счет особой его роли в обществе сравнительно с другими древнерусскими землями. Исторические судьбы бояр на Руси XI–XII вв. были в принципе едины, несмотря на региональные вариации… В Юго-Западной Руси заметное влияние на статус бояр оказывал внешний фактор: активное участие Польши и Венгрии во внутренней политической жизни Владимирской и Галицкой волостей. Если в Киеве, Новгороде или, скажем, Ростове бояре в своей деятельности опирались на местные социальные силы, то на Юго-Западе они нередко находили поддержку у поляков и венгров, что порождало известную их независимость от собственных общин. Эта независимость, которая, кстати говоря, была явлением не постоянным, а переменным, имела источник не в крупном землевладении, а во внешнеполитической сфере. Мы полагаем, что мысль о всесилии галицкого боярства, боровшегося с княжеской властью, должна быть оставлена. Бояре не представляли собой отдельной и самостоятельной группы в галицком обществе. Они боролись не против княжеской власти, а против отдельных князей. В противном случае не понять, почему некоторые бояре стремились вокняжиться в Галиче.

Полнота власти была сосредоточена не в руках бояр или князей, а у городских общин в целом. При этом ведущую роль играли рядовые общинники, с которыми вынуждены были считаться и князья и «всемогущие» бояре. Мощь народных масс коренилась в военной организации, демократической по своей сути. В летописи сохранилось немало фактов, подтверждающих это.

Народное ополчение (вои) определяло исход сражений как во внешних, так и во внутренних войнах ^{279} . Вспомним призыв Даниила, обращенный к жителям Галича: «О мужи градьстии., доколе хощете терпети иноплеменьных князии державу…» ^{280} Но мы ошибемся, если вообразим, что народное ополчение состояло из городских воев. Жители сел также входили в него наравне с горожанами. В битве на Калке участвовали «Галичане и Волынцы киждо со своими князьями» ^{281} . Ключ к истолкованию известия дает слово «волынцы», означающее воинов Владимирской земли. Ясно, что и под «Галичанами» необходимо разуметь «воев» Галицкой земли, а не одного Галича. Перед нами яркий пример, когда термин «галичане» обнимает население не только города, но и прилегающей к нему волости. Стараясь овладеть Галичем, Даниил собирает «землю Галичкую»: «и собра от Боброкы доже и до реки Ушице и Прута и обьседе в силе тяжце» ^{282} . В 1249 г. князь Ростислав подошел к городу Ярославу. Увидев, что город хорошо укреплен и имеет сильный гарнизон, он «поиде к Перемышлю и собрав тъземельце многы… и исполчив воя своя» ^{283} .

Военная организация в Юго-Западной Руси, как и в других древнерусских землях, строилась по древней десятичной системе, важнейшими звеньями которой являлись сотни и тысячи. К сожалению, до нас дошло очень мало сведений на сей счет. Однако те, которые сохранились, достаточно выразительны. Мы знаем о существовании тысячи и тысяцких в Галиче и Перемышле ^{284} . В Галиче мы встречаем «соцкого Микулу» ^{285} . Значит, здесь были и сотни. В соседней Владимирской земле также наблюдаем сотни ^{286} .

Упоминание летописью «Перемышльской тысячи» – верный знак возросшей самостоятельности Перемышля по отношению к Галичу. Стремление к обособлению замечаем и у других пригородов. Подобное стремление нашло отражение в борьбе главных городов с пригородами. Летописец рисует картину междоусобиц Владимира с пригородами Белзом и Червенем ^{287} . Проявлял тягу к отделению от Владимира и другой его пригород – Луцк. Мы имеем в виду случай, когда князь Ярослав утвердился в Луцке. По всей видимости, он был приглашен горожанами. К этому склоняет сам летописный термин: Ярослав «прия» Луцк ^{288} . Даниилу пришлось собирать рать во Владимире и идти на Луцк. Лучане сопротивлялись, но в конце концов вынуждены были уступить превосходившей силе ^{289} . Попытался отложиться от главного города и Черторыйск, который «прия Пиняне» ^{290} . С помощью пинян черторыйцы, видимо, надеялись утвердить свою независимость. Но их расчет не оправдался: Черторыйск был взят, а князь пинян схвачен ^{291} .

Довольно красноречива история Берестья. Еще в начале XIII в. прослеживаются тенденции берестьян к самостоятельности. Они сами хотят распоряжаться княжеским столом: «Приеха Берестьяне ко Лестькови и просиша Романовыи княгини и детии» ^{292} . На протяжении десятилетий эти тенденции укреплялись и особенно ярко проявились на исходе XIII столетия. После смерти Владимира Васильковича берестейская община призвала Юрия Львовича без ведома владимирского князя Мстислава. Когда Мстислав собирался рассылать «засаду» в Берестье, Каменец и Бельск, он обнаружил, что «уже засада Юрьева в Берестьи и во Каменци, и в Бельски… Берестьяне бо учинили бяхуть коромолу» ^{293} . Юрий был не той фигурой, на которую можно было делать ставку. Вскоре он «поеха вон из. города с великим соромом, пограбив все домы стрыя своего и не остася камень на камени в Берестьи, и в Каменци, и в Бельскии» ^{294} . Мстислав же въехал в Берестье. Его встречали горожане «со кресты от мала до велика» ^{295} . Как видим, Берестье уже сам по себе небольшой город-государство с главным городом и зависящими от него пригородами, стремящийся вырваться из орбиты влияния старого города-государства с центром во Владимире. Однако на данном этапе эта попытка не удалась. За крамолу Мстислав наложил на берестьян «ловчее». Грамота, приводимая в летописи, чрезвычайно интересна для нас, так как позволяет понять, кто такие «берестьяне». Это не только горожане, но и селяне.

Мы проследили за развитием социально-политической жизни Юго-Западной Руси XI – начала XIII вв. и обнаружили много сходного с тем, что происходило в остальных областях Древней Руси. Здесь, как и по всей Руси, в середине XIII в. ощущались новые социальные веяния, вызванные потрясением Батыева нашествия. Близилось время, когда князья и бояре устремятся к земельным богатствам, а княжеская власть изменит свой характер. Возникнет представление о верховной княжеской власти на землю, начнет формироваться поместная система. Яркий провозвестник этого времени – «Данило-король» со своими дворскими, боярами и служилыми князьями. Но сама новая эпоха лежит за границами рассмотренного периода.

ГЛАВА V
ГОРОДА-ГОСУДАРСТВА В СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ РУСИ XI – начала XIII вв.

1. Город-государство в Новгородской земле

Один из древнейших и крупнейших городов Руси Новгород, возникший на волховских берегах, стал центром объединения большой территории, сформировал вокруг себя волость и выдвинулся в ряд самых могущественных городов-государств Древней Руси. Мы постараемся рассмотреть процесс формирования новгородского города-государства с различных точек зрения: создания территориально-административной системы, управления, формирования институтов власти, военной организации и т. д.

Необходимо прежде всего подчеркнуть то обстоятельство, что становление города-государства, или городовой волости, в Новгородском крае происходило в условиях длительной и упорной борьбы новгородцев за независимость от. Киева. Эта борьба оказала заметное воздействие на складывание новгородской государственности.

Во второй половине X в. господство полянской общины над Новгородом осуществлялось, как правило, посредством посадников-князей, присылаемых из поднепровской столицы в качестве наместников киевского великого князя. В результате понятия «княжение», «посадничество» и «наместничество» совпадали и нередко звучали как синонимы ^{1} . Однако первые десятилетия XI в. вводят нас в круг событий, отразивших новые явления, знаменующие начальную фазу истории новгородской волостной общины. Так, под 1014 г. летописец сообщает, что князь Ярослав, управляя Новгородом, посылал «уроком» в Киев «две тысяче гривен от года до года, а тысячю Новегороде гридем раздаваху. И тако даяху вси посадници новгородьстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцю своему. И рече Володимер: „Требите путь и мостите мост“, – хотяшеть бо на Ярослава ити, на сына своего, но разболеся» ^{2} . Здесь князь и посадник еще не различаются. Но в летописном рассказе есть упоминания о реалиях, идущих на смену старому порядку отношений Новгорода с Киевом. Ярослав, будучи новгородским князем-посадником (т. е. наместником великого князя Владимира) отказал в уплате «урока» своему отцу. Он решил порвать традиционные отношения с киевскими правителями, освободиться от зависимости. Можно предположить, что к разрыву с отцом Ярослава побуждали новгородцы, тяготившиеся обязанностью «давать дань» Киеву. Во всяком случае, без поддержки новгородцев Ярослав не затеял бы борьбу с могущественным родителем.

В событиях, которые произошли позже, находим новые подтверждения нашему наблюдению. Ярослав вскоре вынужден был созвать новгородское вече и просить новгородцев выступить против Святополка ^{3} . Возможно, Л. В. Черепнин был прав, когда говорил, что на этом вече «велись переговоры, в которых Ярослав обещал новгородцам и денежное вознаграждение, и грамоту с какими-то политическими гарантиями» ^{4} . Перед нами – народное собрание, обсуждающее самостоятельно, а не под диктовку князя чрезвычайно важный вопрос о военном походе. Это свидетельствует о возросшей сплоченности новгородцев, об успехах консолидации местного общества.

Самостоятельность городской общины простиралась так далеко, что она поступает наперекор князю. Когда Ярослава разбил Болеслав, он «прибегшю Новугороду, и хотяше бежати за море, и посадник Коснятин, сын Добрынь, с новгородьци, расекоша лодье Ярославле, рекуще: „Хочемъ ся и еще бити с Болеславом и съ Святополкомъ“» ^{5} . Важно отметить, что Коснятин, несмотря на присутствие в Новгороде князя, назван посадником. Видимо, он был тесно связан с местной общиной. Не случайно Ярослав, разгневавшись позднее на Коснятина, предпочел расправиться с ним не в Новгороде, а в дальнем Муроме.

Итак, Новгород выступает достаточно единой социальной организацией уже в первые десятилетия XI в. Ясно вырисовывается вече, которое может противостоять князю и даже направлять его деятельность. Мы наблюдаем первые ростки новых отношений Новгорода с княжеской властью, которая ранее стояла на страже интересов киевского великого князя, а теперь вынуждена поступиться ими в угоду Новгороду. Наметилось расхождение между посадничеством и наместничеством, что в свою очередь вело к возникновению предпосылок для появления посадников по новгородскому усмотрению, а не по назначению из Киева. Эти тенденции отразились в известиях о Коснятине.

Завязавшиеся новые отношения в социально-политической жизни Новгорода все более укреплялись. Вторая половина XI в. характеризуется заметными переменами в положении князя на новгородском столе. Их нельзя рассматривать изолированно от борьбы новгородцев против гегемонии Киева. Именно успехи ее в немалой мере обусловили некоторые существенные изменения статуса князя в новгородском обществе. Результаты этого изменения мы видим в практике изгнания князей, которая в новгородской истории второй половины XI в. прослеживается четко и определенно.

В Повести временных лет под 1064 г. читаем следующее: «Бежа Ростислав Тмутороканю, сын Володимерь, внук Ярославль, и с ним бежа Порей и Вышата, сын Остромирь воеводы Новгородьского» ^{6} . Еще С. М. Соловьев предположил, что Ростислав бежал из Владимира-Волынского, где княжил ^{7} . О. М. Рапов допускает возможность попытки Ростислава, являвшегося владимиро-волынским князем, «овладеть своей отчиной с помощью новгородских бояр», но, потерпев поражение, он «был вынужден бежать на юг» ^{8} .

Ростислав, скорее всего, бежал из Новгорода. К этому предположению склоняет известие летописца о том, что князь бежал в компании с Вышатой, сыном новгородского посадника Остромира. О бегстве Ростислава из Новгорода прямо сообщают некоторые, правда, поздние летописи ^{9} , а также В. Н. Татищев ^{10} . Н. М. Карамзин, принимая поздние летописные сведения, писал: «Владимир Ярославич оставил сына Ростислава, который, не имея никакого удела, жил праздно в Новгороде» ^{11} . Мысль о том, что Ростислав Владимирович бежал именно из Новгорода, среди советских историков разделял И. М. Троцкий ^{12} .

В. Л. Янин, тщательно изучивший политическую историю Новгорода XI столетия, убедился в том, что «между 1052 и 1054 гг. судьба новгородского стола остается неясной» ^{13} . Не падает ли княжение Ростислава в Новгороде на указанный промежуток времени? Этому, казалось бы, противоречит летописное сообщение 1064 г. насчет бегства Ростислава в Тмутаракань. Однако могло быть так, что в летописном рассказе слились воедино, под одним годом, происшествия, случившиеся в разное время: бегство Ростислава из Новгорода и борьба его за Тмутаракань. Подобные приемы находим в летописи и в других случаях ^{14} .

Итак, мы предполагаем, что князь Ростислав где-то между 1052 и 1054 гг. бежал из Новгорода. Вероятно, следует говорить об уходе из Новгорода Ростислава, побуждаемого к тому опасностью, грозившей со стороны новгородцев. По существу здесь речь должна идти об изгнании князя из города.

Мстислав Изяславич – следующий князь, который привлекает наше внимание. О нем в летописи читаем: «По преставлении Володимерове в Новегороде, Изяслав посади сына своего Мьстислава; и победиша на Черехи; бежа Кыеву, и по взятии града преста рать» ^{15} . Конец правлению Мстислава в Новгороде, как явствует из летописной заметки, положила битва на Черехе, которую Д. С. Лихачев, а за ним и В. Л. Янин датируют 1067 г., связывая ее с походом полоцкого князя Всеслава на Новгород ^{16} . Вполне возможно, что Мстислав вынужден был удалиться, опасаясь гнева новгородцев, вызванного его поражением в битве ^{17} . В этом случае бегство князя было равносильно изгнанию.

Если наши наблюдения об изгнании новгородцами князей Ростислава и Мстислава опираются на гипотетические основания, то насчет братьев Глеба и Давыда Святославичей ясность полная. В результате народных волнений князь Глеб бежал из Новгорода и сложил голову в Чудской земле ^{18} . Давыда постигла та же участь изгнанника: «Давыд прииде к Новугороду княжить; и по двою лету выгнаша и» ^{19} .

Таким образом, изгнание князей, направляемых из Киева в Новгород, становится во второй половине XI в. привычным явлением, превращаясь как бы в стиль отношений новгородского общества с киевскими ставленниками ^{20} . Это было крупным завоеванием новгородцев в борьбе за освобождение от власти киевских князей. Способность выдворить того или иного князя – явный признак возросшей активности новгородской общины, формирующейся городской волости. Впрочем, до окончательной победы было еще, конечно, далеко. Новгородцы могли изгнать неугодного князя, но они пока не имели сил, чтобы не принять князей, посылаемых в Новгород киевскими правителями. Надо иметь в виду, что изменения в статусе княжеской власти происходят и на юге, в Киеве, где «людье кыевстии», т. е. широкие массы населения киевской волости, начинают изгонять князей ^{21} . Эти веяния, конечно, не могли не коснуться новгородского общества и, без сомнения, оказывали на него влияние.

Изгнание князей предполагает их призвание. С точки зрения логической данный тезис справедлив. Исторически же события в Новгородской земле развивались несколько иначе: между актами изгнания и призвания князей легли десятилетия напряженной борьбы Новгорода с киевскими властителями. Изгонять князей новгородцы стали раньше, чем призывать. Процесс формирования волостных порядков в Новгороде, определивших положение князя, был, следовательно, постепенным.

В арсенале новгородцев появилось еще одно изобретение, с помощью которого они противились притязаниям великих киевских князей: «вскормление», или воспитание, выращивание князей с юных лет. Взяв к себе по договоренности с великим князем какого-нибудь княжича-отрока, новгородцы старались воспитать младого Рюриковича в духе своих обычаев и нравов, чтобы сделать из него правителя, властвующего в согласии с интересами новгородского общества. Так, князь Мстислав, «вскормленный» новгородцами, княжил в общей сложности в Новгороде почти 30 лет, и новгородцы дорожили им прежде всего потому, что вскормили его. Это послужило для них основанием отвергнуть в 1102 г. сына Святополка. Несмотря на то, что Святополк имел с новгородцами «многу прю», те настояли на своем ^{22} . В этих событиях видим еще одно свидетельство усиления новгородской городской общины. Если раньше новгородцы не решались противиться пребывающим из Киева князьям-наместникам, отваживаясь лишь со временем изгонять пришельцев за разные провинности, то теперь они настолько усилились, что дерзают ослушаться великого князя киевского и не принять угодного ему кандидата в новгородские князья. Здесь имеем в сущности княжеское избрание, хотя и не в столь отчетливой форме, как это станет позже.