Текст книги "Завершение проекта Повелитель (СИ)"

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Часовые с радостью нырнули вслед за полковником в подвал. Дверь подвала тут же подперли обрезками ржавых труб и для надежности заложили мешками с землей. В сыром и темном подвале гудело как в улье. Кое-где горели свечи, освещая землистые призрачные лица, придавая им зловещее выражение всеобщей безысходности. Надо ли говорить, что люди были недовольны. Более того, не видя цели, к которой они так долго и мучительно шли, потеряв веру в некое предназначение, и, пожалуй, самое главное, оказавшись в безвыходном положении в этом подвале, который поначалу казался им прохладным и спасительным местом, в этом богом забытом городе. Люди стали роптать. Недовольство положением, в котором они оказались, страх перед незримыми опасностями и ближайшим будущим не предвещал ничего хорошего. Андрей чувствовал, что назревает бунт. Ощущал это каждой клеткой своего тела по косым взглядам, по недомолвкам в разговорах, по небрежным докладам подчиненных. Нет. Его пока слушались, ему подчинялись. Ведь он был потомственным полковником. И прошел вместе со всеми долгие четыре года пути, и сражался вместе со всеми, и пережил все тяготы и лишения, что свалились на них. Но это не он вел их, не он командовал и отдавал приказы, не он заботился о подразделении. Не под его руководством были уничтожены сотни и сотни оборотней и псевдо-людей, не он был победителем в этих сражениях. А его отец. Без вести пропавший полковник Виктор Андреевич Сивуч. Не было у Андрея того непререкаемого авторитета, которым обладал отец, той воли к победе, и непоколебимой уверенности в своей правоте. И подчиненные это чувствовали, ощущали его нерешительность, растерянность. И страх, а вместе со страхом и недовольство нарастало с каждым днем, с каждым часом, и каждой минутой проведенной в этом гиблом месте. Андрей, пригнув голову, чтобы не задеть бетонную балку перекрытия, прошел к своему лежаку, что располагался посередине подвального помещения у западной стороны фундамента. Автоматически перешагнул чьи-то вытянутые ноги, и запоздало отметил про себя, что боец не подтянул их, не подобрался в присутствии командира. Что было уже верхом непочтительности и неуважения. "Надо было дать ему в ухо, – подумал Андрей. – Отец так бы и поступил. Хотя сомнительно, чтобы перед отцом кто-то на подобное решился. Отец всегда знал, что делать и делал, что знал." Поймав себя на мысли, что думает об отце в прошедшем времени, Андрею стало еще горше на душе и безрадостней. От невеселых мыслей его отвлекли только звуки, что доносились снаружи. Снаружи свирепствовал ветер. Он врывался в подвал через маленькие отдушины у поверхности земли, бросая в них пыль и песок. Он выл, словно стая волков, в проводах уцелевших линий. Скрипел распахнутыми настежь дверями и окнами, срывал листы шифера со старых домов, и бросал их на землю, рушил уже из без того обветшалые постройки. Какие-то стены не выдерживали порывов ветра и опадали. Через маленькие окошки подвала доносился приглушенный звук разрушений. Вот земля дрогнула, и, перекрывая шум ветра, раздался такой грохот, словно что-то взорвалось. Андрей, да и все в подвале напряглись. Неужели, это древнее страшное оружие? Но они не знали, что это в квартале от них рухнул купол спортивного комплекса "Олимпиец", венчавший крытый стадион. Тысячи тонн железных балок и ферм сгнивших, съеденных ржавчиной за долгие годы в период дождей, обрушились вниз, увлекая за собой колонны и стены. Некогда ажурное и, как казалось, воздушное строение, словно почувствовало тяжесть бренной жизни, смирилось с неизбежным, и под натиском ветра прекратило свое существование. Пыль поднятую от развалин, тут же сдул ветер. Она смешалась с песком, и ее понесло все дальше и дальше. Вдоль проспекта Вернадского до самой реки Мазутки. По дороге облако пыли обмыло накренившийся на бетонном шпиле вертолет, который развернуло ветром как флюгер, на бетонном шпиле. Ветер опять попытался сорвать вертолет с места но не смог. Листы железа на брюхе разошлись, и вертолет еще глубже нанизался на шпиль и осел. Теперь от крыши здания до днища вертолета можно было дотянуться руками, если привстать на цыпочки.

***

Ночь прошла тревожно. Не спал я. Лишь смежил веки и расслабил тело. Привязавшись на всякий случай к стволу дерева, на случай если отключусь, предался размышлениям. А если честно, то старался не думать ни о чем. Мысли мне надоели. Кроме тревоги за своих, других чувств не было. Что-либо сделать и помочь я им пока не мог, а значит, и переживать понапрасну не стоит. Может и вздремнул бы немного, но тела моего постоянно домогались комары, лезли под одежду и в уши. А в голову лезли дурные мысли. А что? А если? А как? Ответов на них не было. Меж тем лес и болото наполнились ночной жизнью. Камыши шуршали. Ветки в лесу хрустели. Кто-то кричал и перекликался на разные голоса. Среди разнообразия звуков я привычно различил совиное уханье, бесконечный стрекот сверчков, хрюканье свиньи, тявканье лисицы. Были и другие звуки…Был громкий ужасающий рев, словно что-то необъятных размеров заявляет о себе. Как не странно, этот звук меня не напугал. Не было в этом крике ни угрозы, ни злобы, ни ненависти. Словно великан зевнул. Поэтому, хоть крик и наводил на определенные размышления, но угрозы и опасения не внушал. Опасность исходила от другого…Тихого шуршания камыша в безветренную ночь. Именно после тихого, но продолжительного шуршания, раздался режущий уши визг поросенка. А тот, кто на него напал, не издал ни звука. И я отметил про себя, что это шуршание и есть главная угроза. Сразу вспомнилась пара гадов толщиной с дерево, что встретились нам в лесу. Они? Если тут их гнездо. Плохо. Ну, да бог не выдаст, змей не съест! Патроны у меня еще есть. Мало, но есть…

Лишь стало светать, я отправился в путь. Болото оказалось не таким уж непроходимым. Состояло оно из множества небольших луж разделенных камышом и островками, на которых росли чахлые березы и пихты. От едкого запаха пихт было горько во рту. Пихтовая горечь ощутима оседала на небе. Тьфу! Я сплюнул и посмотрел на свое отражение в воде. Борода лопатой, спутанные волосы до плеч. Бороду я обкромсал ножом как мог. Вышло клочками, но лучше не получалось. Волосы собрал на затылке и стянул веревочкой в хвост. Осунулся и похудел я основательно за этот месяц…По рассказам Льва Николаевича, месяц прошел. Значит, действует Мухин раствор, раз в подвале месяц продержался. Теперь бы день простоять и ночь продержаться. Камыши, камыши. Ты идешь, он шуршит. Ты стоишь, он шуршит. А вокруг ни души. Вот, блин, уже в рифму заговорил. Кажется, я поэт…К полудню поднялся ветер. Камыш качался и шумел, словно в танце. Это плохо. На слух надеется стало нельзя. Оставалось звериное чутье и ощущение опасности. Поход по болоту вышел скучным и однообразным. Вытягиваешь сначала одну ногу из топи, потом другую. Окунаешься периодически глубже, чем по колено, но это так…для разнообразия. Может и не окунался бы, если бы периодически не терял след, оставшийся от обоза.

В одной из мелких луж увидел диво. Здоровая такая белая птица с большим клювом как у Хаймовича и мешком под ним. Да не под Хаймовичем, под клювом. Как называется птица, не помню, но где-то в книжках встречал. Этот мешок у неё рыбу складывать. Решил я её копьем слегка попробовать. Грех пропитание не пополнить. Еще на берегу сделал я себе копье из сосенки. Примотал вместо наконечника детский ножик Косого. Копье это использовал вместо посоха, глубину луж в болоте мерил. Подкрался я к птице метров на двадцать. А она словно спит. Прижалась к краю озерца у камыша, уставилась на свое отражение в воде и молчит. Но странное дело…Чем ближе я подходил к птице, тем больше мне хотелось бежать от неё без оглядки. Что-то было не так. Труслив, что ли стал? Ну, здоровая, кило пятнадцать будет. Но неужели, я с птицей не слажу. Внутреннее чутье не давало мне подойти ближе. Раздвинул камыш и в нерешительности уставился на птицу. Что-то с ней было здорово не так…Квелая какая-то. Хоть бы башкой повертела. Уставилась в воду и сидит. Может рыбу караулит? Спугнуть боится? А ладно…Была, не была. Ответил правую руку с копьем назад, примериваясь. Но ту из камыша на птицу бросилась лиса. Светло желтая шкурка мелькнула на солнце и пропала в глубине птичьей пасти. Нет! Ну, твою мать?! Все произошло так быстро, что я опешил. И лишь прощупав "птичку" внутренним взором понял, что на поверхности не туловище а пасть, открывающаяся на добрых пол метра. При желании и я бы мог в неё нырнуть и скользнуть вниз по прячущейся в воде шее до самого тела, затаившегося в глубине. То-то птичка смотрелась как привязанная. Голова ли это была на поверхности ввиде птицы или только пасть, не разобрал. Но кидать в неё копье мне почему-то расхотелось. А ну сама вылезет? А мне патроны беречь надо.

***

Тепло и легкий ветерок струйками песка скользил по моему телу. Приятное ощущения,что я жив, радовало. Размяв конечности, осмотрелся вокруг. Пищи поблизости не было. Её никогда не было поблизости. Сейчас все живое ушло вслед за ветром. Туда, где пищи много. Там хорошо. Много укрытий, где можно спрятаться и поджидать. Жаль только, что через какое-то время там холодает. Сверху начинает брызгать вода. И приходится возвращаться обратно и впадать в сон. Сон, до следующего сезона. Неспешно передвигаясь, почувствовал некое беспокойство. И не мог определить, откуда оно взялось, и почему? Не было причин. Не ускользала от меня пища, не подстерегали враги. Хотя врагов у меня не было, порой принимали меня некоторые особи за пищу. Но очень быстро в этом разубеждались. Подняв глаза на огненный шар, я подумал, что скорее всего это из-за него все выглядит несколько непривычно. И в нем причина беспокойства. На этом решил успокоиться, и продолжить путь. Когда шар клонился к кромке земли мне, попалась первая пища. Она поздно заметила меня. Ухватив её, я впился, и ощутил, как живительные соки наполняют моё изголодавшееся тело. Утолив голод, уснул, чтобы с рассветом опять в путь.

***

«Враг может стать другом, если есть другой враг, который враг тебе и твоему врагу.»

Хроники смутного времени глава 6 строка 17.

К вечеру мне повезло подбить цаплю. Она оказалась жестковата и пахла тиной и болотом. А может я сам пропахся болотом, что этот запах мне теперь кругом мерещился. Выбрав более-менее крупный островок, приготовился заночевать. Собрал сушняка, коего было не густо, развел костер. И с тоской посмотрел на заросли. Целый день протопал, утопая в грязи. А стена камыша, казалось бесконечной. Шел по солнцу, заплутать вроде бы не мог…Но край леса на горизонте так и не показался. Камыш был и спереди, и сзади. Вокруг. Он шумел и убаюкивал на ветру, словно уговаривал остаться здесь навсегда. Но нет. Во что бы то ни стало, но завтра к вечеру я обязательно выберусь из болота. Выберусь, что бы там дед Лева не говорил. Детей всегда чудищами пугают. Но я то знаю, что на всякое чудище есть свой кирпич ему на голову. А с автоматом мне торк не брат, и лихоманка до одного места. Но все же, чем больше я себя успокаивал, тем тревожнее мне становилось на душе. Придет ночь и как оно все обернется? И хоть едкий белый дым поднимающийся от пихтовых лап, ел глаза. Усталость сказывалась. Меня неудержимо клонило на сон. Тушка цапли шипела в слабом огоньке костра. Прожарится она вряд ли, но хоть не протухнет за завтрашний день. Меж тем, я расслабился и стал отрешенно просматривать окружающую местность на предмет зловредных существ. Что-то мелкое сновало в камышах, что-то плавало в луже где-то справа от меня. Группа зверей покрупнее рылась чуть поодаль. Свиньи, определил я.

Ночь. Ждал я её с тревогой и беспокойством. Такое было чувство, что засну я в последний раз…Ну, типа проснутся мне не грозит. Усталость сковывала все тело. Жилы ныли. Поэтому под заунывную песню мошкары я улегся у слабо тлеющего костра. Почти засунул лицо в белесый дым. В надежде, что дымок мошкару отпугнет. И мне действительно удалось уснуть. Проснулся резко и неожиданно сам для себя. Опасности по близости не было. Вернее она была, но где-то далеко. Шла драка. Кто-то отчаянно дрался за жизнь. "Это мой последний бой!" – уловил я обрывок чьей-то мысли, ясной и пронзительной. Человек! Человек в беде! Как знать, может кто из наших? Подхватив вещмешок на плечо, я рванул на помощь, практически не разбирая дороги. Да и не было тут отродясь дорог. Под ногами захлюпало. Пару раз почти провалился по шею и вцепившись зубами в вонючие корни камыша выползал на поверхность. А небо над головой серело. Звезды тухли. Скоро восход! Успеть бы? – подумал я напряжено прислушиваясь к звукам драки. Вой, рычание, вскрики типа – Хек!, и беспрестанное шуршание ломаемого под тяжестью тел камыша. Да что же там происходит?

Выбравшись на островок, я увидел, как мужик отмахивается от стаи волков длинным узким тесаком. Штук пять волков были уже зарублены. Столько же наверное, ранены. Смятая трава и камыши были забрызганы красно-черными каплями. Кто, что? Разбирать некогда. Меж тем мужик метался как заполошный. Полоса металла со свистом разрезала воздух. Но он уже шатался от усталости. Передернув затвор, я стал одиночными выстрелами садить по мечущимся серым телам. Грохот автомата в предрассветной тишине далеко разнесся вокруг. Волки шарахнулись в стороны, прячась в камыш. Троих я задел основательно. Незнакомый мужик, то, что это не Хаймович я определил сразу, добил подранков своим тесаком. Переведя тяжелый взгляд на меня, он закаменел всем телом, словно присел по нужде и обнаружил, что сел на гадюку.

– Ты…! Ты…,– воздух вырвался из его груди с клокотом, – Ты откуда здесь взялся боец?

– Оттуда,– махнул я за спину.

Шагнув ко мне, он протер кармашек на груди моей куртки, где была пришита резиновая наклейка с номером части "7844"

– Ты из части? Как? Она же…? Ее же? Откуда у тебя эта форма боец? Она же не существует?

– Может, для кого и не существует, – пожал я плечами, – но, я был в части три дня назад.

– Как же? Ничего не понимаю..

И незнакомец опустился на землю. Тут только я заметил, что его штанина на левом бедре порвана и черна от сочившейся крови. А сквозь прореху виднеется красные волокна мышц.

***

Пока я штопал ему ногу суровой ниткой, пока поливал рваную рану водкой, он пару раз пытался отключиться. Приложившись к фляжке с водкой хрипеть, перестал, и речь его была довольно четкой и внятной. Он все пытал меня, что я знаю о части. Состав, командование, сколько бойцов и баб, кто командир. Мои ответы ему не нравились, поскольку откровенничать с первым встречным я не привык. Как я штопал его, тоже не нравилось. Потому, что морщился он беспрестанно, словно рябину пригоршнями жрал, и рот оскоминой стягивало. Мне мужик, честно говоря, не приглянулся. Уж больно он любил, чтоб ему подчинялись. И как он смотрел на мой автомат, мне тоже не понравилось. Видно было, что ему не терпится его не то, что в руках подержать, а заполучить, причем так сильно, что будь он в другом положении. Вполне возможно рискнул бы мне горло за него порвать. Словом, я потихоньку начинал сожалеть об истраченных на волков патронах…Еще более не нравилось мне, что я его не чувствовал…Не мог понять, прочитать, увидеть его мысли, этот невыразимый рой образов, которые создавали общий эмоциональный фон, складывающийся в моей голове в слова. Закрыт он был, словно шторой. Под шторой шла какая-то возня, отдельные эмоции выпирали. Но ничего хорошего в отношении себя я не чувствовал. Словно создавался в его голове какой-то план относительно меня, и моя роль в этом плане мне совершенно не нравилась. Может плохого и не было, может у меня, как его…мания. Но я верил своим ощущениям, и решил расстаться с незнакомцем незамедлительно.

– И давно ты по болоту бродишь? – задумавшись о чем-то своем, спросил незнакомец.

– А чего тут бродить? Второй день пробираюсь.

– Понятно. Дальше вместе пойдем, – подытожил незнакомец, поднимаясь с земли, – Как звать то?

– Максим, – ответил я, почему-то подумав, что именовать меня Толстым могут только знакомые люди,– А тебя? Поди, от своих отстал?

Спросил я для виду, хотя для себя про незнакомца все понял. Он один из дикого племени в зеленой форме, что сожгли деревню и возможно убили Косого. Так про них дед-шатун рассказывал: одежда зеленая и длинные тесаки. Приметы совпадали. И если вдруг мои попали к ним…Об этом не хотелось думать, ведь пленных эти звери не брали. Убивали всех, и женщин и детей…как оборотней. Впрочем, оборотнем можно назвать только меня. Может они как-то отличают тех, кто способен к трансформации? Если да, то есть надежда. Если нет. А перебью их всех, всех до единого…,решил я. А пока нам, наверное, по пути, если они пошли в город. Слишком много – Если. Меня это "если" жутко раздражало.

– Виктор, – ответил он, поднимаясь и морщась от боли, хотя пытался боль перебороть, – Так значит ты из части?

Продолжил он прерванный разговор.

– Ну.

– Много вас в части? В каком звании боец?

– Да что ты все заладил боец, звание…Кто ты такой, чтоб я перед тобой отчитывался?– психанул я,– Сам вон не отвечаешь, почему от своих отстал? А?

– Хм,…заметил, – неласково улыбнулся Виктор,– Но и ты мне не командир.

– Вот и иди своей дорогой, а я своей пойду. Автомат висел на шее, и я как бы невзначай положил руку на приклад.

– Давай, топай. А я своей пойду.

– А не стрельнешь в спину? – с издевкой, спросил чужак.

– По себе судишь? – огрызнулся я, – Хотя, нет,..постой. Сначала расскажешь все мне про то, как вы в часть наведывались, и что там случилось. Ну?! – навел я дуло автомата на грудь Виктора.

– Чего ну? – зло разулыбался он, и его густые брови даже взъерошились, закрывая глубоко посаженные глаза. Каждый глаз как дуло, мог бы стрелять, убил бы взглядом.

– Рассказывай, как часть вас встретила? Поди, не одного потеряли?

– Какая часть?

– Наша?7844. И прекрати валять дурака. Не ответишь, пристрелю без сожаления.

Казалось, моя угроза развеселила его еще больше. Рот расплылся в улыбке, отчего припухлые губы, свело в нитки.

– Странный ты Максим. Сначала спасаешь, потом убить грозишь. А зачем тогда спасал? Мог бы сразу пристрелить. Неувязочка получается.

– Мне пофиг твои неувязочки, говори что знаешь!

Я прижал пальцем курок. Это движение ему не понравилось и улыбку поубавила.

– Ладно. Давай присядем, поговорим. Незнакомец не дожидаясь приглашения, стал неловко опускаться на землю, и вдруг резко кинулся вперед, норовя сбить с ног. Поэтому крепко получили прикладом в лоб, и откинулся назад. Глаза были закрыты. Видимо, решил поспать.

***

Пыльная буря не утихала уже сутки. Маленькие оконца в подвале завесили тряпками, но не смотря на это, песок скрипел на зубах, попадал в пищу, тонким слоем посыпал груду вещей сваленную в углу подвала. Андрей скрипел зубами. Воды оставалось при нынешнем расходе на два дня, максимум на три. И это притом, что не далее как вчера он приказал уменьшить норму воды вдвое. Наконец словно очнувшись от спячки, молодой полковник принял решение.

– Трисеев! Трисеев! – гаркнул он на весь подвал, перекрывая гул человеческого улья.

– Здесь, – вяло отозвались в противоположенном углу.

– Трисеев! Бегом ко мне!

– Слушаюсь.

Сержант Трисеев стал оживленно переставлять конечности в направлении к командиру. Андрей нервничал, но злился не на нерасторопного Трисеева, а на себя, что такая простая мысль не пришла ему в голову еще неделю назад.

– Значит так, бери лозу и давай искать воду.

– Так буря же?

– А причем здесь буря? Здесь в подвале сыро, значит, вода где-то должна быть поблизости. Соображай.

И они сообразили. Вода действительно была. Лоза точно указывала, на присутствие воды на всей протяженности подвала. Словно внизу под землей проходило русло подземной реки.

– И где копать будем?

– Курбан! – крикнул Андрей, хотя кричать смысла не было, все бойцы окружали его плотным кольцом.

– Я!

– Давай берись со своим взводом за лопаты и чтоб колодец к ночи был. Копайте по очереди с бойцами Трисеева у торцевой стены. Опраксин со своими бойцами организуй вынос земли.

– Куда выносить то?

– На улицу, хотя…,– полковник Сивуч замялся, подумав, что в такую погоду добрый хозяин конечно собаку не выгонит, – Носите на первый этаж, засыпайте в пустые помещения.

Работа закипела. Углубившись на метр, лопаты заскребли по ржавой железной трубе.

– Что будем делать Андрей? – спросил Трисеев и под его взглядом осекся,– Что прикажите товарищ полковник?

– Огибайте и копайте глубже,– отчужденно и сухо сказал Сивуч. Отвернувшись, он пошел к своему лежаку делать вид, что чем-то занят. Хотя все нутро его рвалось назад. Вода было единственное нужное дело. Если бы сейчас с ними был его отец, Андрей без приказа первый взялся бы за лопату и вместе с бойцами вгрызался в твердую глинистую землю. Отца не было. И помимо вопросов выживания, которые отец решал мимоходом, оставался главный вопрос, главная задача, ради которой они долгих четыре года шли к этому проклятому городу. Найти и уничтожить это гнездо, рассадник заразы. Привести в действие древний механизм самоуничтожения. Сивуч старший верил, что от этого зависит судьба рода человеческого. Что перестанут плодиться мутанты и оборотни, расползающиеся по всей земле. "Где он? Где? Карты остались у полковника, у отца",– поправился Андрей. Осталась правда груда документов, точнее их обрывки и по ним хоть и отрывочно, но можно было судить о сути тех экспериментов, по выращиванию солдат-насекомых, солдат-обезьян, людей-мутантов со странными сказочными возможностями. Все эти обрывки хранились в пухлой папке с тесемками. На папке стояло синее расплывшееся пятно, по которому еще можно было понять, что это была печать "совершенно секретно". От руки же на ней было написано:проект "Повелитель мух". Причем тут мухи было совершенно непонятно, но как объяснял старший Сивуч, видимо, чем непонятнее название, тем лучше. Чтобы враг не догадался. Кто был тогда враг непонятно. Ведь мутанты вырвались на свободу, уже после катаклизма…Андрей решил перечитать документы еще раз, чтобы хоть косвенно догадаться о местоположении объекта.

***

Беспокойство толкало меня двигаться вперед и вперед. Ветер подталкивал меня к незримой цели, словно помогал и подсказывал направление. Ощущение, что должно что-то произойти, что-то значительное, нарушающее привычный ритм моей жизни. Пройдя без устали довольно большое расстояние, я вдруг понял, что назад уже не вернусь. И эта простая мысль внесла в мои мысли еще большее смятения и беспокойства. Остановившись на ночь, я по привычке разгребал песок, чтобы закопаться в него до утра и так увлекся, задумавшись, что выкопал яму больше, чем надо. Что было для меня не характерно. Положительно. Что-то произошло с моим организмом. Может это зов? Кто-то незримый зовет же каждый цикл меня? Подсказывает время пробуждения, и время спячки. Время поисков и время раздумий? Кто-то? Может этот незримый и зовет меня? Кто он? И зачем мне идти на зов? Но если я верил ему всегда, то почему не поверить и не послушаться и на этот раз? Ничего плохого до сих пор не произошло. А познание нового будет…

***

Пока Сивуч В.А., связанный как баран, отдыхал на лоне природы, я изучал содержимое его вещмешка. Первое, что мне попалось на глаза, была заботливо и аккуратно вышитая черными нитками надпись на мешке Сивуч В.А. Видимо, хозяина вещмешка так звали. А то, что он хозяин сомнений у меня не вызывало. Хотя с другой стороны, всякое в жизни бывает…На мне например форма части, к которой я отношения по сути не имел. Но не будем усложнять. Не всем так везет в жизни на приключения как мне. Сивуч, так Сивуч. Тем более, это имя ему подходило. И брови и волосы на голове были с проседью. Сивый и есть.

Изучать особо было нечего. Кусок мыла. Котелок. Кружка. Пару грязных тряпок. Немного пожухлого лука, четвертинка жаренной на костре птички, ложка, спички, и пожалуй и все…Кабы не кожаная планшетка с затертыми до дыр картами. Вот в карты я и углубился. И очень вспоминал и жалел, что рядом нет всезнающего Хаймовича. И если первая для меня была темный лес, то вторая…Во второй мне и без Хаймовича удалось опознать по названиям улиц родной город. Правда, он карте прошлого соответствовал поскольку постольку. Не было уже домов и целых районов нарисованных здесь. Как не было и вокзала, и всей промзоны по ту сторону железной дороги. Не высилась в центре телебашня. Ржавые ребра, которой до сих пор валяются, придавив здание мединститута. А вот памятный мне институт с пятиэтажным подвалом на карте был. И был помечен крестиком. Что меня несколько напрягло. А когда на третей карте я обнаружил, что…Ах, черт! Это был план подвальных помещений с росписью всех этажей. Так вот. На плане их было шесть! Под пятью мне известными находился еще один. И обозначен он был как нулевой. Энергетический! Вот где собака порылась! Вот откуда ток идет!

Когда я это уразумел. Мне стало не по себе и сильно под ложечкой засосало. Предчувствие, что меня помимо моей воли опять впутывают в какую-то авантюру и пытаются использовать втемную. Нах, мне эти авантюры! Мне своих найти надо. Ощущение чужой воли толкающей меня на определенные шаги и поступки стало на миг настолько сильной, что я оглянулся, словно пытаясь увидеть эти незримые морды. Словно стоят они сейчас за моей спиной и уже знают, что я буду завтра делать. Я не знаю, а Они знают. Бесило меня это до невозможности. Просто дым из ушей повалил. На миг захотелось порвать эти карты и выкинуть в болото, прирезать Сивуча, находящегося в отключке, и пойти своей дорогой. Но моя дорога как не странно к этому треклятому подвалу и вела. Именно там я надеялся обнаружить Розу со всей честной компанией. От сознания неизбежного пути, стало муторно на душе и в желудке, словно лягушонка проглотил. Вот те, на! Получалось, что ничего я по большому счету изменить то и не могу. Не знаю, как изменить. Кто-то застонал. Сивуч очухался. Наверное сон плохой приснился.

– Чего тебе? Сердечный? – склонился я над связанным.

– А тебе?

– Мне ничего.

– Связал зачем?

– Да, вот не решил еще, что с тобой делать.

– Тугодум. Решай быстрей. Или убей, или развяжи.

– Помереть торопишься?

– Не очень, а вот нужду справить есть необходимость.

– А мне торопится некуда. Если хочешь, так брошу, и пойду дальше. Ты мне не нужен.

– Сволочь.

– А спасибо где?

– За что спасибо?

– За спасение от волков.

– Зачем тебе мое спасибо,– скривился Сивуч.

– Мне незачем, к слову пришлось. Знаешь Сивуч, – сказал я, и по дрогнувшему лицу незнакомцу понял, что с именем угадал, – Я тебя пожалуй отпущу, если ты мне ответишь на один вопрос. Только честно.

– А как ты узнаешь, честно я отвечу, или нет?

– Есть у меня на этот счет кое-какие догадки.

– А если я ответа не знаю?

– Знаешь.

– Спрашивай. Отвечу.

– Зачем тебе понадобился институт генной инженерии? Лицо Сивуча вытянулось, словно я на его глазах в медведя превратился.

– А ты откуда про него знаешь?

– Вопрос я задаю. Помнишь? А ты отвечаешь.

– Хорошо. Взорвать его к чертовой матери. Развязывай, терпение на исходе.

Вытащив нож, я прошелся им по веревке стягивающей локти Сивуча за спиной. И пока он опорожнялся. В моей голове созрел план. Сотня Сивуча против банды Джокера. Силы примерно равны. Что незнакомец не последний боец в своей команде у меня сомнений не было. Что-то типа Хаймовича, раз карты при нем. Да и командовать он любит, это однозначно. Стало быть моя задача стравить его людей с Джокером, если они там уже не сами не сцепились. Дед-шатун говорил с месяц прошло.

***

К ночи глубина колодца достигла 10 метров. Земля пошла сальная, жирная, хоть на хлеб намазывай. Влажная. В полной темноте колодца, хоть сверху и подсвечивали факелом, бойцы напряженно ждали воды. Вглядывались под ноги. Ждали, что засочится, закапает со стены, захлюпает под ногами. Ожидания были тщетны. Андрей был крайне раздосадован и раздражен. Норму воды копальщикам пришлось выдать полную, вместо половинной. Иначе было нельзя.

– Всем спать. Отбой бойцы. Завтра докопаем, – устало скомандовал Сивуч, и отправился к себе. Бока пролеживать на ненавистном топчане, и предаваться невеселым думам. Рядом присев на корточки пристроился Опраксин. Прапорщик Опраксин всегда крутился возле Сивуча старшего, за что младший Сивуч его, мягко говоря, недолюбливал. Был даже однажды у Андрея крупный разговор с отцом. Тогда Андрей прямо в лоб отцу и высказал все что думает:

"Опраксин человек вздорный, подхалим и лизоблюд, вечно суетится, лебезит, только, что в жопу полковника не целует. В подразделении авторитетом не пользуется, поскольку глуп, и все это видят. Мало того считают, что звания своего он недостоин. Прапорщиком и своим замом полковник мог назначить любого сержанта. Взять того же Курбана. Немногословного и добросовестного."

Сивуч старший ответствовал так же прямо: " Что у кого-то молоко на губах не обсохло, его учить. Подрастешь – поймешь. Словом не его собачье дело".

На этом инцидент был исчерпан. Андрей дулся на отца примерно неделю. Со временем они помирились, но осадок и непонимание остались. Стану полковником, разжалую Опраксина в рядовые тут же, решил Андрей про себя. Став же в одночасье полковником он не то, чтобы забыл о своем обещании, тогда в болоте было не до кадровых перестановок. А позже вдруг с ужасом обнаружил, что Опраксин незаменим. Именно Опраксин, был тем винтиком, благодаря которому все крутилось. Именно он бегал и доводил приказы, именно он следил за их исполнением и докладывал полковнику обстановку. Именно на него вымещали свое недовольство подчиненные, а полковник всегда оставался прав и мудр. Поскольку если случались ошибки – виноватым был Опраксин, а слава победителю доставалась Сивучу. И для Андрея выбор бойца на должность прапорщика стал очевиден: Опраксин и только Опраксин. Любить, или хотя бы хорошо относится к Опраксину после открывшейся истины, Андрей не стал. Он так же едва терпел своего зама, но признавая его нужность, гнать от себя передумал.

– Слышь, полковник,– обратился шепотом Опраксин. Его лицо с извечно подобострастным выражением Андрей не видел. После отбоя свечи все затушили. Только у входа у часовых тлел один огарок. Чтобы человек спросонья мог сориентироваться, куда идти по нужде. В обязанность часовых Андрей вменил сопровождать выходящих. Поскольку если гадить где живешь, то недолго в это самое и превратится. А сопровождать, поскольку тварь какая поблизости оказаться может. В подвале царила почти полная темнота. Не смотря на команду отбой, гул голосов не смолкал. Кто-то переговаривался, где-то плакал проснувшийся ребенок. Где-то доносились приглушенные стоны. Но это не раненые стонали…В общем, жизнь продолжалась. Но шум стоял такой, что Опраксин почти не шептал, а говорил нормальным голосом, иначе полковник бы его не услышал.