Текст книги "Завершение проекта Повелитель (СИ)"

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Вот! Хрен тебе! Съела?! – крикнул я в азарте.

Как странно. Но вот злобы или голода она не испытывала. Ее настроение, я ощутил сразу. Если и охотилось оно за мной, то как сытый кот за мышкой. Только вот мышка ему попалась шустрая. Зря крикнул, подумал я, когда на моих глазах чудище начало отращивать крылья. Ети, его налево! Когда крылья взмахнули, я уже держал в руках пистолет. Стоп. А чего у меня там в мешке? Железа, мать ее! Вот сейчас и проверим. И я рву тесемки на вещмешке. Один взмах крыльев, второй, и оно поднимается в воздух. Три секунды и оно уже вот рядом. И я кидаю в эту наивную морду пучью железу.

***

«Келья для вновь обращенных» на проверку оказалась пыльным чуланом. Чулан закрывался снаружи на засов. В железной двери было прорезано квадратное окошко, через которое Сивучу сунули тарелку с едой и кружку с водой. Помимо стен и двери в маленькой тесной комнате оказался тюфяк на полу и пустое ведро в углу. Скромно и со вкусом. Что Андрею сохранили жизнь, радовало, но отпускать его на волю никто не собирался. И содержание взаперти наводило на определенные размышления. Принюхавшись к содержанию тарелки, полковник макнул в него палец и осторожно лизнул. Мед?! Странный, немного с горчинкой, но мед. Запах непривычный, словно с полыни его пчелы собирали. Хотя у них тут такие пчелы…С них станется. Полковник расстегнул рубашку и посмотрел на рану на груди. Ранка была в ложбинке, где ребра сходятся. Она слегка саднила и кровила. Как только оса до сердца не достала? Повезло, стало быть. Ну, ничего, – успокаивал сам себя Сивуч,– сейчас отсижусь, своим в доску прикинусь, шаману этому поклонюсь. Мне главное в подвал проникнуть, устрою я вам вечер песнопений. «Хвала Богу!».

Придя в себя, полковник, так недавно висевший на волоске от гибели, был опять разочарован и жутко недоволен собой и жизнью. Как не крути, а все пошло наперекосяк. Не так как ему хотелось и планировалось. А теперь, что? Хоть головой о стенку бейся, ничего не изменить. Острое чувство сожаления, и невозможности переиграть ситуацию, наполнили сердце. Растяпа! Неудачник! Придурок! Множество нелестных эпитетов отпущенных им в свой адрес, облегчения не принесли. А вот мед оказал чудодейственное воздействие. Доев пальцем мед с тарелки, и запив его теплой, немного затхлой водой. Андрей почувствовал, как его неудержимо тянет на сон. Он потихоньку успокоился и уснул на жестком тюфяке остро пахнущими мышами. И проснулся, лишь, когда услышал слабый голос.

– Эй! Андрей? Андрей?

– Кто там?

– Не узнаешь?

– Ты что ли…Хаймович? – услышав голос недавнего знакомца, Сивуч обрадовался.

– Да.

– Выпусти меня отсюда?

– Не могу, ключа нет.

– А зачем пришел? Не бойся, я тебя не выдам, – сообразил Андрей.

– Я и не боюсь. Старый я, чтобы боятся. Ты, почему сюда пришел? Мы же договаривались, что за людьми пойдешь?

– Нет у меня людей. Бросили меня все. Не командир я больше, – выдавил из себя Сивуч, и как ему было не стыдно это говорить, но он почувствовал облегчение.

– Понятно.

Старика за окошком Андрей не видел, тот видимо просто стоял рядом с дверями, а своим единственным глазом следил за тем, чтобы их никто не увидел.

– Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?

– Нет. А что?

За дверями вздохнули.

– Оса не убила тебя, она отложила личинку. И очень скоро это личинка будет тобой управлять.

– Как?

Андрею стало не по себе, и, кажется, слегка затошнило.

– Тебя кормили?

– Да.

– И ты ел?

– Ел. Мед давали.

– Это плохо. Мед и дают на начальной стадии, для адаптации.

– Сволочи! А что делать дед? Что делать? Как долго это продлится? Когда я перестану быть собой? – чуть ли не крикнул полковник. В голове у Андрея, словно граната взорвалась от услышанного.

– Не знаю. Все зависит от степени созревания личинки. Возможно, она доберется до мозга через трое суток, а может к утру.

Сивучу стало совсем нехорошо. Он был перепуган насмерть, но этот страх родил в нем такой гнев, что он готов был, с голыми руками на врагов бросится. Рвать рты, выбивать пальцами глаза. Ломать руки, ноги, сворачивать шеи. Убивать всех до кого дотянется.

– Что же ты не предупредил меня старче? – сдерживая обиду, произнес Андрей, хотя сказать ему хотелось совсем другое. Хотелось взвыть от обиды и ярости.

– Скажем, я был далеко отсюда и только узнал, что появился новый узник.

– Есть какое-нибудь средство, избавится от личинки? – спросил Сивуч, облизнув вмиг пересохшие губы.

– Должен тебя огорчить…

– И на хрена ты пришел? А? Чтобы меня известием этим порадовать? – Андрей разозлился и готов уже был орать во всю глотку.

– Не кричи. Я сейчас уйду, – оборвал его истерику старик, – вот..

В окошко просунулась рука и протянула какой-то предмет. Андрей схватил протянутое и на ощупь понял, что это нож. Где-то рядом раздались голоса и шум приближающихся шагов.

– Это все, чем я могу помочь, – шепнул старик, -Прощай.

***

– Прощай! – крикнул я монстру, нажимая на клапан железы, и она судорожно сжалась и выплеснула свое содержимое. Жидкость кристаллизовалась в воздухе. В лучах заката, заискрились подсвеченные красным закатом бесцветные нити. Они упали на животное, и тут же стали усыхать, стягивать крылья и все тело, оборачивая его, создавая прочный кокон. Тварь, как мне показалось, ойкнула, и рухнула с высоты пятого этажа на землю. Она еще пыталась биться, выпрямить крылья, разорвать силки растущими во все стороны лапами. Да сколько их у неё? Но бесцветные неимоверно прочные нити стискивали и сжимали свою жертву. И оно только резала лапы в кровь, в тщетной попытке освободится. А я снова ощутил себя дома. Как странно, как будто вот этой встряски мне не хватало. Взглянув, на последок вниз, на неопознанное животное, я поспешил продолжить свой путь.

Солнце садилось. Длинные черные тени зданий растворились, превращаясь в серый сумрак. Словно кто их палкой размешал. Вот осталось за спиной управление железной дороги. Серое здание универсама, осталось по правую сторону. Магазинчики, магазинчики, проектный институт, школа. Скоро. Совсем скоро появится и долгожданный институт генетики. Но чем дальше я шел, моя радость и ощущение дома пропадали…Нет. Не столько изменился город, сколько я. Хорошо было быть беззаботным и бесшабашным. Когда ты полон сил и молодости, и организм пышет здоровьем, которое лихостью плещется через край. И у тебя никого нет, и ты волен дергать смерть за усы хоть каждый день и валять дурака. И наживать врагов и друзей. И я думал, всего полгода назад, что так и надо. Что это и есть моя главная ценность – Свобода! И шалел от опьяняющей свободы, как от крепкого вина. И шалел бы до сих пор, не появись в моей жизни другая ценность, гораздо более весомая и нужная. Ведь, что есть дом? Это не то место, где ты ешь, спишь, и отдыхаешь. Дом то место, где тебя любят и ждут. Дом как утроба матери, где тебе хорошо и уютно. По большому счету он у меня был и тогда..Меня ждал Хаймович, заботился обо мне как о своем ребенке. Но я знал, что…А впрочем, наверное я не прав. Хаймович, как и Роза, тоже бы горевал, случись чего. Наверное, я постарел, и понял, что в ответственности за тех, кого люблю, и кто любит меня. И стал беречь силы, стал более осторожным и расчетливым. Одним словом, сильно изменился. Изменился до того, что стал по ночам во сне чушь всякую молоть. Хотя, возникло у меня подозрение, что чушь молоть я стал, после того как месяц в бункере, под КП просидел. И чего-то там с компьютером делал.

Пока дошел, совсем стемнело. Два дома слева, оказались обжитыми. Закрыв глаза, ощутил в полной темноте множество теплых красных комочков. Много народа. Правда, я видел не только живых людей, но и существа помельче – крыс и возможно кошек. Туда наведаться мы всегда успеем. А вот заглянуть в подземелье института пока мухи спят, сам Бог велел. Подойдя к дверям, я прислушался к своим ощущениям. Пелена, периодически бродившая внутри, отсутствовала, но зато бродили другие. Двое. То ли стража, то ли…А это мы сейчас посмотрим. Быстро заглянул внутрь и отметил взором положение тел. Один справа, другой чуть подальше. Стоят. Разговаривают. У входа сразу за дверями два факела. Умно. Кто зайдет, увидят сразу. А вот их видно плохо, в темноте. Постоял немного у стены, раздумывая. Скажем, одного я положу, второй может поднять шум. Гасить обоих из пистолета, на выстрелы сбегутся. Как говорил Хаймович, нормальные герои всегда идут в обход. Поэтому обошел дом до угла. Разбежался и запрыгнул в окно первого этажа. Вышел из кабинета и ощутил еще одного. Где-то рядом в комнате спит. Стараясь не наступить ни на что в темноте, прокрался вдоль стены до комнаты с человеком. Ага! Окошко, железный засов на висячем замке. Не иначе, Хаймовича тут держат. Замок крепкий. Стучать по нему, что в полное горло орать: Я пришел! Как не крути, а надо сходить за ключами.

– Ключи у тебя?

– У меня? – вздрогнул от неожиданности боец, оборачиваясь. И очень вовремя, чтобы получить нож в глаз. И пока он падал, второй быстро сообразил.

– Тревога! – заорал он. И тут боец вспомнил, что у него в кармане винтовка, ну или что там у него, и полез рукой в карман. На всякий случай я пригнулся и метнул тесак.

– Хэк!

И тот, скользнув по телу врага, отлетел в сторону, звеня по мраморному полу. Не понял? И я прыгнул, сшибая бойца с ног. Скотина такая! Тесак его не берет? Борясь на полу с противником, я прижался к его жесткой как кость груди. Да, что за черт? Разбираться было некогда, руки заняты. Я его пытался задушить, а он меня зарезать. Вернее ткнуть каким-то предметом, похожим на…Ну, вот и все. Спи спокойно дорогой товарищ. А теперь можно и посмотреть чем это ты меня ткнуть хотел? Хм, костяной нож? Они, забыли, что такое железо? Или давно ни с кем не воевали? Однако, панцирь на груди воина из спины торка вырезан. Хорошая скорлупка. Сдается мне, что не костяным ножом они торка вскрывали. Вообще, честно, не представляю чем его кроме лома можно вскрыть. Странные люди.

Когда замок щелкнул, и дверь распахнулась, спящий на полу человек подскочил, и я к своему разочарованию увидел, что это не Хаймович.

– Ты кто?

– Андрей Сивуч…,– замялся незнакомец, по виду мой ровесник,– полковник.

– Урожайный нынче год на полковников! – оскалился я.

***

Растерялся я от неожиданности, потому что не предполагал у двуногой особи такой способности пустынной твари. Успокоившись же, принял надлежащую форму и выскользнул из сети. Теперь буду знать. Это не было моей первой встречей с двуногим существом. Но впервые оно обнаружила подобное свойство. А ведь когда-то они это не умели? Или умели? Те времена, когда я видел двуногих, давно прошли. Было это в далеком детстве. В то время они плевались горячими камешками, впрочем, не ядовитыми, и не представляющими для меня никакой опасности. Что ж, век их недолог и возможно они эволюционировали за это время. Мне стало любопытно, и я решил проследить за этой особью до норы или гнезда. Чутье подсказывало мне, что найдя гнездо, я найду еще что-то важное для меня…Каким-то образом двуногие связаны с моим прошлым, и поиском части своего "я".

***

Виктор Андреевич пришел в себя ближе к вечеру. Первый раз в жизни он был рад, что не такой как все. Да, он, разумеется, знал, что небольшая доля мутанта в нем есть. Знал, что раны на нем заживают так же неестественно быстро как у отца, и у деда. И это свойство можно было списать на наследственность, так же как и дар видеть внутреннюю сущность мутантов. Но то, что сердце у него располагалось с другой стороны, он чувствовал только, когда сильно уставал после боя. И этой своей особенности никогда особого значения не придавал. А тут вот повезло…Не достал нож до сердца. Естественно он понял это сразу после удара, но силы оставили его и сопротивляться Максиму он уже не мог. Он так устал, от постоянной нехватки воды, устал от чувства голода, ставшего уже привычным. Устал от жары, от зыбучего песка, в котором ноги проваливались и уже не хотели переставляться. Казалось, им проще было превратится в плавники, чтобы поплыть, разгребая это море песка. Устал от несносного мутанта, который постоянно хохмил без повода, а с поводом хохмил еще больше. От его показной лихости и бравады, от его всезнайства и полной неуправляемости. Ведь совершенно невозможно было им управлять, Толстый постоянно выкидывал коленца и делал совершенно не то, что планировал полковник, и поступал нелогично и несуразно. Как это не странно, но Максим напоминал Сивучу его первую жену. Гордую и взбалмошную деревенскую девку, которую полковник пленил по молодости в деревне Фирсово. Она тоже плевать хотела на авторитет мужа, ей было по барабану, что он командир и все должны ему подчиняться. Ольга, могла совершенно спокойно зайти на совет, когда он сидел с сержантами и позвать мужа на ужин. Уйти в лес за грибами без его ведома. Постирать мужу штаны утром, пока он спит. И полковнику оказывалось не в чем из дома выйти. Она многое могла…И крови Сивучу попортила много. И неизвестно как сложились бы их дальнейшие отношение, не погибни она всего через пять лет после рождения сына. Впрочем, они и пять лет бы не прожили, если бы Виктор Сивуч её не любил. А он любил и хоть ругались они постоянно, но полковник старался забыть плохое. А вот попутчика своего Сивуч не любил.

Сначала он дополз до берега и, отогнав мелкий мусор у кромки воды, напился. Речная вода пахла тиной и камышом. Но еще она пахла жизнью. Пошатываясь, Сивуч побрел вдоль реки по берегу, выискивая взглядом жилье. Привычка селится у воды, была человеку присуща во все времена. Вода – это жизнь. Напиться, постираться, напоить скот. Вот и здесь, подумал полковник, если и будут поселения то у воды. Но к его удивлению, чем выше по течению он поднимался, чем ближе был к городу, тем уже и мельче становилась река. К тому времени, когда он дошел до разрушенного моста с двумя вставшими на дыбы бронзовыми конями по краям. Речка превратилась в мутный и грязный ручей. А на том берегу по ту сторону стоял лес. Из-за вершин деревьев в лесу выглядывал обод гигантской конструкции, сильно смахивающей на колесо от телеги. Обломки моста торчали из ручья совсем незначительно. Большей своей частью, глубоко погрузившись в илистое дно, которое проступало из воды то тут, то там. Жидкий ручей обтекал обломки, разбиваясь на еще более незначительные потоки. Берег был уложен растрескавшимися бетонными плитами, сквозь щели между плит и трещины пробивался чахлый желтый камыш. Сивуч хотел уже повернуть от ручья и пойти в город по широкой черной дороге идущей от вздыбленных коней. Когда внимание его привлекла растрескавшаяся и истоптанная грязь. Там, где кончалась вода, но плиты еще не начались, узкая полоска обнажившегося дна была истоптана сотней ног и копыт. Глубокие борозды остались от подвод. И так же остались, если присмотреться, полосы высохшей грязи на плитах.

– Дошли! Дошли! Без меня, но дошли! Уж не знаю, как, они прошли с телегами по пустыне, но молодец сын! Довел людей до города!

Сердце Сивуча учащенно забилось. То, что это следы оставил его отряд, он не сомневался ни минуты. Значит, надо теперь просто найти их в городе. Полковник повернул налево, поднимаясь по крутому берегу. И тут сзади, со стороны "чертова колеса" донеслись звуки. В лесу на том берегу, кто-то работал топором.

***

– Свободен.

– Что ты сказал про полковников? – спросил Андрей, пристально вглядываясь в мои глаза. А они честно ему отвечали – пошел на… Мне Сивуч старший надоел, зануда. Поэтому еще одного Сивуча рядом с собой я не потерплю.

– Свободен, говорю, как муха в полете!

– А ты кто?

– Какая тебе разница? Будь здоров. Тебе налево мне направо.

– Нет, подожди…Ты не из этого племени? А зачем меня освободил?

– По ошибке.

Я развернулся и пошел по коридору, ведущему к лифту, освещая себе путь факелом, снятым у входа. Всем своим видом давая понять, что брать его с собой я не намерен.

– Постой! – крикнул он, – Давай поговорим!

И прибавил шаг, догоняя меня.

– Не о чем мне с тобой разговаривать. В темноте страшно? Хочешь, факел отдам? На, держи! – я насильно всунул ему факел в руку. Он растерялся, но факел взял, – А теперь поворачивай оглобли и дуй в ту сторону по коридору, там выход. Усек?

– По какой ошибке? Какие полковники? Ты можешь хоть на пару вопросов ответить? Спасибо тебе, конечно, что освободил…, – залопотал полковник.

– Не за что! Кушай не обляпайся! Сказал некогда мне! – рявкнул я, – И тебе надо поторопиться. Тревогу поднять могут с минуты на минуту.

Я опять развернулся, и припустил со всех ног по коридору, пытаясь отвязаться от благодарного пленника. Бежал как трус. Ну, что скажите ради Бога, мне было с ним делать? Отправить на тот свет, на встречу папаше? Вроде не за что. И нянькаться с ним неохота.

Андрюшка не ожидал от меня такой прыти, и догонять бросился не сразу. Он вообще ни черта не соображал. А за это время я добежал до лифта. Створки само собой были закрыты. Ну, так, зачем мне тесак? – так, кажется, спрашивал Сивуч старший. А вот зачем! Еще пару секунд и, вонзив пальцы между створками, я поднапрягся и протиснулся между ними, падая в бездонный черный колодец. И в тот момент, когда тело приняло почти горизонтальное положение, чуть оттолкнулся ступнями от узкого порожка. Ух! Руки впились в ржавые поручни ремонтной лестницы. А снизу несло теплом. Несло запахом муравейника. Не знаю, как описать этот запах прелой земли, отходов жизнедеятельности насекомых, запах крысиных нор, аромат воска, едва различимое дуновение снизу. Словно кто-то тихо сопел во сне. Мне было страшно. Но внутри сидела уверенность, что доберусь я куда надо, и ничего со мной не случится. А сверху раздавался топот ног по каменному полу. Это Сивуч меня разыскивал. Ну-ну, ищите и обрящите.

Чем ниже я спускался, тем меньше мне этого хотелось. Представлял себе разложившийся труп Лома, не то чтобы я покойников боялся, а неприятно было. Там в кабине лифта еще дыра была от пулемета. Тяжелая все-таки штукенция. Кабинку лифта он прошил насквозь. И через ту дыру я уже лазил. Но тогда меня ждали Хаймович, Косой и Роза. И на разные мелочи я не обращал внимание. А сейчас меня снаружи никто не ждал…А вот внизу гудел рой и тихо гнили останки Лома. Добрый был парень, немного глупый, со странным дефектом речи – когда говорил, не мог долго слово выговорить. Только маты у него изо рта вылетали без запинки. Почему лом? А росту в нем было добрых два метра, поэтому над ним хоть и подтрунивали, но злить опасались.

***

– Полковник?!

Рядовой Ерошкин выронил топор из рук и рот открыл. Остальные обернулись и тоже замерли, словно те деревья, только не ветвями на ветру шевелили, а глазами хлопали.

– Что делаем бойцы? – спросил Сивуч, чувствуя неладное. Удивились, понятно. Но вот особой радости от его бойцов не веяло. Беда случилась, понял он и помрачнел.

– Так, вот к зимовке готовимся…Срубы ставить решили, – оправдывался Трисеев, руководящий валкой деревьев.

– Это правильно, – кивнул полковник, понимая, что без карты Андрей институт найти не смог, и видя, что поиски затягиваются, решил тут обосноваться на долгий срок. "Где Андрей?" – хотел спросить Сивуч. Но удержался, и спросил другое:

– Ну, ведите в расположение, показывайте, как устроились!

И улыбнулся, ожидая ответной улыбки. Все-таки это была его семья. Понятно, что его место занял сын, но Сивуч старший с ними всю жизнь прожил бок о бок… А улыбки не последовало, бойцы переглянулись между собой, словно решая, что делать. И тут Трисеев наконец открыл рот.

– Тут такое дело полковник, что я сейчас за старшего…Давай присядем что ли?

Полковника словно водой холодной окатило, и тут же бросило в жар.

– Ну, докладывай, что тут произошло.

Они присели на свежее сваленное бревно. От жары сосна пустила обильную живицу. И Сивуч уставился на капельку смолы выступившую на стволе. Слезы дерева, подумал он вскользь, и приготовился к худшему. Следующие двадцать минут он молча слушал сбивчивый рассказ Трисеева. Как погибали и терялись бойцы в городе, как пришлось зарезать последнюю лошадь. Как безуспешно они искали воду. Как Андрей впал в истерику и застрелил Курбана. И лишь когда рассказ дошел до того, что они оставили город. Сивуч сказал:

– Не сходится.

– Что не сходится?

– По твоему рассказу выходит: Андрея по голове стукнула жена Курбана, и Опраксина она же зарезала. А этого быть никак не могло. Во-первых…

– Могло! – перебил его сержант, – Честное слов так и было. Спроси любого?

– Не перебивай. Я тебя не перебивал, теперь ты послушай. Во-первых, Опраксин стоял справа и чуть спереди Андрея. И когда ему по голове ты стукнул…

– Да как..?

– Молчать! – взревел полковник, – Сказал ты, значит ты! А когда Опраксин шагнул вперед, чтобы перехватить жену Курбана, бросившуюся на Андрея. И когда она вцепилась Опраксину в лицо. Ты Леша, – один из стоящих перед полковником вздрогнул, – да, я про тебя говорю Самохвалов. Ударил Опраксина ножом в живот, снизу вверх, так что кишки полезли.

В гробовой тишине, что даже воробей чирикнуть боялся, Сивуч хмуро обвел всех присутствующих взглядом. Их было десять, половина взвода Трисеева. Остальные работали в полукилометре отсюда, на слух определил полковник.

– А теперь кто из вас посмеет мне сказать, что это было не так? А?

Тишина. Только сейчас до полковника дошло, что пока Трисеев рассказывал, он вполуха слушал его рассказ, а сам видел проплывающие в головах бойцов картинки, как это было на самом деле. И картинки, в отличие, от Трисеева не врали. Сивуч был уверен в этом. Вот так неожиданно он открыл в себе еще один талант, мысли чужие читать. Как это у него получилось, он не знал. Да это было и неважно. Важно было ему решить, что делать. Как поступить? И от этого решения зависела его дальнейшая судьба, судьба всего подразделения и этих бойцов, стоящих перед своим полковником с топорами в руках.

– В общем, так бойцы, – сказал полковник, сидя так же расслаблено и ссутулившись, – У вас есть два пути. Первый – вы меня убиваете, и живете как хотите. Второй – признаете своим командиром, и мы вместе исправляем то, что вы наворотили. Неповиновения я не прощу. Ну?

Полковник ждал. Он уже знал, каким будет решение, потому, что и без чтения мыслей знал своих ребят как лупленых и облупленных. Он их лупил, и учил читать и писать, учил их драться и воевать, учил владеть шашкой, которая вот так небрежно покоится на его боку. Но они знали, на что он способен с шашкой. Так, например, трусоватый Леша Самохвалов, заместитель Опраксина, никогда тому поперек слова не сказал, потому что боялся. И ненавидел тихой сапой. Поэтому воспользовался первым же удобным случаем, чтобы отомстить. Но он побоится полковника. Знает, что может не успеть топор поднять, как клинок Сивуча врубится ему в переносицу и проникнет в мозг. Коля же Лагодный парень покладистый и спокойный. Телок, одним словом. Как все решат, так и он. Ерошкин Димка разгильдяй и оболтус, постоянно норов свой показывает. Приказ выполняет из под палки. Но на убийство командира он не пойдет, потому, что чувствует его правоту. Так и Шаяхметов, горячий, но быстро остывающий, а потом стыдящийся своей горячности. Оставались еще рядовые Костенко, Шубенок, Карпов, Барчан, Герд, этих ребят Сивуч тоже знал, и знал, как они к нему относятся. Почти по-родственному. Они рано остались без отцов, и полковник был им как отец. Но они привыкли, что командир у них Трисеев. С Трисеевым было сложно. Трисеев больше проникался к тому, что говорил и делал Курбан. Курбан был другом его отца. Поэтому его убийство, Андрею простить не мог. И на нем, на Трисееве была кровь Сивуча младшего. Поэтому он не знал, как поступить? А простит ли его полковник старший? А не застрелит ли на месте, как Андрей застрелил Курбана? И хотя Сивуч точно знал, что Андрей жив. Он видел картинку в голове у Барчана, как тот наклоняется и щупает пульс на шее Андрея лежащего без сознания. Трисеев не знал, что на нем кровь, но не смерть сына полковника. Но сказать об этом Трисееву, Сивуч не мог. А Он просто сидел и ждал решения.

***

– Кто ходит в гости по ночам, тот поступает мудро! – запел я под нос песенку. Где её слышал? Когда? Убейте меня, не помню. Но она как нельзя, кстати, подходила к моему случаю. Еще в ней были такие слова: « Я тучка-тучка-тучка, я вовсе не медведь». И пчелы там были такие большие и злые, прямо как мои. Стоп! Это же не песня, это кино? Хм, слышал от Хаймовича, что такое кино. Но вот куда девать то ощущение, что я не просто слышал, а сам его видел? Что-то неладное творится со мной с недавних пор. Помню то, что помнить не должен. Вижу в темноте, хоть видеть не должен…Так кошки наверное видят. Черное, очень черное, светло-черное, темно-серое, светло-серое. Светло-серые кости Лома я уже миновал. Ни запаха, ни кусочка плоти, не уж-то мухи обглодали? В улей, начинающийся прямо за кабинкой лифта, я не сунулся. Нечего там делать. Второй этаж подземелья тоже пропустил. Третий, четвертый, и приехали.

Свет, горящий на этаже после полной темноты, казался ослепительным. Но я точно знал, что это тусклое аварийное освещение. Мы же тут как кроты всю зиму прожили. Вот уж не думал, что придется еще увидеть эти холодные коридоры, выложенные кафелем. А впрочем, тут где-то и наш скрипучий кожаный диванчик. Роза, Роза, увижу ли я тебя когда-нибудь? Ничего. Вот сейчас Хаймовичу помогу, и пойду назад на болота. Землю буду рыть. Но найду тебя.

Ага! Тут кажется, за дверью кто-то возится и бухтит по своему обыкновению. Совсем дошел старый, сам с собой разговаривает. Дверь пинком внутрь.

– Всем стоять бояться!

Сгорбившийся силуэт за столом с монитором, мгновенно разворачивается ко мне.

– Максим это ты??!!!

– Нет, это не я, а тень отца Омлета.

– Гамлета! Бестолочь! Гамлета!

Хаймович срывается с места. Ну, тут маленькое лирическое отступление. Потому как описывать нечего. Двое тощих доходяг тискают друг друга в объятиях, пускают слезу, слюну. Сопят и говорят короткими ничего не значащими фразами, состоящими из междометий. Ситуация такая, что все рады встречи и довольны. Уже через пол часа я задумчиво ем третью банку тушенки и слушаю Хаймовича, иногда задавая вопросы.

– Значит дело за малым, – говорю я. Ложку с куском мяса в рот, – Допуск этот…ням-ням-ням, при мне. Пойдем..ням-ням-ням..вырубим все на фиг.

– Не все так просто, – молвил Хаймович, – я понятия не имею, как устроен реактор холодного синтеза. Если ядерный, знаю в общих чертах, то про создание такого даже не слышал никогда. В наше время были какие-то теоретические разработки, а о том, что его удалось создать, просто не было и речи. Трудности были не в создании холодной плазмы, а в том чтобы ее удержать..

– А зачем там особо знать и разбираться? Рубильники поотключаем и алга.

– Вот как раз этого, я и боюсь…Неправильные действия могут привезти к взрыву.

– Ну, отбежим и спрячемся.

– Не получится. Взрыв будет колоссальной силы, – покачал Хаймович головой, – на воздух поднимет не только нас с тобой, но и весь город.

Это несколько меняло ситуацию. В мои планы смерть не входила, пусть даже такая эффектная – вместе со всем городом. Я облизал ложку и вздохнул. Вроде наелся, но глаза тянулись за очередной банкой. И только воспоминания, как я тогда этой тушенки до рвоты наелся, меня остановили.

– Я тут кое-какие карты и схемы принес, может они помогут разобраться?

– Отрадно слышать. Давай-ка их сюда!

– Я помогу взорвать, – донесся голос от входа. Хорошо, что я ложку положил. Уронил бы от неожиданности точно. На пороге стоял призрак полковника Андрея. Пыльный такой призрак с паутиной на голове, взъерошенными волосами и каплями пота на носу. Не знал, что призраки потеть умеют.

***

– И так, – полковник откашлялся, и произнес куда-то вдаль, словно Трисеева не видел вовсе – вы признаете меня своим командиром?

– Признаем.

– Ты командир.

– О чем речь, полковник?

По одному, нестройным хором, выдавили из себя бойцы. И лишь когда все сказали, и слово осталось за сержантом. В лесу повисла тишина. Трисеев говорить не стал…Топор возился в ствол дерева с такой силой, что сосновая кора брызнула. Чешуйки отлетели и одна из них в миллиметре от кончика носа полковника. Трисеев упал на колени, перед тем местом, де только что сидел Сивуч, постоял так секунду, и рухнул, протянув руки к стволу дерева, словно пытаясь его оттолкнуть. По долу шашки полковника стекала кровь. Сивуч поднял, резким движением стряхнул капли крови и вернул шашку в ножны. Обвел взглядом присутствующих и сказал:

– Новым сержантом назначается рядовой Шубенок.

Шубенок, услышав свое имя, вытягиваться по стойке смирно не стал, лишь слегка подтянулся и согласно кивнул. Свое назначение Валера воспринял как должное. Он пользовался авторитетом во взводе Трисеева, за силу, выдержку, и умение мыслить и решать поставленные задачи. Выслуживаться и кланяться, как предшественник он не будет. Но и по голове сзади не стукнет, с горечью подумал полковник. Если ему что-то не понравится, он скажет это прямо. И, пожалуй, сейчас лучше при себе иметь именно такого человека.

Подразделение поселилось в самом центре бывшего городского парка, где карусели и маленькие кафе росли как грибы. По большому счету, старые здания сильно обветшали и для долгого проживания были непригодны. Но с них можно было набрать стройматериалов. Доски, гвозди, целые оконные рамы, двери, целые листы кровельного железа или шифера. При появлении полковника все собрались в центре у самой большой карусели, что действительно очень напоминало колесо. Отсюда, стоя рядом с колесом уже можно было понять, что это не капли на ободе повисли, а маленькие кабинки с лавочками, на пару человек, словно ласточки там гнезда свили. Чудны строения твои, человек.

– Мы шли сюда, долгих четыре года, – начал полковник, – всем нам было тяжело. И дождь, и грязь, и холод, и стрела мутанта не могла нас остановить. И все вы знаете, и помните, зачем мы сюда шли. А если кто не помнит, я напомню…Мы последние люди. Как бы ни горька была правда, но это так. Сколько поселений мы прошли, но во всех жили оборотни. И год от года их все больше и больше. А нас все меньше и меньше, и скоро не будет совсем, нужно смотреть правде в глаза. Подразделение наше слишком мало, и пусть не сразу, но нас раздавят, и не будет больше людей на земле. Вы помните и знаете, скольких мы потеряли, сколько погибло в пути…Их имена и память о них навсегда остались в наших сердцах. Так неужели они погибли зря? А ведь он погибли ради того, чтобы спасти кого-то из вас? А вы решили поселиться здесь, и жить, забыв обо всем? Предать погибших? То ради чего они жили и умерли? – Сивуч сделал паузу, всматриваясь в лица людей, его людей. Стараясь понять, увидеть по лицам. Его ли они еще? Ведь кроме усталости на лицах ничего не отражалось. Крайней усталости и безразличия. Когда физическое истощение приводит к умственному отупению, и человеку все равно, жить или умереть, только бы его оставили в покое. Да, они шевелились, работали, заботясь о своих детях, стараясь сколотить хоть какое-то подобие безопасного жилья. Но делали это скорее по привычке, механически не отдавая себе отчета. Как птица вьет гнездо, как мышь роет нору. И вот этих людей он звал на бой, на почти верную гибель. И полковник решил: