Текст книги "Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только"

Автор книги: Игорь Храмов

Соавторы: Александр Засс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава III

Объявление о том, что в городе появился «Самый сильный человек в мире», привлекло внимание военного коменданта той местности, и он пришел однажды утром – на восьмой день моей работы, если точно помню. – желая узнать, почему такой выдающийся атлет, явно годный к службе, не находится в австрийской армии. Поскольку антрепренёр Шмидт не мог предоставить удовлетворительное объяснение – сам он, надо сказать, был освобождён от службы – за мной послали, чтобы я предстал перед комендантом. Конечно, я тоже не мог дать объяснений, и немного времени ушло на то, чтобы выяснить, что я – беглый пленный. Итак, я снова отправлялся в заключение, ужасаясь всяческих последствий.

Но ничего такого не произошло. По правде говоря, австро-венгры были, в общем, добры к пленным. Могу за это поручиться, не только на основании своего опыта, но и по тому, что пережили другие. Нив какой другой стране – нет, даже в Англии, я уверен, – не давали таких послаблений, какие получали русские пленные в Австрии. Даже к бежавшим пленникам после того, как они попадались снова, было терпимое отношение, – как ко мне, так и к другим.

На этот раз, однако, разобравшись с моей историей, включавшей три побега, со мной обошлись намного жёстче, чем раньше, что, согласитесь, совершенно объяснимо. Если бы мои побеги сопровождались применением насилия, меня бы наказали ещё суровее, ведь степень наказания зависела от тяжести преступления. Если бы я тяжело поранил кого-нибудь из охраны, меня бы ужасно высекли. А если бы случилось так, что какого-то охранника убили, меня бы по совокупности расстреляли после поимки.

Меня доставили в военный трибунал и объявили приговор: одиночное заключение в крепости до окончания войны. Согласно этому, меня поместили в каземат, закованного в кандалы и в наручниках. Камера, куда меня швырнули, была холодной и сырой, ниже уровня земли, свет и воздух в неё проникали через маленькое, прочно зарешеченное отверстие в стене высоко над моей головой, которое, похоже, выходило на ров с водой. Надо рвом не менее чем на 18 футов возвышалась стена, которая окружала крепость, делая побег если не невозможным, то, по крайней мере, очень трудным предприятием.

Но, несмотря на такое несчастливое положение, я не отчаивался. Шанс когда-нибудь да наступит, говорил я себе, и поддерживай свой дух насколько мог. Ибо знал, что впадать в хандру – это хуже всего на свете. Если представится возможность, а я буду в подавленном состоянии, могу не решиться воспользоваться ею.

В то время, когда я набирайся душевных сил, происходили и другие события. Из-за того, что я был тесно закован и днём, и ночью – охранники снимали мои кандалы только дважды в день на время еды, – моя психика стала сдавать. Это значительно огорчало меня, гак как я всегда гордился своей силой и выносливостью. И, глубоко поразмыслив, решил, что единственный путь остановить ухудшение своего физического состояния заключался в тонировке мускулов иным способом по сравнению с тем, что я делал, имея полную свободу действий. Вследствие моей беды, именно так возникла идея о системе упражнений, которая сейчас, в этой стране, становится такой широко известной. Именно в заключении разработаны те принципы, которые дают столь удивительные результаты.

У меня имелось достаточно времени, чтобы осуществить свои идеи: мне больше нечего было делать. Я быстро понял, что этот вид физической стимуляции можно выполнять долгими часами. Вместо растраты энергии она, напротив, только накапливалась. Это было большой удачей для меня во многих отношениях, если вспомнить, в каком я находился положении. Ведь я не получал много еды, должен сказать, а то, что мне давали, было не особенно питательным. И так я продолжал заниматься около трёх месяцев, постепенно возвращая себе прежнюю форму и значительно укрепляя свои истощённые силы и энергию.

Примерно в это время случилось ещё нечто, чему было суждено обернуться более важным, чем казалось на первый взгляд. Показная покорность и смирение со своей участью несколько изменили условия моего содержания. Кандалы с ног сняли, и мне позволялось ежедневно выходить на прогулку по территории крепости под присмотром часового, при этом руки у меня были тесно связаны сзади.

Однажды, когда я так ходил, к охраннику подбежала собака, которая явно хорошо знала этого человека, а после него она повернулась ко мне, очевидно желая подружиться. Польщенный такой возможностью, я сказал собаке несколько ласковых слов и понял, что это очень умное животное, я чувствовал, что могу быстро обучить её нескольким несложным штукам. Получив разрешение охранника, как только мог, я провел с собакой предварительные занятия, на которые животное реагировало так, что просто удивляло меня, хотя я осведомлён о быстрой научаемости собак. Мой охранник сообщил, что пёс принадлежит коменданту крепости.

Это знакомство явилось долгожданной переменой в смертельной скуке моей жизни, и каждую возможность, которая у меня была во время прогулок, я использовал для дрессировки этого пса до тех пор, когда он, наконец, не смог уверенно исполнять некоторые трюки, заслуживающие большой похвалы. Однажды, занимаясь дрессировкой под присмотром охранника, я попался на глаза коменданту, который шёл через площадь по каким-то своим делам. Он быстро подошёл к нам. Вместо того, чтобы отчитать охранника или наказать меня, как мог бы поступить кто-то другой, тот показал большой интерес и удовольствие от того, что я смог сделать с его любимцем. Более того, он разрешил мне продолжить, убедившись, что раньше я был, кроме всего прочего, цирковым дрессировщиком.

Я указал ему на то, что, будучи связанным, не смогу выучить пса ничему новому, так как для нормальной работы с животными человеку нужны свободные руки. Освободить меня полностью комендант не соглашался. Но пошёл на компромисс, разрешив держать руки в наручниках спереди и на длинной цепи, что дало рукам почти полную свободу.

В тот день, вернувшись в свою камеру, я присел на край моей грубой кровати и задумался. Если мне будет позволено больше пользоваться руками, то появляются чёткие перспективы вырваться из моего узилища. Решётку я мог расшатать украдкой, если бы только нашёл подходящий инструмент, и я буду во все глаза присматривать что-нибудь, чтобы припасти и сохранить. У меня достаточно времени для того, чтобы всё обдумать и действовать по обстановке.

На другой день, когда меня снова повели на прогулку, мне приказали следовать за охранником к коменданту. Когда мы явились, мне было велено показать, на что способна собака. Комендант с большим удовольствием смотрел на смешные выходки животного, гордясь своим псом: ведь тут же присутствовали некоторые офицеры. И, в качестве награды за мое терпение, у меня спросили, есть ли пожелания, которые можно исполнить, не наручная условий и срока моего заключения. Единственное, о чём я мог думать в тот благоприятный для меня момент, это получать побольше и получше еды. Выслушав эту просьбу, комендант пообещал подумать, что можно сделать в этом направлении. И он сдержал слово. С того дня меня стали кормить три раза в день и вкуснее, чем раньше.

Я продолжал дрессировать пса, когда меня выводили на прогулку. С полного согласия коменданта крепости наблюдение за моими передвижениями стало не таким строгим, как раньше. Мне теперь разрешалось переходить за ограждения, которые ранее обозначали пределы моих прогулок, и я использовал каждую благоприятную возможность для поиска всего, что можно будет использовать для побега. Наконец однажды я высмотрел кусок железного прута, который, я был уверен, послужит моей цели. Под видом игры с собакой я подобрал его, не привлекая внимания, и спрятал под одеждой. А перед этим припас кусок закалённой проволоки, которая, как я думал, могла пригодиться для открытия наручников, она в ожидании подходящего случая лежала запрятанной в матрасе моей кровати.

Той ночью в камере я приступил к подготовке побега. Гам было три прута, перекрывавших окно, и я просчитал, что если смогу расшатать кладку сверху и снизу одного из крайних прутов и вытащить его, то с его же помощью выверну остальные. Этого окажется достаточно, чтобы выползти наружу. Цепь, соединявшая наручники, я знал, не будет мешать мне в работе, и когда настанет подходящий момент, смогу разломать ее на кусочки, просто перекрутив пальцами, как я делаю на сцене, многие из вас могли это видеть. Браслеты на запястьях я надеялся разомкнуть куском проволоки. Я видел раньше, как это делается, и знал, что это не будет особенно трудным делом.

Чтобы начать подготовку, потребовалось заточить мой железный прут, и я сделал это, обтачивая его о каменный пол в углу камеры, где никто никогда не заметит следов. На всё ушло время, больше недели, но наконец я решил, что прут достаточно остёр, чтобы им можно было воспользоваться. После того как точил его каждую ночь, должен сказать, я прятал его в матрасе вместе с куском проволоки. Матрас за время, что я пребывал в этой камере, никогда не меняли и даже не проверяли. Как только я начал ковырять вокруг камня, в который был погружён оконный прут, понял, что моя задача окажется намного проще, чем я предвидел. Как было сказано ранее, каземат из-за рва с водой был сырым. И сама крепость была старой. Следовательно, ржавчина и время вызвали эрозию и металла, и кладки: первый разъедала ржавчина, вторая крошилась под действием заострённого инструмента.

Около двух недель я работал еженощно, сметая каменные крошки в ров, и. наконец, нижняя часть прута была свободна. Слегка потянув его, убедился, что смогу вырвать его, как только захочу попытаться выбраться. Это, однако, пришлось отложить до тех пор, пока не смогу найти веревку, которая доставала бы от верха стены до земли. Я смог добыть несколько кусков за последние дни. Связанные вместе, они были запрятаны в матрас. По пока их длины было недостаточно.

Ибо моя задумка оказалась таковой: когда я буду готов, порву цепь, сковывающую мне руки, и открою наручники кусочком проволоки, после чего выдерну прут из окна, затем раздвину оставшиеся два. Сделав это, согну заточку в крюк с острым концом и прикреплю его к веревке, обмотаю её вокруг тела, выпрыгну из окна в ров и переплыву его. Перебравшись на другую сторону, закину крюк на стену, взберусь по веревке и спущусь с обратной стороны стены. Оказавшись на свободе, я не без оснований мог полагаться на свои способности куда-нибудь скрыться до поры, когда будет безопасно пересечь линию фронта.

На следующий день, когда я гулял с собакой, я изловчился добыть новый кусок веревки и незаметно пронёс его в камеру. Этого всё ещё было недостаточно для моей цели, но я решил больше не ждать, так как слышал от охранника, что все сильные пленные из этой крепости будут отправлены па французско-германский фронт рыть окопы, поскольку ожидалось большое наступление союзников. Но я не собираюсь во Францию, сказал я себе, чтобы меня гам разнесла на кусочки артиллерия. Когда они придут за мной, меня не будет. Ибо именно утром нас намеревались построить и отправить железной дорогой к месту назначения. По крайней мере, так сказал охранник. Вы можете подумать, что было глупо начинать моё предприятие до того, как я подготовлюсь должным образом, зная, что произойдёт, случись мне снова попасться. Но в запасе у меня был ещё вариант, как вы скоро увидите.

Итак, когда наступила ночь, я тихо лежал, пока не убедился, что охранники ушли в свои комнаты, расположенные в некотором отдалении, при этом никто не присматривал за узниками после заката, это не считалось необходимым, так надежно они были заперты и отгорожены решетками. Тогда я поднялся и принялся трудиться над цепочкой. Минут пять ушло на то, чтобы разорвать сё. Потом взялся на наручники. Но открыть их проволокой оказалось намного труднее, чем я предполагал: не хватало освещения. Поэтому мне не оставалось иного выбора, кроме как оставить их, но это означало, что мне нужно оторвать две половинки цепи от наручников, иначе они бы мне очень мешали. На это не ушло много времени, и теперь я был готов уделить внимание пруту, который быстро вынул из пазов.

Удалив прут, я вставил его между двумя другими и начал выгибать их. Вскоре я раздвинул их, но мне не удалось сделать таким способом достаточно широкий проход, чтобы пролезть между ними. Так что, отложив прут, я стал изо всех сил вырывать их из кладки. Несмотря на то, что они значительно ослабли, мне поначалу не удавалось это сделать. Но, упорно продолжая работу, я смог, в конце концов, высвободить верхний конец среднего прута, после чего вытащить его получилось сравнительно легко.

Освободив проход, я должен был теперь сделать крюк из заточки, которая так хорошо послужила мне, и я лихорадочно принялся сгибать её в нужную форму. Доделав это, прикрепил к крюку получившуюся верёвку и. не заботясь о наручниках, обмотал её вокруг тела, выполз через окно и осторожно соскользнул в воду. Я поплыл через ров, благополучно перебрался на другую сторону и стал переползать пространство, отделявшее затенённое место возле стены. Что меня увидят, я не особо боялся, так как ночь была черным-черна, и в любом случае подозревал, что наблюдение с башен крепости не было особенно пристальным, так как побега в этом месте никто не ожидал. Тем не менее, желательно было действовать осторожно.

Добравшись до стены, я стал пробираться вдоль неё всё ещё ползком, пока не достиг места, где всего в нескольких шагах от стены стояло дерево. Я. конечно, заранее знал об этом дереве и о том, что оно росло близко к стене. И зная это я нашел в нём выход из положения, в котором оказался из-за недостаточной длины веревки. Про этот способ, вы помните, я намекал ранее.

Взобравшись на дерево и забросив с него веревку, я рассчитывал, что смогу попасть на верхушку стены. Итак, без малейшей задержки вскарабкался на дерево, прополз как можно дальше по одной из веток, тянувшейся в нужном мне направлении, и начал забрасывать веревку на стену. После нескольких неудачных попыток я смог зацепить крюк, натянул веревку, проверяя, насколько крепко она держится, чтобы можно было перескочить по ней с дерева. То ли я неверно оценил зацеп, то ли на мгновение ослабил натяжение, когда соскочил с ветки, но как только налетел на стену, крюк отцепился, и я грузно рухнул на землю.

Минуту или две я лежал ошеломлённый, но, к счастью, ни одна кость не была сломана. Затем, придя в себя, я влез вверх по дереву еще раз, снова пытаясь зацепиться. После нескольких тщетных попыток я добился крепкого, как казалось, захвата и полетел с дерева во второй раз наудачу. Я налетел на стену с глухим стуком, который отдался во всех моих членах, и в этот миг чуть было не выпустил веревку. Но крюк удержался, и, попеременно меняя руки, я карабкался вверх по верёвке, пока, в конце концов, не добрался до верхушки. Там я задержался только для того, чтобы понадёжнее закрепить крюк в нужном мне направлении. Затем, стравив веревку, спустился по другую сторону стены, спрыгнул и вновь стал свободным человеком.

Глава IV

Совершив побег из крепости, я избавился от стальных оков без особых трудностей и отправился в Будапешт, до которого не сразу добрался, переживая и невзгоды, и захватывающие приключения. На моём пути мне пришлось полагаться на русских пленных, работавших в сельской местности, получая пропитание от них, а когда не удавалось добыть что-нибудь таким способом, мне приходилось обходиться вовсе без еды. Погони, как обнаружилось позднее, не следован о особенно опасаться. Ибо отношение Австрии к русским пленникам, которых она удерживала, значительно изменилось со времени революции большевиков. Всегда довольно терпимое, как я говорил ранее, сейчас оно стало ещё более доброжелательным. И, к тому же, у неё были свои заботы. Сказывалась блокада союзников, и Австрия с трудом могла прокормить своих пленников, число которых достигаю сотен тысяч. Так что, когда кто-то хотел освободиться под честное слово, его обычно отпускали, и он должен был найти работу, чему оказывайся только рад. Военный контроль в то время, о котором я говорю, здесь, в Австрии, был слабым.

Из-за всего этого я смог, когда добрался до Будапешта, наняться в порту на работы по погрузке судов. В отношении денег и еды положение было неплохим, пока ты справлялся с работой, делал её хорошо и быстро, а с властями не было особых проблем. Здесь я пробыл довольно долго, взаправду наслаждаясь работой, гак как я считал это отличной тренировкой. Затем, однажды, тяга к перемене мест вновь охватила меня, и я снова бросил всё.

Настоящая причина ухода с этой работы была в том, что в Будапешт недавно прибыл большой цирк, который назывался Бекетовским, и я думал, что смогу получить там работу либо атлета, либо борца. Но когда я обратился туда, оказалось, что исполнителей там больше, чем работы. Следовательно, для меня там не было места.

Директор цирка, однако, хоть и не мог меня устроить, дал мне рекомендательное письмо для Чая Яноша, очень известного австрийского борца, который имел собственный цирк. Основу труппы составляла команда борцов, в которую входил он сам и его пятеро не менее знаменитых братьев. Это было похоже на то, куда мне и надо было попасть. После недолгих поисков я обнаружил жилище Чая Яноша и положил перед ним это письмо и мое прошение.

Фотография Ч. Яноша в журнале «Геркулес»

На сегодняшний день из всех людей, кого я встречал в борцовском деле. Чая Янош был, должен сказать, самым примечательным.Он соединял в себе мощную стать и ужасную силу с соразмерным с ними умом. И позднее он стал одним из самых лучших в моей жизни друзей. Ему я поистине обязан очень многим, и я не только готов, но и рад признать это.

Вдобавок к своим другим свойствам. Чая Янош был очень молчалив. Получив конверт, он разломал печать и прочитал письмо, затем знаком пригласил в свою комнату и указал на стул. Он осмотрел меня, сидевшего, сверху донизу. Довольно долго не произносил ни единого слова, так что я подумал, что он, должно быть, немой. Но он-таки мог говорить, старина Чая Янош, когда считал, что есть существенный повод. И вот он заговорил, – только чтобы узнать, не голоден ли я. Услышав, что не ел довольно давно, он послал за провизией, которой я воздал должное, чудесно пообедав.

Когда мое пиршество закончилось. Чая Янош, который всё время моей трапезы беспрерывно курил, стал расспрашивать обо мне, и, насколько мог позволить себе, я кое-что поведал ему. После этого он снова погрузился в молчание. Через некоторое время, однако, он снова заговорил. «Всего, что я должен знать о тебе, ты не сказал, – промолвил он, – если нам придется работать вместе, ты должен быть полностью откровенным со мной. Тебе не нужно меня бояться. Но я должен знать о тебе всё».

Поскольку мне пришлись по сердце его взгляд и обращение, я рассказал ему всё. Когда закончил, он похлопал меня по плечу. «Ты с такой же душой, как и у меня, – сказал он. – Думаю, мы очень хорошо поладим. Но всё-таки я должен ещё и посмотреть, что ты можешь делать. Мы сейчас разбираем цирк, он будет готов к отъезду не раньше, чем через четыре дня. Приходи тогда в это же время и найди меня снова, а я тебя испытаю. Если ты так хорош, как уверяешь, то возьму в труппу и стану неплохо платить».

На том и порешили. В назначенное время я вновь пришел к нему, и мы пошли в цирк в компании с его братом Иосифом, почти таким же гигантом, как мой гостеприимный хозяин и потенциальный работодатель. Добравшись до места, я был представлен другим членам труппы, числом восемнадцать, и выставлен для испытания против парня, весившего около 20 стоунов, румыном, которого звали, как потом узнал, Пашкофски. Его я бросил за три минуты, вывихнув ему плечо и сломав ключицу, ибо схватка вышла хоть и короткая, но чрезвычайно яростная.

Результат очень понравился Чая Яношу. «Ну, ты показал, что годен, друг Засс, – сказал он. – можешь отныне считать себя одним из нас». Так вот я поступил в цирк Чая Яноша и обрёл его ценную и крепкую дружбу.

В этом цирке я оставался около двух с половиной лет, постоянно работая, и почти всегда преуспевал, объезжая Венгрию в летние месяцы, а каждую зиму мы проводили в Чехо-Словакии, Румынии, Сербии и Австрии. За всё это время я ни разу не испытал унижения от того, что мои лопатки прижаты к земле. Я был второй после Чая Яноша – с которым не мог бороться из-за огромной разницы в весе – звездой борцовской труппы.

Перед тем как перейти от этой части моей жизни к следующей, расскажу, как мы обычно работали в борцовской части шоу. Каждое представление борцы выходили под музыку нашего циркового оркестра, состоявшего из первоклассных музыкантов. Чая Янош возглавлял колонну, а я замыкал её. Затем, после того как мы проходили маршем один круг по арене, на неё приглашались желающие померяться силами.

Как только таковые выходили на сцену, им сразу же говорили, что перед тем как можно будет встретиться с Чая Яношем, чемпионом, они должны начать с конца, с самого невысокого члена группы, и продолжать дальше. Я был, конечно же, тем парнем, с которым они должны бороться, а так как никто меня никогда не побеждал, у них не имелось шанса посостязаться со всеми другими. А нам того только и надо было. Некоторые из борцов не годились для тяжёлой борцовской работы, так как время расцвета их сил давно прошло, настоящей причиной их включения в труппу являлись лишь показательные бои. Когда не выходил ни один претендент, а такие случаи бывали, тогда мы боролись между собой. Представление обычно заканчивали мы с Чая Яношем, проводя энергичную схватку друг с другом.

После выступлений в течение упомянутого времени в цирке Чая Яноша у меня появилось желание поменять свой номер. Я устал от борьбы и хотел перемен. Сначала я решил поставить другой силовой номер, похожий на тот, с которым работал до войны. Но после размышлений я отбросил эту мысль, выбрав вместо этого номер с собаками. У меня уже была собака, которую я выучил исполнять умные штучки – среди них было переднее сальто, трюк, на который у меня ушли месяцы, пока животное не научилось его делать, – и с этим номером я рассчитывал получить передышку для отдыха.

Я знал, что есть одно заведение, которое специализировалось на представлениях подобного рода, и обратился к его управляющему за ангажементом. После того как я дал пробное шоу, меня приняли, причём это выступление, поскольку у меня в то время была лишь одна собака, состояло из нескольких разнообразных сложных акробатических номеров. Мы исполняли их с одной юной леди, встреченной мной в Сербии. Звали эту леди мисс Китти, и в дополнение к тому, что она была хо рюшей эквилибристкой, она была еще и совершенной наездницей. Вдвоём мы давали, как считалось, очень увлекательное шоу.

Время, однако, показало, что представление с собаками ценилось выше, где бы мы ни выступали. Я набрал ещё собак и тоже выдрессировал их, и постепенно у меня в шоу работала уже четвёрка. В Талоте – так назывался этот цирк – я пробыл один сезон, затем приехал с моим номером в Будапешт, где выступал в «Казино» и «Орфее». Меня принимали с большим воодушевлением. Однако пока я там работал, со мной случилась беда. Перебегая из одного зала в другой, я подхватил простуду и из-за последовавших осложнений оказался в лечебнице на грани жизни и смерти. Когда я вышел. от меня прежнего оставалась только тень. Собаки и девушка, должен сказать, уехали в Сербию, чтобы выполнить заключённый ранее контракт, при этом мисс Китти проявила такой интерес и способности к этой работе, что оказалась годной выступать с животными вместо меня.

Фотография А. Засса на паспорт

Как только смог, я поехал вслед за моим номером в Сербию и там поправился. Раньше, чем кончилось лето, я при помощи размеренной жизни и постоянной тренировки с использованием моих методов физической культуры практически вновь обрёл свою былую силу и форму, которыми всегда так гордился. И, как только вернулся в царство физической мощи, старое желание выйти на публику как силовой атлет снова начало овладевать мной. Но для того, чтобы возникла такая возможность, пришлось какое-то время подождать, так как там, где я сейчас работал, не предвиделось случая для желанного шоу.

Затем, покуда я колебался, оставить ли мне эти мысли и продолжить выступать с собаками, Шмидт, который, вспомните, являлся тем самым человеком, давшим мне работу с силовым номером, когда я был военнопленным, прислал мне письмо, где попросил вернуться в Будапешт, говоря, что у него для меня очень важное предложение, такое, которое означает много денег в моих карманах, если только соглашусь. Такое бывает, говорил он мне, раз в жизни, и, зная его как человека, на чьи слова можно положиться, я решил принять его предложение и тотчас же вернуться в Будапешт. То, что случилось в результате, переносит меня в последнюю часть моей истории.