Текст книги "Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только"

Автор книги: Игорь Храмов

Соавторы: Александр Засс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава I

Когда разразилась война, меня немедленно призвали в 180-й Виндавский кавалерийский полк[9]9
  На самом деле, 180-й Виндавский пехотный полк. В 1914 году он стоял в Саранске (прим. составителя)


[Закрыть], задачей которого было вступать в соприкосновение с противником и передавать сведения о его перемещениях в сторону русской пехоты. Такой вид разведывательного или, другим словом, поискового полка, если вам так будет понятнее. Погрузившись в вагоны, мы помчались на австрийский фронт, высадились в местечке под названием Люблин, где впервые встретились с противником.

Сначала мы смели всех, кто оказался перед нами, быстро продвигаясь и громя всё на нашем пути. Вскоре мы углубились не менее чем на 180 миль вглубь Австрии, где произошло большое сражение, перед которым противник собрал силы с целью предпринять последнюю отчаянную попытку сдержать наше победное продвижение. Вооружённые лучше, чем мои сослуживцы, да ещё и поддержанные германскими фронтовыми частями, они, конечно, преуспели. Разразилась долгая и ожесточенная битва, наконец, обе стороны с радостью позволили ей затихнуть, чтобы дать передышку своим сильно поредевшим войскам.

Но что касается непосредственно военных действий, я с того времени перестал участвовать в боях. Ибо вскоре после того большого столкновения армий вышел из строя, получив серьёзное ранение шрапнелью в обе ноги, а мою лошадь при этом разорвало подо мной на куски. Когда я очнулся, то был уже пленником в руках австрийцев, не ведающим о своей будущей судьбе, и, по правде сказать, не особо об этом беспокоился, так как испытывал мучительные боли.

Согласно легенде, Засс как-то вынес свою раненную лош

Я вскоре понял, что те, кто взял меня в плен, были, в конце концов, не такими ужасными типами. Возможно, конечно, что ко мне отнеслись добрее из-за того, что я был офицером. (Не успел вам сказать, что за три дня до этого меня произвели в поручики за умелые действия на поле боя, которые доказали, что я могу принимать решения и командовать).

Но, так или иначе, должен сказать, что захватившие меня в плен были очень любезны и заботились о моих удобствах. Как только я пришёл в себя, мне сразу же подали чашку горячего кофе и, немного погодя, какие-то консервы, затем отправили санитарным поездом в Эстергом. Мои пленители, должен вам сказать, были на самом деле венгры, храбрые вояки и великодушные к поверженному противнику рыцари.

По прибытию в Эстергом меня поместили в госпиталь и без промедления прооперировали. Но эта операция оказалась не очень удачной, что меня весьма обеспокоило, потому что в таких случаях хирурги не тратили понапрасну время и тут же прибегали к ампутации. В начале войны врачи ещё не имели того опыта, который они приобрели со временем. Поэтому они не очень хорошо знали, что допустимо в послеоперационный период.

Вскоре после первой операции я перенёс ещё одну, затем другую. Но раны не заживали как следовало бы, и меня предупредили, что если вскоре дела не пойдут на поправку, мне придётся расстаться с ногами. Затем, когда я уже приготовился к худшему, меня перевели в другой госпиталь по соседству. Здесь меня не гак заботливо выхаживали, но, хотя вы найдёте это довольно странным, я был рад. Поскольку мои раны не считали такими страшными, меня поместили в отделение выздоравливающих, что на некоторое время развеяло мои опасения потерять конечности. Потому, что я был уверен, что, предоставленный самому себе, смогу, благодаря венгерским хирургам первого госпиталя, сам помочь своему выздоровлению. Я решил использовать некоторые принципы пассивных упражнений, с которыми знаком, и был положительно уверен, что результаты не могут оказаться бесполезными.

Так и случилось! Втайне от всех я стал воплощать свои идеи, продолжая ежедневно настойчиво трудиться до тех пор, пока, наконец, не смог пользоваться костылями и все страхи лишиться ног не улетучились. Естественная сила моего организма помогала быстрому выздоровлению и приближался день, когда я смогу, наконец, отказаться от костылей, чему я необычайно радовался. Будучи действительно выздоравливающим, я был направлен на легкие работы – ухаживать за другими пленниками, которые были нетрудоспособны, и так далее.

Когда я стал сильнее, мне дали другую работу, естественно, намного более тяжёлую. Я трудился на строительстве дорог и временных госпиталей для раненых с обоих фронтов, которые продолжали прибывать в несметных количествах. Из этого мы могли понять, что волна сражений то накатывает, то отступает, и ни одна из сторон не может заявить о решительном успехе.

Здесь, в госпитале-лагере для военнопленных, каким он являлся, я оставался в течение года. Его, конечно, усиленно охраняли, так что несколько попыток убежать закончились гибелью для тех, кто затевал эти смелые предприятия. Но это всё равно не удерживало некоторых сильных духом от решения попытать счастья при любой выпадающей возможности. И я был, должен сказать, в их числе.

С течением времени работа, которую нам давали, становилась всё тяжелее, а пища все хуже. В основном это были консервы, и большая их часть была заражена долгоносиком. Из-за всего этого наши физические и психические силы ослабли. Намного чаще, чем раньше, стали применяться наказания: отношение охранников менялось под влиянием вестей с фронта, где русские армии наносили урон главным силам. Слух о том, что наши скоро перевалят через Карпаты, вселил в нас радостную надежду, так как лагерь находился недалеко от них.

Будучи в заключении, я очень подружился с другим пленным, которого звали Ашаев, – парень, очень близкий моему сердцу, который, как и я, только и ждал подходящего случая, чтобы попытаться бежать. Но поскольку такой возможности не предоставлялось, или нам казалось, что она не появляется, мы решили приложить все силы, чтобы самим её организовать. Тайно мы спланировали наш прорыв на свободу.

Мы готовились в общей сложности три недели, и планы были хорошо продуманными. Сначала мы поняли, что нам понадобятся деньги, и кое-что из жизни заключенных подсказало нам, как их достать. Каждый вечер около семи часов лагерь закрывался, и всем заключённым полагалось ложиться спать. Конечно, они не оставались в постелях, а обыкновенно вставали и играли в азартные игры, причём это развлечение доставалось им огромными усилиями: бараки не освещались. Деньги для игры они зарабатывали различными ремёслами, к которым их приставили. Что касается меня, должен вам сказать, то, обучившись резьбе по дереву, я в самом деле весьма успешно справлялся с этим делом.

И вот тот охранник, который обязан был следить за освещением в лагере, был очень дружелюбно расположен ко мне. Сам он тоже являлся довольно сильным человеком, хорошим борцом, и благодаря этому у нас появились общие интересы. Более того, он был, как бы вы его назвали, бизнесменом. Он, как и любой другой человек, не был особым бессребреником, и любой благоприятный случай для того, чтобы сшибить и положить в карман лишнюю монету он использовал без малейшего колебания. Я хорошо это знал, и решил на этом сыграть.

Итак, при первой же представившейся возможности я отвёл его в сторонку и попросил потихоньку доставлять мне ежедневно немного керосина. Естественно, он тут же захотел узнать, для чего мне это нужно, и мне пришлось ему всё выложить. И то, что я поведал, ему чрезвычайно понравилось.

Я взялся обеспечивать освещение, которое требовалось для игроков, собирая каждую игру немалые деньги за эту услугу. Я смастерил небольшую масляную лампу из консервной банки и верёвочного фитиля, и для неё мне требовался керосин. Вот тут-то в дело должен был вступить он, и я был согласен делиться с ним доходами, если бы он мог снабжать меня соответствующим количеством необходимого товара. Не задумываясь о последствиях в случае поимки, он согласился.

Первая порция керосина поступила должным образом, и тем вечером я совершил великую сделку, собирая с каждого банка, как называли каждую комбинацию игроков, по пять копеек за игру. Эту лампу, должен сказать, разрешалось использовать, пока один человек держит банк. Как только он срывался, лампа отдавалась в пользование другой группе, также за пять копеек.

Таким способом я набрал довольно большую сумму, несмотря на соглашение делиться пополам с тюремщиком. И с этими деньгами в нашем распоряжении – нашем с Ашаевым, я тут имею в виду, – мы могли добыть другие вещи, крайне необходимые, если мы преуспеем с побегом. Одной из них был компас, другой – карта. Первое из упомянутого я смог добыть в лагерном магазине вроде столовой, вы бы, наверное, его так назвали. Это получилось не особенно трудно, компас-мелочь, игрушка, я сказал, что хочу повесить его на цепочку от часов.

А вот достать карту оказалось намного труднее. Но, в конце концов, я смог получить в руки то, что сулило достижение нашей цели. Это была схема железнодорожных путей, и хотя, естественно, на ней не было нанесено дорог, мы решили, что её достаточно. В конце концов, заключённые не могут особо выбирать: их выбор не лучше, чем у нищих.

А ещё нам нужны были запасы еды. И здесь опять очень пригодилась наша денежная заначка, так как каждый из нас пристрастился к салу, которое заключённым довольно щедро выдавали трижды в неделю. Поэтому везде, где возможно, мы скупали порции этого продукта, складывали в жестянки и закапывали.

Все это выходило хорошо, но нам надо было всё-таки как-то выбраться наружу. Охрана патрулировала лагерь по периметру, густо огороженному колючей проволокой, и к этой проволоке подвешены сотни и сотни жестяных банок и колокольчиков, которые погубили многих бедолаг, пытавшихся бежать. Стараясь ночью пролезть через проволоку, один такой задел эту звуковую сигнализацию, и всё закончилось тем, что его очень быстро нашпиговали свинцом.

Мы напрягали мозги в поисках выхода, и, наконец, нашли его. Каждый день или, точнее, каждый вечер, так это будет намного точнее – нам давалось немного свободного времени, и это времяпрепровождение обычно принимало форму забавы, которую вы называете здесь, в Англии, крикетом или игрой в шары. Но наша игра имела одно отличие: вместо того, чтобы катить шары по хорошей ровной поверхности, мы должны были забрасывать их в специально выкопанные лунки. И мы по очереди выкапывали эти лунки, сперва одна команда игроков, затем – другая. Следовательно, во время игры за нами особо не следили, и если кого-то замечали ковыряющимся в земле, то на него не обращали внимания.

В этой небрежности со стороны наших охранников и был наш единственный шанс. Ибо, осознав, что пробраться незаметно через колючую проволоку просто невозможно, мы решили разработать полностью другой план, а именно – пролезть под ней. Итак, с этими мыслями мы с Ашаевым начали искать по всей территории лагеря уязвимое место, чтобы начать рыть наш подкоп. Определившись, мы проверили грунт, когда в следующий раз играли возле этого участка. И наша проверка показала, что земля в этом месте была не только мягкая, но и почти без больших камней и корней деревьев, всё это было нам на руку.

В тот же вечер мы начали, или, скорее, начал Ашаев, тогда как я оставался в лагере, занимаясь «бизнесом», стараясь собрать как можно больше денег, ссужая мою импровизированную лампу игрокам. Около четырёх часов проработал Ашаев, перетаскивая выкопанную землю на верхушку вала, окружавшего лагерь, и это была не только очень тяжелая работа, намного тяжелее, чем сама копка, но и очень опасная, гак как всегда имелся риск, что кто-нибудь заметит человеческую фигуру на фоне неба, как бы ни пригибался к земле. После того как он выкопал сколько смог за эту ночь, он прикрыл лаз листом железа, присыпал его толстым слоем земли и хорошо её притоптал, чтобы это место не обнаружили.

Следующей ночью он тоже работал, и следующей тоже, при этом его отсутствие среди остальных заключённых не было особенно заметно. Потом работы пришлось приостановить почти на неделю, потому что всё это время стояла высокая луна, и стало невозможно продолжать копать землю без риска быть обнаруженным. Как же мы ждали, когда снова наступит темнота! Через пять или шесть дней Ашаев смог возобновить работу, так как изменилось освещение и оставалось таковым около недели.

Именно в одну из тех ночей смельчака чуть не обнаружили и не застрелили. Но ему повезло, и патрульные прошли мимо, не подозревая, что происходит подготовка к побегу. Охранники, обходившие лагерь, были прямо над ним, когда Ашаев вылезал из норы, не осознавая опасности. Он замер, и, к счастью, они прошли мимо.

После того как мой напарник рассказал об атом случае и о том, насколько он продвинулся, обе эти информации подвигли нас к решению – в первую же из последующих ночей, которая представится благоприятной для нашей цели, следует попытаться бежать. Но целых две недели условия были совсем неподходящими. Затем неожиданно погода изменилась и, так как мы всё подготовили, то решили больше не ждать, а тотчас же рискнуть.

Выбранная нами ночь отвечала всем ожиданиям. Небо было черным-черно, вот-вот должна была разразиться гроза, ветер при этом дул яростно, но, к счастью, он был направлен от казарм надзирателей. Вскоре мы добрались до подкопа и лихорадочно принялись за дело. В этот раз я шел первым, и, пока я копал, Ашаев отшвыривал землю назад. Прошло около трёх часов, мы вышли наружу примерно в двух футах от проволоки. Очень осторожно мы выбрались и несколько мгновений недвижно лежали, боясь, что нас увидят или услышат. Но нет, не было нужды опасаться тревоги и ещё чего-то ждать. Перед нашими взорами не было никаких признаков человека, до нашего слуха не доносилось ни звука.

Убедившись в этом, мы подхватили наши мешочки с припасами и бросились бежать. И долго мчались в направлении, оговоренном на случай, если нам повезёт вырваться на свободу. Затем силы стали покидать Ашаева, и он запросил передышки. Но я не хотел на это соглашаться и, взяв сто за руку, тянул и тащил его на себе. Мы должны были добраться к лесу до рассвета, а времени оставалось не так много. Я знал, что остановиться раньше будет самоубийством. Только под сенью деревьев мы могли надеяться на более или менее безопасное укрытие и отдых.

Наконец, мы достигли леса и спрятались в нём как раз с началом рассвета. После того как мы прошли вглубь зарослей, мы пали наземь, измождённые и буквально выдохшиеся. Сначала перекусили, но нигде не могли найти воды, чтобы утолить жажду. За лесом были ручьи, но подходить к ним средь бела дня было, понятное дело, более чем безрассудно. Так что, несмотря на муки безводья, нам пришлось оставаться на месте до наступления ночи, когда, хорошо отдохнув за целый день, мы отправились в путь, чтобы оказаться подальше от места нашего недавнего заключения.

Без всяких приключений, достойных упоминания, мы продолжали наш путь, а целью, должен сказать, было, по возможности, добраться до Карпат и выйти навстречу передовым постам русской армии. Как мы собирались это сделать, не вполне представляли. Могу только сказать, что надеялись на это.

Незадолго до рассвета мы добрались до густого леса, и там решились остаться на день, удобно укрывшись, как и накануне. Мы могли бы пройти намного дальше до того, как рассеется темнота, но это нам казалось неразумным, так как на нашей карте мы обнаружили, что следующая лесистая местность находится слишком далеко, чтобы за оставшееся до восхода солнца время нам можно было до неё дойти. Так что, досыта напившись из ручейка, мы направились в лес. Но, пройдя совсем немного в глубь зарослей, мы услышали собачий лай. Это насторожило нас, так как сначала мы не могли быть уверенными, с какой стороны доносились эти звуки. Была ли эта погоня по нашим горячим следам? Схватят ли нас снова? Что надо теперь предпринять?

Из-за того, что лай собак с каждой минутой становился всё громче, надо было быстро решать, что делать. Ашаев был за то, чтобы заползти подальше в заросли подлеска, в надежде на то, что так нас не удастся обнаружить. Но мне эта мысль не нравилась. Я думал, что это бесполезно, так как даже если это были не ищейки, а простые собаки, они легко найдут нас. Нет, я считал, что нужно залезть на дерево. И мы забрались наверх. А деревья росли столь густо, что мы могли перебираться с одного на другое. Но наша тревога вскоре улеглась, так как эти собаки, – числом около трёх, судя по звукам, – пробежали па некотором расстоянии левее от нас. Возможно, это были чьи-то хозяйские псы. Слава Богу, не войсковые.

Наступил день, мы спустились с наших веток и стали искать подходящее место, чтобы укрыться и поспать. Таковое мы легко нашли, где и отдыхали до конца дня. После трапезы мы снова занялись поисками воды, но в округе были только затхлые лужи, так что опять нам пришлось мириться с пересохшими глотками до прихода ночи, которая принесла нам больше свободы. И, продвигаясь по нашему компасу – весьма ненадёжному инструменту, как мы позднее поняли, – мы приступили к следующему этапу нашего путешествия, снова без особых переживаний, заслуживающих упоминания, прячась и отсыпаясь каждый последующий день, при этом никто никак нас не беспокоил.

Таким вот образом прошли четвёртые ночь и день. Но на пятую ночь мы потерпели серьёзную неудачу. Прямо перед рассветом мы вышли к широкой реке, которую, как знали, можно было перейти только по мосту, наверняка охраняемому часовыми. И, после осторожной разведки, мы обнаружили, что так оно и было. На каждой стороне моста стояло по два часовых, что делало невозможным перебраться через реку этим путём. Единственное, что представлялось вероятным сделать, это попытаться найти на реке место, где её можно перейти вброд, а это означало сделать большой крюк. Но выбора у нас не было, мы были вынуждены обходить, а когда мы, в конце концов, решились переправляться, то поняли, что недооценили и глубину, и силу течения, и это означало, что реку нужно переплывать. Само по себе это не представляло большой беды, хотя мы были обременены одеждой и тяжёлой обувью. Но окончилось всё тем, что наши небольшие, но бесценные съестные припасы совершенно испортились, и это было поистине ужасно. Мокрые и замёрзшие, голодные и уставшие, мы были в жалком состоянии.

Отчаявшись, мы прибегли к крайним мерам, чтобы добыть еды. После долгих колебаний мы решили попытаться выпросить продукты у какого-нибудь крестьянина. Конечно, велик был риск, что нас обнаружат, и шансы наши – очень малы.

Так оно и вышло! В первом доме, куда мы подошли, жила только одна древняя старуха, которая, выслушав нашу долгую горестную сказку, разглядывая с нескрываемым подозрением наш неряшливый и оборванный вид, в конце концов согласилась дать буханку хлеба. И сдержала своё слово, за что мы ей были очень благодарны. Но она тотчас же подтвердила наши худшие страхи, заявив, что уверена, – мы беглые пленные, и при первой же возможности она непременно сообщит военным властям о нашем появлении в округе.

Мы ясно представляли: с этого момента наша свобода под большой угрозой. Но вопреки всему мы не теряли надежду, и вновь скрылись в лесу. Еще раз мы провели день, не побеспокоенные никем, но ночью, отправившись вновь в путь, мы попали на глаза патрульным, которые, несомненно, разыскивали нас, и хотя мы бросились бежать от них, а, когда нас догнали, яростно дрались, превосходящие силы взяли над нами верх. И нас отдубасили до бесчувствия, а когда мы очнулись, поняли – нас везли, перекинув через круп лошади, к ближайшему военному посту. На самом деле тяжкое положение, думаю, вы согласитесь.

Глава II

После очень неудобной поездки длиной около двух миль, мы добрались до военных казарм, куда нас завели захватившие. Наши путы бесцеремонно разрезали. После этого мы предстали Для допроса перед комендантом и рассказали ему всё, что он хотел узнать. Пытаться что-то скрыть было бесполезно. Это только значило бы, что нас поставят к стенке и тут же расстреляют, впрочем, мы думали, что эта участь ждет в любом случае.

Благодаря сведениям, что мы были кавалерийскими офицерами, меня и Ашаева приставили ухаживать за лошадьми и приводить в порядок их снаряжение. Удовлетворившись нашей работой, охранники накормили нас и сказали, что наутро мы будет отправлены назад в тот лагерь, из которого сбежали. И к этим новостям они добавили несколько замечаний относительно того, что нас может ожидать но возвращении. Всё это не вселяло бодрости.

Когда наступило утро, обнаружилось, что не придется уезжать, как было заявлено, вместо этого нас снова отправили работать на конюшню. Там мы были заняты весь день, и продолжали ещё один день, а в лагерь для военнопленных нас отправили только следующим утром. Считали нас отчаянными или нет, я не знаю, но конвой, забиравший нас, состоял из шести солдат. Конечно, мы не делали дальнейших попыток сбежать, так как никакой возможности для этого нам не дали. И в своё время, после путешествия на поезде, длившегося чуть меньше трех часов, мы вернулись на место, откуда отправились всего лишь неделю назад.

Оказавшись там, мы попали в руки коменданта, который отправил нас в камеры, совершенно уверенных в том, что нас расстреляют в течение часа. Поэтому представьте наше удивление от того, что в тот день больше ничего не случилось. Утром, однако, мы предстали перед военным судом и очень легко отделались: нас приговорили к тридцатидневному одиночному заключению на хлебе и воде.

Но самым примечательным во всем этом моём первом побеге оказалось, должен сказать, то, во что вы, думаю, с трудом поверите. Однако это совершенная правда. Мы узнали позднее, что, покуда нас не доставили назад к месту заключения, моё отсутствие не было замечено, только подозревали в побеге другого пленного. Могу сказать, что в том лагере содержалось более 40 000 пленных. Так что моё незамеченное отсутствие было не так уж удивительным, в конце концов.

По окончании нашего одиночного заключения нас снова вернули к прежним обязанностям, но перевели в другую часть лагеря, в то место, из которого было практически невозможно вырваться. Там мы оставались несколько месяцев. Затем постоянная мобилизация людей разных классов привела Австрию к нехватке мужчин.

И нас посылали на всевозможные тяжёлые работы в суровых условиях. Работали мы на земле, помогая сельчанам.

Что касается меня, я был переведён в местечко под названием Тораксентиниклош[10]10
  Населённый пункт в медье Яс-Надькун-Сольнок, Центральная Венгрия (прим. составителя)


[Закрыть], где было большое имение, разводившее лошадей. Все пленные, направленные туда работать, были русскими кавалеристами, в основном казаками, и мы вскоре нашли, что, хотя работа поначалу казалась тяжелой, всё ж такая жизнь стала очень приятной переменой по сравнению с лагерным существованием. Самое главное, еда была намного лучше, и. в конце концов, нам стало совсем неплохо.

По мере того как проходили месяцы, хотя это может показаться неправдоподобным, охранники имения один за другим отзывались, пока не остался только один тюремщик. Но никто из наших, за исключением меня, не задумывался ни о каком побеге. Условия по сравнению с тем, через что все мы прошли, были просто комфортными.

Однако я считал, что как раз настало время снова попробовать. Несколько прошедших недель я рисован планы, просто откладывая свой побег, потому что надеялся убедить одного казацкого офицера по имени Ямеш попытаться убежать вместе со мной. Сначала он совсем не желал уходить из имения, – просто по причине, которую я разъяснил. Но через некоторое время я добился его согласия, ибо как раз тогда просочились слухи о том, что русская армия опять вот-вот перейдёт Карпаты.

Подготовленные на этот раз намного лучше, однажды ночью мы покинули это местечко, простившись с нашими товарищами. Теперь мы были хорошо оснащены для нашей попытки. По крайней мере, я так считал, раздобыв надёжный компас и такую же надёжную карту. Кроме того, у каждого из нас было достаточно денег. О еде, должен сказать, мы вообще не беспокоились, так как знали, что её можно получить у русских пленных, работавших по всей стране.

Мы наслаждались свободой два с половиной месяца. Несколько раз мы видели на дорогах военные подразделения, но они не разыскивали нас, и было достаточно залечь, чтобы не дать себя обнаружить. Затем в одно из воскресений мы подошли к окраине городка под названием Надь Варад[11]11
  Ныне румынский город Орадя, располагается на границе с Венгрией (прим. составителя)


[Закрыть], открыто шагая по дороге и надеясь сойти за расконвоированных пленников, воспользовавшись паролем. Но мы не знали того, что в воскресенье пленным не разрешалось гулять по этому городу или около него, так как он был прифронтовым. Поэтому когда мы сидели на обочине, отдыхая на солнышке, подошел патруль и просто заграбастал нас. Они знали, что если мы в этот день гуляем, у нас нет на это разрешения от военных властей.

На этот раз нас не отправили в имение, откуда мы сбежали, и не особо наказали. Конечно, совсем безнаказанными мы не остались, а что нам пришлось испытать, я расскажу. В наручниках, с поднятыми руками, привязанными к столбу, мы висели над землёй. Так, что если нам хотелось опереться на землю, веревки впивались в наши запястья, причиняя сильнейшую боль. Такую вот «шуточку» нам приходилось терпеть по четыре часа в день в течение недели.

А когда здесь, в Надь Вараде, вскрылось, что это был мой второй побег, меня посадили в подземную камеру тюрьмы. В той камере сидел ещё один человек, который, как оказалось, в мирной жизни был художником. Эта камера, должен сказать, была очень тёмная, и нас продержали там около месяца, ежедневно выводя на прогулку только туда и обратно по коридору под наблюдением вооружённых охранников на очень короткое время. Затем в одно утро в тюрьму пришёл с инспекцией один офицер славянского происхождения, он открыл задвижку в верхней части двери и спросил, есть ли у нас жалобы. В ответ мы сказали, что нет, но мы бы очень хотели, чтобы окошко оставляли открытым, дабы в камеру попадало больше света и воздуха. По нашему акценту он узнал в нас братьев по крови и, думаю, он терпимее отнёсся к нам. чем если бы это был кто-то другой, и нашу просьбу удовлетворили.

Через неделю по той или иной причине этот же офицер ещё раз заглянул к нам и опять спросил, пет ли у нас жалоб. На этот раз мы оба имели просьбы. Художник попросил материалы для рисования, а я – ножичек и материал для резьбы по дереву. Как вы, должно быть, помните, я научился резьбе по дереву во время первой части моего заключения, и мне казалось, что этим смогу развлечь себя в томительно тянущиеся дни и ночи.

Так как мы были образцовыми заключёнными, наши просьбы удовлетворили. И первое, что сделал художник, – нарисовал эскиз портрета этого офицера, как он его успел разглядеть, когда тот ненадолго появлялся в окошке. На следующий день, когда мы гуляли для разминки по коридору, он показал этот рисунок одному из охранников, который сразу забрал его и сказал, что художника ждёт суровое наказание за то, что он посмел сделать это без разрешения. И с порицанием нас вернули обратно в камеру.

Вскоре после этого пришёл тот офицер, приказал открыть камере и велел нам выйти. Тут он спросил, кто из нас автор рисунка, а когда узнал, очень удивил нас, велев художнику прямо сейчас же сделать нормальный портрет, для чего ему принесли свежие материалы. Офицер был доволен тем, что получилось, он освободил нас обоих и послал на очень лёгкие работы. Причина того, почему он облегчит условия наказания и мне, состояла в том, что художник объяснил – именно я предложил ему нарисовать первый эскиз.

С лёгких работ в тюрьме нас постепенно перевели на уличные работы, что опять подталкивало меня к новой попытке сбежать. Теперь, намного более опытный, чем раньше, я решил, что при таких послаблениях для заключенных лучшим способом для попытки будет уйти совершенно открыто. Я собирался направиться в город Коложвар[12]12
  Ныне город Клуж Напока, расположен на северо-западе Румынии (прим. составителя)


[Закрыть], где, как я слышал в тюрьме, знаменитый герр Шмидт держал большой цирк. Так что я пришёл на вокзал и, не вызывая никаких подозрений у тамошних служащих, разузнал, какой поезд отправлялся в этот город. Разузнав всё, я спрятался в одном из багажных вагонов.

Никто не подозревал, что я в вагоне, поздно ночью поезд тронулся, и поездка прошла без происшествий, по крайней мере для меня, пока мы не прибыли в Коложвар. Тогда за полмили до станции я выпрыгнул из вагона в кусты, не получив каких-либо серьезных повреждений, и направился через поля. Наступившую ночь я провёл в старом сарае.

Рано утром я пошёл в город. Цирк Шмидта нашёлся быстро, и я попросил о встрече с хозяином. Сначала мой непрезентабельный вид – всклокоченная борода и неряшливая одежда – не благоприятствовал мне. Но я был настойчив, и устав от моего упрямства, вахтер наконец согласился провести меня к герру Шмидту.

Появившись перед ним, я сразу же решил испытать судьбу и попросился на работу в его цирке, в красках описывая все многочисленные трюки, которые мог делать. Я видел, что в его глазах выгляжу очень подозрительно, но мне удалось, в конце концов, уговорить его, и он согласился позволить мне приступить к делу. Его склонило в мою пользу то, вы должны знать, что я упомянул о сенсационных силовых трюках. В его программе ничего подобного не было, даже каких-либо борцов, и перспектива хорошего выступления – нового шоу, какое я мшу показать, – подвигла его к тому, чтобы дать мне работу.

Я начал выступать на следующий день со смешанным номером, так как было невозможно сразу сделать всё, на что я способен. Показанное мной, убедило хозяина, что я для него настоящая находка, и он тотчас же начал рекламировать меня. Всего через два дня после моего прибытия в цирк Шмидта возле здания и по всему городу висели афиши, объявляющие о появлении «Самого сильного человека в мире». Это, должен сказать, был первый случай, когда меня представили таким образом.

Шмидт остался так доволен моим выступлением и выручкой, которую оно давало, что купил мне новую одежду и великодушно выплатил щедрый аванс. Но моему везению не суждено было продолжаться долго, чего, по правде говоря, я и сам не ждал. Однако я не вполне мог предвидеть, что всё закончится таким образом, как это вышло. Всё всегда происходит неожиданно, как вы хорошо знаете, и это случилось вот как.