Текст книги "Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только"

Автор книги: Игорь Храмов

Соавторы: Александр Засс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава IV

После того как большая суматоха, вызванная пропажей вагонных пломб, улеглась, я выкопал их из тайника в углу старого сарая, где их прятал, и переплавил, сделав себе две пары гантелей: одну пару лёгких и другую, довольно тяжёлую. Я использовал их постоянно, как было сказано в той книге, и от этого мои мускулы начали наращиваться. Но особой силы не прибавлялось, что меня очень удивляло. Тогда, возможно, я впервые стал понимать, что большие, объёмные мускулы не всегда означают большую силу, как многие ошибочно считают.

С течением времени мне надоело заниматься таким образом, ибо это становилось монотонным. А ещё я понял, что как бы ни старался, так и не мог получить ту силу, какую хотел. Должен сказать, что теперь ничто так не занимало мои мысли, как желание стать по-настоящему очень сильным человеком, таким, кто способен делать вещи, неподвластные обычным атлетам. Итак, я много думал о том, как найти способ набраться той великой силы, которую жаждал получить.

Сначала мне показалось, что использование более крупных гантелей может помочь делу, поэтому я решил изготовить новые, тяжёлые. Но никаких новых свинцовых пломб!

О нет! Я не был готов снова так рисковать. Так что я нашёл большие камни и, старательно пробив в них отверстия, вставил железные прутья, чтобы закрепить их в расплавленном свинце. Так я переплавил свои старые гантели, которые казались мне слишком легкими и больше не годились. Некоторые из этих каменных снарядов сделал короткими, другие – намного длиннее. По форме они были как гантельные штанги, только, конечно, очень грубо сделанные. Но так как это было всё, что я мог иметь, приходилось довольствоваться ими.

Вскоре я обнаружил, что с помощью этих снарядов, несмотря на их топорность, мог теперь делать намного больше. Стали возможными новые интересные движения, и я тренировался с ними при любой возможности. Должен сказать, от этих тренировок я стал сильнее. Да, намного сильнее! Но хотел быть ещё сильнее. Я совсем не собирался успокаиваться на том, каким был, ибо это не соответствовало моим притязаниям.

Тогда, глубоко интересуясь телесной силой, я обнаружил, что в моей стране есть люди, очень сведущие в таких материях, которые вполне были готовы учить других, тех, которым хотелось стать сильнее. Эти наставники атлетизма передавали свой большой опыт в школах физической культуры в больших городах, а также но переписке с теми, кто живет стишком далеко и не может приходить к ним лично. Узнав это, я чрезвычайно обрадовался, так как быстро понял, какой удачей это было для меня. Итак, несколько раз, скопив из карманных денег, я обращался к трём самым знаменитым профессорам атлетизма с просьбой стать их заочным учеником. Имена этих трёх русских преподавателей были Крылов. Анохин и Дмитриев, и каждый согласился обучать меня. Анохин, вы должны знать, тогда преподавал свою систему великому Георгу Луриху, который позже стал знаменитым силачом и чемпионом мира, борцом международного уровня.

Довольно долго я тренировался по системам упражнений этих профессоров, делая большие успехи под их руководством, и тем снискал их высокую похвалу. Моя сила теперь выросла, и в Саранске на меня смотрели как на здорового детину. Ни один из моих сверстников не мог делать то, что мог я, хотя почти все пытались. На самом деле было ещё немало взрослых мужчин, считавшихся довольно хорошими силачами, которые не могли успешно состязаться со мной в силовых упражнениях, так сильно я продвинулся в физическом развитии, изучая и применяя знания, содержавшиеся в письмах трёх профессоров.

Был, однако, один человек, живший под Саранском, которого звали Иван Петров. Хоть он не был таким сильным, как я, но имел чрезвычайно цепкий и мощный захват. В его кистях была действительно могучая сила. Предметы, которые любой человек мог оторвать от земли только двумя руками, он легко поднимал одной. Железные прутья он складывал вдвое лишь силой пальцев. Эти профессиональные способности сделали его известным на много миль вокруг.

Дальше я начал думать о силе пальцев. Многое опробовал, всё шло на пользу, про некоторые из упражнений расскажу. Я сгибал руками толстые зеленые ветки, это было лучше, чем сухое дерево, которое не особо гнется и сразу переламывается. Долго я тренировался, пока руки не стали настолько сильными, что могли сгибать даже короткие ветки, да гак. что они ломались. Ещё я пытался поднимать и переносить камни большим и другими пальцами. Всё это сделало мои пальцы такими сильными, что я чувствовал уверенность: недалеко время, когда не только смогу повторить всё то, что делал этот человек с сильными руками, но и превзойти его.

Ибо тогда я мог думать только об этом! Не только сравняться с ним в его трюках, требовавших великой силы в руках, но и исполнить хотя бы один такой, какой даже он сам будет безуспешно пытаться сделать. Мне не нравились его насмешки над моими устремлениями и глумливые ответы на мои вежливые вопросы. Вскоре я собью его гонор, будучи всего лишь юнцом, и завоюю ту славу, какая была у него. Вот что я задумал, и такова была степень моей решимости.

Наконец я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить ему вызов, тогда я посвятил отца в эту тайну, рассказав, что собираюсь сделать. Сначала он только рассмеялся, сказав: «Что за глупость овладела тобой?» Но он прекратил смех, когда я показал, на что способен. «Ты и вправду очень силён. – был его приговор, – возможно, достаточно силён, чтобы победить в состязании в таких силовых трюках. Мы это скоро увидим».

Итак, мы обговорили с отцом, как наилучшим образом устроить такое испытание сил, и было решено всё это возложить на него. Соответственно, когда он в деревне упомянул мимоходом о моей силе, сказав, что, по его мнению, я легко могу справиться с такими силовыми трюками, какие выполняет руками наш знаменитый сосед, ко всему, что он говорил, отнеслись издевательски, чего, конечно, он ожидал и чего добивался. Итак, притворившись очень возмущённым, он сказал, что будет готов выставить быка в поддержку своего мнения и столько денег, сколько сможет собрать. Это побудило Петрова позвать отца и спросить, верно ли он понял то, что ему передали. «Да, совершенно верно, – ответил отец, – мой сын хочет встретиться с тобой в любое время и помериться силой, и я уверен, что он может побить тебя. Хочешь с ним встретиться?» На этот вопрос Петров ответил, что очень хочет, не пытаясь даже скрыть своё презрительное отношение к тому, что казалось ему глупым вызовом.

Эта новость быстро распространилась, а когда день состязания наступил, множество людей собралось, чтобы поглазеть; всем было любопытно узнать, что я смогу сделать, но все единодушно считали – меня можно легко победить. Это очень устраивало отца, который поставил на кон практически всё, что имел, на условиях, что если выиграю, он очень разбогатеет. Я гордился от его уверенности, но слегка нервничал: меня смущала сумма риска. Ибо если проиграю, отец будет разорен. Но я не проиграю, я был убеждён. Для своего соперника я приготовил большой сюрприз.

Первый трюк заключался в том, чтобы согнуть железный прут толщиной с полдюйма и длиной полтора фута в форму подковы, и в этом я преуспел, легко повторив его за Петровым. Потом он согнул длинный железный прут на бедрах, обернув им себя, затем снова разогнул его – очень тяжёлый трюк, с которым я. однако, легко справился, гак же, как и он. После этого он поднял с земли огромный камень, и я затем сделал то же самое. Камень, должен сказать, был обмотан толстой проволокой, к которой была привязана прочная рукоятка. Это требовало огромного напряжения пальцев и оказалось самым тяжелым испытанием. Мы стояли на табуретках, поднимая этот камень, в России эти трюки всегда делаются так.

Пока что я справлялся со всеми трюками, которые Петров выполнял передо мной, и из-за этого волнение нарастало. Каждый был так уверен, видите ли, что меня можно легко победить, хотя все знали, что я был силён в других делах. А у меня ещё оставался сюрприз, который собирался преподнести в нужный момент! Было видно, что Петров, уже разъярённый от шуточек зрителей, в замешательстве и не знает, что делать дальше. Мне показалось, что подходящий момент настал.

Брошенный на отца взгляд дал ему понять, чего я хочу, и он выступил вперед, держа в руках блестящую стальную цепь. «А теперь, если сможешь, сделай то, что сделает Александр», – сказал он Петрову и дал мне в руки эту цепь, которую я скрутил посередине и порвал звенья пальцами после долгого и трудного усилия. Мой соперник был озадачен. Он совсем не ожидал ничего подобного – взял два обрывка цепи, внимательно разглядел их, затем яростно кинул их на землю, явно отказываясь даже попытаться повторить этот трюк. «Александр Засс побеждает Ивана Петрова, – кричали зрители, – это великая и заслуженная им победа».

«Стойте! – воскликнул Петров громким голосом, прервав их ликование, – я ещё не побеждён. Засс удивил меня своим необычным трюком. Теперь взываю не только к его силе, но и к смелости. Думаю, он не примет вызов».

Что касается меня, то я был ошеломлён тем, как повернулось дело. Мне не приходило в голову, что у Петрова тоже может быть в запасе сюрприз для меня, в чём, должен признаться, оказался недальновидным. Я знал всё о сгибании железных прутов, ибо это были его любимые трюки. Я также знал о камне, в чём он также до этого момента был неоспоримым чемпионом. Но я не догадывался, чем он ещё может удивить. Что это был за трюк, о котором он говорит, презрительно считая, что он не по моей силе и храбрости?

Мне недолго оставалось мучиться загадкой. Некоторые зрители не соглашались с тем, что мне нужно выдержать новое испытание, говоря, что я честно выиграл. Но другие в голос шумно поддерживали Петрова, говоря, что предложенное им сейчас испытание должно стать окончательным. Я не боялся сделать попытку: мне было скорее любопытно узнать, что это будет. Итак, я возвысил свой голос над всеми и сказал, что вполне согласен и готов. Отец был того же мнения. «Ничто из того, что может сделать Петров, не может быть выше твоих сил, мой сын, – сказал он. – Не бойся этого испытания, ведь ты сильнее, и конечно победишь».

Ликующая улыбка появилась теперь палице Петрова, он подошёл ко мне, держа в руках странную на вид железную полосу, каких я раньше не видел. Она была чуть длиннее двух футов и около полдюйма толщиной, а вдоль одной стороны и с обеих торцов было множество зазубрин, образующих острые концы и углы. Её, объяснил Петров нам всем, он согнёт пополам о свою шею, не обращая внимания на боль, которую причинят ему острые концы, впивающиеся в плоть. Затем он замкнёт эту полосу вокруг моей шеи, и там она будет оставаться, пока я не упрошу его снять, признав таким образом его силу и храбрость. Боль от того, что придется держаться за обоюдоострые края, не позволит мне применить свою силу сполна, даже если её будет достаточно, чтобы преодолеть крепость этой полосы. Он сомневается и в моей силе, и в моей смелости попробовать выполнить этот трюк! Так презрительно сказал Иван Петров.

Выходит, назначение этой странной и страшной на вид железки заключалось в том, чтобы унизить меня на глазах у всех и совершенно разорить моего отца. Моя кровь вскипела! Что за ужасное испытание, думал я. ибо знал, что будет намного труднее разомкнуть согнутый прут после того, как он был согнут другим, испытывая при этом дикую боль. Но что мне было делать? Я уже дал согласие и не мог этого избежать, если б и захотел. Я сам попался в эту действительно хитроумную ловушку. Такую, что, казалось, она погубит меня.

Но, быстро обдумав эту ситуацию, я рассудил: если Петров может презреть боль, то почему не может Александр Засс? Разве он храбрее меня? Никогда! Разве он так же силён, как и я? Нет, и это мне удалось доказать! Почему же тогда я должен позволить своему сердцу дрогнуть? И решительно сказал себе, что не сдамся.

В свою очередь, зная, что уверенная манера высоко ценится в любых состязаниях физической силы, я подначил его, чтобы он приступал.

Однако, если я думал, что этим приведу его в замешательство, то ошибался. Он быстро пристроил полосу за голову и, крепко ухватившись за ее концы, слегка согнул её вокруг шеи. Было видно, что ему очень больно, но, подбадриваемый криками возбуждённых зрителей, он продолжал, пока не согнул ее пополам, как и обещал. Затем, не обращая внимания на кровь, которая текла из ладоней и шеи, он нажал на нее ещё раз, согнув полоску намного больше. Это были мучительные усилия.

«Теперь я готов надеть это на Засса. – объявил Петров, – если он все ещё намерен принять это испытание». На что я ответил, что по-прежнему желаю этого. Итак, попросив меня встать на колени, он подвёл полосу под мой подбородок и начал соединять концы у меня на шее. Должен сказать он нисколько не пытался действовать осторожно, плотно прижав ленту прямо к моему горлу, да так, что я с трудом мог дышать. Он пытался ещё плотнее затянуть стальную петлю, но силы быстро покидали его. Поэтому, уверенный в том, что я всецело в его власти, он дал мне подняться, чтобы я попробовал освободить себя, если смогу.

Вам надо понять, что я не мог дотянуться до перекрещённых концов полосы, так как они были за шеей. И перед тем, как начать справляться со своей задачей, мне надо было повернуть петлю, что ужасно терзало мою кожу. И всё-таки я не отступился и, наконец, повернуть ее в положение, когда можно было ухватиться за концы. Подбадриваемый отцом и теми из зрителей, что желали увидеть мой успех, я изо всех сил старался разомкнуть это железное ожерелье и вырваться из его мучительной хватки. Хоть это было трудно, я наконец смог сделать этот нечеловеческий трюк. Я обливался кровью, но каждая жилка моего тела билась с яростной радостью, и я стоял, ликуя. Это был мой триумф, даже если отец и был заранее уверен в нём. Я. Александр Засс, доказан, что смел не меньше любого взрослого мужчины. Также я доказал, что моя сила одолела предложенное мучительное испытание.

Зрители бурно аплодировали мне, тогда как Петров, униженный, начал покидать эту сцену. Но я не был намерен дать ему уйти прежде, чем он не докажет, что может исполнить тот же трюк, хвастливо преложенный мне. «Погоди немного, Иван Петров, – сказал я, – ибо мне любопытно узнать побольше о тебе. Думаешь ли ты, что у тебя достанет сил развернуть этот ошейник, после того, как согну его вокруг твоего горла? Сам-то я думаю, что не сможешь. Достанет у тебя смелости попробовать?»

Попасть в свой собственный капкан, как говорится, Петров совсем не ожидал, и по лицу его было видно, как он удивлён. Но отступать некуда, не было никакого шанса избежать этого страшного испытания, ибо толпа была единодушна. «Теперь очередь Петрова, – кричали они, – это он должен сейчас показать свою силу и смелость».

Ему пришлось нехотя согласиться, и я приставил к его шее согнутую наполовину полосу и быстро сомкнул её на горле. Возможно, теснее, чем он сделал это мне: я решил не дать ему легко освободиться. Если он сможет разогнуть металл после того, как мои руки потрудились, то ему придётся быть поистине сильным и храбрым.

Преодолевая боль, Петров пытался освободиться от стальной петли после того, как я отпустил его, но всё было напрасно. Он обильно потел, а из ладоней и шеи текла кровь. «Довольно! – крикнул он в конце концов. – Я побит. Разогни полосу. Александр Засс. Ты взаправду честно победил в состязании, и я признаю тебя победителем!»

Услышав такие слова, я подскочил на помощь к своему сопернику, ибо у него уже не было сил сопротивляться, и он был в большом отчаянии. Схватив концы полосы, которые безжалостно соединил, я сделал усилие, чтобы освободить его горло от стальной хватки: сам он ни на сколько не смог отодвинуть её от своей плоти. Я ободрал ладони, и в висках у меня стучало так, будто они сейчас разорвутся, а полоса сначала не поддавалась. Затем почувствовал, как она медленно пошла. И, напрягшись, как никогда, я развернул её.

Так закончилось то, что, согласитесь, было чудовищным испытанием силы тела и воли духа. От радости победы я забыл о боли, которую пришлось испытать, а острое чувство вражды к побеждённому противнику ушло. Ибо он показал высокую степень духа и силы. Каждый из нас мужественно стремился к победе. Но я был доволен, что Александр Засс победил, не только ради своей собственной гордости, но еще больше из-за того, что это принесло хорошие барыши моему отцу.

Теперь я был знаменитостью в Саранске, хоть и совсем молодым человеком. Молва о моей силе расходилась на много миль. Однако жизнь моя почти не изменилась. Летом я всё еще посвящал себя делам отца, а зимой ходил в школу, как я говорил вам до этого. Конечно, я был по-прежнему привязан к изучению механизмов локомотива и учился управлять им. Но как же я это ненавидел! Даже трудно сказать, как сильно.

В конце концов, пришло время, когда я, теперь восемнадцати лет от роду и ещё более сильный, должен был попрощаться со школой в Саранске, с имениями, работая в которых был так счастлив, и с техническими мастерскими, которые ненавидел. Но мне пришлось отправляться, как говорится, из огня да в полымя. Ибо, завершив обучение здесь, я вынужден был ехать в Оренбург, город, находящийся на много миль отсюда, чтобы работать там шесть месяцев в большом локомотивном депо перед тем, как получить место помощника машиниста.

Итак, одним солнечным утром я отправился в путь из Саранска в Оренбург, куда и добрался через несколько часов путешествия, усталый, голодный и совсем несчастный. И пока я медленно шёл по дороге от вокзала к локомотивному депо, я гадал, какая жизнь мне уготована в этих чужих местах. Неожиданные и замечательные вещи предстояло мне вскоре обнаружить, какие и не снились.

И об этом я начинаю свой рассказ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава I

Без всякого восторга на душе шёл я по главной улице Оренбурга дорогой к локомотивному депо, считая, что моё пребывание там поставит крест на моих устремлениях, Но скажу всё-таки, что с таким будущим полностью смирился. Я решил добиться в этом противном мне деле наибольших успехов.

Но случилось так, что возможность проявить себя на этом самом поприще мне не представилась. Как только я прошёл половину пути до места назначения, мой взор привлекли несколько ярких разноцветных плакатов, расклеенных на стене. Оказавшись достаточно близко, чтобы разобрать написанное, я с великой радостью обнаружил, что это были афиши цирка Андржиевского, который вот-вот должен был дать представление в этом городе. «Это очень хорошо, – сказал я себе. – У меня полно свободного времени, так что пойду-ка я в цирк посмотреть на те чудеса, которые там показывают». Ибо, должен сказать, труппа Андржиевского была очень знаменита. Я посчитал себя настоящим счастливчиком, что оказался здесь в Оренбурге, когда намечаются долгожданные гастроли.

Итак, повесив на плечо котомку со своими пожитками, я быстро отправился на поиски того места, где, согласно объявлению, располагался цирк. Вез всяких хлопот я вскоре нашёл цирк Андржиевского. Он был и впрямь великолепен: намного крупнее и внушительнее всего, что я видел до этого момента. Имена выступающих были указаны в афишах. Их выкрикивали зазывалы. А еще изнутри слышался рёв многочисленных зверей. Поэтому я совсем ненадолго задержался у входа, купил билет и вошёл.

Быстро, слишком быстро, как показалось мне, закончилось представление, и зрители поднялись, чтобы освободить место для следующего потока жаждущих зрелища. Но я замешкался, настолько заворожённый увиденным, что мне захотелось посмотреть это вновь. Инспектор манежа, заметивший мое нежелание уходить, подошёл, чтобы узнать о моих намерениях: он подумал, что я пытаюсь уклониться от платы за второе представление. Делать этого, однако, я не собирался, в чём и заверил его, вручив плату за вход контролёру. Все уладилось к всеобщему удовлетворению и мне позволили оставаться там без дальнейших помех.

В положенное время следующее представление тоже закончилось, и оказалось, что я всё ещё не хочу уходить, и это снова вызвало вопрос инспектора манежа. На этот раз, однако, его отношение ко мне было дружелюбным, и он стал расспрашивать меня, кто я и почему снова хочу смотреть представление и снова платить за это... Ему было любопытно. Отвечая на вопросы, я рассказал ему, как меня привлекала цирковая жизнь. Как я всегда чувствовал, что мне хочется быть к ней причастным. И. найдя в нём, наконец, благодарного слушателя, раскрыл ему все свои мечты. Нисколько, однако, в тот момент не думал, что из этого выйдет что-то ещё, кроме сочувствия и. возможно, нескольких ободряющих слов.

Но, к моему великому удивлению, инспектор манежа воскликнул: «Ты хотел бы присоединиться к нам? Если так, я сейчас же отведу тебя к хозяину цирка и узнаю, нет ли для тебя места». Я ещё раз подтвердил своё желание. Ничего более славного, казалось, не может быть, чем эта чудесная жизнь, возможность попасть в которую мне представилась так неожиданно и странно. Меня, охваченного волнением, отвели к хозяину цирка, который, выслушав рассказ инспектора манежа, осмотрел меня со всех сторон. После чего повторил вопрос, хочу ли я у них работать. Не было нужды сомневаться в моём ответе.

«Очень хорошо, – продолжил владелец цирка – тот самый знаменитый Андржиевский. – Ты можешь поступить к нам разнорабочим. Что надо будет делать, в том и будешь помогать. Жизнь окажется для тебя тяжелой, не сомневайся. Может случиться, что тебе придётся голодать. Работать станешь по многу часов, будь уверен. Хорошенько подумай, прежде чем свяжешь свою судьбу с цирком, сынок, ибо ты уже не сможешь уйти, если согласишься».

После этих слов в моей памяти промелькнули советы, которые задолго до того давал на этот счёт мой отец. Он произнёс почти те же слова, но я тогда ему не поверил. Однако здесь я услышал подобные пугающие речи от самого руководителя цирка. Это и впрямь было странно! Разве цирковая жизнь – обманка, пригодная лишь для бродяг? Но мне не дали долго колебаться. «Что скажешь, сынок? – спросил хозяин цирка. – Ты всё ещё горишь желанием поступить в цирк Андржиевского?» На что я ответил без всяких сомнений: «Хочу всей душой».

Итак, я вошёл в цирковую жизнь – в ту самую воображаемую жизнь из моих многолетних снов – таким вот неожиданным образом. Но как же быть с локомотивным депо? Что скажет отец? Не волнуйтесь, об этих делах я начну рассказ в своё время.

В Оренбурге цирк простоял довольно долго, так как это был большой город, и сборы здесь выходили хорошие. Однако задолго до окончания гастролей я обнаружил, что, как вы говорите здесь в Англии, моя жизнь не оказалась постелью из роз. Я работал тяжело, очень тяжело, часами, как меня и предупреждали.

Но всё-таки это была волнующая жизнь, которая не давала мне разочароваться. Она так отличалась от всего, к чему я привык. Так много перемен и приятных предчувствий, что на трудности я не обращал особого внимания. В любом случае, я выбрал свою судьбу, счастливую или злую. Теперь было бы бесполезно помыслить об отступлении, и должен сказать, об этом я ни на минуту не задумывался.

В этом пирке, вы должны знать, выступала труппа борцов, среди них – здоровый сильный человек, который давал великолепное шоу. Это был настоящий великан, который весил около 18 стоунов[4]4
  Примерно 114 кг (прим. составится)


[Закрыть], а среди множества его силовых трюков был такой, где он перекручивал голыми руками подковы до тех пор, пока они не ломались. Ему всегда удавалось сломать их. Но погодите! Нет, однажды у него не вышло, я помню. Должен об этом рассказать, так как, мне кажется, вам это будет очень интересно. Знаю, вы меня извините, если я забегу вперед и расскажу, как было дело, пока не забыл.

Этот случай, про который я сейчас вспомнил, произошёл через какое-то время после отъезда из Оренбурга. Проехав много миль, мы раскинули шатёр в одном городе, затем в другом, выступив в промежутке в самом большом селе из нескольких мелких деревень, где-то делая хорошие сборы, а где-то почти никаких. В такие дни жизнь была тяжела, а настроение хозяина цирка вовсе не добрым. Нам приходилось изобретать всевозможные сенсации, когда дела ухудшались, и мы пытались собрать больше денег. Кое-что об этом я расскажу в дальнейшем.

В упомянутом путешествии мы добрались до маленького городка, где решили остановиться на некоторое время, так как это было довольно процветающее местечко, и дела у цирка шли хорошо. Итак, чтобы заманить как можно больше зрителей, хозяин цирка разослал объявления, гласящие, что любой, кто продержится десять минут против его борцов, получит приличную сумму, а если же сможет победить, то получит ещё больше. Но мало кто откликнулся на это предложение, из-за этого хозяину пришлось искать какую-то другую приманку, которая бы привела в цирк много посетителей.

Возможно, вы не особенно удивитесь, что он обратился именно к силачу. Даже в такой стране как Россия, где много могучих атлетов, профессиональные силачи всегда представляют интерес, особенно если они делают вещи, которые не под силу другим в этом жанре. И «Великий Кураткин» как его звали, быт одним из таких силачей, его «фишка» заключалась, как я говорил ранее, в разламывании подков. Он, конечно же, мог поднимать тяжести и делать много других вещей, которые выполняли только очень сильные люди, и эти номера он тоже включал в свои выступления. Но его «коронный номер», как мы это профессионально называем, – подковы.

Итак, чтобы оживить дела, хозяин цирка велел развесить по всему городу большие афиши, гласящие, что он вручит кошелек с золотом любому; кто принесёт в цирк подкову, которую Кураткин не сможет сломать. Ещё он велел разослать на мили вокруг множество объявлений. Реклама была сделана большая. Это привлекло много людей: кто-то нёс подковы, которые, как они считали, невозможно сломать, другим было просто любопытно увидеть, что будет. Но никто не унёс кошелек с золотыми – Кураткин всё сломал.

Так продолжалось неделю, пока однажды вечером некий крестьянин, приехавший издалека, не заявился в цирк с подковой, хвастливо утверждая, что Кураткин никогда её не сломает. Он просто сказал это во всеуслышанье задолго до того, как инспектор манежа от имени артиста объявил о таком вызове. Крестьянин был полупьяным и явно нарывался на скандал. Подковой он беспрестанно размахивал над головой во время выступления других артистов, и это метало, вызывая переполох. Наконец появился Кураткин, чтобы показать свой номер. И как только он вышел, этот пьяный крестьянин вместе с другими охотниками до золотого приза, спешно покинувшими свои места, устремились к арене.

В общей сложности выходило около тридцати человек, каждый держал подкову, чтобы цирковой силач её сломал. Но он не мог это сделать за один вечер. Инспектор манежа объяснил, что артисту это не под силу. Как было объявлено, артист согласился сломать на одном представлении шесть подков. Следовательно, претендентам пришлось бросить жребий, чтобы определить, кто войдет в эту шестерку. Когда это проделали, оказалось, что того крестьянина среди шестерых не было. Посему он разъярился и стал кричать, – Кураткин-де боится, что ему не хватит сил на подкову, которую он вёз столько миль, чтобы участвовать в состязании. Как вы понимаете, это было неправдой! Ибо кто может предсказать, какие номера выпадут при жеребьёвке?

Однако этот мужик шумел так сильно, что хозяин цирка посоветовался с Кураткиным, после чего было объявлено, что артист отступит от своего обычного правила ломать за раз только шесть подков и сломает семь, причем последней станет подкова этого крестьянина. На что этот неотёсанный селянин снова стал возражать, говоря, что его подкову нужно опробовать первой.

Уверенный, что Кураткин не сможет её сломать, он хотел поскорей добраться с деньгами до дома. Чтобы не беспокоить больше остальных, Кураткин согласился сломать подкову крестьянина первой. Эта уступка Кураткина оказалась полезной для хозяина цирка, как вы вскоре поймёте.

Ибо когда силач взял подкову из рук этого вздорного человека, он не ожидал, что сломать её окажется очень трудным делом. С чего ему было волноваться? Сотни раз он ломал их раньше, не находя их достаточно крепкими, чтобы они не поддались нажиму его могучих рук. Не было нужды беспокоиться и об этой. Согнуть раз или два, и глядите – две половинки! Так, несомненно, думал «Могучий Кураткин».

Но не тут-то было! Он сделал попытку, а подкова не хотела ломаться. Он не смог даже чуть-чуть погнуть её, и это, по правде говоря, было очень странно. Что за жуткое заклинание оказалось наложено на его силу, если эта железка спокойно лежала на его ладони? Суждено ли ему, могу чему человеку, состоящему из силы и мускулов, проиграть из-за случайной находки простого крестьянина? Так оно на самом деле и казалось.

Ибо целую минуту, может, две Кураткин боролся с этой подковой, безуспешно. Подкова совершенно не хотела сгибаться, к великому удивлению всех цирковых и. естественно, к радости её владельца. Те шестеро, чьи подковы ждали попыток Кураткина их сломать, тоже начали выглядеть очень довольными. Несомненно, им уже грезился кошелек с золотом, который каждый из них тоже получит. Но хозяина цирка их радости не разделял. Ему совсем не улыбалось расстаться с кучей золотых, и он пытался ободрить Кураткина, чтобы тот спас и приз, и престиж цирка.

Но всё напрасно! Кураткин, казалось, в этот день встретился со своим победителем. Разъярённый, он отшвырнул подкову, сказав, что не будет больше пытаться с ней справиться, потому что она заколдована. Тут Андржиевский тоже стал злиться и бушевать, попрекая его за поражение. Это подвигло Кураткина сказать, что он попробует ещё раз, но только после подков других претендентов. С этим был не согласен тот крестьянин, требуя кошелёк с золотом, обещанный в объявлениях. Но слова Кураткина поддержали остальные претенденты, а также зрители цирка. Так что на протесты крестьянина не обратили внимания. Был такой кавардак, что не могу его описать, вы не представляете!

Как только Кураткин приступил к своим подвигам Геракла, делая попытки сломать шесть остальных подков, шум утих как по волшебству. «Сможет ли он?» – вопрошал себя каждый. Вот не смог же он сломать первую. Почему ему не суждено проиграть и со всеми оставшимися? Из-за всех этих ожиданий волнение зрителей нарастало. Но Кураткин быстро показал, что не просто так его называли «могучим». Первая подкова очень скоро разломилась надвое, то же случилось со второй и с третьей. Четвертая, однако, заставила его потрудиться, и так же было с пятой, но, в конце концов, он разломал их. Обливаясь потом, с раздувшимися венами и выпиравшими рельефными, как у статуи героя, мускулами, он яростно взялся за шестую, – наконец и с этой случилось то же, что и с остальными. Кураткин закончил свою обычную норму, и его обычная уверенность вернулась к нему. Он громко крикнул, чтобы ему снова дали подкову крестьянина. В этом месте моего рассказа в дело вступает Александр Засс.