Текст книги "Стальной арбитр"

Автор книги: Игорь Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Но что такая хрупкая, утонченная женщина будет делать в военном походе, результат которого предугадать пока невозможно?

– О, Великий имперский арбитр, слабые женские руки могут многое, – губы графини затрепетали, будто в сладострастном порыве, глаза заблестели ярче. – Красота дам вдохновляет рыцарей на подвиги, и, наконец, я просто боюсь возвращаться к себе в Испанию в такое страшное время, я желаю быть под защитой тысяч латников и, если на то будет Божья воля, погибнуть с ними, – тут графиня, как и подобает хорошей актрисе, скромно потупила очи.

Стил подумал, что для армии будет гораздо лучше, если этот красивый источник любовных интриг останется в Чехии или уедет к себе в Испанию, но вслух он выразил свои мысли гораздо дипломатичнее:

– Графиня, я прекрасно понимаю ваш благородный порыв, более того, я искренне восхищаюсь вашим самообладанием и вашей смелостью, но, боюсь, вы просите невозможного. Вы вольны выйти с армией от стен замка Владык и сопроводить наших рыцарей до моря Швейцеров, где нас ждет флот, но далее армия Империи продолжит путь без вас. Все, кто не относится к армии – и мужчины и женщины – останутся на берегу.

– Я знаю это, герцог, но каждое правило имеет исключения! Позвольте же и мне побыть воином, может быть, в последние дни жизни!.. Позвольте мне, Великий имперский арбитр!

Из глаз графини Орландо сползали по щекам слезы, женщина стояла вплотную, умоляюще глядя на Стила. Аромат духов опьянял, большинство мужчин не устояло бы перед искусными чарами извечной магии женщины. Но Великий имперский арбитр оставался безучастным. Герцог и во время этого, в общем-то пустого разговора, думал совсем о другом. Утешив разочарованную графиню несколькими общими фразами, Стил собирался продолжить путь, но остался на месте. Мимо прошли две столь красивые женщины, что даже он был удивлен таким совершенством творения. Дамы не скрывали красоты, на них не было обычных для куртизанок бесформенных плащей. Тонкие талии, перехваченные драгоценными поясами, глубокие декольте платьев изумрудного цвета, пышные прически, украшенные нитями жемчуга, а изяществу походки двух красавиц позавидовала в тот миг даже графиня Орландо. Но главное – их лица. Подобной правильности черт и изящной гармонии Стил еще не встречал. Незнакомки казались Стилу ожившими статуями, они и притягивали и отстраняли невольного зрителя одновременно. Красавицы проплыли по коридору и скрылись в покоях венгерского короля Ласло.

Стил решил не сдерживать любопытства и спросил:

– Графиня, кто эти женщины?

Корнелия, уничижительно посмотрев на Стила, ответила:

– Это баронесса фон Крейн и ее сестра, имени которой я не запомнила. Их приблизил к себе Ласло после того, как муж баронессы переродился вместе с доброй половиной прислуги, вынудив красоток бежать без оглядки из их баварского замка, – губки графини на секунду презрительно искривились. – А теперь сестры являются фаворитками венгерского короля, по слухам, из-за них он забыл все свои обязанности и даже подарил беглянкам какие-то земли в Венгрии. Как видите, герцог Александр, судьба этих прелестных созданий оказалась более счастливой, чем моя. Король Ласло внял мольбам о помощи, а вы, Великий имперский арбитр, с порога отринули мою просьбу, хотя она не сумасбродство ветреницы, а выстраданное мной решение! – напоследок Корнелия не удержалась от язвительного замечания – красота графини давала ей право на многие высказывания, в других устах показавшихся бы дерзкими.

Стил улыбнулся графине Орландо, вложив в улыбку крохотную частичку энергии Луны – покровительницы любящих женщин. И Корнелия изменилась на глазах, капризное выражение слетело с лица – перед герцогом стояла похорошевшая улыбающаяся женщина.

– Графиня, до моря Швейцеров будьте с нами, – мягко сказал Стил. – Но после, я повторяю, ни одна дама с армией не пойдет, не будет исключения ни для вас, ни для этих красавиц.

Стил хотел добавить, что никакого барона фон Крейна в Баварии нет и не было последние сто лет, что сестры, скорее всего, самозванки, но промолчал – зачем давать повод для грязных сплетен? Король Ласло, несмотря на все свои увлечения и славу сластолюбца, верный вассал Торренса, он привел под стены замка Владык тридцать тысяч отборных воинов, и еще никогда любовные похождения не мешали Ласло в государственных делах. Пусть наслаждается последние дни перед походом. Если только его и женщин не настигнет перерождение…

Стил знал, как это страшно – когда душу сжирает внутренний когтистый зверь, оставляя у человека лишь примитивные инстинкты. Потом душа страдает, посылая в астрал волны боли, страдает до тех пор, пока эар не погибнет – тогда душа свободна. От перерождения не застрахован никто. Только Посвященные свободны от заразы. Хотя эары чужды людям и почти неподвластны магии Душ, ритуал Испрошения Титулов, похоже, отсеивал людей с таящейся до поры внутри тварью. Но Посвященных ничтожно мало, их всего около двух тысяч на всю многомиллионную Империю.

Герцог, наконец, попрощался с графиней. Проходя мимо дверей в личные покои Ласло, Стил ощутил такую мощную эманацию вожделения, что содрогнулся. «Видимо, сестры в любовных играх так же хороши, как внешне», – подумал Великий имперский арбитр.

На огромной постели под пышным балдахином, на мягких шкурах снежного барса, король покрывал поцелуями тела двух красавиц, свободные от плена одежд. Руки ласкали их отвердевшие от желания груди, скользили по бедрам, ощущали нежность и влагу женского лона, источавшего любовный сок. Мужская плоть Ласло наконец слилась с плотью баронессы, король издал страстный стон, привлек к себе и вторую женщину, впился в ее губы, его язык проник в ее рот.

Лицо баронессы фон Крейн, искаженное страстью, неуловимо переменилось, дыхание стало хриплым, глаза закатились, но Ласло ничего не замечал, он достиг пика наслаждения.

Королевское семя оросило нутро уже не женщины.

Пронзительный, страшный, звериный крик догнал Стила на лестнице, ведущей в башню Арбитров. Герцог сразу определил его источник. Когда Стил подбежал к окованной медными листами двери с хитроумным замком, возле нее толпились придворные и стражники из Венгерской гвардии в шлемах с серебряными крыльями. Ломать дверь и даже стучаться люди не решались: Ласло отличался крутым нравом. Но Стил знал – сейчас не время для церемоний. Удар ногой – многопудовая дверь с треском проваливается внутрь комнаты. Великий имперский арбитр вбежал в покои и замер. То, что он увидел, ошеломило даже его. ТАКОГО Стил еще не видал.

Тело венгерского короля свисало с постели. Низ живота Ласло представлял собой сплошную зияющую рану, шея сбоку была перервана, среди багровых мышц Стил видел неестественно белые позвонки. Рука Ласло сжимала меч, на полу лежал эар с отрубленной головой. Тело женщины, которым воспользовалась тварь, вместо влагалища имело теперь разверстую пасть, полную кинжаловидных зубов. Разрывая меха, на постели билось в агонии второе существо. Ласло успел, несмотря на ужасные ранения, нанести удар и ему. Нежную кожу, минуту назад принадлежавшую красивой даме, на груди прорывали два роговидных выроста, руки утолщились, вместо пальцев существо имело пять когтей, похожих на когти росомахи.

Стил приблизился к кровати. Эар медленно повернулся к герцогу. Одна лапа его пыталась прикрыть распоротый живот, из которого ускользали внутренности, а вторая тянулась к человеку. Ноги твари дергались, выгибались в коленях под неестественными углами. Стил добил нелюдя, эар тонко взвизгнул и замер, освобождая из тела душу женщины… Из угла комнаты послышались странные всхлипы. Великий имперский арбитр обернулся – в углу, согнувшись, стоял видавший виды капитан личной гвардии Ласло, его рвало.

Комната постепенно стала наполняться людьми, но, по приказу Стила, солдаты вытеснили из комнаты придворных, приладили на место выбитую дверь и встали на страже.

В коридоре загрохотали латные сапоги, еще несколько секунд, и в покои быстро вошел, почти вбежал, император. Торренс был смертельно бледен, казалось, он с трудом сдерживает гнев от бессилия. Император подошел к накрытому покрывалом телу Ласло, поднял покров и последний раз посмотрел в остекленевшие глаза одного из своих лучших военачальников. Когда гелиарх заговорил, голос его зазвучал необычно глухо:

– И Ласло убит… Великий имперский арбитр, мы еще не выступили, а армия наша тает день ото дня, – Торренс сделал паузу, он стоял и смотрел на кровавые пятна, что не успели замыть, потом без перехода спросил: – Как это произошло?

После рассказа Стила император задал вопрос, который Великий имперский арбитр ожидал:

– Тебе не кажется, герцог Александр, что эти женщины, самозваная баронесса фон Крейн и ее сестра, неслучайно встретились с королем Венгрии? Не думаешь ли ты, что повелитель эаров может управлять не только такими вот тварями, – Торренс кивнул на лежавшие тела, – но и направлять людей, которым только еще предстоит переродиться? Когда я думаю об этом, мне становится страшно. Люди и так смятены, а если они зададут себе тот же вопрос, то все мои подданные станут наполовину безумны. Империю оплетет паутина подозрений.

– Повелитель, ты знаешь, что скоро будет собрание Большого Круга Пятидесяти. Я надеюсь на то, что Всевышний укажет нам путь и на этот раз, – ответил Стил.

– Ты прав, герцог, только Бог и может спасти наше государство. Всё наше могущество не помогло нам, вся наша магия, внушавшая недругам страх, оказалась бессильной. Когда-то магическая дверь в мой личный кабинет отправила в небытие ужасного Воина Теней, творение колдуна Акшера. Но, возможно, она пропустит не менее злобную тварь, сидящую пока еще в человеке, не вызывающем подозрений… Герцог, завтра я решил устроить смотр, после которого армия незамедлительно выступит. Я не вхожу в Большой Круг Пятидесяти, мои жезл и диадема не властны над лучшими из избранных. Великий имперский арбитр, помни, что от знания, которое ты вынесешь на свет божий, зависит всё!

Торренс развернулся и вышел, немного погодя и Стил покинул королевские покои.

Октябрьское утро выдалось туманным и свежим, Солнце показалось из-за далеких холмов, окрасило пелену тумана в нежно-розовый цвет.

Сотни штандартов сверкнули золотом и серебром. Все гигантское поле было покрыто закованными в броню людьми. Войско двумя огромными колоннами, с узкими проходами между армиями земель и провинций, стояло неподвижно. Только три всадника мчались меж колонн: на белом жеребце император, за ним, отставая на несколько ярдов, коннетабль и Великий имперский арбитр на вороных конях.

Странным был тот смотр. Войска стояли в тишине, не играла музыка, не слышно было и приветственных криков.

Трое всадников подъезжали к войску какой-либо части Империи, останавливали коней, навстречу им выходил знаменосец со штандартом, становился на одно колено, преклоняя и голову, и знамя. Правители приветствовали боевой стяг: Торренс I поднимал над головой жезл, коннетабль салютовал мечом, а Великий имперский арбитр просто прикладывал ладони к доспехам на груди, опуская при этом голову. Так повторялось много раз.

Войско короля Полонии Августа: белое знамя со львом и лебедем, красота коней, всадники в великолепных доспехах, шлемы с богатым плюмажем…

Дружина Великого князя Московии Михаила: стяг с ликом Иисуса, остроконечные шлемы, темные кольчуги на воинах; кавалерия в первых рядах, а за ней частоколом высятся копья лучшей в мире пехоты русичей…

Малая кавалькада остановилась напротив знамени Вольных Кантонов, что лежат по берегам внутреннего моря. На фоне гор летел на знамени могучий орел. Знаменосец, еще безусый юноша, склонил стяг перед гелиархом. За ним стояли плотным строем непревзойденные лучники Вольных Кантонов, бившие тяжелыми стрелами хороший доспех с двухсот шагов. Как только Торренс поднял руку с жезлом, строй воинов вдруг заколебался, передняя шеренга прорвалась точно напротив гелиарха. На поле выскочили четверо эаров-воинов, оставляя позади кровавый след. Уже через минуту после перерождения они вошли в полную силу и теперь прыжками в несколько ярдов преодолевали полоску поля, отделявшую их от тех, чью жизнь надо было прервать.

Лучники еще только подумали о том, что надо достать стрелы из колчана, меч коннетабля вышел из ножен на дюйм, даже герцог Стил не успел еще метнуть в нелюдей колючую и острую стальную метательную звезду.

Диадема – Мозг Империи на челе гелиарха ожила, выбросила навстречу чудовищам лучи. Но не те полоски света, что поднимали души к Высшим Мирам, а острые, как шпага, пронзающие и плоть, и камень. Четверка тварей перестала существовать, инерция прыжка бросила переднего эара под ноги коня Торренса. Захрапев, жеребец встал на дыбы над поверженной тварью.

Мозг Империи победно сиял. Это увидели все, никакая дымка не была для такого света преградой. Над полем пронесся гул тысяч голосов, перешедший в победный крик – все восприняли случившееся как благоприятное знамение. Император, несший Атрибут, будет потом запечатлен на сотнях картин, будут изваяны его конные статуи…

Но сейчас еще не было картин и конных статуй, а было поле, остатки тумана, рассеивающиеся под лучами Солнца, и кричащие воины, увидевшие свет надежды.

Глава 4

Дни моей сельской жизни летели быстро. К вечеру первого из них головная боль прошла. Я, наконец, натаскал воды, истопил баньку и от души попарился, потом плотно поужинал и выпил положенные после бани сто граммов. В последующие дни я подлатал кое-где прохудившуюся крышу дома, сменил три сгнивших столба в палисаднике. Свою собственную «крышу» после дорожных происшествий ремонтировать не пришлось, она не «протекала» и «съезжать» не собиралась. Спал я нормально, «майор Гатаулин» с красной муровской книжкой в одной руке и инъекционным пистолетом в другой не гонялся за мной во сне по темным улицам. На мое счастье, в том автобусе не ехал никто из Клёнов и ближайших сел, так что сплетни о том, как Юру Кириллова милиция арестовала и сняла с автобуса, по селу не ходили и с вопросами никто из местных любопытных ко мне не приставал. Дяде Мише я твердо решил ничего не рассказывать. У старика хватало проблем с Колькой, так зачем заставлять его переживать еще и из-за племянника?

Я убедил себя в том, что «майор Гатаулин» и его команда схватили меня по ошибке и, после того как выяснили правду, просто бросили и больше моей персоной интересоваться не будут. Вопрос закрыт, Юрий Сергеевич, и больше вы о нем не вспоминайте.

Чем я занимался еще? Посетил два раза наш сельский магазинчик, навестил кое-кого из друзей-знакомых детства. Прошелся как-то вечером по Нерли со спиннингом, поймал щучку граммов на семьсот, чему был несказанно рад. За грибами ходить было рано – шла только вторая половина июня. Народ, правда, бегал в лес за самой ранней земляникой, но собирать ягоды я дико не любил, поэтому предпочитал загорать и купаться, благо погода позволяла.

Прошла неделя. От дяди Миши никаких известий не поступало, я уже начинал беспокоиться. Сходив в очередной раз на Нерль, я поужинал и уселся на скамеечку перед домом покурить. Не успел я пару раз затянуться «кемелом», как напротив меня на дороге остановился бежевый «Форд-Скорпио» и засигналил, привлекая внимание. А потом из машины вышли дядя Миша и мой кузен. Коля, еще стоя возле «Форда», крикнул: «Труженикам стальных магистралей – наше почтение!» – и бросился ко мне. Я не остался в долгу; вскочил, отшвырнул сигарету и, закричав в ответ: «Звездам российского бизнеса – наш пламенный железнодорожный привет!» – побежал навстречу.

Мы обнялись. С Колькой мы всегда были в хороших отношениях, и не только потому, что, как говорится, росли вместе. Мой двоюродный брат был в детстве и остался сейчас простым, добродушным парнем, всегда готовым прийти на помощь, не думая о личной выгоде.

Таких людей я всегда уважал и уважать буду. Что касается его неустойчивого характера и слабости к спиртному – так ведь человек не Бог, у каждого свои недостатки.

Подошел дядя Миша, поздоровался я и с ним.

Вечером мы все втроем парились в бане, плескали квас на раскаленные камни, пили пиво, а потом собрались в передней дядиного дома за довольно богатым столом. Висели на стенах старые фотографии моих прадедов и прабабок, скреблась за обоями мышь, светила неяркая лампочка в зеленом абажуре, и телевизор «Шарп» – Колькин подарок – соседствовал с антикварным, времен, наверное, Крымской войны, комодом. Икон дядя Миша не держал. Как был он атеистом, членом КПСС и секретарем парткома маленького льнозаводика, где проработал всю жизнь, так и остался таковым. Несмотря на религиозную пропаганду бабы Кати и других соседок-старушек, в Бога мой дядя не поверил и на старости лет да и убеждения свои менять не стал. На всех выборах Михаил Владимирович голосовал за КПРФ, кандидатов-коммунистов и лично за товарища Зюганова.

За столом мы переговорили о многом, опустела и отправилась в чулан вторая бутылка «Московской», а за окнами стало темно и начал накрапывать дождь.

Колька сильно захмелел и на мой вопрос о том, почему жена не приехала с ним в деревню, вполне серьезно ответил:

– Предлагал – отказалась. Сказала, что хочет к морю. Ну и пускай едет в свой Адлер, пусть там любовников ищет! Знаешь, Юрка, если баба захочет с кем спутаться на курорте, то и двое детей ей не помешают.

Дядя Миша тяжелым взглядом посмотрел на Кольку.

– Совесть поимей! На жену он тут наговаривать будет. От тебя, дурака, Наталья в Адлер отдохнуть уехала. Какой нормальный муж будет четыре дня пропадать незнамо где?

– Да ладно, батя, я же сто раз говорил: сделку мы обмывали на даче у одного мужика, – ответил Колька.

– Что, все четыре дня только одну сделку? – язвительно поинтересовался дядя Миша.

– Ну да, одну… Да вы не знаете, какая это сделка. Да я через месяц на ней буду иметь двадцать тысяч баксов! – расхвастался Колька. – Это только чистого дохода, после всяких там налогов государству родному и бандитам!

– Вот когда будешь держать в руках эти свои «баксы», – дядя Миша аж скривился, не выносил он Колькиного бизнес-жаргона, – тогда и выпьешь сколько влезет! Может, тебя обманут и без штанов будешь бегать.

– Не, батя, – Коля искренне оскорбился, что в его талантах бизнесмена усомнились. – Это люди надежные, не кинут.

– После пол-литра у тебя все надежные! – заявил дядя Миша.

Колька обиделся еще больше, я поспешил погасить разгоравшийся скандал, переведя разговор в другую плоскость, а именно, спросил у дяди Миши, хорошо ли клюет на Нерли лещ? О! Ловля лещей была слабостью Михаила Владимировича, о ней он был способен говорить долго, особенно «под мухой». Следующие полчаса мы с Колей слушали исключительно рассказы дяди Миши о хитростях ловли, правильном устройстве удочек и поимке особо выдающихся экземпляров, при описании которых употреблялись слова: «колесо от телеги», «полпуда» и «громадный», а руки дядя Миша разводил гораздо шире плеч.

Прервал рыбацкие байки Колька, который после очередной стопки вдруг поднялся и изрек:

– Батя, что ты всё про рыбу да про рыбу, у меня вот душа песен требует, я же русский мужик, как выпью – так надо спеть!

И мой брательничек запел:

– На поле танки грохотали.

Солдаты шли в смертельный бой,

А молодо-о-ого командира…

Допеть, вернее, доорать песню про танкистов Николаю Михайловичу не удалось. Дядя Миша тоже поднялся со стула и врезал Кольке по шее. После этого «звезда российского бизнеса» молча добрела до кровати и завалилась спать. А мы с дядей Мишей засиделись далеко за полночь – вспомнить было что. От предложения переночевать я отказался и пошел к себе, тем более идти-то было всего метров триста, да и дождь к этому времени кончился. При ходьбе меня ощутимо поматывало, однако обошлось без падений и тому подобных неприятных последствий употребления русского национального напитка.

На следующей неделе скучать мне не пришлось: меняли пол на веранде у дяди Миши, ходили на ночную рыбалку, покатались на Колькином «Форде» по всем, наверное, дорогам Калязинского района Тверской губернии. В одну из таких поездок Коля разогнался почти до двухсот километров в час по нашему шоссе районного значения, отнюдь не похожему на гоночный трек.

– Юра, ты смотри, как идем! – Колька почти кричал, перекрывая шум мотора и магнитофонную музыку. – Иду под двести и ничего не гремит, а руля как слушается! – в подтверждение своих слов кузен слегка повращал руль. Наш «Скорпио» завилял по дороге, а я вжался в кресло, очень ярко представляя, что с нами будет, если на такой скорости мы слетим в канаву. Вдалеке показалась встречная машина, Колька наконец притормозил и, подводя итог нашим гонкам, заявил:

– Нет, эта тачка стоит своих денег. Не зря за ней в Гродно ездил и восемь тысяч «зеленых» отдал. Смотри, Юра, на спидометр – девяносто четвертого года машина, а пробег всего пятьдесят две тысячи. Да я на этом «Скорпе» еще десять лет проезжу, если, конечно, раньше не разбогатею и «Мерседес» шестисотый не возьму!

Своим хвастовством двоюродный брат разжег мое любопытство, и я попросил его пустить меня за руль. Колька – парень не жадный – мигом выполнил просьбу, и до Кленов я доехал в качестве водителя. Машина действительно была хороша. Во мне проснулись зависть и желание иметь такую же. Осуществить сие желание, увы, в скором времени не представлялось возможным, так как с моей зарплатой накопить на хороший «Форд-Скорпио» или такого же класса иномарку было весьма проблематично. Ну да бог с ней, с машиной, без нее спокойнее живешь.

22 июня, в день начала Великой Отечественной войны, мы пошли на кладбище. Именно в этот день, по зловещему совпадению, погибли мои отец и мать.

Пути, ведущие человека в царство мертвых, как известно, неисповедимы. Для моих родителей дорога на тихое сельское кладбище началась в 1986 году, когда отец купил у одного из архангельских партийных боссов почти новую «Волгу» за одиннадцать тысяч рублей. В те времена большое начальство так быстро и нагло, как сейчас, не обогащалось. И товарищу второму секретарю обкома КПСС пришлось продать машину для того, чтобы построить единственной и горячо любимой дочери, подарившей ему к тому же двух внуков, трехкомнатную кооперативную квартиру в тогда еще Ленинграде.

В июне девяносто второго я уехал в столицу на последнюю перед дипломом сессию – я был студентом-заочником Московского института инженеров транспорта. Это, вполне возможно, спасло мне жизнь. Мать с отцом поехали в отпуск на машине. Они намеревались навестить в Москве меня, а потом отправиться на юг – у отца были в городе Бердянске старые товарищи, с которыми он служил в Группе советских войск в Германии. Уже не новая к тому времени, но работающая, как часы, «Волга» резво пробежала путь от Архангельска до Ярославля. Родители не доехали до следующего города, которым был Ростов, всего шесть километров. На встречную полосу выскочил идущий на большой скорости трейлер. Путешествие прервалось. Отец погиб мгновенно, а маму «скорая» не успела довезти до ростовской больницы…

На кладбище мы именно пошли, «Форд» остался стоять у дома. Путь был недолог, минут через десять мы оказались среди могил. Кленовское кладбище располагалось на возвышенном месте, вокруг него были поля, на которых попеременно сеяли то лен, то ячмень. Оно было тихим и уютным, если последнее слово можно использовать для характеристики кладбища. Между могилами росли деревья, даже яркие лучи солнца почти не пробивались сквозь густую листву. Здесь была вечная тень. Слева от дорожки, по которой мы шли, лежала невысокая груда битого кирпича. Когда-то на этом месте стояла часовня, разрушенная во времена всеобщей борьбы с религией. Давным-давно и Клёны славились на всю округу прекрасной церковью с богатейшим иконостасом. От нее, взорванной в тридцать втором, не осталось даже кирпичной груды, а на месте церковного погоста стояла сейчас дача какого-то, совсем не бедного, москвича.

На этом кладбище, похожем со стороны на березовую рощу, всегда росло много грибов. Помню, когда мы с Колькой были маленькими, то долго не понимали, почему взрослые запрещают нам их тут собирать… Мы остановились перед общей на три могилы оградой, самолично сваренной из стальных труб и прутьев дядей Мишей. Внутри нее, в изголовье каждой могилы, стояли три одинаковых гранитных памятника. На табличках было выгравировано:

Березина Анна Николаевна Кириллов Сергей Валентинович Кириллова Марина Владимировна Памятники два года назад привез Колька, и мне пришлось буквально заставить его взять с меня деньги.

Поставив на могилы принесенные цветы и неловко, по-мужски, прибрав внутри ограды, мы прямо на кладбище выпили, помянули моих родителей и тетку. Прежде чем идти домой, мы молча постояли несколько минут, опираясь на ограду. Я не думал ни о чем, я гнал от себя воспоминания, они были слишком тяжелы. О чем вспоминали дядя и двоюродный брат, глядя на памятник с именем жены и матери, я не знаю. Может быть, память вновь перенесла их в старую, пропахшую хлоркой и лекарствами районную больницу. Может быть, они снова оказались в душной восьмиместной палате, где умирала, лежа под капельницей, тетя Аня, увидели молодого, задерганного заведующего отделением, его маленький кабинетик с потрескавшейся штукатуркой на потолке, историю болезни со страшным и коротким словом «рак», снова услышали слова врача: «Надежды нет». Может быть, они вспоминали именно это, может, думали о чем-то другом – заглядывать в души я не умел.

Через день Колька уехал.

– У бизнесмена длинного отпуска быть не может, – сказал он нам при расставании. – Вот ты, Юрка, два месяца гуляешь, а твои поезда всё равно куда надо едут, у тебя сменщик всегда найдется. А тут неделю погостил, и уже душа о моих магазинчиках болит – все-таки мои, а не казенные.

– Ты бы о них почаще думал, когда пьешь неделями, – пробурчал дядя Миша.

– Да ладно, батя, я больше не буду, – Колька опустил глаза и пообещал не злоупотреблять с видом мальчика-второклассника, который клянется строгой маме не получать больше двоек по арифметике. Потом кузен поднял глаза, подмигнул мне и продолжил: – Юра, слушай, поехали со мной! К вечеру будем на месте. Прием обещаю по высшему разряду – дешевле «Смирновской» пить ничего не будем. Собирай свои вещички и давай двинем вместе.

– Не, Коль, – отказался я. – Сейчас катить настроения нет. В другой раз. Ты говорил, когда еще приедешь?

– Вот жена с югов вернется в середине июля, тогда скатаюсь еще на историческую родину, – ответил Колька.

Я немного подумал.

– Как соберешься, дай телеграмму о намерениях. Вот тогда я к тебе и подскочу, и сюда вместе поедем, если к тому времени машину не сломаешь.

Колька заверил, что всё будет о’кей: машина будет бегать и телеграмму-приглашение он обязательно пришлет.

Мы простились, дядя Миша сделал сыну последнее внушение, и вскоре бежевый «Форд-Скорпио», посигналив нам напоследок, скрылся из виду. По дороге к дому дядя Миша сказал:

– А ты, Юра, действительно, съезди-ка к Николаю. Погостишь, может, и невесту себе найдешь, – произнеся последнюю фразу, дядя Миша усмехнулся.

– Съезжу, съезжу, тем более что проезд у меня бесплатный, – заверил я его.

Но побывать этим летом в Орле мне, увы, было не суждено.

Глава 5

Дорожная пыль осталась позади, уже целый день под сапогами латников, под копытами коней и колесами телег хрустел снег и кололся лед. Армия шла через перевал Ледяной Двери, за ним начинался спуск к морю. Герцог Стил находился далеко впереди основных колонн, он и двести всадников составляли авангард огромного войска.

В долинах еще не опали полностью листья, а здесь уже властвовала зима. Кони натужно шли вперед, наваливаясь грудью на почти осязаемые, плотные струи ветра, несшего колючий снег. Слева проплыл высеченный в скале грот с крестом белого камня у входа – высшая точка перевала.

Ветер вдруг стих, прекратился и снег, и люди смогли насладиться открывшимся с высоты двух миль видом на горы и дальше, на полускрытую оказавшимися внизу облаками синюю чашу моря Швейцеров. Дорога, довольно широкая даже здесь, лентой сбегала вниз, сливалась вдали с черно-белым горным пейзажем. Камень и снег вокруг. Лишь там, далеко, где с камнем сходились облака, темнели пятнами вечнозеленые кустарники, ели и сосны. Ледяной воздух покалывал горло тысячами холодных острых кристаллов застывшей влаги, от людей и коней шел пар.

С высоты полета могучего орла пейзаж внизу казался Стилу безмерно удаленным, почти таким же далеким, как миры, открывавшиеся на миг глазам магов. Стилу не хотелось уходить с верхней точки перевала, окунаться сначала в пелену облаков, а потом в суету портового города, в воздух низины, пропитанный миазмами страха. Сопровождавшие герцога воины молчали, изредка всхрапывали кони, и потому стук копыт, издаваемый несколькими несущимися во весь опор всадниками, был слышен почти за полмили.

Стил слегка улыбнулся. Он пока не видел скачущих, но знал уже, что среди них находится графиня Орландо – Посвященный Богу мог ощутить присутствие хорошо знакомых ему людей на довольно большом расстоянии. И действительно, вскоре графиня, сопровождаемая тремя красавцами офицерами из свиты короля Полонии, осадила разгоряченного жеребца рядом с герцогом. Корнелия напоминала бесстрашную гордую амазонку: на ней был обтягивающий кожаный костюм, только подчеркивавший красоту тела, узкую талию перехватывал широкий драгоценный, стоивший тысячи империалов, пояс, на котором висел кинжал с украшенной крупным жемчугом рукояткой. Волосы женщины, ничем не сдерживаемые, спадали на плечи, укутанные собольей накидкой. Разгоряченная скачкой графиня Орландо была прекрасна, любой мужчина жаждал бы обладать ею, покрывать ласками эту высокую грудь, вздымавшуюся под кожей костюма, целовать полуоткрытые сейчас губы, любоваться ее глазами, на ресницах которых таяли крупинки инея. Даже Стил почувствовал, как завибрировала внутри ожившая струна страсти, завибрировала, но исчезла, порванная железной волей.

Корнелия ощутила секундный порыв герцога – женщины часто проницательнее Посвященных, но когда она произнесла первые слова, рядом с ней был уже вновь неприступный Великий имперский арбитр.

Графиня Орландо сопровождала Стила до самой границы облаков, развлекая светской беседой; герцог видел ревность на лицах полонийских офицеров, вынужденных скакать поодаль.

Когда промозглый туман закрыл горизонт, ограничив видимость двадцатью ярдами, Корнелия остановил коня.

– Ну что же, Великий имперский арбитр, обычно женщины, провожая любимых на битву, говорят: «Я буду молиться за тебя», – негромко сказала она. – Так знайте, герцог, я буду молиться за вас!