Текст книги "Стальной арбитр"

Автор книги: Игорь Гаврилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Позвольте, товарищ майор, а что я сделал?! – воскликнул я.

– Никто вам обвинений не предъявляет, просто проедем в ближайшее отделение в городе для дальнейшего выяснения личности.

Вместе со страхом и удивлением во мне росла злость. Мечты о бане, отдыхе и встрече с родственниками откладывались неизвестно на какой срок.

– Вам легко говорить! А кто меня потом довезет до дома? Я только утром приехал в Москву, могу билет на поезд показать, если хотите. Что тут вообще происходит?

– Не волнуйтесь, Юрий Сергеевич, я уверен, что через два-три часа мы вас освободим, – спокойно сказал Гатаулин. – Если захотите, переночуете в отделении, а утром вас отвезут на вокзал. Пройдемте, пожалуйста!

Паспорт Гатаулин мне не возвратил, лишь отошел на полшага, освобождая проход для меня. Под пиджаком угадывалась кобура, в профессионализме муровцев сомневаться не приходилось… Видно, у них тут серьезная операция (наркокурьера ловят, что ли?). Придется выходить, права качать больше не имеет смысла, если я сейчас буду орать, сопротивляться, хватать майора за грудки, то доеду до ближайшей ментовки в наручниках и с большим фонарем под глазом.

Взяв сумку, я не спеша пошел на выход. Гатаулин дышал мне в затылок, а автобус по-прежнему безмолвствовал. Снаружи было всё так же сыро, облака еще больше сгустились, потемнело. Я машинально глянул на часы – 18.30. Стоя на обочине под конвоем троих оперов, я мрачно смотрел на то, как «Жигули» с «Опелем» освобождают дорогу. В них оставалось по одному пассажиру с водителем, значит, за мной охотились семеро. Да, Юра, ты становишься важной птицей! Из-за тебя опергруппа МУРа оставила родную Петровку, 38, и забралась аж на самую границу области. Мое сонно-спокойное состояние давно сгинуло, теперь я тревожно озирался по сторонам, ожидая дальнейшего развития событий.

«Икарус» отъехал, несколько секунд, и его желтый корпус исчез за поворотом. Шоссе принадлежало теперь только двум оперативным машинам. Субъект в джинсовке, прикрывавший пятью минутами раньше выход из автобуса, сел в «Жигули», прихватив с собой и мою сумку, а меня, ощутимо сжимая мои руки выше локтей, подвели к «Опелю».

Гатаулин занял переднее сиденье, восседавший там до него опер перешел в «четверку», я же очутился на заднем, стиснутый с двух сторон крепкими парнями, одетыми в спортивные костюмы и дешевые турецкие или китайские кожаные куртки. Мне попалась на редкость неразговорчивая опергруппа – за все время никто не произнес ни слова. Тишина, только мурлыкал мотор, да скребли по лобовому стеклу дворники.

На меня нахлынула волна злости. Я резко бросил Гатаулину, что-то искавшему в бардачке:

– Послушайте, майор, хватит валять комедию! У вас тут что, игра в ФБР, или кино снимаете скрытой камерой!? Стащили меня с автобуса, ни хрена не объясняете, а теперь еще до ночи, видать, собрались сидеть и молчать!

Закончив гневную речь, я импульсивно подался вперед, намереваясь крикнуть следующие слова в самое ухо Гатаулина, чтобы до него быстрее дошло: времена сейчас не те, и глумиться над людьми так нельзя! Мне показалось, что в плечи впились железные клещи – мой порыв был пресечен в зародыше, а я оказался намертво притиснут к спинке сиденья. В «кожаных» парнях скрывалась недюжинная сила.

Гатаулин во время моих выступлений и бровью не повел. В его руках неожиданно появился сотовый телефон, майор набрал номер и после минутной паузы произнес только два предложения:

– Он здесь. С большой вероятностью можно утверждать, что это именно тот, о ком вы сообщили.

Трубка телефона скрылась из виду, одновременно с этим действием Гатаулина машина пришла в движение. «Опель» быстро набирал скорость, и мой страх рос вместе с перемещением стрелки спидометра вправо. До этого главными моими чувствами были досада и недоумение, но теперь они уступили место самому древнему и самому нужному для выживания человеческой особи чувству. Я, наконец, стал осознавать, что по недоразумению оказался втянут в очень опасные приключения. Во мне росло подозрение – эти люди никакой не МУР, вообще не менты. Тут одно из двух: либо мной заинтересовалась солидная спецслужба, либо мафия. А в государстве Российском эти организации могли многое, особенно сейчас. Будь на моем месте профессионал, он, возможно, давно бы распознал, кто есть кто, а я, имевший приводы в милицию только по малолетству, не знал даже, какие корочки должны быть у сотрудника МУРа и чем они отличаются, скажем, от удостоверения человека из ФСБ. Потом меня насторожило нежелание со мной разговаривать, будто бы после того, как я покинул салон автобуса, я перестал быть человеком, а превратился просто в груз, в вещь, которую следовало передать дальше, не обращая внимания на разумность этой вещи. И эти многозначительные слова Гатаулина во время телефонного разговора… Даже сама обстановка вокруг подавляла. Серый полумрак за стеклами «Опеля», люди с каменными лицами и бульдожьей хваткой вокруг, а впереди полная неизвестность. Попыток разговорить невольных попутчиков я больше не делал. Пока что я собирался с силами, боролся с предательской дрожью во всем теле, готовясь встретить любую опасность по возможности достойно. Хотя, если меня решат убрать, то шансов выжить почти нет. То, что я довольно сильный человек – вес за девяносто и рост 187, – роли не играло. Меня конвоировали вооруженные «профи» со стальными нервами, а я был только борцом-недоучкой, споткнувшимся на первом спортивном разряде и не тренировавшимся лет пять, а также качком-любителем, который балуется со штангой полтора часа в неделю при наличии настроения. Утешало пока одно – мы ехали в сторону Сергиева Посада, тут Гатаулин не соврал.

Шоссе оставалось на удивление пустынным. По выходным в любую погоду здесь шел поток машин, москвичи стремились из мегаполиса на лоно природы. Сейчас же за несколько километров навстречу попался только один старенький грузовичок. По моим прикидкам, скоро лес должен был кончиться, дальше до города пошли бы только рощицы на холмистых полях.

«Опель» внезапно затормозил, меня бросило вперед, потом прижало к парню справа. Машина съехала с асфальта на лесной проселок, разглядеть который можно было, только заранее зная его расположение. Автомобиль затрясло, мокрые ветви били по стеклам и крыше – «Опель» быстро углублялся в лес. На какое-то время меня сковал страх: ясно, что везли меня специально в такое место, где никто не помешает захватившим меня людям сделать со своим пленником все, что угодно. Басни про выяснение личности и ближайшее отделение милиции в городе кончились. Я судорожно дернулся, рот открылся для того, чтобы крикнуть вопрос: «Куда вы меня везете, что вам от меня надо!?»

Но первое же слово было оборвано уткнувшимся мне в лицо холодным дулом. Время замедлилось. Боковым зрением я увидел руку человека слева, сжимавшую инъекционный пистолет – эту штуку я узнал сразу, таким мне делали прививку неделю назад. Наступило мгновенное облегчение; значит, меня не убьют сразу, может, будет еще шанс выйти живым из передряги. Палец нажал на спусковую скобу, шею кольнуло, голова инстинктивно дернулась вбок. И тотчас же по телу стало разливаться парализующее тепло, напряжение уходило, уступая место тупой покорной расслабленности. Сжимавшие запястья пальцы «кожаных» парней разжались, мои ладони безвольно упали на колени. Страх исчезал, наркотик начинал воздействовать на мозг. Сознание раздвоилось, одна часть его, ведавшая эмоциями, уснула в сладком наркотическом тумане. Я продолжал лишь механически фиксировать происходящие события, не в силах помешать чему-то или что-либо изменить.

«Опель» выехал на небольшую поляну и остановился, рядом замерла и «четверка», шедшая до того позади. Из нее вышли двое, встали на страже по обе стороны «Опеля». Мой мозг отмечал все, зрение как будто даже улучшилось, сквозь запотевшее стекло я легко различал мокрые травинки на поляне, примятые колесами, в десяти метрах от меня, мог без труда сосчитать лепестки на росшей у края поляны ромашки, прочитать заголовок газеты, брошенной предыдущими посетителями этого места. Вместе со зрением усилился и слух, теперь каждый шорох отдавался в голове, мне представлялось, что я очутился внутри большой металлической бочки, способной звенеть, подобно камертону, от любого, самого слабого колебания воздуха.

Я окончательно утратил способность двигаться. Собрав остатки воли, я попытался сжать в кулак беспомощно раскрытые ладони, но не смог свести пальцы хотя бы на миллиметр.

В поле моего зрения появился предмет, похожий на пейджер, причем я так заблудился в исказившемся пространстве, что не мог определить, кто именно из «кожаных» парней его достал – сидевший справа или слева. Ловкие пальцы откинули крышку прибора, скрывавшую гнездо, извлекли на свет несколько блестящих дисков размером с пятирублевую монету. Внутри черепной коробки глухо отдавались чавкающие звуки, с которыми диски выскакивали из нутра этого непонятного прибора. Секунду спустя я почувствовал их металлическую прохладу на висках, лбу и тыльной стороне ладоней. «Пейджер» при этом весело замигал разноцветными индикаторами и уплыл через спинку сиденья к Гатаулину. Рука, передавшая майору прибор, казалась мне бесплотной тенью.

Действие вещества, вколотого мне, перешло в следующую фазу – в глазах потемнело, как если бы я нырнул в ночную реку, освещаемую сверху только ущербной луной… Темнота, лишь слабый серебряный свет иногда тревожит зрительный нерв.

В мире остались только звуки: гулкие удары капель воды по железу машины, странно изменившийся шум леса, электронное позвякивание каких-то устройств впереди. Оттуда, спереди, донесся и голос, задавший первый вопрос, на который я, размазанный «сывороткой правды», не мог не ответить:

– Ваши фамилия, имя и отчество?

– Кириллов Юрий Сергеевич.

– Вы говорите абсолютную правду? – голос бил внутрь черепа острой стамеской, казалось, что допрашивающий меня Гатаулин кричит через мегафон, что каждое его слово вырывает из меня последние остатки воли и собственного «я», низводя меня до уровня дебила, до уровня примитивного механизма, светящегося от нажатия кнопки.

– Д-да… Меня зовут Кириллов Юрий Сергеевич.

– Вы никогда не меняли имя или фамилию?

– Нет, никогда.

– Когда и где вы родились?

– 30 мая 1965 года в городе… Архангельске.

– Вы хорошо помните своих родителей?

– Да.

Над темными, но почему-то гулкими – словно рядом был водопад – водами реки, в которую я погрузился, взошло солнце, высветило дно. И со дна поднялось темно-синее покрывало, окутало меня, окончательно увлекло большую часть разума в мир бредовых иллюзий. Но, прежде чем нырнуть туда, я услышал следующий вопрос-приказ, ответ на который в памяти уже не остался:

– Расскажите подробно про вашего отца!

Сознание сжалось в фиолетовую каплю. Лучи Солнца погасли. Всё, полная тьма, темная капля в черной воде: ни звука, ни света, ни времени – ничего…

Грань между бредом и реальностью оказалась зыбкой. Приходя в сознание, я ощущал всем телом холодную влагу, забиравшую внутреннее тепло. Наркотическое забытье уходило, неосязаемая грань умчалась назад, я очнулся. По-прежнему моросил мелкий «грибной» дождик, над поляной мчались низкие облака, фосфоресцирующий циферблат часов, оказавшийся при пробуждении перед глазами, сказал мне, что сейчас полшестого утра. Я лежал на мокрой траве в самом центре поляны, жадно вбирая запахи зелени и земли. Вся одежда насквозь промокла, тело дико ломило – то ли с наркотического похмелья, то ли от неудобной позы. Голова на удивление была ясной, только во рту стоял устойчивый металлический привкус.

Я осторожно сел, потом, борясь с болью в мышцах, поднялся. Поляна пуста, ни следа синего «Опеля» и «Жигулей», нет майора Гатаулина, или как там его, вместе со всей группой захвата. Я свободен и жив. На земле валялась моя сумка. Я поднял ее и устроился под ближайшей березой, намереваясь сменить одежду и согреться народными методами. Все вещи оказались в полном порядке, похоже, моим багажом не интересовались вообще – было бы глупо скрывать следы обыска после того, что со мной тут сотворили. Я переоделся в спортивный костюм, выудил из сумки зонтик, купленную в Сергиевом Посаде водку и оставшийся с дороги шоколад. После нескольких изрядных глотков я перестал трястись от холода. Дерево защищало меня от дождя, и, закурив, я решил пока не выбираться на шоссе, а еще побыть здесь, на природе, обдумать случившееся.

Складывая в пакет мокрые вещи, я неожиданно обнаружил паспорт, заботливо вложенный в карман и лишь слегка отсыревший под кожаной обложкой. Деньги в сумке и в карманах тоже целы, хотя у меня была при себе заманчивая для мелкого грабителя сумма. Все это лишний раз подтверждало, что моей персоной заинтересовались серьезные дяди. Ломать голову над тем, кто они такие, не имело смысла, всё равно не догадаться. Интересно только – что же они спрашивали еще? Последний вопрос из запомнившихся был про родителей, а сколько их было потом? Дрянь, которую мне вкатили, погрузила меня в транс, подобный гипнотическому, говорить я мог только правду. А времени у допрашивающих было достаточно для того, чтобы узнать историю моей жизни с большими подробностями. Ну и? Какую коза ностра или очень тайную государственную спецслужбу заинтересуют факты из биографии железнодорожного диспетчера Кириллова Ю. С.? Похоже, кое-кого ожидало крупное разочарование. Меня приняли не за того.

За такими вот мыслями промелькнул почти час. Наконец я направился к магистрали, присутствие ее выдавал прорывавшийся иногда сквозь лес глухой шум мощных грузовиков.

Ветер стих, вместе с ним угас и дождь, а к тому времени, когда я вышел из лесу и ступил на мокрый асфальт, восточная часть неба очистилась от туч.

Где-то около семи утра я тормознул утренний калязинский автобус, тоже «Икарус», но другой модели, а еще через полтора часа прибыл на место, в село примерно в сотню дворов с красивым названием Клены. Солнце сияло вовсю на чистом небе, при его свете все пережитое казалось глупым спектаклем, горячечным бредом, но только не моим собственным недавним прошлым. Первым по дороге от остановки был дом моего дяди, брата матери, Михаила Владимировича Березина. Меня встретили закрытые ставни, на двери веранды уныло темнел большой замок. Странно, последнее письмо от дяди Миши я получил неделю назад, перед самым отпуском, в нем не было ни слова про какие-либо поездки. Все прояснилось очень быстро. Меня окликнула соседка, одинокая старушка Катерина Максимовна – баба Катя. Вскоре я сидел у нее дома, в чистенькой горнице с иконами в одном углу и стареньким черно-белым телевизором в другом, пил чай с бабкиными куличами, а Максимовна тем временем вводила меня в курс дела.

– Уехал твой дядька, в Орел уехал уж дня четыре как. Телеграмму от Кольки принесли вечером, так он на следующее утро на первый автобус – и был таков. Колька опять запил, неделю дома нет его, жена-то отца и вызвала, не знает, наверное, бедная, что и делать.

Мой двоюродный брат Коля Березин за последние три года проделал эволюцию от слесаря на автобазе до хозяина двух магазинчиков, торгующих продуктами и выпивкой. Денег у Кольки прибавилось, этого его неустойчивый характер переварить не смог, и начались пьянки. Дядя Миша уже пару раз ездил к непутевому сыночку, вразумлял, но отцовских внушений хватало максимум на полгода. То, что Наталья, братова жена, разволновалась и дала телеграмму, было вполне естественно: в наши дни профессия коммерсанта стала опаснее профессии летчика-испытателя, и еще неизвестно, где мог оказаться кузен за неделю отсутствия.

Когда я уходил, баба Катя вручила мне большую связку ключей от дядиного дома.

– Вот держи, – сказала она. – Михаил Владимирович, когда уезжал, велел за домом-то присмотреть, а как Юра приедет, то ему отдать. Ты, если у себя ночевать будешь, слазь хоть в погреб, картошки набери и прочего, чай, с дороги проголодался – сготовишь обед. А хочешь, ко мне заходи, у меня скоро щи дойдут.

Поблагодарив заботливую бабушку, я пошел к себе. Старый дом, где родилась мать, встретил чистотой и нежилым запахом. Вторые рамы дядя Миша выставил, я сразу распахнул окно, впуская в дом свежий, пахнущий травой и цветами воздух.

Убираться почти не пришлось. Я вытащил из сундука электроплитку, постелил себе на веранде, разложил по местам вещи. Сильно разболелась голова, пережитое настигало, давало о себе знать. Таскать воду и топить баню не хотелось, я собрался и пошел на реку, что текла почти сразу за огородами. Постояв на берегу, я полюбовался на знакомую с детства настоящую древнерусскую реку Нерль, упоминавшуюся еще в хрониках XII века, на сосновый бор на другой стороне, вдохнул свежий запах речной воды. Справа, метрах в двухстах, находился наш деревенский пляжик. Оттуда доносились крики, плеск воды, магнитофонная музыка – веселилась молодежь. Мне шумные компании были ни к чему, поэтому я спустился к реке по рыбацкой тропинке и поплавал прямо тут, среди кувшинок.

Прохладная вода не облегчила головной боли, на затылок продолжало давить изнутри – придется доставать лекарство из своей походной аптечки.

Дома, выпив сразу две таблетки анальгина, я ушел на веранду, задернул занавески и рухнул на постель. Минуту спустя я уже провалился в объятия тяжелого сна.

Глава 3

Свеча висела в воздухе – так виделось Великому князю Московии. Пламя ее отражалось в тысячах стальных зеркал, которые были здесь всюду. Сверкающие пластины покрывали пол, потолок, стены. Из пола вырастали почти невидимые зеркальные стол и несколько тумб, служивших стульями хозяину зала Тысячи Отражений и его редким гостям. Сталь зеркал не тускнела и не ржавела, вот уже сотни лет отражения оставались ясными и четкими. Зеркала эти, привезенные с далекого Цейлона, оставались, наверное, единственными предметами, что сохранились и напоминали о древней расе, населявшей некогда поглощенную океаном Лемурию – страну душ умерших предков. Впрочем, это название придумали люди, жившие спустя тысячелетия после гибели той страны, как называл свою родину исчезнувший народ, не знал никто из ныне живущих.

Михаил с юношеским восторгом смотрел по сторонам. На стенах, потолке и полу плясали сотни отражений маленькой свечки; некоторые были крохотными, другие достигали человеческого роста. Глядя на них, можно было легко пересчитать число нитей, из которых свит фитиль. Но собственного отражения в зеркалах Великий князь не увидел, там, где оно должно было находиться, виднелись только радужные пятна.

Великий князь Московии повернулся к человеку за призрачным столом. Опережая вопрос, прозвучал ответ:

– Да, Михаил, ты не найдешь здесь своего отражения, равно как и моего – зеркала эти отражают души, а не тела. Это, – герцог Стил показал на пульсирующий многоцветный овал, – твоя душа, Великий князь, а это – моя.

Отражение души Александра Стила было похоже на синий круг, внутри которого уходили в бесконечность витки искрящейся спирали.

– Но не затем мы здесь, чтобы удивляться творениям магии древних, – продолжил Стил. – Ты хотел говорить со мной – спрашивай же!

Михаил долго собирался с мыслями, у самого умного и хладнокровного человека в зале Тысячи Отражений мирские думы и слова отдалялись. Наконец Великий князь заговорил:

– Я долго размышлял о том, что сегодня происходит в моей Московии и во всей Империи, советовался с Посвященными… Но я не нашел ясного ответа на многие свои вопросы. Герцог Александр, ты Посвященный Богу, таких, как ты, в Империи лишь двое. Скажи мне, почему эары так легко и быстро завоевали Британию и огромную область Франции, почему перерождения людей всегда так неожиданны для нас, почему имперские маги не могли и не могут предвидеть этого? Неделю назад я привел под стены замка Владык армию. Мы шли почти месяц от стен Москвы, шли через Белую Русь, Полонию, германские княжества и маркграфства, Чехию. И везде смятение, страх… Люди с ужасом смотрят на то, как друзья и родичи перерождаются в эаров. Кто-то превращается в жуткую тварь, кто-то остается внешне человеком – но и теми и другими уже не правят людские души. Ты знаешь, герцог, как это происходит. Ты идешь с другом или даже со своей супругой, с коей ты венчался в церкви, и через минуту перед тобой – поганая тварь, в которой нет и капли человеческого… Так было с моим лучшим воеводой, боярином Святославом Муромским. Он бросился на меч грудью после того, как зарубил этим же мечом бывшую свою жену, боярыню Таисию, а ныне эара с именем, которое знают только в аду. Моя армия потеряла одного из двадцати по пути сюда. Многие переродились, многие погибли в стычках с нелюдью… Мы убили тысячи тварей. Когда отряд латников налетает на стаю, большинство почти не сопротивляется, лишь некоторые, не важно, мужчины или женщины в прошлом, сражаются за свою жизнь. Каждый из таких эаров-воинов стоит пятерых. Я видел, как эар бился на равных с Посвященным Огню – сотником Феоктистом и ранил его, прежде чем сдох сам! Даже когда убиваешь их, не испытываешь ничего кроме горечи – ведь это наши подданные, превращенные кем-то в живое оружие. Тот, кто создал их, кто неведомо как внушает армиям эаров куда идти и что делать, готов устлать всю Империю трупами, залить наши поля кровью. Этот демон готов властвовать над пустыней, в которую превратится Империя! Скажи мне, герцог Александр, Великий имперский арбитр, почему мы не нашли до сих пор их предводителя? Скоро армия наша войдет в Нормандию. Что мы будем делать там? Убивать эаров? Да, может быть, мы уничтожим их, превратив навек цветущие области в безлюдные пустоши. Но найдем ли мы источник заразы? Вырвем ли мы черное сердце короля нелюдей? Ответь мне, герцог!

Стил знал всё то, о чем поведал в длинном горьком монологе Михаил. И у герцога были ответы, пусть не все, но то, что он собирался сказать, вернуло бы хоть отчасти Великому князю надежду, ведь ее отсутствие угнетает самых храбрых воинов, превращает мечи в неподъемные гири.

– Ты задал много вопросов, владыка Московии, – голос Великого имперского арбитра приобрел особую глубину и силу. – Все они мне не новы. Их каждый день я задаю себе сам. Не буду лгать тебе: ни я, ни император, ни кто-либо из Посвященных не знают всего. Ты Высший нотабль, Михаил, и ты узнаешь всё то, что знаю я.

Герцог задул свечу, но в зале не стало темно. Голубым звездным светом начали светиться бесчисленные грани зеркальных панелей. Стил подошел к одной из стен, прикоснулся к ней ладонями обеих рук. Свечение на короткое время перетекло на него, превратив герцога в призрак, опало, а прямо в воздухе стала проступать яркая контрастная картина. Михаил, не будучи сам Посвященным, всё же знал немного о магии Лемурийских Зеркал, лишнего удивления не было. Великий князь встал и приблизился к картине, сосредоточив на ней внимание. На расстоянии вытянутой руки перед ним висела карта Британских островов и северо-запада Франции. Мельчайшие подробности этих областей Империи легко различались: леса, города, реки и торговые пути. Поверхность океана колыхалась, присмотревшись, можно было различить даже отдельные поселения и замки аристократов, небольшие рощицы.

– Сейчас ты видишь мирную карту, так выглядели эти земли до нашествия, – пояснил Стил. – Теперь они сильно изменились.

Карта ожила, по границе Нормандии побежала белая ленточка – рубеж, который держали Карл Нормандский и маркграф фон Виен. Многие города и замки исчезли, сметенные войной. В некоторых местах появились серые пятна, напоминавшие жадных амеб, пожравших саму реальность и выросших до чудовищных размеров. На Оркнейских островах, на западе Англии и возле Лондона, наполовину канувшего в серую кляксу, зажглись огни.

– Великий князь, перед тобой магическая карта. Огни обозначают места силы. Вот это, – Стил указал на яркую точку на одном из суровых Оркнейских островов, – старый монастырь, основанный еще до нормандского завоевания Англии. Теперь он разрушен, но сила осталась. А вот древняя святыня друидов – город Живого Камня, – рука герцога указала на сверкавшее золотом кольцо к югу от Лондона. – Недалеко от него произошло последнее отчаянное сражение, и в нем, в сражении том, погиб Экспедиционный корпус лорда Корнуолла.

– Что означают эти серые пятна, туда не проникает магия?

– Да, ты прав, Михаил. Всё, связанное с эарами, чуждо людям, чуждо и людской магии. Серые покрывала прячут от магического ока огромные средоточия непонятных сил. Их, как ты видишь, три: в северной части Лондона, на побережье Нормандии и вот здесь, возле рубежа. Два дня назад я как раз получил известие оттуда. Пока там всё по-прежнему, но вот тут, как раз на месте одного из серых пятен, стоит огромная армия эаров. Маркграф фон Виен написал мне, что двенадцать лучших его разведчиков погибли, выясняя, что именно там скрывается… Армия тварей пока затаилась в лесах, в которых когда-то были охотничьи угодья графа Карла Нормандского. Мы не знаем, какие цели у этого скопища тварей – эары могут готовить вторжение на пока еще свободные от них земли франков, а может быть, они знают и о том, что в Нормандию скоро войдет наша армия, и ждут ее.

– До меня дошли некоторые слухи, герцог Александр. В Англии происходит что-то уж совсем непонятное. Говорят, северная часть Лондона и его северные предместья затянуты туманом, не серым, а самым обычным – влажным, густым и белесым. Этот туман скрывает всё внутри него и якобы не рассеивается уже месяцы. Так ли это? – полюбопытствовал Михаил.

– К сожалению, это не слухи, – ответил Стил. – Бывший византийский купец, а сейчас командир имперского корабля Карилеос на быстроходной галере вошел в Темзу и поднялся до Лондона. Город почти пуст. Отдельные шайки мародеров и обезумевших жителей скрываются днем по подвалам и сточным трубам, а ночью выходят на промысел – кто за золотом, а большинство за коркой хлеба. Многие попадаются на глаза эарам-воинам и гибнут. Созданный эарами туман действительно накрыл полгорода и никогда не рассеивается. Там кипит какая-то работа, эары что-то строят… Больше Карилеос ничего не узнал.

– Напали нелюди? – спросил Михаил.

– Да. Почти вся команда, а у Карилеоса были отменные бойцы, погибла. Их вырезали за несколько минут, галеру подожгли. Сам Карилеос с пятью матросами бежал на шлюпке. Они умирали от голода и усталости, когда их подобрал наш корабль в Северном море… Что происходит на побережье Нормандии, на месте третьего средоточия чужих сил, мы не знаем. Известно только одно: эары используют захваченные корабли, возможно, формируют свой собственный флот. Три дня назад несколько галер с командой из эаров прошли по проливу Спадос и скрылись в море Швейцеров. Быть может, мы встретимся с ними через неделю, когда имперский флот примет на палубы своих кораблей армию и отправится во франкские земли.

– Герцог Александр, кто же правит эарами? – задал очередной вопрос Михаил.

– Я не знаю, я могу только поделиться с тобой своими предположениями, – Стил тяжело вздохнул. – Король эаров не человек, но это существо знает людей. Оно изучало их, причем, как я думаю, не одно столетие. Оно находило людские слабости и страхи, препарировало тела и заглядывало в души. Михаил! Убийство императорской семьи бессмысленно для воина – даже если бы эарский меч сразил Торренса, наша армия всё равно собралась бы и уже под началом регента ударила по гнезду тварей. Но для темного мага-нелюдя, познавшего человеческие души, то убийство было необходимо. Посеяны смятение и страх, они подтачивают людей изнутри, ослабляют их, а слабого легче поработить… Командуя эарами, удерживая вечный туман над Лондоном, предводитель эаров использует абсолютно незнакомые нам силы. Его магия – если это магия вообще – пришла не из нашего мира. Но кое в чем эарский король ошибается, он не знает еще полной силы Империи. Перед тем, как наша армия вступит в бой, мы применим имперские Атрибуты. Мозг, Сердце и Меч Империи дадут нам мощь, способную открыть окно во Времени, мы узнаем тайну появления эаров. Тогда спрашивай меня снова, Великий князь, и ты услышишь точные ответы!

Два человека еще долго беседовали в залитом серебряным светом зале с магической картой. Часы с крышкой из половинки огромного изумруда, смутным пятном темневшие на ирреальной поверхности стола, прозвонили мелодично полночь, когда Великий имперский арбитр, взяв гостя под руку, провел его через скрытый в прихотливых изгибах зеркальных панелей выход. Бесконечная винтовая лестница уводила наверх. Миновав многочисленные посты стражи, Великий князь Московии и герцог Стил вышли в длинную галерею в гостевом крыле замка Владык, заполненном в эти дни самыми могущественными аристократами Империи.

Великий князь Московии ушел к себе, его уже ждали русские воеводы. Стил продолжил путь по галерее.

Несмотря на войну и, может быть, близкий конец света в понимании многих, жизнь в замке била ключом. Из покоев королей, герцогов, военачальников, губернаторов и наместников провинций доносились громкие голоса, смех, звон бокалов. Похожие на привидения в плащах с капюшонами, из будуаров сильных мира сего выскальзывали куртизанки, оставляли за собой шлейфы ароматов дорогих духов…

На Стила наткнулся пьяный придворный из свиты испанского короля Хуана, разодетый, как попугай. Секундный взгляд Великого имперского арбитра отрезвил пьяницу. Придворный низко поклонился и отступил, бормоча слова извинения. Но Стил уже забыл о его существовании, герцог думал сейчас отнюдь не о пьяных, распутных придворных и сибаритствующих владыках.

Нежный женский голос назвал Стила по имени, вынудив остановиться вновь. Откинув капюшон плаща, чтобы он не скрывал красоту лица и огромные зеленые глаза, к нему подошла графиня Корнелия Орландо, за которой давно закрепилась слава роковой женщины.

Первым в списке жертв графини был ее супруг, один из богатейших дворян Испании, успевший побыть мужем красавицы всего полгода. Графа Орландо сразила сабля собственного вассала, потерявшего разум от любви к жене сюзерена. Графиня, по слухам, была фавориткой двух королей, благосклонности этой высокой тридцатилетней женщины добивались самые богатые и могущественные вельможи Империи.

– Герцог Александр, простите ли вы мне эту дерзость? – спросила красавица.

– Какую же, графиня? – спросил в ответ Стил.

– Я вознамерилась отнять у вас несколько минут драгоценного времени.

– Я никуда не спешу, и сейчас Великий имперский арбитр к вашим услугам, – сказал Стил.

– Герцог, во всей Империи никто, кроме, может быть, гелиарха Торренса, лучше вас не поможет мне развеять мои сомнения в правильности выбора. Дело в том, что я намереваюсь отправиться вместе с армией в Нормандию и прошу вас, если вы одобрите сие намерение, принять меня под свое покровительство.