Текст книги "Знание в контексте"

Автор книги: Игорь Прись

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Укоренённые в реальности рациональные основания суть ПП, которые могут быть эксплицированы в виде не имеющих истинностных значений (поскольку речь идёт о правилах/нормах) пропозициональных установок, о которых говорит Притчард. Укоренённость рациональных оснований – петлевых предложений (правил/норм) в факте делает возможным автоматическое «прагматическое» закрытие эпистемического разрыва между ними и знанием о факте. ЭД – рационализация ex post прагматического закрытия эпистемического разрыва между рациональными основаниями для мнения и фактом/знанием. В случае, когда разрыв закрыт, мнение, что p, оказывается прагматически «успешным», то есть соответствующим своей норме – знанию[114]114
  Мы принимаем тезис Тимоти Уильямсона, что знание есть норма для утверждения (и мнения).


[Закрыть].

В той же своей статье 2014 года мы также указывали на необходимость синтеза ЭД с витгенштейновским прагматизмом, на необходимость коррекции первого с точки зрения второго. Последующее развитие эпистемологии подтвердило наш вывод.

3.6. Байскопический подход Притчарда и его критика

Притчард в книге 2016 года разрабатывает подход к скептическому парадоксу о существовании внешнего мира, комбинирующий идеи Витгенштейна о петлевых предложениях (ПП) и эпистемологический дизъюнктивизм (ЭД) [3]. В рамках этого подхода дизъюнктивистский аргумент теряет свою радикальность: уже не утверждается возможность рационального обоснования существования внешнего мира. В то же время подход не допускает никакого компромисса со скептицизмом, как это делает, например, атрибуторный контекстуализм, утверждающий, что в скептическом контексте мы не знаем, что у нас две руки.[115]115
  С точки зрения атрибуторного контекстуализма, принцип замкнутости знания не отвергается, а оказывается неприменимым для случая, когда контекст меняется по ходу рассуждения. Таким образом, неправдоподобное заключение о том, что я (рационально) знаю, что внешний мир существует, с точки зрения скептических стандартов для знания, здесь не возникает. В скептическом контексте, однако, скептическое заключение сохраняется. Это уступка скептицизму. Одно из возражений против атрибуторного контекстуализма состоит в том, что зависимость знания (стандартов для знания) от контекста лишь видимое а, на самом деле, в различных контекстах генерируются различные конверсационные импликатуры, так что то, что утверждаемо в одном контексте, не утверждаемо в другом. Контекстуалист же ошибочно конвертирует прагматику наших лингвистических практик относительно эпистемических терминов в семантические утверждения относительно контекстуальных сдвигов.


[Закрыть]

Мы проанализировали его байскопический подход [4]. С нашей точки зрения, предложенный объединённый подход, хотя и представлял собой значительный прогресс, являлся чисто эпистемологическим в том смысле, что природа ПП принималась во внимание не полностью, поскольку не анализировалось понятие реальности и не отвергались эксплицитно понятие метафизической реальности и метафизические предпосылки традиционной эпистемологии (как интерналистской, так и экстерналистской). В частности, эпистемологический дизъюнктивизм рассматривался вне связи с метафизикой. Принимая позицию витгенштейновского (в широком смысле) контекстуального реализма, мы пришли к выводу, что дизъюнктивистская компонента в подходе Притчарда является излишней, а сам ЭД может быть подвергнут терапевтическому анализу в рамках философии позднего Витгенштейна. Аналогичный вывод о том, что для решения скептической проблемы достаточно эпистемологии Витгенштейна, был сделан Анализой Колива в 2018 году.

3.6.1 Два эпистемических принципа. Отметим, что в рамках своего байскопического подхода Д. Притчард мотивирует необходимость обращения к эпистемологии ПП несколько иначе, чем мы. ЭД терапии не подвергается, а остаётся независимым от эпистемологии Витгенштейна теоретическим тезисом, позволяющим решать задачи, которые петлевая эпистемология, якобы, неспособна решить. Дело в том, что согласно Притчарду, существуют два независимых друг от друга вида скептического парадокса относительно внешнего мира, основанных на двух независимых и достаточно правдоподобных эпистемических принципах: принципе замкнутости знания и принципе недоопределённости рационального обоснования. Витгенштейновский подход, как полагает Притчард, позволяет разрешить лишь ту версию скептической проблемы, которая основана на принципе замкнутости знания. Для решения другой версии парадокса требуется ЭД.

Два упомянутых эпистемических принципа употребляются в следующем виде:

1). Принцип замкнутости рационального знания (речь идёт именно о «рациональном» (интерналистском) знании в смысле знания, которое имеет доступное рефлексии рациональное обоснование): Если субъект S имеет рациональное знание, что А, и он компетентным образом выводит из А, что В, приходя таким образом к мнению, что В, и сохраняя при этом рациональное знание, что А, то он приобретает рациональное знание, что В.

2). Принцип недоопределённости рационального обоснования: Если субъект S знает, что А и В описывают несовместимые друг с другом сценарии, но у него нет рациональных (в смысле интерналистских, доступных рефлексии) оснований, позволяющих отдать предпочтение сценарию А перед сценарием В, то у него нет рационального (в смысле интерналистски обоснованного) знания, что А.

Принцип замкнутости знания сильнее принципа недоопределённости рационального обоснования, и, соответственно, первая форма парадокса сильнее второй. Избавление от первого вида скептического парадокса ещё не означает избавления от его второго вида.

3.6.2. Два вида скептического парадокса. (1) Скептический парадокс, основанный на принципе замкнутости знания (выше мы уже его формулировали, рассматривая муровское и неомуровское решения скептической проблемы) имеет вид следующих интуитивно правдоподобных, но противоречащих друг другу утверждений.

1. Я не могу рационально знать, что я не мозг-в-баке. (По определению, мозг-в-баке имеет в точности те же мысли, чувства, ощущения и так далее, что и я.)

2. Принцип замкнутости (рационального) знания.

3. Я рационально знаю многое об окружающих нас вещах. Например, я рационально знаю, что сейчас сижу перед компьютером и читаю этот текст.

Противоречие возникает следующим образом: если я это рационально знаю, то в соответствии с принципом замкнутости знания, я могу прийти к рациональному знанию, что я сам (и, в конечном итоге, окружающий меня мир) реально существую, то есть к рациональному знанию, что я не мозг-вбаке. Это противоречит утверждению 1. Скептик принимает утверждение 1 и отвергает утверждение 3. Антискептик – наоборот.

(2) Скептический парадокс, основанный на принципе недоопределённости рациональных оснований (как уже было сказано, этот парадокс слабее в том смысле, что его устранение не следует из устранения первого парадокса) имеет отношение к проблеме декартовского демона в её современной формулировке. Быть может, как пишет в Размышлениях Декарт, «какой-то злокозненный гений, очень могущественный и склонный к обману, приложил всю свою изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение». Парадокс:

1. По самому определению скептического сценария у меня нет рациональных оснований предпочесть ему сценарий, согласно которому то, что я вижу перед собой, действительно компьютер, а не иллюзия, созданная в моём мозгу сумасшедшим учёным.

2. Принцип рациональной недоопределённости.

3. Я знаю, что передо мною компьютер.

Из утверждений 1 и 2 следует отрицание утверждения 3.

Согласно Криспину Райту и Анализе Колива, эти два вида парадокса примерно соответствуют картезианскому и юмовскому разновидностям скептицизма. В скептическом парадоксе, основанном на принципе недоопределённости рациональных оснований, как и в случае индукции, имеет место амплиативный (индуктивно, а не дедуктивно подкрепляемый) вывод: исходя из видимости о существовании (объектов) внешнего мира к утверждению о том, что он (они) существует.

На первый взгляд, абдукция позволяет решить скептическую проблему. Она утверждает, что наилучшее объяснение моего субъективного опыта о внешнем мире в том, что внешний мир существует, то есть я не мозг-в-баке. Если бы это было так, у интерналиста было бы рациональное основание отдать предпочтение антискептической позиции. На самом деле, при анализе проблемы радикального скептицизма, вывод к наилучшему объяснению не может функционировать так, как он обычно функционирует, поскольку сама постановка проблемы такова, что не существует каких-либо оснований, чтобы сделать заключение, что нескептическое объяснение лучше, чем скептическое. Нельзя, например, сказать, что нескептическое объяснение является более простым или что оно имеет какие-то эмпирические основания, которых нет у скептической гипотезы. Принцип наилучшего объяснения, если он применяется для опровержения скептика, оказывается очень специфическим ревизионистским решением.

Итак, в Разделе 1 мы показали, что известные теоретические решения проблемы скептицизма, за исключением подхода Т. Уильямсона, который, на самом деле, может быть понят в витгенштейновских терминах, являются неудовлетворительными, поскольку они основываются на ложных метафизических предпосылках. Объединённый витгенштейновскодизъюнктивистский подход Притчарда является скорее терапевтическим.

В то же время он содержит теоретический дизъюнктивистский тезис о парадигматических случаях перцепции. В Разделе 2 мы продолжим рассмотрение этого подхода. Мы покажем, что для решения скептической проблемы в дизъюнктивизме нет нужды. Проблема устраняется в рамках витгенштейновского контекстуального реализма. Строго говоря, скептический сценарий бессмыслен.

Раздел 2. Скептическая проблема – псевдопроблема

Объединённый витгенштейновско-дизъюнктивистский подход Притчарда не является исключительно терапевтическим и делает значительный прогресс в понимании скептической проблемы. Однако, в его рамках природа петлевых предложений раскрывается не полностью. Наша трактовка петлевых предложений как укоренённых в реальности витгенштейновских правил позволяет усилить подход Притчарда. В конечном итоге мы утверждаем, что для устранения скептической проблемы в дизъюнктивизме нет нужды вовсе. Скептический сценарий бессмыслен, потому что всякое понимание предполагает употребление концептов, которые, в свою очередь, имеют смысл лишь в том случае, если они укоренены в реальности. Наша точка зрения согласуется с контекстуальным реализмом Ж. Бенуа, а также с позицией Р. Брэндома, согласно которой рационалисты и редуктивные материалисты разделяют общую ложную семантическую предпосылку о возможности чёткого разделения и независимой трактовки семантики и эпистемологии.

Введение

В предыдущем разделе мы показали, что теоретические подходы к проблеме скептицизма являются неудовлетворительными, поскольку они основываются на ложных метафизических предпосылках, для устранения которых требуется применить терапевтический метод Витгенштейна. В Разделе 2 мы продолжаем рассмотрение витгенштейновско-дизъюнктивистского подхода Притчарда. Мы покажем, что для решения скептической проблемы в дизъюнктивистской компоненте подхода нет нужды. На самом деле, эпистемологический дизъюнктивизм не объясняет перцептивное знание, а представляет собой его рациональную реконструкцию. Проблема скептицизма – псевдопроблема, устраняемая в рамках витгенштейновского по духу контекстуального реализма, принимающего во внимание тесную связь между семантикой, эпистемологией и онтологией, а скептический сценарий, строго говоря, бессмыслен. Мы подтвердим наш вывод ссылками на современных аналитических и континентальных философов.

3.6.3. Дискриминационные и благоприятствующие рациональные основания. Итак, если занять позицию антискептика, то первая форма скептического парадокса утверждает наличие рационального знания отрицания скептической гипотезы (но каким образом это возможно, если мозг-в-баке имеет ту же видимость, те же мысли и доступные рефлексии рациональные основания, что и нормальный субъект?), а вторая форма парадокса утверждает наличие обыденного знания, несмотря на отсутствие дискриминационных или так называемых «благоприятствующих» рациональных оснований в пользу обыденного сценария по сравнению со скептическим. В самом деле, в обыденном сценарии дело обстоит иначе. Например, хотя в зоопарке мы не можем по внешнему виду (при помощи зрительного восприятия) отличить зебру от подделанного под зебру мула, у нас, тем не менее, есть благоприятствующие (но не дискриминационные) рациональные основания вида: «Нет смысла подделывать зебру под мула», «Подделка дорого бы стоила и могла бы быть легко обнаружена». И так далее. Благодаря этим основаниям мы знаем, что перед нами зебра, а не подделанный под зебру мул.

Описанная ситуация есть ситуация локального скептицизма, в которой под сомнение ставится лишь ограниченное число утверждений, которые обычно считаются знанием. Основные (и общие для обыденного и скептического сценариев) петлевые предложения, в частности, отрицание скептической гипотезы, утверждение о существовании зоопарка, нас самих и так далее, сомнению не подвергаются. Указанные выше благоприятствующие основания их предполагают, на них «опираются». Но в случае радикального скептического сценария ПП нет вообще (и, следовательно, нет общих для скептического и нескептического сценариев ПП). Поэтому не имеет смысла выдвигать «благоприятствующие» рациональные основания в пользу нескептического сценария.

Мне только кажется, что передо мною компьютер, или же передо мною на самом деле компьютер? Постановка скептической проблемы такова, что у меня нет благоприятствующих оснований в пользу того, что передо мною на самом деле компьютер. Здесь, согласно Притчарду, вступает в игру эпистемологический дизъюнктивизм (ЭД). С точки зрения ЭД, у меня всё же есть одно благоприятствующее основание: доступное рефлексии фактивное основание, что я вижу, что передо мною компьютер. Это основание не дискриминационное, поскольку мозг-в-баке тоже будет думать, что у него есть это основание. В терминологии Уильямсона эта та форма скептицизма, которая основана на понятии очевидности. Скептик слишком сильно ограничивает то, что можно отнести к очевидности. Для него в плохом случае, то есть для мозга-в-баке, и в хорошем случае очевидность одна и та же. Это интерналистский подход. Очевидность мозга-в-баке значительно более бедная, так как очевидность эквивалентна знанию, а у мозга-в-баке знание об окружающем мире отсутствует.

3.6.4. Две ложные теоретические предпосылки. Притчард показывает, что два вида скептического парадокса основаны на двух ложных теоретических предпосылках. Он их устраняет, сохраняя при этом принцип замкнутости знания и принцип недоопределённости рационального обоснования.

(1). Первый вид парадокса основан на тезисе об универсальности эпистемической рациональной оценки, утверждающем, что нет предела для степени рациональной оценки наших мнений. В частности, допускается возможность глобальной рациональной оценки. Применение принципа замкнутости в рамках скептического парадокса как раз это и подразумевает, поскольку оно представляет собой переход от локального рационального утверждения к глобальному. Но согласно витгенштейновскому анализу структуры рациональной оценки, всякая рациональная оценка локальна и по самой своей природе предполагает нерациональное принятие некоторых (нерациональных) ПП. Неограниченное расширение области применения принципа замкнутости знания (когда ставятся под сомнение или обосновываются сами ПП) нелегитимно.

(2). Второй вид парадокса основан на тезисе об ограниченности рациональных оснований (insularity of reasons)[116]116
  Для Уильямсона, например, это не так: очевидность, а, следовательно, и рациональные основания, разные, поскольку в обыденном сценарии у нас есть знание, а в скептическом нет. С точки зрения ЭД в обыденном сценарии у нас есть фактивные основания.


[Закрыть]. Тезис утверждает, что даже наилучшие рациональные основания, которые мы имеем в пользу наших обыденных мнений, могут быть ложными, то есть, мы можем радикально ошибаться. (Этот тезис тесно связан с интуицией о новом декартовском демоне). Парадокс предполагает, что в обоих сценариях, скептическом и нескептическом, рациональные основания субъекта одни и те же[117]117
  Для Уильямсона, например, это не так: очевидность, а, следовательно, и рациональные основания, разные, поскольку в обыденном сценарии у нас есть знание, а в скептическом нет. С точки зрения ЭД в обыденном сценарии у нас есть фактивные основания.


[Закрыть]. Утверждение об ограниченности (insularity) рациональных оснований является именно неверным (интерналистским) тезисом, а не утверждением здравого смысла, что отвергается эпистемологическим дизъюнктивизмом (ЭД).

Поскольку первый парадокс предполагает тезис о возможности глобальной (неограниченной) рациональной эпистемической оценки, а второй – наоборот, тезис об ограниченности наших рациональных оснований, то устранение первой формы парадокса автоматически не устраняет более слабую вторую форму. На первый взгляд, мы имеем две разные скептические проблемы.

3.6.5. Устранение скептического парадокса в рамках байскопического подхода Притчарда. Анализа Колива справедливо называет подход Притчарда «странные интимные партнёры» (strange bedfellows). Притчард утверждает, что синтез ЭД и петлевой эпистемологии позволяет устранить недостатки обоих подходов, в то же время сохраняя их достоинства. ЭД и петлевая эпистемология усиливают и поддерживают друг друга.

I. Устранение скептического парадокса, основанного на принципе замкнутости знания: Для Притчарда, петлевые предложения/обязательства, будучи эксплицированы в виде предложений, – особые (не имеющие истинностных условий) пропозициональные установки, которые не могут быть рациональными мнениями. Поскольку они не удовлетворяют первому условию знания, к ним неприменим принцип замкнутости знания. В частности, для Витгенштейна в понимании Притчарда, отрицание скептической гипотезы есть ПП, а не рациональное мнение/ знание, или знание per se. Поэтому принцип замкнутости знания, хотя он и является с точки зрения Притчарда универсальным принципом, к нему неприменим.

II. Устранение скептического парадокса, основанного на принципе замкнутости рациональных оснований осуществляется, как было объяснено выше, при помощи ЭД.

3.6.6. Критика I и II.

I. Первый вид парадокса

Одна из проблем заключается в том, что для Притчарда ПП – это пропозициональная установка. Если, например, пропозицию, что Земля существовала задолго до моего рождения можно логически вывести из знания, что Бородинское сражение состоялось в 1812 году, то почему нельзя сформировать соответствующее убеждение и знать, что Земля существует уже давно? На наш взгляд, лучше говорить не о логическом выводе пропозиции (которая, согласно Притчарду, ни истинна, ни ложна), а об экспликации правила. Эксплицированное правило правилом и остаётся. По определению оно не имеет истинностных условий, но его можно сформулировать в виде пропозиции. Собственно о логическом выводе можно говорить лишь в рамках одной и той же системы правил, формы жизни. Принцип замкнутости знания тоже применим лишь в рамках формы жизни, а не к её грамматике. То есть он может быть применён только для обыденных эмпирических предложений на обеих сторонах логического вывода, или во всяком случае не для петлевых предложений, а для предложений, которые познаваемы и, соответственно, могут быть мнениями.

В то же время, с точки зрения контекстуального реализма, ПП вида «Это рука», «У меня две руки», «Земля существовала задолго до моего рождения» суть правила, укоренённые в реальности. Это означает, что существуют истинные парадигматические их применения. Существуют также контексты, в которых они являются ложными эмпирическими предложениями (всё же такие контексты являются исключительными). Поэтому можно сказать, что мы действительно знаем, что у нас две руки, что Земля существовала задолго до нашего рождения и так далее. Наши правила (нормы, концепты, теории) «соответствуют» реальности. Но это не «внешняя (метафизическая) реальность», представляющая собой теоретическую конструкцию. Подобным же образом, все те обыденные вещи, о которых у меня есть эмпирическое знание, принадлежат некоторой форме жизни, а не «внешней реальности».

II. Второй вид парадокса.

Выше мы уже указывали на то, что эпистемология Витгенштейна позволяет разрешить (устранить) оба вида скептического парадокса. В самом деле, само понятие петлевого предложения (ПП), понятое в рамках контекстуального реализма как укоренённое в практике и реальности правило/норма наших нормативных эпистемических практик и форм жизни, позволяет сходу отвергнуть ложную теоретическую предпосылку скептического парадокса второго вида. В обыденном (нескептическом) сценарии существуют ПП, которых нет в скептическом сценарии. Поэтому структура рациональности в двух сценариях будет различной. Чтобы это утверждать, нет необходимости прибегать к помощи ЭД. Поскольку ПП могут быть сделаны эксплицитными, я могу иметь рациональное знание (знание, что я знаю), что передо мною компьютер, что у меня две руки и так далее. Знание в обыденном сценарии основано на ПП. Это знание предшествует доступным рефлексии фактивным основаниям, о которых говорит ЭД, объясняет последние, а не наоборот. У мозга-в-баке нет ПП (во всяком случае, у него нет тех ПП, которые есть у нас), поэтому у него нет и знания о том, что перед ним компьютер, что у него две руки и так далее.

3.6.7. Петлевое предложение «Я не мозг-в-баке». Притчард рассматривает отрицание скептической гипотезы как ПП, которая является промежуточной между зависящими от контекста персональными ПП типа «Я говорю по-русски», «Я никогда не был на Луне», «Меня зовут Игорь» и не зависящим от контекста «над-петлевым» (über-hinge) предложением, что мы не можем радикально ошибаться в наших убеждениях. Персональные ПП кодируют (каждая по-своему) одно общее, не зависящее от контекста над-ПП, играющее роль общего ядра и представляющее собой отрицание радикальной ошибочности наших мнений. Мы не можем ошибаться во всём. Однако, философский скептический сценарий эксплицитно ставит под сомнение «над-петлевую» достоверность. Поэтому отрицание скептической гипотезы является не зависящей от контекста и общей для всех персональных петель петлёй – прямое следствие принятия над-ПП.

На первый взгляд, вместе с Притчардом мы можем утверждать, что «Я не мозг-в-баке» – ПП. Эквивалентным образом, к ПП мы можем отнести предложение о существовании внешнего мира[118]118
  На самом деле, между ними можно сделать различие. Предположим, что «Внешний мир существует» – ПП (логический, а не субстанциальный тезис). Но если само различие между внешним и внутренним мирами ложно, следует ли нам говорить о внешнем мире, хотя бы даже и в логическом смысле? Можно, например, сказать, что «Вода есть Н₂О» – ПП. Но вода действительно есть (объект) Н₂О. Предложение о воде осмысленно. «Внешний мир», однако, не объект. Поэтому, на наш взгляд, предложение «Внешний мир существует» следует скорее понимать в смысле категориального утверждения о реальности, то есть как утверждение позиции реализма. Напротив, предложение «Я не мозг-в-баке» есть отрицание предложения «Я мозг-в-баке». Если последнее предложение бессмысленно (а оно бессмысленно, если скептический сценарий, как утверждает Витгенштейн, бессмысленен), подобно тому, как бессмысленно предложение «Коты растут на деревьях», то бессмысленно и его отрицание (подобно тому, как бессмысленно предложение «Коты не растут на деревьях» (пример Витгенштейна) – это предложение лишь имеет видимость осмысленности и истинности). Можно ли тогда назвать отрицание бессмысленного предложения – «Я не мозг-в-баке» – ПП?


[Закрыть]. В то же время, мы подозреваем, что приписывая предельно теоретическим предложениям «Я не мозг-в-баке», «Внешний мир существует» статус ПП, вводя над-ПП, Притчард злоупотребляет витгенштейновским подходом. Вместо этого следует внимательно проанализировать сам концепт реальности и связь между семантикой, эпистемологией и онтологией. В парадигматических случаях наши концепты по самой своей природе, как правило, отсылают к тому, к чему они предназначены отсылать. Не существует никакого трансцендентального ПП, в том числе и над-ПП. Если мы не уверены, что части нашего тела и окружающие нас вещи реальны, то мы просто не владеем концептом реальности.

В конечном итоге разделение на внешний и внутренний миры не имеет смысла. Мы сами часть реальности. Между нашим (неконцептуализированным) перцептивным опытом и реальностью, как утверждает Бенуа, нет никакой дистанции. Поэтому не существует никакой эпистемологической проблемы доступа к реальности.

4. Эпистемологический дизъюнктивизм (ЭД) излишен

4.1. Рациональность локального знания

Притчард утверждает, что рациональное знание об обыденных вещах, гарантируемое ЭД, облегчает принятие локального характера нашей рациональности, утверждаемого витгенштейновской эпистемологией, то есть усиливает витгенштейновское устранение первого вида парадокса. Мы оспариваем это заключение Притчарда, а также его утверждение, что для решения второго вида парадокса витгенштейновская эпистемология неприменима. На наш взгляд, Притчард понимает витгенштейновскую эпистемологию ограниченно – лишь как утверждение о локальном характере нашей рациональности. Другими словами, он понимает её чисто эпистемологически, не анализируя сам концепт реальности. Притчард считает, что логически могло бы быть и то, и другое: рациональные основания существенно локальны и в то же время они удовлетворяют об ограниченности рациональных оснований (именно поэтому вдобавок к витгенштейновской петлевой эпистемологии ему нужен ЭД). Однако заметим, что согласно витгенштейновскому контекстуальному реализму, локальны они именно потому, что они укоренены в реальности – локальность и означает укоренённость в реальности. Но тогда не может быть верен тезис об ограниченности рациональных оснований, который как раз и отрывает рациональные основания от реальности, интернализирует их. Рациональное основание, оторванное от реальности, оказывается псевдорациональным основанием. Таким образом, локальность рациональных оснований автоматически означает, что структура рациональности и у меня, и у мозга-в-баке различная. ЭД, на наш взгляд, пытается принять сказанное выше на свой теоретический манер, как тезис о существовании доступных рефлексии фактивных рациональных оснований. Притчард также считает, что чтобы утверждать, что наша существенно локальная рациональность (поскольку она всё-таки локальная) является подлинной, bona fide, также дополнительно требуется ЭД. Однако псевдорациональные основания, как уже сказано выше, возникают именно из-за их неукоренённости в реальности, о которой мы только что говорили. ЭД излишен.

4.2. Неразделимость семантики, эпистемологии и онтологии

В парадигматических случаях зрительного восприятия витгенштейновская эпистемология объясняет знание не хуже ЭД. Например, знание, что это рука (если речь не идёт о ПП), возникает в рамках языковой игры корректного применения концепта «рука», который играет роль, аналогичную роли ПП. Просто утверждать, что «Это рука» – ПП, хотя и позволяет устранить проблему эпистемического фундамента, оставляет нерешённым вопрос о том, действительно ли рука как реальный объект существует. В рамках языковой игры применения концепта «рука», при нормальных условиях семантика, эпистемология и онтология не отделимы друг от друга. Как пишет Витгенштейн в О достоверности: «Рискни я усомниться, что это моя рука, – как бы я умудрился побороть сомнение в том, что слово “рука” вообще имеет какое-то значение? Так что это я, видимо, все-таки знаю» (§ 369). Рациональность локального знания не просто совместима с принципиальным отсутствием глобальной эпистемической оценки, но и, на самом деле, предполагает его. Глобальная рациональная оценка означала бы отсутствие какой-либо укоренённости мнений в реальности, то есть отсутствие какого-либо знания или даже содержательных мнений. Для борьбы с радикальным скептицизмом нам не требуется помощь фактивных оснований, не требуется специфический тезис, каковым является ЭД.

4.3. Эпистемологический дизъюнктивизм (ЭД) как рациональная реконструкция

Мы полагаем, что правильный ход рассуждений здесь следующий: я вижу, что p, и, следовательно, знаю, что p (перцептивный опыт, что p, – способ знать, что p). Я также знаю, что я знаю, что p, так как в парадигматическом случае у меня есть рефлексивный доступ к моему знанию, что p. То есть я знаю, что я знаю, что p, посредством зрительного восприятия: я знаю, что я вижу, что p. Таким образом, сначала знание, что p, и лишь затем знание, что я вижу, что p. ЭД утверждает обратное: сначала знание, что я вижу, что p, то есть рефлексивный доступ к фактивному основанию «Я вижу, что р» для моего мнения, что p, и лишь затем знание, что p, как истинное фактивно обоснованное мнение, что p. Таким образом, ЭД переставляет местами причину и следствие, рационализирует, реконструирует то, что происходит в действительности.

На самом деле, в парадигматических случаях перцептивного знания мы не выводим рефлексивно-логически наше знание, что p, из нашего зрительного опыта, что p. Мы знаем, что p, непосредственно в самом опыте. Мы согласны с Уильямсоном, что наше перцептивное знание не базируется на рациональных основаниях. Для нас, как и для Уильямсона (и мы полагаем, что об этом также говорит Витгенштейна), видеть, что p, является одним из способов знать, что p. Мы также согласны с Клэйтоном Литлджономом, что большая часть нашего перцептивного знания может рассматриваться как результат действия наших идентификационных способностей при подходящих условиях.

Притчард говорит, что фактивное основание «я вижу, что p» (то есть знание, что я вижу, что p), – эмпирическое рациональное основание, которое приобретается перцептивным путём (это позволяет, согласно ему, решить кажущуюся проблему априорного (рефлексивного) доступа к эмпирическому факту). Но почему нельзя сказать, что эмпирическим путём сразу же приобретается знание, что p?

4.4. Позиция Бенуа: ни дизъюнктивизм, ни конъюнктивизм

Согласно терапевтической точке зрения Бенуа, дизъюнктивизм и конъюнктивизм содержат общие ложные метафизические предпосылки. Обе эти позиции – эпистемологические. Перцепция, однако, относится к порядку бытия, а не к порядку познания. Непонимание этого имеет негативные эпистемологические последствия. Например, в общем случае нельзя сказать, что галлюцинация вводит в заблуждение. Правильнее сказать, что это патологический случай перцепции. В известном смысле конъюктивизм утверждает конъюнкцию отрицаний двух составляющих дизъюнктивизма. Бенуа предлагает следующую альтернативу схоластическому теоретизированию: «ни дизъюнктивизм, ни конъюктивизм». Он предлагает скорректировать дизъюнкцию, принимая во внимание, что в обыденном языке нет места для «или … или …». Следует говорить не: p˅q, а просто – p. (См. также [5, ch. 5].) На наш взгляд, эта позиция совместима со ЭСЗ Уильямсона. Для Уильямсона два дизъюнктивистских опыта, p и q, не равноправны. Зрительная иллюзия (перцепция – видимость), – быть может, соответствующая реальности, но, в то же время, не находящаяся в подходящей причинной связи с нею, – подразумевающая формирование соответствующего суждения и мнения, есть отклонение от знания – подлинного концептуализированного опыта (опыта, что p, который есть способ знать, что р). Это отклонение обусловлено нарушением когнитивного процесса. Поэтому нельзя сказать: p˅q, но можно сказать – р, допуская при этом, что суждение может оказаться ложным или необоснованным.

5. Против релятивизма и непреодолимых разногласий

Может возникнуть скептическое беспокойство по поводу необоснованности самих петлевых предложений (ПП), а также их произвольности, радикальной несоизмеримости. Как пишет Витгенштейн в «О достоверности»: «где действительно сталкиваются два непримиримых принципа, там каждый объявит другого глупцом и еретиком» (§ 611). Если предположить, что радикально отличные эпистемические системы, то есть системы основанные на радикально отличных ПП, несоизмеримы, то возникает релятивизм относительно эпистемического обоснования и знания.

В то же время, можно утверждать, что согласно Витгенштейну и Дэвидсону, наши ПП, формы жизни, концептуальные схемы не могут различаться настолько радикально, чтобы разрешение разногласий не было возможно в принципе. В противном случае мы бы просто не поняли друг друга. Притчард оспаривает радикальную несоизмеримость ПП при помощи понятия над-ПП, существование которых есть условие рациональности, осмысленности. Поскольку все ПП – различные выражения общего над-ПП – висцеральной арациональной достоверности, что мы радикально и фундаментально не ошибаемся в наших мнениях, все они имеют несколько отличные содержания, то есть не могут по-настоящему противоречить друг другу. Согласно Витгенштейну, наши ПП поддерживаются всем зданием мнений, которые их предполагают. Следовательно, изменяя постепенно эти мнения, мы можем в конечном итоге изменить и сами ПП. Витгенштейновская метафора реки и её русла, согласно которой ПП могут менять свой статус и эволюционировать, указывает на это решение. По большому счёту мы все в одной реке. Рациональное разрешение наших разногласий в принципе возможно.