Текст книги "Такая страна (Путешествие из Москвы в Россию)"
Автор книги: Игорь Свинаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Мы удивлялись – водка вроде слабая, градусов 25, а бьет по голове как кирпичом. Тяжелый кайф такой, даже кайфом не назовешь. Потом нам знающие люди объяснили, что надо пакет на свет смотреть: если просматривается зеленоватый оттенок, значит гашиш добавлен – для крепости. Оттого и шибала так...
Немало было и бессмысленных тоскливых политзанятий, разной партполитучебы – вот где закалялся политобозреватель!
– Жен офицеров периодически сгоняли на митинги, когда в Союз отправляли гробы с нашими военными, – вспоминает Маша. – Вокруг нас всегда стреляли, рядом умирали. Каждый шаг там был страшен. Я не помню, как мы жили...
С войны он вернулся в Москву – а там, в тылу, все хорошие места заняты. Подрабатывал на Иновещании, преподавал язык... На ТВ попал только в 87-м через восемь лет после выпуска. В 92-м, после первых нескольких "Итогов", началась слава – и была ему приятна только первые три дня. На четвертый день указывание пальцем и просьба дать автограф его утомили.
– Женя! Вот когда вы начинаете свою передачу... вы думаете, что миллионы смотрят на вас? Вы ведь раздавлены весом ответственности перед народом?
– Знаете, Светлана Сорокина однажды задала похожий вопрос Явлинскому в прямом эфире. Она его спросила: "Вы себя ощущаете последним стратегическим резервом российской демократии?" Так он ей ответил: "Нет, я столько не выпью". Я бы про ответственность перед народом мог бы такой же ответ дать...
По окончании эфира команда Киселева (это человек 20, костяк готовивших передачу) еще сидит час-полтора, разговаривает. Тут "и разбор, и за успех (или неуспех) по рюмке надо выпить. Это как Петр Первый говорил – после бани укради, но выпей. После эфира то же самое".
По болезни он не пропустил ни одного эфира. Если заболевал, то после эфира, а не до.
Он говорит, что не представляет своей жизни без "Итогов", хотя умом понимает, что "придут новые, более яркие звезды и заставят уступить место". То есть дальше расти некуда? Это сейчас – пик? Но потом-то что, потом? Он говорит, что уж точно заслужил "несколько строк в учебнике про "Итоги" и свою персону".
– Хотелось себя вознаградить за многолетнюю жизнь в маленьких квартирах, признается Киселев, показывая свою двухэтажную квартиру в тихом старом центре.
Квартира эффектная. Она отчасти русская, профессорская – из-за огромного книжного шкафа и мебельной добротности, теплой старомодности. Отчасти современная американская: закуток в столовой, отведенный под кухню, лестница на второй этаж...
Киселев показывает мебель:
– Шкаф книжный – современный, из Англии. Есть старинное: стол, стулья, они Маше от бабушки достались, их пришлось реставрировать, и буфет. Так что тут такая эклектика.
Старинная лампа над столом в столовой – семейная реликвия: подарена на свадьбу.
– А дача-то, дача что же на Рублевке, вы ж там с Малашенко соседи?
– Ну это он там живет, там его дом. А мой тут дом, в центре. А там не более чем дача.
Квартира эта на четвертом этаже, а дом без лифта. Что за этим? Жажда ежедневной физкультуры? Презрение к трудностям? План построения личного лифта?
У Киселевых была дочь Анастасия. Из-за врожденной болезни она прожила очень немного. Это было давно. Сыну Алеше 16 лет.
Политика
– Вы любите политику? Она ведь такая грязная, скользкая...
– А я разве говорил, что люблю политику? Политика, как помидор в том анекдоте: "Ты помидоры любишь? Кушать люблю, а так – нет".
– А! Я так и думал. Вы как врач, который что-то берет на анализ, и он это что-то не обязан любить?
Он смеется.
– Я как раз думал об этом. Да, врач-патологоанатом – он ведь не некрофил. Может быть, я... я не хочу никого обидеть, но не обязательно любить материал, с которым работаешь, иногда это противоестественно. Некоторые собеседники-политики даже во мне вызывают брезгливость. Хотя, с другой стороны, там идет жестокий отбор. И потому среди тех, кто достиг высот, нет людей малоинтересных.
– Вот было ваше интервью в русском "Плейбое". И там так: "Секс в моей жизни играет очень большую роль. Даже, думаю, большую, чем в жизни среднего человека...", "В период, когда у меня карьера не складывалась, я очень остро чувствовал, что женщины не обращают на меня внимания. И испытывал ощущение какой-то непонятной обиды", "Когда тебя не воспринимают как мужчину, это действительно обидно". Вы можете дать комментарий?
– Ну хорошо, вы меня спросили цитатой из "Плейбоя". А я вам тогда отвечу цитатой из Горбачева. Помните, он вернулся из Фороса, все кинулись расспрашивать, что там да как. Так вот я вам отвечу сейчас его словами: "Я все равно вам всего никогда не скажу!"
...Отчизну – странною любовью
– Вы живете тут, при том что вам не очень уютно в России, она не совсем ваша, вы ее называете "эта страна".
– Да, нехорошо говорить "эта страна". Но я не могу без усилия сказать про Россию "моя страна". Она еще не моя. Многое мне здесь не нравится. У нас на каждом перекрестке стоит милиционер с автоматом, и он может остановить любого, у нас нет презумпции невиновности, это полицейское государство! Мне ГАИ просто отравляет жизнь! Постовой с палкой чувствует себя хозяином жизни! Бывает, по три раза в день меня останавливают хамоватые милиционеры.
Дворянин – опора монархии
– Вы часто затрагиваете в своих программах тему монархии. Вы действительно думаете, что монархию в России можно восстановить?
– Почему бы и нет? Какая в принципе разница – президент или император? Фигура отца нации – она хорошо вписывается в наш российский пейзаж: это просто, это понятно. Мне кажется, что и Ельцин себя воспринимает как царя, и окружающие тоже... Помню, мы готовились к съемке в Кремле, так он раньше времени вошел, неожиданно, и все страшно оробели. То есть Ельцин и так царь. Но тут в чем штука? Как говорят голландцы, королева Беатрикс всем хороша, а вдруг сын будет прощелыга?
Выпить-закусить
Путем долгой и трудной дегустации Киселев выбрал виски MacCallan и стал его любить. После оказалось, что в рейтине 200 сортов скотча этот MacCallan первый.
– Я так себя тогда зауважал! Вот слуха музыкального у меня нет, а вкус есть!
Иногда перед эфиром – за час – он выпивает рюмку коньяка, чтоб снять напряжение.
– Папа с мамой вскоре после моего рождения купили в массандровских погребах вино моего года рождения. А когда праздновали мое 18-летие, поставили ту бутылку на стол. Вот когда моему сыну будет 18, я тоже хочу поставить на стол вино 83-го года, – люблю детали.
Он собирает коллекцию вин.
– Толчком стало вот что. Со временем в моей жизни появилась такая служебная обязанность, как встречи с иностранными дипломатами, журналистами, культурологами... И вот какая-нибудь знаменитость приглашает тебя в ресторан и доверяет тебе эту честь – выбрать вино.
Ну и смотришь как коза на записку – в карту вин... Вино же, как известно, бывает двух видов – красное и белое, чего тут особенно выбирать...
Стало обидно – что я, в этом разобраться не могу?
– Это не сложней ведь языка фарси.
– Не сложней. Купил пару книг, понял, что занятие это увлекательное. Стал "въезжать". Ну вот, например, бытует легенда, что есть хорошие годы и плохие годы, – а на самом деле это туфта. На одном винограднике хорошее вино, а на другом плохое. Мне стало просто интересно пробовать разные вина. У меня пока мало собрано, я даже говорить об этом не хочу – настолько мало. С подвалом проблема, надо на даче устроить. Но – нашел себе новое увлечение.
Он любит рестораны. В Москве – ЦДЛ, клуб "Т", "Токио" (в гостинице "Россия"), "Саппоро" на проспекте Мира, китайский в ЦМТ.
А что афганская кухня?
– Как-то в Лондоне наткнулся на афганский ресторан – и с кайфом там пообедал.
Проклятая ностальгия
Он наливает в стаканы этого своего любимого скотча MacCallan 1978 года разлива. Мы нежадно и без чувства пьем.
– А нет ли у вас, Женя, ностальгии по прошлым временам? Сейчас-то что пей-залейся, скучно. А вот бывало поди еще наскреби на бутылку портвейна, да и бутылку найди. Целое приключение. А?
Он морщится от сладкой боли:
– Есть ностальгия, конечно! Бывало, выпиваешь в подъезде... Как сейчас помню – выхожу я из Исторической библиотеки, диплом в ней писал, а в метро встречаю знакомых ребят с истфака. Сванидзе там Коля, Миша Осокин, еще кто-то. Ну, и в пивную. Сидим до закрытия, и тут кто-то говорит: "Ну что, мужики, в 40-й?" Зачем? "Как, говорят, зачем? По портвешку. Что значит не хочешь надо!" Ну взяли портвейну и с ним в один подъезд, хороший тем, что там подоконник широкий на втором этаже и всегда стоял чистый стакан.
– То есть у вас та прошлая жизнь закончилась и началась совершенно новая? Теперь же ни портвейна в подъезде, ни метро, ни прежнего окружения?
– Да, какие-то человеческие связи безвозвратно утеряны. Я понимаю, что бывшие друзья считают меня зазнавшимся. Но что поделать – мы слишком разной жизнью живем.
– То есть совместить старое с новым невозможно, надо было выбирать – или та жизнь, или эта, и вы выбрали?
– Получается, что так...
Киселев объясняет дальше – может быть, в утешение себе:
– Все мои друзья теперь здесь, на ТВ! Чтоб встретиться с друзьями, никуда не надо ехать, собираться, достаточно пройти пару шагов до дружеского кабинета. Когда я пришел на ТВ, у меня еще были друзья со школьных лет, с института. Но однажды, когда отпрашивался пораньше с работы к кому-то из них на день рождения, мне кто-то из телевизионщиков сказал: "Это пройдет... Ты скоро забудешь про внешний мир. Все у тебя будет здесь, на ТВ". Так и вышло! Тут, на ТВ, проходит вся жизнь – люди женятся, разводятся, заводят любовниц, тут друзья, все внутри. И так до самой смерти...
Мне кажется, что это похоже на американскую программу защиты свидетелей. То есть прежняя жизнь гражданина закрывается. У него новый паспорт, другой город и никаких контактов с людьми из прежней жизни...
Президентов много...
Люди очень неохотно верят Киселеву, что он не политик, и часто его всерьез спрашивают, а будет ли он баллотироваться в президенты России в 2000 году.
Однажды Киселев ответил вот так: "В нашей стране говорить о том, что ты хочешь стать президентом, считается дурным тоном. Нехорошо выбиваться из общего ряда".
Но чаще он на это отвечает иначе: президентов-де там было много, а Кронкайт (тот самый классик тележурналистики, который убедил Америку в невозможности победить Вьетнам) – один.
Хорошее сравнение! Скромное и со вкусом.
ГЛАВА 12
Губернатор
Кооператор Цветков вырос до начальника Колымы
Weekend на Колыме
При советской власти Валентин Цветков был простым колымским капиталистом. КГБ СССР хотел дать ему от 8 до 15 с конфискацией – за бизнес. Старый "Ъ" против этого возражал на своих страницах в 1990 году. Как раньше говорилось, "газета выступила – что сделано?". КГБ не удалось одолеть капиталиста Цветкова. Комитет от него отстал. Тогда еще на память о сотрудничестве кооператор подарил автору этих (и тех) строк магаданский моржовый сувенир из интимной кости с художественной гравировкой по бокам.
После жизнь несколько изменилась, и Цветков стал губернатором по месту жительства.
Каково это – из без пяти минут уголовника сделаться губернатором?
Все бросить и уехать
Колыма, Север. Мрачное низкое небо, мысль о вечной мерзлоте под ногами, металлический блеск зубов, голубенькие старомодные наколки на запястьях, трепетное ожидание первого весеннего месяца – июля. После лето с жарой в 14 градусов! Ностальгические воспоминания про бешеные зарплаты, которые прогуливались в дни сладкой отпускной жизни на материке. В Магадане 100 тысяч жителей, город считается огромным и иначе как столицей не называется. А всего населения в области, после того как Чукотка отделилась, – 250 тысяч.
Зачем все это нужно? А не бросить ли эту холодную неуютную землю и не уехать ли в теплые обустроенные края? Устроиться где-то по-людски или провести остаток жизни в попытках облагородить холодную косную жизнь? Азарта прибавляет то, что попытки запросто могут оказаться бесплодными.
Стоп, мы здесь про Колыму в частности или про Россию вообще?
Непонятно? А посмотрите на карту русского Севера и ужаснитесь. Собственно Север на этой особенной карте закрашен зеленым, там выше есть еще синее – это и вовсе Арктика. Синего и зеленого набирается 2/3 российской земли! Что сюда входит? Понятно, вся северная окраина русской Европы. А еще – почти вся русская Азия. Там, в нашей Азии, севером не занята только тонкая полосочка земли вдоль китайской границы... Страшно смотреть на эту бедную сиротскую полоску. От нас зачем-то скрывали этот обидный факт. И мы тут в центре наивно полагали, что за Уралом – богатая и обильная земля. Но там – главным образом дикая тундра, страшный холод, вечная мерзлота и никаких железных дорог. А только редкие островки цивилизации, скромные бараки поселков. Эти редкие огоньки видны из самолетного окна, среди бескрайних черных пустынь они просматриваются в безоблачную погоду.
Таким образом, в свете вышесказанного выходит, что, например, Кубань или даже Рязань – это для России экзотика и редкость, а уж никак не норма. А норма у нас – тундра, тайга, вечная мерзлота и белое безмолвие.
– А ну-ка угадай, какой самый большой северный народ? – предложил мне загадку Цветков. – Нет же, не чукчи, а вот кто: русские, получается! Поди поспорь.
А насчет бросить и уехать – даже решение такое было официально принято. Москва сказала – все, хватит, будем вахтовым методом Север развивать. Вахтовики – было сказано – будут прилетать-улетать, а людям, объявили, жить там незачем.
На Колыме был поставлен крест. Каждый третий все бросил (или продал за бесценок) и улетел на материк. Еще пару-тройку лет назад Колыма была вторая после Чечни по скорости бегства людей.
Тогдашний начальник Колымы Михайлов начал сворачивать жизнь на вверенной ему территории. За ненадобностью все распродавалось по дешевке – квартиры, электросети, рыболовный флот и порт, телефонная сеть. А что не купили, то остановилось, разворовалось и само пришло в упадок, как, например, ликеро-водочный завод – некогда главный бюджетный бастион.
Это смутно напоминает игры на фондовых биржах. Кто знает, не было ли это все игрой: объявить о закрытии Колымы, после скупить все по дешевке, а после закрытия аннулировать...
Цветков, будучи в то время крупнейшим колымским предпринимателем, приходил на всякие собрания и громко ругал там Михайлова. Ему жалко было бросать Колыму. Он ее полюбил в 5-летнем возрасте, когда его туда привезли родители. Они потом вернулись на материк, а он сам остался и окончил школу. Потом ездил учиться на инженера в райское Запорожье, которое в виде мечты снится колымским пенсионерам, и вернулся добровольно.
Наша родина – Колыма!
Зачем Цветков вернулся на Колыму? Зачем вообще жить на Севере? Есть ведь теория, что на холоде невозможна цивилизованная жизнь, потому что холод парализует мозги. (Швеция, например, северней нас, но там Гольфстрим и тепло.)
Цветкову смешно про это слушать.
– Наоборот, с Севера цивилизация начиналась! Север стимулирует изобретать шубу, топор, разводить огонь, думать! А в Африке – что? Она теплая и отсталая. Только экстремальные условия заставляют делать великие дела...
Он увлекается, сев на свой конек:
– Северяне – это такая каста, это авантюристы, люди рисковые. Генофонд создался такой, свобода... Такие Америку создавали. Тут собирались люди, способные на поступок, да хоть, например, уехать с материка... Экстремальные условия, тут легко пропасть без помощи, ясно, потому тут всегда помогут. Лагеря? Сюда же отправляли самых отпетых, самых выдающихся, самых сильных. Многие после освобождения оставались на Колыме. Там шел естественный отбор, про который нам рассказывали в школе. Кто помер, кто сбежал, а которые остались, так "гвозди бы делать из этих людей", как говорил поэт. Тут волей-неволей (удачный калабмур!) был создан могучий интеллектуальный потенциал. А колымская спайка – это навсегда.
– Это как фронтовое братство?
– Да, это сравнимо.
Тихий бескровный фронт, легендарное колымское, почти фронтовое братство. Да и про настоящий фронт ведь помнятся больше не моменты нажатия гашетки, а как последний сухарь делили вполне мирным образом.
Те, кому не на что было уезжать и некуда и кому пресной и бессмысленной казалась жизнь на теплом изнеженном материке, и выбрали Цветкова губернатором. Он выиграл эти выборы под страшным для слабонервного материкового жителя лозунгом: "Наша родина – Колыма!" Ну что, ужасно образно. Нам не понять – так это и не для нас.
Свой парень
Московскому аппаратчику Михайлову тогда, конечно, ничего не светило. Начать с того, что Цветков – сын колымского шофера; согласитесь, звучит очень и очень сильно.
– Я сегодня не могу сказать, что хочу, – а привык быть свободным человеком. Я сам себя лишил свободы! – жалуется он на необходимость соблюдать политический этикет. А мысль про добровольное лишение себя свободы – типично колымская.
Губернатор Цветков – страшно прямой и буквальный человек. Когда он, например, говорит, что идет в баню, то там он именно парится, плещется в бассейне и пьет чай. А водка или еще какие удовольствия – нет. Сказал же, в баню. А если б еще что, он бы так и сказал.
Цветков был такой же, как все колымские пролетарии! Без лоска, скорее даже несколько неотесанный. С вставными зубами, как у всех местных; разве что материал у него поприличней, в представительских целях. Ну и с образованием. И еще: богат! И это на выборах его украшало. Откуда деньги – все знали: Колыма маленькая, люди на виду. Все помнили Цветкова еще красным директором, который брал все знамена за соцсоревнование, а потом кооперативщиком – и деньги за капсоревнование.
На Колыме российские процессы идут, конечно, с легким отставанием. Там, например, всерьез еще хвалят Цветкова в таких терминах, как люди ему поверили и пошли за ним, он раньше всех приходит на работу и уходит после всех, не боится брать на себя ответственность, он без выходных и не щадя себя, и мыслит нестандартно! Давайте и мы пару слов скажем про эту нестандартность.
– Я декларации о доходах сдаю с 91-го. Я сам туда пришел, я знал, чем кончится. Надо мной смеялись, а я говорил: смотрите, каждый рубль посчитают! У меня все бумажки хранятся... Когда нас начали декларациями пугать, была моя очередь смеяться: я этого шесть лет ждал!
Мое отличие от многих других в политике, что я могу открыто тратить деньги. Я могу доказать, что заработал их честно в бизнесе. А то ведь у людей деньги, но они не могут объяснить откуда.
А после бизнеса – он ведь в политике с 93-го – был в Совете Федерации Председателем комитета (по делам народов Севера). Там же бизнес запрещен? Зато оборот денег на фондовых рынках разрешен. На акциях "МММ" он, например, получил 25 номиналов, вытащив оттуда деньги за две недели до краха. Бизнес есть бизнес.
Когда перед выборами кандидатов показывали в прямом эфире на местном телевидении, Цветков, конечно, смотрелся выигрышно против обыкновенных серьезных политиков. Он как будто слегка неуклюжий и даже неотесанный, огромный, под два метра, усатый, с широкой могучей шеей. Он похож на матерого могучего моржа, которому как бы и не с кем всерьез сражаться. Еще у него на столе стоит игрушечный бульдозер, придуманный местными имиджмейкерами – тоже неплохой образ для суровых пролетариев.
Ну и потом, при советской власти сражаться с КГБ, да еще в самом энкавэдэшном месте СССР – на Колыме! Некоторые женщины Колымы признавались мне, что это вызывало у них самые сильные чувства из всех чувств, вызываемых мужчинами.
И вот колымские работяги с золотыми зубами несколько для себя неожиданно пришли к удивительной мысли, что не только кухарка может управлять государством, но "и коммерсант может быть губернатором".
– А не бывает классовой злобы? Они пролетарии, а губернатор – богач и капиталист?
– А чем я отличаюсь от нормального человека? Ем я меньше, чем они, не курю, не пью. Ну ладно, одеваюсь лучше – так должность обязывает. Они больше пропивают в свое удовольствие, чем я на костюмы трачу...
– Минуточку! А машина, яхта?
– Машины нет – зачем она нужна? На казенных езжу. Яхта? Ну тогда надо и ледокол к ней покупать, а я его точно не осилю...
Не знаю, как массовый колымский избиратель принял непьющего губернатора. И отчего ж он, правда, не пьет?
– А жалко расходовать интеллектуальный ресурс и время. Серьезно выпить это ж отнимает два-три дня (с опохмелкой и последующей потерей темпа), а мне каждая минута дорога.
Ну разве что с такой оговоркой среднестатистический колымчанин, который, даже будучи младенцем или бабушкой, за год выпивает 22 литра водки (против 16 в среднем по стране), мог смириться с непьющим родным отцом Колымы... Мне кажется, что эти шесть лишних литров легко выпиваются в мае, когда кругом сугробы, и еще в июне, когда со дня на день должно начаться таяние снегов.... Еще удобно напиваться осенью, в августе, когда обрушивается зима и неизвестно, проведут ли ледоколы пароходы с мазутом для котельных.
Ни одного отстающего рядом
Цветков встречал первую свою губернаторскую зиму в конце 1996 года.
Тогда еще, кстати, денег не было на зарплату, потому что жизнь почти остановилась. Ликеро-водочный стоял. Люди пили осетинскую самодельную водку, иногда умирали от нее, а водочная выручка уезжала на Кавказ. Магаданрыбпром, распроданный как бы за ненадобностью, куда-то девал и рыбу (говорят, в Японию), и вырученные за нее деньги. Две приписанные к Магадану плавбазы сгорели в чужих портах, а одна – "Феликс Кон" – внезапно утонула дома, в Нагаевской бухте. Все грешили на рыбную мафию, которая так борется за свои права. Знаменитое колымское золото старатели государству, конечно, сдали, но оно бумажных денег на зарплату не прислало. Да и витрины большинства магазинов были заколочены. По городу ходили демонстрации протеста и требовали крови.
В общем, Колыма закрывалась, как и было ранее запланировано.
А потом, разумеется, good guys под командой Цветкова победили.
Рассказ местного бизнесмена:
– Мы тут две конкурирующие группы, ну, типа банковской войны у вас там. У нас одни производят на месте, другие норовят все завозить. Кого власть поддержит, та сторона и победит.
Власти, разумеется, удобней своих поддержать! Рычагов много можно найти...
И вот уже с января 98-го рекой льется родная колымская водка восстановлен ликеро-водочный! У Магадана есть теперь свои квоты на вылов, а раньше ведь вся рыба принадлежала Москве. И завод по изготовлению золотых слитков из местного сырья – аффинажный – уже построен. Оно когда все свое, как-то спокойней жить.
(От завода не было б никакой пользы без нового счастливо пролоббированного закона о драгметаллах, который дает золотоискателям некоторую свободу обращения со своим продуктом. Заслугу законотворчества благодарная Колыма полностью приписывает родному губернатору – это просто типичный случай любви.)
Про Цветкова в связи с золотом, кстати, очень интересное письмо Черномырдину отправил в 1997 году министр внутренних дел Куликов. Оно публиковалось в газетах. Так вот, Цветков – говорилось в письме – "легализовал канал хищнического разграбления государственных золотовалютных ресурсов на территории Магаданской области". Тем, что "разрешил Фонддрагмету (это как бы местный Гохран. – Прим. авт.) анонимно скупать золото у анонимных лиц". Письмо прочувствованное и, конечно, вызвало тень воспоминаний про Магаданский КГБ 90-го... Правда, дело ограничилось проверкой, которую по этому письму произвела Пробирная палата. "Недостачи и присвоения золота" она не нашла.
Комиссия уехала. А местная милиция пошла в этот Фонддрагмет и арестовала там 170 килограммов золота. Она продолжает обвинять Цветкова в нарушениях даже после того как золото выпустила из-под ареста и вернула на место.
В общем, передовой специалист добровольно возглавил отстающий участок и вывел его в передовые – помните, был такой модный сюжет?
Ну вот и на Колыме сейчас приблизительно то же.
Цветков мне растолковывает вкратце свою концепцию:
– Магадан перестает быть сырьевым придатком! Обойдемся без дотаций, сами денег заработаем, полностью себя прокормим. Золото, рыба – полно же ресурсов. А что развивать вахтовым методом, что стационарно – мы тут сами разберемся. И колымчанам эти идеи понятны. Не надо, говорят, нам подачек, пусть лучше нам наши вклады в сберкассе восстановят.
Когда я колымчанам рассказывал, какую волю взяли в Америке штаты, у них загорались глаза...
И они начинали страшно жалеть, что отпустили Чукотку, где победил сепаратизм. Чукчи – это образ национальных республик, отделившихся от России... И вот Колымский край, который всегда гордо назывался землей двух океанов, стал землей одного океана: Северный Ледовитый чукчи как бы приватизировали, забрали с собой в рамках самоопределения вплоть до отделения.
Ну вот, после революционных преобразований, когда наши победили, сразу вроде кончилась рецессия. Не то что киоски, а даже простые магазины после евроремонта торгуют богатой нарезкой. Квартиры подорожали: 3-комнатная стоила 18 миллионов в дни обвала и паники, когда люди бежали с Колымы, а после опять 18 – но тысяч долларов.
Банкоматов там, правда, нету, и карточки не в ходу – людям трудно привыкать к абстракциям, к невесомому пластику, когда кругом тяжеловесное золото, натуральный Aurum, и в газетах каждый день про это – у кого кило изъяли, у кого пять.
Легендарный ресторан "Магадан", правда, не пережил трудных времен и пока что вычеркнут из списка злачных мест, зато "Зеленый крокодил" и "Red bar" работают. А в новом клубе "Империал" есть даже казино. Даже в будние вечера в новом заведении гуляют. Девушки садятся парами за стол, берут по салатику и бутылку сладкого винца, их можно приглашать плясать и вообще – вот она, умилительная классика советских ресторанов, навсегда покинувшая Москву!
Когда кабацкая певичка заводит шлягер про "Ветер с Севера", в "Империале" пляшут так, что водочный графин на столе подпрыгивает...
Чекисты на Севере: мало не покажется
Глупо приехать на Колыму и не зайти в НКВД – МГБ – КГБ – АФБ – ФСК – ФСБ. (Специально, что ли, чекисты так следы запутывают?)
Кто-то из них пытался Цветкову дать те самые от 8 до 15. Ну, конкретных исполнителей не найти, они уж на материке. Но курировал то дело Вадим Власенко – первый зам начальника ФСБ по Магаданской области, в чем он чистосердечно и признался. И вот ведь, пожалуйста, жив-здоров, вид бодрый, никаких, например, репрессий.
Совесть его спокойна.
– Мы ж работаем не по наитию, а в рамках действующего законодательства. И дело ж не мы тогда возбудили, а прокуратура, ну и нам пришлось... А теперь вот новый УК – мы по нему работаем.
– Вы ж его тогда разорили!
– Не было такого. Ущерб мы ему нанесли, конечно, – изъяли тогда три аккумулятора и разбили, чтоб провести экспертизу. Но деньги за эти три прибора – 50 рублей, что ли, – мы ему честно вернули...
– А сейчас с золотом – это вы опять?
– Что вы! Это не мы уголовное дело возбудили, это МВД. А мы ситуацию изучили, нету там никакого криминала! Да и Москва там проверяла – все в порядке.
Власенко настроен благодушно. Срок он свой на Колыме отбыл, даже год лишний переслужил. Он, кстати, добровольно попросился на Колыму: выслуги не хватало, а тут как-никак год за два у них. Полковник уж собирается на материк, у него квартира куплена в Тамбове; там, ему сказали, очень здоровый климат для пенсионеров.
Спрашиваю его:
– А что рыбная мафия, про которую тут столько разговоров? Есть она?
– Мы чувствуем, что с рыбой неблагополучно. В ближайшие год-два поставим там работу.
"А Тамбов как же?" – думаю я и спрашиваю:
– Сейчас, значит, нельзя работу поставить?
– Так мы не можем контролировать нейтральные воды! Судно идет в японский порт заправляться совершенно легально и там, к примеру, продает рыбу. За наличные. А мы-то сидим тут, на берегу.
Но выход есть.
– Надо внедрить своих людей в экипажи, чтоб они там все разведали.
– Ну?
– Но у нас такое вознаграждение за такую разведку, что его стыдно предложить.
– Сколько?
– Разумеется, я вам не могу сказать. Но очень маленькое.
– В ресторан хватит сходить?
– Ну, смотря в какой. И одному. И еще смотря какую еду брать. Без выпивки.
Да... Видите, есть у нас проблемы с финансированием бюджетной сферы.
– А в целом что с оргпреступностью?
– У нас тут с десяток преступных группировок – золото, машины, рэкет. Это не считая, разумеется, ингушей, которые везут золото на материк.
Полковник, как и многие на Колыме, гордится высоким образовательным уровнем местных жителей:
– Многие наши бандиты – с высшим образованием!
Поздравляю...
Вспоминаем прошлое.
– Я тридцать лет в органах и до сих пор не понял – откуда у людей перед нами страх? – искренне удивляется колымский чекист.
– Да ну?
– Ну, были, конечно, перегибы! Испанец, помню, был один, сын республиканцев, работал пастухом. Так его осудили как испанского шпиона – он был уличен в том, что пересчитывал вверенную ему скотину. Разумеется, его после реабилитировали. Да мы тут вообще за год 1556 человек реабилитировали! Из пересмотренных 1660 дел...
Колымские чекисты отмечали свой юбилей: в 1938 году было учреждено МГБ СССР на Дальнем Севере.
– Просто так праздновать дорого, так что мы это совместили с региональным совещанием, для экономии. В театре собрались – ну, где Жженов играл, рассказывает Власенко.
Я им как-то не посочувствовал, что денег у них на банкет нету: а то привыкли они пользоваться дармовой рабсилой по лагерям...
Странная планета
В 28-м на месте теперешнего Магадана была культбаза для эвенов – их тут приобщали к письменности и передовому строю. А в 32-м сюда пришел первый пароход зеков. Ими набили трюм, а в каютах приплыли чекисты. Они потом всю Колыму застроили лагерями и назвали это все так: трест "Дальстрой".
На берегу бухты остался шанхай – избушки самостроя. Сюда с пароходов сгружали груз и людей, они тут и селились: наверное, им страшно было уходить далеко от этого окна в цивилизованный мир.
Кроме зеков сюда ехали по своей воле комсомольцы, с 38-го по 56-й было три призыва.
В 39-м впервые из Магадана до Москвы долетел аэроплан; перелет занял 10 дней. А если пароходом до Владивостока, а оттуда на поезде – то на то бы и вышло. Интересно, что в конце 50-х то же расстояние Ил-12 преодолевал всего-то за двое суток, делая по пути 11 промежуточных посадок.
Тут были лучшие люди страны, с гордостью рассказывают колымчане. Королев был, Жженов.
– Когда не было денег на зарплату, так объявляли концерт Вадима Козина – и сразу аншлаг и деньги на получку!
Великий певец здесь остался после лагеря, ходил в свитере, из окна своей хрущевки в Школьном переулке ругал советскую власть и заодно прохожих. К нему ехали на поклон звезды, поднимались на четвертый этаж без лифта и с трепетом давили кнопку звонка. Принимал же маэстро не всех; Бориса Штоколова, например, пустил, а Валентину Толкунову нет – и Колыма отсюда выводила рейтинг мастеров.
