Текст книги "Такая страна (Путешествие из Москвы в Россию)"
Автор книги: Игорь Свинаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Чечня, она похожа на заброшенного ребенка. Его избаловали, испортили и бросили. Его не замечают (точнее, пытаются и мечтают не замечать), не хвалят и точно не любят. Но ребенок знает, как привлечь к себе внимание. Надо сделаться хулиганом, и сразу все обратят внимание! Окружающие будут с ужасом смотреть на злодеяния бедного отчаявшегося делинквента. А в ужасе ведь столько восхищения!
Если вы в детстве были хулиганом, теперь задним числом можете пожалеть несчастного директора, который, будучи старым, тяжелым и облеченным властью, орет на мальчонку:
– Да я с тобой, шпингалетом, знаешь что могу сделать! Да все! Да я тебя! Да просто удавлю.
Разница в весовых категориях ужасна. Исход противостояния Давида и Голиафа, как всегда, кому-то ясен заранее.
Но маленький негодяй смеется. Директор кинется его давить, только уж окончательно сойдя с ума. Но скорее он сам свалится от апоплексического удара или сопьется от горя, несправедливости и беззащитности перед лицом судьбы...
Да, так что ж еще может выкинуть Чечня?
Додумывайте сами. Легко ведь поставить себя на их место! И несложно догадаться, как в чеченском зеркале отразятся наши обиженные меры против Запада: поддержка сербов и Ирака, отказ ратифицировать договоры по ядерным разоружениям, оснащение новыми ракетами. Вот у нас, например, РНЕ. А они там, в Чечне, кого с зеркальной симметрией опекают, кого пригревают и заранее прощают за все? Лишь бы сохранить лицо и национальную гордость? И попугать более богатых соседей? Что, мол, если не дадут денег, то к власти придут силы еще страшнее?
Бандитов!
В общем, очень легко представить, как у директора школы не выдержали нервы и он лично убил подлого двоечника-хулигана, после чего ему остается только повеситься в учительской.
Да, все плохо, и мы вынуждены будем поделиться с Чечней частью полученных на Западе денег. Думаю, Чечня наши деньги, еще не получив, вписала себе в бюджет – точно так же, как мы вписали в свой еще не полученные займы от еще более западных, чем мы для Чечни, стран.
Да, все плохо – но зачем же себе этим омрачать жизнь? Она и без того короткая. Пусть нас вдохновят англичане: они не мрут от страха из-за каких-то ирландских террористов, несмотря на все их жуткие взрывы посреди Лондона. Как надо будет помирать, так и помрем, а чего ж раньше смерти себя хоронить?
Чечня такая: война кончилась, а мира все нет. И полевые командиры никуда не делись. Боевых действий нет, а пленных берут, – правда, только одна сторона. После кого-то из них возвращают за богатый выкуп. Множество людей побывало в таком временном рабстве. Вплоть до представителя России в Чечне Валентина Власова... Он, похоже, самый высокопоставленный пленник за всю историю кавказских войн.
Через пару дней после его чудесного освобождения я поехал к нему в ЦКБ. Говорили, конечно, про Чечню и про то, как с ней быть.
– Валентин Степанович! Вот чисто по-человечески вам, наверное, часто задают вопрос: как быть с Чечней? Чеченцы – враги или друзья? Как к ним относиться?
– Мне один корреспондент – не будем называть газету – примерно так поставил вопрос: "Чеченцы – какой же это народ? Это же бандиты, преступники!" Я ему ответил, что разговаривать с человеком, у которого такие взгляды, просто не могу. Обижаться на весь народ – ну это просто не обсуждаемый вопрос.
– Многие заложники, побывавшие в чеченском плену, рассказывают совершено жуткие истории. Например, англичанка Карр, которая, кстати, некоторое время сидела вместе с вами, призналась, что ее насиловали на глазах собственного мужа. А одного солдата каждый день били и, когда он терял сознание, приводили в чувство с помощью электротока. С вами чего-нибудь подобного не было?
– Я не хочу про это говорить.
– Каково место Чечни в списке проблем России?
– Это проблема номер один. Сегодня мало кто задумывается: если мы оставим Чечню в таком состоянии, она будет какой? Ведь весь криминал может туда уходить! Представляете, какой тогда очаг мы там получим?
– Какая самая большая трудность в отношениях с Чечней?
– Известно какая – правда, у нас никто об этом говорить не любит. Россия официально взяла на себя обязательство восстановить экономику Чечни. Обязательство взяли, а выполнять его – не выполняем.
– Вы говорите, дать Чечне денег – а сколько? Чечня хочет 150 миллиардов долларов. Россия эту сумму признала?
– Нет.
– Наше правительство зарплату не платит, пенсии задерживает, Западу дефолт устроило. А чеченцы чем же лучше? Как так – никому не платить, а чеченцам вдруг платить?
– Дали обещание – должны его выполнить. Мы обязаны восстановить экономику Чечни.
– То есть вы утверждаете, что дефолт на Чечню не может распространяться?
– Никак не может. – Это неправильный соблазн: пообещать, не сделать, а там, гляди, все и забудут... – не устает он еще и еще раз растолковывать мне ситуацию.
Как с ним спорить? Но, с другой стороны, и со мной не поспоришь: кто ж у нас ждет от власти исполнения обещаний и обязанностей? А для Чечни, что ж, исключение делать? Или всех обманывать, или никого, а вот так – выборочно нечестно. А с третьей стороны: если кого-то одного обманули, после до самой смерти всех и дурить, чтоб никому не было обидно?
Чечня – это разве не на Луне?
Психика у среднего российского гражданина и так страдает неустойчивостью, а тут дополнительно расшатывается неясностью, жутким вопросом без ответа: как же относиться к чеченцам? Друзья они или враги? Почему одной рукой их бомбили, а другой в ту же минуту слали денег на восстановление разбомбленного? Иногда даже получалось, что сначала успевали деньги, как бы авансом, а уж после долетали бомбы... Иногда Россия свое в Чечне бомбила, то есть она сначала покупала там что-то, а после бомбила купленное на свои трудовые...
Это вопиющее противоречие не сломало окончательно народную психику по одной причине: в России про Чечню мало кто думает. Ну разве только ветераны кавказской кампании, да семьи убитых и пленных, да горстка правозащитников, и еще чиновники, которые с этого кормятся. Страшно далеки они от народа. А широкая публика думает про что-то другое, про свое – да хоть про тот же дефолт, кризис, рост доллара, преступности и цен, переживает за здоровье гаранта конституции, бандитов, евреев и других категорий населения... Мне даже показалось – вот ведь странно, – что невзоровское кино про Чечню взволновало нашу общественность сильней, чем даже оригинал.
Вот этим чеченский синдром и отличается от своего вьетнамского предшественника, и даже, может быть, старшего брата, – степенью воздействия. Америка и в войну, и еще долго после вся на ушах стояла. А у нас – шла война, шла себе, и вот кончилась только что, а реагирует на нее публика как-то вяло. Ну что, говорит, Чечня – она Чечня и есть. Чего ж про нее говорить... Ни тебе демонстраций антивоенных, ни сжигания повесток под Белым домом, ни многотысячного желания усыновить вражеских детей (в Америке нашлось 300 000 добровольцев, готовых взять вьетнамских сирот, и Ханой их передумал отдавать только назло американцам).
К Власову между тем посетитель: Хамид Хатуев, представитель парламента Чеченской Республики Ичкерия в Госдуме.
– Мы там посчитали: Россия должна Чечне 150 миллиардов долларов. За наше разрушенное хозяйство, – говорит он.
– Серьезная сумма! Получается, что с каждого гражданина России, включая младенцев, надо взять по 1000 долларов и выдать каждому чеченцу по несколько миллионов долларов. А сейчас ведь, кстати, еще и кризис. Похоже, даже чисто технически – тему справедливости претензий мы тут не обсуждаем – это нереально.
– Те, кто с войной пошел на Чечню и угробил чеченскую экономику, загнал народ в нищету, – они должны нести ответственность и восстановить то, что загубили.
Я задумался; дело в том, что я знаком с некоторыми из тех, кто воевал в Чечне. И теперь пытаюсь применить к ним рецепт чеченского дипломата.
Помню, в Чечне познакомился я с голубо-глазым пехотным капитаном Сашей, готовым умереть "за интересы России на Кавказе" (надеюсь, это ему не удалось). Он оказался коммунистом: когда мы с ним в солдатской столовой выпивали, вернувшись с объезда блокпостов (на ночь глядя в подозрительной местности наша БМП заглохла, и нас на базу дотянула другая, которая по счастливой случайности проезжала мимо), он расчувствовался, достал из внутреннего кармана кителя обрывок газеты с портретом товарища Зюганова... С Саши брать деньги? Какая теперь у капитана зарплата? Если жив он, конечно...
Еще там были русские дети, одетые в хебе, они вечером в казарме смотрели подряд все телепередачи и считали дни до приказа. Помню, в Ханкале – там был штаб группировки федералов, а теперь вроде резиденция Масхадова – один дембель из 205-й бригады мне говорил, стоя под плакатом с текстом: "Будь честен, молись Богу, служи усердно Отечеству!" – такие слова:
– Кормят тут лучше, чем в учебке. На войне хорошо, время быстро летит: не заметишь, как и день пройдет. А ночью стоишь дневальным – ракеты летают, красиво, как салют. И духи тут ночью лазят, а наши бээмпэшки по ним стреляют... Тут дачи были на подъезде к штабу, так наши их развалили – оттуда стреляли. И сады вырубили – по той же причине.
Это уже к вопросу о восстановлении Чечни. Сады вырубленные, конечно, жалко, и точно хорошо бы их опять посадить. Центр города, состоящий главным образом из руин, символизирует ту самую мерзость запустения. Правда, не все так мрачно было в военном Грозном. Новенькие кирпичные дома в три этажа, на которые там и тут натыкался глаз, рассматривать было приятно. Базарчики, которые на каждом перекрестке, ломились от яркой иностранной еды. Кто-то в Чечне имел тогда неплохие заработки – за ночлег на полу хибарки на окраине Грозного брали 50 долларов, в принципе за эти деньги можно переночевать в небогатом чистеньком отеле на окраине Парижа.
Прошло время. Капитан Саша, надеюсь, вернулся в свою часть, в мирный гарнизон. Мальчишки-рядовые тоже отвоевали и, кто жив, гуляют бесплатные отпуска от какого-нибудь оборонного завода. Или в колхозе без зарплаты кормятся натуральным хозяйством... Точно так же, как чеченцы где-нибудь в Шали; они там ходят в сапогах с галошами, в папахах и шитых на заказ гимнастерках. Помню, я сидел на сходе старейшин и слушал, как они переговариваются по-чеченски. Это звучит приблизительно так:
– Why do you know? – спрашивает один, ну вылитый Окуджава.
– Now are you! – отвечает ему ну натуральный Иосиф Сталин; Кавказ, что ж вы хотите.
В Чечне по улицам бегали дети с деревянными автоматами, прятали лица, отказывались фотографироваться – как настоящие взрослые боевики. Дети тогда, на войне, не могли играть в мирный труд, поскольку отродясь его не видели. По их понятиям, все папы в мире по утрам брали автомат и шли на работу. Теперь дети еще немного подросли за то время, что прошло с войны, и уже вместе со взрослыми ждут от России свою часть от 150 миллиардов долларов.
– Так откуда ж могут взяться такие деньги? – спрашиваю Хатуева.
– Захотят – найдут. Россия – великая!
– Так, так... А кроме денег еще что нужно, чтоб помириться с Чечней?
– Вот если бы сегодня президент России приехал в республику, собрал людей и сказал: уважаемый чеченский народ, мы совершили ошибку, мы раскаиваемся, мы приносим извинения. Сказал бы: извините, матери, отцы. Неплохо было бы чуть-чуть использовать менталитет чеченского народа...
– То есть ваше предложение такое: Ельцин приносит Чечне извинения и 150 миллиардов долларов, признает Басаева и Радуева героями, а взамен получает добрососедские отношения. А что общественное мнение России? Оно это примет? Скажите мне это как дипломат и политик!
– Я на этот вопрос однозначно ответить не могу.
Вот и поговорили...
Хатуев понимает, какое действие оказали на меня его аргументы. И считает необходимым добавить:
– Это же очень просто. Вот я как мужчина обязан обеспечить семью. А если я не могу, то чего ж я тогда стою?
– То есть вы хотите сказать, что если б не получали жалованье на госслужбе, то?..
– Я и так не получаю – уже полтора года. В бюджете нет денег, и мы это понимаем.
– Так на что ж вы живете?
– У сына тут, в Москве, бизнес...
Здесь приходится признать, что, если бы у каждого чеченского отца семейства был бизнес в Москве, с работорговлей можно было б быстро кончить.
– Да... Если бы Чечня после войны вдруг как-нибудь переместилась от границы с Россией и стала бы, например, островом в Тихом океане – вот тогда бы проблема снялась! И Россия могла бы спокойно снять Чечню с довольствия – как какой-нибудь Шикотан. И тогда пусть бы у Японии голова болела, как там людей прокормить... – Я как бы довожу идею до абсурда. И вдруг понимаю, что это, может, и абсурд, но очень и очень широко распространенный. И этот абсурд – не что иное, как описание российско-чеченских отношений!
– О чем я и толкую! Вот про остров это правильно, – радуется Власов. Чечня, она же не денется никуда, и всегда будет у нас под боком, и сама собой не рассосется.
Так никто не верит!
"Лучше быть британской колонией,
чем субъектом РФ"
– Лучше быть британской колонией, чем субъектом РФ, – сказал еще один гость Власова. Это был президент Ингушетии Руслан Аушев.
– Пример вашей республики показывает, что с Чечней можно жить мирно и аккуратно.
– Секрет очень простой: что сказал, то и выполнил. То есть надо выполнять соглашения. Обещали платить – надо платить. Чеченцы не могут понять: Ельцин подписал, а никто не выполняет. Хоть убей, не могут понять! Или, к примеру, Иван Петрович Рыбкин – хороший человек. С ним хоть до утра можно сидеть. Но как разговаривать, если ни один документ не выполняется?
Вместо денег – "комиссии по переговорам". Одна, вторая, третья. Чеченцы сидят и смеются.
Знаете, какой самый дурацкий лозунг, придуманный за время войны в Чечне? Территориальная целостность. Если бы вместо этого президент сказал: товарищи чеченцы, мы без вас не можем жить, не можем представить Россию без чеченцев! Вспомнил бы Толстого, Пушкина, Лермонтова, Дюма, который тут, говорят, путешествовал! Но не сказал он этого. И потому чеченцы слова про целостность поняли так, что сами они не нужны, а нужна только их территория.
– Так что ж, по-вашему, сейчас делать?
– Посадить тех, кто начал войну. И тех, кто штурмовал Буденновск, и тех, кто бомбил в Грозном мирное население. Летчиков, министров... А простым чеченцам надо дать возможность работать. Ладно, денег нет. Но можно дать Чечне льготы! Почему лучше быть колонией Англии, чем субъектом Российской Федерации? Англичане дали Гонконгу льготы, возможность работать, тот расцвел и сам потом просил не отнимать у него статус колонии! Вот как делают умные люди: не ружьем действуют, а деньгами.
Вот и Чечню надо от налогов освободить лет на 10. Территория маленькая, население маленькое – эти льготы страну не разорят! Тем более явочным порядком Чечня ни за электричество не платит, ни за газ, ну так и надо это узаконить!
Воздушные коридоры Чечне закрыли. Зачем? Дайте им летать! Пусть из Грозного челноки летают в Дубаи и в Турцию. Начнут торговать, зарабатывать, зачем тогда воевать?
– Видимо, русским, великому народу, обидно прислушиваться к маленькой Чечне?
– А когда Чечено-Ингушетия добывала 23 миллиона тонн нефти на полтора миллиона вайнахов – Саудовская Аравия столько не имела на душу населения – и у нас все забирали? А по туберкулезу и детской смертности мы были на первом месте? Разве нам тогда не было обидно?
Давайте лучше не будем считать обиды...
ГЛАВА 25
Афганистан
Афганцы жалеют, что с нами связались
Люди из чужой страны воевали у себя на родине на стороне России. Правы они или виноваты – поздно обсуждать. Важно, что тогда они не стреляли нашим в спину. Если они и ошибались, то вместе с нами и вслед за нами, по нашему приказу. А потом они бежали с родины вслед за нашими войсками – в Россию. И что же? Самым счастливым удалось устроиться грузчиками на рынке. Большинство из них живет тут нелегально, их детей не берут в школу. Они удивляются, что никому здесь не нужны. Они еще удивляются!
Многие беженцы оттуда осели вокруг гостиницы "Севастополь", возле метро "Каховская". Там – маленький кусочек Афганистана. Здесь то, что в России непонятно почему называется оптовым рынком, – на самом деле это просто барахолка, какой уж тут опт, одна бедная розница. В других странах, чуть восточней нас, это называется восточным базаром. Просто он расположен не на базарной площади, а на этажах бывшего отеля. Теперь тут все как у них дома... Кто не был в Афганистане, пусть вспомнит беспечные курортные места наподобие Турции или Египта. Тот же бедный пыльный товар откуда-нибудь из Китая или из соседней подвальной мастерской, замедленное, вибрирующее пение из старинных двухкассетников, журнальные портреты смуглых красавиц, написанные восточной вязью объявления. Бритые под ноль мальчики бегают туда-сюда с подносами, на них тарелки с пловом, лепешки и кетчуп. Острый, как будто несъедобный, запах, какого не бывает у пышной пресной русской еды. Это все из ресторанчика, который тут же, в отеле. Я снял пробу с афганской кухни: это был с виду чебурек, только уж очень плоский, а внутри вместо мяса – картофельное пюре, сильно перченное. Оказалось – съедобно и даже вкусно.
В бывших номерах идет торговля.
Вот один продавец – высокий, худой, строгий человек в кожане. Это бывший полковник Абдулла. Окончил в Москве бронетанковую академию, воевал на Т-62. Где? Везде. На войне "имел успех". А после скрывался у родственников. Семью пришлось там оставить, семьи не трогают...
– Сейчас я немножко обижен на международное объединение наций, которое обещало Наджибулле мир. А оказалось не то. Они взяли из наших рук оружие, и тогда мы пропали. Мы перестали воевать, а моджахеды нет. Раньше надеялись на русских, теперь не надеемся. Мы пришли к братьям по оружию, братьям по крови, но никому не нужны!
– Это русские вам братья по крови?
– Ну, в том смысле, что кровь вместе проливали. Мы разрушили свои крепости, дома и деревни. Думали, что будет хорошо. А получилось плохо... Мы надеялись, что в Афганистане будет социализм, общество. А вместо этого я сейчас тут какие-то тряпки продаю, вот еще ножницы, щетки сапожные... – Он заводится, ему обидно, это все-таки оскорбительно для боевого полковника. Тряпки продаю, тряпки, понимаешь? Я танковый полк водил в атаку, а теперь вот что?!
– Сколько стоит? Вот это сколько стоит? – спрашивает дама в потертой дубленке. Она хочет шнурки. Полковник смотрит на нее, но ничего не слышит, он думает о своем.
– Так сколько стоит? – спрашивает дама.
– А если б все сначала? – спрашиваю я.
Полковник по-прежнему не слышит ее и отвечает мне:
– Если б сначала? Я по-другому бы воевал... Я, честное слово, если меня какая-нибудь страна примет – больше никогда не приеду в Россию. Все, кончено. Хватит России...
А вот бывший министр, бывший член ЦК. Его зовут Назар. Он очень нервничает. Он плохо говорит по-русски, я только слышу – шурави да шурави; это значит "советские". Полковник для меня переводит и остальные слова:
– Я был начальник отдела шерсти. Мы слали шерсть в Россию. Я был солидный человек, у меня одних только охранников было пять, все с гранатометами! А теперь ваш милицейский сержант меня бьет и забирает мои деньги. Что делать? Возвращаться некуда – там скажут, что я сын Ленина, и убьют. Если вы напишете, что НДПА – коммунисты, наших родственников там убьют. Как это больно! Мы как будто пьем свою кровь...
Вот деликатный седой человек с усами. Это генерал-лейтенант Самад, он командовал 60-й дивизией:
– Я умный, грамотный. Я не защищал Советский Союз, я защищал свою родину и вашу политику. Нас обманул ООН! Теперь мы тут... Снимаю квартиру на ВДНХ, там одна комната. И семь детей. В школу только одного удалось устроить, остальных не берут. Дети недовольны, что они безграмотны. Кем будут? Басмачами? Я несчастный человек. Жалко, что мы тогда сказали: "Смерть империализму! Да здравствует Советский Союз!" Знать бы, что нас так бросят, никогда бы не пошел воевать за Россию...
Поздно, генерал!
– Самад, вы в Бога верите?
– Сейчас – верим...
Самый, пожалуй, высокопоставленный афганец из московских – президент Афганского делового центра Гулям Мухаммад. Когда-то он был генерал-губернатором и председателем военного совета провинции Кунар. Сейчас снимает под свой офис комнату здесь же, в "Севастополе". С Гулямом мы встретились там и долго говорили; перед самым юбилеем, 10 лет как советские войска ушли оттуда. Мы говорили про то, как прошли те 10 лет между приходом и уходом, и про то, что было после.
* * *
– Гулям, что вы чувствовали, когда в декабре 1979-го к вам на родину пришли иностран-ные войска?
– Честно говоря, я был рад. Мы думали, что справедливость будет, что наконец-то... Нам пропагандировали, что Советский Союз – это рай.
– И вы что же, верили, что у нас тут рай?
– Мы думали, что тут все сверхъестественное! Что тут нет старых машин! Одни новые! Алкоголиков, проституток – нету! Даже грунтовых дорог и деревень нету, все автоматическое! И мы думали, что немножко – и эта автоматизация к нам приедет.
Я учился в СССР. Сейчас это называется Академия МВД РФ в Санкт-Петербурге. А тогда это было Высшее политическое училище МВД СССР имени 60-летия ВЛКСМ.
– И когда вы сюда приехали, то подумали, что по ошибке попали не в роскошный Советский Союз, а в какое-то другое место?
– Это был шок. По сравнению с Кабульским университетом лучшее ленинградское общежитие выглядело бедным кишлаком...
– Вы поняли, что коммунисты вас обманули?
– Я подумал, что вообще мы неправильно идем. Ну, сказали бы, что у вас трудности – мы бы поняли. Мы Советский Союз выбрали своим другом не потому, что тут рай, у нас и до революции традиционно были хорошие отношения с Россией... Зачем приукрашивать? Если друг бедный, это все равно друг. Я все-таки, как патриот своей страны, хотел построить в Афганистане новую жизнь. Не рай, а хотя бы справедливое общество.
– А что вас не устраивало в Афганистане?
– Честно говоря, ничего плохого я там не видел. Революция у нас случилась не от плохой жизни. Это случайно произошло...
– Это как же так – случайно?
– Понимаете, когда свергли монархию и пришел к власти Дауд... Он повернул в сторону СССР. Он дружил с Брежневым. А потом они поругались. Брежнев сказал: "Мне не нравится, что у вас по северу страны бегают американцы". А Дауд обиделся: "Моя страна, и нечего меня учить". И отвернулся от СССР, и повернулся к Саудовской Аравии и США. СССР начал давить на Дауда... А Дауд на это давление не обратил внимания. И тут убили одного руководителя нашей партии – Хайбара. После этого убийства партия вынуждена была показать Дауду свою силу. И на улицы вышло 15 тысяч человек интеллигенции. Дауд арестовал всех руководителей. И тогда пришлось, чтоб защитить своих руководителей, совершить революцию. А что еще оставалось?.. Вот и произошло это – то ли революция, то ли переворот.
– На вас обижались в Афганистане, мол, зачем вы с иностранцами связались?
– Понимаете, Афганистан – это горы. Орлы в горах свободные... Александр Македонский, Чингисхан, Тамерлан, Британская империя – все они потерпели в Афганистане поражение. И после них пришел Советский Союз... Почему мы стали ему помогать? Кругом цивилизация, у всех наших соседей, и только у нас родовой строй. Хотелось более современной сделать жизнь. Мы думали, что сможем это при помощи Советского Союза...
Я представил себе кишлак, полный неграмотных людей, которые ничего в жизни не видели. И вот их везут на металлической птице в далекую страну, там белые учат их в институте – это же волшебная сказка! Марксизм, Сталин, социализм для них как для нас квантовая механика: уж слишком заумно.
– Так на вас там, в Афганистане, обижаются?
– На нас – нет, только на членов политбюро.
– Ну, допустим, что так. Назовите их имена!
– Нет, я не хочу, чтоб лишние обиды были.
– Если бы вы кого-то из членов политбюро встретили, что бы сделали?
– Я бы... с ними не поздоровался. Они наплевали на кровь двух миллионов человек.
– А раньше вы не могли догадаться, какие они люди?
– Мы слепо верили им. А они оказались неграмотными предателями. Низкие люди... Они становились начальниками не из-за опыта и знаний, а из-за личной преданности. Это самое страшное в марксизме!
– А если б русские не пришли, что бы было?
– Ничего. Трагедии бы не было. Разобрались бы с разногласиями, ну погибло бы пять-шесть тысяч человек. Но не два миллиона! И это же еще не закончено. Русские начали войну 20 лет назад, и конца этому не видно.
– А когда в 1993-м стреляли по Белому дому, вы небось подумали, что и тут начинается?
– Да, я это видел по ТВ в Пакистане. Это было ужасно.
– А не было мыслей куда-то в другое место поехать?
– Это было невозможно. У нас была только одна страна, с которой мы дружили. Больше никто нас не хотел...
– В Америку не думали сбежать?
– Честно говоря, мне не нравится Америка. Хотя я там и не был. Не по-доброму они относились к нашему народу. При всех недостатках все-таки русские не хотели зла афганскому народу. Получилось, да, глупо – но непреднамеренно, не со зла. Не было у русских такой государственной политики, чтоб уничтожать наш народ!
– Вы ничего не знаете о военных преступлениях, которые советские войска совершили против мирных жителей?
– Я? Под конец русские зачем-то начали напрямую участвовать в операциях. Вот я помню... Идет советская колонна, я, как командир батальона, тоже с ними. Вдруг из кишлака стреляют. Убивают одного солдата. С одной стороны, мне понятна боль солдата, когда он видит, что мертвый его друг солдат. А с другой стороны, когда целый полк, когда 60 танков поворачивают и идут на этот кишлак, и после ни одного дома не остается от этого кишлака...
– И это все – на ваших глазах?
– На моих глазах!
– И что же вы?
Он отвечает спокойно – то ли время прошло, то ли это военное, профессиональное:
– А что я мог? Что сказать? Кому сказать? Тогда сразу тебя ждет тюрьма, ты "зыди шурави", то есть антисоветист. Ведь люди в кишлаке не виноваты! Это была провокация со стороны одного человека!
– А вы не думали тогда: а уйду-ка от "шурави", пойду к моджахедам и буду сражаться против иностранных захватчиков и карателей?
– А куда идти? Некуда. Там враг. Даже если б моджахеды меня сразу не убили, то пришлось бы с той стороны воевать против своих братьев. Я видел, что справедливости нет ни там, ни там, – но что делать? Все, что я мог, – это сохранить верность однажды сделанному выбору. Но, по крайней мере, я не метался туда-сюда. И никого не предавал.
– Вы были настолько большим начальником, что лично вам стрелять в людей не приходилось?
– Лично мне – нет.
– Хоть такое утешение сегодня!
– Почему – утешение? Когда я воевал, в Афганистане не было ни одного советского солдата. А на нас нападали арабы, пакистанцы и прочие наемники. Я служил афганскому народу, моя совесть чиста.
– Когда ушли советские войска, стало ясно, что все кончено?
– Нет, нет! После того как ушли советские войска, мы еще долго держались! С 1989-го по 1993-й. Мы даже расширили сферу своей деятельности. Мы выиграли битву за Джелалабад! А ведь там были все группировки моджахедов, и 10 тысяч арабских наемников, и регулярная армия Пакистана.
Вообще, когда там были советские войска... То борьба шла не за народ, а за то, кто ближе к советнику! Любым способом надо было завоевать его доверие. В нашей партии было две фракции – хальк и парчам. Они между собой боролись за власть, за влияние на советников: подарки, выпивка, магнитофоны, деньги. Без советских войск воевать было легче. Да мы б и сейчас держались, если б Россия нас не бросила! Я имею в виду тот договор, когда Россия и Америка договорились не слать в страну оружие. Если б не это, то с моджахедами было бы покончено. Россия перестала поставлять оружие. А Пакистан, Саудовская Аравия, Иран, Англия, Германия, Китай продолжали вооружать наших врагов...
– Так что ж? Вы хотите сказать, что американцы обманули русских как детей?
– Это был не обман! Это была общая политика американцев и господина Козырева; он хотел сделать приятное своим друзьям американцам. К тому же нас предали члены политбюро нашей партии. Когда моджахеды пришли к власти, все наши руководители убежали кто куда... А как мы верили своему руководству! Два миллиона человек положили за них головы! У нас был свой порядок родоплеменные отношения. Мы их разрушили. Нужно или не нужно это было делать другой вопрос. Но мы это сделали... Партия 15 лет воевала. Полная разруха в государстве... Все разрушили!
– А какая система теперь?
– Никакая. Каждый человек сам по себе... Это конец цивилизации в Афганистане... Там такое стало твориться! В 1993 году меня ранили возле моего дома. Это были моджахеды. Когда я подлечился, решил уходить. И ушел – через Пакистан и Узбекистан.
– Если б все сначала, то вы делали бы то же самое?
– Да. Я ни о чем не жалею.
– Вы сравнивали эту свою ситуацию со Вьетнамом?
– Да. Но наши спонсоры были гораздо хуже, чем спонсоры Вьетнама.
– Вы под спонсорами понимаете советское правительство?
– Да. Когда американцы поняли, что воевать во Вьетнаме бесполезно, то первым делом они вывезли из Вьетнама людей, которые воевали на их стороне. И только потом, потом бросили страну! А Россия бросила нас. Она за нашей спиной вела переговоры с полевыми командирами. Это нас страшно обижало! Они договаривались с людьми, которые придут на наши места.
– То есть вы хотите сказать, что ни приход русских, ни их уход не значили так уж много. Что самое плохое в этой истории – это то, как Россия ушла, так?
– Да! Как она обошлась со своими друзьями. Это как в пьяной драке: утром не помнят, кого и за что били с вечера. Что американцы! Когда французы уходили из Алжира, они тоже забрали с собой коллаборационистов. Во Франции был замминистра обороны, который занимался только алжирцами. Им платили деньги... А нас даже зарегистрировать отказываются, нам бумажку не могут дать! 200 афганских генералов в России! Носильщиками работают. Тысяча человек – доктора наук! 300 журналистов! Они страшно обижены. На каждом углу милиция останавливает и забирает деньги. На нас охотятся. Мы просим только бумажку, и все. Так еще никто никогда никого не бросал!
Я его утешал: бросали! Тельмановских подпольщиков наши чекисты выдали гестапо. Да и родных русских беженцев из бывших республик мы тоже очень жестко кинули. Офицеров своих вывели из Европы и поселили в снегу с семьями. Да вообще полно примеров!
Но он все про свое:
– Наши люди живут без регистрации, то есть нелегально. Ведь их как бы нет. С ними можно делать что угодно!
