Текст книги "Отходняк после ящика водки"

Автор книги: Игорь Свинаренко

Соавторы: Альфред Кох
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Вы с ума сошли! На Манхэттене, на Фултон-стрит, на правой стороне, если идти от бывших башен-близнецов, такие же, как вы, негры, только с американскими паспортами, продают это же кино за четыре доллара! Да хотите, я вам из Москвы буду за те же четыре доллара присылать, а вы тут будете впаривать по десять? – сказал я, чтоб они отвязались, и пошел осматривать сувениры в лавке. Вы будете смеяться, но один из ларечников догнал меня и вручил бумажку со своим адресом и телефоном… Он всерьез мне предлагал учредить с ним СП! Довольно трогательно…

Я заезжал там в такие места, где не брал телефон. Вот мобильной связи легко может не быть в глубине дикой природы, а пандусы есть везде. И полно инвалидов на колясках, им тоже интересно посмотреть на экзотику. Дикие африканские дебри – это ж не Москва, которая вся устроена для молодых, здоровых, богатых…

И такое тонкое впечатление. Вот в аэропорту черная из типично местных, с крутым задком, идет к стойке регистрации. Бедная обездоленная девушка, которая на последние деньги слетала в Момбасу на пляж и теперь возвращается в свои нищие трущобы… Однако же стоп! Она вдруг выкладывает на стойку не что иное, как синий паспорт USA, – и тем смазывает, сбивает картинку. Не надо жалеть сироту! Она сама еще кого хочешь пожалеет. Или разбомбит, по настроению. Что твоя Кондолиза…

ЗВЕРИ

Звери – это важнейшая в Африке вещь; если б не они, то кто б туда летал? Кому интересна пустая растительность? Ну дачникам разве каким-нибудь. Вот можно два часа смотреть не отрываясь, как обедает львиная семья. Вроде они жрут себе мясо, и все. Но какие при этом живописные жесты, и убийственные гримасы, и удивительные звуки! Это вызывает у зрителей, включая меня, неподдельный восторг.

Львы обедают антилопой… Когда это видишь с близи, то возникает чувство не то что счастья – такого, пожалуй, все-таки нет, – но большой удачи, огромной! Антилопу не жалко, такая ее судьба и такое назначение в жизни. Чего не хватает, так это разве что возможности в каком-то бронекостюме подползти к львам и, распихивая их и рыча дурным голосом, отгрызть от антилопы порцию карпаччо.

Это не просто красота ситуации. Важно то, что ты подсматриваешь за, не побоюсь этого слова, таинством. К такому делу, как ужин львиной семьи, обычно не пускают свидетелей. Не то что не пускают, их даже вообще съедают. А тут ты стоишь себе в машине и, высунувшись из люка, смотришь на семейную трапезу экзотических существ, дикой причем красоты – это я про льва с его марксистской гривой и получеловеческими-полузвериными чертами лица. Но и это, думаю, еще не все. Я записывал это все на другое утро после зрелища и все еще чувствовал в себе некое подобие, послевкусие священного ужаса. Мне не верилось, что я там был и видел это своими глазами. Мне самому наутро это казалось нереальным!

Или – озеро, берег которого и половина зеркала покрыты розовыми фламинго. Их тысячи. Они ходят взад-вперед, туда-сюда на своих ломких ногах, еще тоньше, чем даже у Кейт Мосс. Фламинго – это неплохо, пусть будут, но ничего особенного: это когда их три, пять или десять. Мы их повидали немало. Но тут дело в количестве. Оно важно. Совершенно разные чувства испытывает человек при виде стодолларовой банкноты – и при виде чемодана с такими же дензнаками. Десять тысяч фламинго – это роскошь, богатство, это дикая, нечеловеческая красота. Можно час на них смотреть, можно два. А потом – некоторым везет, и они это застают, вот я, например, – птицы поднимаются и взлетают все разом. И носятся над берегом, закрывая своей розовостью полнеба. На другой день не лень ехать на тот же берег. И стоять час или два. Но если они не взлетают, чувствуешь себя обманутым. Ко всему человек привыкает, и всегда ему хочется большего… С этим ничего не сделаешь. Но тем не менее, думаю, жизнь смело можно делить на две половины: до тыщ фламинго и после.

Теперь слоны. Они ходят там как у себя дома, не обращая внимания на машины, принимая их за тупых безобидных зверей. Слоны сделаны как бы из дорогой антикварной кожи, которая долго пылилась и сморщивалась на дедушкином чердаке в запаснике. Вот идет слон, совсем близко, и машет ушами. За ним слониха. И тут же слоненок, веселый и беспечный. Они совсем рядом, и плевать им на тебя. Человек – царь зверей? Венец творения? Не смешите меня. Тот, кто это придумал, не был в Африке. Он мог себя сравнивать разве что с Каштанкой или с колхозной коровой…

Думаю, тут очень дорога иллюзия, которая возникает, которую ты фактически покупаешь: что человек будто бы не уничтожает природу, не губит зверей, не рассовывает немногих выживших красавцев по концлагерям зоопарков и все якобы тип-топ. Что человек как бы не вырубает лесов и не отравляет рек и морей, что он ни в чем не виноват и что будто бы человеческая цивилизация не губит все живое на своем пути – включая и «вершину эволюции». И – сухой остаток – человек будто бы мудрое и безобидное существо, всего лишь. Иллюзия эта прекрасна – но в такое состояние можно впасть ненадолго и только под действием наркотика, каковым я смело могу назвать Африку, слетав в нее снова. Кстати, многие побывавшие там на эти поездки именно подсаживаются – этот часто встречающийся термин только наполовину шутлив.

Без зверей пусто. Жизнь без них становится убогой. Какие в России в средней полосе звери? Зайца увидишь промелькнувшего – и уже радость. А наступил грибник на кучу медвежьего говна, то-то адреналину! Эхе-хе… Стерильность цивилизованной жизни иногда сильно утомляет. Если животные исчезнут – я про диких, а к тому идет, – на человеке это скажется ужасным образом. Он и так-то не очень…

В принципе всех встреченных зверей можно было пристрелить и привезти в Москву их мертвые чучела. За это нет уголовной ответственности. С такими людьми даже здороваются и зовут их в приличные места. Удивительно и странно устроен наш мир все-таки!

ДЕТИ

Дети там очень симпатичные. Чернота делает их больше похожими на зверят (это я без тени расизма), что сильно повышает их трогательность и притягательность. Их даже жальче, чем сопливых белых чужих детей. Они в целом ведут себя куда приличней, чем взрослые. Ну если и пристают, то деликатно – засовывают руку в открытое окно машины и просят всего лишь «pen». Простая шариковая ручка там – серьезный подарок, навскидку простая мобила там – знак принадлежности к среднему классу, без шуток.

Особо хороши дети, которые не по улицам бегают голодранцами, но ходят в школу и одеты в какое-то подобие формы. У них сосредоточенные лица, они серьезны, школа – это не просто тоскливая обязаловка, а путь в новую жизнь, наверх, туда, где работящий парень может накопить на «Нокию». И вот идет как-то такой класс юных сопляков-красавцев по улице, а тут я.

– Здрасте, – говорю, – дети!

– Здрасте, – отвечают. А самый смелый затевает:

– Coins! Money!

Ну что ж, берите. И начинаю им раздавать мелочь: русскую, американскую, местную – кому как повезет; кстати, оно и в жизни, ребята, точно так же. Они, значит, хватают, а я замечаю, что лапки у них очень цепкие. И каждая старается побольше ухватить. Молодцы… Раздав стакан мелочи, я стал детей фотографировать, уж больно хороши, а шоферу своему говорю:

– А ну-ка узнай, кто из пацанов у них лучше других учится, и я ему дам двадцать долларов. Показательно, перед строем.

Не успел шофер рта раскрыть, как вдруг возле нашего вэна остановился белый драный «форд» и из него выскочил сухой парень в белой рубахе с короткими руками. Он тут же стал блажить:

– Не смейте! Что вы делаете?!

– И что же я делаю?

– Нельзя даром фотографировать детей! Вы будете делать на детях прибыль! – Он был возмущен и отчитывал меня.

– А ты кто такой? И чего лезешь не в свои дела?

– Я здешний батюшка. Даром что сегодня в штатском. И тут меня все касается.

– Ну, раз так… Тогда скажу, что я не даром, я им денег дал уже.

– Нет, те деньги, которые вы им дали даром, могут их развратить. Они их потратят на разную ерунду.

– А как надо было? Я чисто из любопытства спрашиваю. Вот интересно, как вы это видите?

– Я это вижу так, что вы находите ближайшую школу и заносите туда долларов сто. Или двести. А после этого с официальным разрешением…

В итоге, когда малахольный пастор все испортил и разогнал детей, они засобирались, и я на ходу лихорадочно вытащил долларовую пятерку и отдал ее тому, кто стоял ближе. Это оказалась очень и очень симпатичная девчонка. Значит, я хотел дать детям урок типа «кто хорошо учится, у того будут деньги». А вышло «смазливая девчонка не пропадет при белых папиках, и что толку от ваших книжек».

Наверное, все хотели как лучше…

Поучительная история.

Неужели я вложился в рекламу проституции?

АНГЛИЧАНЕ

Как-то в тех краях я разговорился с туристом-англичанином.

– Как ты себя тут чувствуешь? – Это ж для него типа бывшей союзной республики, которая унесла сколько могла суверенитета.

– Нэйс плайс, – сказал он с жутким акцентом жителя какого-то поселка под Лондоном – такой не сразу и разберешь, надо то и дело переспрашивать. – Здесь красиво.

– Ну и все-таки? Было все ваше, а теперь – привет…

– Да ну… Наше… Я и в Лондоне теперь себя не чувствую дома. Город чем дальше, тем больше чужой. Белых не видно… А ты меня спрашиваешь про Кению!

Он вздохнул и пошел фотографировать обезьян дорогим аппаратом со сменной оптикой, а это все куплено на пенсию простого слесаря. В самом деле, что ему, бегать на оппозиционные митинги наперегонки с русскими пенсионерами и орать про пядь земли, которую он не отдаст? Некогда человеку, вон путешествовать надо. Жизнь короткая…

ИТОГО

В сортире второго Шереметьева, куда я заглянул по прилете, вонь была покруче, чем в аналогичном заведении на базаре в Момбасе. Но вода в писсуаре закручивалась по часовой. Это означало, что я таки попал в Северное полушарие.

И.С.

ПОЭЗИЯ ХОРОШО ПОШЛА ПОД ВОДКУ

Сетевые поэты, также известные как падонки, вполне уже властвуют над умами современников. Из развлечения провинциальных библиотекарш поэзия стала чуть ли не любимым искусством в продвинутых московских кругах.

Одна поклонница сетевой поэзии, муза известного поэта (причем это по ее, а не по его версии, но разве это важно?), воскликнула на днях:

– Какая жалость, что я не смогу быть на пьянке с участием любимых авторов!

Так я случайно узнал, что сетевые поэты-падонки время от времени проводят свои офлайновые пьянки.

Для меня это была новость. Я-то думал, что они – даже и нам, простым людям, это иногда не чуждо – выпивают либо в аське, либо на уровне мыла, или даже эсэмэсками синхронизируют тосты, а то и, как это бывало в старые времена, пьют по телефону, чокаясь об трубку. В самом деле, сколько водки я выпил даже и с заграничными собутыльниками в процессе телефонных бесед!

И вот на тебе: поэты, которые на концептуальном уровне по уши в Сети, проявили слабость и сели пьянствовать в офлайне… Но с другой стороны, слабость эта чисто по-человечески понятна.

Мне ничего не оставалось, как напроситься на это мероприятие. В одну из теплых, фактически апрельских – плюс 10! – суббот декабря я зашел в непафосный подвальный клуб в центре Москвы и пошел по коридору, заглядывая по залам. В одном из них за длинным столом опознал компанию человек этак из 20 по поэту Орлуше. Больше никого я на тот момент в лицо не знал и первое время с любопытством осматривался. Кстати, такой вопрос: вот как я заранее представлял себе сетевых поэтов? Кого я ожидал увидеть за этим столом? Реконструируя ситуацию задним числом, я думал, что это будут люди странные, не от мира сего, ну, из тех, которые умирают от голода, забыв поесть (про такие случаи нам иной раз сообщает бумажная пресса). И потому с надеждой посматривал на Орлова, ожидая, что он выручит и станет переводчиком, посредником между миром нормальных людей и сетевыми гениями.

Однако же люди эти были с виду вовсе не странными, так, обычные посетители общепита негламурного толка. Таких вполне можно представить себе где-нибудь в «Апшу» или «ОГИ», где авторы все больше офлайновые. Разве что эти какие-то более благообразные, что ли. Не то что в костюмах – таких было всего пара человек, – но все-таки более ухоженные, аккуратные или как это назвать?.. Отчего так? У меня сразу возникла версия: эти поэты не бегают целыми днями по редакциям и не сочиняют колонок для жирных журналов. Они где-то работают как люди, а стихи сочиняют в свободное от работы время! А на службе у себя они, видно, как-то мимикрируют, так же подсознательно, как это делают хамелеоны, под окружающую среду… С кем поведешься! И тут становится еще важней их мотив – искусство для искусства, а не для карьеры. Кстати, я быстро определил, что мне это приятно – находиться среди людей, которые предаются своей страсти бескорыстно: вот нравится им поэзия, и все тут, вот они ей служат и не требуют за это наград и бесплатных путевок куда-то. Может, это основное, базовое качество настоящего поэта – способность вот так себя вести? Когда так вот, с доказанной бескорыстностью, люди что-то делают с заметным упорством, то напрашивается вывод: значит, это настоящее! Настоящее же всегда если не ценится, то уж точно притягивает знающих людей – особенно во времена пиратских копий, клонов, денег любой ценой и ужасных унижений, на которые идут люди совершенно добровольно заради поклонения Золотому Тельцу и его Мамоне.

«А как же Орлуша?» – спросите вы. Ну, у него особый случай, особый путь. Человек ушел в Сеть от бумаги, на которой, если мне не изменяет память, стал сочинять в 1984 году. И потому он и с виду уж никак не офисный служащий, и прибыль начал извлекать из поэзии… Возможно, коллеги его за это ненавидят, может, они мечтают отравить художника, кто знает? Но пока они это с огромным артистизмом скрывают. Возможно, ему прощают его успех, коммерческий в том числе, за то, что он играет роль этакого сталкера, легко переходящего из одного мира в другой, при том что обыкновенно люди живут в каком-то одном и в другой если и заворачивают, то им там не очень ловко – это я по себе знаю.

Кстати, я в этом заведении был у того же самого Орлуши на дне рождения. С которым его пришли туда поздравить самые разнообразные люди – от его собутыльников из прошлой жизни и коллег-поэтов до вполне настоящих олигархов. Была даже – вы не поверите – сама Ксения. Некоторые полагают, что это просто слух и пиар, но я сам видел девицу Собчак входящей в заведение с бутылкой пафосного шампанского в руке. А легенду о содержании их бесед я вам тут изложу без ссылки на источники. Значит, сперва она позвонила ему, чтоб поблагодарить за его стихи о ней. (Это тот самый текст, где есть строчка «вставил в жопу девушке насос» и «нет, не ебать мне дочку Собчака», вы его прекрасно помните.) И даже выразила желание встретиться. Орлов согласился и, не будь дурак, спросил простодушно:

– А как я вас узнаю?

Она, тоже не будь дурой, за словом в карман не полезла и говорит:

– У меня идиотское выражение лица и лошадиная челюсть, так что вы меня легко узнаете.

Если все это действительно так, то Ксению Собчак это характеризует с лучшей стороны. Ну кто ждал от нее такого юмора? Ну разве только я. Помню, на самой заре ее непомерной славы я, увидев Ксению в ночном эфире какого-то никому не известного кабельного канала, немедленно послал людей брать у нее интервью. На обложке того номера «Медведя» был вынос с цитатой из Ксении: «Папа знал – у меня все получится!»

Но я не исключаю, что на самом деле Ксения не сама это придумала, что это не более чем удачный падонковский криатифф.

Примечательно, что на обеих падонковских пьянках было то же меню. Водка «Зеленая марка» – кажется, недорогая – и оба закусочных набора. Номер 1: селедка – картошка – огурцы соленые, и номер 2: сало – капуста гурийская – огурцы соленые же.

За водкой под номерные эти закуски я вел легкие застойные беседы с поэтами. Иные пили, правда, пепси-колу из жестяных банок, и таких было до трети от общего количества, но это компенсировалось парой людей, которые расслабились и опрокидывали рюмку за рюмкой, причем наливали всклень. Один сразу объявил о своем желании нажраться, и не обманул нас. Он не успел сказать много, но у меня была возможность заметить, что у человека хорошее лицо. Ник его, чтоб вы знали, Гавноархитектор. Другой из резво пьющих был восемнадцатилетний юноша – о как, тут просто эстафета поколений, – который завел со мной беседу о литературе и рассказал о своем желании получить автограф Дмитрия Быкова и о том, что полностью, причем с восторгом, прочел книгу Максима Кантора «Уроки рисования». А это, между прочим, 1500 страниц! До того вечера я считал себя единственным, кто одолел эту книгу – довольно, впрочем, забавную.

Прочие, особенно те кто поглощал безалкогольные напитки, обходились без такой вот экзотики и вполне трезво рассуждали на следующие темы:

– офлайн – дело хорошее, с ним вполне можно дружить;

– нынешняя пьянка – аналог сборищ в парижских и берлинских кабаре 20-х годов;

– журнал «Медведь» – передовое издание (в котором они, я полагаю, полюбили репортаж с поэтического турнира и интервью с Орлушей);

– подружки поэтов – замечательные девушки.

Спорить не хотелось. Особенно по поводу девушек. Они тут не те, к каким привыкли завсегдатаи модных кафе на дорогих московских перекрестках; там обыкновенно собираются жабы, проститутки и богатые одинокие жены, которых тянет на эпизод с людьми своего круга, в пределах привычных реалий.

Не то здесь, у поэтов; присутствующие девушки, как мне показалось, отличались не только и не столько длинными ногами и в то же время некоммерческим макияжем и прикидом, но и, вы будете смеяться, тонкой душевной организацией – да и в самом деле, иначе какого хрена их занесло к небогатым (см. меню) поэтам? У всех, понятно, чудесные глаза, причем за весь вечер я от них ни разу не услышал слов «бриллианты», «оргазм», «Куршевель» или там «кафе Vogue».

Особняком находилась девушка по кличке Чебурашка, компактная и нежная, при черной уникальной шляпке, выдающей тягу к нехоженым путям и рискованным экспериментам. Она в отличие от других – если я правильно сориентировался в новой для меня действительности – была не музой даже и не поклонницей талантов, а лично поэтической единицей. Это, кстати, одна из немногих сфер искусства, где женщины могут достигать замечательных высот…

Пьянка шла тихо и размеренно, под ровный шум застольных бесед в разных концах стола, в рамках, как это ни странно, приличий. Изредка ее прерывали дружеские восклицания, которыми приветствовали запоздавших коллег или провозглашали тосты. Один раз было сделано заявление на финансовую тему, поэтом в строгом бизнес-костюме (бизнесменом он и оказался):

– Коллеги, не вздумайте давать деньги официантам! Стол оплачен! Повторяю, стол оплачен, расслабьтесь!

Люди встретили новость спокойно. Меценат же вскоре позабавил тем, что предложил одному из гостей поменяться часами. Тот вежливо отказался отдавать свой Longines за чужой Baume & Mercier. После все тот же поэт протянул мне свой бумажник – должно быть, тоже на обмен? Я вежливо рассмотрел его лопатник с монблановской шестиугольной звездой, заглянул внутрь, где был сантиметр тысячерублевок, – и тоже почему-то отказался.

Ближе к полуночи люди начали из-за столов перемещаться в отдельный зал, где Орлуша давал платный концерт. Зрителей там набилось немало, платили все, включая поэтов. Сам гастролер поступил прагматично и даже цинично, в хорошем смысле слова: чтоб два раза не вставать, как в том тосте, он слил в один флакон и дружескую попойку, и бизнес – все в одном кабаке. Кроме всего прочего, он еще и заработал на товарищах! Ну и что? Мы рады, что человек начал работать по специальности. Причем по специальности любимой. Что вот он все тверже становится на ноги… Дай Бог каждому. А какой подтекст он вложил в этот коктейль (собранный в одном стакане): показать товарищам, что он круче, или, напротив, хотел их поощрить и продемонстрировать наглядно, что достигнуть успеха – это просто раз плюнуть, – поди знай. Каждый это поймет так, чтоб получить от этого понимания больше удовольствия…

И вот наконец Орлуша приступил к чтению стихов. Как обычно в таких случаях, ему поднесли полстакана виски – в райдер он это записывает, что ли? И так, отхлебывая по чуть, он декламировал… Что в этом? Желание расслабиться, нежелание прерывать дружескую попойку, попытка найти свою манеру чтения стихов?

Что, у него виски заместо подвывания, свойственного старым поэтам? Последнее предположение я построил как ветеран поэтических вечеров – я еще в 70-е, будучи студентом, хаживал не то что в Политехнический, но даже и в Лужники, где внимал не кому-то, но модной триаде Евтушенко – Вознесенский – Ахмадулина. Как это странно и остро, что поэты собирали стадионы. Смешно, что мне это казалось естественным и простым – а как же иначе? Меня не удивляли даже провинциальные интеллигенты, чаще, конечно, интеллигентки, которые еще у выхода из метро начинали клянчить лишний билетик на тот давно забытый поэ-бокс, – хотя нет, там не было турнира, это были скорей показательные выступления. Страшная мода на поэзию была в 60-е, которые как-то все не кончались и тянулись, тянулись, залезли аж в 70-е… Шестидесятничество казалось вечным, по той же самой схеме, в которой Советской власти на наш век гарантированно хватало. Поэзия, кстати, никуда не делась, она продолжает оставаться невероятно массовым искусством; против 60-х и 70-х изменились разве только несущественные детали: ну музыку прибавили и победила вечная тема великой русской литературы – тюремная. И сегодня даже темные малограмотные люди внимают поэтическому творчеству на волнах радио «Шансон»…

Орлуша уж не тот, что в первые свои публичные чтения прошедшим летом. Он более не теряется и не сбивается, у него поставленный голос и вообще уверенность в сказанном. Он уже куда грамотней может распорядиться паузой и поиграть интонацией. Он начал, предупредив, что нарушит привычное течение, – с песни. Он с чувством спел про то, как любит проснуться утром с толстой некрасивой бабой (врет небось, на что ж ему такие), немного опережая время: еще ж надо было отлабать и после еще завершить бескорыстную встречу с коллегами по поэтическому цеху, – но дальше явно не исключал привычной поэтической рутины типа ночевки с музой. Мне вообще кажется, что если без баб, так никто и четверостишия не возьмется сочинить.

Из относительно новых хитов он зачел про грузинские разборки, ну, как ему не хватает цинандали, киндзмараули, оджалеши и хачапури, и про то, что если надо на кого-то напасть, так уж лучше Албанию разгромить – тоже маленькая страна. Коллега-поэт из-за нашего старого стола, не знаю пока, как зовут, подошел к Орлуше и обнял его в восторге, порадовался за товарища. Ну а после, уже совсем в ночи, было как обычно – Ксюша, Волочкова, Шойгу и прочие гениальные озарения. Я вдруг засек на своем радаре свою же зависть: в зале человек пять то вместе, то порозь истерически хохотали – стало быть, слышали Орлушу впервые ну или максимум второй раз.

А это, увы, мне уже не грозит.

И.С.