Текст книги "Пути истории"

Автор книги: Игорь Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Шестая фаза
(стабильно-абсолютистское постсредневековье)

Переходя к шестой фазе исторического процесса, мы сталкиваемся с трудностью терминологического порядка. Нет сомнений в том, что так называемое «новое время» (в Европе длившееся с XVI по XIX в.) представляет собой особую фазу исторического процесса. Однако термин «новое время» по многим причинам нежелателен. Когда сейчас человечество в значительной своей части живет уже в восьмой фазе, с какой точки зрения можно считать шестую фазу «новым временем»? Ясно, что нужно выработать другой термин. Выше мы разделяли общества, традиционно классифицируемые как «первобытные», на фазы первобытную и первобытнообщинную, а общества, традиционно обозначаемые как «древние»,– на фазы ранней и имперской древности. В обоих случаях мы вводили для четных фаз дополнительное определение, относящееся к системе организации социума, а не к самому производству, т. е., по марксистской терминологии, не к фактору производственного «базиса», а к фактору социальной «надстройки». Тем не менее исторически наша классификация была оправдана, так как система организации социума оказывалась важнейшим диагностическим признаком эпохи.

Думаю, что подобный прием позволителен и при установлении терминов для пятой и шестой фаз. Пятую фазу в целом мы назвали не «ранним средневековьем» (параллельно «ранней древности»), а просто «средневековьем». Это соответствует общей историографической традиции, в которой как раннее средневековье обозначается (для Европы) лишь период от создания германских королевств до конца крестовых походов. Но чтобы быть последовательными, мы должны были сохранить определяемое существительное «средневековье» и для шестой фазы (как мы сохранили «первобытность» не только для первой, но и для второй фазы, и «древность» не только для третьей, но и для четвертой) и прибавить к слову «средневековье» какой-либо эпитет. Этот эпитет должен был бы дополнительно характеризовать диагностический для пятой фазы тип организуемого социума (ср. «община», «империя»).

Таким типом организации социума шестой фазы явилась стабильная абсолютистская монархия, приобретающая характер национального государства. Итак, «абсолютистское средневековье»? Трудность в том, что многие собственно средневековые государства тоже вполне могут быть обозначены как абсолютистские, и разница тут не во введении абсолютизма как бы впервые, а в стабильности абсолютистских государств и (часто, но не всегда) в приобретении ими национального характера. К тому же трудно обозначить послепетровскую Россию или Пруссию времен Фридриха II как средневековье даже с эпитетом «абсолютистское». Поэтому я решил остановиться на термине «стабильно-абсолютистское постсредневековье». Это исключит абсолютистские государства собственно средневековья (пятой, средневековой, в сущности раннесредневековой фазы) и тоталитарные государства седьмой фазы. Конечно, термин «постсредневековье» ( post - medieval ) носит нежелательный характер отрицательной дефицинии, но это все же лучше, чем рассудку вопреки называть давно ушедшую шестую фазу «новым временем» или вопреки всем укоренившимся традициям называть эту фазу средневековой, хотя бы и с ограничивающим эпитетом. Альтернативно я предложил бы называть эту фазу «абсолютистским предкапитализмом».

Как для пятой, так и для шестой фазы характерными являются эксплуатация прежде всего земледельцев и государственное господство землевладельцев (хотя формы государственной организации меняются), но в то же время существенно появление новых классов – буржуазии и наемных рабочих.

Чем больше побуждение господствующего класса к стабильности удовлетворяется, тем сильнее дискомфорт в остальных группах населения.

В постоянном дискомфорте жили женщины всех сословий, и даже уход под сень монастырей не был гарантией безопасности, не говоря уже о регламентации и неестественности монашеской жизни.

Возникший к концу пятой фазы класс буржуазии также испытывал сильнейший дискомфорт, потому что не был уравнен в правах с господствующим классом землевладельцев и был крайне ограничен в возможностях предпринимательства и изобретательства.

Дискомфорт, конечно, испытывал класс наемных рабочих, складывавшийся из разорившихся ремесленников, беглых (либо переданных в мануфактуры помещиками или государством) крестьян и даже беглых монахов. Но это была слишком разнородная масса, чтобы выработать общее для нее единство социальных побуждений; в какой-то части ее могли даже устраивать потери связи с организациями традиционными, прежними податными классами.

Мы уже знаем, что социально-психологический дискомфорт может быть снят появлением нового социально-психологического побуждения, новой идеологии, но лишь в том случае, если это побуждение имеет возможность активно проявляться. Сначала должно появиться чувство, что «можно думать иначе». Это содействует выработке плодотворных новых идей (в том числе научных) и новых технологий.

Для смены фаз необходима также выработка новой технологии изготовления оружия, что может содействовать смене дискомфортных производственных отношений. Однако необходимо учитывать, что новое оружие остается в распоряжении господствующего класса и не может непосредственно изменить положение класса низшего. Применение этого оружия скорее содействует стабилизации централизованного государства и разрушению изжившей себя феодо-вассальной системы. Но в то же время производство нового оружия – дело горожан, что способствует их известному социальному продвижению.

Важнейшими условиями перехода от средневековой фазы к постсредневековой можно считать создание альтернативных идей, принципиально нового оружия и появление стабильных государств, способных установить известное равновесие между классами – не только землевладельцев и земледельцев, но и успевших возникнуть буржуазии и наемных рабочих. Их возникновение связано с развитием товарно-денежных отношений, а их внедрение в сельское хозяйство может ослабить формальную и фактическую взаимозависимость землевладельцев и земледельцев, постепенно заменяя чисто насильственную эксплуатацию эксплуатацией экономической. Наиболее тяжкие формы зависимости земледельцев (например, крепостное право) могут быть ослаблены или даже отменены.

Все эти нововведения «срабатывают» не одновременно, поэтому в шестой фазе мы встретим общества и «полного развития», и «неполного»: есть новое оружие, нет альтернативной идеологии, есть и то и другое, но нет стабильности государства, и т.п.

Как видно из изложенного в предыдущем разделе, основные признаки следующей, постсредневековой фазы складываются отчасти уже внутри пятой фазы, а внутри самой шестой – лишь постепенно и неравномерно в различных странах Евразии. За тысячу лет существования средневековья дискомфорт все более накапливался во всех слоях общества. Меньше всего могли рассчитывать на комфортабельную жизнь основные массы земледельческого населения. Как мы увидим, конец пятой и начало шестой фазы ознаменованы крестьянскими восстаниями огромных масштабов. Даже для господствующего землевладельческого класса бесконечные войны с переменами границ и необходимостью непредсказуемых смен сюзеренов, что означало ненадежность сохранения жизни (своей и близких), были сильным дискомфортом. Нужна была государственная и официально-идеологическая стабильность, причем такая, которая поддерживалась бы определенным и достаточно мощным социальным побуждением к этой стабильности. На смену неустойчивым, не связанным общностью языка и традиционной культуры феодальным государственным образованиям приходят абсолютистские стабильные государства – настолько стабильные, что способствуют созданию внутри себя национального самосознания – исторического фактора, чрезвычайно важного для дальнейшего хода исторического процесса. Задачей нового, стабильного государства стало обеспечение равновесия между теперь уже четырьмя классами постсредневекового общества.

До полного набора необходимых для шестой фазы диагностических признаков успели дойти далеко не все общества мира. Еще раз отметим, что таким полным набором диагностических признаков абсолютистской постсредневековой фазы являются следующие: введение эффективного огнестрельного оружия, включая артиллерию, что знаменует конец существования войска вооруженных землевладельцев – рыцарства и аналогичных структур; возникновение (наряду с численно доминирующими прежними классами – привилегированных землевладельцев и в разной степени бесправных земледельцев) новых классов – буржуазии и наемных рабочих, – что связано с дальнейшим совершенствованием средств производства, и технологии оружейного дела в первую очередь. Социальные и идеологические порядки предыдущей фазы вызывают растущий дискомфорт, что выражается, с одной стороны, в крестьянских войнах, а с другой – в выработке множественных оппозиционных или альтернативных социально-психологических течений и идеологий, вырастающих в борьбе с прежними идеологиями, все еще господствующими. Официальной религии противостоят реформированные религии, хотя она и сама влияет на них. Но возникает ситуация «можно думать и иначе». Тем самым высвобождается и научная мысль, развиваются естественные науки, которые, однако, еще не становятся производительной силой. Для Европы (и отчасти для Китая) сюда прибавились открытие новых земель и колониальная экспансия, что прежде всего очень обогатило европейскую торговую, а затем и промышленную буржуазию и в конечном счете вывело континент на такой уровень жизни, какого не знал остальной мир.

Типичным для этой фазы является государственный абсолютизм особого рода. Абсолютистские государства, конечно, существовали и в более ранних фазах. Но для шестой фазы впервые характерны стабильные абсолютистские государства, имеющие определенные природные, религиозные и национальные границы. В пределах такого абсолютистского государства нового типа выделяются одна религия и одна сознающая себя национальность как господствующие. В этой фазе абсолютистские монархии представляли старый господствующий земледельческий класс. Но важно, что складывается ситуация, когда происходит растущее идеологическое брожение, с одной стороны, и непрекращающиеся попытки ранее суверенной феодальной знати сохранить власть в своих прежних или хотя бы каких-нибудь иных уделах – с другой. В этих условиях только абсолютизм был способен обеспечить государству и господствующей в нем религии стабильность в определенных территориальных границах, а возникающей буржуазии – стабильный внутренний рынок. В определенных территориальных границах абсолютизм мог поддерживать и обеспечивать равновесие между четырьмя классами постсредневекового общества. Он был способен сдерживать развитие альтернативных идейно-психологических тенденций, потенциально разрушительных для общественного строя шестой фазы. Стабильное абсолютистское государство отвечало на дискомфорт созданием определенных границ, определенного внутреннего рынка, стабилизацией определенных религиозных и национальных приоритетов. С приходом стабильного абсолютизма значительно уменьшилась неуверенность в устойчивости жизни, какова бы они ни была.

Создание стабильных абсолютистских государств является ответом на типичный для пятой фазы дискомфорт, вызывавшийся бесконечной войной всех против всех, от чего страдали прежде всего крестьяне, но также и горожане и сами феодалы. Однако возникающие большие абсолютистские государства не имели собственной, новой психологической базы. Не сразу определилось, почему надо было подчиняться государю в границах именно этой, а не другой территориальной конфигурации, почему должны были в ряде случаев порушиться ставшие привычными экономические и религиозные связи.

Достигнуть новой абсолютистской стабильности можно было, только обладая оружием, способным подавить рыцарскую вольницу, непреодолимое соперничество мелких государей. Они вели бесконечную кровавую борьбу за власть где угодно, даже независимо от территории, на которой возникала эта борьба, а поэтому делали невозможным и нормальный обмен товарами и развитие промышленности. Стабильность была безусловно в интересах класса землевладельцев, но также и в интересах класса буржуазии. Вот почему эффективное огнестрельное оружие, изготовляемое по заказам королей мануфактурами и ремесленниками, могло стать условием и предпосылкой новой фазы.

Стабильность государственных границ содействовала развитию определенного самосознания жителей внутри этих границ, где чаще всего какая-то этническая общность оказывалась численно преобладающей и могла считать создавшееся стабильное государство своим, а себя – господствующей нацией. Наряду с религиозным самосознанием складывалось и национальное самосознание.

Образование стабильного абсолютистского государства отчасти снимало противоречия, возникшие в пятой фазе, в которой друг другу противостояли два класса – землевладельцы и крестьяне. Становление этого нового типа государства способствовало и дальнейшему развитию классов буржуазии и наемных рабочих и высвобождению альтернативных идеологий. Эти явления, однако, не синхронны самому становлению абсолютизма, и потому наряду с обществами, обладающими всеми перечисленными диагностическими признаками шестой фазы, были и общества с неполным развитием фазового перехода из-за слабого развития промышленных мануфактур и промышленной буржуазии или слабого развития альтернативных идеологий.

Во всяком случае, три принципиально важных обстоятельства можно считать определяющими лицо шестой фазы: появление в том или ином порядке (1) эффективного огнестрельного оружия, (2) национального сознания как социально-психологического фактора и (3) конкурирующих альтернативных социально-психологических течений. На этих трех моментах стоит остановиться подробнее.

Метательные орудия (в частности, баллисты), нередко весьма хитроумные, но в основном действовавшие по принципу гигантского лука (аркбаллисты), были известны уже в имперской древности и довольно широко использовались вплоть до XIII в. В эти же периоды были известны и различные гремучие и зажигательные смеси. Дымный порох, состоявший из смеси селитры, серы и древесного угля, был изобретен в Китае в X—XI вв. и был известей (или же вновь изобретен) в Европе в XIII в. На XIV век падает первое широкое применение огнестрельного (пиробаллистического) оружия. Оно начинает экспортироваться; например, на Русь в XIV – начале XV в. стали импортировать пушки и порох. Часто порох смешивали из его составных частей в ближнем тылу линейных войск или прямо на поле боя.

Первые пушки представляли собой шаровидные или урновидные сосуды; заряжались они с дула. Подожженный порох мог выбрасывать из них тяжелые стреловидные предметы, камни или каменные ядра и даже бочонки с горючей смесью. Вскоре появились цилиндрические орудия (бомбарды разных наименований) из литой бронзы. Все они не имели стандартного калибра, но преобладали калибры крупные. Вплоть до XV в. это были преимущественно орудия на неподвижном деревянном станке. Сами орудия были не особенно прочны и нередко представляли большую опасность для артиллериста, чем для противника, и всегда были чрезвычайно мало дальнобойны и нескорострельны. При этом пороховая мякоть легко спрессовывалась и нередко либо не взрывалась вообще, либо взрывалась несвоевременно. Эти пушки не представляли большой опасности для конного войска, облаченного в кольчуги или латы. Была даже выработана тактика их обезвреживания: перед бомбардой выстраивался сплошной конный строй, имевший справа и слева группы всадников, вооруженных пиками; после первого выстрела из пушки, обычно мало прицельного, рыцари с пиками быстро окружали артиллерийский расчет, отрезая ему путь отступления, а центральный конный отряд бросался лавой вперед и уничтожал расчет, прежде чем он успевал перезарядить пушку.

В середине XV в. начал изготовляться гранулированный порох, что значительно облегчило заряжание и стрельбу из орудий.

Наряду с первичными пушками появляется и ручное огнестрельное оружие – ручная пищаль [111]111
  Главным оружием рыцарей со времен крестовых походов был арбалет (арк-баллиста, см. выше).


[Закрыть]. Туфангом —на Востоке, пищалью – на Западе, а также бомбардой, кулевриной и т.п. первоначально обозначались как предки пушки, так и предки ручного оружия, но постепенно название «пищаль» закрепилось за последним. Прежде в одну категорию входили и семиметровое орудие со стокилограммовым зарядом, и метровое с пулей весом в десять граммов – все это было «артиллерией». Ручная пищаль представляла собой трубку длиной 20—30 см, с дырочкой, просверленной в некотором отдалении от казенной части. Порох плотно забивался в трубку, затем в дуло клали свинцовый шарик – пулю, забивали пыж, и заряд поджигался фитилем через боковое отверстие. Не сразу был придуман приклад для стрельбы с плеча. Хотя пищаль стала известна на Востоке не позже эпохи Тимуридов, она не вывела азиатские страны на уровень новой военной техники шестой фазы.

Другим обстоятельством, мешавшим развитию артиллерийского боя, было уже упомянутое отсутствие стандартизации орудий. Каждый оружейник придавал пищали такой калибр, какой ему мог вздуматься. Орудие стреляло только до тех пор, пока имелись ядра или пули подходящего калибра, а это значит – недолго.

Специальный замок для фитиля был изобретен в середине XV в. (для аркебуза). В середине XVI в. был введен мушкет – более тяжелое устройство, чем аркебуз; мушкетер стрелял с деревянной распорки тяжелыми пулями, закладывавшимися с дула по восемь-десять штук. Мушкет давал тяжелую отдачу, от которой надо было защищать плечо (например специальной подушкой). В XVI в. вводится и кремневый запал вместо фитиля. Нарезные стволы с прямой нарезкой появляются с конца XV в., со спиральной – много позже, но нарезка была ненадежна и дорога, и постоянное употребление нарезных малых карабинов начинается лишь с середины XVIII в. (в сочетании со штыком); в конце XVIII – начале XIX в. появляются нарезные ружья, заряжавшиеся с казенной части (винтовки).

Большую эволюцию прошло и собственно артиллерийское орудие. Первые бомбарды и мортиры были неподвижны и годились только для осадного боя (такой бой засвидетельствован при осаде и взятии Константинополя турками в 1453 г.). Позже пушки перевозятся на телегах, а с конца XV в. ставятся на колеса. Сложно развивалось и перетаскивание пушек – сначала на волах, потом на лошадях, запряженных цугом, дулом вперед, и лишь с середины XVI в. – специальными парными упряжками, дулом назад.

Навесной артиллерийский огонь появился лишь в середине XVII в. (мортиры).

С конца XV – начала XVI в. пушки устанавливаются на морских судах. Делаются попытки стандартизировать калибры, но решительный успех в этом был достигнут лишь в XVIII в.

Мнение, что рыцарство было уничтожено пушкой, требует уточнения: победа огнестрельного оружия над арбалетом произошла в XVI—XVII вв.

Изобретения в области огнестрельного оружия очень быстро перенимались одной армией от другой, и нередко трудно установить приоритет того или иного изобретения. Весь период с XIV по XVII в. с военно-технологической точки зрения можно считать подготовительным для утверждения шестой фазы исторического процесса.

Итак, общество шестой фазы было вооружено огнестрельным оружием. Прежде чем перейти к вопросу о его вооружении в идейном смысле, остановимся еще на одном уже упоминавшемся факторе, который приобрел значение впервые в шестой фазе, но затем играл огромную роль и в седьмой фазе и продолжает ее играть поныне. Речь пойдет о национальном самосознании. Оно основывается на социальном побуждении «быть как все», но также и «быть среди своих» и поэтому как бы под защитой.

С тех пор как первобытный человек понял, что существует «я» и существует «не я», т. е. внешний мир, и что этот мир если не прямо враждебен, то, во всяком случае, плох и опасен, человек ищет опору в «ближних», в «своих». (Это в первую очередь, конечно, нуклеарная и большая семья, род, lineage , поселок, город.) Но воины пятой и наступающей шестой фазы, само государственное устройство того времени, вечные смены воинственного начальства ослабили или уничтожили большую семью, lineage , а для существования города (в тогдашних условиях нередко самодостаточной общественной единицы) требовалось поддерживать его соприкосновение и обмен с другими городами и противопоставлять их друг другу.

Какая-то солидарность людям всегда нужна, и не только с женой и детьми у семейного очага. Она создавалась, во-первых, общностью религии, во-вторых, общностью города, но особенно общностью стабильного государства. Приняв более или менее постоянные очертания, такие государства получили и более или менее постоянное население с общим языком, религиозными традициями, с выработавшимся типом характера. А те периферийные группы, которые не подходили под это единство, довольно быстро сливались с основным населением в одно целое, потому что это же государство обеспечивало и таким группам более надежное существование, чем они имели в пятой фазе.

Историк может наблюдать в ряде социумов возникновение осознания общности культуры (в меньшей степени – языка) [112]112
  Заметим, что, например, в древней Месопотамии, при полном осознании существования общей культуры, были два языка (сначала шумерский и аккадский, затем аккадский и арамейский).


[Закрыть]уже в третьей фазе (египетской, эллинской, римской, русской общности и т.п.), а затем осознания общности религии и в меньшей степени языка (в пятой фазе). Но, по изложенным причинам, только образование стабильных государств в шестой фазе способствует осознанию общности и языка, и религии, и культурного наследия, и собственной государственности, что мы и можем обозначить как национальное самосознание в полном смысле слова.

Этим мы вовсе не хотим сказать, что национальное самосознание связано исключительно с обладанием своей государственностью. Напротив, раз возникнув у одних народов (обладавших государственностью), национальное, самосознание начинает восприниматься как важнейший фактор для занятия всякой популяцией стабильной ниши в обществе и потому как особо важная ценность, обладание которой ощущается как необходимость. У не имеющих собственной государственности народов самосознание может стать даже более активным, чем у имеющих ее, так как наличие национального самосознания при отсутствии государственности воспринимается с течением времени как очень резкий дискомфорт и требует удовлетворения.

Но этот процесс в основном протекает уже в седьмой фазе и будет нами рассмотрен позднее [113]113
  Признание права всех наций на самоопределение есть предвестник грядущего перехода в восьмую фазу, для которой оно является уже одним из диагностических признаков. Национальное самосознание начинает повсюду становиться важным фактором в международной политике с 1800– 1900-х годов (первоначально только в Европе, где этот фактор сказался в политическом переустройстве после Первой мировой войны).


[Закрыть].

В своем первичном виде национальное самосознание можно считать образующимся из трех факторов: религиозного самосознания, территориально-государственной общности и языкового взаимопонимания.

Особый случай представляли евреи. По бытовым языкам они распадались на восточноевропейских (ашкеназских, первоначально – главным образом – польских) евреев, у которых разговорным был язык германской группы – идиш; на испано-голландско-греко-балканских (сефардских) евреев, для которых разговорным языком был ладино, или худесмо, – диалект испанского; на ближневосточных евреев, говоривших по-арабски, по-персидски или на других восточных языках. Однако все они имели единый общий литературный язык – иврит (древнееврейский – единый, хотя и с местными вариантами). Религиозная догма иудаизма требовала, чтобы всякий еврей постоянно, по возможности ежедневно, читал Библию, как известно, написанную на древнееврейском. Поэтому все евреи-мужчины (и часть женщин) всегда умели читать и писать на иврите, а многие говорили на нем. Это было наследие третьей и четвертой фаз с их более высокой грамотностью.

В эпоху всеобщего господства прозелитических религий, заинтересованных в расширении сферы своего распространения, евреи были приверженцами религии, по определению чуждой соседям, – религии, для которой прозелитизм был почти невозможен и рано запрещен. Поэтому евреи были связаны осознанием общности не только религии, но и особой исторической судьбы, сделавшей их практически только и исключительно горожанами. Занятие сельским хозяйством им было почти повсеместно запрещено государством, охранявшим существующие социальные отношения между крестьянами и землевладельцами. В силу требуемой их религией общей грамотности евреи были повсеместно связаны общностью священного, но в то же время достаточно широко распространенного и в быту языка – иврита. Для всех евреев он был языком не только богослужения, но и литературы и культурного общения среди мужчин. При сильном развитии народно-религиозного сознания евреи были лишены возможности и даже надежды создать национальное государство. Лишь в Польше они имели в течение некоторого времени самоуправление. Только в седьмой фазе евреи приобретают в ряде стран равноправие с местным населением, что приводит отчасти к полному растворению заметной доли еврейской интеллигентной элиты в местной интеллигенции, отчасти к движению за создание локального еврейского национального государства.

В отношении поголовной грамотности евреи отличались от прочего средневекового и постсредневекового населения, которое было почти поголовно неграмотно. Латынью, церковнославянским, литературным арабским и китайским, а также санскритским – тоже языком культурного общения – активно владели только немногие, главным образом священнослужители, позже и некоторые представители светской элиты. Эти языки были связаны с религиозными регионами, а не с национальностями.

Национальное самосознание как исторический фактор нельзя понять в отрыве от национального характера. Национальный характер складывается из усвоенных традиционных ценностей (главным образом религиозных) и соответствующих антиценностей, а также из ценностей и антиценностей, созданных конкретной судьбой этноса, легшего в основу нации. Интересно, что религия может перемениться, даже замениться атеизмом, но созданные ею ценности и антиценности могут сохраняться (или, во всяком случае, прослеживаться) еще столетиями, пока те и другие не будут вытеснены совершенно иными могущественными силами исторических судеб. Сам национальный характер, каков бы он ни был, непременно полностью входит в национальное сознание как ценность, как нечто явственно ценное, но в то же время те же черты характера могут негативно оцениваться соседними нациями, у которых иная религиозная и историческая судьба. Для них эти черты будут антиценностью. Вся шестая и особенно седьмая фаза исторического процесса заполнены ожесточенными и нередко кровавыми межнациональными распрями. Существенно, однако, иметь в виду следующие три обстоятельства.

Во-первых, национальный характер – явление не извечное, а переменное: нынешний мирный норвежец имеет другие ценности, чем его предок – пират-викинг; грек времени Перикла не похож на типичного христианина-догматика, византийского грека, а тот – на современного. Во-вторых, черты национального характера могут быть установлены только в среднем, т. е. они вовсе не обязательно проявляются в отдельных индивидах. В-третьих, если национальные черты и проявляются в отдельном индивиде, то только до тех пор, пока этот индивид находится в данной национальной среде. Стоит человеку окунуться в другую национальную среду, как во втором, самое позднее в третьем поколении его потомками будут усвоены черты типического характера «усыновившей» нации. Поэтому Кантемир – не румын, а русский; Пушкин – не эфиоп (точнее, не эритреец), а русский; Лермонтов – не шотландец, а русский; Мандельштам – не еврей, а русский; Виктор Цой – не корейский, а русский певец. Точно так же Руссо – не швейцарский, а французский мыслитель; Анахарсис Клоотс – не немецкий, а французский революционер; Модильяни – не еврейский, а французский художник; Гендель – не немецкий, а английский композитор; Бернард Шоу – не ирландский, а английский писатель; лорд Биконсфильд – не еврейский, а английский государственный деятель; ван Бетховен – не фламандский, а австрийский композитор; Шамиссо – не французский, а немецкий романтик. И такие списки можно продолжать до бесконечности.

Как легко ассимилируются в новой нации отдельные лица и семьи, точно так же ассимилируются и этносы. Мы уже упоминали о том, что нельзя ставить знак равенства между людьми русской нации и славянами, говорившими на прасла-вянском или антском языке где-то на территории Белоруссии в самом начале нашей эры. В состав русской нации вошли и сарматы, и венеды, и водь, и ижора, и пермь, и мещера, и часть половцев, мордовцев, татар, поляков, евреев, немцев, голландцев, датчан, шведов, жмуди (и других балтоязычных племен) и т. д. Но из этого разносоставного тигля к началу шестой и в течение седьмой фазы исторического развития вышла русская нация с ее специфическим национальным характером, всемирно признанными достоинствами и хорошо известными нам самим недостатками. То же, или приблизительно то же, можно сказать и о любой другой нации, имеющей свое самосознание.

Из-за составного характера своего происхождения и неоднородности происхождения своих традиций, которые Могут оцениваться в определенных условиях как ценности, а в определенных – как антиценности, ни одна нация не вправе кичиться перед другими: англичане – не непременно нация джентльменов, немцы – не обязательно нация господ, русские– не народ-богоносец, которому суждено осчастливить весь мир, и турки —вовсе не те манкурты, которых мы наблюдали в войске янычар (они, кстати, этническими турками и не были). И вообще надо помнить, что национальный характер не закладывается в генную информацию, а зависит в основном от долгого воспитания средой.

На уровне генов наций нет, хотя на нем могут быть заложены различные способности, таланты, да и отрицательные черты индивидуального характера [114]114
  Различие в распределении групп крови у разных популяций, конечно, к национальности отношения не имеет, да и ареалы распространения групп крови и национальных характеров (и языков) совершенно различаются.


[Закрыть].

Но со всеми этими уточнениями мы должны признать, что начиная с шестой фазы национальное самосознание становится действенным фактором исторического процесса, и мы будем далее это учитывать.

В шестой фазе исторического процесса складывались альтернативные социально-психологические движения и стало возможно «думать иначе».

Не все общества Евразии выработали к XVII—XVIII вв. полноценную шестую фазу: страны Западной Европы, включая Францию, Германию, Великобританию (и отчасти Священную Римскую империю и Италию), принадлежали к абсолютистской постсредневековой фазе в полной и развернутой форме; на Дальнем Востоке в эту же фазу начал входить Китай и – с некоторым запозданием – Япония; слабее признаки шестой фазы были в Польше, на Балканах, в России; она едва намечалась в Турции; Иран же, Средняя Азия и Индия, а также все арабские страны задержались в пятой фазе; в XIX в., когда и у них на месте религиозного самосознания возобладало самосознание национальное, им пришлось догонять другие народы, уже находившиеся в седьмой, капиталистической фазе.