Текст книги "Пути истории"

Автор книги: Игорь Дьяконов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Ранние империи как огромные машины для ограбления множества народов не могли быть устойчивыми образованиями, потому что простое ограбление было только перераспределением и не могло достаточно обеспечивать расширенное воспроизводство и развитие производительных сил. Грабительская политика империи вступала в противоречие с потребностями нормального разделения труда между включенными в ее состав областями; торговые нити, как уже упоминалось, вскоре были перенесены за пределы империй – в финикийско-греко-римский полисный мир (VII—IV вв. до н. э.), на «шелковый» путь, не контролировавшийся Китайской империей (I в. до н. э. – II в. н. э.), и т. п.

Чем более вырастали империи, тем менее они оказывались стабильными, но вслед за падением одной империи сейчас же возникала другая. На Ближнем Востоке вслед за Ассирией появились Ново-Вавилонская и Мидийская империи, затем Ахеменидская, затем Селевкидская, затем Римская, Парфянская; в Индии империя Маурья сменилась империей Кушан (II в. до н. э. – IV в. н. э.), а та – империей Гупт (IV—VI вв. и. э.); в Китае империя Цинь (III в. до н. э.) быстро сменяется империей Хань (II в. до н. э.). Империи возникали вновь и вновь потому, что принудительное объединение областей производства средств производства и производства предметов потребления все время оставалось для общества поздней древности жизненной необходимостью.

Постепенно выяснилось, что для империи помимо армии и общеимлерской администрации необходим еще один механизм. Он призван был обеспечить реальное функционирование расширенного воспроизводства в условиях существующих производительных сил и производственных отношений и при этом быть гарантированным от произвольного имперского вмешательства. Механизм этот вырабатывался постепенно, встречая на первых порах решительное противодействие армии и администрации, которые видели в нем подрыв монопольного единства империи; тем не менее он рос и развивался, хотя в неодинаковой степени в различных империях древнего мира. Наилучшим механизмом явилась система независимых, самоуправляющихся городов внутри целостной империи – центров ремесла и торговли. Отсутствие слишком сильного царского вмешательства и налоговые привилегии создавали благоприятные условия для развития товарного хозяйства и весьма значительного роста богатств господствующего класса, а мир в пределах империи обеспечивал безопасные связи с сырьевыми районами и районами сбыта товаров.

В Западной Азии этот процесс хорошо прослеживается уже при империи Ахеменидов (VI—IV вв. до н. э.), но получает мощный толчок после завоеваний Александра (IV в. до н. э.), когда на Восток была распространена, хотя и в подчинении верховной имперской власти, греческая модель полиса. Она просуществовала, постепенно хирея, в течение всего времени существования эллинистических империй, созданных преемниками Александра: Птолемеями (в Египте и за его пределами), Селевкидами (на Ближнем и отчасти Среднем Востоке) и Аршакидами (в Парфии и Армении),– а затем и римлянами. Менее всего был затронут полисной системой Египет, в основном сохранивший архаические черты государственной бюрократической эксплуатации. Самоуправляющиеся республики были известны и в Индии, где они создавались до эпохи Маурья, но здесь имперские власти не сумели ими воспользоваться, и они захирели очень рано. В Китае при империи Хань наблюдаются известные послабления для торгово-ремесленной прослойки населения и значительный рост городов, самостоятельность которых, однако, была несравнима с парфянскими грекоязычными полисами. Все же они выполняли (особенно вначале) свою роль по стабилизации обмена между районами производства средств производства и районами производства продуктов потребления. Отсутствие полисной системы в Индии и Китае способствовало более скорому падению здесь империй древнего типа и переходу к раннему средневековью.

Главным эксплуатируемым классом в фазе поздней (имперской) древности на обоих ее этапах являлись.не рабы, а некоторая часть населения, имевшая разные наименования в различных империях (лаой в эллинистических империях, шудры (и дасью) в Индии, цзянь-минь в Китае, колоны в Римской империи [36]36
  Термин «колоны» стал применяться к основному эксплуатируемому населению лишь в поздней Римской империи; в ранней в основном эксплуатировались собственно рабы, по крайней мере в самом Риме и в Италии.


[Закрыть]). Рабство существовало в течение обеих фаз древности и всех последующих фаз истории, однако почти всегда (за исключением отдельных регионов и отдельных периодов) играло вспомогательную роль.

Неясно, можно ли вообще считать рабов отдельным классом или их следует считать низшей прослойкой класса древних подневольных людей, которых мы предложили условно обозначать как илотов. Люди, принадлежавшие к этому классу, обязаны были создавать избыточный продукт в пользу господствующего класса (этот класс часто принимал форму военной аристократии или бюрократии). Продукт мог изыматься в форме простого налогообложения [37]37
  Мы уже отмечали, что налогообложение не всегда можно считать эксплуатацией (если налоги идут на общественно необходимые цели), но, конечно, оно может использоваться и как форма эксплуатации.


[Закрыть](в Касситской Вавилонии во второй половине II тысячелетия до н. э., затем в Ассирии, в ханьском Китае и т. п.) или же в виде оброка и барщины. Если он взимался в форме налога, то мог переуступаться государством определенным чиновникам и/или военачальникам, а также их потомству или поступать непосредственно государству и распределяться среди господствующего класса каким-либо другим способом.

Сохранение полисной системы было характерно для наиболее могущественной и высокоразвитой (и самой богатой) империи поздней древности – Римской. Важнейшая ее особенность заключалась в том, что завоевания здесь велись не каким-либо царем отдельного традиционного государства, а самим полисом Рим. Предпосылки превращения римской городской республики и зависимых от нее областей в империю были созданы при полководце и диктаторе Юлии Цезаре, убитом республиканцами в 44 г. до н. э. и затем при Августе, собственно основоположнике Римской империи. Оба, однако, считались (как и длинный ряд их преемников) республиканскими магистратами. Основная часть Средиземноморья была завоевана еще республиканским Римом, и даже после установления империи Цезарем и Августом полисы повсеместно являлись ее важнейшей структурной частью.

Использование, хотя и в урезанном виде, полисной системы (и даже распространение ее на новые регионы) придало Римской империи стабильность, которой были лишены индийские и китайские империи поздней древности [38]38
  Отсутствие полисной системы, основанной на общинно-частной собственности, способствовало сохранению двух секторов экономики в Китае еще и в фазе поздней древности.


[Закрыть]. В привилегированном положении находились граждане самого Рима, однако по мере утраты независимости подчиненными полисами и все большей формализации их институтов наиболее выдающимся гражданам полисов тоже стало дароваться римское гражданство, пока, наконец, в 212 г. при императоре Каракалле оно не было даровано вообще всем свободным в империи. Отсюда само понятие гражданства, как оно было создано в греческом полисном мире в середине I тысячелетия до н. э., потеряло смысл: римское, гражданство стало означать просто подданство Риму и подверженность римскому налогообложению. Это, как мы увидим, было первым шагом к переходу к еще одной, пятой фазе в истории человечества.

Наиболее существенной чертой, отличающей фазу поздней (имперской) древности от средневековья, является стабильное сохранение лично-свободного крестьянства (оно, хотя и обязывалось платить налоги и нести воинскую службу, не было собственностью какого-либо лица или государственного органа), а также свободных горожан. Древность кончается не тогда, когда кончается рабская эксплуатация (она продолжается и в средневековой, и в капиталистической фазе, и в условиях так называемого развитого социализма). Древность завершается тогда, когда прекращается личная свобода.

Можно ли считать позднюю древность способом производства, отличным от способа производства ранней древности (особой «формацией», или фазой)? Уровень развития производительных сил и средств насилия (оружия) совершенно различен для ранней и поздней древности и в последней опирается на совершенно новую технологию (железный век, ранняя форма стали). Характер эксплуатации низшего класса в поздней и ранней древности отличается мало, однако В. П. Илюшечкиным было показано, что формы эксплуатации не привязаны строго к той или иной фазе исторического развития. Различаются, с моей точки зрения, формы собственности: если для ранней древности характерно противопоставление дворцово-храмовой и обшинно-частной форм собственности и почти полное отсутствие регулярного налогового обложения [39]39
  Так, в Месопотамии III тысячелетия до н. э. регулярное налогообложение отсутствовало; были регулярные вызовы на оросительные работы (необходимые всем классам общества) и нерегулярные поборы различного характера.


[Закрыть], то для поздней древности – во-первых, сосуществование государственной собственности и собственности частной, во-вторых, разная степень сословной разделенности свободного населения (в Индии – «варны»: жрецы, воины, прочие «дваждырожденные», т. е. полноправные; право гражданства в полисе есть тоже, конечно, сословная принадлежность!) с разным объемом собственнических и гражданских прав («свобод»), причем и эксплуатируемый класс (включая иногда рабов [40]40
  В Ново-Вавилонской и Ахеменидской империях рабы, оставаясь собственностью своих хозяев, могли осуществлять собственное производство, давать деньги в рост, иметь своих рабов и т. п.


[Закрыть]) не полностью лишен собственности на средства производства или, по крайней мере, стабильного владения ими. На то, что имперская древность является одной из закономерных фаз всего исторического развития, указывает и ее примерно синхронный и универсальный характер (от Атлантического океана до Китая и, по-видимому, даже до Японии). Не нужно говорить, что политическая надстройка имперской древности тоже отлична от политической надстройки ранней древности.

Имперская древность отделена от ранней древности не социальным переворотом снизу (народной революцией), а закономерным фазовым переходом, в течение которого создавались все необходимые признаки новой фазы («стальное» оружие, имперская идеология, новые формы эксплуатации труда и организации господствующего класса).

Становление государств имперской древности знаменует переход к новой исторической фазе; с точки зрения традиционной марксистской теории между ними должна бы лежать грань насильственного переворота. Таковым можно считать совершавшееся повсюду насильственное завоевание империями обществ типа ранней древности. Но если это и была революция, то революция сверху. Следовательно, и социально-психологические механизмы, непосредственно двигавшие этим переворотом, надо искать не в идеологии масс – те повсеместно держались за старое, – а в психологии образующегося имперского господствующего класса. Хотя мы видим, что в большинстве империй сохранялись прежние пантеоны и даже прежнее терпимое отношение к соседним культам, несколько иным, чем собственные, возникали и особые, ведущие – например, столичные – культы. Но появляется и еще новая черта: верховный бог рассматривается как царь небесной империи, а прочие боги образуют вокруг него придворный штат. Так было на большей части Ближнего Востока и в Римской империи. В Китае культ безличного, но сознательного божественного «Неба» активно начинает вытеснять местные архаические культы еще до начала имперского периода. В ряде стран наблюдается и обожествление царя.

Но если имперская революция происходит вне воли и ведома народных масс, то среди народных масс под влиянием тех же социально-политических и экономических процессов зреют новые социально-психологические побуждения, имеющие далеко идущие исторические последствия.

Усложнение технологии и социальных отношений уже в период ранней древности привело к пониманию того, что причинно-следственные связи являются не только мифологическими. Все более неудовлетворенным оставалось социально-психологическое побуждение к защищенности, «справедливости». Роковой вопрос «почему?» вставал все болезненнее. Он звучит в замечательных произведениях древности – еще глухо в вавилонском «Эпосе о Гильгамеше», громко в поэмах «Вавилонская теодицея» и «Невинный страдалец» и в библейской «Книге Иова» (I тысячелетие до н. э.). Глухо звучит он даже в некоторых, в целом очень архаических ведических гимнах Индии того же времени. В дальнейшем в этом регионе вырабатывается учение об индивидуальном спасении путем освобождения себя из рабства чувственного мира и «узнавания» вечных начал бытия (Упанишады, VII—II вв. до н. э.?).

Но этим дело не ограничивается: возникают учения универсального, не локального характера, которые ставят во главу угла добро, этическое начало. При этом (на первых порах) либо вовсе отрицается существование каких-либо божеств (как в раннем джайнизме, VII в. до н. э., созданном Джнатрипутрой, или Натапуттой; джайнисты видели освобождение от зла в крайнем аскетизме), либо божествам приписывалось совершенно второстепенное значение, как в буддизме, созданном Сиддхартхой Гаутамой, или Буддой, в VI в. до н. э.

По учению Будды, отрицавшему традиционное сословное деление индийского общества, этически правильное поведение в конечном счете ведет к личному освобождению любого человека от мирских страданий (в нирване). Те, кто приобщился к такому освобождению, могли отказаться от нирваны и стать бодхисаттвами, которые способны помогать страдающим (это, по-видимому, концепция более позднего буддизма). Сам Будда проповедовал устно; письменный буддийский канон, весьма объемистый, начал складываться, видимо, в III —I вв. до н. э. Буддизм был учением прозелитическим, т. е. не замыкающимся в какой-то одной человеческой общности, а вербующим сторонников.

В Китае уже в эпоху царства Западного Чжоу (XII – VII вв. до н. э.) наблюдаются признаки отмирания архаической мифологической религии, а на грани VI и V вв. до н. э. появляется учение Конфуция, впервые положившего в основу идейной жизни общества нравственное начало (жэнь — «человечность»). Это понятие, однако, не означало некой любви ко всему человечеству, а предполагало прежде всего любовь к семье и почитание матери и особенно отца; затем эта любовь иерархически распространялась на главу рода (впоследствии на законного начальника) и, в конечном счете, на государя. Но во главу угла был положен некий культ нуклеарной семьи как основы всех структур человеческого общества. Конфуцианская семья не обязательно мыслилась как моногамная; состоятельный человек мог, основать и полигамную семью, при этом жены не были затворницами гаремов (как впоследствии в исламе); все они свободно общались с внешним миром и пользовались правом на почтение, полагающееся замужним дамам.

В своей первоначальной форме конфуцианство было не столько религией (хотя оно и предполагало верховный культ Неба, допуская культы и других богов), сколько философским мировоззрением и даже образом жизни. В дальнейшем конфуцианство испытало многие превращения.

В Иране и примыкающих к нему районах Средней Азии слагается на очень ранней стадии, в сущности еще на самой грани создания ранних государств, учение Зороастра (Заратуштры), изложенное в гимнах Гат и содержащее определенные постулаты, призванные обеспечить общественную справедливость. Однако главным содержанием зороастризма стали формальные моменты: запрет гекатомб скота, культ чистых стихий – воды, огня и плодородной земли – с запретом сжигать трупы или хоронить их в плодородной земле. Но, кроме того, зороастризм обещал посмертную награду безгрешным (переходящим в рай по узкому, как волос, мосту Чинват) и (по-видимому, на каком-то более позднем этапе развития учения) приход Спасителя и царство гармонии в будущем. Дата возникновения зороастризма неясна (VIII – VII в. до н. э.?).

В особом положении оказалось население Израильского царства и в еще большей степени – отчленившегося от него Иудейского царства в Палестине. Возникший для израильских племен еще в догосударственный период запрет поклоняться другим богам, кроме союзного племенного бога Яхве, в результате развития движения пророков (Осии, VIII в. до н. э., Исайи и его школы, VIII—V вв. до н. э., Иеремии, VI в. до н. э., и др.) привел к концепции существования одного, вообще единого, бога. Культ единого бога (иудаизм) помимо различных ритуальных предписаний опирался на этические основы, изложенные в «Десяти заповедях», весьма близких по содержанию к пяти заповедям Будды и легших в основу европейской этики на все последующие времена. Возможно, под влиянием зороастризма в иудаизме затем выработалось учение о приходе в будущем «помазанника» – мессии из рода второго общеизраильского царя и основателя иудейской династии Давида; именно мессия создаст абсолютно гармоничное и вечное царство для израильтян; но ряд пророков, начиная с Иеремии, мыслил это будущее мессианское царство как имеющее целью объединить все вообще народы.

Как это было обычно в эпоху древности, древние иудеи были, за редким исключением, грамотны [41]41
  Очень важно подчеркнуть, что в обществе эпохи древности, как ранней, так и особенно имперской, в отличие от средневековья среди всего свободного населения грамотность повсюду имела широкое распространение.


[Закрыть]. Распространившееся среди них учение и связанные с ним проповеди принимали письменную форму; их отбор и редактирование относятся в основном к периоду V—II вв. до н. э.; окончательную форму канон Библии (евр. «Танах», в христианстве «Ветхий Завет») получил к 100 г. н. э.

Начиная со II в. до н. э. внутри иудаизма возникают различные обособленные течения, придававшие этическому моменту все возрастающее значение. В начале I в. н. э. появляется Иисус [42]42
  Для христианского читателя отмечу, что я излагаю лишь внешнюю историческую канву событий и не касаюсь того, что является делом веры.


[Закрыть], отвергавший ритуальные моменты иудаизма и придававший вере в единого Бога-Отца целиком этический характер. Иисус объявил себя (или был признан учениками) обещанным иудеям «Помазанником» («Мессией», греч. «Христос»).

Появление предполагаемого царя вечного Израильского царства представляло политическую опасность как для господствовавших в это время в Палестине римлян, так и для официальной иудейской верхушки, заинтересованной в мире с римскими властями, и Иисус был казнен распятием на кресте. Однако его сторонники объявили о его воскресении и вознесении на небеса, с тем.чтобы ему «в последнее время» прийти «судить живых и мертвых, его же царствию не будет конца». Приверженцы Иисуса продолжали считать себя частью иудейства; понадобилась энергичная деятельность Павла из Тарса для того, чтобы догматично сформулировать христианское учение, сделать его прозелитическим и распространить на всю Римскую империю – сначала среди разбросанных по ней групп иудейских беженцев, потом и вообще народных низов, а затем и среди всего населения.

Уже события и идеи раннего христианства излагались в письменных памятниках, но традиционный текст «Нового Завета», включающий четыре истории жизни Иисуса – «Евангелия», а также «Послания» Павла и некоторых других апостолов и «Апокалипсис» – поэтическое видение конца света и установления Царства Божия на земле, сложился к III в. н. э., а окончательно был канонизирован еще позже.

Все этические учения древних народов были оппозиционными по своему характеру, и впоследствии в сильно переработанном виде большинство их сыграло свою роль в социально-психологическом обосновании перехода от фазы имперской древности к средневековой фазе развития исторического процесса.

В Средиземноморье этически окрашенное учение греческого мудреца Сократа, умертвившего себя по приговору суда (V в. до н. э.), оказало влияние лишь на численно небольшой слой философствующей «интеллигенции»; в основном сохранились культы старого типа, характерные для многочисленных полисов и царств ранней древлости. Такой ход идейного развития обусловливался сохранением, хотя и все более формальным, полисного строя внутри эллинистических и Римской империй. В период поздней империи и здесь все же возникают различные «религии спасения» (герметизм, учение орфиков, гностицизм, митраизм). Но ни одно из них в смысле обращенности к психологическим нуждам большинства населения не могло поспорить с христианством.

Что касается самих империй древности, то их отношение к этико-догматическим религиям было различным в зависимости от обстоятельств. Ассирийская и Ново-Вавилонская империи довольствовались перестройкой традиционной мифологии по образцу имперской земной администрации (о попытке религиозной реформы последнего ново-вавилонского царя – Набонида мы знаем очень мало). Мидийская и Ахеменидская империи приняли зороастризм, по-видимому, в очень искаженном виде; возможно, он уже тогда включал более позднее, чем созданное самим Заратуштрой, учение о явлении Спасителя в конце времен. В то же время эти империи не только допускали дальнейшее функционирование архаических локальных культов, но и покровительствовали им. Эллинистическая и Римская империи сохраняли местные культы архаического типа, обусловив их дальнейшее существование повсеместным введением культа главного божества – покровителя империи или культа самого обожествленного императора.

Поскольку буддизм считал добродетелью покорность своей доле и проповедовал спасение только через внутреннее самосовершенствование, он редко подвергался преследованиям со стороны государства. Мало того, буддисты в сущности обещали монархам, создававшим империи, лучших подданных, более покладистых, более удовлетворенных, чем буйные брахманисты (придерживавшиеся традиционных причудливых и разнообразных индийских мифологий, а также традиционных культов), разделенные на враждебные друг другу, частью озлобленные, частью отчаявшиеся, жесткие сословные группировки (варны), нередко уже не соответствовавшие реальным социально-экономическим отношениям, существовавшим в обществе. Поэтому династия Маурья приняла буддизм как официальную догматическую религию (однако то допуская, то преследуя джайнизм и безусловно допуская архаические брахманистские и более поздние индуистские культы); отметим, что известная терпимость была вполне в духе буддизма. Нечто аналогичное происходило и при династии Кушан – наряду с буддизмом на территории Индии сохранялись и древние культы, породившие уже к началу новой исторической фазы, на основе большой религиозно-философской работы, новые авторитетные учения индуизма. Буддизм (в менявшихся формах) был отнесен на периферию – в Тибет [43]43
  Буддизм направления Махаяны (Тибет, Монголия, Китай, Япония) уже очень отличался от первоначального учения Сиддхартхи Гаутамы: бодхисаттвы превратились в божеств, появились и другие божества. Направление Тхеравада – более архаичное; оно было распространено на Цейлоне, в Бирме, Таиланде, Камбодже.


[Закрыть], позже в Монголию, Китай, на Цейлон [44]44
  Ныне официально называется по-санскритски Шри-Ланка («Священная Ланка»), Слово Ceylon – чит. си-лонг – это местное сингальское произношение этого названия острова. Официально принята санскритская форма, чтобы не обижать тамильское (дравидское, не индоевропейское) население острова, для которого санскрит есть все же язык священных писаний. Отметим, что только сингальцы – буддисты; пришедшие на остров позже тамилы – индуисты.


[Закрыть], в Бирму, Японию.

В Китае не сложилось ничего подобного эллинистическо-римскому по происхождению полисному понятию гражданства. Наиболее полноправными являлись члены бюрократии. Поэтому идеологическое развитие приняло здесь другой характер, чем на Западе. Как буддизм не противоречил интересам нового, имперского строя древних обществ, так обстояло дело и с ранним китайским конфуцианством. Философия Конфуция отвечала на всеобщую для эпохи ранней древности тревогу относительно бессилия справедливости – не какими-либо рецептами ее достижения (в конечные времена или уже сейчас, по крайней мере для индивида), а стремлением сиять эту тревогу: «Правитель да будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом, сын – сыном». В имперский период древности конфуцианство, особенно в сочинениях мыслителя IV—III вв. до н. э. Мэн-цзы, оставалось неофициальным учением.

Что же касается локальных архаических культов, соответствовавших социально-психологическим потребностям второй исторической фазы (первобытнообщинной) и третьей фазы (ранней древности), то они вступили в противоречие с интересами государственной власти в Китае очень рано (еще в эпоху Чжань-го). Ко времени же династии Хань центральным для всей империи был культ безличного «Неба», а император выступал как «Сын Неба». Это, однако, не исключало различных второстепенных культов либо архаического или даоистского, либо буддистского происхождения.

В силу того значения, которое конфуцианцы придавали незыблемости устоев, переходящих от предков к потомкам, они признавали каноническими пять архаических книг, пришедших из ранней древности. Из них наиболее существенны «Шу цзин» («Книга преданий») и «Ши цзин» («Книга песен») – постепенно сильно отредактированный и очищенный от архаической мифологии сборник весьма древней поэзии. Нормативными для конфуцианцев были сочинения, приписываемые самому Конфуцию, а также некоторым из его позднейших последователей.

Параллельно конфуцианству развивалось даоское учение. Оба они влияли друг на друга. Для даосов канонической книгой была «Даодэцзин», восходящая, как полагают, к IV в. до н. э. или ранее. Она приписывалась самому древнему святому мудрецу – Лао-цзы.

Следует различать философский и религиозно-магический даоизм. Основание философии даоизма приписывается полумифическому Лао-цзы, но она развивалась, и углублялась исторически засвидетельствованными деятелями – Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) и Лю Анем (II в. до н. э„ автор книги «Хуай-нань-цзы»). Центральным для философского даоизма является понятие дао – некоего абсолюта бытия. Задача человека – «неделание» (собственно, неделание ничего «неестественного» – естественная жизнь человека, не нарушает дао), т. е. смирение, удовлетворенность жизнью, слабостью, отсутствие стремления к знанию, к карьере. Что же касается ритуалов, искусственного упорядочения общества, войны, налогов, официальной нравственности, – все это отвергалось Лао-цзы. У Чжуан-цзы к этому прибавляется понимание бытия как вечной перемены, но в то же время на самом деле «все – едино»; человек должен быть «товарищем природы» и «другом и жизни, и смерти». По «Хуай-нань-цзы», бытие подобно текущей воде: вначале было небытие, из пустоты возникло дао, но она же создала вещественный мир, мир создал материальные силы, соединились начала инь и ян – женское и мужское, или негативное и позитивное; эти начала прослеживаются в мироздании вообще. Даосская космогония, в частности учение об инь и ян, была в общем освоена и конфуцианством; очень сильным было влияние даоизма на китайские формы буддизма; в особенности даоизм повлиял на тот вариант буддизма, который обычно обозначается японским термином дзэн.

Параллельно философскому даоизму развивался и религиозно-магический даоизм. Восприняв остатки очень древних культов, он получил оформление во II в. до н. э. в деятельности Чжун Даолина, великого мага и целителя, основателя целой многовековой линии учителей. Исходя из того же принципа инь и ян, религиозно-магический даоизм в то же время был склонен приписывать специальным отдельным божествам едва ли не все явления мира. Главные цели даоса– достижение счастья, здоровья, многодетности и долгожительства. К VII в. н. э. развилась система магических действий, которые должны были принести каждому верующему эти блага и дать проявиться началам «сущности», «жизненной силы» и «духа». Эти действия включали воспринятые из буддизма управление дыханием, определенную диету, омовения, медитацию, сексуальные ограничения, физические упражнения, но также применение лекарственных средств и магических предметов, а впоследствии благоприятствовали созданию алхимии, включая попытки превратить ртуть в золото.

Коснемся теперь Японии, отстававшей в своем развитии.

Несмотря на свое островное положение, она, конечно, поддерживала через моря связь с Кореей и Китаем, и Китай оказал на нее существенное влияние. Но железное оружие было введено в Японии лишь с VI в. н. э.; только тогда здесь началось сложение общества четвертой фазы – имперской древности. Эта фаза не была здесь долговременной, потому что континент жил в то время уже в фазе средневековья, а японские власти копировали континентальные образцы.

В конце VI в. влиятельнейший магнатский клан Сога выдвинул нового регента страны – Сётоку Тайси (593—622). Сога и сам Сётоку задались замыслом построить в Японии государственную систему по китайскому образцу, вернее, по образцу династии Суй, правившей в это время в Китае. В качестве официальной идеологии был принят буддизм, но с добавлением положений конфуцианской этики. Эта идеология, несмотря на свою официальность, ни тогда, ни позже не вытеснила более древних верований, которые лишь намного позже приобрели более определенную форму «синтоизма». В 603 г. были установлены при дворе иерархические чины по китайскому образцу. В 607 г. было послано официальное посольство к китайскому двору, а за ним последовали группы ученых и священнослужителей для обучения.

В результате борьбы между кланами Сага сходит со сцены и господство захватывает глава другого клана – Камагари Фудзивара. При нем тэнно (императором) стал Котоку. Новые единомышленники провели в 645 г. так (называемую «реформу Тайка», в результате которой тэнно был наделен обширной властью и обожествлен, частная собственность на землю и работников была заменена государственной, знать получила места в имперской администрации и иаделы от императора. (Места давались не по экзаменам, как в Китае, а по влиятельности клана.) Армия набиралась путем призыва. По закону каждый третий мужчина в возрасте от 20 до 60 лет должен был служить в войске, а в мирное время – в рабочих отрядах. Эту реформу не удалось провести полностью, особенно в отдаленных районах. Уже к VIII в. начинают создаваться частные (магнатские) владения аристократии. Возникают богатые буддистские монастыри.

В 710 г. была основана первая постоянная имперская столица – Нара. Именно с этого времени Япония может считаться империей. Была создана имперская почтовая связь, впервые начала чеканиться монета. Развивается поэзия, и зарождается историография.

К началу IX в. при тэнно Камму столица из Нары была перенесена в Хэйан (ныне – Киото). Одновременно происходили бегство крестьян с государственной земли, коммендация ими себя знатным домам.

Период Нары, будучи кратковременным (всего около 100 лет), может быть определен как составляющий слаборазвитую, непоследовательную четвертую фазу имперской древности. На это указывают такие диагностические признаки, как железные оружие и орудия, централизация государства, обожествление монарха, введение официального вероучения (буддистского; однако отношения между властями и буддизмом, как видно, были довольно неопределенными).

Подытоживая, можно сказать, что для фазы поздней (имперской) древности характерно более или менее активное насаждение определенных культов, направленных на усиление империи и даже на обожествление монарха, что поддерживает действенность социально-психологической потребности «быть как все». Мифологическая идеология прошлого не полностью вытесняется, а приспосабливается к имперским условиям, но повсюду продолжает существовать (менее всего в Китае). Одновременно нельзя не отметить, что крестьяне и ремесленники остаются свободными (хотя и облагаются налогами) и поставляют воинский контингент. Именно это обстоятельство обусловливает сохранение архаических, общинных по своему происхождению культов. Но в то же время среди многих слоев населения под влиянием побуждения к преодолению «несправедливости» (все резче ощущаемой в период господства мощной центральной власти) возникают религиозно-этические учения. Эти учения готовят социально-психологический кризис общественного строя эпохи имперской древности. Подводя к новой исторической фазе, они еще не сразу принимают догматическую форму.