Текст книги "Ребята из УГРО"

Автор книги: Игорь Скорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

«НЕУД» ЗА РОТОЗЕЙСТВО

К концу 1938 года Иркутский уголовный розыск замучили квартирные кражи. Работники буквально сбились с ног, разыскивая воров.

Однажды Фомин вернулся в управление к концу рабочего дня с молодой женщиной. Саша сидел за своим столом и приводил в порядок кое-какие накопившиеся материалы, взглянул на вошедшую вместе с Фоминым женщину и просто оторопел. Это была красавица, да какая! Он еще и не видел таких, даже в кино. Она сняла и небрежно бросила на стул беличью шубку, поправив красиво уложенные золотистые локоны, достала из кармана жакета ослепляющей белизны платок, и по комнате распространился тонкий запах духов. В довершение всего, усевшись возле стола Фомина, вынула из сумки пачку дорогих папирос «Пушки» и не торопясь закурила.

Дорохов не мог оторвать от незнакомки глаз.

– Саша, быстро, – привел его в чувство голос Фомина, – двух понятых, обязательно женщин, и Тамару Бледнову – секретаршу прокурора.

Дорохов уже знал, что кабинет прокурора по надзору за милицией был тут же, в их управлении. Его секретаря, Тамару Бледнову, работники угрозыска часто привлекали к участию в задержаниях, обысках и других операциях.

Когда Саша вернулся, в комнате был уже Попов. Он разговаривал с женщиной.

Саша слушал и не верил своим ушам: такая красавица, столько обаяния – и, оказывается, рецидивистка…

– Тебе, Ольга, мудрить нечего. Рассказывай сама, а главное – вещи верни. Пятый срок за квартирные кражи отбыла, а все тебе неймется. Что же, так и будешь всю жизнь по тюрьмам и лагерям скитаться? Женщина ты видная, да и не молода уж. Четвертый десяток разменяла. Семьей пора обзаводиться да детишками. Сколько на свободе?

– Скоро месяц. – Женщина взяла новую папиросу.

– Ну вот, и прошлый раз на свободе была полтора месяца, а до этого мы взяли тебя через неделю, как ты домой вернулась.

– Уехать я хотела, Иван Иванович. Туда, где меня никто не знает.

– Э, милая! Уехать мало. Вот еще б воровать бросила. – Повернувшись к Бледновой, попросил: – Тамарочка! Самый тщательный обыск, и в присутствии понятых.

Попов, Фомин и Дорохов вышли из кабинета. После личного обыска на столе у Михаила Николаевича оказалась пачка денег, несколько золотых колец, две пары сережек с камнями и целая связка ключей. Фомин записал все в протокол и, поблагодарив, отпустил понятых.

– Ольга, не тяни. Слышала, что Попов сказал? Нужно вернуть людям вещи. Я ведь знаю, что ты их никуда не успела деть.

– Ничего у меня нет, – нехотя ответила задержанная. – Не воровала на этот раз.

– Но ведь кольца, серьги да и деньги – с этих краж?

– Мне их подарили знакомые.

– Не надо, Ольга! Не морочь мне голову, да и себе тоже. Все равно вещи вернешь…

Саша сидел словно завороженный, чуть ли не с открытым ртом. Нет, он не мог поверить, что эта обаятельная женщина – воровка! Ему казалось, что Фомин ошибается, а Ольга говорит правду.

На столе Фомина зазвонил телефон. Он с кем-то переговорил и заторопился.

– Саша, ты днем обедал? Ну и отлично. Побудь с ней часок, а мне надо идти. Тебе, Ольга, советую подумать. Вот бумага, вот ручка – пиши. Пиши сама. Про все кражи. И главное, начни с того, что хочешь вернуть пострадавшим вещи. Зачтут тебе это в суде и, может быть, срок сбавят.

Фомин быстро вышел. Дорохов поудобнее уселся и, не зная, с чего начать разговор, молчал. Прищурив большие черные глаза, женщина, не стесняясь, в упор рассматривала своего стража. «Наверное, именно такие глаза и называют очами», – подумалось Саше.

– Что-то раньше я вас здесь не видела. Вы недавно в уголовке?

– Скоро два месяца, – солидно ответил Саша, поправляя скрипучую, еще не обмявшуюся кобуру.

Он встал, прошелся по кабинету, сел за стол Фомина.

– Вам, Ольга… – Замявшись, Дорохов взглянул в протокол. – Вам, Ольга Иннокентьевна, наверное, нужно вернуть вещи, ну, те, что вы взяли в квартирах.

Сказать «украли» он постеснялся. Саша не мог избавиться от мысли, что произошла какая-то путаница. И от этого ему было не по себе. Он стеснялся взглянуть ей в глаза и не заметил, что красотка исподволь за ним наблюдает. Не видел, как на ее лице промелькнула озорная улыбка. И женщина вдруг стала серьезной. Словно собираясь с силами, тяжко вздохнула и тихо, застенчиво заговорила.

– Как отдать-то? Как? Стыдно мне, стыдно. Ехала из лагеря, в поезде познакомилась с инженером, он домой в Иркутск из командировки возвращался. Понравилась я ему. Собирался жениться. Я ведь не сказала, что воровка, ну а он за порядочную принял. Я к нему тоже привязалась. Вещи-то все у него в квартире. Сказала, что все это мое, и он поверил. А теперь такой позор! Нет, не могу. Пусть судят, дают самый большой срок. Не хочу хорошего человека позорить. – Ольга откинулась на спинку стула и разрыдалась.

Саша сидел нахохлившись, не зная, что предпринять. Ему еще больше стало жаль Ольгу, а заодно и того инженера. Вдруг он предложил:

– Идемте, Ольга Иннокентьевна, к Попову, вы все ему расскажете, а он придумает, как не обидеть вашего инженера.

– Попов? Что вы, гражданин уполномоченный! Ему наплевать на мою любовь. Наплевать на инженера. Знаю я Ивана Ивановича получше вас. Он меня два раза арестовывал. – Ольга замялась и доверительно, шепотом предложила: – Вот если бы можно было сделать так: взять у инженера на квартире два чемодана, пока нет его дома, и уйти. Я бы ему записку написала, что уехала, ну разлюбила, что ли. Живет он тут недалеко, на Кругобайкальской.

Дорохов решительно поднялся, пододвинул Ольге чистую бумагу.

– Пишите заявление, что хотите добровольно выдать украденные вещи, и пойдемте.

– С вами, вдвоем? – стрельнула глазами Ольга.

– Со мной.

– Согласна.

Ольга быстро написала заявление, расписалась. Надела шубку, накинула платок, подождала, пока Дорохов натянул свою собачью дошку, и вместе с ним вышла в коридор. Вахтер недовольно крякнул, когда Дорохов, предъявив ему свое удостоверение, небрежным тоном объявил:

– Задержанная со мной.

Подходил к концу декабрь, и на улице лютовал мороз. «Не иначе как за сорок», – решил Саша. Заметив извозчика, подошел, отстегнул меховую полость, прикрывавшую легковые санки, и усадил Ольгу. Ему хотелось поскорее вернуться в управление с заветными чемоданами. Дорохов знал, что сотрудникам уголовного розыска выдают специальные талоны для езды на извозчиках. Потом эти талоны финчасть управления принимала к оплате от владельцев выездов. Но таких талонов Дорохов еще не получал, и, усаживаясь в санки, он мысленно подсчитал имевшиеся при нем деньги. Утром мать дала ему трешку – на всю шестидневку. Днем он проел сорок копеек. Значит, расплатиться с извозчиком хватит. Промчавшись по заснеженным улицам, выехали на Кругобайкальскую. Возле старинного трехэтажного дома Ольга попросила остановиться. Вместе с Сашей поднялись на второй этаж. Прежде чем позвонить в квартиру, женщина заколебалась.

– Саша, у меня к вам еще одна просьба. – Голос Ольги звучал уважительно. – Очень прошу вас, подождите меня здесь, на лестнице. Я мигом соберу вещи и выйду. Там дома мать моего инженера. Что она подумает, если увидит меня с посторонним мужчиной?

– Ну что же, подожду, – решил Саша.

Ольга Иннокентьевна позвонила, и дверь сразу же открыли. Дорохов успел рассмотреть пожилую женщину, впустившую ее в квартиру.

Часов у него не было, и он не знал, сколько прошло времени, пока топтался на лестничной площадке, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз, но так, чтобы не упустить из виду дверь. Когда по его расчетам прошло минут двадцать, он решился позвонить.

– Кто там? – раздался за дверью старческий голос.

– Простите, но я прошу вас поторопить Ольгу Иннокентьевну.

– Нет тут никакой Ольги, – сердито ответила старушка.

– Как нет? Она ж только что вошла? – удивился Саша.

– Нечего приставать к незнакомым женщинам, молодой человек, – проговорили за дверью.

– Откройте! – Саша застучал в дверь кулаком. – Я из уголовного розыска. Немедленно позовите задержанную.

Дверь, наброшенная на предохранительную цепочку, приоткрылась, и старушка съязвила:

– Из уголовного розыска вы или еще откуда, не знаю. Только та женщина, что ко мне вошла, сказала, что вы нахал, пристали к ней на улице. Она попросила помочь ей от вас избавиться, и я выпустила ее через черный ход.

Дорохов дрожащими руками достал свое удостоверение, просунул его в щель и попросил разрешения осмотреть квартиру. Старуха нехотя открыла, провела Сашу по комнатам, а потом в кухню, а оттуда на черный ход.

– Вот здесь и вышла ваша задержанная. Зачем же вы ее отпустили?

Зачем? С этой мыслью Саша бросился вниз и во дворе на снегу сразу же увидел четкие свежие отпечатки фетровых бот. Следы вывели его в соседний двор и потерялись на деревянном тротуаре. Как сумасшедший вскочил Саша в дожидавшиеся его санки. Приказал извозчику объехать квартал, потом велел ехать на улицу Карла Маркса, попетлял по Красноармейским улицам. Извозчику надоела бесцельная езда, и он остановился.

– Давай два целковых и катись отсюда. Ищи пешком свою кралю. Да помоложе себе найди, а то бабеха в матери тебе годится.

Дорохов вытряс из кармана деньги, сунул их, не считая, извозчику и, чуть не плача от досады, побрел по улице. Впереди мелькнула женщина в беличьей шубке, и Саша бросился за ней, догнал, схватил за рукав. Владелица шубы обернулась, и Дорохов понял, что ошибся. На другой улице увидел женщину в белых ботах, но в черной шубе, бросился следом. Ведь эта негодяйка могла и переодеться! Проблуждав по городу больше двух часов, Саша, совсем окоченевший, медленно побрел в управление. Вот и кончилась его работа в уголовном розыске. Отберут оружие, удостоверение и выгонят. Зачем там такие простофили! Лопух! Самый настоящий! Распустил слюни… Поверил! Теперь эта воровка сидит в какой-нибудь «малине» и хвастается, как провела мальчишку-сыщика. Хотелось выть, кричать. Но что от этого толку? Может, и вовсе не ходить в уголовный розыск? Нельзя. Нужно прийти и объяснить все как было. Сказать, что по его, Сашиной, милости преступница на свободе.

Дорохов прибавил шагу и решительно вошел в управление. Тот же вахтер пренебрежительно взглянул на него и кивнул головой: проходи, мол, знаю я тебя, субчика. Возле кабинета – бывшего его кабинета – Саша секунду постоял, услышал какие-то голоса и открыл дверь.

Прямо против входа за своим столом сидел веселый, смеющийся Фомин, а напротив, откинувшись на спинку стула, с папиросой в зубах – Ольга.

– Ну вот, а ты говорил, что я его убила. Цел ваш сыщик. Жив-здоров и даже с досады не застрелился. Смотри, какой он с морозца румяненький да кудрявенький. Хотела было твоего красавчика приголубить, да сообразила, что не выйдет. Уж больно он чистенький… Понимаешь, дядя Миша, этот сопляк взялся меня воспитывать. – Ольга закатила глаза, молитвенно сложила руки и, сюсюкая, пролепетала: – «Воровать нехорошо, Ольга Иннокентьевна! Это неблагородно. Отдайте вещи, Ольга Иннокентьевна», а сам слюнки распустил, глазки от жалости поблескивают. Ох и тошно мне стало, дядя Миша! Вот и решила мальца обкрутить, чтобы всю жизнь помнил. Он у тебя учится? Да? Поставь ему «неуд» за ротозейство.

Саша закусил губы и, сгорая со стыда, выскочил из кабинета.

На другой день на совещании Чертов, обычно немногословный, произнес речь:

– Надо быть бдительными. Нельзя очертя голову лезть в бандитское логово и распускать нюни, увидев крокодиловы слезы преступника. Почему практикант Дорохов попался на удочку воровки? Да потому, что решил, все мы тут черствые, бесчеловечные и только он один такой добренький к нам затесался. Вы, Дорохов, учтите: эта особа мне рассказала, что хотела вас завести в притон, откуда живым бы вам не выкарабкаться, но пожалела. Добавим: или не решилась быть причастной к мокрому делу. Всем нам нужно помнить слова Феликса Эдмундовича Дзержинского, что, доверяя, мы должны проверять. Так же как не имеем права сомневаться в каждом человеке. Вам, Дорохов, повезло второй раз. Хорошо, что Фомин раскусил трюк воровки и, зная, что краденые вещи она сдала в камеру хранения на вокзале, приехал туда раньше ее. Каждому следует помнить, что, прежде чем действовать, нужно думать, а главное – советоваться. Практикантов это особенно касается, а вас, Дорохов, в первую очередь.

ВСТРЕЧА С АРТИСТОМ

Фомин оглядел своего практиканта с ног до головы, словно видел в первый раз, и остался явно недоволен. Пригладил привычным жестом волосы.

– Идем, я тебя приодену, а то вид у тебя неважнецкий, а дело нам предстоит тонкое. Что и как – расскажу на досуге. Думаю, будет у нас времечко обо всем потолковать.

Они вышли из своего кабинета, прошли по коридору управления и остановились возле двери с табличкой:«Посторонним вход воспрещен». Фомин нажал кнопку звонка, и дверь приоткрыл сам начальник секретной части Лысов, полный, пожилой, в милицейской форме с синим ромбом в петлицах. Саша встречался с ним в коридорах, на совещаниях, один раз видел его в городе, хотел подойти, но тот потихоньку показал ему кулак: не подходи, мол. В общем, Саша и его друзья считали Лысова самым загадочным человеком. Начальник секретной части, или, как сокращенно называли его отделение, СЧ, не очень дружелюбно буркнул с порога:

– Что надо?

– К тебе, Толя! – объяснил Фомин и указал на Сашу: – Экипируй моего помощничка получше. Завтра начинаю операцию.

Лысов тяжело вздохнул, словно Фомин требовал от него невозможного, и нехотя пропустил их обоих в дверь. Саша осмотрелся. Кабинет как кабинет, даже еще меньше, чем у них с Фоминым.

Один письменный стол да пяток стульев. В углу прижался к стене старинный мраморный умывальник с большим зеркалом и множеством разных полочек, на которых стояли склянки и коробки. На одной Дорохов прочел: «Грим». К умывальнику было придвинуто обычное парикмахерское кресло. Из кабинета две двери вели в другие комнаты. Одна оказалась открытой, и Саша углядел в глубине пожилого мужчину, который, как только они с Фоминым вошли, сразу же прикрыл дверь. Этого человека Дорохов в уголовном розыске никогда не видел.

Лысов опять сквозь зубы, словно продолжая сердиться, поинтересовался, что нужно Дорохову.

– Все – и получше, – сказал Фомин. – На ноги тоже что-нибудь поищи.

Лысов скрылся за дверью и вскоре появился с шубой, на которой искрился дорогой воротник; откинув полу, показал мех с торчащими, как кисточки, хвостами. Фомин согласно кивнул и велел Саше примерить. Шуба была как раз, точно сшита по его мерке. Лысов вынес еще две круглые коробки, в них оказались шапки, несколько штук. Он выбрал черную каракулевую ушанку, она тоже пришлась впору. Дорохов взглянул в овальное зеркало умывальника и удивился: непривычная дорогая одежда совершенно Изменила его облик. Из зеркала смотрел на Сашу солидный молодой человек, может быть, ученый, ответственный работник или даже дипломат, но никак не практикант уголовного розыска, вчерашний студент. Еще через несколько минут Лысов вручил ему черный бостоновый костюм и посмотрел на валенки Дорохова. Тот, перехватив взгляд, объяснил:

– На ноги мне не надо. У отца есть фетровые бурки, белые, новые, а размер у нас одинаковый.

Фомин остался доволен видом практиканта. И пока оформлялась расписка на одежду, попросил:

– Дай ему, Анатолий, еще и чемодан. Хорошо бы тот, что я брал в командировку.

Когда Фомин и Дорохов уходили, сердитый начальник проворчал вслед:

– После операции вещи немедленно сдай. Да не забудь все хорошенько почистить. Будешь надевать костюм, мой шею.

– А я еще и зубы чищу, – не выдержав, огрызнулся Саша.

В кабинете Фомин приказал:

– Под костюмчик надень белую рубашку и обязательно галстук. Никаких футболок или косовороток. Револьвер без кобуры засунь за пояс, чтобы не было видно. В чемодан положи все, что полагается командированному. Центральную гостиницу знаешь? Вот там в вестибюле завтра в десять утра встретимся. Ты в Красноярске-то бывал?

– Был. В прошлом году, вместе с отцом.

– Вот и отлично. Если кто спросит, скажешь, приехал из Красноярска утренним поездом. А сейчас иди домой. Да нигде не болтайся. Лучше, если тебя в этом виде поменьше народу приметит.

Саша хотел что-то выяснить, но Фомин, закрывая свой стол, еще раз велел:

– Иди, иди. Если в гостинице швейцар или дежурная спросят, чего надо, скажешь, что ждешь своего старшего, меня, значит; мол, ушел за броней на номер. Можешь сказать, что приехал в трест «Баргузинзолото». Это я тебе на всякий случай. В гостинице-то я раньше тебя буду. Смотри не проболтайся, дело нам серьезное поручили. Завтра расскажу обо всем.

На следующий день утром Дорохов в вестибюле гостиницы увидел пять-шесть командированных, томившихся в ожидании свободных мест. Один из них поднялся ему навстречу из большого мягкого кресла. Это был рыжий бородатый мужчина в защитном френче, в синих бриджах и расшитых бисером эвенкийских унтах, рядом на кресло была небрежно брошена отличная меховая доха. Бородач подошел к Саше, взял под руку и голосом Фомина заговорил:

– Броню я получил, а мест пока нет. Номер дадут в течение дня.

Саша сначала растерялся: откуда борода? А потом сообразил, что Фомин не только приоделся, но и успел посидеть в парикмахерском кресле секретной части, потому и оброс курчавой бородой. А Фомин подвел Сашу к стулу, видно специально для него занятому, снял большой кожаный портфель и вежливо предложил присесть. Сказал, что будут ждать представителя из треста, а заодно комнату.

На столике возле дежурной Дорохов заметил стопку затрепанных журналов, взял «Крокодил», «Огонек» и решил было почитать. Но ему не читалось. Лезли в голову мысли об операции. Кто этот преступник? Зачем этот маскарад? Саша взглянул на Фомина, тот развалился в кресле, точно так же, как и остальные ожидающие, и дремал. «Не спит Михаил Николаевич, – решил Саша, – вид делает». И сам устроился поудобнее. Стал ждать. А ждать ему было не привыкать. Ждать приходится постоянно. Раньше он думал, что в уголовном розыске одни погони, а оказалось – сплошное ожидание. Причем часто ждешь на улицах в мороз. Хорошо, если на чердаке или в подвале, а то просто под открытым небом. Ведь их, практикантов, первое время только в засады и посылали. Двое-трое таких, как Саша, и один опытный. Вот меховой магазин они неделю караулили, пока воров не схватили с поличным.

Четвертый месяц пошел, как он нежданно-негаданно расстался с институтом и попал в сыщики. Когда его прикрепили к Фомину, тот пообещал через два-три года сделать из него, Дорохова, настоящего работника уголовного розыска. Тогда Саша подумал: «Если бы остался в институте, то через три года был бы агрономом». Жалел ли он? Пожалуй, нет.

Вдруг Саша увидел, как с верхнего этажа спустился какой-то мужчина в полушубке, валенках с галошами. «Старик, – решил Дорохов, – лет сорок пять, не меньше». И стал наблюдать за ним, стараясь понять, кто он и откуда. Возле дежурной хозяин полушубка поставил на пол фанерный чемодан, бережно из какого-то потайного кармана достал кошелек, вынул деньги, рассчитался и, забрав паспорт, направился к выходу. Сразу же к конторке подошел человек в железнодорожной форме с какими-то непонятными значками в петлицах. Заполнил анкету, подхватил небольшой чемодан и рысцой побежал по лестнице, словно боясь, что кто-то его опередит. Через час или полтора рассчитались две женщины. Они весело смеялись и шутили, видно, радовались, что наконец уезжают. Одна – помоложе – быстро оглядела ожидающих и даже несколько раз взглянула на Сашу. Очередь убавилась еще на двух человек. Через вестибюль гостиничная публика шла в ресторан обедать. Саша представил себе, как там орудуют вилками и ножами, и ему захотелось есть. Утром успел лишь стакан чая выпить. Правда, мать положила в чемодан хлеб и колбасу. Но не расположишься здесь с едой, тем более в таком шикарном костюме. Мать… Вчера, когда он пришел, она чуть не обмерла, увидев его в шубе. И сразу: «Где взял?» Он объяснил, что это обмундирование, а она: «Не ври. Отец всю жизнь в армии, постарше тебя чином, а такого обмундирования не получал». Пока отвертелся, семь потов сошло.

Потом пристал отец. Мало того, что пристал, еще и посоветовал не носить вещи с чужого плеча. Не мог же Саша им сказать, что в уголовном розыске существует специальный гардероб для переодевания сотрудников.

Со второго этажа спустился высокий сухощавый старик в роскошном черном пальто с большим шалевым воротником из серого каракуля, в щегольской шапке пирожком из такого же меха. Пальто было расстегнуто, и из-под него виднелся светлый шарф. В левой руке старик держал небольшой саквояж. Он подошел к конторке как-то по-особому уверенно. Красивым театральным жестом снял шапку и вежливо поклонился дежурной, небрежно кивнув ожидающим. Мягким бархатным баритоном пророкотал, что вынужден внезапно уехать, и попросил счет и документы. Саша смотрел на вальяжного старика и не мог избавиться от мысли, что он его где-то видел. Дежурная выписала квитанцию, незнакомец вытащил из заднего кармана брюк бумажник, положил какую-то купюру перед женщиной, широким жестом отказался от сдачи. Этот жест и поставил все на место. Саша вспомнил кинокартину, что недавно смотрел, и узнал незнакомца. У профессора Полежаева из «Депутата Балтики» были такие же манеры. Сходство просто разительное! Только профессор был чуть постарше и одет беднее… «Артист Черкасов», – догадался Дорохов и стал пристально, внимательно смотреть на артиста. Тот еще раз поклонился дежурной и вышел из гостиницы.

Саша взглянул на Фомина – он торопливо натягивал дошку, шапку и моргнул ему: мол, одевайся.

– Брось чемодан здесь, и за мной.

На улице было холодно и безлюдно. Перед гостиницей стояло несколько извозчиков, а чуть дальше быстро шел актер. Фомин втолкнул Сашу в санки, стоящие в середине извозчичьей вереницы, и что-то сказал кучеру. Застоявшаяся лошадь взяла с места. Когда актеру оставалось шагов двадцать до переулка, они обогнали его, свернули за угол и сразу остановились.

Фомин выскочил на тротуар.

– Миша! Я с тобой, – крикнул ему кучер, сваливаясь с облучка. Сбросил волчью доху, и Саша сразу узнал в нем человека, которого случайно видел накануне в секретной части.

Тот сунул Саше вожжи и побежал за Фоминым. Саша не сразу понял, что происходит, но и не хотел оставаться в стороне.

Накинул вожжи на спинку санок и подбежал к Фомину. Тот объяснял «кучеру»:

– Ты, Федор, иди навстречу, пропусти и страхуй сзади. Мы будем брать.

Едва кучер скрылся за углом, они тоже вышли на перекресток и лицом к лицу столкнулись с «актером», тот сделал было шаг в сторону, но в руках Фомина оказался револьвер.

– Спокойно, Никитский, – тихо и четко произнес Михаил Николаевич. – Дорохов, обыщи его.

Мелькнула мысль: опять он опростоволосился! Хорошо хоть, не поделился своими наблюдениями с дядей Мишей. Он не очень уверенно сделал шаг вперед и увидел, как старик совершенно невозмутимо опустил на тротуар саквояж, мгновенно сбросил перчатки, очень быстро, почти незаметно оглянулся и, увидев «кучера» с пистолетом в руке, улыбнувшись, проворковал:

– Что вы волнуетесь, гражданин Фомин, я же никогда…

Но тот не дал ему закончить, прикрикнул:

– Не шевелиться! Саша! Карманы, быстро!

Дорохов запустил руку в правый карман шикарного пальто и вытащил плоский черный браунинг. Тут уж он окончательно пришел в себя. Переложил пистолет в свой карман и уже уверенно продолжал обыск. Во внутреннем кармане пальто оказался еще один такой же пистолет. «Ничего себе артист! Черкасов! Ну и шляпа я!»

– Посмотри в рукавах и за воротником.

В рукавах ничего не было, а за воротником пальто, там, где крепится вешалка, оказался небольшой финский нож. Он никак не мог его отцепить и поэтому просто вынул из ножен.

– Возьми саквояж, – велел Фомин.

Баульчик был довольно тяжелым. Михаил Николаевич приказал «артисту» идти за угол, где остановились санки. «Кучер» отбросил меховую полость, сначала сел Саша, потом задержанный и рядом с ним Фомин, уже успевший освободиться от бороды. Дорохов заново переживал все происшедшее, представил свою сначала восторженную, а затем растерянную физиономию и еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Ему хотелось рассказать Фомину, но тот был молчалив и серьезен, да и не время было для веселых разговоров.

В кабинете Фомина сразу же собралось начальство. Пришел Чертов и его заместитель Иван Иванович Попов. На столе были разложены новенькие браунинги, уже без патронов, и содержимое саквояжа: набор отмычек из легированной стали явно нерусского происхождения и оригинальной конструкции дрель. «Артист» неторопливо повесил пальто на ту же вешалку, где висела одежда Фомина и Дорохова, своя, а не гардеробная – выглядела она куда как скромно рядом с пальто задержанного. Никитский причесался и спокойно уселся на стул. Казалось, что внезапное задержание у него не вызвало ни малейшего огорчения.

Михаил Николаевич начал допрос, а Сашу отправил за прокурором по надзору за милицией. Прокурор, рыхловатый молодой мужчина, не заставил себя ждать. Он пришел в кабинет и, расположившись за столом Дорохова, стал внимательно рассматривать Никитского. Фомин достал из сейфа пачку документов и положил их перед ним, объяснив:

– Краткая характеристика Гриши Международного. За двадцать один год Советской власти он успел получить в общей сложности девяносто лет лишения свободы, из них не отбыл и десятой части. Всего за ним четырнадцать побегов из разных колоний. Кстати, до революции тоже судим несколько раз, кроме того, имел регистрации в сыскных полициях Харбина, Парижа и Варшавы.

Прокурор долго и с интересом перечитывал документы и задал один-единственный, видимо мучивший его, вопрос:

– Как же так, Никитский, вам шестьдесят пять лет, а из них пятьдесят вы воруете. Я понимаю, при царизме вас толкала нужда, бесправие. Ну а теперь-то? Как же вам не стыдно, Никитский?

Вор усмехнулся и снисходительно ответил:

– Знаете, гражданин прокурор, у каждого своя жизненная философия. А впрочем, отвечу вам афоризмом, что пришел на память: «Весь мир театр, все люди артисты, и каждый исполняет свою роль так, как умеет».

…Несколько дней в уголовном розыске только и было разговоров что о Международном. Сашу расспрашивали о подробностях задержания, поздравляли с успехом, хвалили Фомина. Но Михаил Николаевич сказал, что операция провалилась. Весь маскарад был затеян для того, чтобы выявить сообщников Никитского, а он спутал их планы. И сам на первом же допросе объяснил, что интуитивно почувствовал опасность и решил оставить гостиницу. Сожалеет, что не сделал этого накануне.

– Присматривайся внимательно к Никитскому, Александр, – советовал Фомин. – В прежние времена весь преступный мир на таких вот типах и держался. Слава богу, немного их осталось. Сейчас подобный «артист» раз в год попадется, а раньше, до революции, их в каждом крупном городе по пятку, а то и по дюжине обитало. Этот Никитский негодяй высшей марки. В себе уверен, наши законы назубок знает и, надо признать, бесстрашный, бестия, ничего не боится. Хвастать начнет, а ты не перебивай, слушай внимательно. Может, что интересное промелькнет.