Текст книги "Ребята из УГРО"

Автор книги: Игорь Скорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА – ХЛЕБ ДЛЯ КОМСОМОЛЬЦА…

Саша Дорохов был доволен собой. К нему наконец пришло душевное равновесие и некоторая уверенность в своих силах. И видно, поэтому даже походка изменилась. Он стал ходить размашисто, грудью вперед, высоко вскинув голову. В ту пору шел ему двадцать второй год. Было отчего немножко и загордиться, «забуреть», как говорили тогда его сверстники. Дела он распутывал успешно, преступления в Петровск-Забайкальске да и в районе сократились. И вдруг его вызвали на бюро городского комитета комсомола.

Саша собирался, насвистывая любимый мотив из фильма «Дети капитана Гранта»: «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер…»

Он тайком от Дормидонтовны разглядывал себя в зеркало, хмурил брови, чтобы придать себе более значительный вид, щурил светло-голубые глаза – в прищуре они казались более глубокого, темного цвета. Жалко, что с усами у него ничего не получалось. На голове волосы росли буйной светло-золотистой вьющейся шапкой, а вот вместо усов торчала редкая рыжая щетина. Зато лицо загорело, обветрилось. Пропала юношеская округлость. Это Саше нравилось, и он еще плотнее сводил редковатые светлые брови. Да и фигура вроде бы ничего – подтянутая, поджарая. Во всяком случае, новый френч сидел как влитой, кожаный ремень блестел, а уж о сапогах, тех самых знаменитых, сшитых у дяди Кости, и говорить не приходилось. «Ничего парень», – оценил себя Дорохов и, продолжая весело насвистывать, вышел из дома.

На бюро горкома ему предложили рассказать об организации борьбы с преступностью в городе. Саша говорил чинно, размеренно, как и полагается, пил воду из стакана, предусмотрительно поставленного перед ним. Делал значительные паузы, поглядывая на собравшихся. В общем, все как положено. И вдруг… Вместо ожидаемых похвал ему всыпали по первое число. Особенно ополчился на него худощавый, рыжий парень в очках.

– А по-моему, ты, Дорохов, просто карьерист. «Мы сделали, мы добились»… – передразнил он Сашу. – А почему, кроме своей должности и уголовного розыска, ты ничего вокруг не видишь? Скажи, почему до сих пор бригадмила не организовал? Почему комсомольцев в помощь не зовешь? Общественная работа как хлеб для комсомольца! А тебя ничего не интересует, кроме твоей уголовщины. Оторвался от комсомола, от людей. На лекции не ходишь, в библиотеке не показываешься. В городской комитет зашел только на учет становиться да вот сейчас, когда пригласили. Может, ты и газеты не читаешь? Не ведаешь, что фашисты почти всю Европу захватили?

– Ну уж ты хватил, Петров, – прервал его секретарь, – помолчи пока, остынь. Но ты действительно объясни, Дорохов, – обратился он к Саше, – почему ваши комсомольцы в осоавиахимовские школы не ходят. В снайперской из милиции нет никого. Вы что же там, все отличные стрелки? По-моему, это непорядок. Давайте запишем: «Поручить комсомольцу Дорохову возглавить военно-спортивную работу в милиции». Кроме того, пусть Дорохов возьмется за организацию бригад содействия милиции по всему городу. Согласны? Вот и отлично. И еще: давайте обяжем члена бюро Петрова оказать помощь Дорохову во всех организационных вопросах. – Секретарь посмотрел на парня в очках. – Не возражаешь, Павел? Тогда перейдем к следующему вопросу.

После бюро Саша забрел на берег пруда. За Домом культуры была скамейка, он уселся на нее и час или больше просидел, обдумывая все, что услышал. В институте он был заместителем комсорга курса и сам вот так же, бывало, пробирал комсомольцев, а когда пришел в уголовный розыск в Иркутске, то как-то получилось, что их, практикантов, первое время не привлекали к общественной работе. Здесь, в Петровск-Забайкальске, сразу с головой ушел во всякие дела и… оказался карьеристом. «Загнул этот очкарик, – подумал Саша. – А вообще-то в чем-то они и правы».

Подходя к отделу, увидел, что окна начальника милиции освещены, и он сразу прошел к Сидоркину.

– Ты что, Дорохов, долго? Я уж звонил в горком. Говорят, ушел. Думал, не придешь вовсе. Рассказывай по порядку. Попало? Правильно. Скажу по секрету: мне на прошлой неделе в городском комитете партии тоже досталось. Давай думать вместе, что следует делать.

…Дорохов стоял на трибуне и всматривался в затемненный зал. Мгновенно вспомнились комсомольские собрания в институте, только там в зале сидели свои ребята, студенты, а здесь рабочие парни и девушки, комсомольцы чугунолитейного завода, которых Саша, к стыду своему, плохо знал. Правда, по служебным делам ему приходилось заглядывать в их клуб, общежитие, комитет комсомола, а вот так, со всей заводской комсомолией, встретился впервые. Он тщательно готовился к этой встрече, написал большой доклад. Черкал и выправлял его Сидоркин. И вот теперь, когда председатель собрания объявил, что с информацией о своей работе выступит начальник уголовного розыска комсомолец Александр Дорохов, он растерялся. Сначала хотел просто прочитать отпечатанный на машинке текст и вдруг понял, что от него ждут живого слова. И Саша начал говорить. От волнения первые фразы получились невнятные. Но когда с задних рядов крикнули, чтобы он говорил погромче, Саша собрался и почувствовал себя свободнее.

– Хочу вам рассказать об уголовном розыске, как сам туда попал, какие бывают преступники и как мы с ними воюем. Как убили комсомольца, еще не успевшего научиться работать.

Саша говорил долго, вспомнил Гришку Международного, рассказал о том, как старые рецидивисты вербуют себе помощников среди слабых парней и девчат, и только под конец, взглянув на часы, удивился: пролетело положенное время, а он и слова еще не сказал о том, ради чего пришел сюда, ради чего вместе с начальником милиции корпел над докладом.

– Товарищи! Все это я рассказал вам для того, чтобы вы имели представление о нашей работе, а главная моя задача в том, чтобы передать здесь вам просьбу комсомольцев и коммунистов нашего отдела: давайте все вместе объявим поход против шпаны и хулиганов. В уголовном розыске мы создаем бригаду содействия милиции и приглашаем вас вступить в нее.

В зале началось оживление, и посыпались вопросы, на которые Саша едва успевал отвечать. Из президиума ему подали две записки. В одной неизвестный автор спрашивал: верно ли, что в уголовном розыске работают бывшие воры и бандиты. Вторая была написана крупными аккуратными буквами и подписана:

«Катя Субботина».

– Сначала отвечу тому, кто не решился поставить свою фамилию. – И Саша прочел вслух записку. – Так вот, товарищи, такие слухи обычно распускают сами преступники, чтобы подорвать авторитет работников советской милиции. В уголовный розыск, да и вообще в милицию, принимают честных, проверенных людей, в основном коммунистов и комсомольцев. Теперь другая записка. Катя Субботина спрашивает, примут ли девушек в бригадмил. Будем только рады. Приходите, Катя, обязательно приходите.

«МАДЕМУАЗЕЛЬ ЛЕ ДАНТЮ» ЕДЕТ НА ЗАПАД

Когда Саша вышел из заводского клуба, к нему подошла высокая белокурая девушка и, улыбаясь, протянула руку:

– Это я Катя Субботина.

– Александр Дорохов, – отрапортовал Саша.

Девушка расхохоталась:

– О том, что вы Александр Дорохов, узнала не только я, но и все двести человек, присутствовавшие на вашей увлекательной беседе.

Саша отметил, что у девушки строгие темные брови и серые глаза, что одета она не по здешней моде. Короткое пальто, вместо сапожек аккуратные туфли, а серый берет небрежно натянут на одно ухо.

– Я рад быть полезен вам, Катя Субботина, – с подчеркнутой вежливостью произнес Саша.

– Сейчас поздно и темновато. А вы говорили, что у нас есть еще всякие нехорошие элементы. А посему не проводите ли вы меня?

Саша думал зайти еще в отдел, знал, что его ждет Сидоркин, но деваться было некуда.

– С удовольствием. – И он решительно подхватил девушку под руку.

– А это не обязательно. – И Катя независимо пошла рядом. – Вообще-то вы меня заинтересовали. Неужели вы сами задерживали того интернационального бандита?

– Участвовал, – буркнул Саша.

– Ну и это неплохо, – снисходительно обронила девушка.

– А вы-то сами чем занимаетесь? – плохо скрывая обиду, спросил Саша.

– Я врач, работаю в медпункте на заводе. Приехала в прошлом году из Свердловска по распределению, после окончания института… Свою профессию люблю. Люблю людям делать добро. Стоп, вот здесь я и живу. – Катя остановилась у небольшого деревянного дома. – А вы ничего, Александр Дорохов.

Саша засмущался, хотел ответить, что она тоже, мол, ничего, но не очень кстати пригласил заходить в уголовный розыск. Катя искренне рассмеялась:

– Всенепременно. А вы заглядывайте ко мне в медпункт. А еще лучше приходите сюда. У меня намечается маленькое торжество. Ну, до этого дня, думаю, мы еще с вами увидимся.

Доро́гой Саша придумывал слова, целые фразы, которые мог бы, просто должен был сказать этой девушке, но, увы, они пришли слишком поздно… А потом Саша как-то и забыл про Катю Субботину. Теперь он каждый вечер с двумя своими сотрудниками отправлялся в снайперскую школу. Стрельбе учились в основном заводские комсомольцы. В красном уголке милиции по вечерам стали собираться ребята с синими повязками на рукаве, с надписью: «Бригадмил». Они расходились по улицам, отправлялись на дежурства в клуб и во Дворец культуры, и в городе почти прекратилось хулиганство.

Однажды на инструктаже бригадмильцев Дорохов увидел Катю Субботину. Девушка невозмутимо выслушала, куда и с кем ей идти на дежурство, и попросила Сашу помочь прикрепить к рукаву синюю повязку.

– Ну вот я и пришла. А вы ко мне не заглянули.

Саша покраснел. И чтобы перевести разговор, предложил:

– Идемте, Катя, я покажу вам уголовный розыск.

Девушка явно была разочарована предельной скромностью обстановки. Но вот фотография Байкала, которая лежала у Саши на столе под стеклом, ее явно заинтересовала. Пес сидел возле низкой пушистой елки, слегка склонив набок голову и высунув язык.

– Какой красавец! Это о нем писали в газете, что отыскал в тайге заблудившегося ребенка?

Саша утвердительно кивнул. Он не стал рассказывать, каких трудов стоило им с Простатиным заставить работать проводника и собаку.

– Акимов, зайди на минутку, – позвал Дорохов. – У нас были увеличенные снимки Байкала. Давай подарим Кате Субботиной на память об уголовном розыске. У нее хороший вкус. Она сразу заметила ум и обаяние… – Саша сделал паузу, – Байкала, конечно.

– Сейчас сообразим.

Акимов вернулся с фотографией величиной с тетрадный лист, наклеенной на плотный картон, Катя потребовала дарственную надпись, и Дорохов четко вывел: «Кате Субботиной от преданных Байкалу сотрудников уголовного розыска». Саша посмотрел на профиль девушки и строгую прямую линию лба и носа и неожиданно предложил:

– Хотите, мы и вас запечатлеем по всем правилам сигналитической съемки?

Девушка вопросительно изогнула брови. Дорохов объяснил, что в криминалистике принято называть сигналитическими снимками те, что делаются в определенном масштабе и ракурсе. Покопавшись у себя в столе, вытащил карточку. На одном снимке заросший и всклокоченный тип был запечатлен в фас – лицом к аппарату и боком – в профиль.

– Ну что же, – согласилась Катя, – вряд ли мой профиль хуже, чем у этого бродяги.

Отступать было поздно, и ее усадили на специальный стул, прикрепленный к полу перед допотопным фотоаппаратом. Акимов сделал снимки, попросил было подождать, пока проявит, но Катя решительно отказалась, сославшись на долг, который призывает ее охранять общественный порядок.

– Долг есть долг, – согласился Саша.

Вечером он сам принялся колдовать в фотолаборатории. Пока высыхали негативы, достал из стола книгу, полистал страницы, отыскал фотопортрет молодой женщины и долго в него всматривался. Потом специальным карандашом сначала смягчил на негативе твердую линию бровей, убрал с лица тени, затем отретушировал овал, сгладил острый Катин подбородок, чуть-чуть поднял углы твердого рта. Подобрав подходящую бумагу, стал печатать карточки. Полученными снимками Саша остался доволен.

В середине шестидневки Катя позвонила Дорохову и объявила, что в субботу вечером ждет его к себе в гости на дружескую вечеринку. Саша собирался куда тщательнее, чем на бюро горкома. В магазине долго выбирал конфеты. Когда подходил к дому Кати, еще издали услышал мажорные звуки патефона.

В крохотной прихожей его встретила шумная компания. Саша не сразу рассмотрел лица, но зато реплики были достаточно прозрачными: «Братцы, тише! Милиция! А вот и наш Пинкертон! Ура блюстителям порядка!»

Катя в светлом расклешенном платье, с длинными бусами «под жемчуга» выглядела как нельзя празднично.

– Ребята! Хочу представить моего нового знакомого и, надеюсь, поклонника, – торжественно объявила она и подхватила Сашу под руку.

В большой комнате в углу стоял стол, застланный белоснежной простыней, к нему были подставлены две койки под байковыми одеялами, несколько разнокалиберных стульев, на тумбочке примостился патефон.

На столе, кроме винегрета, колбасы и миски дымящейся картошки, стоял довольно солидный графин с разведенным спиртом. Принесенные Сашей две бутылки шампанского и коробка конфет выглядели как городские гости на сельском празднике.

– Смотрите, девочки, а ведь наш Пинкертон еще и джентльмен! – радостно воскликнула Катя.

Саша никак не мог понять, зачем его пригласили и что здесь за торжество, чувствовал себя неуютно, но держался невозмутимо.

Из соседней комнаты вышел очень крупный, плотный парень в серой рубашке с ярким галстуком, он довольно долго и дружелюбно рассматривал Сашу через очки, чуть отставляя их от глаз. «Почти как лорнет», – усмехнулся про себя Саша. Наконец парень протянул ему большую лапу с коротко стриженными ногтями.

– Местный эскулап Петр Примакин. Между прочим, хирург… А к тому же известен как жених хозяйки дома. Примечай.

– А мне аппендикс уже вырезали, – с серьезной миной ответил Саша.

– Жаль, – вздохнул парень. – А я уже с удовольствием представил его на своей ладони.

– Только без лишнего натурализма, – прекратила пикировку Катя. – Да вы, Александр, его не слушайте. Врачи, как известно, не стесняются в выражениях.

– Я пытаюсь отгадать, что мы празднуем? – обратился Дорохов к окружающим.

– И не пытайтесь, – ответила толстенькая, краснощекая девушка.

– День рождения?

– А вот и нет.

– Помолвка?

– Это все впереди, – вздохнул хирург.

– Именины?

– Отгадать, Саша, невозможно, – очень серьезно сказала Катя. – Мы с Петей уезжаем.

– Куда же? – удивился Саша.

– Далеко отсюда… Поближе к западным границам. Вы же знаете, в армии нужны врачи.

Все примолкли и посерьезнели. Однако никто не мог предположить, что врачи там потребуются совсем скоро, менее чем через год… Много, очень много врачей, и не только врачей…

А сейчас летели пробки от шампанского, все смеялись, выяснилось, что шампанское пробовали только в Новом году, а вот так, запросто, его не пили. Потребовали завести и пластинку под стать – «Брызги шампанского», а потом дочь Утесова Эдит пела про делового пожарного…

Катя хотела сменить пластинку и спохватилась:

– А где же мой портрет?

Саша вытащил из чемоданчика свое произведение и протянул девушке. С плотной глянцевой бумаги смотрела красивая, нежная, с мягкой полуулыбкой и с чуть намеченными ямочками на щеках девушка, весьма отдаленно напоминающая ее – Катю Субботину.

– Петр, посмотри, что он сделал с моей физиономией.

Хирург надел очки, взглянул на карточку, потом на Дорохова.

– Да ты, брат-сыщик, шутник и мастер. Превратил Катю в мадам Ле Дантю, то бишь Ивашову. Удивительно. Очень похожа на миниатюру Бестужева. Да-а, здесь когда-то эта француженка скрасила жизнь декабриста Ивашова.

Дорохов скромно промолчал. Теперь-то уж о декабристах он знал многое. А Петр передал карточку девушке, сидевшей рядом, и продолжал:

– Вы, конечно, знаете, что сто десять лет назад в Петровском заводе появились удивительные женщины. Их привезли из Читы вместе с мужьями-декабристами. Они пренебрегли высоким положением в свете, добровольно разделили участь своих супругов. Княгини Волконская, Трубецкая, да и другие приехали в эти тогда глухие края. Среди этих женщин была и француженка Ле Дантю. Помнишь, я тебе говорил, – обратился он к своей невесте, – что ты чем-то на нее похожа? И твой сыщик тоже уловил сходство.

Дорохов разлил остатки вина, поднял стакан:

– Конечно, Камилла Ле Дантю, графиня Чернышева, Полина Гебль и другие прекрасные женщины достойны вечного признания и уважения. Но я предлагаю тост за наших девушек.

– В верности и самоотверженности которые никому не уступят, – подхватил Петр…

ВОЙНА

Третий день Дорохов жил на заимке у старого лесника. Просыпался до свету, седлал злого гнедого мерина и по холодку отправлялся в тайгу. Когда солнце поднималось высоко и начинало припекать, одолевал гнус, он выбирал распадок с ключом и где-нибудь на юру, где даже в безветрие дул ветерок, разгонявший мошку и комаров, останавливался и первым делом разводил дымокур. Стреноженный мерин сразу же подходил к костру с подветренной стороны и мордой лез в самую струю едкого желтоватого дыма. Лошадь одолевали пауты.

Дорохов набирал в котелок воды, пристраивал его на огонь и потом, прихлебывая чай, думал свои невеселые думы.

Уже месяц шла война. Поредела милиция. С первых дней ушли на фронт опытные работники, среди них Федор Дыбов. А их, молодых, не взяли, несмотря на просьбы, рапорты. Сказали, что тут в тылу нельзя закрывать на замок их службу. Саша обивал пороги начальства, но безрезультатно. На прошлой неделе его вызвали в городской комитет партии и секретарь горкома безо всяких обиняков объявил, что его, комсомольца Дорохова, решили назначить начальником разведки партизанского отряда, который будет создан в случае нападения самураев, но готовиться к этому надо заранее. Секретарь разложил перед ним карту, ту самую, что лежит теперь у него в полевой сумке, отчертил синим карандашом северную часть Тарбогатайского хребта, в общем, велел отправляться в эти места и отыскать базу для отряда, найти укромные места, в которых можно было бы загодя, на случай войны на востоке, заложить оружие, боеприпасы и продовольствие. И еще велел разузнать, что за люди живут вокруг, можно ли на них положиться. Разговор был короткий, деловой, секретарь горкома пожелал ему счастливого пути, а потом уже, когда Саша хотел уходить, остановил:

– Дело тебе, Дорохов, поручаем огромной важности, смотри не проболтайся. Время теперь военное. Ты член призывной комиссии? Вот и отлично. На работе или там знакомым скажешь, что посылает военкомат в отдаленные села – разобраться с призывниками.

За эти дни Саша объехал добрую сотню километров, а найти то, что искал, не удавалось. Правда, у подножия одной сопки попалось несколько пещер, сухих и довольно просторных, но к ним было очень трудно добираться. На всякий случай он отметил их на своей карте-трехверстке и продолжал поиски. Срок его командировки истекал, а выполнить задание не удавалось. Наконец недалеко от Чикойского тракта, в безлюдном месте, в отвершке сопки нашел две удобные, большие, сухие пещеры. Не понравилось только, что в одной из них кто-то жил, судя по всему, года два-три тому назад. В остальном же пещеры вполне подходили. Охранять их могли два-три стрелка, так как сверху сопки открывался отличный обзор и далеко просматривались подходы к ее безлесой подошве.

«Почему именно мне поручили это задание? – раздумывал Саша, возвращаясь в город. – Ведь можно было найти коммуниста, выросшего в этих краях и знавшего с детства не то что пещеры, но и каждый ручей в тайге, любую ложбинку в сопках».

Докладывая о своей поездке, не вытерпел, спросил, почему не послали на это задание местных жителей. Секретарь строго посмотрел ему в глаза:

– Любопытствуешь, Дорохов, не в меру. Думаешь, если у нас здесь начнется война, то нам только одна база понадобится? А потом, ты же часто в селах бывал, примелькался людям, вот и послали тебя.

После возвращения из тайги Дорохов приутих. Слушая фронтовые сводки, перестал ругать начальство, не пускавшее его воевать. Перестал строчить рапорты. Теперь он знал, что и здесь каждый момент может начаться война и на этот случай ему уготовано серьезное дело.

Прошел месяц, второй. Фашисты захватили Белоруссию, Смоленск, рвались к Ленинграду, а на востоке было тихо. Правда, поговаривали, что и над тайгой пролетал самурайский самолет-разведчик. Шли слухи, что японцы забыли халхин-голский урок и снова стягивают войска к нашим границам. А Саша в своем поредевшем после призыва милицейском отделе продолжал заниматься обычными делами. Теперь он сам частенько по ночам ходил в патруль. Если видел, что сотрудники устали, брал Байкала, и вдвоем они обходили весь город.

В начале октября Сашу опять вызвали в горком. В приемной Саша увидел заместителя военкома и начальника склада взрывчатки рудоуправления. Вид у первого секретаря был усталый, осунувшееся лицо серым и угрюмым.

– Поедете в Иркутск. Получите груз. Старший – заместитель военкома. Дорохов отвечает за охрану. Начальник милиции советовал взять с собой собаку. Проводника брать не стоит. Нечего посвящать в это дело лишних людей.

Так Саша снова почти через два года оказался в Иркутске.

Оставив Байкала на попечение спутников, отправился в управление. Первым, кого он встретил, был заместитель начальника уголовного розыска Иван Иванович Попов. Он узнал Сашу, обрадовался, затащил к себе в кабинет и засыпал вопросами. Спрашивал, как поживает Торский, как дела на границе. Потом спохватился и позвонил по телефону:

– Зайди ко мне. Я тут одного твоего крестника поймал. Допрашиваю его, а он не сознается.

Пришел Фомин, и Саша, обнимая своего учителя, про себя отметил, что Михаил Николаевич похудел, возле запавших глаз появились новые морщины. Он тоже обрадовался встрече, осматривал Сашу со всех сторон, радостно улыбался:

– Смотри-ка, совсем настоящий мужик стал.

– Я вас обоих часто вспоминаю. Особенно когда трудно. Вы-то как тут живете?

– Живем… Уехал от нас Чертов. Картинского, да и многих ребят, призвали в армию. Из вашего пополнения только двое остались – Боровик и Нефедов. Оба у меня работают в группе. На них не жалуюсь. – Фомин взглянул на часы. – Скоро оба заявятся. Увидишь.

– Побегу! – Дорохов заторопился. – А то меня хватятся, а я на час всего-то и вырвался. Приду в другой раз, с ребятами повидаюсь, да и с вами мне еще побыть хочется.

– Ты зачем приехал-то? – поинтересовался Фомин.

– Не по своим делам я, дядя Миша.

– Приходи ночевать. Жена будет тебе рада.

– Наверное, не смогу. Не один я здесь, и как еще сложатся дела – не знаю. В крайнем случае позвоню. Мы на вокзале в гостинице остановились.

На следующий день после приезда Дорохов под вечер заглянул на вокзал. Походил по пустынным залам ожидания и на перроне столкнулся с Анатолием Боровиком. Высокая, всегда подтянутая фигура Боровика, как-то сжавшись, приткнулась к киоску, и Саша не сразу узнал его, а узнав, подумал, что он кого-то выслеживает. Подошел, поздоровался. Но Анатолий даже ответил как-то явно без интереса.

– Что, Толя, помочь?

– Нет, друг, ничем ты не поможешь. Разве вот только посочувствуешь. – Он разжал ладонь левой руки, где лежали карманные часы. – Подожди, сам увидишь…

Ничего не поняв, Дорохов стал глядеть в ту сторону перрона, куда с тревогой всматривался Анатолий. Мигнул красный глаз входного семафора и погас. Затем загорелся зеленый и издали послышался шум подходящего поезда. Длинный железнодорожный состав из одних теплушек оказался воинским эшелоном. Он не сбавил скорости и, прогромыхав на стрелках, скрылся в западном направлении.

Боровик сунул Александру часы:

– Видишь, двадцать часов десять минут, а в девятнадцать часов пятьдесят четыре минуты прошел точно такой же. Каждые шестнадцать минут эшелон. Я уже второй час здесь стою. Идут наши на фронт, а у меня душа разрывается…

– Что же ты, подсчитываешь переброску воинских сил? – съязвил Дорохов.

Боровик посмотрел ему в лицо. Глаза его были злыми. Саше даже показалось, что Анатолий вот-вот его ударит. Но тот достал папиросы и, затянувшись, устало сказал:

– Дурак ты, Сашка. Зачем мне считать силы? Люди едут воевать, а меня не пускают. Был в обкоме комсомола. Говорил, что по комсомольской путевке пришел в уголовный розыск. Просил путевку на фронт. Не дали и обругали. Сказали, что они тоже, весь обком, хотят на фронт. – И очень тихо добавил: – Сегодня батю моего отправили. Батю… Понимаешь? А я остался тут. Мне и матери в глаза смотреть стыдно. Провожать приходил и вот задержался.

Снова погас красный глаз входного семафора, вспыхнул зеленый. Снова без остановки прогрохотал эшелон. Вперемежку с пульмановскими вагонами шли платформы с танками. Было двадцать часов двадцать шесть минут. Стало зябко до дрожи. То ли от ветра, поднятого эшелоном, а может быть, оттого, что оба поняли: на фронт пошли сибиряки, забайкальцы, дальневосточники.

Дорохов знал, какие тяжкие бои идут на западе. Фашисты рвутся к Москве. Но он не слышал грохота бомбежек, лязганья гусениц фашистских танков, треска пулеметных и автоматных очередей, не видел разбитые и сожженные города и села, обездоленных, потерявших кров людей. Может быть, поэтому в его душе теплилась наивная надежда, что скоро война кончится. Что все обернется так же, как при конфликте на озере Ханка и при событиях на реке Халхин-Гол. Ведь не помогла белофиннам линия Маннергейма! Хотелось верить, что фашистов специально затягивают в глубь страны по какому-то особому стратегическому плану и скоро объявят об их полном разгроме. Но здесь, в Иркутске, на вокзале, постояв вместе с Боровиком час, за который перед ними промелькнуло четыре эшелона, он впервые по-настоящему понял, что идет великая война. Что на помощь Москве сняли войска с восточных границ…

Так и не удалось Дорохову больше вырваться в город. Не смог он еще раз увидеть друзей. Когда груз был получен и в ночь назначена отправка, он дозвонился Михаилу Николаевичу. Фомин пообещал приехать, расспросил, где, в каком тупике, находится их специальный вагон.

– Расстаемся мы с тобой, Саша, и неизвестно, когда встретимся. Жаль, что не сумел прийти к нам. – Фомин заглянул в приоткрытые двери вагона, увидел ящики, спутников Дорохова, Байкала, разлегшегося против двери, и тихонько присвистнул. – Ну ясно, что не мог. Ты Боровика видел?

– Пять дней назад мы тут с ним на перроне встретились. Он расстроенный был, и поговорить толком не удалось.

– Теперь уж не скоро свидитесь. Да удастся ли вообще? Сбежал Боровик из уголовного розыска. Дезертировал. – Фомин криво улыбнулся. – Всыпали мне сегодня за него, обвинили в притуплении бдительности.

– Дядя Миша! Вы все загадками говорите, что случилось? – перебил Саша.

– В день, когда отправили на фронт отца Анатолия, вечером Боровик долго разбирался со своими делами. Потом уже ночью, когда собрались по домам, сказал, что заболел, завтра пойдет к врачу и возьмет на несколько дней освобождение. Я, конечно, говорю: «Иди, подлечись». Он мне от своего сейфа ключи отдал – на случай, если что понадобится. Утром он позвонил, говорит, врач прописал постельный режим. Позавчера звоню к нему домой, спрашиваю у матери, как Анатолий себя чувствует. Та отвечает, что не знает, два дня назад уехал в командировку. «В какую, говорю, командировку?» Та удивилась и рассказала, что Анатолий оделся потеплее, взял с собой пару белья и уехал на какой-то прииск. Я отыскал ключи, что мне Боровик оставил, и открыл сейф. Все документы в порядке, сверху лежит револьвер, а под ним записка: «Простите, товарищи, нет сил больше отсиживаться в тылу и ловить жуликов. Иду защищать Москву. Своими руками, своей кровью». И подпись: «Уполномоченный уголовного розыска – Боровик». Ну, сразу шум на все управление, скандал… А сегодня мне на партийном бюро выговор вкатили за притупление бдительности.

Долго проговорили Фомин и Дорохов и только ночью, когда подали к вагону паровоз, распрощались, пожелав друг другу дожить до новой встречи.