Текст книги "Ребята из УГРО"

Автор книги: Игорь Скорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Угревшийся в санях, несмотря на мороз, Дорохов посмотрел на Чипизубова, пристроившегося рядом. Оказалось, спит себе разведчик сном праведника. Как будто послезавтра не ему отправляться на свидание с бандитами.

На следующий день оперативная группа вышла в свой последний переход. К вечеру следовало остановиться в селе, откуда дальше утром разведчик должен был уйти один. Днем Дорохов почувствовал неладное. Еще вчера милиционер, что был помоложе, жаловался на головную боль, а сейчас его бил озноб. Мудриков дал ему полкружки спирта и велел остальную дорогу лежать в санях. Но не только болезнь милиционера обеспокоила Александра. Он заметил, что и разведчик держался как-то странно. Предложили и ему глотнуть спирту, но он наотрез отказался, часть дороги бежал следом за санями, похлопывая себя по ногам и груди, словно замерз и хочет согреться. Вечером, едва расположились на ночлег в сельском Совете, стало ясно, что заболел и Чипизубов. Он весь горел. Отыскали местного фельдшера, градусник показал тридцать девять и восемь. Фельдшер долго выслушивал и выстукивал парня и под конец заявил, что у него воспаление легких. Прописал аспирин, горчичники и постельный режим.

– Все! Все полетело к черту! – говорил Мудриков, когда они остались вдвоем с Дороховым в кабинете председателя сельского Совета. – Сам посуди, два-три дня на поправку Чипизубову мало, а через три дня не только все село, но и на прииске будут знать о том, что мы тут застряли. Значит, узнает и Агеев. Ты что же, думаешь, что у него нет тут своих доброжелателей? И они не преминут ему донести. Ты вчера видел, как возчики со встречного обоза здоровались с нашим участковым? У меня, у других моих работников тоже найдутся знакомые, сразу между ними пойдет разговор, куда мы да зачем. Найдутся и такие, что предупредят бандитов. Прячьтесь, мол, милиция понаехала.

Дорохов понимал, что Мудриков прав, но сказать ему было нечего.

– Давай оставим больных на попечение фельдшера, денег дадим, а сами на прииск. Допросим стариков Агеевых, пусть говорят, где сын прячется, – предложил Мудриков.

– А если не скажут?

– Кто-нибудь из соседей поможет, не все же там в бандитских пособниках.

– Хорошо, найдем честных людей, скажут, видели сына Агеевых. Больше того, подтвердят, что он где-то тут скрывается. Будем тайгу прочесывать?

– Но не возвращаться же с пустыми руками! – стал сердиться Мудриков. – Сто пятьдесят километров отмахали, людей с работы сорвали…

Дорохов хотел возразить, сказать, что он отмахал не сто пятьдесят, а целых две тысячи километров, что готовил операцию больше месяца и она вот тут сорвалась потому, что ни Мудриков, ни шофер не заметили полынью и не попытались ее объехать.

– Что ты в панику бросаешься? Давай все обсудим, подумаем, как быть. Выход нужно искать.

Мудриков несколько успокоился и не очень уверенно посоветовал:

– Может, поговорим с охотниками. Думаю, один из Вавиловых, тот, что пошустрее, подойдет. Отправим его вместо Лешки. Проинструктируем как следует. Попытаемся?

– В тыл к фашистам я бы этого Вавилова послал не задумываясь: честный, смелый, отличный стрелок, да и следопыт к тому же. А тут же перед бандитами нужно сыграть роль и убедить их в том, что это не игра. Да потом, ты же сам говорил, что есть среди них кто-то из вашего поселка. Вавилов будет им по нашему сценарию байки рассказывать, а из-за куста вылезет бандюга да и заявит: «Не слушай его. Врет он все. Это же охотник Вавилов». Как думаешь, что будет дальше?

– Убьют, – вздохнул Мудриков.

– То-то же. И тебя, и твоих ребят ждет такая же участь, если вы пойдете на разведку. Узнают вас и расправятся, какой бы пароль вы ни назвали. Ты вот что скажи, Аркадий: где бы нам граммов двести пятьдесят – триста золотишка на время добыть? Чипизубову на расходы мы выдали двадцать граммов, вот бы к ним еще?

– Это зачем же? – удивился Мудриков.

– Мыслишка одна проклюнулась.

В ЛОГОВО К БАНДИТАМ

В кабинете председателя сельского Совета стоял старый бронзовый подсвечник с маленьким огарком свечи. Всю ночь оперативная группа крупным напильником пилила его по очереди и старательно собирала опилки. Потом опилки эти, словно аптекарские порошки, заворачивались в бумагу. Когда таких порошков оказалось двадцать восемь, работу окончили. Тем временем Мудриков сжег часть старой резиновой галоши, добавил в сажу немного горячей воды и на нижней рубашке, которую предварительно взяли у одного из участников группы, на спине перерисовал карту, на свой страх и риск изменяя ориентиры: точку захода солнца он чуть передвинул к северу, и сразу ущелье, где было запрятано золото, сместилось.

В чужом потрепанном костюме, собранном по частям, что называется, с миру по нитке, Дорохов чувствовал себя неудобно. Ватные брюки Вавилова оказались слишком длинными, а валенки милиционера растоптанными. От старого и заношенного свитера неприятно пахло по́том. Только телогрейка и шапка третьего охотника оказались впору. Александр отошел от деревни с километр, огляделся. Дорога в полумраке рассвета казалась пустынной. Он вынул из-за пояса наган с облезлым воронением, вытащил из него патроны, пощелкал курком, проверяя, исправно ли поворачивается барабан, осмотрел каждый капсюль. Потом зарядил револьвер снова и опустил в карман брюк. Из голенища правого валенка достал небольшой самодельный нож, попробовал его остроту на ноготь. Остался довольным, снова засунул за голенище. Шел он быстро, размышляя, как все получилось. Перед самым его уходом Мудриков спокойно достал из полевой сумки блокнот и потребовал, чтобы Александр на всякий случай сообщил ему свой домашний адрес в Чите. Туда же записал приметы маскарадной одежды, а в довершение велел ему, Александру, назвать год выпуска и номер револьвера, который в обмен на маузер взял Дорохов у заболевшего милиционера. Этот номер особенно четко остался в памяти – 1602437. Конечно, Мудриков поступил правильно. Все это нужно на тот случай, если Александр не вернется. Но получилось все как-то уж очень откровенно, что ли. Словно в святцы на панихиду записал еще живого человека, с его же согласия.

Интересно, сколько шагов вон до той колдобины? Если чет, значит, все будет хорошо. Саша остановился, а потом, тронувшись, начал считать, стараясь шагать ровно. Оказалось двадцать восемь. Значит, все будет в порядке. Эх ты! Чудак суеверный, а еще комсомолец… Все зависит от тебя самого. Неужели не сумеешь провести каких-то паршивых бандитов? Интересно, а нет ли осечек у револьвера?

– Слушай, ты, друг! Хватит киснуть! – вслух проговорил Александр. – Пой! – И тут же затянул свою любимую песню о комсомольцах, уходивших на гражданскую войну.

Наезженная санная дорога на льду петляла, крутилась от одного берега к другому и оказалась на удивление пустынной. Здесь Зея была широкая, и дул непрерывно въедливый встречный ветер, который в тех краях зовется хиус. Дорохов то и дело прикрывал лицо рукавицей.

– Страшно тебе, Сашка? – громко сам себя спросил Дорохов.

– Конечно, страшно! Не очень, но все-таки страшновато.

– Но ты же мог не ходить.

– Но ведь больше некому. Нас только двоих бандиты наверняка не знают: Туеска и меня. Как же не пойти, раз Туесок в горячке лежит. Они же останутся на свободе, будут воровать, грабить, убивать.

– Значит, ты герой!

– Какой там, к черту, герой, когда иду и поджилки дрожат.

Дорохов подошел к берегу, на котором чернело несколько домов, вытянувшихся в одну линию. Всеми окнами они уставились на реку, словно хотели получше рассмотреть растерянное лицо начальника отделения областного уголовного розыска по борьбе с особо опасными преступлениями. Но, едва ступив на берег, Александр успокоился и уверенно направился ко второму с краю рубленому пятистенку. Вплотную к дому примыкал крытый наглухо двор, и у Александра мелькнула мысль о том, что бандиты запросто могли устроиться на зиму прямо здесь, возле дома. Решительно Дорохов поднялся на крыльцо. Огрызком веника аккуратно смел снег с валенок и потянул на себя дверь. В большой и просторной кухне у печки суетилась женщина лет пятидесяти. Она сунула в угол рогатый ухват и уставилась на гостя.

– Здорово, маманя! Пусти обогреться!

– Заходи, мил человек. Откеле идешь – с низу аль с верху?

– С верху. С Октябрьского. Выхожу на железную дорогу. А к тебе заглянул привет Николаю передать от его дружков-товарищей.

– Какому еще Николаю?

– Ты Агеева будешь?

– Ну!

– Значит, сынку твоему.

– От кого привет-то?

– Ну, мать! Ты чистый прокурор. Лучше б стопку поднесла, пожрать чего дала, а потом и за допрос принялась. – Саша нагло прошел к столу, скинул с плеча мешок, снял шапку и уселся на скамью.

– Нет у меня стопки, – нахмурилась хозяйка, – а щей налью..

Саша демонстративно втянул в себя запах и, входя в роль, мечтательно продолжал:

– Щец горяченьких, да еще и со свининкой, похлебать не худо, но без стопки какая еда перед дальней дорогой! Золотоскупка-то работает?

– А пошто ей закрываться-то?

– Тогда, может, сходишь, мать, в магазин? – Дорохов развязал холщовый мешок, достал замызганную тряпицу, развернул.

Пока он возился, женщина подошла к столу и увидела в тряпье кучу одинаковых пакетиков. Дорохов взял верхний, протянул ей:

– Сходи, мать. Возьми литровку спирту, пару пачек махры, хлебца и, если есть, сала. Или там еще чего. – Завязал снова тряпицу, подкинул сверток на руке и сунул в карман ватных штанов.

Хозяйка набросила на плечи овчинную кацавейку, повязала шаль, взяла плетенку и повторила свой вопрос:

– От кого привет-то?

– От Севастьяна Пескова.

– Это ты сам будешь Севастьян?

– Опять допрос? Жрать хочу, аж скулы сводит, а ты все на своем. Я Сашка, понимаешь? Корешок Севастьяна. Он просил кланяться твоему сынку, если мимо буду. Да ты поторопись. Мне еще знаешь сколько топать сегодня?

– Что же, ты у нас и не погостюешь?

– Дальше пойду. Мне бы до лютых холодов на железку выскочить.

Женщина хотела что-то сказать, да, видно, раздумала. Заглянув в другую половину избы, поманила кого-то, и к ней вышли двое мальчишек, похоже, братья. Один в кухне забрался на печь и улегся с явным намерением стеречь гостя, второй, чуть постарше, лет двенадцати, натянул треух, полушубок и вышел вместе с хозяйкой.

– Как живешь? – решил сломать напряженную тишину Александр.

– Ниче…

– Звать-то как?

– Витек.

– А по батюшке?

– Николаевич, – улыбнулся парнишка.

– Что же ты, Виктор Николаевич, не в школе?

– Учительница захворала.

– А тот? – Александр кивнул головой на дверь.

– Коська-то? Седни не пошел.

– Школа здесь?

– Не. Внизу. Восемь километров.

– Так каждый день и ходите? – искренне удивился Дорохов.

– А че? Мы на лыжах. А когда пурга, у тетки ночуем.

Виктор Николаевич оказался человеком неразговорчивым, и навязываться с расспросами Александр не стал. Быстро вернулась хозяйка, подозрительно взглянула на гостя, потом на внука. Поставила на стол литр спирта, вытащила из корзинки кусок замороженного сала, две банки консервов, большую круглую буханку хлеба и две пачки махорки. Достала из-за пазухи пакетик, что получила от Дорохова и протянула ему.

– Семь граммов взяли. Тут еще три осталось.

Александр широким, небрежным жестом отвел руку женщины.

– Оставь себе, мать. За постой.

– Заночуешь? – явно обрадовалась хозяйка.

– Нет. Надумал ночевать в селе, где его школа. – Александр кивнул на мальчишку. – Там одной солдатке нужно поклон передать.

– Это какой-же?

– Ну, мать! И все-то тебе надо выпытать. Собирай обедать. Тяпнем по рюмашке, да буду собираться.

Он уловил, как женщина подала знак мальчишке отправиться в комнату и пошла следом за ним. Не слышал Александр, что она спрашивала у внука, но, видно, Виктору Николаевичу надоели ее вопросы, и он огрызнулся.

– Че пристала? Ни об чем не говорили. Только и спрашивал, пошто в школу не пошел.

Хозяйка вернулась и суетливо стала собирать на стол.

«Где же Коська? – раздумывал Дорохов. – Бегает по своим мальчишеским делам? Так ведь вызвала его с собой бабка. Неужели послала к бандитам и те вот так, днем, и заявятся сюда? Не может быть. Встретят по дороге? Возможно. Человек какой-то непонятный, да и опять же с золотишком. Есть прямой смысл перехватить. Я, конечно, неважный горбач, можно сказать, и осталось-то у меня всего десять граммов этого презренного металла, но им-то это не известно. А может, я все придумал? Сидит Коська у дружка, а я тут голову себе забиваю».

За стол сели вдвоем. Хозяйка поставила перед гостем миску наваристых щей, стакан, тарелку соленой черемши, от которой сразу острый чесночный запах заполнил всю кухню, по настоянию гостя достала себе лафитник зеленого стекла. Саша наполнил его до краев спиртом. Налил и себе треть стакана.

– Пошто мало? Тебе воды подать, аль так будешь? Наши мужики без воды глотают. Да и я привыкла.

Хозяйка выпила спирт, даже не поморщившись, подцепила на вилку пучок темно-зеленых листьев и степенно, не торопясь, закусила. Один раз за свою жизнь пил Александр неразведенный спирт – после того, как поздней осенью, случайно оступившись, искупался в Ангаре. Отец вытащил, налил ему полкружки и заставил выпить. Сашке тогда показалось, что у него все внутри сгорело, а отец, смеясь, объяснил, что спирт надо пить на выдохе. Все это промелькнуло, пока рука подняла стакан. Проглотить спирт удалось, не уронив своего достоинства. Прихлебывая щи, закусывая черемшой, Александр отрезал изрядный кусок сала. Не хватало ему вот тут еще и опьянеть. Хозяйка, видно осмелев от первой рюмки, сама налила себе и опять полстакана Дорохову.

«Вылить? Увидит – и сразу всему конец. Кто же тут спирт выливает? Отказаться? Так зачем посылал? Пить? Свалюсь. Как быть?»

– Давай, хозяюшка, за здоровье!

Агеева так же ловко, как и первую, проглотила вторую рюмку, а Сашка отпил глоток и, разбрызгивая остатки, закашлялся. Женщина вскочила, подала ковшик воды и сама объяснила:

– Видать, не в то горло пошло. Да ты закусывай. И приляг с дороги, я тебе на лавке постелю. Скинь катанки, они на припечке обсохнут. Сам-то откуда?

– Иркутский.

– Сюда-то как попал?

– Опять за свое. Больно уж ты дотошная баба. Привезли меня сюда, привезли. Под конвоем. Не захотел дальше ехать, теперь сам вот иду. Может, и верно, немного храпануть? Где сынок-то, Николай? Мне бы поговорить с ним надо.

– А кто ж его знает? Отдыхай пока. В ночь так и пойдешь? – Агеева спрашивала и каждый ответ выслушивала внимательно, словно старалась распознать подвох. И почему-то ей очень хотелось, чтобы гость остался.

– В ночь и пойду, – снимая валенки, ответил Дорохов.

Когда из-за голенища выпала финка, он ее поднял, подержал в руке и, поиграв лезвием, положил в головах, под свернутый хозяйский полушубок.

– Видать, бедовый ты. С пером бродишь.

– На всякий случай, мать.

– Где же это Севастьян Песков запропал?

– Подстрелили его. В больнице лежит. В какой? В каменной. – Сашка хохотнул. – С решетками… – И вытянулся на лавке.

Опять стали мучить раздумья. Почему хозяйка намерена его задержать? Где парнишка? Сколько же прошло времени? Вышел он, Сашка, около восьми утра. Шел самое малое два часа. Значит, около десяти он пришел в этот дом. В десять или в начале одиннадцатого ушел мальчишка. Сейчас, наверное, уже час или даже начало второго… Что же ему, остаться здесь или уходить, так ничего и не разузнав? Сытный обед и спирт помимо воли клонили в сон. Дорохов боролся со сном, ворочался с боку на бок, хотел встать, выйти на улицу, пройтись, но совсем неожиданно захрапел, и не нарочно, а самым естественным образом.

Женщина подошла к нему, постояла возле лавки, вглядываясь в спокойные черты лица гостя, нагнулась над самой головой и слегка подула на веки. Первый сон оказался крепким, веки гостя даже не дрогнули.

– Видать, уркаган отпетый, а дрыхнет, как ангелок, – проворчала хозяйка и принялась убирать со стола посуду.

Совсем не громко хлопнула в сенцах дверь, но Александра словно толкнули в бок, и он как ошпаренный вскочил с лавки, сунул руку в карман ватных брюк и вцепился в рукоятку нагана. Из второй половины избы открылась дверь.

– Чего вскочил? Внучек мой, Костенька.

Было слышно, как в сенцах кто-то обметает валенки, обивая снег, а потом в кухне появился мальчишка. Шапка его была сильно обсыпана снегом, сам он, раскрасневшись, скинул полушубок, стащил валенки и, ничего не сказав гостю, отправился на другую половину.

Александр тем временем достал с печи свои просохшие валенки, ловко замотал портянки и не торопясь стал обуваться.

Появилась вместе с Костей хозяйка.

– Куда заспешил? Давай чаевать. Коля тебя повидать хочет. Придет к ручью, как стемнеет.

Ага, значит, клюнули! Сколько же сейчас времени? Часа два, а то и больше. Значит, если считать, что Костя ушел в десять, то обернулся он туда и обратно за четыре часа. Наверное, и у бандитов просидел час, а может, больше. Тогда на дорогу ушло три часа, туда и обратно. Недалеко, где-то здесь под боком, километров пять-шесть, от силы восемь.

– К ручью, говоришь? А сколько туда идти?

– Тут рядом. Скоро дойдем, – ответил уже осмелевший мальчишка. – Только папка велел темноты дождаться.

– Ну, тогда чайку попьем, – согласился Александр.

Едва стемнело, Дорохов стал собираться. Сложил в мешок хлеб, сало, консервы, туда же опустил пачку махорки, хотел засунуть сверток с опилками и золотом, но раздумал. Вторую пачку махорки опустил в левый карман телогрейки, подпоясался тонким сыромятным ремнем и за пазуху, как противотанковую гранату, засунул почти полную бутылку спирта.

– Бывай здорова, мать!

– Путем тебе, дорогою.

– И тебе по той же.

Коська шел впереди, а Дорохов, приотстав, шагал сзади и левой рукой, прямо в кармане, разорвал пачку махорки и стал в горсти разминать табак. Мял старательно: на случай свалки горсть мятого табаку в глаза действует отлично. По укатанной санной дороге поднялись на бугор, и едва спустились, мальчик свернул на малозаметную тропинку и придержал Александра за руку.

– Здесь, дядя.

Негромко свистнул, в кустах за ручьем ему сразу в ответ прозвучал тихий свист и совсем отчетливо, словно рядом:

– Ты, Коська?

– Я.

Крадучись, видно, по привычке, чтобы не треснула под ногами ветка, из кустов вышел человек и, не доходя до Дорохова шагов пять, остановился. На левой согнутой в локте руке лежало ружье. Стволы угрожающе смотрели вперед, на него – Сашу. Стоял Николай Агеев боком, видно готовый мгновенно вскинуть ружье, дважды нажать курки и кинуться прочь.

«Боится! Или, по крайней мере, опасается», – мелькнула мысль, и Дорохов решил забирать инициативу в свои руки.

– Здорово, Никола! Привет тебе от Севастьяна. Присядем где-нибудь и глотнем за него спирту. Я тебе расскажу все, что знаю, и подамся дальше. Не привык я к вашим медвежьим порядкам. – Саша вытащил из-за пазухи бутылку и вплотную подошел к бандиту. Зубами вынул пробку и протянул Агееву спирт. – Пей!

– Зачем же тут? Идем к нам. Переночуешь, расскажешь честь по чести, а может, и остаться до весны захочешь.

– Буду выходить на железку. Чего ж здесь зиму торчать? На лесоповалах и так надоело.

– Не захочешь – уйдешь. Зато поговорим по-людски, а заодно и выпьем. Свежениной тебя подкормим. Тут недалеко. Напрямик версты две. Но мы кругом ходим, чтобы следа не давать. Топай, сынок, домой… Идешь, что ли?

– Пойдем. Все одно. Думал у одной молодухи переночевать. Ладно, подождет. Ну, давай на дорожку по глотку. – Высоко запрокинув голову, хлебнул из бутылки. В темноте не было видно, как, закусывая снегом, он с отвращением выплюнул спирт. Приложился и Агеев, тоже закусил снегом, закинул за плечо новенькую двустволку и пошел вперед. Александр заметил, что оба курка у централки были взведены.

Идти с ним в бандитское логово? Идти. Конечно, идти. Узнать, где оно находится, посмотреть, пощупать каждого своими руками, а потом накрыть всю шайку одним ударом.

Внезапно Дорохова осенила мысль, что он допустил просчет, что бандиты решили заманить его к себе, чтобы отнять золото, а с ним попросту расправиться.

«Ну, это вам не удастся». Саша нащупал в кармане тряпицу с опилками от подсвечника и, проходя мимо сваленной бурей лесины, споткнулся. Поднимаясь, сунул под дерево злополучный сверток, и сразу на душе стало легче.

Перед косогором остановились. Агеев показал рукой куда-то в темень и объяснил:

– Вот и пришли. Тут сотня шагов осталась.

– Знаешь, Никола, я вот иду и все думаю, что глупость спорол. – Дорохов помолчал. – Есть у меня золотишко, чуть поменьше фунта. Чтобы с ним к вам не тащиться, его возле твоей хаты в снегу прикопал.

– Где?

Александр хмыкнул в ответ:

– Да так я тебе не объясню. Показать надо.

– Ничего, завтра мать баню топить будет, сходим попаримся, а заодно и песок заберешь.

Раздвинув елки, Агеев открыл тесовую дверь, и оба оказались в небольшом тамбуре, из которого вторая дверь вела непосредственно в бандитское жилье. Землянка была большая и на удивление удобная. Ее вырыли в ельнике, в косогоре, потрудившись на совесть. Справа и впереди тянулись двухъярусные нары. Слева большая сложенная из камня печь с металлической плитой и конфорками. Посредине выструганный из досок стол, над ним керосиновый фонарь «летучая мышь».

За столом трое бандитов играли в карты, а еще два обросших мужика валялись на нарах. Все пятеро при их появлении встали, и в землянке вмиг стало тесно. Агеев объявил:

– Гостя привел. Пускай расскажет, что про Севастьяна знает.

Александр чуть оттолкнул в сторону главаря, подошел к столу, поставил бутылку.

– Расскажу, только для начала хватим по стопарю, да пожрать бы немного. – Повернулся к плите, грея над печью руки, заглянул в полуведерный чугун, в котором кипело мясо. Рядом с ним в маленьком походном котелке тоже булькал наваристый бульон, из которого торчала тонкая косточка. Сбросив на нары мешок, телогрейку и шапку, Александр увидел, что черный бородатый мужик поднялся с нар, поставил на стол алюминиевые кружки и стал разливать спирт. Агеев тоже разделся и, посмотрев на черного, велел:

– Дели на два раза.

– Че тут двоить! – огрызнулся мужик. – Тут если одному, то как раз на два, а на всех только понюхать.

Дорохов взял пододвинутую ему кружку, вытащил из маленького котелка за кость кусок мяса и увидел на лицах бандитов хитрую усмешку. В глазах бородатого запрыгало, заиграло злорадство, и он сразу почувствовал какой-то подвох, и именно в этом чертовом котелке, но отступать было поздно.

– Со свиданьицем. – Саша поднял кружку, проглотил спирт и откусил кусок. Боковым зрением уловил, что именно этого момента с напряжением ждали все окружающие. На вид мясо походило на баранину, только с каким-то щелочным привкусом, и было ясно, что, когда его поставили варить, совсем не добавляли никакой приправы.

– Что же вы, черти, хоть бы луковку кинули или черемши. Привкус бы отбило.

– Неужели собачатину раньше жрал? – удивился черный.

– А ты на Колыме был? Там собака первое дело. Только для хорошего гостя, – сдерживая судорожно подступивший к горлу комок, нашелся Сашка.

– Это мы бобика на пробу сварили, – засмеялся худой, какой-то весь сморщенный мужичонка. – Зимой по снегу корову там или овцу не уведешь. Враз найдут. У нас тут каждый пацан – следопыт. А коли запасы кончатся, придется за собак браться. Вот и сварили. Шкуру на ноги, на носки, а мясо на пробу.

– Собака – это хорошо. Вкусно! – разошелся Сашка. – Только мясо надо сначала вымачивать и приправу добавлять. Я пока по лагерям да по колониям болтался, много чего повидал да попробовал. Вот кошки плохо. Но при нужде тоже можно.

– Про жратву ладно, потом расскажешь. Давай говори про Пескова, – перебил черный.

– Пескова я не видел. – Дорохов посмотрел на притихших, насторожившихся бандитов. – Ранили его. Шли они втроем. Севастьян Песков, Юшка Слепнев и Туесок – Леха Чипизубов. После побега убили какого-то начальника, забрали оружие, за ними погоня. Начали отстреливаться. Но их схватили, один Туесок и ушел. Добрался до Октябрьского, но там его поймали. Я с ним в КПЗ вместе сидел. Когда Туесок узнал, что меня выпустят, попросил к тебе, Николай, зайти и рассказать, что и как.

В землянке стало как-то по-плохому тихо. Бандиты обдумывали его рассказ и с недоверием смотрели на Дорохова. Александр ждал перекрестного допроса.

– Куда же ты теперь? – спросил лысый мужик.

– Обожди, – остановил приятеля чернобородый. – Куда ему потом, мы тут порешим. Пусть обскажет, кто он да откуда и как на прииск попал.

– Проверка документов, значит! – усмехнулся Александр. – Только ты, чертов медведюга, учти, я к вам не напрашивался. Сами зазвали. А теперь пытать собираетесь. По какому закону вы, таежные кусошники, мне, блатному человеку, допрос чините?

Дорохов все больше распалялся, сыпал жаргонными словами, и на какое-то время от его наглости оторопели все шестеро. А Сашка вошел в роль и словно одержимый копировал Юшку Слепнева, кричал на всю землянку:

– Вы, гады, в тюрьме пискнуть боитесь, под нарами сидите, а тут силу решили показать?

Агеев оказался самым выдержанным. Он молчал и, казалось, с интересом наблюдал за гостем. Чернобородый встал, оттолкнул соседа и шагнул к Дорохову.

– Хватит болтать! Выворачивай карманы. – Взял с нар мешок Дорохова и кинул его лысому: – Погляди, чего у него там.

«Сейчас навалятся, начнут обыскивать, найдут оружие, и тогда крышка, – промелькнуло в сознании. – Надо действовать». Александр шагнул навстречу черному, вырвал из кармана наган и ткнул его револьвером в живот.

– Молись, падло! Сейчас в рай отправлю.

В землянке повисла тишина. Сашка уловил, что бандит, сидевший на нарах, потянулся к ружью.

– Эй, ты! Не тронь берданку, шмальну! – И напустился на Агеева: – Ты что же, Никола, сидишь? Уйми своих оглоедов. На, возьми мою пушку, а то я завалю кого-нибудь сгоряча. – И Дорохов бросил свой револьвер на колени Агееву.

Лысый отодвинул от себя мешок гостя, чернобородый, потоптавшись, опустился на нары, остальные в растерянности молчали.

– Скажи, Никола, своим мужикам, я к вам просился? Ты меня сам в свою берлогу зазвал. Принес вам ксиву, а вы мне права качать. – Александр медленно стянул свитер, а затем нижнюю рубашку, скомкал ее и бросил Агееву.

– Вот. Туесок просил передать.

Тот схватил рубашку и прикрикнул на остальных:

– Тихо вы, разбазарились, как бабы, вместо того чтобы с человеком потолковать. В мгновенно наступившей тишине он рассмотрел карту. – Так это же не та, что мне Севастьян показывал.

– Конечно, не та. Перед побегом он ее каждому срисовал. Эту Туесок с себя снял, велел тебе отдать.

Сашка взял со стола бутылку, посмотрел на свет и, увидев, что она пустая, с сожалением вздохнул. Агеев подтолкнул сидевшего рядом бандита, кивнул головой на тамбур, тот вышел и вскоре вернулся с четвертинкой. Главарь сам налил третью часть четвертинки гостю, и Дорохов с показной жадностью выцедил спирт.

– Держим на всякий случай, – объяснил Агеев. – Может, кто заболеет или поранится. – Из большой кастрюли он вытянул кусок мяса и пододвинул миску гостю.

Александр, убедившись, что выдержал первую проверку, с удовольствием принялся за еду – на этот раз ему предложили сохатину. Прожевав кусок, стал говорить, обращаясь к Агееву:

– Туесок просил передать, чтобы вы его выручали. Охрана там в КПЗ никудышная. И ночью связать старика милиционера пара пустяков. Нас освободили четверых и на следующий день должны были гнать в Зею в военкомат. Освободили, чтобы с бабами попрощаться, чтобы они бельишко да еду какую собрали. Но у меня бабы нет, и хаты там нет. Я в чужую хату нырнул. Смотрю, там золотишко и эта игрушка. Отдай-ка мне ее обратно. – И, забрав револьвер у Агеева, сунул его за пояс.

– На Октябрьский как попал, у кого жил? – впервые заговорил сухощавый бандит.

– Нигде не жил. Только добрался, нашел одну старуху. – Сашка обрисовал дом, где жил Туесок. – Пустила переночевать, утром пошел в магазин, на улице схватили – «Кто такой, откуда? Документы?» До этого нас из колонии передали в строительную роту. Ее в Зею, из Зеи двадцать человек на Ясный, на строительство обогатительной фабрики. Там документами разжился и пошел на железку. Вот такие, братцы, мои дела. Про ваши не спрашиваю. Сидеть в вашей берлоге не собираюсь.

Саша потянулся к нарам, взял висевшую на гвозде гитару, ударил по струнам и запел:

 
С своей верной ватагой гарцуя,
Я разграблю хоть сто городов.
И с дарами я к милой вернулся,
Все отдал это ей за любовь.
 

Посмотрел на притихших бандитов, быстрее перебрал струны и сменил грустную старую воровскую песню на озорной куплет.