Текст книги "Спасите наши души (СИ)"

Автор книги: Игорь Черемис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Правда, Татьяна, которая почти не пила, совсем сникла, но я не собирался лезть в их с Высоцким отношения. К тому же я подозревал, что ему действительно захотелось вдохнуть свежего воздуха – после спертых атмосфер театра и квартиры.

Нина начала шевелиться ещё во время одевания, но и на улице в себя толком не пришла – висела на моем плече неприятной тяжестью. Высоцкий потоптался рядом с нами, но потом замер на месте и закурил.

– Тебе в самом деле понравился спектакль? – вдруг спросил он.

– Хороший, – уверенно подтвердил я. – Думаю, лучший в вашем репертуаре. Хотя, мне кажется, вы не закладывали в него такой откровенный протест, о котором говорил Золотухин. Просто некоторые вещи становятся больше, если в них вкладывать то, чего в них изначально не было.

Высоцкий рассмеялся.

– Может, и так, – согласился он. – А другие наши работы?

– «Антимиры» всё же на любителя... про остальные только слышал, но, кажется, и они чуть похуже, чем «Гамлет».

– Сходи на «Доброго человека из Сезуана», – смягчившись, посоветовал он. – Вот там полный отвал башки, отвечаю. Если хочешь, достану контрамарку.

Нина, похоже, отреагировала на знакомое слово и пробормотала «Хочу» – правда, так и не открыв глаз и продолжая висеть на мне. Мы с Высоцким улыбнулись.

– Не откажусь, – ответил я.

Даже если сам не пойду – найду, куда пристроить.

– Договорились! Подходи как-нибудь к нам, попросишь на вахте позвать меня, я вынесу. Ты где работаешь? – спросил он.

– В одном институте... – туманно ответил я, продолжая поддерживать свою легенду. – Билет в лотерею выиграл.

– На первый ряд? – усмехнулся Высоцкий. – Ври убедительней, мы же знаем, как эти места распределяются. Горком?

Я дернул плечом – надеясь, что мой жест заметят под верхней одеждой. Он заметил.

– Ну и ладно, не хочешь говорить – не говори, – миролюбиво произнес он. – Главное, что от театра удовольствие получили. А она тебе кто?

Он указал на Нину.

– Девушка, – пожал я плечами. – Сегодня познакомились, Ниной зовут, лишний билетик спрашивала, а у меня как раз был, вот и выручил, как такую не выручить. Говорит, что комсомолка, студентка и спортсменка. Ну и красавица – но это ты, думаю, и сам заметил.

Высоцкий рассмеялся – цитату он тоже узнал.

– А на Таньку чего так смотрел? – с напускным безразличием спросил он.

– На Таньку? – я сделал удивленное лицо. – Кто это?

– Ты ещё и не знаешь, как её зовут? – мне удалось его удивить. – Актриса наша, весь вечер рядом со мной просидела, не мог не заметить. Самая красивая в труппе.

– А, эта... – протянул я, выигрывая время. – Да, она красивая... Её лицо само взгляд притягивает.

Он исподлобья глянул прямо мне в глаза.

– Это ты точно сказал... Притягивает... Только не вздумай влюбляться – она ещё и целеустремленная, как к нам пришла – прилипла ко мне и ни на шаг не отходит вот уже много лет. К ней многие клинья подбивают... ну, сам понимаешь – круг у нас такой, замкнутый, все про всё знают. Но нет, всем отказывает. В нее вообще все влюбляются, но только я могу ее выдержать. И только она может выдержать меня. Мы как две красивые машины, будто связанные тросом.

Последнее предложение он продекламировал – словно это была строчка из какого-то стихотворения, но сам стих я не узнал. [3]

– А Марина Влади? – не удержался я.

Он зыркнул на меня, и, кажется, хотел ответить резко, но сдержался.

– Это другое, – сказал он.

– Это то же самое, – улыбнулся я. – У вас же с француженкой уже брак, я ничего не путаю?

– Да, мы женаты... но это не то же самое. Мы с ней всё обговорили на берегу, и она поняла. Да и... – он на мгновение задумался, но потом резко махнул рукой. – Да и выгоден нам обоим этот союз. Она приезжает к нам в любое время, скоро и я могу ездить за границу без обычных проволочек. В другой ситуации нам бы этого не разрешили.

Я обдумал эту информацию. В принципе, Высоцкий и Влади сумели найти пробелы в советской системе и использовали их ради собственного удовольствия – осуждать можно, но, скорее, надо завидовать. Правда, было непонятно, ради чего французской актрисе нужно много ездить в Советский Союз, но это её дело – может, действительно необходимо.

– Татьяна? – напомнил я.

– Она в курсе... ей не нравится, но она всё понимает и принимает меня таким, какой я есть. Хорошая девушка... жаль, что как актриса не очень. Но я ей помогаю, чем могу, правда, возможностей у меня мало. Роль там, роль сям. Всё добавка к ставке.

С моей точки зрения это был забавный симбиоз. Правда, я пока так и не понял, кто в этом треугольнике был акулой. Внешне эта роль очень подходила Высоцкому, но, кажется, он просто делал то, что нужно было женщинам, которых любил – ну и про себя не забывал.

– Кстати, – продолжил Высоцкий. – А ты куда свою Нину собирался отправлять? Валерка вызывал машину без адреса.

– Да бог её знает... я понятия не имею, где она живет, – признался я. – Была мысль к себе её отвезти, а утром не метро отправить домой. Не оставлять же девушку вам на растерзание.

– А ты где живешь?

– На Речном, это север зеленой ветки.

– Далековато, – он неодобрительно покачал головой.

Потом сделал шаг к Нине, легонько похлопал её по щекам, а потом вдруг зажал ей нос. Поначалу она никак не реагировала, но через несколько секунд резко вдохнула широко открытым ртом и распахнула глаза.

– А? Что? Где... – пробормотала она совершенно пьяным голосом.

– Нина, – ласково спросил Высоцкий, – ты где живешь?

Такой ласковый голос был, наверное, у палачей при царях, и преступники всех мастей мочились, когда к ним так обращались.

– В Лю... Люб... Лю-бер-цы, – с третьего раза выговорила она и снова закрыла глаза, обмякнув чуть ли не сильнее, чем раньше.

– Иногда помогает, – объяснил мне Высоцкий. – Некоторые коллеги пользуются, когда нашатыря под рукой нет, а надо срочно на сцену ненадолго. М-да, Люберцы. Туда такси не поедет, а моя «реношка» у дома стоит, в гараже...

Он говорил задумчиво, но с плохо скрытой гордостью – мол, и машина у меня иностранная, и гараж имеется. Я пропустил эту похвальбу мимо ушей – в будущем «рено» за хорошую машину не считалась. Но сейчас, видимо, котировалась высоко, как и любая другая иномарка.

– Вот что, – решительно сказал он. – Могу её себе забрать – это поближе и подешевле будет, чем к тебе такси гонять, да и тебе беспокойства меньше. У меня четыре комнаты, размещу где-нибудь. А утром и в самом деле – на метро домой пусть едет. Похмелить чем – найду. Как тебе такое?

Предложение было очень необычным. Я с сомнением посмотрел на Высоцкого, покосился на Нину, снова на Высоцкого. Она была мне никто, он – тем более. И если я смогу одновременно избавиться от них обоих... Мне такая комбинация даже нравилась. Оставалось одно «но».

– А как же твоя компания? Потеряют, искать будут, – напомнил я.

– Не будут, – усмехнулся Высоцкий. – Сейчас допьют это пойло... где его только Валерка нашел, наверное, подогнал какой-то поклонник... кто-то домой поползет на бровях, остальные прямо там уснут. Не до меня им, много уже выпили.

– А Татьяна?

Высоцкий поморщился.

– Сама доберется, если захочет, – как-то резковато ответил он, но быстро смягчился и пояснил: – Иногда не хочет. Особенно после таких посиделок.

– Да уж... – пробормотал я. – Высокие, высокие отношения...

– Цитата? – Высоцкий цепко глянул на меня.

– Что? А, нет, я просто... Просто мне странно всё это узнавать. Непривычно. Хотя и сам не аскет в этом отношении. [4]

– Да разное в жизни бывает...

Вдалеке показалась бежевая двадцать первая «Волга» с шашечками на боку.

– Едет, – сказал Высоцкий, тоже заметивший машину. – Ну так что? Принимаешь моё предложение?

Я кивнул.

– Принимаю. Только не обижай её – всё-таки студентка, комсомолка и спортсменка. Если пожалуется, придется тебя наказывать... по всей строгости, – я улыбнулся, давая понять, что шучу.

Хотя я вовсе не шутил. Мне не хотелось, чтобы этот актер испортил Нине жизнь. С другой стороны, у неё появится возможность в старости давать интервью про отношения с Высоцким, и ещё она, наверное, напишет толстую книжку, в которой этот вечер и эта ночь превратятся в нечто грандиозное – хотя большую их часть она просто проспит.

– Не обижу, – он хлопнул меня по плечу – и вдруг засуетился, роясь в карманах.

– Черт! Бумажник в театре забыл... – сказал он расстроено. – Слушай, не в службу, а в дружбу – червонец не займешь? Я отдам вместе с контрамарками.

Я улыбнулся, достал красную купюру и отдал ему.

– Если что – у этой дамы в кармане пальто целый комок денег, – сказал я. – рублей двадцать. Правда, она их копила, думаю, целый год, так что... в общем, ей тебе точно придется компенсировать всё до копейки. Договорились?

Высоцкий снова рассмеялся.

– Договорились! Уж этого от меня точно ожидать не стоит – комсомолок и красавиц я никогда не грабил.

Машина остановилась рядом с нами, мы погрузили Нину на заднее сиденье, Высоцкий сел вперед – водитель его узнал и буквально настоял, чтобы актер сидел рядом с ним, – и они отправились в следующее великое приключение, как говорил герой одной ещё не написанной сказки.

Я пожалел, что «мой» Орехов не курил – в этот момент сигарета была бы как нельзя кстати. Но сигарет не было, от спонтанной покупки я избавился на следующий же день, раздав коллегам, так что я просто стоял и смотрел им вслед.

– Уехали?

Голос был женский и тот самый, что хотелось слушать вечность. Я обернулся.

– Да, Татьяна. Владимир предложил устроить девушку у него. Ко мне везти далеко, а где она живет, я не знаю. Где-то в Люберцах.

– Что же вы так плохо подготовились к свиданию? – спросила она.

– А это и не было свиданием, – я пожал плечами. – Мы познакомились прямо перед театром. Она искала лишний билет, а у меня он как раз был.

– Кто-то не пришел?

– Никто и не должен был... так получилось. Мне достались два билета, но на второй никто не претендовал.

– Забавно... человек получает билеты в первый ряд... да, я вас заметила, мы хорошо видим тех, кто там сидит... это второй ряд уже теряется в тенях, а первый видно. И знаем, что эти билеты просто так никому не попадают. Обычно это какие-то полезные люди. А вы? – спросила она. – Вы – полезный человек?

– Надеюсь, – ответил я. – Но, думаю, о пользе моей судить не мне.

– Вы из КГБ, – уверенно сказала Татьяна. – Не возражайте. Я права. И как вас к нам занесло?

Я всё-таки обдумал возможность возражений – и отбросил эту идею, как бесперспективную. Переубедить её, кажется, было очень сложно, если не невозможно.

– Случайно, – я улыбнулся. – Я действительно пришел в ваш театр, как обычный зритель, а билеты мне достались благодаря везению.

Говорить о том, кто мне дал билеты, я бы не стал даже под пытками.

– Знаете... – она внимательно посмотрела мне в глаза, и я почувствовал, что та влюбленность возвращается. – А я вам верю. Да. Всё случайно. И всё случайность. Игра судьбы. Как в «Гамлете». Жаль, мне не дали сыграть там Офелию, я очень хотела. Но Юрий Петрович сказал, что я неправильная Офелия. Мне было обидно. Вы где живете?

Переход был слишком резким, я даже слегка растерялся, но быстро собрался.

– На Речном, это север зеленой ветки, – повторился я.

– Далеко, – она чуть наклонила голову. – Но до закрытия пересадки ещё пятьдесят минут, и мы успеем. Поедем к вам?

Я обдумал эти слова, которые прозвучали очень непонятно – то ли как предложение, то ли как констатация факта. Правда, этот факт ещё не свершился.

– А Владимир?

– Володя? – эхом откликнулась она. – У Володи всё хорошо. Он полночи будет писать песни, потом эта девушка придет в себя, они немного выпьют и чудесно проведут время. Так уже было, и так будет. Не мне его менять. Но я тоже хочу чудесно провести время. Или вы против?

Я чуточку промедлил – самую малость.

– Ты, – сказал я.

– Что?

– Давай на ты?

– Можно на ты. Это правильно. Так ты против?

– Нет. Поехали, – в голове роились миллион мыслей, и не все из них были цензурные. – Точно на метро?

– Я езжу на метро. Это не страшно. Я всегда ездила на метро. До встречи с ним, после встречи с ним. Это не страшно.

Она начинала меня пугать. Мне почему-то казалось, что она – большой ребенок, и я совершаю что-то непоправимое. Приходилось встряхиваться и напоминать себе, что передо мной стояла взрослая женщина, которая была немного старше меня... или она просто так выглядела после сегодняшнего спектакля и последующих возлияний? Но играла и пила она мало, я и то больше – пил, не играл.

– Конечно, не страшно, – я улыбнулся. – Тогда пошли? По кольцу до «Белорусской», а там пересадку сделаем. Должны успеть.

[1] Рост Высоцкого – 162 см

[2] Поиски, кстати, могли быть чреваты – отец Чубайса был военным, в 1972-м преподавал марксизм-ленинизм в военном инженерно-техническом училище, так что любопытство к этой персоне могло привлечь внимание борцов с разведками вероятным противников. Сам Чубайс в этом году учился в 10 классе и готовился поступать в инженерно-экономический институт, откуда через пару десятков лет и десантируется во власть.

[3] «Песня о двух красивых автомобилях», 1971 год; вроде бы посвящена как раз Татьяне Иваненко.

[4] Пьесу «Покровские ворота» драматург Леонид Зорин написал в 1974 году, а фильм вышел в 1982-м.

Глава 11. «Мне сегодня болеть за обоих»

Денисов вызвал меня в четверг после обеда. С утра я честь по чести доложился его помощнику, что у меня есть данные по разрабатываемому делу, и начальник откликнулся достаточно оперативно. Впрочем, вся эта история в целом раскручивалась оперативно – я даже удивлялся, что всё выходит так складно и быстро.

– Что там у тебя? – Денисов был в хорошем настроении, но я не обманывался.

Полковник и в благодушном настроении вполне мог свернуть подчиненного в бараний рог.

– Это по делу Морозова. Морозов – это тот, что интересовался датой суда над диссидентом Буковским, – пояснил я, и Денисов кивнул – мол, дальше. – За ним было установлено наблюдение, а звонки с его телефона регистрировались без прослушивания.

– Почему так? – вяло поинтересовался он.

Словно не сам утверждал написанный мной план оперативных мероприятий. Но хозяин – барин.

– Посчитал нецелесообразным сразу делать его по полной программе, и результаты подтвердили, что это решение было правильным.

Денисов поднял одну бровь – продолжай, интересно.

– Он очевидно примыкает к диссидентскому движению, а как нам известно из других источников, члены этого движения стараются шифроваться в телефонных разговорах. Возможно, мы бы получили какие-то данные о том, что подозрительные беседы Морозов ведет, но без соответствующего ключа это будет лишь набор фраз, лишенный для нас всякого смысла. При этом для получения этой информации пришлось бы задействовать серьезные технические возможности и тратить время сотрудников, которые могли принести больше пользы нашему делу.

– О деле, значит, беспокоишься? – хмыкнул Денисов. – Ну хорошо, что о деле. Так что, получилось подцепить его?

– В основном – да. Нужна дальнейшая разработка, но уже сейчас наружное наблюдение выявило три адреса, которые Морозов обходил после работы. На двух адресах он задерживался ненадолго – от пятнадцати минут до получаса, на третьем проводил остаток вечера допоздна. Потом возвращался домой. При этом предварительно он обзванивал все три адреса, разговоры длились до двух минут. Скорее всего, просто уточнял, в силе ли предварительные договоренности. Думаю, о подробностях они договаривались при личных встречах.

– Известно, кто живет на этих квартирах?

– По одному из двух «коротких» адресов живет Петр Якир, – я заметил, как Денисов вскинулся при этой фамилии. – По второму – дочь Якира Ирина. «Длинный» адрес принадлежит Людмиле Алексеевой, она уже попадала в поле нашего зрения из-за своих связей с различными диссидентскими и правозащитными деятелями. В общем, думаю, он ходит на встречи с единомышленниками. Возможно, заодно исполняет роль курьера – например, передает что-то от Якиров Алексеевой. Но для подтверждения этой теории нужна санкция на силовое воздействие... хотя я бы не стал её просить.

Якиров этих поколений я помнил плохо – вроде бы в итоге старшего арестовали и он назвал какую-то уйму фамилий, среди которых не было имени его дочери. Дочь же была замужем за одним из «официальных» советских бардов Юлием Кимом, её пытались закрыть за самиздат, но она так и не отсидела ни дня. А вот фамилия Алексеевой меня порадовала – эта тетка и в будущем попила немало крови моим коллегам.

В памяти же Виктора особых сведений про этих фигурантов не было – они проходили по сводкам, но там обычно упоминалось множество фамилий, и выделить какие-то из них было сложно.

– Почему? – уточнил Денисов.

– Два соображения. Вряд ли там что-то секретное и опасное – думаю, обычные материалы для этого их сборника, который они перепечатывают на машинках и которым борются с советской властью. В общем – ну возьмем мы его с этими бумажками, а дальше? Обвинение рассыплется, дадут ему пару лет ссылки максимум, и на этом всё закончится. А вся эта сеть останется. Ну и второе – если мы заберем этого курьера, они найдут другого, которого мы не знаем. В общем, я бы пока оставил этого Морозова в покое. К тому же он предсказуемый, если я правильно просчитал его характер, и нелюдимый. То есть он так и будет тыркаться к знакомым, на новые контакты не выйдет. Когда потребуется – тогда и возьмем. Можно телефон оставить под присмотром, без прослушивания – если будут появляться новые номера, это расширит наше понимание той организации, членом которой Морозов очевидно является.

– М-да... ещё один правозащитничек на нашу голову, – процедил Денисов. – А ты, я смотрю, по мелочам размениваться не собираешься. Хочешь сразу антисоветскую организацию накрыть?

– Так она же явно существует, – я с видимым безразличием пожал плечами. – Мы вытягиваем оттуда одного-два человека, но остальные-то остаются.

– Это потому, что мы на лидеров выйти не можем, – с какой-то грустью сказал он. – Думаю, и Якир этот тоже пешка, не более, и дочка его... А мы лишь ходим вокруг и... ты правильно сказал – откусываем по кусочку. А надо сразу в центр бить, без лидера они быстро развалятся.

Последнюю фразу полковник произнес с такой затаенной злобой, что я и сам испугался. Впрочем, ему было чуть за пятьдесят, и примерно в моем нынешнем возрасте он не ловил сраных чмошников, а шел сразу за передовыми батальонами, чтобы вырвать с корнем всю ту сволочь, которую немцы в изобилии оставляли на нашей земле.

Я вдруг задумался – а где я и «мой» Орехов будем через четверть века? Неужели так и продолжим сидеть в своей двушке на Фестивальной, дрочить до зеркального блеска заныканный после какой-нибудь операции ствол, смотреть на то, что происходит вокруг – и надеяться, что снова обойдется, что и на этот раз демократы не будут запускать конские люстрации? Нет, такой судьбы я себе не хотел.

Этот полет мысли на границе сознания внезапно помог мне понять и проблему моего начальника. Я вспомнил ту шелупонь, в борьбе с которой потерял возможность ходить – и аналогии сами пришли мне в голову. Осталось только сформулировать их так, чтобы не взбесить товарища полковника.

Дело в том, что он привык к тому, что любая организация – это иерархическая структура, в которой есть рядовые члены, есть руководители звеньев, руководители руководителей и, наконец, самый главный начальник. Убери самого главного – и организация посыплется; убери одного из начальников второго, третьего, четвертого уровня – и от организации отвалится огромный пласт, который больше не будет мучить советскую власть. В общем, главное для Денисова – и, видимо, для моих начальников повыше рангом – было найти центр этой диссидентской паутины, которая пронизала буквально всё советское общество. Если я правильно помнил, все эти правозащитники вполне легально работали в различных институтах и издательствах, официально печатали свои произведения – если, конечно, в них не было никакой антисоветчины – и также официально получали авторские отчисления за музыку к кино и спектаклям. И доблестные сотрудники госбезопасности с риском для жизни обрывали эту паутину, вытаскивали её нити и сжигали их – но делали это предельно осторожно, чтобы не повредить остальной организм.

Проблема была в том, что эта теория изначально базировалась на неправильных посылках.

Я это знал. Все мои коллеги из будущего знали. Поэтому из тех протестунов, которые тогда выходили на проспект Сахарова, за решетки попадали единицы – те, кто в своем протесте переходил определенную грань и делал что-то, подпадающее под уголовную статью. Например, кидал кусок кирпича в действующего офицера госбезопасности при исполнении и наносил ему тяжкие телесные повреждения. Таких закрывали, даже если они были няшами и совершали своё злодеяние нечаянно.

Но сейчас, в начале 1970-х, теория сетевых сообществ ещё не была разработана до конца, она только оттачивалась – в том числе и с помощью советских диссидентов. ЦРУ и прочие МИ-6 внимательно анализировали опыт работы своих подопечных, чтобы потом применить его в других странах и даже в других условиях. Я вдруг понял, что у меня есть шанс поломать этим «уважаемым партнерам» всю их многолетнюю игру.

Но для этого мне надо было найти правильные слова для моего непосредственного начальника, полковника КГБ Денисова.

– Юрий Владимирович, – сказал я. – А что, если у них нет лидера?

***

Денисов некоторое время смотрел на меня, как на недоумка. Я с честью выдержал этот взгляд, глаз не отвел и вообще – выражал своим видом полную уверенность в своей правоте. Впрочем, определенные сомнения у меня были – даже в моё время у той же «несистемной оппозиции» был некий главный, который одновременно служил лицом и знаменем всех несогласных с политикой партии и правительства. Причем делал он это и из-за решетки, куда его всё-таки в конечном счете засунули, и даже после своей скоропостижной смерти, по поводу которой все наши либералы тут же подняли вой, поддержанный всем прогрессивным миром, ограниченным, правда, исключительно «золотым миллиардом». Негры и китайцы в эти игры не играли с самого начала.

Но сама смерть этого лидера не стала концом его организации. Нашлись другие люди, которые сумели переключить на себя финансовые потоки, что означало – борьба против страны будет продолжена до исчерпания всех возможных ресурсов. В конце концов, даже до революции антиправительственная деятельность иногда оплачивалась очень неплохо, хотя многие большевики старой закваски и были натуральными бессребрениками.

То есть налицо были все признаки той самой сетевой организации, в которой любой рядовой мог в мгновение ока стать маршалом, если это шло на пользу общему делу – и все принимали такое положение дел нормальным и обоснованным. Правда, на практике власть там крутилась внутри небольшой кучки одних и тех же деятелей, но известно, что любой коллектив при самоорганизации чаще всего вырождается в натуральную диктатуру. У здешних диссидентов пока не было столько времени, чтобы вырастить в своей среде пиночета, да и КГБ не дремало – наши укусы всё-таки, что ни говори, были для этих самоназначенных правозащитников очень болезненными.

– С чего ты это взял? – угрюмо спросил Денисов. – Всегда должен быть лидер, и у этих он тоже есть, просто мы ещё до него не добрались. Сахаров, Солженицын, Буковский – они сами по себе, это понятно. Авторитетны, но не они определяют стратегию и тактику. А такие люди есть... Должны быть!

Я немного помедлил, давая время полковнику успокоиться – мне показалось, что он слишком завелся.

– Тут всё может быть немного по-другому, Юрий Владимирович, – мягко сказал я. – Я, наверное, неточно выразился. Лидер есть, но он всё время меняется. Вчера за какое-то направление отвечал один, мы его взяли – тут же этим занялся другой, третий, – я покопался в памяти Орехова. – Это как с этим альманахом, который они выпускают. Там же целый коллектив, работа ведется коллегиально, а если кто-то попадает в поле нашего зрения, его функции берет на себя другой человек. Если нам повезет, и мы переловим весь текущий состав, всё равно останутся материалы и наработки, которые позволят совсем другим людям оформить выпуск, пусть и с задержкой.

– Хочешь сказать, что наша работа бесполезна?

Это прозвучало угрожающе, и я был вынужден сбавить тон. В конце концов, как помнил «мой» Виктор, за составителями этого альманаха – авторы с претензией назвали его «Хроникой текущих событий» – КГБ вёл настоящую охоту, и иногда в сети попадала крупная рыба. Другое дело, что большинство из них были кем-то научены, а поэтому вину-то они признавали, но соратников не выдавали – и получали по минимуму, какие-то смешные сроки. Некоторые и вовсе отделывались исключением из КПСС или из комсомола и увольнением с непыльных должностей.

– Я про такое даже не думал, – честно сказал я и улыбнулся: – На то и кот в доме, чтобы мыши не наглели. Дай им волю – у нас тут всё будет заклеено листовками о том, какой коммунизм плохой и какие коммунисты сволочи. А наши усилия приводят к тому, что они пока варятся в собственном кругу. Но нам ни разу не удалось подвести их под антисоветскую организацию. Отдельные кружки – да. Отдельные группы – да. Но всё это сообщество – к сожалению, нет.

– К чему ты это ведешь? – Денисов чуть оттаял.

– Я предлагаю оставить Морозова на свободе, пусть ходит и носит то, что он носит. Но некоторые из его адресов необходимо потрясти. Например, Петра Якира.

– Якир... – голос полковника стал очень задумчивым. – Ты же знаешь, кем был его отец и как он кончил?

Я кивнул.

– Так вот... – продолжил он. – Санкцию на обыск у него придется получать там, – Денисов ткнул пальцем в потолок. – И не факт, что её дадут. Не маленький, сам должен понимать – задержать человека с такой фамилией означает дать повод нашим врагам снова попытаться опорочить всю нашу страну.

– Можно и не задерживать... – сказал я. – Только если совсем железные доказательства работы на врагов будут. Просто обыск – в рамках оперативных мероприятий по этому делу, – я положил ладонь на папку с материалами по Морозову. – Но дело совсекретное, поэтому в постановлении написать что-то расплывчатое. Главное даже не найти что-то, а заставить того же Морозова сойти с привычного маршрута. Пусть он позвонит ещё кому-то, сходит ещё куда-то. Ещё можно установить наблюдение за Якирами, но, боюсь, эти люди очень осторожны, и наружка лишь зря потратит время. А вот Алексеева... если у неё проходят собрания диссидентов, это может помочь выявить сразу многих. Возможно, мы их и так знаем... скорее всего, знаем. Но точно установить горизонтальные связи не помешает. По той же схеме, что с Морозовым.

Денисов склонил голову и надолго замолчал. Лишь минуты через три он вскинулся.

– Вижу, ты хочешь досрочно капитанскую звезду получить? – он улыбнулся. – Похвально. Есть только одно соображение, которое может помешать твоим наполеоновским планам. Разработку этой группы кроме нас ведет ещё и центральный аппарат. У них свои операции, свои приемы, свои цели. И нам могут не согласовать оперативные мероприятия в отношении некоторых персон, причем без объяснения причин. А вот результаты потребуют обязательно. Вот я и хочу у тебя спросить – готов ты к этому? Может, проще завербовать этого Морозова и получать у него нужную информацию?

***

Над возможностью вербовки Морозова я думал всю неделю, и ответ у меня был наготове.

– Он ненормальный, – сказал я. – Привлечь к агентурной работе можно, но потом на проверку его сведений уйдет столько сил и времени, что их не останется ни на что другое. Поэтому предлагаю оставить его на вольных хлебах. Меня только смущает, что он работает на почтовом ящике – то есть надо бы за ним смотреть повнимательнее, вдруг его начнут использовать разведки оппонентов?

– Когда начнут – тогда и будем думать, – как-то безразлично ответил Денисов. – Там и статьи другие, и сроки побольше, чем за антисоветскую агитацию. Хорошо, по Морозову согласен, трогать пока не будем. А с той девицей что?

С Ириной мы встретились в субботу, как и договаривались, пообедали вместе в «Праге» – в этот престижный ресторан по вечерам было не пробиться, но днем попасть туда было легко. К тому же «моего» Орехова там знали, и швейцары не наглели, даже удостоверение предъявлять не приходилось. И закончилась наша встреча очень удачно – и для неё, и для меня.

– Она согласна сотрудничать, но сейчас у неё другие заботы – беременность, скорая свадьба, потом ребенок, – рассказал я. – Если что-то узнает – позвонит, но это дело случая. Когда у неё ситуация устаканится, проведу нужные мероприятия. Пока же побудет под временным псевдонимом «Дон Кихот».

– Что ж... тебе видней, хотя я бы предпочел, чтобы она уже была оформлена как агент. Но приказывать не буду. А почему «Дон Кихот»?

Я усмехнулся.

– Чтобы никто не догадался, как в том фильме.

Денисов тоже коротко хохотнул.

Ирине я, разумеется, про этот псевдоним не говорил – ещё обидится, а обиженные женщины непредсказуемы, особенно беременные. Но на контакт она пошла действительно легко, хотя и предупредила, что с диссидентами никаких дел не имеет. С Морозовым она познакомилась с год назад на конференции по ЭВМ, но это знакомство тогда не продолжилось – он всплыл самостоятельно, сам откуда-то знал, что я работаю в КГБ, и слезно умолял задать мне два вопроса. Ирина вполне могла отказать Морозову и, наверное, была обязана сделать это. Но тот активно напирал на несчастную судьбу той Наденьки, а также на то, что дату процесса над Буковским скрывают даже от его старенькой матушки, чем едва не довел Ирину до натурального разрыва сердца. Она настолько прониклась несправедливостью этих ситуаций, что безропотно отправилась ко мне домой без предварительного звонка, ткнулась в запертую дверь моей квартиры и пошла наматывать круги у подъезда, сильно промерзнув ко времени моего возвращения. Морозову она потом позвонила, но лишь сказала, что ничего не узнала – а он никак на это не отреагировал.

В общем за всем этим стояла некая загадка, которую мне ещё предстояло разгадать. Говорить об этом начальнику я пока не стал.

– Так, это всё хорошо... – сказал он и замолчал.

А я понял, что хорошее закончилось и настало время для плохого.

– Можно идти, Юрий Владимирович? – невинно спросил я.

– Нет, не можно. Виктор, а почему ты утаил, что едва не испортил операцию нашим коллегам из центрального аппарата?

Это было неожиданно, но подобных грехов я за собой не знал. Я вообще не помнил, чтобы вмешивался в чью-либо операцию и портил её. Все мои действия были санкционированы Денисовым, и планы мероприятий по Морозову и Ирине с его визой лежали в соответствующих папках.